Текст книги "Загадка золотого кинжала (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Джек Лондон,Роберт Льюис Стивенсон,Гилберт Кийт Честертон,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард,Эдгар Ричард Горацио Уоллес,Фрэнсис Брет Гарт,Эрнест Уильям Хорнунг,Жак Фатрелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Сангума, все это время голодавший, голосом и позой выразил крайнее возмущение. Браун-Смит торопливо протянул ему нового мучного червя.

– Да, Грегори, все обстоит именно так, – подтвердил инспектор Ледоу. – Уверен, что подборку книг для нашей библиотеки вы составили почти сразу – однако, увидев среди новых поступлений Шекспира, не удержались от соблазна ее пополнить. Но, помнится, кроме вопроса вы обещали еще и опровержение?

– Опровержение? Да, в самом деле. Эта книга – не «Сон в летнюю ночь» и не «Венецианский купец», но «Отелло». Вы продолжаете утверждать, что с ней не связано никакое преступление?

– Разве что в этом смысле… Действительно, преступление налицо: пожилой генерал душит свою жену, приревновав ее к молодому красавцу лейтенанту, после чего, узнав о ее невиновности, в раскаянии кончает с собой. – Инспектор пожал плечами. – Замечательный финал. Разве что мистер Холмс вряд ли был бы доволен: тут ему нет никакой работы. Э-э… Я сказал что-то не то?

– Все не то. Разве что определение «пожилой генерал» может соответствовать истине… А может и нет, во всяком случае по сегодняшним меркам. Как по-вашему, мой друг: сколько лет основным персонажам?

– Ну… – Ледоу хотел ответить сразу, но вдруг задумался. – Госпоже генеральше, полагаю, может быть лет… пятнадцать-шестнадцать, пожалуй. Если она старше Джульетты, что вообще-то не обязательно. В школьные годы мимо этого как-то проскакиваешь, но помню, как меня уже во вполне зрелом возрасте поразило: «…Ей нет еще четырнадцати лет»! Совращение малолетних, иначе не назовешь. Однако вы верно сказали, это «по сегодняшним меркам», а в то время такое считалось допустимым, да ведь эти девочки и сами себя ощущали в невестинском возрасте, рвались за своих избранников замуж… Ладно, в каких бы годах ни была Дездемона – для генерала и остальных это юность, не детство. А вот сам генерал… и эти остальные…

Он вновь раскрыл книгу, зашелестел страницами. Через несколько минут тщетных поисков нахмурился.

– Акт первый, сцена третья, – подсказал библиотекарь. А затем, сжалившись, подошел вплотную и, перевернув несколько страниц, указал нужную строчку. – Вот здесь.

– «Я уже почти тридцать лет смотрю на этот мир…» – прочитал старший инспектор. И озадаченно поднял взгляд: – Но ведь это…

– Да, это Яго.

– Мичман Яго…

– Энсайн Яго. Не совсем флотский мичман и не совсем пехотный прапорщик… хотя в исходном смысле что-то похожее: знаменосец. По тем временам, когда для девушки тринадцать лет – возраст замужества, для офицера под тридцать звание энсайна – неплохой чин. Да еще для эмигранта, судя по имени – испанца. Собственно, в этом эпизоде он говорит о себе как о человеке опытном, пожившем, не первой молодости…

– Пусть так. Хотя на сцене его, кажется, играют старше.

Инспектор и библиотекарь понимающе переглянулись. Чарльз Ледоу был выходцем совсем не из тех кругов, для которых посещение театра является необходимым, желательным или хотя бы приятным делом. Но миссис Ледоу была как раз из них – и Чарльзу уже довольно давно пришлось смириться с судьбой, что он и сделал почти безропотно, исправно сопровождая свою супругу на все светские мероприятия. Или по крайней мере на те из них, от которых никак не удавалось отвертеться.

Сегодня ему тоже угрожала пытка оперой. Так что в библиотеке он засиделся до вечера, конечно, по делам службы – но отнюдь не случайно.

– Значит, злодею-знаменосцу лет двадцать восемь – двадцать девять, – признал инспектор. – И что из этого следует?

– Ничего особенного. Просто это единственное место в трагедии, где кто-то называет свой возраст. И обращается «молодой человек» – к кому? К бестолковому шалопаю Родриго, а отнюдь не к «юному лейтенанту» Кассио.

– Постойте-ка… – Ледоу заглянул на первый разворот. – Все верно: «Кассио, его лейтенант». Сейчас вы мне, наверно, скажете, что это звание соответствует не армейскому субалтерну, а полковнику?

– Затрудняюсь подыскать ему точное соответствие, но, во всяком случае, старший офицер. «Lieu tenens» – местоблюститель, то есть непосредственный заместитель: заместитель генерала, Отелло. Лейтенант-генерал – вот он кто. И «молодым человеком» его никогда не называют. «Теоретиком» называют, «геометром» и «книжным червем»: за глаза, недоброжелательно противопоставляя Яго, рубаке-практику. Но такая ученость – не показатель молодости.

– За тридцать, наверно, – согласился инспектор. – Совсем старик, нечего сказать.

– Кассио – немногим за тридцать, возраст Гамлета… и Иисуса Христа, хотя это сравнение вряд ли к месту. А генералу – сильно за тридцать, может быть, даже около сорока… Как бы там ни было, все они друг другу более-менее ровня, даже по меркам шекспировского века. Зрелые, миновавшие молодость мужчины, ветераны многих битв. В полной силе, на взлете карьеры.

– То-то ему и обидно, – пробормотал Чарльз Ледоу. Он уже оставил иронический тон, слушал внимательно.

– Кому из них?

– Да Яго же, конечно. Его ведь как бывшего эмигранта в чине не повышают, наверно. Испанец… Испания в те годы с Венецией случайно не воевала?

Этот вопрос неожиданно смутил Брауна-Смита. Инспектор протянул было своему другу томик Шекспира, но тот виновато развел руками.

– У старины Вильяма мы на это ответа не найдем. Отелло должен был жить лет за сто до написания «Отелло»… другое дело, что он не жил ни тогда, ни когда-либо еще, хотя на Кипре туристам охотно покажут дворец, где душили Дездемону… ну, об этом потом. Большой вопрос, знал ли сам старина Вильям, какие отношения за сто лет до него были у Венеции с Испанией. И интересовало ли это его зрителей. В общем, мы скорее можем говорить о шекспировских годах…

– О, тогда все понятно. Учились в школе, читали. «Непобедимая армада», бесстрашный сэр Уолтер и прочие дочери Монтесумы[56]56
  Инспектор Ледоу перечисляет весь «джентльменский набор» антииспанских штампов, нарочито объединяя реальность, пропаганду и литературу. «Непобедимая армада» действительно угрожала самому существованию Англии, бесстрашный Уолтер Рэли стяжал себе великую славу в борьбе с испанским боевым флотом… но столь же «прославлен» он и пиратскими налетами на мирные испанские владения. А «Дочь Монтесумы» – знаменитый роман Хаггарда, сюжет которого выстроен вокруг многолетней борьбы простого и честного англичанина с злодеем-испанцем.


[Закрыть]. Всех Монтесум, сколько их там ни было. («Два» – тихо подсказал Браун-Смит.) Конечно, испанский эмигрант Яго – коварный злодей, враг всех «наших». Готовый со свету сжить и честного простодушного мавра, и известного своей ученостью юного венецианца Кассио… даже если он не такой юный, как кажется.

– И не такой венецианец, – вскользь заметил библиотекарь. – Все они эмигранты: мавр, испанец, флорентиец… это я про Кассио. Акт первый, сцена первая, страница тоже первая. Реплика – сейчас посмотрю – четвертая.

– Как сказала одна девочка, «все страньше и страньше». А у Флоренции какие отношения с тогдашней Венецией были?

– Традиционно лучшие, чем, например, с Генуей, потому что хуже просто некуда. Но достаточно сложные, чтобы допускать возможность своей игры. Всегда.

– Та-ак… – Инспектор Ледоу откинулся на спинку кресла. – Продолжайте, задержанный.

– Вот ей-богу, не знаю, сэр, – Браун-Смит подпустил в голос интонации кокни[57]57
  То есть перешел на лондонский «уличный» диалект.


[Закрыть], – я ведь, это, имею право против самого себя не свидетельствовать, нет? Ну, чтобы мои слова никакой легавый мне во вред не использовал, если чего.

– Вы сейчас не приведены к присяге, задержанный. Ваши слова все равно не имеют юридической силы. Как видите, я их даже не записываю. Но когда вы повторите свои показания перед судом, то в ходе этого же заседания будет оглашен и мой рапорт. А вот он как раз очень даже может повлиять на решение судьи: в вашу пользу или… Так что советую не упрямиться. И не злить детективную полицию в моем лице.

– Слушаюсь, бвана-сахиб![58]58
  Это уже туземное почтительное обращение, но пародийное, «возведенное в степень» и в таком виде едва ли возможное: «бвана» могли сказать белому господину в африканских колониях, «сахиб» – в Индии.


[Закрыть] Что именно продолжать?

– Пока что мы всего лишь выяснили неуместность определений «пожилой генерал» и «юный лейтенант». Остальное еще в силе – но даже не мечтайте, что я могу забыть случайную обмолвку. Свидетельствую: когда речь зашла о дворце, где душили Дездемону, ваш голос дрогнул, после чего вы постарались сменить тему. Извольте объясниться!

– Сию минуту, бвана. Перехожу к формулировке «генерал душит свою жену». Собственно, зачем мне-то переходить: пусть Шекспир-сахиб сам отдувается. Акт пятый, сцена вторая. Та самая, в которой Отелло… гм, душит Дездемону. Но чуть позже, когда приходит ее камеристка Эмилия, она же жена Яго.

Чарльз Ледоу зашелестел страницами.

– Где?

– Вот здесь. Они говорят, говорят – и вдруг Эмилия слышит стон в соседней комнате. Дайте-ка мне: такие свидетельские показания лучше зачитывать вслух.

Библиотекарь взял из рук инспектора книгу, нашел нужную строчку – и с выражением продекламировал:

Дездемона

 
Безвинно умираю…
 

Эмилия

 
Кто же мог
Убить вас?
 

Дездемона

 
Я сама… Никто… Прощай…
Прощай, супруг мой добрый! Ах, прощай.
 

На долгую минуту в библиотечном зале повисла пауза, которую не нарушило даже требовательное уханье сычика.

Ледоу внимательно перечитал процитированные строки своими глазами. Перевернул еще несколько страниц. И только после этого поднял взгляд.

– Однако! Теперь я понимаю, почему этот эпизод всегда опускают.

– И что бы сказал в данном случае коронерский суд?[59]59
  Особенность британской юриспруденции: коронерский суд фактически является элементом предварительного расследования. Он не решает вопрос о чьей-либо виновности, но должен осуществить сбор свидетельских показаний и установить, наступила смерть естественным путем или имеет место убийство.


[Закрыть]

– Разумеется, определение «Смерть из-за естественных причин» исключено, но совсем не обязательно вердикт гласил бы «Предумышленное убийство». Хотя, скорее всего – да. Вот только звучал бы он так: «Предумышленное убийство, совершенное неизвестным лицом или группой лиц».

– На самом-то деле Отелло свою жену, конечно, закалывает кинжалом, – начал было Браун-Смит. – Но со времен Кина…[60]60
  Знаменитый актер Эдмунд Кин (1787–1833), чье творчество составило эпоху в истории театра.


[Закрыть]

Инспектор поднял ладонь, как бы останавливая дальнейшие объяснения.

– Благодарю вас, задержанный. В самом деле, Грегори: библиотечная служба со своей частью расследования справилась блестяще – а вот теперь настало время действовать детективной полиции. Итак, что мы имеем? За несколько минут до этого Отелло обвиняет свою юную жену в измене, затем в ярости хватает ее за горло – но не душит. После чего произносит странную фразу: «Хоть я жесток, но жалость не чужда мне: я не хотел бы длить твои мученья. Так. Так». Вы хотите сказать, что по Шекспиру он в эти мгновения наносит ей удар кинжалом? Возможно. Но не исключен и другой вариант: Отелло оставляет несчастную наедине с кинжалом – и с ее совестью. Согласны?

Библиотекарь задумчиво кивнул.

– Следуем далее. Генерал открывает дверь Эмилии, возвращается с ней в дом – и тут они оба слышат из спальни стон. Вбежав туда, видят окровавленную Дездемону. Тут, конечно, мало что можно сказать, не имея данных экспертизы: направление удара, глубина его… количество ран… Да, безусловно, иногда даже две колотые раны не исключают возможность самоубийства – но вот три делают его крайне маловероятным. Ладно, примем как факт, что их никто не рассматривал внимательно и даже не считал. Но служанка четко расслышала последние слова умирающей и готова повторить их перед любым судом. Вот ее диалог с генералом. – Ледоу снова склонился над книгой. – «Кто мог ее убить? – Увы! Кто знает? – Она сказала, что не я. Не так ли? – Да, я должна свидетельствовать правду». После чего Отелло вдруг признается в убийстве, можно сказать, настаивает на нем. Женщина кричит, сбегаются остальные свидетели… Дальше происходит тяжкая и запутанная сцена со множеством противоречивых утверждений, взаимных обвинений, присутствующие постоянно перемещаются, меняются местами. Результат закономерен: две попытки ножевых ударов, один удар как таковой – и побег. Ладно, ладно, не ножевых, а шпажных, но дела это не меняет. Вокруг мертвого тела толпятся пять человек, место происшествия, судя по всему, плохо освещено: ночь, спальня и холл перед ней, едва ли кто-то зажег светильники – во всяком случае, из свидетельских показаний это не следует… По-видимому, там горит всего пара свечей. Правда, на дворе полнолуние, однако вряд ли это так уж улучшает видимость внутри помещения. В итоге мертвых тел оказывается два – но при таких обстоятельствах я вообще не рискнул бы утверждать, кто, на каком этапе поножовщины и каким оружием нанес Эмилии смертельную рану. Самое же главное – о предыдущей ране или ранах все попросту думать забыли…

– Вы полагаете… самоубийство? – бесстрастно поинтересовался Грегори Браун-Смит. Его это предположение явно не повергло в шок.

– Во всяком случае, это первоочередная версия. Убийства никто не видел, а вот признание в самоубийстве слышали двое. Предсмертным же свидетельствам положено верить, если они не опровергаются совсем уж убедительными фактами или другими свидетельствами… Причина, по которой Отелло мог взять вину на себя, у вас вопросы вызывает?

– Нет, – коротко ответил библиотекарь. Потом он сделал нечто странное: надвинул рукав пиджака на тыльную сторону левой кисти. Впрочем, странность эта тут же прояснилась, когда Браун-Смит протянул руку сычику – и Сангума без колебаний вскочил на нее, как на древесный сук. Крохотные, но острые коготки заскребли по плотной ткани.

– А у следствия, пожалуй, вызовет – потому что тут возможно несколько вариантов. – Инспектор в задумчивости перелистнул страницу. – Начнем со второго и действительно маловероятного: стремления кого-то прикрыть. Но за давностью лет это уже совершенно недоказуемо. А вот версия первая и наиболее вероятная – совершенно реальное чувство вины. Пусть тринадцать или даже шестнадцать лет для тогдашних юниц и брачный возраст, все равно, если девочка тычет себя кинжалом, в этом виноваты… взрослые. Вне всякой зависимости от того, виновата ли сама девочка хоть в чем-нибудь. Кстати, она действительно ни в чем ни виновата?

Этот вопрос Чарльз Ледоу задал совершенно равнодушным голосом, словно бы между делом. И подтолкнул книгу по гладкой поверхности стола своему собеседнику.

– Не знаю, право, – тот принял подачу, – в том, в чем ее обвинял супруг, – явно невиновна: с Кассио у нее никаких тайных отношений нет. Но в одном-двух случаях мы вправе предположить… пожалуй, определенную неосторожность, вряд ли более. Сейчас найду… Сэр, вы позволите? – Этот вопрос был адресован Сангуме. Беззвучно затрепетав крыльями, сычик перепорхнул с запястья библиотекаря на край столешницы. – Ну вот тут, к примеру: акт четвертый, сцена третья.

Он постучал пальцем по середине страницы – и точным движением перепасовал раскрытую книгу через стол обратно.

– Это что? А-а, вижу: девочка хвалит некого Лодовико… м-да, «красив, умен, красноречив»… А Эмилия тут же подхватывает: «Я знаю венецианку, которая босиком прошла бы до самой Палестины за одно прикосновение его губ». И продолжает приводить доводы в пользу супружеской неверности – но, кажется, тщетно. А происходит этот разговор… так… сразу после очень тяжелой размолвки с Отелло. Нет, это не довод: ни для суда, ни для нас с вами, полагаю. Через какое-то время, возможно, плод и созрел бы – но ведь девочка погибает в ту же ночь. Кто вообще этот Лодовико, не помню его?

– Второстепенный персонаж. Знатный венецианец, друг Кассио и дальний родич Дездемоны. Точнее, ее отца, сенатора Брабанцио.

– Вот как? Не такой уж и второстепенный. Где он, кстати говоря, находился в момент преступления?

– Ну, друг мой, вы все-таки слегка перегибаете палку. Уж точно он находился не в покоях Отелло и Дездемоны. Там вообще никого постороннего не было: Отелло приказал жене отослать служанку…

– Задержанный, не пытайтесь водить полицию за нос. Отосланная служанка – не основание утверждать, что «никого постороннего не было»: это во дворце-то, в резиденции наместника? Да там наверняка и слуг полно, и кто-нибудь из свиты там же ночует, и стража где-то есть… Буду очень удивлен, если во внутренние покои не окажется запасного хода. Не обязательно даже потайного: какой-нибудь доступ с террасы, возможность проникнуть со второго этажа или через службы… Вам был задан конкретный вопрос, задержанный, – потрудитесь на него ответить. Если не полагаетесь на свою память, то вот вам старина Вильям в помощь!

«Отелло» вновь переместился на противоположный край стола. Но библиотекарь ответил сразу, не заглядывая в книгу:

– Прошу простить, белый господин, больше не повторится! О местопребывании порученного моему надзору Лодовико сообщаю: в описываемый момент он находился на улице за пределами дворца. Как раз неподалеку от места, где произошло нападение на Кассио. Он же потом и оказывал вышеупомянутому Кассио первую помощь. Чему свидетелем было несколько человек: сам Кассио, девица легкого поведения по имени Бьянка, Яго – впрочем, ему веры нет – и Грациано, джентльмен безупречной репутации: брат сенатора Брабанцио, дядя Дездемоны…

– И этот тут как тут… – пробормотал инспектор, нахмурившись. – А ведь дело становится куда подозрительнее, чем я только что предположил. Нет, не передавайте мне книгу, Грегори, лучше посмотрите сами: от места покушения на Кассио до дворца далеко?

– Карта не прилагается. – Библиотекарь опять виновато развел руками. – Но вообще-то вряд ли далеко: большинство участников подоспели очень быстро, а вскоре и Кассио туда приносят – раненого, в портшезе.

– Значит, он был ранен не так уж тяжело, – заключил Ледоу. – Да, вот еще вопрос: почему Яго ограничивается тем, что наносит ему один-единственный удар в ногу? Ведь имел возможность убить, хотел убить – и, пожалуй, просто должен был убить, чтобы избежать разоблачения? Нет ли каких-то подозрительных моментов в том покушении?

– Еще как есть. – Браун-Смит уже нашел нужную страницу. – Акт пятый, сцена первая. Шалопай Родриго атакует из засады, и его выпад достигает цели – но Кассио в ответ произносит:

 
Да, вот удар, что быть смертельным мог бы,
Но мой камзол покрепче, чем ты думал.
Попробуем, как твой!
 

…а потом контратакует – и тяжело ранит Родриго.

– Кольчуга под одеждой, – без колебаний констатировал Ледоу.

– Несомненно. Кольчуга – или то, что соотечественники Яго называли «alas del escarabajo»[61]61
  «Крыло навозного жука»: испанский облегченный доспех (иногда только нагрудник), который носили под верхней одеждой для защиты от покушений в «гражданской» обстановке. Обычно эти доспехи воронили, так что их ребристая, иссиня-черная поверхность действительно напоминала жучиные надкрылья.


[Закрыть]. Ожидал нападения.

– А на сцене…

– …это, как правило, выглядит иначе: чистое, беспримесное фехтование, в котором Кассио проявляет большее мастерство.

Произнеся эти слова, библиотекарь вдруг встал и продемонстрировал фехтовальный выпад, очень четко и правильно – но так, словно в руках его была не шпага, а скорее уж винтовка со штыком. Инспектор, таким же мягким и стремительным движением вскочивший на ноги по свою сторону стола, не менее грамотно изобразил отбив и ответный выпад.

Пустота в их руках скрестилась прямо над «Отелло» и почти ощутимо лязгнула, как винтовочные стволы или лезвия зулусских ассегаев. Сычик опасливо замер, ежесекундно готовый взлететь.

– И все-таки для суда не аргумент, – как ни в чем не бывало продолжил инспектор, снова опускаясь в кресло. – Может быть, Кассио всегда ожидал нападения: ведь в первый же свой день на Кипре устроил дебош, схватку с применением оружия… После такого у него вполне могли появиться враги, не связанные с интересующим нас случаем. Потом, время там фактически военное: турецкий десант не состоялся, но мало ли что.

– Все это верно, Чарльз. Но если покушение настоящее – то странно, что о такой возможности не подумал Яго, его организатор. Родриго-то вообще не слишком умеет задумываться, а вот Яго, чье имя сделалось синонимом коварства… Причем ведь только от Яго мы узнаем, что рана в ногу будто бы «тяжела»: он и ранит Кассио, и перевязывает его, и добивает нежелательного свидетеля Родриго… тоже не слишком удачно, но вот тут я готов поверить в случайность, один раз. А потом руководит случайно, о, вне всяких сомнений, оказавшимися на месте друзьями Кассио, они же родичи Брабанцио: кому оповещать генерала, кого арестовывать по подозрению, куда нести раненого. И едва успевает посетовать: «Эх, носилок нет!» – как сразу, ex machina[62]62
  Сокращение оборота «Deus ex machina», «бог из машины»: немотивированная предшествующим сюжетом, «чудесная» развязка.


[Закрыть], на ночной улице появляются носилки-портшез. А когда человека несут в портшезе, не очень-то поймешь, ранен он серьезно или едва оцарапан.

– Но зачем это ему? – Ледоу выглядел по-настоящему озадаченным. – Ведь в результате Яго изобличают, ловят, обрекают на пытки и казнь…

– Затрудняюсь дать ответ. Может быть, неожиданный порыв Эмилии все испортил: ведь Яго, безусловно, рассчитывал как минимум на ее молчание, а скорее даже на сообщничество. Он, при всей своей хитрости, не очень разбирается в «положительных» чувствах, прямых и сильных. Знает этот свой огрех, признается в нем той же Дездемоне: «Увольте, благородная синьора – бездарен я, когда не издеваюсь», но может его недооценить. Такое бывает.

– Да, такое бывает сплошь и рядом. Тем более что гибель девочки, возможно, стала для всех полной неожиданностью.

– Вы правы… – медленно произнес библиотекарь. – Если действительно главной целью был заговор… или имитация заговора против Кассио, чтобы скомпрометировать чернокожего генерала…

– В таком случае вопрос «зачем это ему?», похоже, сформулирован неверно. Кто сказал, что вся эта интрига потребовалась именно ему, энсайну Яго, испанскому эмигранту? Да, он в ней участвует – но, вполне возможно, в расчете на «приз» от главного победителя. А игра, по всему видать, идет сложная, со множеством участников, у каждого свои интересы. Мы наблюдаем лишь фрагмент ее…

– Если так, то Яго вполне может избежать суда. Впрочем, о суде там вообще никто не говорит, только о пытках и казни.

– Да уж. Только, при таких-то нравах, избежать суда можно по-разному. Подстроят ему побег, как втайне обещали – или…

– Скорее всего – «или».

Сычик обиженно ухнул.

– Абсолютно согласен с вами, сэр Сангума, – кивнул ему инспектор. И повернулся к Браун-Смиту: – Ну что ж, подводим итоги. Кто начнет, вы или я?

– Давайте попробуем, Чарльз. Начинайте вы.

– Итак, смерть Дездемоны?

– Скорее всего, самоубийство. Даже если у кого-нибудь была возможность проникнуть в ее спальню, это не означает…

– Согласен. Тем более что подходящей кандидатуры мы не установили, а защищать, брать на себя вину умирающая девочка будет не ради всякого: близкий родственник… возлюбленный, если все-таки… Ну и в любом случае лимит времени там маленький, от силы пара минут. Ваше мнение об Отелло?

– Безусловно виновен, хотя и не в убийстве.

– И с этим согласен. Начни он запираться – уличить его было бы невозможно. Но он сам судил себя и сам вынес приговор. Более строгий, чем полагалось бы по официальному суду, который мог найти смягчающие обстоятельства.

– Тут у нас с Шекспиром расхождений нет.

– Приятно осознавать, что хоть в каких-то оценках мы с ним сходимся. Но разбирательство еще не завершено. Самое главное: cui bono?[63]63
  Юридическая формулировка: «Кому выгодно?» (лат.).


[Закрыть]

– Прежде всего – Кассио, – тут же ответил библиотекарь. – Лейтенант, только что снятый с должности за, как вы бы сказали, пьяную поножовщину, занимает место Отелло, становится управителем Кипра, большого и стратегически важного острова. И все это ценой легкой раны. Да хоть бы даже и тяжелой.

– Опять-таки согласен. Кому еще?

– Кругу сенатора Брабанцио. Его родичам и, так сказать, сослуживцам: Лодовико, Грациано… Есть еще несколько человек, входящих в этот же круг и одновременно являющихся друзьями Кассио.

– Они все, наверно, там оказались: в нужном месте и в нужное время? Сперва на ночной улице, потом во дворце наместника – принимают его отставку, подтверждают своими подписями смерть Дездемоны, а затем Отелло… И остаются при новом правителе.

– Если я правильно помню, все. – Это библиотекарь ответил, не заглядывая в книгу, но тут же все-таки раскрыл ее на последней странице – и вдруг буквально присвистнул от удивления.

– Что случилось, Грегори? – Ледоу тоже был удивлен. – Вы обнаружили несомненную улику?

– Похоже на то. Вот слушайте, что говорит нашему знакомому Грациано наш знакомый Лодовико буквально под самый занавес:

 
…Синьор Грацьяно, вы
Примите все имущество и дом –
Ведь вы наследник.
 

– Близкий родственник, – ошеломленно произнес инспектор.

– Родной дядя, брат отца. Возраст нам неизвестен. Тоже вполне может быть немногим за тридцать, так что…

Эту мысль Браун-Смит предпочел не договаривать.

– Для суда не улика. – Инспектор коротко пробарабанил пальцами по столу. – Но мотив. Очень убедительный мотив, позволяющий искать улики. И обещаю вам, что я этих мерзавцев…

Тут инспектор осекся, с некоторым запозданием сообразив, что «эти мерзавцы» жили около четырех веков назад – но скорее всего, даже тогда не жили в собственном смысле слова. Со страниц же шекспировской трагедии никого и никому не удастся представить перед судом.

– А почему Лодовико там всем распоряжается? – смущенно спросил он. – «Имущество и дом» – это у частного лица, но странно так говорить об особняке наместника. Все имущество в нем – собственность метрополии.

– Так Лодовико и есть официальный представитель метрополии. Он ведь прибыл на Кипр как посланец дожа и сената Венеции. Похоже, тут решение принято даже не на уровне «круга Брабанцио»: правительство пришло к выводу, что чернокожего генерала пора смещать.

– Да. Мавр сделал свое дело…

Кажется, инспектор хотел сказать что-то еще. Но тут начали бить часы. Они размещались в соседнем зале, именно «размещались», представляя собой уменьшенную копию тауэрской башни и занимая чуть ли не все свободное от книжных шкафов пространство. Поэтому бой их заполнил собой не только оба зала, но и, кажется, здание библиотеки как таковое, от подвала до чердака включительно. Заполнил – и словно бы очистил от всех предшествующих звуков, смыл их и унес в своем бурном течении.

Когда отгрохотал последний удар, Чарльз Ледоу с большим сожалением поднялся из кресла.

– Спасибо за интересную беседу, Грегори. И за помощь спасибо: она, как всегда, неоценима. К сожалению, наша встреча, опять же как всегда, оказалась настолько приятна, что я поневоле забыл о течении времени. А этого старший инспектор Скотленд-Ярда позволить себе не может, даже во внеслужебное время. Мне пора.

Они обменялись рукопожатиями – и Ледоу двинулся к выходу. Сундучок с книгами он нес пускай и не как пушинку, но без особого труда. Для него это действительно был не вес.

Библиотечный стол остался девственно пуст: на нем теперь не лежало ни единой книги. «Приключения Шерлока Холмса» инспектор, поколебавшись, присоединил к общей подборке еще до того, как они с Браун-Смитом заговорили о детективной стороне творчества Шекспира. А «Отелло» он взял только что, перед тем как встать.

Впрочем, пустым стол все-таки назвать было нельзя: прямо посреди него, как диковинная языческая статуэтка, восседал сычик. Сангума. Чарльз Ледоу помнил, конечно, что на языке зулусов так называют колдунов. Причем не рядовых представителей чародейской профессии, а только самых могущественных.

Уже в дверях инспектор обернулся. Встретился взглядом сначала с Сангумой (тот, не сдвигаясь с места, вдруг резко повернул голову на сто восемьдесят градусов, словно желая рассмотреть что-то в точности позади себя), потом с Браун-Смитом.

– Знаете, друг мой… Я только сейчас подумал: Венеция – это ведь владычица морей. По крайней мере, во времена Отелло. И, если правильно я понял, среди тех, кто занят делом, там нет настоящих венецианцев? Эмигранты из Флоренции и Испании… чернокожий генерал… А из метрополии – только пьяный болван Родриго. И еще хищная сенаторская клика. Не умеющая сама защитить свои колониальные владения, но торопливо спешащая распорядиться «имуществом и домом» того, кто только что их защитил. Так что, если Шекспир действительно протягивает нам руку через века…

Не сумев или не захотев закончить фразу, Ледоу скованно кивнул на прощание – и дверь библиотечного зала закрылась за ним.

От переводчика

Некоторые эпизоды этого рассказа, совершенно очевидные для современников и соотечественников автора (то есть британцев 1920-х гг.), при перенесении в иную культурную среду все-таки требуют расшифровки.

«Тит-битс», «Стрэнд» и «Панч» – популярные британские журналы, так сказать, «чтение для всех и каждого». «Иллюстрейтед Лондон Ньюс» тоже общеинтересное издание для самых широких кругов, но у него вдобавок было налажено взаимоуважительное сотрудничество со Скотленд-Ярдом: сотрудники этой газеты могли рассчитывать на получение полицейской информации раньше многих коллег, а в ответ они старались освещать работу лондонской полиции максимально корректно, без журналистской предвзятости. «Тайна Эдвина Друда» и «Ким» – наиболее «сыщицкие» из романов соответственно Диккенса и Киплинга. «Джентльмен-взломщик» – первый из циклов Э.-У. Хорнунга, посвященных приключениям Раффлза, знаменитого «антисыщика»: эта серия рассказов у британских детективов считалась своего рода настольной книгой, помогавшей «знать методы врага». Наконец, Эндрю Лэнг – чрезвычайно разносторонний и плодовитый автор, однако главным его литературным наследием считается 12-томное собрание «Волшебные сказки народов мира», так называемая «цветная» серия (каждый том выходил в яркой обложке определенного цвета, по которой и давалось название: «Синяя книга сказок», «Малиновая книга сказок» и т. д.). Усмешка инспектора объясняется тем, что, хотя эта серия была весьма интересна и для взрослых, полицейским, видимо, было бы неловко осознавать, что кто-нибудь может застать их за чтением «детских сказок» в узнаваемых с первого взгляда обложках, – однако после смены переплета это затруднение отпадает.

А «пинкертоновские» брошюрки – действительно дешевые во всех смыслах издания детективно-приключенческого жанра, рассчитанные на невзыскательного читателя.

Претензии старшего инспектора к шерлокхолмсовскому циклу направлены на разные его части. Значительное их число (о процедуре передачи владельцам сундука с сокровищами, о следах одноногого, загаре и т. п.) относятся к повести «Знак четырех». Падение и удар затылком фигурирует как там же, так и в рассказе «Горбун». Сцена с гарпуном описана в рассказе «Черный Питер», с запиской – в рассказе «Рейгетские сквайры», а с переводом – соответственно в рассказе «Случай с переводчиком». Соображения насчет следов хромого и возгласа «Куи!» (правда, в русских переводах он обычно озвучивается как «Коу!», утрачивая свистящую интонацию) касаются рассказа «Тайна Боскомской долины»: этот пронзительный, почти свистящий крик, перенятый белыми поселенцами у австралийских аборигенов, действительно применяется для дальней перекличке в буше, так как слышен на больших расстояниях и почти не теряется в шуме леса.

Наиболее труден для понимания эпизод с «пунцовым листком». Он относится к рассказу «Голубой карбункул», но совсем не поддается расшифровке на основе классического русского перевода, в котором Шерлок Холмс определяет готовность своего собеседника держать пари по его пышным бакенбардам и красному платку в кармане. На самом деле у этого собеседника коротко, по-спортивному подстрижены усы, в кармане же – не красный платок, но «Pink’un», то есть «розовое» (или «пунцовое») еженедельное приложение к спортивной газете. Такие приложения на розовой бумаге предназначались для заядлых футбольных болельщиков (а на зеленой, «Green’un» – для любителей скачек), в них содержались сведения о матчах, результаты футбольного тотализатора – и, конечно, их читатели были азартными людьми.