Текст книги "Удача или Смерть (СИ)"

Автор книги: Август Карстовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Смотри, Мишка! – восторженно восклицал Юрий, размахивая потрепанной книжкой в красной обложке. – Роман Густава Эмара «Искатель следов»! Знакомый гимназист дал почитать.

Под кустом акации, где они сидели позавчера, был постелен коврик, а рядом стояла миска с морковью и репой.

– Располагайтесь, Миша, – пригласила его Люся, – и угощением не брезгуйте.

– Ишь чё! – усмехнулся Мишка. – Я этакой вкусной репы отродясь не едал!

–  Итак, глава первая... – начал Юрий.

– Постойка-ка! – с хитрой улыбкой остановил его Мишка и торжественно вытащил из кармана надраенную пуговицу. Эта пуговица заметно отличалась по размеру, рисунку и по выделке от той, которую он подарил в прошлый раз. Ее Мишка умудрился вчера оторвать от парадного мундира Стяжкина.

У Юрия заблестели глаза:

–  Ого!.. Спасибо, спасибо тебе...

Юрий читал выразительно. Мишка слушал с раскрытым ртом историю охотника Валентина, по прозвищу «Искатель Следов».

В компании с предводителем воинственного индейского племени команчей Единорогом Валентин странствовал по американским степям-прериям. Он помогал слабым и угнетенным. И Мишка узнал в этот день, что индейцы тех белых людей, которые с ними дружили, называли «бледнолицыми братьями»...

– Сделаем маленький отдых, – взмолился наконец Юрий, закрывая книжку, – устал... Передай-ка, Люся, пожалуйста, морковку... Ну, как?

– Хорошо! – прошептал восхищенный Мишка, – Вот бы в нашу вторую часть Искателя Следов и Единорога!

– Пожары, Мишка, что ли тушить? – с иронией спросил Юрий, хрустя морковкой.

– Чё смеяться-то! – скривился Мишка. – Пожары мы и сами зальем... Для других дел надобно.

–  Для каких же?

Мишка вместо ответа стукнул себя по коленке кулаком и решительно заявил:

– Ну так знайте... Но коли растреплете, что от меня услышите, черти с чертенятами вам на том свете пятки палить станут.

И Мишка рассказал про арест Васильева, про обыск и про сына Александра Гавриловича.

– Вот зачем мне Искатель Следов с Единорогом нужны. Поняли? – таинственно сообщил он в заключение. – Дяденьку Федорыча выручить!

– Значит, сам ничего сделать не сумеешь? – вдруг спросил его из-за кустов чей-то незнакомый голос.

Перепуганные парнишки вскочили с коврика, только одна Люся продолжала спокойно жевать репу.

– Чего испугались? – повторил тот же голос. – Чего испугались?

Кусты раздвинулись, и оттуда вышел высокий сероглазый парень в тужурке железнодорожника с кринкой в руках.

– Это Лева, мой сродный брат, – с гордостью сказала Люся.

– Не Лева, а Лев Аркадьевич, – шутливо поправил сестру железнодорожник. – Мы же условились: для солидности величать друг друга по имени и отчеству. Ты – Людмила Михаловна, а я...

– А маманя говорит, что между родственниками такое обращение – не положено, – перебила брата Люся, хотя ей, конечно, понравилось, что он назвал ее, как взрослую, Людмилой Михайловной.

Ребята тоже назвали себя. Оказалось, что Лева раньше встречался с отцом Юрия.

– Давно ты, дружище, в пожарной части служишь? – поинтересовался он у Мишки.

– Подходяще уже, – замялся Мишка. – Я кучер...

– Мишка бочкой командует, – пояснил Юрий и смущенно добавил: – Я ему однажды огонь тушить помогал.

Люся с гордостью посмотрела на Леву: вот, мол, какие отважные у нее друзья.

– Приятно с такими героями познакомиться! – подмигнул железнодорожник сестре. – А теперь, извините, я вас покину... Мне, Людмила Михайловна, перед ночным дежурством вздремнуть надо... Да и тетка Лидия Ивановна заждалась: я ей в секунду посулил за квасом в погреб слазить.

Мишка долго смотрел вслед Люсиному брату и, когда он скрылся в маленьком домике перед огородом, озабоченно прошептал:

– Правильно ведь Александр Гаврилович-то говаривал: «Хорони думку в пазушке, не носи в люди!..»

– Ты о чем, Мишка? – не понял Юрий.

– О чем, о чем? – огрызнулся парень, – Я вам тут, как сорока, все секреты выболтал, а он все слышал, небось!..

– Это надо еще доказать, – повернувшись к кустам, сказал нерешительно Юрий, – Откуда ты знаешь, что он подслушивал?

– Успокойтесь, Миша! – легонько тронула Люся плечо парня. – Лева никому не выдаст нашей тайны... Я побожиться могу...

– Побожиться? Чё смеяться-то! Не могли, что ли, с Юрием мне сигнал подать: посторонний человек, мол, в огороде... Эх, насечешь тяпкой, не сотрешь тряпкой!

IX. «ДОВЕРЬТЕСЬ ТЕМ, КТО НАЗОВЕТ МОЮ ФАМИЛИЮ»

Пришла неприветливая уральская осень. Просыпаясь сумрачными утрами, Мишка мысленно благодарил судьбу за встречу с Геннадием Сидоровичем. Что бы он делал сейчас, если бы не старый товарищ покойного отца? Над головой—крыша, на ногах добротные сапоги, о харчах думать не приходится.

Правда, дисциплина в части с каждым днем становилась все строже и строже: совсем исчезли увольнительные, тренировочные занятия вытесняла строевая подготовка. Даже после пожаров вместо законного отдыха Стяжкин часто устраивал маршировки.

– В движении вас, собачьих детей, держать надо, – как-то сказал он, – а то зажиреете. И выправку вернуть требуется, не при комиссарах живем... Это комиссары вашего брата распустили, по головкам гладили.

Галина Ксенофонтовна по-прежнему распоряжалась Мишкой как хотела, даже заставляла его стирать белье. Геннадий Сидорович, узнав об этом, возмутился и собрался было официально обратиться с протестом к самому Стяжкину, да Мишка, чуть не плача, отговорил старшего топорника:

И себе, и мне, дяденька Сидорыч, неприятности накликаете... Потерплю я пока. Дядя Коля вон прикидывает, что не вечно нашему ироду командовать...

Однако находились все же минуты для встречи с Юрием и Люсей. В середине сентября возобновились занятия в школе, Юрий со смехом рассказывал, что его как иноверца в самый первый день не пустили на торжественный молебен и заставили стоять за дверью.

...Мишка несколько раз спрашивал Люсю про Леву. Но Лева после того памятного дня не заходил к Похлебаевым, хотя, как сообщала Люся, был жив и здоров.

– Да перестаньте, Миша, волноваться, – успокаивала она. Лева не из тех, кто болтает. Будьте спокойны за свою государственную тайну.

Конечно, ни Геннадию Сидоровичу, ни дяде Коле Мишка ничего про это не сказал, боялся крепких подзатыльников за длинный язык. И, когда Лева опять появился в огороде, Мишка весь съежился.

Лева пожал ребятам руки и, посмотрев на убранные грядки, хмуро спросил Люсю:

– Без меня управились? Известить, поди, трудно?

– Нам соседские бабушка с дедушкой помогли, – призналась Люся. – Маманя их зазвала.

– Бабушка! Дедушка! – недовольно произнес Лева, закуривая папиросу. – С ними же расплачиваться надо. А результат? Все равно они деньги пропьют.

– Пьет только дедушка, – со знанием дела поправила брата Люся. – Бабушка лишь ругается.

– Хорошо, хорошо, – с усмешкой согласился Лева. – Пусть дедушка пьет, а бабушка ругается, – и вдруг совсем другим тоном неожиданно сказал Мишке: – Ты срочно нужен мне, Мишук! Твои други не рассердятся, если мы на парочку минут отойдем...

За кустом Лева строго предупредил Мишку, что собирается говорить о серьезных делах. И когда железнодорожник спросил, знает ли Мишка Рожина и Латышева (Латышев – дядя Коля), у того все помутилось.

«Неужели собирается им рассказать, что я про дяденьку Федорыча трепался?» – мелькнуло в его голове.

– Ты нездоров? – вдруг с тревогой спросил Лева.

– Наверно, – нерешительно прошептал Мишка, – в пятках отдает.

– Ну, если в пятках, тогда еще ничего!.. Так знаешь или нет?..

В тот же день перед сном Мишка смущенно сообщил Геннадию Сидоровичу и дяде Коле, что в час ночи их хочет видеть один человек. Они должны подойти в темноте к забору (проведет их туда сам Мишка) и через щель договориться о чем-то срочном и важном.

– Ох и выдумщик ты, Босяков-меньшой! – расхохотался старший топорник. – Разгуляевку до летнего сезона закрыли, так ты желаешь нас с дядей Колей разыгрывать? Марш-ка лучше до «храповицкого». Ну, живо-живо, не лениво...

Но дядя Коля остановил Мишку:

– Кому это мы, слышь, нужны? – спросил он, подозрительно оглядывая парня. – И почему именно я да Сидорыч, а не Леха к примеру, с Шевичем? Не мути, малец, все начистоту выкладывай!

Мишка вначале попытался было вывернуться: дескать, какой– то неизвестный тип на базаре, когда он с Галиной Ксенофонтовной за продуктами ходил... Но дядя Коля перебил его и сказал, что вряд ли кто из умных людей в присутствии брандмейстерши вздумал бы назначить им свидание.

– Правильно, старый! – воскликнул Геннадий Сидорович. – Галина Ксенофонтовна, она бы услышала и муженьку доложила... Бабы – люди ой хитрые! Вот Ванда Мерси из Разгуляевского театра...

– Хватит, – оборвал старшего топорника дядя Коля. – Про Ванду Мерси завтра послушаем... Сейчас другое нужно, – и укоризненно произнес: – Не совестно тебе, Мишка, околесицу нам городить?

И пристыженный Мишка, опустив голову, рассказал все как было. И пока он все это говорил, ни дядя Коля, ни Геннадий Сидорович не проронили ни слова.

– В морду мне плюньте, уши надерите, – каялся Мишка – только ничё не сделать уж. Пустомеля я. Но вот крест, что больше никто от меня лишнего слова...

– Откуда твои Лева отыскал наши фамилии? – прервал Мишкино самобичевание старший топорник. – Ты же их говоришь, не называл.

– Не знаю, голову кладу, не знаю! – развел руками Мишка.

Геннадий Сидорович повернулся к дяде Коле:

– Не ловушка ли это?

– Разреши, Сидорыч, подумать, – ответил дядя Коля вытаскивая махорочный кисет, – такую, слышь, парень кашу заварил, что без помощи цигарки ее не расхлебать... Эх, Миша Миша, мало тебя драли в свое время!

– Мало! – охотно подтвердил Мишка.

Дядя Коля и Геннадий Сидорович выкурили в раздумье чуть не полкисета. На всякий случай, они решили прихватить с собой Виталия Ермоловича и Шевича. Оба эти силача должны были находиться рядом с учебной вышкой и при первом же условном сигнале кинуться на помощь. Договорился с ними сам дядя Коля.

И трубач, и кузнец, узнав, что от них требуется, на все согласились. А Ермоловича это даже заинтересовало. Правда, дядя Коля основательно предупредил, что болтать о ночном свидании пока никому не следует.

– Могила буду! – заверил Мишка.

В условленную пору Геннадий Сидорович и дядя Коля были па месте. Мишка отыскал в заборе нужную доску.

– Есть кто? – несмело произнес он и вдруг, не сдержавшись,

– Тише, – раздался где-то совсем рядом шепот Левы. Кто надо – есть, не беспокойся. Как выполнил мою просьбу?

– Договорились же...

– Тогда подайся в сторонку. Разговор пойдет обстоятельный.

Мишка, обиженно пожав плечами, отошел. К заборной дыре придвинулся Геннадий Сидорович.

– Что за люди? – нарочито безразличным тоном спросил он, пытаясь в темноте разглядеть Леву.

– Я с товарищем Корытко, – ответил Лева.

Услышав слово «товарищ», старший топорник инстинктивно отпрянул назад. При теперешних порядках за это слово легко можно было поплатиться головой.

– Ну, не волнуйтесь, – мягко и певуче, с едва заметным украинским акцентом, успокоил Геннадия Сидоровича человек, названный Корытко. – Товарищ – прекрасное слово...

– Не заговаривай зубы! – грубо оборвал его дядя Коля.– Что прекрасно, а что не прекрасно, мы и самолично, слышь, сами разбираем...

– Тогда без предисловий к делу... Вопрос есть, товарищи пожарные, к вам.

– Смотря какой!

– Серьезный...

Пока Геннадий Сидорович шептал что-то другу, Корытко жестом подозвал ближе Леву. У Левы был фонарь с кольцом, которым обычно пользовались обходчики железнодорожных путей. Прикрыв фонарь полой тужурки, он быстро зажег вставленный в нем огарок свечи.

– На вашу сторону такое кадило передать опасно, пояснил Корытко и достал белый клочок бумаги. Думаю, этот почерк вы сумеете разобрать и вспомнить.

Стараясь, чтобы свет не проникал сквозь заборную щель, Лева поднес фонарь к бумаге. И дядя Коля с Геннадием Сидоровичем медленно прочли про себя:

«Доверьтесь тем, кто назовет мою фамилию».

– Федорыча, слышь, рука, – удивленно протянул дядя Коля пытливо всматриваясь в строки, написанные Васильевым – Как Сидорыч?

Подкручивая привычным жестом усы, Геннадий Сидорович наклонился к дяде Коле и вместо ответа шепнул:

– Ребятам я скомандую, чтобы уходили.

– Точно, – спохватился дядя Коля, – скомандуй. Надобности в них нет. Да и Михайла пусть спать идет...

…Как ни мечтало белогвардейское уральское правительство скорее выкорчевать до конца все то, что напоминало бы недавнюю Советскую власть, сделать это не удавалось. Если в первые месяцы в городе было «относительно спокойно», как писалось в газетах, то осенью о спокойствии и речи не было.

С фронтов шли тревожные вести. Отборные бригады «дорогой освободительницы – народной армии» несли потери в районе Перми. На западных участках Красная Армия, оправившись от летних поражений, вновь заняла Казань, Симбирск и угрожала Самаре.

По уезду, вертясь, носились под холодными дождями подразделения полка «голубых улан» и сгоняли мужчин на «добровольные» мобилизационные пункты. Старые хозяева, вернувшиеся в город, жаловались военному коменданту на мастеровых, которые работают плохо, больше саботируют.

Призывы к населению от имени местного епископа Иринарха о том, что белая дружина борется за христианство и что ее борьба на фронте и в тылу считается церковью крестовым походом и все в нем равны: и генералы, и солдаты, и фабриканты и рабочие, и селяне – успеха не имели.

По ночам на заборах и на афишных тумбах все чаще начали появляться свежие листовки с антиправительственными лозунгами, около города в одну неделю под откос слетели эшелон с боеприпасами и бронепоезд «Есаул Иван Кольцо». Газеты и церковь обрушивались на злодеев, продавшихся большевикам и на самих большевиков, засылавших, очевидно, из Москвы тайных агентов...

...Полушепотом Корытко доверительно говорил дяде Коле и Геннадию Сидоровичу:

– С тюрьмой, хоть с великим трудом, связь наладить нам удалось...

Пожарные не перебивали его, не переспрашивали, кого он подразумевал под словом «нам», стало ясно после Васильевской записки.

А Корытко продолжал:

–      Товарищей наших погибло там много. Спасти их, к сожалению, не сумели. Но на днях...

Администрация городской тюрьмы не раз рапортовала высшему начальству о том, что все корпуса в тюрьме давно переполнены, и начальство после совещаний и консультации, чтобы разгрузить немного камеры, решило отправить группу уголовников в Камышлов, в старинный пересыльной острог. Вместе с уголовниками в список попало и несколько политических, среди которых оказался и Васильев.

Корытко пояснил дяде Коле и Геннадию Сидоровичу, что кочегара забрали по доносу офицера, приезжавшего вместе с военным комендантом во вторую пожарную часть. Весной доносчик находился в Ирбите, среди контрреволюционеров, поднявших мятеж против Советской власти, и Васильев чуть не задержал его тогда, но он, отстреливаясь, сумел улизнуть.

–       Ну как, пожарные, поможете? – нетерпеливо спросил Корытко. – Надо освободить товарищей.

–       Или по-прежнему станете гнуть спины перед золотопогонниками? – добавил с чуть заметной иронией Лева.

– Гнуть спины? – обиделся дядя Коля. – Почему, слышь, гнуть? Да мы, мил человек, давно бы разбежались кто куда… Дисциплина наша пожарная не дозволяет. Город-то, жителей на кого бросим? Ты, что ли, самолично с огнем-то воевать станешь.

– Ну, точка! – вмешался Корытко. – Пост свой вам впрямь никак бросать нельзя... Но ваша помощь нам обязательно требуется. Без нее худо будет... Решайте!

X. А ЧТО ПОЖАРНЫМ ДЕЛАТЬ НА РАЗЪЕЗДЕ?

Неласковое осеннее утро только еще вступило в свои права, на улицах было пустынно. Из распахнувшихся железных ворот городской тюрьмы выехали два всадника с офицерскими погонами, в длинных кавалерийских шинелях. Вслед за ними показались серые колонны арестантов, рядом с той и другой стороны шагали конвоиры.

Провожаемый сочувственными взглядами редких прохожих этап нестройными рядами двинулся вниз по Покровскому проспекту к Каменному мосту.

В казарме второй пожарной части в это время уже никто не спал. После беседы с Корытко дядя Коля и Геннадии Сидорович передали Ермоловичу, Киприяну, Лехе, Шевичу и Мишке весь разговор.

Услышав подробности ареста Васильева, Мишка ударил себя по лбу и, чуть не плача, запричитал:

– И как это я, дубина, забыл?.. Ведь под окошком стоял, когда Прошка хвалился собственному тятьке про поездку в Ирбит…

Корытко от одного из тюремных писарей, сочувствующего большевикам, узнал день отправки этапа и разработал смелый план освобождения своих товарищей.

В былые годы по Сибирскому тракту гнали на каторгу большие партии арестантов, перевозили различные товары. Но, когда через Урал и Сибирь протянулась железнодорожная магистраль тракт потерял свое прежнее значение и стал обычной проселочной дорогой.

Сейчас же тюремное начальство прикинуло, что из-за перебоев на железнодорожном транспорте будет вернее и выгоднее если этап последует пешим ходом. Корытко и об этом узнал от верного человека. Он тут же решил воспользоваться тайным складом оружия, который еще в июле был оставлен для подпольных групп отступившими отрядами Красной Армии, и около какого-нибудь крутого поворота неожиданно напасть на конвой.

А потом разгорелись споры. Корытко и остальные подпольщики прекрасно понимали, что вести о происшествии на тракте молниеносно долетят до города. Начнутся обыски, прочесывание окрестностей, допросы подозреваемых. Неизбежно, что вместе с политическими кинутся бежать и уголовники. Но из двух зол: подождать, пока все дойдут до Камышлова, или всех освободить, приходилось выбирать меньшее. Третьего пути не существовало.

Корытко прикидывал, где лучше спрятать товарищей после побега. И тут-то Лева Похлебаев вдруг предложил обратиться за помощью к пожарным...

...По утрам к разъезду, рядом с которым полетел под откос бронепоезд «Есаул Иван Кольцо», бестендерный паровоз-«кукушка» подтаскивал несколько видавших виды вагонов, груженных шлаком и песком. И то и другое нужно было для ремонта поврежденной насыпи. С этого разъезда через лес к тракту шла утрамбованная дорога. В месте их пересечения и следовало, по мнению Левы, устроить засаду.

– Здесь, учтите, самый ближний путь до разъезда, – говорил он – А там мы посадим наших в пустые вагоны: песок и шлак к тому времени уже сбросят, машинист «кукушки» – парень свой. Отца его в деревне «голубые уланы» повесили. Так что столкуюсь... Дальше слушайте... Состав порожняком, как обычно, пойдет назад через товарную станцию, затем по старой ветке к каменным карьерам, а в тех краях вряд ли догадаются искать. Больно уж не с руки карьеры-то от Сибирского тракта.

– С тракта до разъезда, считай, две версты с гаком, – оборвал Леву один из подпольщиков, – и, пока ребята добираются, глядишь, всех и переловят... Если мы прикроем отход, тоже ничего путного не получится... Но в самом своем предложении суть, кажись, есть...

– Наших в Камышлов отправят только двенадцать человек. И неужели мы не сможем быстро доставить их до разъезда? горячо продолжал Лева. – А пожарные-то! У них первостатейные кони...

– Ну, а что пожарным делать на разъезде?

– Пожар тушить... Все возможно в этом мире! – усмехнулся Лева и рассказал о встрече с Мишкой...

Прошло три дня. За эти дни Корытко и его товарищи не один раз все продумали и взвесили. В конце концов план был принят. От Васильева поступило известие, что за пожарных он ручается и советует без всяких промедлений отыскать топорников Рожина и Латышева. Для них кочегар специально, без всякого шифра, написал несколько слов.

Когда Корытко прочитал полученную записку, а ее в условленное место принес тот самый тюремный писарь, который дал знать о камышловском этапе, Лева воскликнул:

– Рожина и Латышева надо найти сегодня же. Тянуть не стоит!

– Не стоит, – охотно согласился Корытко и повторил: – Не стоит...

И ночью в похлебаевском огороде вместе с дядей Колен и Геннадием Сидоровичем они уже разрабатывали подробные детали этой операции.

– Брандмейстер у нас – личность больно опасная, – говорил Геннадий Сидорович. – А ехать без него как?

Все решить и все предусмотреть за один раз было трудно. И через сутки Корытко и Лева вновь встретились с пожарными. Правда, теперь их пришло на встречу больше: дядя Коля и Геннадий Сидорович привели и Виталия Ермоловича, и Киприяна, и Леху, и Шевича. А Мишке велели дежурить около заборной дыры.

– Чуть что, мигом дай знать, – строго наказал ему Геннадий Сидорович. – Да смотри, Босяков-меньшой, не засни.

– Чё смеяться-то! – обиделся Мишка. – Неужели вы, дяденька Сидорыч, меня за несмышленого жеребенка считаете?

Оказалось, что ехать на пожар без Стяжкина все-таки можно. Но для этого накануне необходимо напоить брандмейстера. С похмелья по утрам у него болела всегда голова, и он предпочитал отлеживаться в своей квартире и лечиться огуречным рассолом.

– Только с нами, мужики, господин начальник пьянствовать не согласится, – вздохнул Виталий Ермолович, – побрезгует, не пьет с нижними чинами.

– Поклонимся Виктору Сергеевичу, – перебил Ермоловича Лех а.

– Да без Виктора Сергеевича здесь, слышь, никак не обойтись, – добавил и дядя Коля...

Но помощник брандмейстера требовался еще и для другого. По дороге, ведущей с разъезда к тракту, могли ехать или идти люди, избежать встреч с которыми было просто невозможно. Поэтому Лева наказал, чтобы пожарные обязательно прихватили с собой из фалеевских запасов двенадцать брезентовых курток и касок для маскировки беглецов.

Поговорить с Фалеевым нужно было срочно, без всяких проволочек, ибо от помощника во многом зависел успех задуманной операции. Ведь в брандмейстерской пролетке впереди обоза будет он, если сумеет напоить допьяна Стяжкина. Должен... А вдруг старик перепугается и откажется? Тогда что?

– Не откажется! – с полной уверенностью произнес дядя Коля. – Виктор Сергеевич – потомственный пожарный.

С предложением дяди Коли согласились, и кузнец Шевич, ласково похлопывая его своими тяжелыми руками, сказал:

– Тебя, старый, помощник шибко уважает. Ты с помощником столкуешься... Но кто вот придумает, как нам от Стефановича в тот день избавиться?

– Какого еще Стефановича? – не понял Корытко.

– Сразу, мужики, видать нездешнего, – рассмеялся Виталий Ермолович, – Да Стефановича в городе каждая собака знает!

И все наперебой, в том числе и Лева, стали объяснять Корытко, кто такой Стефанович и чем он знаменит.

– Ну и оригинал! – только и мог сказать Корытко.

Конечно, не было никакого сомнения в том, что, услышав тревожный сигнал, парикмахер, как всегда, наймет извозчика и, разведав, «где горит», тут же помчится в сторону Сибирского тракта. А присутствие его там будет крайне нежелательно.

– Ну, чепуха! – махнул рукой Корытко. – Пусть дежурный даст номер железнодорожного разъезда близ Московского тракта, и пусть ваш Стефанович туда и спешит.

– Не считай, мил человек, Стефановича идиотом, – с важностью заявил дядя Коля. – Набат пробьют во второй части, шары на каланче район пожара укажут, а Стефановича ни с того ни с сего отправят на Московский тракт. Да Московский-то тракт, пойми, к первой части приписан!..

– Не разъезд, а Шарташский переезд, – вставил Лева. – Правильно?

– Правильно! – ответил за всех Леха и фыркнул.– После скажем: вы мол, Станислав Вацлавович, перепутать изволили. Вам совсем не тот адресок давали...

Неожиданно Киприян, не проронивший за все это время ни слова, неуверенно прошептал:

– Боязно, ребята...

– Чего, слышь, боязно? – не понял дядя Коля.

– А коли у нас ничего не совершится.

– Совершится! – с уверенностью сказал Корытко. – Совершится, да еще как!

– Борисова, Метелкина и Сысоя Луговых как агитировать будете? – несмело продолжал Киприян. – Слабаки они, перетрухнут, чего доброго, упадут в ноги брандмейстеру и доложат все про нас.

Но у дяди Коли в отношении этих трех «слабаков» был уже готов план. С помощью Фалеева он собирался назначить их дежурными на каланчу, в депо и в конюшню. Только у входа в часть обязательно требовалось поставить верного человека, чтобы он направил Стефановича по неточному адресу.

– Ладно! – сказал Корытко. – На этом и порешим... Главное, чтобы в тот день настоящий пожар где-нибудь не вспыхнул... Завтра, значит, Латышев поведет переговоры с помощником...

...Утром, когда Фалеев рылся в сундуках своей кладовой, дядя Коля, тихо кашлянув, приоткрыл дверь.

– Чего тебе, Николай? – повернулся помощник брандмейстера, услышав скрип.

Дядя Коля на цыпочках подошел к нему, снял фуражку и, вытянувшись по стойке «смирно», торжественно отчеканил:

– Виктор Сергеевич, дозвольте по душам побеседовать?

Фалеев, несколько удивленный таким церемониалом, посмотрел на старого пожарного сквозь очки и как бы между прочим заметил:

– Менять всем амуницию вскорости потребуется. Долгонько вы уже употребляете... А как менять? Запасы маловаты, пополнять их некому. Власть-то теперь шибко смурная, к кому обратишься... Зачем пришел, докладывай...

И дядя Коля без предисловия и наводящих вопросов вкратце изложил Фалееву все то, о чем вчера ночью говорилось в огороде. Ему казалось, что помощник брандмейстера с радостью согласится помогать им. Но Фалеев, как только понял, в какое дело его вовлекают, опустился на один из сундуков, задрожал и быстро-быстро стал креститься.

– Разбойник ты, Николай!.. Стенька Разин! – наконец выдавил он из себя. – Да у меня дочь – вдова, ребятишек у нее четверо, все малолетки. Случись что худое со мной, кто приголубит сирот?.. Нет, нет! Ты ничего не предлагал, я же тебя сегодня не встречал... Отправляйся-ка с богом, да смотри, чтобы господин брандмейстер не поведал о твоих диких задумках.

Дядя Коля покрылся холодным потом. Ведь он клятвенно заверил и Корытко, и Леву Похлебаева, и всех остальных, что Фалеев будет с ними заодно. И вот тебе на!

– Эх, Виктор Сергеевич, Виктор Сергеевич! – сокрушенно произнес старый пожарный, теребя фуражку. – Как же это так... Дочь, слышь, вспоминаете, а сына своего старшего...

– Иди, иди, Николай!– повысил голос Фалеев. – Некогда мне с тобой разговаривать.

Но дядя Коля, не обращая внимания на приказание, продолжал:

– Получается, Максим-то Викторович в пятом году зря погиб. Запамятовали, поди, как нас тогда баррикады баграми заставляли разрушать?.. А кто призвал: мы, пожарные, а не холуи царские и против народа не пойдем... Максим Викторыч... Ну и ротмистр жандармский в кого, слышь, наган разрядил?

– В холодной ты, Николай, давно не сидел! – поднимаясь с сундука, цыкнул на дядю Колю Фалеев. – Не помнишь, что ли, в какое время живем? Стоит господину брандмейстеру намекнуть...

Однако остановить дядю Колю было уже трудно. Рванув на себе ворот рубахи, он приблизился к Фалееву и зашептал ему в лицо:

– Доносите, Виктор Сергеевич, доносите! Сын ваш за честь простых пожарных погиб, а вы память сына предаете... Эх, Виктор Сергеевич, не ожидал я!

– Успокойся, Николай, успокойся! – растерянно уговаривал его помощник брандмейстера, пытаясь оттолкнуть от себя. – Успокойся и не гневи меня... в гневе я, как царь Иван Грозный... Знаешь, небось, про это?.. Ну, успокойся...

Но старый пожарный повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из кладовой. Когда Геннадий Сидорович встретил его около конюшни и спросил, беседовал ли он с Фалеевым, дядя Коля пробормотал что-то невнятное. Из-за помощника брандмейстера все рушилось. А Геннадий Сидорович, Виталий Ермолович, Леха и Шевич уже успели переговорить со многими пожарными и получили от них согласие участвовать в освобождении заключенных.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – рассуждал дядя Коля, подметая дорожку, идущую из казармы в депо. – Вот тебе и Виктор Сергеевич.

Но, когда он кончил и понес метлу в сарай, Фалеев остановил его и, смущенно крякнув, произнес:

– Растревожил ты меня, Николай, разбередил мне душу... ...После строевых занятий приходи опять в кладовую...

XI. ЧЕГО ЖЕ ТУТ ЗАГОРЕЛОСЬ?

Колонна арестантов, окруженная цепочкой конвоиров, медленно двигалась по замощенному во всю ширину Александровскому проспекту. Вдали на горке уже виднелись столбы заставы с острыми шпилями наверху. До февраля семнадцатого года на этих шпилях красовались двуглавые царские орлы. За столбами белели березы, росшие в самом начале Сибирского тракта.

Васильев и его товарищи договорились между собой незаметно отстать в конец колонны.

Около Васильева шагал знаменитый уральский конокрад Аким Серяпин, брошенный в тюрьму за то, что угнал жеребца у командира «голубых улан».

– И на кой леший был нужен мне уланский жеребец? – огорченно говорил сейчас Серяпин Васильеву. – Лучше бы хапнул я конягу из стойла какого-нибудь туза... Шуму меньше... Но нет, брат! Заиграло во мне самолюбие профессиональное, как того красавца увидел. Пусть, думаю, за семью замками он, за семьюдесятью штыками. И буду я не Акимом Серяпиным, а самым последним кладбищенским .нищим, если не уведу... И увел!! Только случись тут казачий дозор – и все карты спутал: задержал меня, давай коня торговать. Я избавиться от казачков хочу – не отпускают. Грозятся, что, если не продам, силой заберут... Пока этак мы с казачками-друзьями спорили, погоня прискакала. На другой день – здравствуй, тюрьма, дом родной... Да ты слушаешь ли?

– Слушаю, слушаю, – подхватил Васильев. – Интересно рассказываешь, валяй дальше.

Этап уже миновал заставу и шел по опавшей березовой аллее.

– Правильно ты говоришь, что я интересно рассказываю, – заулыбался во весь беззубый рот довольный Серяпин.– Жизнь у меня, брат, шибко интересная! Сколько через мои золотые руки лошадиной породы прошло – и не сочтешь!..

На каланче второй пожарной части в это осеннее утро дежурил Киприян. Когда дядя Коля попросил Фалеева расписать «слабаков» по «внутренним службам», помощник брандмейстера вздохнул, затем протер очки и как бы между прочим сказал:

– Каланчовый-то, Николай, свой обязан быть... Пусть сверху за этапом следит, знаки нам подает. В курсе движения этапа мы должны находиться...

Накануне вечером Фалеев выдумал годовщину какого-то мифического события в деятельности покойного дедушки, «патриарха пожарных города». На торжество он позвал Стяжкина с Галиной Ксенофонтовной и брандмейстера первой части – бородатого цыганистого Ананьева с женой.

– Чувствую, ты меня, Сергеич, уважаешь, – услышав о приглашении, важно произнес Стяжкин и подкрутил усы.– Только чур одно: пить в меру... За себя я, правда, ручаюсь, а вот ты наверняка запойник, по лиловому носу видно и по роже...

И довольный своей шуткой, брандмейстер раскатисто захохотал.

– Истинно изволили заметить, – раболепно поддакнул ему Фалеев. – Уж вы, слезно молю, сдерживайте меня... Вдруг пожар! Как я пьянющий-то поеду?

Но за праздничным столом он, как было уговорено с дядей Колей, старался незаметно вино из своей рюмки выплескивать в цветочный горшок, а Стяжкину все подливал да подливал. В конце пиршество закончилось тем, что Галина Ксенофонтовна вызвала двух пожарных, которые и уволокли ее супруга. Брандмейстер при этом ничего не соображал и только кричал: