Текст книги "Арагац (Очерки и рассказы)"
Автор книги: Ашот Арзуманян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
Свою встречу с Жуковским Абовян описал в дневнике от 3 сентября 1833 года. Это было на обеде у одного из профессоров Абовяна – Блюмберга. Здесь находились также профессор Бартельс и знаток русской литературы Иванов.
«Обед подходил к концу, как вдруг, неожиданно, открывает кто-то дверь. И входит мужчина – хорошо сложенный, бодрый, широкогрудый, широкоплечий, с открытым лбом, приятной наружности, с добрым взглядом, в черном сюртуке. Профессор Блюмберг сразу встает с места, и от его слов, обращенных к жене: «Вот господин Жуковский», – у меня загорелась кровь при виде знаменитого человека, предводителя русской литературы. Он очень вежливо поклонился всем нам и, поцеловавшись с Бартельсом, занял место за столом вместе с другом своим Майером. Он ехал из чужих краев, из Италии, куда ездил лечиться. После короткого рассказа о своем путешествии, о котором он говорил совершенно четко, простыми словами, профессор Бартельс представил ему меня и Иванова…
«Армянин с Арарата», – сказал Бартельс, представляя меня. А он скромно поклонился мне и говорит: «А я приношу вам привет от Монблана».
Так писал X. Абовян о событии, которое на всю жизнь сохранилось в памяти армянского просветителя.
«Его поэтическая душа, – говорит Абовян, – и патриотизм не хотели уничтожить превосходство северных стран, чему во многом возражал ему профессор Бартельс. А он всячески хотел доказать, что «лачужка, в которой ты жил с детства, слаще, чем прекрасные края Италии».
Эти сокровенные чувства Жуковского как нельзя лучше отвечали чаяниям Абовяна. Ведь за многие тысячи километров он оставил свою горячо любимую Армению, чтобы, набравшись знаний, вернуться туда и посвятить свою жизнь просвещению родного народа. Полны глубокого смысла слова Абовяна, сказанные в связи с патриотическим высказыванием великого русского писателя: «Какая кровь, какая радость клокотала в его личности, это показывали его движения! Какой патриотизм!»
Хачатур Абовян был талантливым переводчиком русской литературы. Его переводы были сделаны на народном языке в противовес господствовавшему в литературе языку – грабару. В предисловии к книге «Занятия на досуге» (1841) X. Абовян писал: «Переводил я так, чтобы по душе было нашему народу». X. Абовян впервые познакомил армянского читателя с произведениями Карамзина (повесть «Остров Борнгольм», баллада «Раиса»), Хемницера (басня «Зеленый осел»), Крылова (басни «Ворона и Лисица», «Прохожие и Собаки», «Мартышка и Очки», «Волк и Ягненок», «Пустынник и Медведь», «Слон и Моська» и др.). X. Абовян особенно охотно переводил басни Крылова: их идейное содержание и политическая направленность несомненно отвечали настроениям самого переводчика.
Под влиянием передовой русской культуры X. Абовян развернул широкую просветительную деятельность, беспощадно борясь против господствовавшей клерикально-феодальной идеологии.
Светлая жизнь Абовяна таинственно оборвалась в 1848 году. Но он не ошибся, когда, глядя на застланный дымкой город, еще мальчиком, думал, что встретит в конце концов мудрых и добрых людей, которые поделятся с ним знаниями. Такие люди нашлись, среди них были полюбившие армянского юношу и сыны русского народа.
Более ста лет прошло с тех пор, как перестало биться сердце Абовяна. Но и сейчас стоит он и смотрит на цветущие липы древнего, но вечно юного города. Бронзовая фигура Хачатура Абовяна установлена в сквере его имени, там, откуда он впервые вошел в еще незнакомый, но манящий город. От сквера тянется вниз широкая ровная улица, утопающая в зелени, застроенная прекрасными многоэтажными зданиями. Неподалеку от сквера находится первенец высших учебных заведений Советской Армении – Ереванский университет. В этом районе теперь вырос целый студенческий городок. Здесь расположены политехнический, медицинский, сельскохозяйственный… четырнадцать высших учебных заведений Еревана.
Благодарные потомки свято хранят память о человеке с большим сердцем и мужеством, сделавшем так много для своего народа. Во мраке зажег он искру просвещения, которая сияет сегодня в Советской Армении ярким пламенем культурной революции.
Если в дореволюционном Ереване количество школ не превышало десяти, то сегодня только в средних школах обучается около 60 тысяч учащихся. В Ереване более 13 тысяч студентов. Ереван дает народному хозяйству специалистов всех профессий.
В столице находится Академия наук Армянской ССР с многочисленными научно-исследовательскими институтами и лабораториями.
Бьет ключом музыкальная, театральная жизнь. В городе восемь различных театров, десять кинотеатров, много ведомственных зрелищных предприятий. Крупным центром музыкального образования Армении является Ереванская государственная консерватория имени Комитаса.
Город имеет семь музеев и сотни библиотек. Сокровища Матенадарана – Государственного хранилища древних рукописей – известны всему миру. В публичной библиотеке имени Мясникяна – более двух миллионов книг, изданных почти на всех языках мира. Ереван обладает крупной издательской базой. В типографиях печатаются не только произведения армянских писателей и переводная литература с других языков, но и учебники для всех школ, техникумов и высших учебных заведений Армении на родном языке.
Все эти мысли нахлынули на меня, когда я спускался от памятника Абовяна по улице его имени.
Какой-то смешной и жалкой показалась мне выдержка из записей Эриванского губернского статистического комитета за 1908 год, где говорится: «Немаловажное значение в деле развития начального образования имеет и недостаток хорошо подготовленных учителей, одна же Эриванская учительская семинария не в состоянии восполнить этот пробел, так как за последние два года она дала лишь двух учителей…»
На улице Исаакяна находится армянская средняя школа имени Хачатура Абовяна. Она была организована на базе Эриванской мужской гимназии, которая возникла в 1878 году и прежде находилась на бывшей Назаровской улице (ныне Амиряна). Вот уже более десяти лет как этой школе предоставлено новое трехэтажное здание. Сразу же при входе через парадный подъезд бросается в глаза огромный портрет Хачатура Абовяна. Это его студенческие годы. Красивое юношеское лицо обрамлено черными кудрями. Глаза, полные задумчивости и мечтаний, смотрят на своих счастливых правнуков – школьников, для которых ныне открыты широкие пути к знаниям.
В дни, когда отмечалось стопятидесятилетие со дня рождения великого гуманиста, особое оживление царило в школе его имени. Начиная с 15 сентября и до 5 октября во всех классах проводились беседы о жизни и деятельности Хачатура Абовяна.
Учащиеся 6 – 10-х классов побывали в доме-музее Абовяна в Канакере. Они с интересом рассматривали личные вещи, рукописи, читали высказывания выдающихся советских писателей о Хачатуре Абовяне.
Каждый из школьников стремился внести свою лепту в этот праздник, который прежде всего относится к ним – абовяновцам. Стены классов и коридоров украшены красочными стенными газетами. Даже ученики младших классов не захотели отстать от старших ребят. В юбилейных номерах много красочных карандашных и акварельных портретов Хачатура Абовяна, а стихи и небольшие рассказы, помещенные в них, хотя и не совершенны с художественной точки зрения, но в них столько любви к своему предку, что их нельзя читать без волнения.
В стенах школы имени Хачатура Абовяна мы познакомились со старейшими педагогами, которые не один десяток лет посвятили благородной педагогической деятельности. Вот уже четверть века трудится в этой школе и учитель русского языка Анаид Арутюнян.
Химию преподает Вартуш Налчаджян, которая заслуженно носит на своей груди орден Ленина.
Здесь трудится также награжденная орденом Ленина заслуженная учительница республики Карине Дрампян.
Армянский язык преподает заслуженный учитель Арменак Вардапетян, тоже награжденный орденом Ленина.
Директор школы товарищ Титанян познакомил нас с одним из старейших педагогов, заслуженным учителем Овсепом Галстяном, который более сорока лет с большим умением и энтузиазмом обучает ребят основам биологической науки.
Беседуя с этими уважаемыми тружениками советской школы, мы узнали много интересного об их бывших воспитанниках.
Выяснилось, что люди разных возрастов и профессий, прошедшие большой жизненный путь и совершившие немало хороших дел, радостные дни своего детства и юношества провели в школе имени Хачатура Абовяна.
Многие читали интересный роман «У нас на юге» Вигена Хечумяна. Он воспитанник этой школы.
– Осенью 1925 года я поступил в школу имени Абовяна, – вспоминает Виген. – Во дворе висел огромный медный колокол. Как сегодня помню, звон его сливался с искрящейся песней первоклассников. Комната, куда впервые вступила моя нога, показалась мне необычной и вместе с тем приветливой. Здесь не было ничего, даже стула. На одной из стен висела черная доска. И мы, сорок ребятишек, несколько дней в этом пустом классе занимались стоя. Но все равно, как зачарованные, слушали мы женщину небольшого роста, лицо которой так напоминало нам наших матерей. Это была учительница Вергине Даниэлян. Мы сразу полюбили ее.
Первые дни она обучала нас пению, так как песни действительно легко было учить, и еще потому, что не было у нас в классе парт, куда обычно кладут тетрадь, чернила и ручку, которой еще нетвердой ручонкой выводят линии первой буквы «а». Однако вскоре в классе появились столики, стулья и первая книжка, которая называлась «Дасынкер» («Школьный товарищ»). Я и сегодня помню моего «Школьного товарища», его внешний вид, замысловатые рисунки и все, что составляет его содержание – от первого урока до «Ленивого Хачика». Перелистывая страницы, я видел новые рисунки, новые буквы. Что и говорить – вначале было трудно… Затем прошли годы, и я полюбил каждый уголок дорогой мне школы, как любил морщинистые руки моей бабушки, солнце, свет…
В восьмом классе мы чувствовали себя до того взрослыми, что уже смело рассуждали о литературе, истории. Увлеченные своими размышлениями и опытами, мы мастерили в кабинете физики несложные светоизмерительные приборы, будучи уверенными, что уже делаем открытия. В кабинете биологии оперировали сердце лягушки, а под микроскопом наблюдали микроорганизмы… И вот в эту пору здесь же, на уроках армянской литературы, вставал отчетливо и ясно перед нами образ Хачатура Абовяна.
Сколько было горячих споров, сколько волнений и переживаний, когда мы читали «Раны Армении», не совсем ясно понимая еще, что пробудил в нашей душе этот гениальный канакерец! В первую очередь мы осознали, что учимся в школе, носящей высокое имя Хачатура Абовяна. Затем мы оказались под обаянием его личности и его пламенных произведений. Мы твердили наизусть выученные строки:
О милый отец,
Давно сметены
Враги нашей светлой
Армянской земли.
То доброй Руси
Пришли сыны
И новые дни
С собой принесли…
Когда летом мы находились далеко от родных мест, тосковали по Абовяну. Он научил нас любить армянский язык и язык наших русских братьев, он зажег в нашем сердце горячий патриотизм, звал нас на подвиги. Над изголовьем своим мы вешали портрет Хачатура Абовяна и зачитывались романом Аксела Бакунца о нем. И теперь, когда прошло много лет, я не без гордости вспоминаю, что учился в этой школе, вспоминаю учителей своих благодарным словом.
Школу имени Абовяна окончили тысячи учеников, многие из которых стали известными деятелями. Назовем лишь некоторых из них.
Грант Батикян – доктор биологических наук, профессор.
В Институте физики Академии наук Армянской ССР работает доктор физико-математических наук Норайр Кочарян.
Хранилище древних рукописей – Матенадаран – возглавляет доктор исторических наук Левон Хачикян.
В далекой братской Молдавии работает инженер-конструктор Степан Унанян.
В Ереванском педагогическом институте имени Хачатура Абовяна читает лекции кандидат физико-математических наук Левон Берберян.
На сцене армянского драматического театра имени Сундукяна с успехом выступает заслуженный артист республики Татул Дилакян.
Деканом химического факультета Ереванского университета является доктор, профессор Мамикон Дангян.
Удачные драматические произведения написал Мелик Кочарян.
Руководителем гидротехнических сооружений в Армении является инженер Вазрик Секоян.
Поэтом стал Геворг Эмин.
Кто не восторгался замечательным исполнением армянских песен народной артисткой Армянской ССР Шогик Мкртчян?
В каких только областях нашей многогранной жизни не отличились выпускники школы имени Хачатура Абовяна!
Заведующий учебной частью школы имени Хачатура Абовяна Авсеп Галстян не без гордости назвал нам среди лучших воспитанников школы имя заслуженного мастера спорта СССР Гранта Шагиняна.
Кандидат медицинских наук ассистент кафедры фармакологии Ереванского медицинского института Тамара Тадевосян после окончания школы имени Абовяна отлично училась в медицинском институте. Теперь она сама готовит молодые кадры.
– Когда вы спрашиваете, что дала мне школа, – говорит она, – вновь встает передо мной детство, первые шаги «в науку». Помню сумку с книгами и тетрадями, гордость, что я взрослая, что я ученица, и первые дни, когда учительницу звали «тетечкой» и все боялись, как бы не потерять дорогу в свой класс. Как сейчас помню увлекательные уроки. Тогда учителя представлялись мне волшебниками, которые мановением своей палочки-указки открывали перед нами новые, неведомые для нас страны. Мы вместе с белыми медведями дрожали на Северном полюсе, переживали ужас гибели Помпеи, страдали за великих путешественников, попавших в беду…
Шли годы. Менялось и мое отношение к изучаемым предметам. По рекомендации учителя биологии я читала небольшие книжки об учении великого физиолога И. Павлова, и чем больше я углублялась, тем интереснее казалась эта наука, самая человечная и благородная, укреплялась моя любовь к медицине и биологии. И мысль о том, что, становясь врачом, я помогу советским людям избавиться от многих страданий, окрыляла меня. И теперь, когда избрала своей специальностью медицину, я благодарна школе, своим учителям, что они привили мне интерес к этой науке.
Москва, Ленинград, Рига, Минск, Киев, Тбилиси, Баку – где только не побывал ансамбль народной песни и пляски Армянской ССР, которым долгое время руководил лауреат Государственной премии, народный артист республики Татул Алтунян. После окончания средней школы имени Хачатура Абовяна Алтунян получил музыкальное образование в Ереване, а затем в Ленинграде.
Народная артистка СССР В. Барсова в письме, адресованном коллективу ансамбля Алтуняна, пишет:
«Дорогие друзья, сердечно вас поздравляю с заслуженным успехом в Москве. Рада отметить творческие достижения ансамбля и его солистов, стройность, чистоту и музыкальность хорового исполнения, пластическую выразительность пения, выразительность исполненных народных танцев. Желаю ансамблю и его художественному руководителю Татулу Алтуняну дальнейших творческих успехов в глубоком раскрытии подлинных красот искусства прекрасной Армении».
Много лет назад силами пионеров и школьников Еревана были посажены небольшие деревца на улице Абовяна. Сейчас они пышно разрослись и украшают любимое место прогулок ереванцев.
Будучи учеником школы имени Абовяна, сажал эти деревья и мой друг поэт Гурген Борян, радовался вместе с другими ребятами их росту, каждому их новому побегу. Росли вместе с деревьями и дети. Кто стал летчиком, кто инженером, кто агрономом, историком, артистом, биологом…
Впечатления детских лет у поэта Гургена Боряна вылились в замечательном стихотворении «Деревья на улице Абовяна», в котором говорится:
…Завесу прошедшего я отведу,
И детство вдруг выплывает из тумана, —
Вот здесь мы сажали, как будто в саду,
Деревья на улице Абовяна.
Мы все пионерами были тогда,
Мы шли из предместья, шли из деревни,
Немало вложили мы чувств и труда
В зеленую поросль – в эти деревья…
Так, поколение за поколением, растет армянская молодежь, как эта зеленая поросль. Она смело входит в жизнь, образованная, трудолюбивая, дерзающая. Немало ежегодно делает для расцвета юных дарований средняя школа, достойно носящая имя Хачатура Абовяна.
Я стою у сквера Абовяна и смотрю на бронзовое изваяние великого гуманиста, и чудится, будто его губы шепчут: «Сбылась, свершилась… моя мечта».
1958
У ИСААКИЕВСКОГО СОБОРА
Имена многих замечательных сынов и дочерей Армении связаны с Петербургом – Ленинградом. Ленинград для меня – не город в обычном понимании этого слова. Ленинград – колыбель армяно-русских связей, дружбы и сердечной привязанности ко всему красивому и благородному, высокохудожественному и величавому.
В этом славном городе раскрылись дарования Ованеса Айвазовского и Геворга Башинджагяна, Александра Спендиарова и Александра Мелик-Пашаева, Айкануш Даниэлян и Махаила Тавризяна.
Этому городу отдала пятьдесят шесть лет своей жизни и поныне здравствующая и творящая как педагог Софья Владимировна Акимова – солистка Мариинского театра.
Моя первая встреча с убеленной сединой прекрасной дочерью Армении состоялась 14 января 1965 года.
Я позвонил по телефону и выразил желание познакомиться с нею. Она охотно согласилась. Неподалеку от Исаакиевского собора, в ее уютном доме, состоялось наше знакомство.
Вся атмосфера ее кабинета была пронизана музыкой и литературой. Картины, зарисовки, книги, ноты, фото своих великих учителей, коллег, Софья Владимировна в ролях. А рояль… По моей просьбе она назвала имена многих пианистов, кто музицировал в гостеприимном доме Акимовой.
Я остановил свой взгляд на бережно взятых в рамки фотографиях ее матери и отца. Софья Владимировна заметила это.
– Вас, вероятно, интересует хроника моей жизни? – спросила она.
– Вы угадали. Давайте перенесемся в далекое прошлое. Я хотел бы узнать о вас как можно больше, подробнее.
Воспоминания Софьи Владимировны перенесли нас из двадцатого в конец девятнадцатого века.
– С чего начать? – спросила она. И тут же сама ответила: – Начну с детства.
Так вот: родилась я в 1887 году, на Кавказе, в Тифлисе (Тбилиси), в патриархальной армянской семье, носящей, как ни странно, чисто русскую фамилию Акимовых. Очевидно, как говорили наши деды, фамилия Акимовы произошла от армянской фамилии Хекимяны. Деды мои, со стороны отца – Николай Захарьевич Акимов, а со стороны матери – Антон Соломонович Корганов.
Отец мой Владимир Николаевич Акимов получил образование в Петербурге, в Николаевском кавалерийском училище, мать моя – Мария Антоновна Курганова окончила Институт благородных девиц в Тифлисе. Помимо армянского и русского языков, и отец, и мать свободно говорили на французском и понимали грузинский язык.
Хоть и со значительным опозданием, мать моя сочла нужным пригласить к нам учителя армянского языка. Азбука и первоначальные учебники были уже в моих руках, но несколько взятых мною уроков были прерваны непредвиденным выездом нашим к моей старшей, уже замужней сестре в Варшаву. Это случилось весной 1906 года. Мне было тогда девятнадцать лет.
Отзвуки тех далеко ушедших лет детства и моей ранней юности прежде всего возвращают меня к моей матери.
Часто ребенком трех-четырех лет на коленях мамы, перед пианино, я слушала и чуть подпевала детские песенки из сборника «Гусельки». Особенно «Осенняя песенка» разливалась в моей душе нежной скорбью, глаза заволакивались, по щекам моим текли тихие, теплые слезы.
Спасибо маме за них! Она тогда поняла силу воздействия песни на мою детскую душу.
– Кто в вашей семье увлекался музыкой?
– Хорошей музыкальностью обладали мой отец, его сестра Жозефина и брат их Михаил. Однако никто из них не стал в этой области профессионалом.
Нас было у моих родителей три дочери. Старшая, Нина, обучалась в закрытом учебном заведении, меня же моя мать, учитывая мой характер, отдала в среднюю гимназию. Младшая, Ирина, получила образование в Швейцарии.
Мой отец, особенно в кругу семьи, был необычайно застенчивым, неразговорчивым. Наблюдая за ростом и развитием нашим как бы со стороны, он всецело доверил воспитание и образование наше на полное усмотрение нашей матери. Свое явное и ничем не прикрытое волнение за нас отец выявлял только лишь в случаях нашего заболевания. По роду своей военной службы он часто отлучался из дома. На моей памяти пятнадцать лет кряду он нес доверенную ему почетную должность директора Оперного казенного театра в Тифлисе.
Не зря годы моего раннего детства в моей памяти ассоциируются как годы особо строгого отношения моей матери к режиму моего поведения в доме и в учебе. Росла я просто «букой». Застенчивость, нелюдимость, очевидно унаследованные от отца, проявлялись в отсутствии приветливости к непривычным, новым для меня людям. Лишь мир кукол был тогда мне родным!
– С какого возраста вас стали обучать игре на фортепьяно?
– Я вспомнить не могу, но по сохранившимся у меня печатным программам «Музыкальных утр» (с 1896 по 1899 год), организованных первой преподавательницей моей Жозефиной Антоновной Фирсовой, на которых значится и моя фамилия, я заключаю, что понимать нотные знаки и соответствующие им клавиши на фортепьяно я начала с семи лет. Никаких ассоциаций, связанных с этими, еще детскими выступлениями, в моей памяти не сохранилось. Помню только одно: запоминание наизусть заданных пьес нелегко давалось мне, читка же с листа была настолько свободной, будто она родилась вместе со мной. Эта способность позволила мне с самой ранней моей юности без труда и замешательства читать музыкальные произведения самой сложной фактуры. В домашней еще обстановке в четырехручном исполнении с тетей Жозефиной, с моей троюродной сестрой Сонюшей Мелик-Бегляровой и с пианисткой Анной Ивановной Тулашвили, ставшей позже известным профессором Тбилисской консерватории, я узнала классические симфонии великих западных композиторов. В те годы лучшего и более увлекательного досуга я не знала.
Будучи уже шестнадцати лет, я сдружилась с двумя двоюродными братьями – гимназистами Михаилом и Евгением Цовьяновыми. Евгений – любитель игры на скрипке, а Михаил – виолончелист, ставший впоследствии профессионалом музыкантом. Семьи наши хорошо друг друга знали и не препятствовали нашим музыкальным встречам по субботам и воскресеньям, когда мы с упоением погружались в исполнение фортепьянных трио.
– Интересно, какими произведениями увлекались?
– Аренского, Рубинштейна, Шуберта, Мендельсона! В те годы сочетание разных по тембру музыкальных инструментов стало очень увлекать меня.
В 1904 году, после окончания гимназии, я была принята в музыкальное училище (ставшее впоследствии консерваторией), где проучилась полтора года по классу профессора Матковского, не ощутив настоящего призвания к сольному фортепьянному исполнительству.
– Когда вы впервые попали в оперный театр и что слушали?
– Такое событие на всю жизнь остается в памяти, – ответила Софья Владимировна. – В 1899 году. «Евгений Онегин». Мне было тогда всего лишь двенадцать лет. До сих пор помню бурный успех баритона Л. Г. Яковлева, выступившего в тот вечер в качестве гастролера в роли Евгения Онегина. Помнится мне, как он не менее шести – восьми раз кряду бисировал ариозо Онегина «Ужель та самая Татьяна…». Л. Г. Яковлев в те годы совмещал в себе все необходимые данные для воплощения образа Онегина и не зря пользовался таким блестящим успехом. Тогда же запечатлелся и лирический образ Татьяны в исполнении умной и задушевной певицы Пасхаловой. Впечатление от этого музыкального спектакля запало в мою детскую душу и наполнило ее страстью к сцене, к перевоплощению! На первом же детском маскарадном вечере я была в костюме молодой Татьяны из первого акта.
В свободные часы от учебных занятий я стала предаваться мечте о театре. Подстерегая часы ухода родителей моих из дома, получив с согласия матери несколько разных длинных юбок из ее гардероба, я становилась хозяйкой самой большой комнаты нашей квартиры, обращая ее моей фантазией в мой театр. Здесь воображаемый мною сценический образ абсолютно раскрепощал мою застенчивость, я ощущала огромную радость полным детским голосом одухотворять его, не стесняя себя и в жестах. Мою мечту и зародившуюся страсть к пению и к театру первой восторженно поддержала во мне тетя Лиза Акимова (урожденная Баскакова), жена дяди Михаила. По профессии своей она была художницей. Полученный мною в подарок от нее оперный клавир «Евгения Онегина» датирован ее рукою 1899 годом. Тогда же я под свой собственный аккомпанемент с листа пропевала все письмо Татьяны.
Пятнадцати лет я услышала на сцене оперного театра двух замечательных певиц: Папаян и Терьян-Корганову. Надежда Амвросиевна Папаян была тогда в полном расцвете своего вокального и сценического дарования. В моей памяти она ярко запечатлелась в партии Виолетты. Свежее лирическое сопрано блестящего тембра с предельным обаянием лепило образ в опере Верди.
Елена Иосифовна Терьян-Корганова, драматическое сопрано, имела в репертуаре своем также партии и для меццо-сопрано. Артистка большого вокального диапазона и высокой музыкальной культуры. В ее исполнении в театре я слышала роль Аиды.
– Приходилось ли вам встречаться с ними поближе?
– О да, конечно, – энергично ответила она. – По счастливо сложившимся обстоятельствам, совершенно непредвиденно, я совсем близко увидела этих певиц в доме моих родителей.
Елена Иосифовна, сидя у рояля, сама себе наизусть аккомпанировала арию Аиды и несколько арий Кармен, исполняя их на оригинальных языках, что особенно ярко, при вокальном мастерстве артистки, выделяло характер музыкальной и словесной интерпретации. Огненный темперамент и передача музыкального образа заставляли забывать, что артистка в это время была не на сцене. Я была потрясена творческим диапазоном этой женщины.
Надежде Амвросиевне Папаян довелось мне самой аккомпанировать. Исполняемый ею тогда романс Кашеварова «Тишина» ценности музыкальной не представлял. Искренность же передачи певицы была незабываемой. Глядя и в ноты нового для меня произведения, и слушая пение Надежды Амвросиевны, я невольно пыталась улавливать и экспрессию лица артистки. Легкость, непринужденность и, особенно, правдивость музыкальной и словесной выразительности поразили меня! «Поет ведь так, как будто говорит», – сказала я себе тогда.
В моем сознании встал острый вопрос: «Как же этого добиться? Как добиться такой правды вокальной речи?» И сколько же раз на протяжении всей моей музыкально-артистической и педагогической жизни я оглядывалась на тот счастливый день моей юности, когда великолепный пример достижений этих двух талантливейших армянок так благодатно укрепил во мне девичьи устремления и веру в возможность и необходимость преодоления каких бы то ни было трудностей, стоящих на пути, для осуществления моей заветной мечты!
Всего еще один лишь раз увидела я Надежду Амвросиевну, но это было уже в 1904 году, в Петербурге. Мать моя вместе со мной пришла поздравить ее в гостиницу «Англия» (на Исаакиевской площади) с заключением ею контракта с Императорским Мариинским театром. Несколькими днями позже Надежда Амвросиевна выехала к родителям своим в Астрахань, где на ее глазах, ночью, ворвавшиеся в дом грабители убили отца и мать, а на крики Надежды Амвросиевны о помощи хватили и ее кистенем по затылку. Трепанация черепа не спасла это чудесное существо от гибели. Трагическая смерть любимой артистки потрясла и Астрахань, и Тифлис.
Несмотря на то что мой отец в силу своей должности пользовался постоянной директорской ложей, моя мать не очень часто позволяла мне посещать оперный театр. Однако же умное сердце ее вовремя подсказало ей послать меня на несколько спектаклей гастролировавшего в 1905 году в Тифлисе Московского драматического Малого театра. «Знай, друг мой, – сказала она мне, – что именно в драме почерпнешь ты необходимые впечатления для будущей своей профессии. Культура оперных артистов-певцов еще сильно отстает от драматических актеров, мастерство которых всецело зависит от непрерывного их интеллектуального обогащения». Как не сказать за это спасибо маме!
– Пению и игре на фортепьяно вы учились одновременно?
– Нет. Несмотря на мое настойчивое желание учиться пению, мама сумела убедить меня в необходимости сперва полностью овладеть игрой на рояле, для более уверенной и свободной отдачи себя впоследствии в музыкально-сценической деятельности. «Только при этом условии будешь ты чувствовать себя свободной от палочки дирижера, от концертмейстера и от суфлера!» Вот каким мудрым предвидением обладала женщина, не только не имевшая самостоятельного опыта в области музыкального и сценического искусства, но почти равнодушная к последнему.
Летом 1906 года родители решили впервые выехать вместе с нами к моей старшей сестре в Варшаву, откуда мы вскоре отправились на жительство в Лейпциг.
Три года Софья Владимировна продолжала учебу в Лейпцигской консерватории. 5 марта 1909 года она на выпускном вечере, в сопровождении студенческого симфонического оркестра, с успехом исполнила вторую и третью части второго концерта Рахманинова.
– Что вы считаете самым значительным и глубоким в вашем музыкальном воспитании, связанным с Лейпцигом?
– Знаменитые «среды» Гевандхаузена, – ответила Софья Владимировна. И доселе известный всем музыкантам мира симфонический оркестр Гевандхаузена в годы нашей жизни в Лейпциге возглавлялся незабываемым по дарованию гениальным дирижером Артуром Никишем.
С начала октября и по конец марта ежегодно по четвергам шли абонементные концерты этого знаменитого оркестра при участии высоких мастеров – солистов, достигших зенита мировой славы. Генеральные репетиции по средам были открытыми. Студенты консерватории и студенты университета по именным карточкам получали свободный пропуск в большой концертный зал.
«Среды» эти я позволю себе назвать «музыкальными университетами», воспитавшими наш слух на образцах высшего мастерства исполнения лучших произведений мировой музыкальной литературы.
За три концертных сезона перед нами в Гевандхаузене прошли такие солисты, как пианисты Эмиль Зауэр, Альфред Резенауэр, Эжен д'Альберт, Артур Шнабель, Рауль Пюньо; скрипачи Пабло Сарасате, Ян Кубелик, Франц Крейслер, Эжен Изаи; виолончелисты Юлиус Кленгль и Пабло Казальс; контрабасист Сергей Кусевицкий, впоследствии ставший дирижером. За дирижерским пультом обыкновенно был Артур Никиш, изредка его сменял известный Эрнст Шух (из Дрездена).
Среди названных и запомнившихся мне исполнителей я не упомянула лишь певицу Лилли Леман.
В исполнении Лилли Леман мы услышали два фрагмента предельно противоположного характера, как арию Царицы ночи из «Волшебной флейты» Моцарта, написанную для колоратурного сопрано, и «Смерть Изольды» Вагнера для драматического голоса. Несмотря на свои уже шестьдесят лет певица находилась еще в зените своих вокальных и исполнительских средств. Прежде всего, меня ошеломили молодость и свежесть голоса, которому на слух нельзя было дать более 25–28 лет. Самая внешность Лилли Леман, величавость, исполнительская воля ни на йоту не терялись при совершенно уже белых (седых) волосах ее. Вот над чем я тогда же глубоко задумалась.
