Текст книги "Загадка золотого кинжала (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Джек Лондон,Роберт Льюис Стивенсон,Гилберт Кийт Честертон,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард,Эдгар Ричард Горацио Уоллес,Фрэнсис Брет Гарт,Эрнест Уильям Хорнунг,Жак Фатрелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Однажды ночью дело дошло до крайности. В глухой полуночной тиши в конюшне началось столпотворение. Лошади кричали от ужаса; а когда двое братьев добрались до них, то поняли: каждое животное изо всех сил рвалось наружу в неистовой борьбе за свою жизнь – лишь бы выйти. Лишь только Айзек отпер дверь, лошади помчались вперед, сбив его с ног в дикой скачке, перепрыгнули невысокую ограду загона и с диким ржанием рассыпались кто куда, скрывшись в темноте. Поутру некоторых нашли в полях неподалеку, часть пригнали из дальних деревень, но все как одна отказались даже близко подойти к конюшне.

Несколько дней спустя Симпсон вышел к завтраку, одетый словно в дорогу.

– Послушай, Айзек, – сказал он, – ничего не спрашивай, просто поверь мне. Я уезжаю – по этому делу. Вернусь завтра к вечеру. Нельзя все оставлять как есть!

Затем он притворился, что ест, отправился восвояси, и от него не было никаких вестей вплоть до следующего дня, когда Симпсон вернулся в сопровождении высокого седого незнакомца с военной выправкой, который вел на поводке бладхаунда[36]36
  Бладхаунд – крупная и сильная собака, но при этом относительно неуклюжая и лишенная по-настоящему боевой свирепости. Это не «боец», а «нюхач», причем феноменальный, превосходящий чутьем все остальные породы. Знаменитая собака Баскервилей из повести А. Конан Дойла представляла собой помесь бладхаунда и мастифа: от первого ей досталась способность безошибочно идти по следу, от второго – боевые качества, позволяющие легко расправиться даже с сильным человеком.


[Закрыть]. За ужином все трое обсуждали дела: незнакомец загадочным образом был уверен, что сможет решить проблему, которая прежде никому не поддавалась.

Той ночью взошла почти полная луна, и в девять вечера на улице было светло едва ли не как днем. Незнакомец вывел собаку и привязал перед домом к столбу, который Айзек заранее надежно вкопал в землю. По команде огромный пес трижды пролаял – глубокий звук эхом отозвался в вечерней тиши. И откуда-то из лесу в ответ послышался тот самый длинный, отчаянный крик, который братья слышали уже несколько раз, но не могли определить, откуда он исходит.

– Вот он! – воскликнули они одновременно.

– Тогда, что бы это ни было, оно приближается, – сказал хозяин бладхаунда. – Приготовьтесь!

Он что-то приказал собаке, и та в тот же момент доверчиво села возле костра. Все трое, вооруженные дробовиками, затаились среди кусов на краю сада и стали ждать.

Через несколько минут бладхаунд вздрогнул и заскулил.

– Близко! – сказал гость.

Бладхаунд зловеще зарычал – в лунном свете было хорошо видно, как его шерсть встала дыбом.

– Совсем рядом, – сообщил хозяин.

Из рощи прямо перед ними донесся едва слышный шорох, будто кто-то пробирался к ним, шелестя опавшей листвой. А после…

– Глаза! – прошептал Симпсон. – Смотрите – там!

Из черноты рощи губительными звездами светились и поблескивали глаза, которые братья уже видели раньше. На мгновение глаза замерли; но чем громче и ожесточеннее рычал бладхаунд, тем ближе и больше они становились. И в конце концов в лунном свете показался серый, огромный, отвратительный силуэт, который стал подползать ближе и ближе, подтягиваясь вперед на животе, пока не стал полностью виден – голова на передних лапах, зловещие глаза устремлены на бладхаунда.

– Внимание! – прошептал гость. – Оно встанет – интересно, с какой стороны на него нападать? Ждите сигнала.

Серая тварь заколотила хвостом по бокам, дрожа всем телом. Мало-помалу она поднялась с земли и по широкой дуге начала подбираться к бладхаунду: тот изо всех сил рвался с цепи. Ужасные глаза косили, в темноте тускло поблескивали белые клыки, животное кралось, словно леопард. Внезапно оно выгнуло спину, конечности напряглись…

– Сейчас!

Три выстрела прозвучали одновременно, и серая тень, уже готовая к прыжку, судорожно дернулась и бессильно упала рядом с привязанной собакой. И там осталась лежать – пока Симпсон Гривз не принес фонарь, который держал наготове в доме, а потом все трое подошли к убитому животному и стали его рассматривать. До этого никто из них не был уверен, что же они на самом деле застрелили, – а сейчас глядели на огромную собаку неопределенной породы, крупную, крепкую, больше похожую на волка, чем на пса, со злобными челюстями и жестокими клыками, оскаленными даже после гибели. И по крайней мере один из трех начал смутно понимать, в чем же крылась загадка.

Шум выстрелов разбудил остальных обитателей дома; они выбежали на выгон посмотреть, что случилось. К ним присоединилась женщина – соседка, которая раньше готовила и убирала для Джозайи Мэйдмента. И, глядя на мертвое животное в свете фонаря, она, негромко вскрикнув, всплеснула руками.

– Помилуй мя Боже, это ж большая псина мистера Мэйдмента! – сказала она. – Она ж ушла с ним, как он пропал, с того утра.

– Почему ты не сказала, что у Мэйдмента была собака? – рявкнул Айзек. – Ни разу о ней не слышал!

– Да потому, мистер, что я ничуть не подумала о ней, – ответила женщина. – Но собака была, и это она, не будь я христианкой! Самая дикая тварь на всем белом свете – никому не позволяла даже близко подходить к старому джентльмену. И где ж она пряталась все это время?

– Это, – сказал хозяин бладхаунда, – мы и собираемся выяснить.

Он спустил собаку с цепи, взял на поводок и велел братьям следовать за ним. Затем он направил пса по следам убитого зверя – и они углубились в темный лес. Все трое бежали, не останавливаясь, не оглядываясь и ни на секунду не сбиваясь со следа. Сквозь густой подлесок, едва заметными тропами, пробираясь через заросли кустов, трое мужчин во главе с ищейкой мчались вперед, пока не добрались до глубокой лощины посреди леса, где известковые скалы выступали из-под нависающих деревьев. Здесь, посреди ежевичных зарослей, скрывавших его от посторонних глаз, собака остановилась у норы, достаточно большой, чтобы в нее мог пролезть взрослый человек. В свете фонаря, который принес с собой Симпсон, они увидели собачьи следы, отпечатавшиеся на рыхлом грунте.

– Здесь пещера, – сказал хозяин собаки. – Дайте свет – я пойду внутрь.

– Тогда и я пойду, – решительно подхватил Айзек.

– И я, – добавил Симпсон.

Туннель, который вел в пещеру, был не более нескольких футов длиной; вскоре они смогли выпрямиться и осветить все вокруг фонарем. И в одновременном ужасе схватились за руки, ибо на полу ютилось тело седого старика, которого, очевидно, застигла смерть прямо в тайном убежище, в месте, которое он выбрал, чтобы скрыться от мира.

– Мы обеспечим этому несчастному дикарю достойные похороны, – сказал хозяин собаки, когда они вернулись в усадьбу. – Он был по-своему первобытным варваром, но на редкость хорошо чувствовал, в чем по-настоящему нуждался. Похороните его под большим вязом.

Странник в Аркадии

Животное, которое впоследствии стало таким известным в деревне, в неяркую тишину которой привнесло свежее дыхание романтики, появилось незнамо откуда. Его появление было таким же таинственным, как осадки, как растущая по ночам пшеница; подобно ей, оно, должно быть, тоже как-то связано с ночью, потому что оно уже уверенно сделалось частью или, лучше сказать, деталью Малого св. Петра, когда тот проснулся однажды утром. Те ранние пташки, которые выбрались из дому до того, как первые лучики осеннего солнца нежно поцеловали сверкающие на кустах паутинки бабьего лета, были уже осведомлены о присутствии в деревне удивительно худой свиньи с любопытным рылом, заинтересованными глазками и похлопывающими ушками, которая исследовала улицу. Она бродила туда-сюда, очевидно, в поисках чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего пищу. Возле кладбищенских ворот рос дуб; странница задержалась под ним до тех пор, пока под опавшей листвой оставались желуди. Чуть подальше в живой изгороди, окаймлявшей сад пастора, стояла дикая яблоня, которая давала такие кислые плоды, что на них бы не позарился даже самый отчаянный деревенский мальчишка; свинья остановилась там и пожрала опавшие дички, прятавшиеся в блестящей траве. Но она все шла и шла, искала и выведывала, и ее глаза становились все голоднее и голоднее, а размашистый шаг ускорялся. И дойдя до дырки в заборе, который ограждал сад вдовы Груби, она наконец добралась до цели и увлеченно занялась выкапыванием картошки.

Часом позже налетчика вытурили из тихой гавани, и он сбежал, унося не только следы хлыста, которым вдова Груби изгнала его прочь, на поджаром теле, но и обильную еду в желудке. Когда свинья наконец высказала последний протест против такого жестокого обращения, то снова побрела по улице, одиноко и крадучись, но в гораздо более неторопливом темпе существа, которое позавтракало. Вдова Груби проводила ее разгневанным взглядом.

– Хотела б я знать, чья это голодная зверюга! – бросила она соседке, которая приникла к дверям, прислушиваясь к причитаниям свиньи, покинувшей место преступления. – Весь мой огород перегребла, сожрала полгрядки лучшей моей картошки, поди ж ты. И она б этого не сделала, Джулия Грин, коли б твой Джонни не сломал мне забор, когда пытался украсть мои зимние яблоки, нет, не сделала бы! Лучше бы твоему Уильяму заделать эту дыру – вот что я думаю.

– Делать нечего моему Уиллу, только заборы чинить, – угрюмо произнесла миссис Грин. – И дырка там была до того, как Джонни через нее пролез. Это не наша свинья, в конце концов, наши все в хлеву, корм едят, так-то!

Голодная и бездомная свинья, будучи не в курсе этого спора и его возможности перерасти в старую добрую соседскую ссору, побрела дальше по улице, по-прежнему разнюхивая, что да как. Однако народу стало больше, и дверь «Лисы и Скрипки» широко распахнулась – парочка завсегдатаев обреталась в зале, принимая по привычному утреннему стаканчику. Свинья прошествовала мимо, повернув любопытный пятачок на запах кислого пива и табака. Она прошла, и один из посетителей выглянул вслед за ней.

– Чья ж это хрюшка? – сказал он и почесал ухо. – Чет раньше я ее здесь не видал.

Еще один человек из бара подошел к двери и посмотрел незваному гостю вслед – очень любопытный малый, и сам до ужаса похожий на свинью, краснолицый, с поблескивавшей от жира кожей и лысый как колено. Поверх одежды на нем был надет синий льняной передник, а на боку, пристегнутый к поясу, болтался здоровенный нож. Короче говоря, это был деревенский мясник и забойщик, так что к свиньям у него имелся профессиональный интерес. Он окинул свинью острым взглядом, покачал головой и вернулся к кружке с элем. Мясник знал каждую свинью в Малом св. Петре – а эта приблудилась откуда-то из другого места.

– Эт’ не из наших, – с капелькой презрения сказал он. – Только боровок Джека Лонгботтома из наших так плохо выглядит, и то он на пуд тяжелее этой.

– Плохонький же у него, стал-быть, боровок!! – заметил второй. – Но Джек и откармливать-то ни разу в жизни не умел.

Тем временем бесхозная свинья продолжала исследовать окрестности. Свернула на парочку тропинок, заглянула в ворота то одной фермы, то другой, но, недовольная, каждый раз возвращалась на улицу. Ей перепал легкий обед из картофельных очисток, которые женщина выбросила на дорогу, но свинья все еще хотела есть и мечтала о корыте, полном корма, так что после полудня, вспомнив о дырке в заборе вдовы Груби и обнаружив, что Уильям Грин все еще не заделал ее, пролезла внутрь и снова поддалась порывам своей разрушительной натуры.

На этот раз вдова Груби, заметив это, ничего не сделала, чтобы изгнать негодницу. Она была занята – крахмалила и гладила, будучи по профессии прачкой, – и вместе со своей молодой помощницей, жившей по соседству, они были, как говорила сама миссис Груби, так же заняты, как жена Тропа, и не хотели, чтобы их беспокоили.

– Проклятье! Эта чертова свинья снова на моем огороде! – воскликнула вдова Груби. – Второй раз за утро, и теперь принялась за морковь! Ну да все равно не женское дело гонять бездомную скотину. Марта Джейн, сбегай-ка к Джеймсу Бертону, пастуху, и скажи ему, что у меня тут по двору бродит странная свинья, и я буду счастлива, если он придет и сию минуту заберет ее и вернет на законное место – в хлев. Чтобы ейный хозяин потом пришел и заплатил за нее – и я еще поговорю с ним насчет моего огорода и его свиньи!

Пастух, которого выдернули из-за обеденного стола, отправился выполнять свой долг медленно и неохотно: не так уж легко загнать бродячую свинью в деревенский хлев; с коровами, лошадьми и ослами все гораздо проще, но свиньи – другое дело.

– Чья это свинья? – ворчливо спросил он с набитым ртом, следуя за Мартой Джейн. – Если это то скандальное рыло Гринов, чего ж они сами его не загонят?

– Не-а, не ихняя, – ответила Марта Джейн. – Эта зверюга непонятно откуда, и ты должен загнать ее в хлев сию же минуту, говорит миссис Груби.

– Ой, действительно! – заметил пастух. – Интересно, как бы ей понравилось, если б ее оторвали от обеда, чтобы гонять свиней! Ну да ладно…

Мимо шли дети, которые возвращались из школы, и мистер Бертон тут же призвал их на службу – помочь прогнать свинью из огорода вдовы и препроводить в места лишения свободы. Свинья же, как только ей начали досаждать, проявила склонность идти куда угодно, только не туда, куда нужно. Через несколько минут тихая улица взорвалась шумом и гамом.

Хлев стоял неподалеку от кладбищенских врат, обсаженных тисами, и самого кладбища с древней церквушкой посреди него. Как и все остальное там, он был серым, побитым временем и благоухал давно ушедшим прошлым. Квадратный контур серых, усеянных лишайником стен, против одной из которых стояли деревенские амбары, а против другой – подножка, с помощью которой многие пожилые сквайры и бодрые девицы садились в седло, чтобы отправиться из церкви домой; внутренний двор, давно заброшенный, зарос щавелем и крапивой; зеленая обветшалая дверь вряд ли выдержала хотя бы пары толчков крепкой деревенской задницы. Когда-то эту дверь открывали, вероятно, чтобы загнать внутрь пленных, однако те давно уже сбежали.

Свинья тут же доказала, что, как и многие ее предшественники, не желает заходить в загон. Она заглянула внутрь, оценила неприветливый мрак, крапиву, щавель, отсутствие даже намека на вкусные корешки, развернулась и стала прилагать героические усилия, чтобы сбежать от преследователей. Она пыталась и так и сяк, то прорываясь по углам, то пытаясь выскочить через кладбищенские ворота. Пастух, вспоминая прерванный обед, кричал, мальчишки голосили, девочки визжали. Но бездомная свинья, уворачиваясь то туда, то сюда, все еще избегала попыток лишить ее свободы, хотя уже повизгивала и задыхалась. Неожиданно она оперлась на кладбищенскую ограду, будто выбилась из сил.

Именно в эту минуту мисс Лавиния Дорни, обитавшая в красивом доме с садом неподалеку от церкви, спустилась на лужайку, привлеченная непривычной суматохой, и увидела усталую свинью и ее мучителей. Мисс Лавиния была утонченной натурой очень благородного и величественного поведения, которое подчеркивалось ее шалью и шляпкой – их она носила с превеликим достоинством. Наполовину скрытая живой изгородью, изящно подстриженной и только подчеркивавшей ее элегантность, мисс Лавиния выглядела весьма внушительно, и Бертон приподнял шляпу, мальчики сняли кепки, а девочки присели в книксенах.

– Бог ты мой! – воскликнула мисс Лавиния, приподняв элегантное пенсне, сидевшее на ее аристократической переносице. – Бог ты мой, что за шум! О, это вы, Джеймс Бертон, не так ли? И к чему вся эта суета?

– Хотим загнать свинью в хлев, мэм, – отпетил пастух, вытирая лоб. – Но это самое упертое животное, которое я видел! Обожрала почти весь огород хозяйки Груби.

Мисс Лавиния присмотрелась и заметила беглянку.

– Бог ты мой! Должно быть, она голодна, Бертон. Чья это свинья?

– Не в курсах, мэм, – ответил пастух тоном, указывающим на полное отсутствие интереса к предмету разговора. – Но это точно не свинья из Малого Петра – слишком тощая, одни кожа да кости. Думается мне, мэм, она сожрет все, что едят свиньи, если ей выпадет шанс.

– А кто собирался кормить ее в загоне? – спросила мисс Лавиния.

Бертон покачал головой. Его гораздо больше заботил собственный обед, чем какой-то свиньи.

– Не в курсах, мэм, – повторил он. – Это не моя забота. За этой свиньей может никто так и не прийти, она только кожа да кости.

– Бедное животное нуждается в пище и отдыхе, – с решительностью сказала мисс Лавиния. Она повернулась и позвала через лужайку, скомандовав: – Митчелл! Идите сюда!

Мужчина средних лет, очевидно, садовник, подошел ближе, глядя с любопытством. Мисс Лавиния указала на толпу близ живой изгороди.

– Митчелл, – сказала она, – нет ли на нашем конном дворе свинарника?

Митчелл (на самом деле не просто садовник, а кучер, садовник и в целом управляющий небольшой усадьбы мисс Лавинии) осознал идею, которую собралась претворить в жизнь его хозяйка, и почти задохнулся. Свинья в его содержащихся в безупречном порядке угодьях!

– Ну, мэм, – сказал он, потирая подбородок, – конечно, свинарник там есть, мэм. Но его ни разу не использовали с тех пор, как мы приехали сюда, мэм.

– Тогда мы используем его сейчас, Митчелл, – сказала мисс Лавиния. – Бедному животному требуется отдых и восстановление сил. Бертон и старшие мальчики помогут вам завести свинью туда – и Бертон получит пинту эля, а мальчики немного яблок. Смотрите, чтобы свинья получила солому, или сено, или что ей нужно, Митчелл, и накормите ее хорошенько. А сейчас, малыши, бегите по домам обедать.

Никто даже не мечтал обсуждать приказы, которые отдала мисс Лавиния Дорни, и бродячую свинью вскоре благополучно устроили в хлеву, который никогда раньше не использовался.

– Хорошенькая работенка для тебя, Митчелл, – сказал Бертон, сидя в кухне над кувшином эля. – И если хочешь мой добрый совет – держи зверюгу запертой, уж больно она падка на огороды.

– Может, знаешь, откудова она взялась? – обеспокоенно спросил Митчелл.

– Ни разу! – ответил пастух. – С чего бы?

– Да так, – сказал Митчелл. – В конце концов, если нет, то пошлю сына, пусть поспрашивает по округе о ней. Должна же она кому-то принадлежать, а я не желаю никаких свиней на конном выгоне. Ты же знаешь мою хозяйку… Если ей чего в голову взбрело, то…

Митчелл закончил фразу выразительной гримасой, и Бертон сочувственно закивал. Потом, вспомнив про обед, поспешил уйти, и садовник, который не держал свиней много лет, выпросил у поварихи еще один кувшин эля, чтобы вспомнить, каков основной принцип содержания этих животных. Пока он пил, его мысли по этому поводу становились все более и более щедрыми, и когда мисс Лавиния Дорни после ланча пришла на конный выгон проверить, как идут дела у ее последнего протеже, то обнаружила, что пришелец устроен так, как мог только мечтать, но не надеяться на это всего два часа назад.

– Рада видеть, что вы устроили бедняжку так удобно, Митчелл, – сказала мисс Лавиния. – Вы, конечно, знаете, что требуется свиньям?

– О да, мэм! – ответил Митчелл. – Любой свинье по вкусу побольше свежей соломы, чтобы она могла полежать на ней, а лучшая еда для свиньи – размолотый горох, и бобы, и кукуруза, и всякое такое, мэм, – и еще вареная картошка, и нет ничего лучше теплых отрубей снова и снова. Очень хорошие едоки эти свиньи, мэм, и на редкость благодарные в этом смысле.

– Вам не кажется, что эта свинья очень худая, Митчелл? – спросила хозяйка.

– Да, мэм, необычно худая, – ответил Митчелл. – Я бы сказал, мэм, что эта свинья уж точно знает, почем фунт лиха.

– Бедняжка! – сказала мисс Лавиния. – Ну, вижу, у нее есть все, чем она питается, Митчелл. Конечно, надо дать объявление о поиске владельца – вы уверены, что она не принадлежит кому-нибудь из деревни?

– Уверен, что нет, мэм! – ответил Митчелл. – Нет в нашем Малом св. Петре настолько худой свиньи. И в Большом св. Петре нет, мэм, – добавил он после короткого раздумья.

– Ну, кажется, ее прошлый владелец – или владельцы – не заботились о ней, – сказала с суровой твердостью мисс Лавиния. – Буду хорошо кормить свинью, прежде чем дать объявление о том, что она нашлась. Так что следите за этим, Митчелл. Вам не кажется, что она слишком грязная?

Митчелл бросил выразительный взгляд на свинью.

– Думаю, ей бы стоило выспаться, мэм, – ответил он. – Бездомные животные, бывает, страдают от того, что их бросили.

– Не могли бы вы помыть ее, Митчелл? – предложила мисс Лавиния. – Думаю, свинье станет от этого лучше.

Митчелл потеребил подбородок.

– Ну, мэм, – сказал он, – ни разу не слышал, чтобы свинью мыли – разве что для выставки или после того, как зарежут, мэм, но осмелюсь добавить, что мог бы, мэм. Как только выпадет свободная минутка, мэм, – продолжил он, – позову сына помочь, мы нагреем воды, откроем самый большой на этом дворе кран и всю воду на нее спустим, мэм!

Мисс Лавиния сердечно одобрила это предложение и ушла, а Митчелл отметил про себя, что ни один человек не может знать, чего ожидать от нового дня, и пошел курить в отдаленную часть сада. Позже, к вечеру, они с сыном осуществили омовение свиньи, и младший Митчелл, отметив, что нет смысла делать что-либо наполовину, взял из чулана крепкий скребок и так успешно начистил страдалицу, что та выглядела, будто ее уже зарезали и ошпарили. Мисс Лавиния, которая следующим утром, прогуливаясь мимо конюшен и птичника, заглянула посмотреть на свинью, была в восторге от ее вида и искренне похвалила своего садовника.

Митчелл, однако, не был в таком уж восторге от своих новых обязанностей, как заявлял во всеуслышание своей хозяйке. С одной стороны, он как раз был очень занят в саду; с другой – свинья начала требовать все больше и больше внимания к себе. Она быстро обнаружила или, скорее, проявила сверхвыдающийся аппетит и с каким-то почти злорадным предвидением выяснила, что достаточно ей громко потребовать чего-либо, как ее желания немедля удовлетворялись. Ни один из тех, кто видел появление свиньи на улицах Малого св. Петра, к концу второй недели не узнал бы ее. Ребра скрылись под прослойкой сала, спина стала определенно шире, а блестящие глазки потерялись в толстых щеках. Еженедельные траты на ее кормежку и проживание составили кругленькую сумму, но мисс Лавиния не ворчала, не задавала лишних вопросов по этому поводу. Она была в восторге от успехов свиньи и верила, что та начала узнавать ее. В голосе мисс Лавинии звучало явное сожаление, когда она заметила:

– Сейчас, когда животное выглядит куда лучше, чем после странствий, Митчелл, думаю, стоит дать объявление, что мы ищем владельца. Он, несомненно, обрадуется возвращению своего имущества. Я сегодня же напишу объявление и отправлю его в газету.

Митчелл почесал подбородок. У него были другие идеи – его собственного сочинения.

– Не думаю, что в этом есть нужда, мэм, – сказал он. – Я уже запрашивал кое-что об этой свинье и, кажется, знаю, кто ее законный владелец. Если вы предоставите это мне, мэм, я могу узнать его наверняка, без объявлений.

– Очень хорошо, Митчелл, – согласилась мисс Лавиния. Потом добавила, отчасти с тоской: – Надеюсь, владелец будет рад получить ее обратно.

– Полагаю, в этом не стоит сомневаться, мэм, – сказал Митчелл и бросил взгляд на свинью, которая как раз начиняла себя третьим завтраком. – Стоит думать, каждый был бы рад, чтобы к нему вернулась настолько хорошо ухоженная свинья.

– И такая удивительно чистенькая, Митчелл, благодаря вам, – сказала мисс Лавиния.

Митчелл скромно ответил, что делал все возможное, и, когда хозяйка удалилась в дом, хлопнул свинью по заду – просто чтобы показать, что он думает о ней лучше, чем раньше.

– Будь я проклят, если не сделаю из тебя еще чего-то, моя молодчинка! – сказал он.

Тем же вечером, после ужина, Митчелл надел свой второй лучший костюм и отправился навестить мелкого фермера, который жил на далекой улице в трех милях отсюда. Они неплохо провели пару часов, и Митчелл вернулся, полный мирного счастья, которое всегда ожидает тех, кто совершает добрые дела и разрабатывает хорошо продуманные пути к успеху.

– И ему выгодно, и мне выгодно, – размышлял он, бредя домой и посасывая двухпенсовую сигару, которую фермер презентовал ему в полноте благодарности. – И если все пойдет не так, пусть меня считают голландцем!

На следующее утро, когда мисс Лавиния занималась счетами, сидя в малой столовой, горничная объявила о том, что прибыл хозяин свиньи. Мисс Лавиния с сомнением посмотрела на чистоту льняного ковра и спросила горничную, достаточно ли чистые ботинки у посетителя. Случилось так, что то утро выдалось ясным и морозным, и горничная посчитала, что посетитель подходит для приема, и впустила его – человека с бегающими глазами и копной рыжих волос, который кланялся и расшаркивался перед мисс Лавинией, как будто испытал необычайную радость при встрече с ней.

– Так вы пришли за свиньей, которую я нашла! – любезно сказала мисс Лавиния. – Должно быть, вам было жаль ее потерять.

Проситель поднял взгляд к потолку, тщательно исследовал его, а потом заглянул внутрь своей старой шляпы.

– Очень жалко, мэм, – сказал он. – Стоящее животное, да что там, мэм, – породистое!

– Но она была такой тощей и… и грязной, когда попала ко мне, – с нажимом сказала мисс Лавиния. – Болезненно тощей и такой ужасно грязной! Моему садовнику пришлось вымыть ее горячей водой.

Человек почесал в затылке и затем покачал головой.

– Ах, мэм, мне ну вот аж донельзя как зазорно, – сказал он. – Конечно, когда свинья теряется и бродит без приличного жилья, она как человек, который стал бродягой – не следит за собой. Теперь, когда она у меня… а! ну, будь у меня ее фото, не было бы никакой ошибки.

– Вам стоит посмотреть на нее сейчас, – сказала мисс Лавиния, чувствуя в последних словах просителя какой-то вызов. – Посмотрите, как ухаживали за ней, пока она была здесь.

Она провела его на выгон или скорее в хлев, где избалованная свинья валялась на лучшей пшеничной соломе и наслаждалась неторопливым завтраком – даже мисс Лавиния заметила, что теперь, когда свинья была уверена в завтрашнем дне, в насущном хлебе и не только хлебе, надо сказать, она ела с поистине барским безразличием. Свинья посмотрела вверх, а рыжеволосый – вниз. И вдруг он вздрогнул от неожиданности и со свистом выдохнул.

– Да, мэм! – уверенно сказал он. – Это моя свинья – я знаю это так же точно, как знаю свою собственную жену!

– Тогда, разумеется, вы можете забрать ее, – сказала мисс Лавиния. Ее голоса коснулось сожаление: свинья уже стала привычной частью выгона, и мисс Лавиния считала, что та узнаёт свою благодетельницу. – Полагаю, – продолжила она, – у вас много свиней?

Рыжий снова почесал в затылке.

– Ну конечно, мэм, свиньи – они, того, на продажу, – сказал он. – Но эта свинья, она необычайно породистая. Сколько б вы за нее дали, мэм, сколько она стоит?

В этот момент свинья, полная еды и абсолютно счастливая, несколько раз довольно хрюкнула и начала чесать рыло о дверь свинарника. Мисс Лавиния решилась.

– Как вы считаете, десять фунтов – достаточная сумма? – робко спросила она.

Рыжий отвернулся, будто собирался обдумать предложение наедине с собой. Потом, когда он повернулся, его лицо было очень торжественным.

– Ну, конечно, мэм, – сказал он, – конечно, как я говорил, это очень ценное животное, да, так и есть, но так как вы кормили ее с тех пор, как нашли, и относились к ней хорошо – пусть, пускай будет десять фунтов, и порешим на этом!

– Тогда, если вы пройдете в дом, я дам вам денег, – сказала мисс Лавиния. – И можете быть уверены: мы будем хорошо обходиться со свиньей.

– Уверен в этом, мэм, – ответил продавец. – И в том, что она будет очень вкусной, когда придет ее время.

Он получил деньги, выпил кружечку эля и убрел прочь, изрядно радуясь, и по дороге домой встретил Митчелла, который ехал с рынка и, увидев его, остановился у обочины.

Рыжий знающе подмигнул садовнику.

– Ну? – спросил Митчелл.

– Порядок! – ответил второй и снова подмигнул.

Митчелл забеспокоился.

– Где свинья? – спросил он.

– Там же, где и была, – ответил рыжий. – В хлеву.

– И чего это ты не забрал ее? – спросил Митчелл. – Ты же сказал, что заберешь!

Рыжий снова подмигнул и широко усмехнулся.

– Я продал ее, – сказал он. – Продал твоей хозяйке. За десять фунтов.

Он хлопнул по карману, и Митчелл, услышав звон соверенов, едва не упал с сиденья.

– Продал? Нашей хозяйке? За десять фунтов? – воскликнул он. – С чего бы это, свинья же не твоя, чтобы продавать ее!

– Не моя? – спросил рыжий. – Ну, так ты ошибся, мистер Митчелл, потому что свинья как раз моя! Я узнал ее, как только увидел, потому что у нее метка на левом ухе, которую я сам сделал! И раз уж она так припала до души твоей хозяйке, что она предложила за нее десять фунтов, я поймал ее на слове. Ну да ладно, – заключил он, сунув руку в карман, – раз уж ты устроил это дельце, то я не буду недружелюбным и поступлю с тобой по-доброму.

После чего он положил полкроны[37]37
  Стоимость серебряной монеты в одну крону составляет 5 шиллингов, полкроны соответственно – 2 шиллинга 6 пенсов. В фунте же содержится 20 шиллингов. Значит, Митчелл получил всего 1/80 той суммы, которая была выплачена за свинью. Причем если учитывать цены сельской глубинки рубежа XIX – XX вв., то мисс Лавиния переплатила хозяину свиньи более чем вдвое.


[Закрыть] на борт тележки, снова подмигнул и, радостно попрощавшись, отправился восвояси, оставив садовника с отвращением разглядывать скудную награду за его махинации.

Братья познаются в беде

Раньше в деревне поговаривали: можно отправиться в долгий путь, и ни в одном городе, ни в одной деревушке, которую вы посетите, пока вернетесь домой, не встретите примера настолько искренней братской любви и преданности, равной чувствам Кастора и Поллукса, или, если угодно, сыновей Ноя либо даже Адама[38]38
  Кастор и Поллукс – герои древнегреческих мифов: неразлучные братья-близнецы, готовые пожертвовать друг за друга жизнью. О теплоте братских чувств сыновей Ноя можно говорить с гораздо большей оговоркой: если Сим и Иафет все-таки держатся вместе, то с Хамом уже возникают проблемы. Ну а какие проблемы возникли у сыновей Адама (Авеля и Каина) – известно даже атеистам.


[Закрыть], как у Томаса и Мэттью Погморов. Начнем с того, что они были близнецами, которые осиротели еще до того, как повзрослеть; это печальное событие, казалось, только сплотило их, и, достигнув пятидесяти лет, они продолжали жить бобылями на старенькой ферме, где впервые увидели божий свет. Никогда они не волочились за женщинами, ни в юности, ни потом, и те, кто знал их – как и все остальные – говорили, что они и умрут в одиночестве. Злые языки поговаривали, что они слишком скупы, чтобы жениться, слишком уж хорошую репутацию скряг они нажили – будут долго разглядывать каждый шестипенсовик, прежде чем расстаться с ним. И все же были другие люди, которые не могли понять, почему братья не женятся – оба статные, привлекательные, румяные, не по годам выглядящие, а в молодости и красивые. Во всех отношениях они были очень похожи друг на друга – и внешне, и по характеру, и у каждого имелась пара маленьких, хитрых глаз, которые, казалось, всегда настороже.

Обычная жизнь Томаса и Мэттью складывалась из тихих и мирных дней на их старой ферме. И денег у них хватало, и земля, которую они обрабатывали, была хороша. У них была экономка, на десяток лет старше, которая знала их как родных. Вели они самую обычную жизнь. В восемь утра они завтракали. С девяти до часу работали – обрабатывали землю, пасли скот. В час они обедали, просматривали газету, выкуривали по трубке, выпивали по стаканчику и минуту дремали – в собственных креслах. После такого отдыха они возвращались к работе до половины шестого, пока в гостиную не подавали полдник. После него – а братья отличались хорошим аппетитом – подавали бутылочку горячительного и сигары, и начинался мирный вечерний режим[39]39
  То, что фермерам подавали (перемену блюд, сигары и спиртное), указывает на наличие, кроме экономки, и другого «обслуживающего персонала». Что, впрочем, вполне естественно, если вспомнить, как описана во введении ферма мистера Поскитта. У обеспеченных фермеров неизменно есть какое-то количество работников (так что обрабатывали землю и пасли скот братья тоже не только собственными руками) – хотя сами хозяева фермы, как правило, трудятся никак не меньше любого из них.


[Закрыть]. Иногда они читали больше газет; иногда говорили о свиньях, или репе, или о разных качествах химических удобрений. И ровно в десять вечера, выпив ровно в меру грога и выкурив точно в меру сигар или трубок, братья укладывались в постель и засыпали крепким сном младенца. Безобидная и весьма спокойная жизнь.