Текст книги "Загадка золотого кинжала (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Джек Лондон,Роберт Льюис Стивенсон,Гилберт Кийт Честертон,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард,Эдгар Ричард Горацио Уоллес,Фрэнсис Брет Гарт,Эрнест Уильям Хорнунг,Жак Фатрелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Макиавеллевский план правительства Гладстона открылся перед МакГуайром во всем своем коварстве. Эта площадь, казалось бы, самой природой предназначенная для того, чтобы совершить на ней террористический акт, на самом деле – адская ловушка для динамитчиков! О, какая гнусная измена!

…Должен вам сказать, что тут мы действительно подходим к серьезнейшей проблеме, мешающей торжеству нашего дела. Я бы назвал ее «дрожь в конечностях». Рядовые исполнители или даже руководители низовых звеньев – все они в определенный момент могут… могут дрогнуть. В глубине их куриных душонок, похоже, таится неизбывное отвращение к тем способам, которыми должно твориться торжество динамитной справедливости. В результате полиция регулярно получает анонимные извещения о готовящихся актах; чаще всего они недостаточно конкретны, чтобы перехватить заговорщиков еще до выхода на акцию – но это, безусловно, создает им помехи. Порой даже неразрешимые. Будь иначе – Англия давно бы превратилась только в историческое понятие, в недоброе воспоминание о Царстве Мрака. Но покамест – увы! – она сохраняет возможность окружить все подозреваемые места цепью переодетых наемников, готовых в любой момент наброситься на подозрительного… У меня кровь бурлит в жилах, когда я думаю, какой опасности подвергаются патриоты вроде МакГуайра из-за предательской деятельности своих подлых, продажных коллег.

К счастью, не только британская полиция может оплачивать своих агентов – которым она платит, должен вам сказать, жалкие гроши. Наши сторонники тоже помогают нам как словом, так и делом, то есть финансами. Например, лично я получаю в организации достаточное жалование, чтобы никто даже заподозрить не мог, будто у меня есть резон сдавать собратьев-динамитчиков кровавым лондонским властям. Так что на меня МакГуайр (который и сам до вступления в организацию влачил жизнь буквально на уровне голодной смерти, а вот теперь, слава богу, ведет достаточно обеспеченное существование, позволяющее ему испытывать уверенность в завтрашнем дне) отнюдь не подумал. Вообще я сторонник профессионализма: патриот должен заниматься только патриотической деятельностью, не отвлекаясь на всяческие бытовые неудобства вроде необходимости зарабатывать на хлеб или оплачивать жилье. Разница между нашим подходом и методами британской полиции, как видите, налицо.

Как бы там ни было, стало ясно: наш план взрыва на Лестер-сквер раскрыт. Правительство наводнило площадь своими клевретами. Очень может быть, что главным среди них был седой ветеран с медалью на груди: МакГуайр взглядом оценил ширину плеч старого солдата, увесистость лежащего поперек его колен костыля – и пришел к выводу, что так и есть.

Наш агент понял, что столкнулся с превосходящими силами, с непреодолимым обстоятельством. Стоит ему еще немного приблизиться к памятнику – он неминуемо будет обнаружен и арестован. Причем (вот она, изощренная гнусность правительства!) полиции на площади было более чем достаточно, чтобы скрутить одинокого патриота, но совсем не так много, чтобы защитить его от ярости толпы, когда та осознает, что именно должно было тут случиться. Так что нашему товарищу приходилось опасаться даже не неправого правительственного суда, а бессудной расправы прямо на месте.

К счастью, МакГуайр вовремя понял грозящую ему опасность и принял единственно верное решение: акция отменяется, нужно уходить. Он окинул рассеянным взглядом башни Альгамбры[47]47
  Театр с восточной стороны Лестер-сквер. Здание его, выстроенное в неомавританском стиле, было увенчано куполом и двумя башнями.


[Закрыть], будто что-то вспомнив, повернулся – и зашагал прочь.

И тут же вдруг осознал, что это решение отнюдь не избавляет его от опасности. В самом деле: ведь саквояж полон динамита, а часовой механизм работает! Уходя, он уносит угрозу с собой.

Разумеется, лондонский центр – не какой-то там район в трущобах, где можно уронить или бросить предмет, который несешь с собой, и никто не обратит на это особого внимания. Так что мысли просто поставить сумку на мостовую и удалиться у МакГуайра даже не возникло.

О, только представьте себя на месте этого нашего товарища, верного члена организации, отважного патриота. Умоляю, представьте только на краткий миг! Только что он был уверен, что идет выполнять хорошо продуманное и тщательно подготовленное задание, ощущал себя рядовым бойцом могущественной армии, служителем общего дела – и вот он стоит посреди вражеского города, совсем один, без друзей и без плана, без поддержки, а смертоносный груз в кожаном чемодане тикает, отмеряя, быть может, последние мгновенья его жизни. А ведь он еще так молод, ему даже сорока не исполнилось[48]48
  Эта фраза обретает дополнительный колорит, если вспомнить, что самому Зеро – от силы двадцать шесть!


[Закрыть], впереди столько лет счастливой жизни… если, конечно, ее вот сейчас не оборвет коварный и безжалостный взрыв.

Все закружилось перед глазами несчастного. Купол Альгамбры пронесся где-то в неизмеримой вышине, как воздушный шар. Слабеющей рукой МакГуайр нащупал спинку ближайшей скамейки – и оперся на нее, едва не теряя сознание.

Пришел он в себя оттого, что полисмен крепко взял его под руку.

– Вам, кажется, нехорошо, сэр? – участливо поинтересовался прислужник кровавого режима.

– Я… Я уже чувствую себя лучше… – заплетающимся языком пробормотал наш товарищ.

– Вы уверены, сэр? Вам точно не нужна помощь?

– Не-ет! С-спасибо, я… кажется, я уже могу идти.

И он, едва переставляя ноги, поплелся с площади. О, злая судьба! Даже будь у МакГуайра возможность не брести, а бежать – куда ему было бежать? Ведь то, что несло ему смерть, он нес с собой! Здесь, в центре Лондона, МакГуайр не мог избавиться от этого зловешего груза, если не взмоет на крыльях орла или не унесется прочь на скоростном клипере – что прямо посреди Лондона, согласитесь, маловероятно.

В бульварных романах порой описываются ужасные мучения, которые испытывает человек, прикованный наручниками к телу мертвеца. Но, право же, это просто легкое неудобство по сравнению с тем, что ощущал МакГуайр, прикованный к самой Смерти!

Он успел свернуть на Грин-стрит, когда мысль, что вот именно сейчас и произойдет взрыв, поразила его, как удар кинжалом в печень. МакГуайр остановился, уже чувствуя себя мертвым, и сунул руку в жилетный карман за часами.

Он не сразу смог рассмотреть циферблат. В ушах словно бы завывала зимняя буря, перед глазами проносилась пылевая буря, а иногда вспыхивали молнии, вдобавок еще и сами часы в руке дрожали так, что стрелки на них слились в мерцающий круг. МакГуайр глубоко вздохнул, зажмурился и медленно сосчитал до десяти (состарившись за эти секунды, по своим ощущениям, до девяноста). А потом вновь открыл глаза – и сразу увидел все.

Из получаса, на который был рассчитан завод, у него оставалось только двадцать минут. Всего лишь жалкие двадцать минут – и никакого плана!

Грин-стрит сейчас была почти пуста. Лишь какая-то девочка лет шести шла по ней, пиная перед собой кусок деревяшки (с чем только дети не играют!) и негромко напевая. Малышка уже поравнялась с МакГуайром, когда наш друг обратил на нее внимание, вспомнил, что среди детей, игравших вокруг памятника Шекспиру, были девочки не старше – и тут его мозг озарила внезапная мысль.

– Подойди-ка сюда, милая, – сказал он. – Видишь, какой красивый чемоданчик? Хочешь его себе насовсем?

Девочка вскрикнула от радости, протянула обе руки к чемодану – действительно, очень красивому, поблескивающему новой кожей – но, к сожалению, прежде чем она успела его взять, ее взгляд упал на лицо МакГуайра. После чего закричала еще громче и отпрыгнула прочь, словно увидев дьявола.

В следующую секунду из дверей лавки напротив выглянула рыжеволосая женщина и гневно окликнула малышку:

– А ну ступай сюда, несчастье ты мое! И не смей докучать джентльмену. Ему, по всему видать, и без тебя дурно.

С этими словами она вновь исчезла в лавке, а девочка побежала за ней, рыдая не то от перенесенного страха, не то от несправедливой обиды.

Самое драматическое, что в голосе женщины явственно звучал ирландский акцент. Но она, конечно, не знала, что сейчас оставляет без помощи истинного патриота Ирландии. А на улице уже показались новые прохожие, окончательно лишая МакГуайра возможности расстаться с саквояжем.

Следующие несколько минут абсолютно изгладились из его памяти. В какой-то степени он снова осознал себя перед церковью Святого Мартина «что в полях»[49]49
  Самая знаменитая (и, вероятно, самая древняя) приходская церковь Лондона, расположена на углу Трафальгар-сквер, то есть МакГуайру пришлось пройти не более трехсот метров. «В полях» она находилась в пору, когда Лондон был еще даже не городом, но римским лагерем – и название действительно сохранилось с того времени, хотя сама церковь неоднократно перестраивалась.


[Закрыть]: стоял перед входом, шатаясь и смотря на выходивших из храма прихожан мутным взглядом. Они тоже смотрели на него – и, вероятно, уже составили мнение.

– Похоже, вам сильно нездоровится, сэр, – сказала какая-то женщина. – Я могу вам чем-то помочь?

– Помочь? Мне? – тупо повторил МакГуайр. – О боже!

– С вами случился внезапный приступ?

– Нет, мэм. Я… у меня это хроническое. Оцепестолбенемевающая лихорадка – да, она самая.

– Ну так что же, сэр? – Женщина была настойчива и терпелива. – Что мне для вас сделать?

– О! – МакГуайр наконец смог хоть немного собраться. – Да, в ваших силах мне помочь. Меня послали с поручением – но из-за лихорадки я, наверно, сегодня не дойду… Вот чемодан, его надо отнести на Портман-сквер. О сострадательная женщина, вы буквально спасете меня, если доставите эту посылку по адресу. Умоляю вас как мать, во имя ваших малышек, которые ждут вас дома, чтобы обнять, помогите: мне сейчас не добраться до Портман-сквер! У меня тоже есть мать, – добавил он дрогнувшим голосом. – Портман-сквер, номер 19!

По-видимому, он перестарался. Женщина в испуге отшатнулась, затем поджала губы:

– Бедняга… Знаете что: с такой лихорадкой ступайте-ка лучше домой, лягте в кровать и, ей-богу, хватит вам сегодня больше… ходить по поручениям!

«Ступайте домой, – подумал МакГуайр. – Что за нелепость!».

И действительно, что сейчас был для него дом – для него, борца с преступной властью! Впрочем, он и вправду вдруг вспомнил о доме, в котором родился… и о своей старушке-матери… Подумал о счастливой юности, проведенной в этом доме, о трудном взрослении – и о финале его: том отвратительном, мерзком взрыве, который вот-вот грянет. Интересно, человек успевает ощутить боль, прежде чем его разорвет на куски? А если он успеет отбросить чемодан подальше – быть может, его убьет не насмерть? Но ведь все равно наверняка искалечит, лишит зрения, слуха, возможности передвигаться… на весь остаток жизни ввергнет в немыслимые страдания… Вы, вероятно, скажете, что динамитчику негоже бояться смерти? Это так. Но даже тому, кто презрел смерть, легко ли смириться с мыслью о параличе и слепоглухоте, о том, чтобы навсегда оказаться «запертым» внутри искалеченного тела, отрезанным от музыки жизни, от голоса любви и дружеского участия? Представьте, как страх этой участи может воздействовать на душу даже самого отважного борца, юноши неполных сорока лет! Даже ваше жестокое правительство, ни на миг не прекращающее безжалостную травлю инакомыслящих, которое способно окружить патриота сворой шпионов, вывести его на суд перед продажным жюри присяжных, заплатить кровавые деньги палачу и отправить невинного человека на позорную виселицу – так вот, даже оно не делает с осужденными того, что может сотворить динамитный взрыв. Разумеется, оно избегает таких мер не по причине человеколюбия, а из лицемерия и страха перед ответными ударами; но…

…Но я слишком отвлекся и забыл о МакГуайре. Правда, он и сам забыл о себе, погрузившись в созерцание ужасного будущего. Когда ему наконец удалось стряхнуть предвкушение кошмара и вновь вернуться в настоящее (обнаружив себя возле той же церкви), первая его мысль была: сколько минут он еще потерял?! О небо, ведь каждая из этих минут – драгоценность!

Наш друг вновь открыл часы и с ужасом обнаружил, что миновало целых три минуты. Не может быть!!! Провидение не имеет права быть настолько жестоким! МакГуайр поднял взгляд на церковные часы – и содрогнулся, поняв, что недооценил коварство провидения: прошло не три, а четыре минуты. Его часы отставали.

Потом он рассказал мне, что этот миг был тяжелее всего. Только что он имел хотя бы одного друга, верного советника, честно пытавшегося сберечь минуты его жизни. И вдруг выяснилось, что на показания этого друга тоже нельзя положиться…

Так что же, бросить саквояж и бежать, чем бы это ни грозило? Ведь если часы отстали на одну минуту – то можно ли верить механизму адской машины? Вдруг он тоже неточен? И когда в таком случае прогремит взрыв – на ту же минуту раньше? На пять минут? На пятнадцать? Прямо сейчас?

Перед лицом этой новой беды уже не имело смысла подсчитывать, сколько минут назад он ушел с Лестер-сквер, – хотя казалось, что миновали уже не минуты, а годы. МакГуайру, сломленному усталостью, теперь казалось, что он бредет по Лондону многие века, раз за разом умирая и снова воскресая. Городские здания словно бы отступили друг от друга, как скалы ущелья. Люди тоже куда-то исчезли. То есть они были вокруг, но шум городской толпы теперь воспринимался как один из звуков неживой природы, подобный шуму ветра. И даже свистки кэбменов, вынужденных объезжать нашего героя, несколько раз чуть не угодившего под копыта и колеса, доносились, казалось, по меньшей мере из Африки.

МакГуайр каким-то образом отделился сам от себя – и теперь отстраненно, хотя и со щемящей жалостью наблюдал, как слепо идет по городским улицам маленький, преждевременно состарившийся, поглупевший и трагически невезучий человек.

И вот так, наблюдая со стороны, он понял, что не все вокруг было иллюзией: людей и повозок на улице действительно стало меньше. Он приближался к Уиткомб-стрит, гораздо менее фешенебельной, чем только что покинутый им район. Возможно, тут ему удастся оставить свой смертоносный груз без роковых для себя последствий?

От этой мысли МакГуайр буквально воспрянул к жизни. Он торопливо оглянулся по сторонам – но тут же встретился взглядом с каким-то праздным зевакой в жилетке. Зевака задумчиво жевал соломинку, словно у него не было дела интереснее – и пристально следил за МакГуайром. Отважный патриот перешел на другую сторону улицы, остановился, сменил шаг, даже двинулся было в противоположном направлении… Все бесполезно: незнакомец следовал за ним как приклеенный.

Еще одна надежда исчезла. МакГуайр продолжал идти, зевака не спускал с него подозрительного взгляда, а время все утекало, как вода сквозь пальцы: даже если верить часам, оставалось только четырнадцать минут. И вдруг, совершенно внезапно, холод смерти отступил. Наш друг ощутил прилив залихватской бесшабашности. На пару секунд кровь прилила к его глазам – но, моргнув раз-другой, он избавился от этого ощущения. Спокойно и даже радостно МакГуайр шествовал по улице, смеялся, пел, говорил сам с собой… Тем не менее это веселье все-таки оставалось чем-то внешним: в глубине души он ощущал темную пустоту и холод, словно на сердце у него лежал не просто камень, а целое пушечное ядро.

Но это не мешало ему петь:

 
– Не должен никому, и мне
Никто не задолжал…[50]50
  Припев к старинной английской песенке «Веселый мельник с речки Ди»: ее герой, смелый и беззаботный мельник, живет в полной гармонии с миром и самим собой – чем превосходит короля, у которого всегда есть какие-то нерешенные проблемы. Дополнительный градус абсурда возникает из-за того, что «Веселый мельник…» прославляет традиционные ценности доброй старой Англии, поэтому в устах ирландского динамитчика эта песенка звучит примерно так же, как в устах русского народовольца, идущего на теракт, звучал бы гимн «Боже, царя храни».


[Закрыть]
 

Теперь на него смотрели уже многие. Но какая, собственно, разница? Что есть он, МакГуайр, что есть его борьба и его жизнь? Что такое жизнь вообще? И много ли, если задаться таким вопросом, сто́ит даже Эйрин, наш изумрудный Эйрин?[51]51
  Поэтическое и патриотическое именование Ирландии.


[Закрыть] Все вдруг сделалось таким мелким, таким далеким… У него оставались минуты – но даже будь это годы, сейчас он отдал бы все их за глоток джина. Так за чем же дело стало? Да здравствует глоток джина!

На углу Хэй-стрит МакГуайр залихватским движением подозвал кэбмена. Двухколесный экипаж остановился, наш друг сел в него, положил саквояж в ногах, назвал место на набережной Темзы, где, как он знал, находится подходящий кабачок, – но едва лошадь тронула с места, у МакГуайра появились иные мысли.

Он вновь достал часы и уже не сводил с них взгляда все оставшееся время, долгие пять минут, которые потребовались кэбу, чтобы прибыть на место. Каждый раз, когда экипаж чуть более обычного сотрясался на неровностях брусчатки, сердце МакГуайра замирало. Может быть, ему следовало прервать поездку раньше? Но, с другой стороны, не вызовет ли это подозрений у кэбмена?

И вот наконец парапет набережной. МакГуайр вышел из кэба, оставив сумку внутри. Сердце его уже не замирало от ужаса, но трепетало от восторга. Он спасен! Более того, он даже выполнит свою миссию, пусть и с меньшим успехом, чем должно было получиться на Лестер-сквер! А может, даже не с меньшим: ведь это новая страница в практике динамитного дела – взрыв бомбы прямо в кэбе, едущем по людным улицам…

– Ну так, сэр?.. – поинтересовался кэбмен с высоты козел.

МакГуайр сунул руку в карман, потом в другой. Торопливо зашарил по остальным карманам. И наконец поднял на кэбмена взгляд, отупевший от нового приступа отчаяния.

– Я потерял деньги.

– Паршиво, сэр.

– Честное слово. У меня нет с собой ни пенни. – Он сам изумился тому, как слабо и неубедительно звучит его голос.

– Паршиво, сэр, – повторил кэбмен. И посмотрел сквозь окошко в крыше кузова. – А еще, сэр, вы чемодан забыли.

МакГуайр ощутил, что вновь проваливается в черную, зловещую, погибельную бездну.

– Это не мой, – возразил он.

– Да ну, сэр?

– Честное слово! Этот багаж, наверно, остался от вашего прошлого пассажира. Отвезите его… да, отвезите его в полицейский участок!

– Дурить-то мне голову не надо, сэр. Платить думаете – или как, сэр?

– А знаете что? – МакГуайр вдруг увидел путь к спасению. – Возьмите этот багаж – видите, гладстоновский чемоданчик, совсем новый! – вместо оплаты за проезд.

– Не-а, сэр. Хотя… – Кэбмен вдруг задумался. – А что там внутри, сэр? Откройте-ка его.

– Нет!!! – воскликнул МакГуайр куда громче, чем намеревался. – Это сюрприз! Специальный сюрприз для честного кэбмена…

– На хрен мне такие сюрпризы, сэр. – Кэбмен ловко соскочил с козел и вдруг, угрожающе засопев, придвинулся к несчастному патриоту вплотную. – Слышь ты, умник, либо, того, плати, либо садись взад, покатим в участок разбираться. Ну?!

И именно в этот миг, когда исчезла последняя надежда на чудо, МакГуайр вдруг увидел, как по набережной приближается статная фигура его знакомого. Это был мистер Гудолл, табачник с Руперт-стрит.

Тут придется сказать, что МакГуайр на самом-то деле не знал, кто такой Теофил Гудолл. Бывает: Лондон – город большой, а рядовые динамитчики – люди маленькие. То есть МакГуайру было известно, что Гудолл держит табачную лавку, где продается товар только наилучшего качества, – а еще при этой лавке есть специальные курительные помещения, где ведутся умные и учтивые беседы. Иногда обрывки этих бесед достигали слуха нашего товарища, позволяя оценить свободомыслие и достоинство владельца «Богемского сигарного дивана», но в курительный салон МакГуайр зван не был. Так что в действительности их знакомство ограничивалось тем, что динамитчик (разумеется, не открывая, что он динамитчик) изредка покупал у принца (разумеется, не догадываясь, что тот принц) сигары – а этого, увы, в наше время недостаточно для поручительства. Но тонущий, как известно, хватается даже за соломинку.

– Слава богу! – воскликнул МакГуайр. – Я спасен! Вот идет мой друг, он одолжит мне денег. – И, отстранив кэбмена, бросился к табачнику. – Сэр! – воскликнул он. – Мистер Гудолл! Мы не представлены, но я бывал в вашем «Диване» и вы, без сомнения, должны помнить меня в лицо. Сейчас, сэр, я внезапно оказался подкошен злосчастными обстоятельствами, в которых нет ни капли моей вины. О сэр, не знаю ваших религиозных убеждений – но если вы надеетесь снискать место у престола Господа, а также во имя спасения невиновного и ради блага человечества, одолжите мне два шиллинга шесть пенсов!

– Я не узнаю́ вас в лицо, – возразил мистер Гудолл, – тем не менее припоминаю вашу бороду – к сожалению, сэр, исключительно потому, что более безвкусного, вызывающего фасона и отвратительной стрижки мне не приходилось видеть ни у кого из моих покупателей. Вот вам соверен[52]52
  Для современников Стивенсона, знающих тогдашние расценки, эта сцена была исполнена комизма не только из-за высокопарного тона. Дело в том, что пятиминутная поездка на кэбе от Хай-стрит до набережной должна была стоить один шиллинг (тарифы на лондонские поездки соблюдались очень точно, извозчики не имели права и возможности их завысить), в соверене же двадцать шиллингов. Так что принц Флоризель проявил чрезвычайную щедрость – зато динамитчик, даже спасая собственную жизнь, не смог удержаться от того, чтобы «округлить» сумму в свою пользу, причем не чуть-чуть, а в два с половиной раза!


[Закрыть]; даю его даже не в долг, но безвозвратно – однако с условием, что вы обреете подбородок. Разумеется, вы не можете сделать этого прямо здесь, на месте – однако дайте мне слово, что прямо сейчас вернетесь в ожидающий вас кэб и отправитесь в ближайшую парикмахерскую.

Схватив монету, МакГуайр бросился к кэбмену, на бегу взывая к нему, чтобы тот открыл дверцу. Вскочил в экипаж, схватил чемодан – и, тут же выпрыгнув на набережную, со всех ног бросился к парапету. В следующий момент он, опасно перевесившись через гранитное ограждение, швырнул свой страшный груз в воду.

К сожалению, «опасно» здесь не просто фигура речи. Отважный патриот перегнулся слишком далеко – и полетел в Темзу вслед за чемоданом.

О нет, он не погиб: Теофил Гудолл спрыгнул за ним следом и вместе с подоспевшими прохожими успел вытащить на берег до рокового исхода.

В тот момент, когда МакГуайр уже приходил в себя, гранит набережной коротко дрогнул от подводного взрыва. А посреди реки поднялся столб воды – не такой уж высокий и, должен признать, совершенно безвредный для Империи Зла…