Текст книги "Удача или Смерть (СИ)"

Автор книги: Август Карстовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Распахнув брезентовую куртку, он прижал ребенка к груди и поспешил назад. Глаза слезились, сдавленное сердце стучало, и Мишке казалось, что вот-вот он задохнется. Но в этот момент, подавляя огонь, над головой снова забила струя воды. Через минуту Мишка вместе со своей ношей вывалился через подоконник прямо в могучие руки Виталия Ермоловича.

– А Толя где? Где мой Толя? – кричала женщина.

– Как Босяков-меньшой? – подскочил к ним Геннадий Сидорович,– Целехонек?

– Целехонек, дяденька Сидорыч, – устало улыбнулся Мишка, снимая обгоревшую фуражку и вытирая ладонью мокрые волосы. – Цел... чё смеяться-то!..

Назад в свою часть пожарные возвращались уже к вечеру. Навстречу им галопом неслись последние конные арьергарды отступающих колчаковцев.

Лехины ребята встретили обоз радостными криками:

– Господин брандмейстер сбежал!... Госпожа брандмейстерша сбежала!..

– Тихо, слышь, пострелята! – цыкнул на них дядя Коля. – Как сбежали?..

Оказалось, что Стяжкин запряг в старый стоявший за сараем экипаж резервную лошадь, посадил в него Галину Ксенофонтовну и был таков.

Дежурные, услышавшие стук колес, выскочили из депо, но брандмейстер уже скрылся за воротами.

Мишке очень хотелось побывать у Люси и рассказать ей о сегодняшнем пожаре. Ведь он первый раз в жизни спас человека, а Геннадий Сидорович говорил, что это на всю жизнь запоминается.

– Ты, друг Миша,– подошел к парню дядя Коля,– герой! Доказал всем, что не боишься ни огня, ни дыма... Хватит тебе кучером быть! Потолкую-ка я с Виктором Сергеевичем: пора, слышь, в топорники переходить.

– Спасибо, дядя Коля! – расцвел довольный парень.– Значит и каска у меня будет?

– Какой же это топорник без каски! – похлопал его по плечу старый пожарный. – Обязательно каску получишь...

А по городу носились казаки атамана Дулепы. Пьяными песнями пугали они притихшие вечерние улицы. Кое-где вспыхивали ружейные выстрелы и слышались отчаянные крики.

Казаки врывались в подозрительные для них дома и чинили там «суд и расправу». По Главному проспекту взад и вперед тарахтели два тяжелых броневика «Святая Русь» и «Архангел Гавриил».

Фалеев приказал наглухо захлопнуть все ворота второй пожарной части.

– Никому не открывать и никого не пускать! – распорядился он. – Всякое может быть...

– Правильно, Виктор Сергеевич! – поддержал его Геннадий Сидорович. – К любому надо быть готовыми...

И только он это произнес, как на северной окраине города взметнулись ввысь сине-красные языки огня и донеслись глухие раскатистые взрывы. Одновременно раздался первый удар набатного колокола.

– Горит главный вокзал! – объявил далекий голос каланчового. – Зажигаю на мачте фонарь! Сбор всех частей!

– Вот тебе, бабушка, и фокус-покус, – сокрушенно махнул рукой Фалеев. – А мы только забаррикадировались...

...По пристанционным улицам, поднимаясь к небу, стелился густой черный дым. Пучки искр, разносимые ветром, рассыпались в воздухе, словно рой золотых светящихся пчел. На железнодорожных путях пылали облитые нефтью составы. Это дулеповцы сжигали все, что не могли взять с собой. Горели цистерны с керосином, мешки с мукой, ящики с мылом, взрывались плавучие морские мины, брошенные еще с утра минерами. Рядом с рухнувшим перекидным мостом тусклыми факелами чадили и коробились кусты акации...

Сразу же за обозом второй части к вокзалу на вороных конях примчался обоз первой. А минут через шесть багровые блики пожарища вырвали из темноты скачущих гнедых коней дружины заводского поселка.

Огонь к этому времени охватил пакгаузы и соседние постройки. Из ближних домов в панике выскакивали жители.

Во второй части, как известно, была паровая машина. После ареста Васильева она бездействовала, но сегодня перед выездом кузнец Шевич обратился к Фалееву:

– Виктор Сергеевич! Велите запрячь тройку – и в машину!.. Кочегарить буду я... Без машины на вокзале не справиться...

– Хорошо! – не раздумывая, согласился Фалеев. – Бери резервных лошадей!..

И сейчас паровая машина ворвалась прямо на перрон, по которому катились огненные нефтяные потоки.

Дулеповцы, видя, что ствольщики бегут к водонапорной станционной башне, ринулись к ним с обнаженными клинками и начали с бранью рубить брезентовые рукава. Кто-то выстрелил в трубу паровой машины.

Однако пожарные, не обращая внимания ни на дулеповцев, ни на бушующее пламя и едкую гарь, продолжали свой штурм. Струи воды из запасной рукавной линии сбивали огонь с крыши вокзала, и по раздвижным лестницам, блестя касками, туда уже карабкались топорники. Впереди всех смело лез Геннадий Сидорович.

Мишка, залюбовавшись своим наставником, позабыл все на вехе и даже не обратил внимания на Прохора, появившегося верхом на взмыленном коне.

– Отбой! Отбой! – кричал Прохор, – Расходись!.. Тушить кончай!.. Лошадей оставить здесь!..

Услышав слово «отбой!», когда пожар был в полном разгаре, Мишка повернулся на облучке... и замер с открытым ртом: сзади и с боков его бочки стояли четыре казака.

– Чё смеяться-то! – пробормотал опешивший парень, хлопая ресницами. – Чё надо?

– Выпрягай! – приказал ему казак со шрамом на подбороде, – Да поживей!

– Как «выпрягай?» – не понял Мишка.

– Очень просто...

– Мне же за водой ехать...

– Ты пререкаться! – рассердился казак и схватил Мишку а ногу. – Слазь!..

В распахнутом френче с плетью в руке к ним подлетел перемазанный сажей Прохор. Поправляя сползающую черную повяззку, он заорал:

– Почему церемонитесь?!.

Рядом раздались крики. Это несколько казаков сбросили на мостовую сопротивляющегося Давыда Часова и спешно начали выпрягать лошадей из коннолинеечного хода.

– На помощь! На помощь! – звал в темноте кучер ближней к Мишке пароконной бочки, отмахиваясь от другой группы казаков. – Коней воруют!..

К нему присоединились такие же отчаянные голоса, но из пожарных мало кто слышал их. Почти все топорники и ствольщики боролись не на жизнь, а на смерть с огнем на путях, на перроне, отстаивали вокзал, склады, спасали грузы...

– Это, выходит, ты, Мишель? – качнулся в седле удивленный Прохор Побирский. – Забавно, понимаешь, при каких обстоятельствах пришлось опять свидеться... Так вот, хочешь быть живым – сматывай удочки...

– Чё смеяться-то, Прохор Александрович! – чуть не заплакал Мишка. – Пожар же!.. Да и нельзя нашему брату без лошадей...

– А нашему брату можно? – усмехнулся Прохор и поднял плеть.– Убирайся!..

В конце площади, видимо для устрашения, заговорил казачий пулемет. И Мишка с лихой отчаянностью так же, как и днем, когда спасал из огня ребенка, вдруг напружинился и с силой дернул вожжи.

Мантилио, мгновенно сорвавшись с места, галопом понесся по площади.

– Стой! – кинулись наперерез темные конные фигуры. – Стой!.. Стрелять будем!..

Но Мишка, пригнувшись и наклоняясь то вправо, то влево, гнал и гнал Мантилио, сам не зная куда. Скоро колеса бочки запрыгали по ухабам, и только парень, отдышавшись, собрался было оглядеться, чтобы сориентироваться, как позади послышался конский топот и голос Прохора:

– Эта сволочь далеко не уйдет... Колокольчик-то вон брякает...

...Мантилио, звеня колокольчиком, вновь поскакал по темной улице мимо наглухо закрытых домов. Жеребец, очевидно, вспомнил молодость и летел так, будто принимал участие в скачках.

«Сидеть бы мне сейчас верхом! – промелькнуло у Мишки.– Свернул бы в любой проулок... А бочка застрянет... Точно застрянет... И что с колокольчиком делать?.. Как снять?..»

Погоня между тем приближалась.

– Остановись! – кричал ротмистр. – Хуже будет!..

И как предупреждение, над Мишкиной головой просвистели пули.

«Спрыгнуть, что ли? – лихорадочно подумал парень. И через какой-нибудь забор... Но ведь тогда Мантилио заберет Прохор...»

– Кому говорю?.. Стой! – продолжал кричать Прохор. – Все равно не уйдешь!..

Мишка чувствовал, как Мантилио тяжело дышит, как у него вздымаются бока. Вдруг жеребец сделал резкий рывок, погоня начала отставать, но впереди неожиданно показались силуэты всадников. Быстро приближаясь, они увеличивались в размерах.

– Все! – зажмуривая глаза, сказал сам себе парень: Каюк! – и отпустил вожжи.

Мантилио, врезавшись в группу раздавшихся в обе стороны незнакомых кавалеристов, замер. Колокольчик на его дуге, тихо звякнув два раза, смолк.

– Да, никак, это пожарная бочка? – слышал Мишка знакомый-презнакомый голос.

Открыв глаза, он увидел перед собой верхом на коне... Васильева. И хотя было темно, Мишка успел приметить на фуражке у бывшего кочегара паровой машины красную ленточку.

–  Дяденька Федорыч!.. Ты?! – прошептал Мишка... и всхлипнул.

–  Миша?!.

В это время к ним подскакали Прохор и три казака.

– Какого подразделения? Кто старший? – придерживая лошадь, спросил Прохор Побирский. – Почему не покинули, согласно приказу, город?

– Какого подразделения? – переспросил Васильев, всматриваясь в Прохора и поднимаясь в седле.

–  А-а? – побелел Прохор.

– Бойцы Красной Армии, – беря под козырек, доложил Васильев.

– Назад! – крикнул Прохор своим сопровождающим, но было уже поздно.

XXVIII. НАКАЗ ТОВАРИЩА ЛЕНИНА ВЫПОЛНИМ

Вслед за разведчиками рано утром в город начали входить основные силы красных. Первыми со стороны Московского тракта в походном строю «справа по три» показались кавалеристы. В гривы их коней были вплетены алые ленты. И улицы сразу ожили.

Затем с Уральских гор в шинельных скатках с подвешенными через плечо на боевых ремнях винтовками спустились пехотные роты. А чуть позднее по булыжным мостовым загрохотали коваными колесами артиллерийские батареи, темно-зеленые орудия в трехпарных упряжках.

Перед одной из рот шел низенький веселый гармонист и, подмигивая толпившимся на тротуарах девушкам, на ходу сочинял веселые частушки:

Ой, яблочко Покатилося.

А Советская власть

Возвратилася!

Эх, Колчак удалой,

Очи ясные!

Удирай поскорей —

Едут красные.

Эх, шпоры мои,

Шпоры гнутые!

Мы разбили Колчака,

Как и Дутова...

И вся рота с озорным присвистом вторила своему запевале...

Часам к десяти на Кафедральной площади собрались толпы горожан и жителей заводского поселка с самодельными красными флагами. Все они были празднично одеты. Мишка, Люся и Юрий пробрались к самому постаменту, с которого выступал молодой чернобровый начальник дивизии, освободившей город.

– Товарищи! – звучал его голос.– Наши звездоносцы, лихая конница, славная пехота, грозная артиллерия прошли тысячеверстные переходы. Еще один-два натиска – победа будет за нами. Наказ товарища Ленина освободить Урал мы выполним!

«Неужели миновал этот страшный год?» – подумал Мишка.

Давно ли умерла у него мать, давно ли ездил он на санях с матросами, познакомился с Геннадием Сидоровичем, стал кучером у пожарных, служил у Побирских, помогал Корытке и Леве Похлебаеву...

Начдива сменил высокий худой рабочий. Он сказал о тех, кто отдал жизнь за освобождение Урала от колчаковских палачей. И все находившиеся на площади сняли шапки, фуражки, картузы и до конца митинга не надевали их...

Когда ребята, возвращаясь домой, свернули к Вознесенскому проспекту, то около углового дома встретили дядю Колю и Геннадия Сидоровича.

– В политотдел дивизии, слышь, кличут, – сказал дядя Коля, – а зачем, не ведаем...

...Пожар в пристанционном районе удалось погасить только к утру. Забрав у пожарных лошадей, последние отряды казаков-дулеповцев скрылись из города. Угнали они с собой и паровую машину. Фалеев и кузнец Шевич, пытавшиеся помешать им, были тяжело ранены.

На помощь пожарным пришли железнодорожники: они расцепили горящие составы и откатили вагоны в разные стороны. Воду, пока к водонапорной башне не протянули отремонтированные основные рукава, таскали из колодцев. В ход были пущены все подручные средства: ведра, бачки, кадки. Красные разведчики, первыми прискакавшие к вокзалу, тоже помогали тушить пожар. Лошадей их впрягли в пароконные бочки...

– Дядя Коля, дяденька Сидорыч! – робко произнес Мишка. – Возьмите и меня в политотдел.

– Как, – обратился Геннадий Сидорович к дяде Коле, – возьмем?..

Штаб дивизии и политотдел разместились на Главном проспекте в кирпичном здании телеграфа, над крышей которого развевался красный флаг, а перед входом стояли оседланные кавалерийские лошади и пулеметная тачанка. Юрий и Люся остались ждать Мишку в маленьком скверике, а он вместе с дядей Колей и Геннадием Сидоровичем поднялся по лестнице с дубовыми перилами на верхний этаж, где находилась, как пояснил часовой, комната товарища Южакова, к которому пожарных и вызывали.

После того, как Фалеева увезли с вокзала в госпиталь, команда второй части попросила дядю Колю взять на себя обязанности брандмейстера. Дядя Коля пытался было сослаться на возраст, но его и слушать не стали.

– Ведь не чужие, старый, просят, – пристыдил друга Геннадий Сидорович, – грех отказываться-то.

И дядя Коля согласился.

В комнате у Южакова уже были Ананьев, густоусый брандмейстер заводского поселка Григорий Ефимович и какой-то незнакомый сухонький старичок.

– Будет все подсчитано, товарищ Южаков, – говорил этот старичок, – Конечно, ущерб, нанесенный поджигателями, сами понимаете, колоссальный...

– Вот почему я и прошу дать точные цифры,– перебил его Южаков,– и как можно скорее. Их надо отослать в специальную комиссию Всероссийского совета народного хозяйства...

– Ясно, ясно, товарищ Южаков, – заверил, вставая со стула старичок. – Вопросик один, сугубо личный, разрешите?

– Да, я вас слушаю.

– Мне передавали, что вы... из казаков...

– Правильно передавали,– улыбнулся Южаков. – И дед мой, и отец были приписаны к Оренбургскому казачьему войску... А что?

– Странно, – развел руками старичок. – Я думал, все казаки воюют за белых... Кроме того, вы не похожи на их брата: без усов, без бороды, без чуба.

– Казаки, Георгий Михайлович, разные бывают, – пояснил Южаков, поправляя портупею, – и красные, и белые... Ну, а усы и бороду я давно сбрил...

– Тогда будьте здоровы,– смутился старичок. – Всю статистику я сделаю, обещаю... Прошу извинить за излишнее любопытство.

Сказав это, он исчез за дверью, а Южаков, улыбнувшись еще раз, обратился к пожарным.

– С Георгием Михайловичем мы договорились. Теперь о ваших нуждах... В городе, товарищи, создается временный ревком. Ему вы и будете подчиняться... Но мне доложили, что пожарных лошадей увели колчаковцы... Поэтому вам требуется помощь уже сегодня...

– А можно ли помочь? – спросил Ананьев и удивленно посмотрел на остальных пожарных.

– Не беспокойтесь, – ответил Южаков, – поможем... Владимир Ильич Ленин еще в апреле прошлого года подписал Декрет о государственных мерах борьбы с огнем... Мы выделяем вам часть лошадей из дивизионного резерва, а остальных недостающих придется реквизировать у зажиточных горожан.

– Вот уважили так уважили! – вскочил, не сдержавшись, обрадованный Григорий Ефимович. – От всех команд за это большое спасибо. А то мы с вокзала даже фуры свои на руках катили. И сердце у меня кровью обливалось: и лошадок жалко, и за город боязно... В заводском поселке, к примеру, сейчас бани для красноармейцев истопили. Дело, что и говорить, доброе. Но не дай бог какой-нибудь шальной искре в сено залететь... Как тушить поедем?..

– Так ведь будут у нас, Григорий Ефимович, слышь, лошади, – остановил брандмейстера дядя Коля.

– Товарищ Карелин! – крикнул Южаков.

Из соседней комнаты вышел военный небольшого роста.

– Пойдете, товарищи, вместе с моим помощником, – сказал пожарным Южаков. – Он и передаст в ваше распоряжение лошадей... А нам еще придется встретиться: вы расскажете все, что помните, о подпольной группе Антона Колоса... Не удивляйтесь, вы его знали как Корытко...

...Прошло несколько дней. Дивизию, освободившую город, после недолгого отдыха перебрасывали на Южный фронт. Колчак отходил вглубь Сибири, и его преследовали другие части Красной Армий.

Вместе с дивизией город покидал и трубач второй пожарной части Виталий Ермолович, поступивший добровольцем в отряд Васильева. Кузнец Шевич, узнав об этом, бушевал в госпитале. Ему тоже хотелось стать бойцом регулярной Красной Армии. Но Лисицкий, стукнув кулаком по тумбочке, авторитетно изрек:

– Ваши раны – мои раны! И мне виднее, где вам быть: на больничной койке или в армейском строю! Приказываю: об армии не думать полтора месяца. Все!

Осыпанные цветами, под звуки духового оркестра, полки дивизии ушли из города утром, а вечером дядя Коля сказал Мишке:

– В Разгуляевском театре, слышь, сегодня ревком учительское собрание созывает. Сидорыча я туда наряжаю дежурить, и тебя с ними в пару... Получишь в каптерке мундир и каску...

На этот раз Лехино мастерство не потребовалось. Мишка за год так вырос, что дядя Коля без особого труда нашел ему парадную форму.

Перед дежурством парень забежал в конюшню проведать Мантилио. Жеребец возвышался теперь среди незнакомых разномастных лошадей.

– Эх, Мантилио, Мантилио! – потрепал его по шее Мишка.

Небольшой зал Разгуляевского театра не мог вместить всех пришедших. Многие стояли в фойе. Учебный год был уже не за горами, поэтому ревком и собирал учителей.

Мишка вместе с Геннадием Сидоровичем важно прошел через расступившуюся толпу за кулисы и докладчика слушал оттуда.

– Мы о тебе, Босяков-меньшой, нынче с дядей Колей рассуждали, – шепнул ему Геннадий Сидорович, – первого сентября в школу пойдешь, как Люся и Юрий.

– Что вы, дяденька Сидорыч! – запротестовал Мишка. – Чё смеяться-то! Кто пожары-то тушить будет?

– Пожары от тебя, Босяков-меньшой, не убегут, – серьезно ответил старший топорник, – на твой и на мой век их еще хватит...

...Когда участники учительского собрания приняли резолюцию, в которой было записано, что «преподавание в новой средней школе должно соединяться с трудом. Не заучивание готовых формул, не зубрежка должны царствовать, а наглядное изучение природы, техники в производствах различного рода и активная работа самих учащихся», на столе президиума появился старый с огромной трубой граммофон, и председательствующий, откашлявшись, торжественно объявил:

– Только что в нашем городе получена пластинка с записью речи Владимира Ильича Ленина...

Затем он осторожно поднял над головой черную круглую пластинку, показал ее залу, положил на крутящийся диск... И все услышали спокойный уверенный голос:

«Еще немного усилий, еще немного месяцев борьбы с врагом – и победа будет за нами...»

Это было обращение Ленина к бойцам Красной Армии.

Мишка не выдержал и вылез из-за кулис прямо на сцену. Ему, как и всем, хотелось слушать Ленина снова и снова. Граммофонную пластинку с голосом вождя пришлось заводить несколько раз.

И, когда Мишка возвращался с дежурства в свою пожарную часть, в ушах продолжал звучать все тот же голос, и виделась огромная площадь, полная народу, и высокая трибуна, сколоченная из свежих тесовых досок. На трибуне – Ленин. И суровое небо над площадью... Ленин говорит...

Рядом молча шагал сосредоточенный Геннадий Сидорович, и Мишке почему-то казалось, что старший топорник думает о том же, о чем и он...

...С полковником в отставке, бывшим начальником областного управления пожарной охраны, Михаилом Евлампиевичем Босяковым я познакомился два года назад в доме отдыха. Нас поселили в одной комнате, и часто перед сном Михаил Евлампиевич рассказывал мне интересные истории из своей жизни. Вернувшись домой, я записал по памяти некоторые из них.