Текст книги "Удача или Смерть (СИ)"

Автор книги: Август Карстовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

По утрам он сопровождал Галину Ксенофонтовну на базар, и субботу или в воскресенье ездил в лес за грибами, присматривал за недавно купленным поросенком, словом, выполнял любое ее поручение. И все-таки у брандмейстерши было много легче, чем в заведении Александра Гавриловича.

Правда, дядя Коля недовольно ворчал:

– Ты, Михайло, – кучер пожарной команды. А Ксенофонтовна, фурия, тебя в кого превращает? В кухонного работника.

– Да не грызи ты, старый, мальца, – вступался за Мишку Геннадий Сидорович. – Малец что может сделать? Будет подходящий момент, поговорю с ней лично, объясню все грамотно...

К сожалению, такого момента старший топорник выбрать не мог, ну, а Мишка благодаря Галине Ксенофонтовне вскоре избежал большой опасности. Вот как это случилось.

Из военной комендатуры Стяжкину по телефону сообщили, что их высокоблагородие господин комендант собирается ознакомиться с пожарными командами города и приказали: в ближайшие. дни из части без особой надобности никого не выпускать, депо, конюшню, казарму и двор привести в надлежащий порядок, лошадей вычистить.

Фалеев, узнав об этом, кровно обиделся:

– У нас, слава богу, каждый день чистота. Не в кабаке живем.

– Молчать, Сергеич! – цыкнул на помощника Стяжкин.– Не твоего стариковского ума дело! Раз начальство велело, изволь выполнять. Чтоб ни единой соринки не осталось...

И теперь с утра и до поздней мочи пожарные красили, чинили, скребли, мели, мыли. Экстренно приглашенный Стефанович специальными большими ножницами выравнивал лошадям гривы, челки, хвосты и восхищенно шептал:

– Сколько благородства и грации в этих чудесных животных!

Мантилио, когда над ним колдовали, стоял спокойно и доверчиво поблескивал своими длинными глазами. Мишка боялся сначала, что парикмахер подстрижет криво, или вырвет где-нибудь лишний клок, или, чего доброго, отхватит полхвоста, но все сошло хорошо, и Мишка, да и не только он, другие кучера тоже благодарили мастера за хорошую работу. Растроганный их вниманием, Стефанович на прощание подстриг бороду и козлу Яшке.

В день приезда коменданта все в части были на ногах чуть ли не с первыми петухами: разглаживали парадные мундиры, до солнечного блеска начищали каски, ваксили сапоги, а Ермолович даже подвел себе брови и нафабрил усы. Один только Мишка не готовился вместе со всеми, а, позевывая, сидел в дощатом сарайчике, где жил поросенок. Ночью парня разбудил дежурный, велел одеться и немедленно бежать к Галине Ксенофонтовне. Оказалось, что. заболел Бодяга, – так брандмейстерша звала поросенка, – и Мишке вменялось в обязанность делать ему горячие припарки.

– Какие, юноша, родятся на свет коварные люди, – возмущенно говорила Галина Ксенофонтовна. – Окатили бедного Бодягу, лишь я его гулять выпустила, из брандспойта ледяной водой. Сама, сама лично из окошка видела, да разглядеть не успела, кто хулиганит... Со своим козлом так бы не поступили...

К утру поросенку стало легче, но Мишке все равно было приказано продолжать лечение. Недовольному же Стяжкину Галина Ксенофонтовна посоветовала о кучере одноконной бочки пока забыть и заменить его временно хотя бы Киприяном.

– Мне, Григорий Прокопьевич, важнее Бодягу выходить,– заявила она тоном, не допускающим возражения, – чем всякие твои дурацкие смотры да парады. И не перечь! В рождество окороком станешь лакомиться, мне спасибо скажешь...

Комендант со своей свитой появился в части где-то после полудня. Из щелей сарайчика Мишка видел, как сначала во двор на взмыленном вороном скакуне влетел вестовой первой части, покрутился и что-то прокричал, махая нагайкой. Стяжкин, давно уже бывший наготове, быстро подал условный знак Ермоловичу, и тот заиграл «сбор». В считанные секунды пожарные во главе с Фалеевым выстроились около казармы, кучера – перед конюшней.

– Смир-р-но! – зычно скомандовал Стяжкин и, приложив руку к каске, зашагал навстречу въезжавшему в ворота шикарному фаэтону, в котором позади степенного казака-кучера сидели моложавый полковник в гвардейской фуражке и пожилой, с отвислыми щеками, толстый штатский. – Равнение на середину!

За фаэтоном на небольшой дистанции гарцевало несколько офицеров-кавалеристов.

Однако дальнейшей команды брандмейстера и ответных слов полковника Мишка не слышал: среди офицеров он неожиданно узнал Прохора. Прохор, перетянутый портупеей, в английском френче, в лакированных сапогах со шпорами и со звездочками подпоручика на погонах, подозрительно, как казалось Мишке, вглядывался в ряды пожарных. У парня застучало сердце: он решил, что сын Александра Гавриловича ищет его. Но Прохор, после того как смолкло «ура!» в честь высоких гостей, соскочил с лошади и, привязав ее к коновязи, с независимо снисходительным видом стал наблюдать за происходящим во дворе. Остальные всадники тоже спешились. А полковник и толстяк вылезли из фаэтона.

Комендант, очевидно, остался доволен встречей и, взглянув на свои часы, без лишних слов приказал бить тревогу. В ту же секунду раздался набат; пожарные и кучера, забыв, что все это делается для показа, бросились, обгоняя друг друга, кто к повозкам, кто к лошадям. Мишка не спуская испуганных глаз с Прохора, увидел бежавшего из конюшни в депо Киприяна с Мантилио на поводу. И только комендант собрался что-то шепнуть штатскому, как зазвучали сигналы трубы, и во двор со стороны улицы ворвалась пролетка брандмейстера, а за ней, звеня бубенцами, показался коннолинеечный ход...

Сделав несколько кругов, обоз неожиданно на полном скаку остановился. Пожарные замерли на местах и «ели глазами» коменданта; лишь один Стяжкин, опять приложив руку к каске, спрыгнул на землю.

– Прекрасно, брандмейстер, прекрасно! – благосклонно кивнул ему полковник и повернулся к толстому спутнику. – Как вы находите, любезный Фаддей Владимирович?

– У такого энергичного коменданта, как вы, господин полковник, плохие пожарные исключаются, – тоненьким льстивым голоском, никак не вязавшимся с его солидной фигурой, ответил толстяк и, сложив пальцы на животе, угодливо улыбнулся, – Ни великолепно умеете требовать с людей.

Комендант, явно польщенный последней фразой, приказал обозу еще раз проехать по двору, а затем пожелал поприсутствовать на учениях. По команде Стяжкина перед депо появился макет примитивной избушки, внутри которого лежало сухое сено. Брандмейстер осторожно бросил туда зажженную спичку, и через минуту макет запылал как смоляной факел. Конечно, зрелище это для тех, кто ничего не понимал в пожарном деле, могло показаться эффектным. Опытным же пожарным залить такой огонь труда не представляло...

Когда топорники баграми раскидали в разные стороны обгорелые, дымящиеся доски, полковник захлопнул крышку часов и произнес:

– Хватит, я вполне удовлетворен. Здесь, по-моему, все организуется быстрее, чем в первой части. Хотя, буду справедлив, и там дело поставлено неплохо. Благодарю, брандмейстер, от имени родины за службу.

– Рад стараться, ваше высокоблагородие! – гаркнул на весь двор, вытягиваясь перед комендантом, покрасневший от гордости Стяжкин.

Но тот уже обращался к толстяку:

– Ну-с, любезный, у меня, как видите, все... Передаю бразды правления вам... Напоминаю, долго не задерживайтесь.

– Постараюсь, господин полковник! – почтительно ответил толстяк. – Только распорядитесь, пожалуйста, чтобы люди слезли с телег.

– Брандмейстер, – лениво приказал комендант, снимая фуражку и вытирая платком плешивый затылок, – построй людей.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – отчеканил Стяжкин...

Пожарные, блестя касками, выравнялись около линеек и бочек, кучера – рядом со своими коренниками и пристяжными. А толстяк представился членом так называемого губернского «комитета спасения России» Фаддеем Владимировичем Раздуповым. Этот комитет был создан белогвардейцами.

Почесывая Бодяге спину, Мишка смотрел в щель и прислушивался к тому, о чем говорил оратор.

– Земляки! – бодро выкрикивал Раздупов, потрясая правой рукой. – Имею честь доложить вам, что власти комиссаров на седом Урале пришел конец... Свергнуть ее помогли дорогие братья-славяне из доблестного чехословацкого корпуса... Также имею честь доложить, что на помощь святой Руси, попавшей в страшную беду, наши верные союзники, народы великой владычицы морей и океанов Англии, прекрасной Франции, деловой и могучей Америки, воинственной страны восходящего солнца Японии, посылают свои войска. И в горькие для Родины часы, когда борьба с большевистской банной идет не на жизнь, а на смерть, каждый честный человек должен оказывать содействие защитникам многострадальной России...

В этот момент Прохор почему-то приблизился к строю пожарных.

Мишка, забыв про речь толстяка, испуганно зашептал про себя:

"Неужели Прошка взаправду меня ищет? Но откуда ему знать, что я здесь в кучерах состою?..»

Раздупов, закончив выступление, попросил слушателей задавать вопросы. К великому его сожалению, вопросов не оказалось.

– Не бойтесь, земляки! – взывал напрасно оратор.– Спрашивайте, если есть какие сомнения... Ну?

Прохор между тем зорко всматривался в лицо и в фигуру каждого пожарного. Однако ни на ком взгляд его долго не останавливался. Делал ли подпоручик это ради простого любопытства или действительно искал кого-то, сказать было трудно. Во всяком случае, он медленно прошелся перед строем туда и обратно, задержался на секунду около паровой машины, критически оглядел Киприяна и одноконную бочку...

Правда, кроме Мишки, никто особого внимания на Прохора нс обратил – мало ли что понадобилось офицеру: может, просто решил поинтересоваться, в порядке ли мундиры, пояса, каски...

Когда важные гости уехали, Стяжкин, чуть не приплясывая от радости, объявил:

– Отдыхайте, черти! Двое суток ничем заниматься не станем… И увольнительных не пожалею!

Мишку Галина Ксенофонтовна тоже освободила от всяких дел и похвалила за хорошее, сердечное отношение к простуженному Бодяге. Один лишь дядя Коля, снимая парадный мундир, недовольно бурчал:

– Разве это смотр? Разве это учения? Да Африкан Алексеевич Мартынов сквозь землю провалился бы, если б сегодняшнюю комедь узрел... Вот, слышь, в тысяча восемьсот...

А ночью в казарме случилась беда: чины контрразведки арестовали кочегара Васильева.

VII. ЛЮСЯ ЭТО

Стяжкин не сдержал обещания: на следующий день пожарные с раннего утра маршировали по двору. Галина Ксенофонтовна попыталась было, как всегда, забрать Мишку на кухню, но разъяренный супруг стал кричать, что личный состав второй части – отъявленные подлецы, вроде Васильева. Так хорошо вчера прошел смотр, и надо же кочегару все сорвать! Теперь ни повышения, ни наград, конечно, не получить, и поэтому всех злодеев, в том числе и «кучеренка», следует наказать.

Срывая злость на пожарных, Стяжкин гонял их от казармы к депо, от депо к конюшне, от конюшни к крыльцу своей квартиры.

Мишка, путая левую ногу с правой, семенил левофланговым в самом последнем ряду.

К счастью, строевая подготовка закончилась быстро: Стяжкина вызвали в контрразведку, и он второпях не отдал Фалееву никаких распоряжений. Старик же, получив свободу действий, не стал долго раздумывать и коротко скомандовал:

–  Разойдитесь!..

Казарма гудела. Каждому хотелось поделиться своими соображениями об аресте Васильева. Больше других, забыв о нерешительности и трусости, шумел Киприян. Вчера поздней ночью он с увольнительной в кармане заявился в часть совершенно пьяным и все время твердил пытавшимся привести его в нормальное состояние Ермоловичу и Лехе:

– Вы не рассейские пожарные! Почему дали Васильева арестовать?..

Теперь он долго кричал, что среди пожарных исчезла былая товарищеская спайка, что все терпеливо относятся к издевательству брандмейстера, что забыли про Мартынова, отправленного по этапу куда-то в Сибирь, и что так же скоро забудут и Васильева.

– Слышь, Киприян, хватит и нас, и себя позорить! – возмутился дядя Коля. – Ерунду городишь! Не протрезвел еще.

– Правильно! – поддержал дядю Колю Геннадий Сидорович. – Остынь, Киприян, на часок... Дай нам самим во всем разобраться.

– Остынь, остынь! – обидчиво ворчал Киприян. – Почему остынь? Да я истинную правду говорю...

В тот день Мишка услышал много нового.

И прежде при нем часто называли фамилию Артамонова, бывшего топорника пожарной дружины заводского поселка. Когда в город пришли из Петрограда телеграммы, что царь свергнут, он повел рабочих металлургического завода к тюрьме освободить политических. Перепуганный старший надзиратель (более высокие чины успели уже удрать) встретил их с красным бантом на шинели около тюремных' ворот и вручил Артамонову списки заключенных и ключи от камер.

После Октябрьской революции Артамонов стал заместителем начальника народной милиции. А весной Уралсовет экстренно направил его в Ирбит во главе сводного отряда красногвардейцев и пожарных. Какие-то темные личности разгромили там винный склад, подожгли торговые ряды и пассаж знаменитой Ир бит– ской ярмарки. А затем пожары стали вспыхивать ежедневно. Местные власти ничего не могли сделать, собственных сил не хватало.

Отряд Уралсовета навел в Ирбите порядок за одни сутки. Правда, кое-кому из поджигателей удалось, к сожалению, скрыться...

Перед самым белочешским мятежом Артамонов организовал добровольческую кавалерийскую сотню, куда записались и ездившие с ним в Ирбит пожарные. Вместе с отрядами Красной Армии эта сотня после сдачи города отступила с боями в сторону Перми. Не успел уйти лишь Васильев: с сильными ожогами, полученными во время недавнего пожара на Макаровской мельнице, кочегар лежал в лазарете и во вторую часть вернулся незадолго до появления там Мишки...

Постепенно домыслов, высказываемых об аресте Васильева, становилось все меньше, и большинство пожарных склонялось к тому, что причину надо искать в «политике».

– В ней, именно в ней,– настойчиво твердил дядя Коля.– В Ирбит Федорыч ездил? Ездил. В артамоновском отряде состоял? Состоял... Политика здесь виновата, поверьте мне...

«Ирбит, Ирбит!» – который раз повторял про себя Мишка.

А в казарме все судачили и судачили, почему Васильева взяли сейчас, а не в первые дни прихода белых, когда в уезде шли поголовные аресты всех подозрительных.

«Не видались ли Прошка и дяденька Федорыч раньше в Ирбите? – размышлял Мишка. – И нынче мстит Прошка пошто-то дяденьке Федорычу?»

В том, что кочегар был схвачен по указке сына Александра Гавриловича, он почему-то и на секунду не сомневался. Ведь не зря подпоручик так вглядывался на недавнем смотру в лица пожарных... И не Мишка, видно, ему нужен был.

Через час все в казарме узнали, что арестовали кочегара действительно за поездку в Ирбит с отрядом Артамонова. Об этом, вернувшись из контрразведки, сообщил Стяжкин.

– Красного, сволочи, укрыть хотели? – с издевкой говорил брандмейстер. – Мне свинью подложить? Думали: вы одни умные, а остальные – дураки, не докопаются. Ошибаетесь!

И маршировка по двору возобновилась. Даже во время отдыха брандмейстерши не было обычного перерыва, хотя Галина Ксенофонтовна несколько раз появлялась у окна и делала мужу гневные знаки. Но Стяжкина словно подменили, и он не обращал внимания на свою супругу.

«Хоть бы пожаришка какой-то малюсенький случился!» – мечтал Мишка, едва не валясь с ног.

Наконец, Стяжкин, устав выкрикивать слова команды, обругал всех за укрывательство государственного преступника и приказал заняться повседневными делами.

Мишка, вытерев потный лоб, набрал из колодца ведро воды, отпил немножко сам и побежал в конюшню поить Мантилио. Но не прошло и десяти минут, как его вызвала Галина Ксенофонтовна и заставила чистить свинарник. И пока Мишка орудовал метлой да скребком, из кухни доносилась ругань: брандмейстер– ша в пух и в прах разделывала супруга за сегодняшнее неучтивое поведение. Стяжкин вначале довольно агрессивно огрызался, но затем сдался и что-то усиленно бубнил в оправдание.

Окончив работу, Мишка потрепал за щетину хрюкающего Бодягу, сказал ему «не балуй» и, выбравшись из сарайчика, осторожно огляделся по сторонам. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он направился в самый конец двора, где за учебной вышкой, около забора, росли громадные лопухи.

Брякнувшись с разбегу на землю и заложив руки за голову, Мишка закрыл глаза и решил отдохнуть. Это место он облюбовал уже давно: ему казалось, что в лопухах ни Галина Ксенофонтовна, ни Стяжкин его никогда не отыщут.

Но, конечно, лежать просто так Мишка не мог: в голову по-прежнему лезли мысли о Васильеве и Прохоре. В который уже раз он пытался вспомнить, где и в какое время слышал от сына Александра Гавриловича про этот самый Ирбит.

Вдруг Мишке почудилось, что кто-то совсем рядом произнес его имя.

«Вишь, как намаршировался,– вздрогнув, подумал он,– мерещиться начинает».

Однако через полминуты голос повторил снова:

–  Мишка!

Перепуганный Мишка быстро приподнялся на локтях и увидел: одна из досок забора отодвинута, и через щель на него смотрит белобрысый мальчишка.

– Сгинь! Сгинь! – вырвалось у Мишки из пересохшего горла. – Кому говорю...

–  Да что с тобой? – засмеялся Юрий.

Понемногу приходя в себя, Мишка прошептал:

–  Как звать-то тебя, малой?..

–  Юрий я...

–  Юрий?!

–  Вспомнил, наконец?..

– Ешь, конь, сено, вспоминай красное лето! Ясно вспомнил!.. Ты здесь откедова?

– Лезь, Мишка,– шепотом приказал Юрий, придерживая доску, – приглашаю тебя, бледнолицый брат, в наш вигвам.

– Чё смеяться-то!– нахмурился Мишка. – Какой я тебе бледнолицый брат? Ты мне свои словечки брось!.. Вигвамы всякие...

– Лезь, лезь! – настаивал Юрий. – Ну!

И Мишка шмыгнул в заборную дыру.

Прикрепив доску на старое место, Юрий солидно пожал руку «бледнолицему брату» и приказал:

–  А теперь, Мишка, повернись и познакомься...

Мишка мгновенно повернулся и обомлел: перед ним стояла невысокая, стройная девочка с раскосыми глазами, с едва заметной родинкой на лице, пухлым, совсем детским ртом и с каштановой челочкой.

– Здравствуйте, – смущенно произнесла она и поправила воротничок на своем старом платьице.

– Кто такая? – стараясь казаться независимым, строго спросил Мишка.

– Люся это... – пояснил Юрий.

– Похлебаева, – добавила девочка, продолжая поправлять воротничок.

– Ну, Похлебаева, будь здорова и не кашляй! – намереваясь вновь совершить путешествие через дыру, отрезал Мишка. – Меня, чё доброго, могут хватиться.

–  Не бойся, так быстро не хватятся, – заверил Юрий.

Но Мишка важно стукнул себя кулаком в грудь:

– Я же на службе!.. Опять, поди, думаешь, что пред тобой не настоящий пожарный.

– Нет, Мишка, нет! – замахал руками Юрий. – И Люся так не думает.

– А ей-то чё? – небрежно процедил Мишка.

– Да ты постой, не торопись, – дружески обнял Мишку Юрий. – Успеешь.

– Погостите, Миша, – подхватила и Люся. – Желаете, я вас репкой попотчеваю.

Только тут Мишка сообразил, что он попал в огород, вернее, огородик с маленькими аккуратными грядками и с тремя кустами акации. Невдалеке виднелась крыша покосившегося деревянного домишки. Раньше, забираясь на учебную вышку, Мишка совершенно не интересовался тем, что находится на задворках пожарной части, и теперь с любопытством оглядывался вокруг.

– Ладно, Похлебаева, – милостиво улыбнулся он Люсе, закончив осмотр, – останусь, гони чё обещала. – И уселся около забора.

Люся молча выдернула из крайней грядки три репы, вытерла их подолом платья, оборвала зеленые вершки и, взяв одну себе, две другие подала Мишке и Юрию. Правда, Мишка отлично понимал, что его действительно могут хватиться, но уходить все-таки раздумал. Он давно не бывал в компании сверстников, скучал и рад был такой встрече.

– Ты почему, бледнолицый брат, обращаешься к Люсе по фамилии? – спросил Юрий Мишку, сдирая ногтями тоненькую свежую кожурку.

Мишка, неторопливо жуя репу, деловито ответил:

–  А разве нельзя, прокислый брат, называть по фамилии?

Юрий и Люся, недоуменно посмотрев друг на друга, расхохотались.

– Как, как, Мишка? Повтори! – говорил сквозь смех Юрий. – Почему прокислый?

– Довольно вам зубы скалить! – огрызнулся, поднимаясь, Мишка. – Бледнолицый, видишь ли, можно, а прокислый нет. Раз так, прощайте!

– Мишка, чудак,не обижайся! – схватил его за руку Юрий. – Ты, наверное, Майн Рида и Густава Эмара не читал?

– Никаких я густавов не читывал! – продолжал кипятиться Мишка, задетый за самолюбие. – Коли мы, пожарные, станем книжками да песенниками развлекаться, кто огонь-то за нас тушить будет?

–  Миша, не кричите, – попыталась успокоить его Люся.

Но рассерженный «бледнолицый брат», свирепо скривив рот, выпалил:

–  А тебя, Похлебаева, не спрашивают! Можешь замолкнуть.

– Мишка! – вдруг радостно воскликнул Юрий. – У меня есть чудесный план... Я буду приносить сюда книги и читать их вслух: тебе и Люсе. И ты узнаешь, кто такой бледнолицый брат.

–  Перекрестись, что принесешь,– сразу остыл Мишка.

Юрий перекрестился.

Мишка, отступив на шаг, удивленно прошептал:

– Разве так крестятся? Ты, поди, неправославной веры?

– Я латыш.

– А на Урале как очутился?

– Могу рассказать.

– Расскажи, – не удержался Мишка и повернулся к Люсе. – Похлебаева, ты тутошняя, православная?

–  Тутошняя, – усмехнулась Люся.

...Летом семнадцатого года к Риге рвались войска кайзеровской Германии, и многие из жителей спешно эвакуировались вглубь России. Среди беженцев оказалась и семья Юрия. Первый месяц они жили в Вятке, но там и в добрые-то времена не хватало хлеба. Поэтому на семейном совете было решено двигаться дальше, на Урал...

– Ишь, нашли хлебное царство! – не выдержал Мишка, – Да мы сроду урожаем не славились.

– ...Здесь, в городе, отец Юрия, по профессии машинист, стал работать на маневровом паровозе. Когда же подошли белые, его «овечка» (так он любовно звал свой паровоз) вывезла за линию фронта санитарный эшелон с ранеными красноармейцами.

Юрий с матерью тоже должны были покинуть город вместе с тем эшелоном. Отец обещал забежать за ними, но, по-видимому, в самый последний момент помешали какие-то непредвиденные обстоятельства.

– Не шибко веселая история! – вздохнул Мишка, выслушав нового товарища. – Мать-то чё делает?

–  Прачка.

–  И моя чужое бельишко стирала... Но тебе еще хорошо.

–  Почему, Мишка, хорошо? – грустно спросил Юрий.

– Почему да почему? – снова рассердился Мишка. – Мать твоя жива? Жива! Отец, может, жив! Чё смеяться-то? Это я бобыль...

Стараясь перемочь грустные мысли, он, кивнув в сторону домика, поинтересовался у Юрия:

–  Твоя фатера?

– Нет, Мишка,– ответил Юрий, – я живу за Царским мостом. А это Люсии дом.

– Но ты-то как сюда попал?

– Тебя, Мишка, искал...

...После той встречи Юрий несколько раз приходил к депо второй пожарной части и настойчиво просил вызвать «самого молодого кучера», однако часовые гнали его прочь. Юрий стал регулярно бегать на пожары, но Мишкина одноконная бочка словно в воду канула. Он уже начал сомневаться: правду ли говорил ему новый друг. То, что Мишка не выезжал вместе с обозом по распоряжению Галины Ксенофонтовны, Юрий знать не мог.

Но однажды, когда Юрий, выполняя поручение матери, шел с узлом чистого белья по Солдатской улице, навстречу ему попалась Люся Похлебаева. Перед белогвардейским нашествием они учились в одной школе.

– День добрый, Люся! – вежливо сказал Юрий, опуская с плеча узел на каменную плиту тротуара. – Что ты делаешь на Солдатской?

– Здравствуй! – ответила Люся, немножко удивленная вопросом. – Как что? Иду домой.

–  А где твое жилье? – поинтересовался Юрий.

–  Вон за той оградой... Левее глянь! Видишь, вышка маячит?

– Вышка?

– Да! Мы за второй пожарной частью живем...

–  Пожарная часть?! Слушай, Люся...

И, забыв, что торопился с бельем, Юрий напросился в гости.

...А Мишка, маршируя полтора часа назад по двору, даже и не думал, что за ним через заборные щели внимательно наблюдали две пары любопытных глаз. Наверное, если бы он об этом знал, он постарался, конечно бы, приостановиться и не запинаться.

– Знаешь, как я обрадовался, увидев тебя? – говорил Юрий и, дотронувшись до одной из Мишкиных пуговиц на форменной рубахе, нерешительно попросил: – Дай мне ее, пожалуйста!

– Изволь,– охотно ответил Мишка, – оторвать нетрудно... Держи вот...

На пуговице были выштампованы пожарная каска и два перекрещенных топорика.

– Спасибо! Я коллекционирую пуговицы, – обрадованно сообщил Юрий.

–  Как ты сказал? – не понял Мишка.

– Коллекционирую... Собираю то есть... У меня их штук сто, и все разные.

Хмыкнув и пристально посмотрев на Юрия, Мишка со знанием дела заявил:

– Похлебаева, он полоумный! В здравом уме пуговицы не копят.

– Когда я была маленькой,– ответила Люся, нисколько не удивившись признанию Юрия, – то фантики собирала.

– Попробуй, Мишка, сам что-нибудь коллекционировать, – предложил Юрий. – Узнаешь, как это интересно.

– А за Мантилио, за конем моим кто ходить станет? Чё смеяться-то!..

С каланчи раздались громкие удары: это каланчовый начал отбивать часы, и Мишка бросился к заборной дыре.

– Покеда прощайте! – крикнул он новым друзьям. – Меня, в самом деле, поди ищут.

– Подожди, Мишка! – кинулся вслед за ним Юрий, – Мы забыли о встрече условиться...

Время новой встречи назначил Мишка, не без умысла выбрав час отдыха Галины Ксенофонтовны, а значит, и своего. Он был уверен, что после недавнего скандала Стяжкин не посмеет больше нарушить покой супруги.

VIII. ЭХ, НАСЕЧЕШЬ ТЯПКОЙ, НЕ СОТРЕШЬ ТРЯПКОЙ!

Утром спозаранку зазвучал набат. Мишка, протерев глаза, мигом соскочил с нар и, одеваясь на ходу, поспешил в конюшню. От выезда на пожары в такую рань брандмейстерша его не освобождала.

Минут через пять обоз стремительно мчался в конец города, к Зеленой роще. В оконных рамах от топота копыт и звука пожарной трубы жалобно дребезжали стекла, и полусонные перепуганные жители долго потом не могли прийти в себя.

К счастью, пожар оказался не страшным – горели груды старого мусора за железнодорожным полотном. Но возиться пришлось долго: вблизи не было воды. Зато дома, в части, пожарных ожидал «сюрприз».

– А без вас здесь чужие дяденьки рылись, – таким сообщением встретили вернувшийся обоз Лехины малыши. – И в папкину мастерскую ходили, и в кузню дяди Шевича.

– Я вот этих чужих дяденек кнутом, – пригрозил славившийся своей богатырской силой кузнец Шевич.

Однако ребятишки, которым очень бы хотелось посмотреть, как кузнец выполнит свое обещание, огорченно сообщили:

–  Так они, дядя Шевич, уже ушли...

В казарме все было перевернуто: с нар сброшены тюфяки, из ‘ящиков выкинуты личные вещи, стол отодвинут в самый конец.

– Слава богу, что приехали,– говорила, плача, перепуганная жена Лехи. – Страху-то сколь мы натерпелись! Контрразведка здесь шуровала.

– У, мерзавцы! – только и произнес Геннадий Сидорович.

– Подобных фокусов в нашей части и жандармы при царе не вытворяли, – горестно вздыхал, оглядываясь кругом, дядя Коля. – Ишь, словно Мамай воевал.

– Потребуем, чтобы брандмейстер протест написал! – крикнул кто-то в запале. – Нечего контрразведчикам к нам свои хари совать! – и тут же осекся: на пороге, презрительно щурясь, стоял Стяжкин. Он, очевидно, после пожара еще не заходил домой, так как был в брезентовом плаще и каске.

– Протест? – зло топнул ногой Стяжкин. – Гляди, умники выискались... Нет, шалишь! Пользовались, голубчики, что я человек новый, и государственного преступника покрывали. Но теперича за вашего брата основательно возьмемся, под усиленным надзором будете. Пусть это каждый себе на носу зарубит!

С этими словами брандмейстер повернулся и вышел из казармы.

– Вот и допрыгались! – тоскливо протянул Киприян, когда захлопнулась входная дверь. – И что с нами будет?

– Давайте, ребята, сперва в казарме порядок наведем, – предложил Геннадий Сидорович, – решать опосля станем. Ну-ка, Босяков-меныпой, покажи дедам пример.

–  Есть, дяденька Сидорыч! – звонко ответил Мишка.

Но отличаться ему пришлось недолго. Галина Ксенофонтовна в этот день надумала чистить одежду мужа. Мишка, вооружившись палкой, стал под ее руководством выбивать пыль из мундиров и шинелей Стяжкина.

– Ты, юноша, сегодня какой-то неопрятный! – брезгливо заметила Галина Ксенофонтовна. – Почему пуговицы на вороте нет?

– На пожаре оборвалась, – не моргнув глазом, соврал Мишка.

–  Смотри потом пришей. Понял?

– Ясно, пришью, – заверил Мишка, а когда брандмейстерша отвернулась, показал язык...

Перед сном Геннадий Сидорович позвал Мишку к себе на нары.

– Посиди рядом, Босяков-меньшой, – сказал он, – побеседовать охота, разобраться во всех делах.

И Геннадий Сидорович полушепотом начал высказывать свои мысли, не обращая никакого внимания на Мишку. Вероятно, старшему топорнику требовался просто слушатель, которому можно было бы доверить все то, что волновало его в последние дни.

По словам Геннадия Сидоровича, выходило: белые и мятежники-белочехи на первых порах небольно интересовались пожарными командами. Арестовали за «непослушание» Мартынова и поставили на должность брандмейстера второй части Стяжкина. И успокоились было. Теперь же, освоившись и почувствовав себя полными хозяевами, белые стали проверять пожарных вторично.

Одному только удивлялся Геннадий Сидорович: как контрразведка докопалась до Васильева?

– Я тебе, дяденька Сидорыч, доверить хочу по секрету, – перебил мысли старшего топорника Мишка и, озираясь время от времени по сторонам, рассказал о Прохоре Побирском.

Когда парень замолчал, Геннадий Сидорович удивленно протянул:

– Ну и дела, Босяков-меньшой! На многое ты мне глаза открыл... Будь другом, кликни-ка сюда дядю Колю, и ему про все это доложить нужно...

Выслушав Мишкин рассказ, старый пожарный долго молчал, очевидно, собираясь с мыслями.

– Хорошо, – наконец, сказал он, – что мы после ареста Африкана Алексеевича Мартынова догадались у себя всякие газеты советские и листовки уничтожить. Помнишь, Сидорыч, я еще Леху заставил наган закопать? Вот бы при обыске обнаружили!. Надо, по-моему, сейчас и наших предупредить и в остальные команды ребятам передать, чтобы береглись, и разузнать следует, где Федорыча содержат: в контрразведке ли он, в комендатуре, в тюрьме ли?

– Ну разузнаем, а дальше что? – спросил старший топорник.

– Действовать начнем! – авторитетно заявил дядя Коля. – Африкана Алексеевича вон, слышь, проморгали. Где он теперь, сердешный?.. Думать надо, как Федорыча выручать.

–  А зависит ли это от нас?

– Зависит, Сидорыч, да еще как! Правильно ведь похмельный Киприян доказывал, что мы шибко о многом забыли, что все трусим... Супротив таких, как Прохор Побирский, умеючи действовать надо. Ну, заболтались мы, а на дворе-то ночь. Спать, слышь, пора...

На следующий день Мишка с нетерпением ожидал той минуты, когда Галина Ксенофонтовна ляжет отдыхать, и он сможет встретиться с Юрием и Люсей. Ему далее казалось, что каланчовый запаздывает отбивать часы и что время сегодня вообще движется медленнее. Или вдруг новые друзья заболели и не придут. Но страхи оказались напрасными. В назначенный срок Юрий отодвинул в заборе доску, и Мишка опять перемахнул в огород.