Текст книги "Двойник короля 18 (СИ)"

Автор книги: Артемий Скабер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Небо на востоке ещё чёрное, но над дворцом – кроваво-красное зарево. Тёмные клубы дыма поднимались высоко в небо, закрывая звёзды. Треск пламени доносился даже сюда, на площадь. Крики, приказы военачальников, бряцание оружия. Топот сотен ног, бегущих к дворцу.

– Нам туда! – сказал Жаслан, указывая на угол площади. Безопасный проулок, укрытие – логичный выбор для беглецов.

– Нет, нам сюда! – улыбнулся.

Мысли выстраивались в чёткую схему. Тактика ясна, стратегия понятна.

Мы поднялись на платформу. Каменное возвышение в центре площади – место для публичных выступлений и казней. Три ступени вверх. Плоская поверхность – достаточно большая, чтобы вместить пять человек, по углам – каменные столбы с факелами. Идеальная сцена для того, что я задумал.

– Собирай людей. Как можно больше! – приказал я.

Жаслан замер. В глазах его отразилось сомнение, потом – понимание.

– Да, Великий! – поклонился и ринулся выполнять.

Охотник начал созывать людей. Голос – сильный, командный, руки – указывающие на платформу.

– Хунтайжи! Хунтайжи здесь! Слушайте Великого! – прокричал он.

Толпа отреагировала мгновенно. Головы повернулись, шепотки пробежали: «Принц? Живой? Здесь?»

Пропаганду тут устроили? Сейчас я вам покажу, что такое русская контрпропаганда!

Люди заметили своего хунтайжи. Охрана, воины – им сейчас не до этого тела, нужно спасать дворец.

Монголы собирались за несколько минут. Десятки, сотни, скоро – тысячи. Площадь заполнялась, как чаша водой. Лица направлены вверх, к платформе, глаза – широко раскрытые, уши – жадно ловящие каждый звук. Шёпот прокатывался волнами: «Хунтайжи! Он жив! Смотрите!»

Сука, как же всё болит и пульсирует. Встал в исподнем, по-нашему – в трусах. Тело – кусок отбивной. Идеальный образ мученика, страдающего правителя, жертвы заговора.

Выпрямился во весь рост. Плечи расправлены, несмотря на боль, подбородок вздёрнут. Взгляд – прямой, пронзительный, поза – властная, несмотря на раны.

– Братья! – обратился я. – Сёстры! Моя жена пытается захватить власть!

Голос – громкий, звенящий. Не мой, а принца, но интонации – мои: страсть, убеждение, воля. Толпа замерла. Тысячи глаз прикованы ко мне, тысячи ушей ловят каждое слово.

– Моего отца отравила она. Меня заключили в тюрьму и пытали. Посмотрите!

Повернулся медленно, драматично. Спина, исполосованная плетью, кожа в рубцах и свежих ранах, следы пыток – очевидные, шокирующие.

Толпа ахнула, раздался единый выдох сотен людей. Женщины прикрыли рты ладонями, мужчины сжали кулаки. Волна гнева пронеслась над площадью.

– Чтобы я принял на себя ответственность за её предательство… Но это не главное!

Сделал драматическую паузу, выверенную до секунды. Дал напряжению нарасти, дал страху и гневу закипеть в сердцах слушателей.

– В обед наша столица… Дом… Место, где куётся право быть ханом, народом, монголами, наш Каракорум падёт! Они хотят сдаться джунгарам и перейти под их контроль. Сотни лет войн, и мы как нация, как государство растворимся. Навсегда! К этому вас готовили, чтобы вы стали слугами наших врагов!

Каждое слово – как удар молота, каждая фраза – точно в цель. Голос поднимался и опускался, создавая идеальный ритм. Обвинения – конкретные, угроза – понятная, предательство – очевидное.

Площадь взорвалась. Раздались крики, лозунги, рёв толпы – оглушающий, первобытный. Сотни кулаков взметнулись в воздух, лица искажены гневом и решимостью.

– Смерть предателям! Защитим Каракорум! Слава Хунтайжи! – выкрикивали люди.

Женщины плакали, прижимая детей к груди. Старики потрясали посохами. Молодые мужчины хватались за оружие, готовые убивать по одному слову принца.

Жаслан смотрел на меня и не мог поверить, его глаза – широко раскрытые, полные восхищения и шока. Не ожидал такого от своего наследника правителя.

Хмыкнул: «Если уж взялся за дело, то делай его хорошо». По-другому я не умею. Да и бонусы собираюсь за это попросить неслабые.

Пульс учащался, кровь стучала в висках. Я упивался моментом, властью, контролем над толпой. Повелитель умов, кукловод чужих эмоций, дирижёр хаоса.

Мы, кажется, привлекли стражу и военных. Отлично! Стражники – в доспехах, с оружием наготове – пытались протолкнуться сквозь толпу. Бесполезно. Живая стена из разъярённых горожан? Непреодолимое препятствие…

Команды офицеров тонули в рёве толпы. Угрозы игнорировались, сила встречалась силой. Монголы защищали своего принца. Пусть тут сейчас не все, но зерно посеяно, и через несколько часов о наследнике будет говорить столица. Посмотрим, как завтра получится сдать Каракорум джунгарам.

Залез на паучка и исчез, за мной последовал Жаслан. Мы уходили. Эффектный финал: появился из ниоткуда – исчез в никуда. Миф, легенда, история, которую будут рассказывать дети внукам. Прочь от площади, от ревущей толпы, от пылающего дворца.

Так, теперь тут почти всё. Нужно как-то вернуться в своё тело, и вот с этим одна из самых больших проблем.

Ветер свистел в ушах. Город – муравейник, разворошённый палкой. Люди бегали, кричали, сражались. Пожары вспыхивали в разных районах – искры от дворца разлетались, поджигая соломенные крыши. Мы уходили переулками.

– Туда, Великий! – шепнул Жаслан, указывая на неприметный дом.

Двухэтажное строение, крепкое: каменный фундамент, деревянные стены. Маленькие окна занавешены. Дверь, обитая железом.

Остановились у дома, слезли. Ноги коснулись мощёной дорожки, боль прострелила колени, спину. Я стиснул зубы.

Жаслан трижды постучал. Пауза, ещё два удара. Условный сигнал? Дверь открылась мгновенно, без скрипа. Хорошо смазанные петли – предусмотрительно.

Нас тут же впустили, без вопросов, без колебаний. Хозяин – невысокий, жилистый монгол со шрамом через всю щёку – низко склонился. Поза – почтительная, но осанка – военная. Бывший воин, может, офицер.

Следом склонилась полноватая женщина с испуганными глазами и сжатыми губами. Одежда – простая, но чистая, руки – натруженные, с мозолями. Не из знати, ремесленники.

Дети плакали – двое мальчишек лет пяти и семи. Обритые головы, испуганные глаза. Младший цеплялся за мать, старший стоял прямо, пытался быть храбрым. Не получалось.

– Великий хунтайжи, мой дом – твой дом, – произнёс хозяин, не поднимая глаз.

Голос – спокойный, размеренный, но в нём – напряжение, страх, осознание риска.

– Благодарю тебя, – ответил коротко. – Нам нужна комната. И никому ни слова.

– Понимаю, Великий. Всё готово, как приказал господин Жаслан.

Значит, конспиративная квартира, заранее подготовленная. Умно. Охотник думает на несколько шагов вперёд.

Мы прошли через прихожую – узкую, тёмную. На стенах – деревянные полки с глиняной посудой, на полу – выцветший ковёр с традиционным узором.

Кухня находилась в задней части дома. Это была большая комната. Очаг в центре, над ним – котёл. Запахи свежего хлеба, травяного отвара, чего-то мясного вокруг.

Упал на стул, деревянный, грубый, но крепкий. Ноги подкосились от усталости. Тело словно не моё, каждое движение – через сопротивление, каждый вдох – через боль.

Мне принесли одежду. Женщина поставила перед нами деревянные чаши с отваром, поклонилась. Вышла, уводя детей.

– Все выйдите, – приказал тихо.

Хозяин кивнул, поклонился, исчез за дверью. Остались мы с Жасланом.

Я огляделся и отметил детали. До сих пор не понимаю, как у них древность с современностью соседствует.

Охотник помог мне одеться – бережно и аккуратно, стараясь не разбудить раны. Одеяние простолюдина, не принца – идеальная маскировка сейчас, ничто не должно выдавать статус.

Кивнул в благодарность и глянул в зеркало, висевшее тут. Такой себе видок у принца. Тело истощённое, рёбра выпирают под кожей. Плечи покрыты кровоподтёками, спина располосована плетью.

Мне дали какую-то бурду из трав выпить. Горькую, вязкую, с привкусом полыни и ещё чего-то незнакомого. Напиток обжёг горло, и желудок протестующе сжался. Еле заставил себя проглотить.

Откинулся на спинку стула, и дерево скрипнуло под весом. Тело словно залито свинцом, каждая мышца – отдельная вселенная боли. Но хуже физической боли – другое. Я всё слабее чувствовал нить, связывающую моё тело и душу.

Удерживаться внутри принца было сложно. Сознание норовило выскользнуть, уплыть, раствориться.

Уже рассматривал крайний вариант: «Что если не вернусь? Если останусь здесь, в чужом облике? Если связь с моим настоящим телом прервётся окончательно?»

Пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Это самый плохой вариант. Точнее, один из негативных. Самый страшный – смерть и забвение, полное исчезновение личности. Нет, не допущу. Слишком много сделано, слишком много впереди. Ладно. Сначала нужно пережить ночь, закрепить победу, потом – домой.

– Павел? – спросил меня Жаслан, и я повернулся.

Имя, произнесённое на русском языке, прозвучало как выстрел в тишине кухни. Каждая буква – патрон, выпущенный точно в цель.

Сука! Оцепенение, секунда шока. Кровь отхлынула от лица, сердце пропустило удар, затем забилось с утроенной силой.

Монгол знает. Каким-то образом узнал, просчитал, догадался.

– Так я и думал, – продолжил охотник на русском.

Его русский – безупречный, без акцента. Точные интонации, правильные ударения, как у человека, годами говорившего на этом языке.

– Я… – начал.

Мозг лихорадочно искал ответ, оправдание, объяснение. Как выкрутиться? Что сказать? Какую легенду сплести?

– Не нужно! – оборвал меня монгол.

Жест рукой – резкий, решительный, лицо – предельно серьёзное. Складка между бровей, а глаза – тёмные, непроницаемые.

Взял нож на кухне и порезал им свою ладонь. Кровь – ярко-алая, свежая – потекла по смуглой коже. Капли падали на деревянный стол: одна, вторая, третья. Начертил круг и начал что-то произносить на своём языке. Древние слова, гортанные звуки, ритмичные, словно биение барабана. Магия? Ритуал? Заклинание?

Напрягся. Неужели он хочет выгнать меня из этого тела? Изгнать? Уничтожить?

Тут же появился паучкок – мой верный страж. Материализовался из воздуха, готовый защищать, нападать, убивать по первому приказу.

– Я, Жаслан, сын Гючюда, клянусь своей кровью, – заговорил мужик на русском, – душой, что отныне и до смерти буду служить Магинскому Павлу Александровичу.

Слова клятвы заполнили пространство. Каждое – как камень, положенный в основание нерушимого здания. Кровь на его ладони пульсировала, светилась тусклым красным светом.

– Клянусь, что он мой хозяин и господин, а его приказ для меня – всё. Ни я, ни моя душа никогда ничего не сделают ему плохого. Клянусь!

Голос – сильный, уверенный, без дрожи, без колебаний. Произносил слова так, словно всю жизнь готовился к этому моменту.

– Если не сдержу, то пусть моя душа растворится и не уйдёт на перерождение.

Последние слова клятвы – самые страшные. Величайшее наказание для верующего монгола, лишение шанса на перерождение. Вечное небытие, конец всего.

Кровь на ладони вспыхнула ярко-красным. На мгновение появился ослепительный свет, затем кровь впиталась в кожу, не оставив следа. Только шрам – тонкий, белёсый – свидетельство принесённой клятвы.

Поднял бровь. Чего?

Ошеломление, недоумение, ступор, ничего подобного не ожидал. Готовился к бою, к предательству, к попытке захвата, но не к… этому.

– Не смотрите на меня так! – сжал кулак монгол. – Наш хунтайжи заикается, а ваша речь, голос, номера, пусть и язык наш… Нет, наш принц не такой. Он воин, но не оратор.

Голос Жаслана звучал с нотками упрёка. Словно я должен был догадаться, что меня раскусят, что моя маскировка не идеальна. Заикается? Вот дерьмо!

– Но не это главное. Вы рискнули всем! – Жаслан поклонился. – Захватили моё тело, чтобы спасти принца! Вселились в него, чтобы вывести его из темницы. Подняли народ. Мало братьев бы сделали такое.

Его глаза – горящие, полные восхищения, уважения, искреннего преклонения.

– Вы монгол, хоть и русский! Тогда на капище, потом перед столицей и сейчас – каждый раз вы показывали делами, чего стоите. И в этом мире я не найду человека сильнее, умнее вас.

Меня смутили. Серьёзно. Вот чего-чего, а этого я точно не ожидал. Не так и…

– Отец учил: «Если найдёшь того, кто тебя трижды поразит… Служи ему! Он твой хозяин и проводник. С ним твоё имя запишется в историю».

Мудрый совет. Найти достойного лидера – величайшая удача для воина. Стать частью чего-то большего, чем ты сам.

– А? – выдавил, ещё не придя в себя от удивления.

– Гючюд, мой отец! – продолжил монгол. – Был шаманом, сильным, учил меня! Но я дурак, не смог тогда понять его науку. Он предсказал мою жизнь и сказал, как всё будет и что передо мной появитесь вы! Я не верил… Дурак! Ушёл на войну, и, когда вернулся, он был ранен. Умер у меня на руках со своим предсказанием.

Голос дрогнул на последних словах, тень боли промелькнула в глазах. Старая рана, которая никогда не заживёт полностью.

Предсказание отца, пророчество шамана, встреча с чужеземцем, который трижды поразит. Улыбнулся. Вон оно как… Даже не знаю, что сказать, хотя… Почему бы и нет?

– Жаслан! – встал. – Когда я проникал в твоё тело, то там увидел часть души твоего отца. Он всегда был с тобой и защищал. То, что ты умел из шаманства, – от него.

– Что? – мужик замер. – Он? Он?..

Шок, трепет, надежда. Лицо застыло маской изумления, глаза – широко раскрытые, влажные, рот распахнулся в немом вопросе.

– Наконец-то ушёл дальше, – улыбнулся. – Он оставил свою силу тебе. Теперь ты полноценный шаман. Просил передать, что всегда гордился тобой и верил в тебя.

Чуть добавил от себя. Уверен, что его отец так бы и сказал. Слова утешения, надежды, наследия – отец защищал его всё это время. Теперь передал свой дар, завершил свою миссию, обрёл покой.

Монгол заплакал. Слёзы – крупные, неудержимые – потекли по щекам, плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Сильный воин, опытный охотник. Сейчас – просто сын, оплакивающий отца.

Да уж… Вот не ожидал, что в этой дипломатической миссии получу такого человека к себе. Клятва души и крови… Нужно очень верить в меня. Истинная преданность, абсолютная верность. Не из страха, не из выгоды, а из искреннего восхищения и уважения.

– Господин! – впервые обратились ко мне так. – Вам нужно вернуться в своё тело. Даже мой отец не рисковал надолго и далеко путешествовать.

Забота в голосе, искренняя тревога.

– Знаю! – кивнул. – Но пока не вижу способа.

Горькая правда. Связь с телом – всё слабее. Нить истончается, скоро порвётся совсем, и тогда…

И тут меня накрыло, в глазах потемнело. Мир схлопнулся в точку – резко, без предупреждения. Сначала сужение поля зрения, потом чернота по краям, наползающая к центру, наконец – полная темнота.

Звуки приглушились, словно через воду, растянулись, замедлились. Слова Жаслана не смог разобрать.

«Павел! – закричал хан. – Тебе нужно вернуться!»

Голос Тимучина – оглушительный, раскатистый, будто гром среди ясного неба, – вибрировал не только в ушах, но и в костях, в крови, в самой сущности.

«Да что ты говоришь?» – хмыкнул в ответ.

– Господин! – затряс меня Жаслан, и я на мгновение вернулся. – Вы тут? Вы меня слышите?

Сука, да что ж вы орёте оба? Будто кто-то сжимает меня в кулаке и выдавливает душу наружу. Тело принца отторгало чужую душу. Голова раскалывается и хреново, сфокусироваться не могу. Попытался прикоснуться к своей душе. Она… горела? Тут сложно наверняка что-то сказать, но ей не очень. Преуменьшение века! Душа агонизировала, разрывалась между телами, истончалась с каждым мгновением. Ещё немного, и не останется ничего.

Варианты? Варианты? Мозг пытался работать на полную катушку, но из-за тела, души это не получалось. Мысли – заторможенные, вязкие. Логические цепочки рвутся, не достигая конца. Выводы ускользают, не успев оформиться.

Зато у меня получилось увидеть на своей душе знаки. Метки – разноцветные, пульсирующие, отпечатки всех сущностей, с которыми соприкасалась душа. Демон – багрово-чёрное клеймо, пульсирующее злобой. Зло – ледяной след, холодный даже на расстоянии. Рухи – серебристые нити, вплетённые в ткань души. Хан – золотистое сияние. Каждая метка – часть меня, изменение, эволюция. То, что делает душу уникальной.

Меня выбросило из тела, словно из катапульты. Рывок, и сознание вне. Парит, наблюдает со стороны.

Тело принца безвольно обмякло на стуле, глаза закатились, рот приоткрыт в беззвучном крике. Жаслан поддерживает, трясёт, зовёт его.

Вернулся в единственное место, где у меня был шанс, – пространственное кольцо.

«Не вздумай возвращаться в тело, когда тебя долго не было и оно далеко!» – кричал хан из диска.

«И что ты предлагаешь делать?» – спросил я, сдерживая совершенно другие слова.

«Я не знаю! Не знаю!» – нервничал Тимучин.

Впервые услышал растерянность в голосе древнего правителя. Бессилие, неуверенность.

Оглядел своё кольцо: «Думай! Думай!»

Предметы – множество: оружие, артефакты, зелья, монстры, жёны, Лахтина, Изольда – они меня не чувствуют, не видят. Диск с душой хана пульсировал всё сильнее. Красные, золотые прожилки заполнили поверхность.

И тут я заметил кое-что светящееся в моём пространственном кольце, помимо диска.

«А что если попробовать туда?» – мелькнуло в голове.

Безумная идея, последний шанс. Спасение или окончательная гибель? Узнаем сейчас.

Глава 6

Сосредоточился на том, что мигало. Мигало настойчиво, ритмично, пульсировало в такт с моими мыслями. Свет и тьма, свет и тьма – завораживающий ритм. Словно маяк среди шторма, среди хаоса, который окружал меня.

Я напряг последние силы, ведь тьма давила, сжимала, выдавливала из меня жизнь. Прикоснулся к диску – пальцы будто прошли сквозь него, ощущение нематериальное, эфемерное. Одновременно дотронулся до объекта. В душе возникло чувство соприкосновения с чем-то древним, мощным, несущим в себе отпечаток давно ушедшей жизни.

Тут же достал его из пространственного кольца. Действие – инстинктивное, будто рука двигалась сама по себе. Предмет отозвался холодом – гладкость полированной поверхности, лёгкая вибрация, идущая откуда-то изнутри.

Душа принца переместилась обратно в своё тело. Я видел это, но не глазами, чем-то другим. Серебристая нить тянулась от диска к лежащему телу. Быстрое движение, как вспышка, и нить исчезла. Завершённый круг, возвращение домой. Должно… Должно что-то произойти. Должна и моя душа переместиться.

Меня же накрыла тьма – непроглядная, густая, как смола. Я тонул в ней, погружался всё глубже. Но что-то держало, не давало раствориться в этом ничто.

Попытался открыть глаза: ничего не получилось. Веки – словно каменные плиты, неподъёмные, неподвижные. Нет, не так. Их просто… нет? Есть ли у меня вообще веки? Есть ли глаза?

Ещё одна попытка. Усилие воли, концентрация на единственной мысли: «Открыть. Глаза». Словно ржавый механизм со скрипом, у меня это вышло. Не плавное движение живых тканей, а… что-то другое – механическое, тяжёлое, непривычное.

Я на кухне. Обстановка знакомая: деревянный стол, лавки, очаг, слабо тлеющие угли, запах трав и специй в воздухе. Но запах ли? Я его словно… знаю, вот только не чувствую.

Вон Жаслан с хунтайжи. Монгол облегчённо вздыхает, значит, принц жив. Выражение лица охотника отражало смесь облегчения и недоверия. Лоб прорезали морщины, губы сжаты в тонкую линию. Руки чуть подрагивают, выдавая нервное напряжение. Он придерживает хунтайжи, чья голова безвольно свесилась на грудь. Принц дышит ровно, спокойно, будто спит.

А что касается меня, то я неподвижен, как статуя. Нет, не «как статуя», я и есть статуя. Это осознание обрушилось внезапно, будто удар молота. Попытался посмотреть на себя, но шея не повернулась. Только взгляд мог перемещаться – странное, чуждое ощущение, словно моё сознание парило в каменной тюрьме, способное лишь наблюдать.

Так, как тут у нас работает управление? Новое тело не реагировало привычным образом. Будто разница между желанием пошевелить рукой и самим движением исчезла, растворилась в пустоте. Я отдавал команды, но ничего не происходило, мысленные приказы не фурычат. Попробовал представить движение в деталях – согнуть палец, повернуть запястье, поднять руку. Ничего. Каменная плоть оставалась неподвижной, равнодушной к моим усилиям, словно пытаешься сдвинуть гору одной силой мысли.

Беспокойство начало медленно заползать в сознание. Холодными щупальцами оно обвивало мысли, нашёптывая: «А что, если ты застрял здесь? Навсегда? Каменный саркофаг для живой души? Вечность неподвижности, вечность тишины…»

Нет! Отбросил эти мысли. Думать, анализировать, действовать!

«Тимучин!» – позвал хана. Мысленный голос «прозвучал» громче обычного, словно эхо в пустой пещере.

«Ты жив?» – удивился старик. В его тоне смешались облегчение и искреннее изумление.

«Не дождёшься, – хмыкнул, хотя на самом деле никакого хмыканья не было. Странно осознавать эти привычные человеческие жесты, которые теперь существуют только в воображении. – Я тут, кажется, нашёл временное решение для своей души, но что-то как-то не очень».

Преуменьшение века. «Не очень» – это будто назвать ураган «небольшим ветерком». Я заперт в каменной глыбе без возможности двигаться, говорить, чувствовать. Только мысли и зрение – вот и всё, что у меня осталось.

«Куда ты поместил свою сущность?» – в этом вопросе прозвучала неподдельная заинтересованность. Профессиональный интерес шамана, столкнувшегося с новым, неизведанным явлением.

И я ответил, причём честно. Тишина в ментальном пространстве казалась осязаемой, плотной, словно туман над рекой на рассвете.

«Безумец! – хан назвал меня так. Но в этом слове не было осуждения. Скорее, уважение, граничащее с восхищением. – Ты ещё больший безумец, чем я. На такое бы никогда не решился. Вот это у тебя воля к жизни».

Я почти физически ощутил, как он качает головой. Странное чувство – воспринимать эмоции существа, не имеющего физического тела, находясь в теле, которое не способно чувствовать.

«Хватит меня нахваливать! – оборвал его. Сейчас не время для комплиментов. – Делать что?»

«Ты думаешь, шаманизм – это точная наука? – заворчал хан. Его голос в моей голове звучал раздражённо, но под этим раздражением я чувствовал замешательство. – Многие предположения, основанные на собственном опыте и опыте других, и то, что ты сделал… Я даже не подозревал, что так можно».

«Ну спасибо! – попытался улыбнуться. Мышцы, которые должны были растянуть губы в усмешке, не существовали. Была лишь идея улыбки, намерение, но не само действие. – Помог…»

Ладно, значит, будем сами разбираться. Великий шаман оказался бесполезен. Чего и следовало ожидать: когда тебе нужна помощь, рассчитывать можно только на себя.

Попытка выпустить магию ни к чему не привела. Тут отсутствует источник, а моя душа словно в клетке запечатана. Привычное ощущение энергии, текущей по телу, исчезло.

«Так, а если потянуться душой? – новая идея мелькнула в сознании. – Если магия не работает, возможно, сама душа сможет двигаться внутри каменной оболочки?»

Я сосредоточился, представляя, как моя сущность скользит внутри статуи, будто рука в перчатке.

Меня просто швырнуло в другое место. Ощущение мгновенного перемещения – резкое, дезориентирующее, словно мир вокруг сместился на несколько градусов, а потом снова встал в то же положение. Зрение изменилось: теперь я вижу комнату под другим углом, с другой высоты.

Глянул туда, где был. Моя предыдущая позиция – там, где я «висел, стоял, находился» секунду назад, – теперь светилась.

Кажется, это и есть способ. Сущность устроила вояж по моей задумке. Странно, очень странно. Словно я отдал команду, но сам переместился, а каменное тело выполняет приказ с запозданием, инерционно. Как марионетка, которую дёргают за ниточки, только ниточки – это следы моей души внутри камня.

Вернулся на место и… Да, рука со скрипом поднялась. Скрежет камня о камень – неприятный звук, резкий, царапающий. Если бы у меня были уши, я бы поморщился, но сейчас мог лишь констатировать факт: звук есть, и он неприятный.

Жаслан тут же вскочил с оружием наготове. Движение было молниеносным, профессиональным. Рука уже сжимала рукоять кинжала, направленного на меня. Ноги расставлены для устойчивости, взгляд – цепкий, оценивающий угрозу.

– Тихо! – мой голос был похож на рык. Низкий, раскатистый, нечеловеческий звук, исходящий из каменной глотки. Удивительно, как вообще статуя могла издавать такое. – Это я…

Прозвучало жутко, словно демон из преисподней решил поговорить с живыми. Каждый слог давался с трудом – губы двигались медленно, тяжело.

– Господин? – глаза охотника округлились. Зрачки расширились, лицо побледнело. Он явно не ожидал, что статуя заговорит. – Вы? Я думал… думал…

– Рано хоронишь, – хмыкнул в ответ. На этот раз звук получился более естественным. Я начинаю привыкать к новому телу, к его особенностям и ограничениям.

Так, теперь вторая рука. Снова движение души, снова скрип, звук получился громче первого. Плевать! Нога, затем ещё. Постепенно, медленно я заставлял каменное тело подчиняться. Каждое движение требовало колоссальной концентрации, будто учился ходить заново, только в теле, весящем в десятки раз больше человеческого.

В итоге я смог относительно двигаться. Чувствовал себя куклой на шарнирах: каждый шаг – механический, неуклюжий.

Подошёл и посмотрел на себя. Зеркало висело на стене – простое, немного мутное, в деревянной раме. Но этого хватило, чтобы я увидел своё новое обличье.

– Твою мать… – пробасил.

На меня смотрела двухметровая каменная статуя Топорова. Именно этот сосуд я решил занять, на нём была метка моей души.

Серая, грубо высеченная фигура человека. Черты лица – стёртые, размытые, но всё ещё узнаваемые. Пустые глазницы, в которых теперь горел огонь моего сознания. Каменные губы, из которых вырывался мой голос. Тяжёлые руки, плечи, покатый лоб – всё из камня, всё неживое, но каким-то чудом подчиняющееся моей воле.

Почему-то показалось, что я смогу занять его тушу. И оказался прав. В этот момент почувствовал что-то вроде гордости. Сделал невозможное: обманул смерть, выкрутился из, казалось бы, безвыходной ситуации.

Вот только видок… Голем Магинский! Записываем в моё досье возможностей. Очередной странный, необычный навык, который может пригодиться в будущем. Или не пригодиться, кто знает?

– Вы статуя? – спросил Жаслан. В его голосе смешались ужас, благоговение и любопытство. – Как?

– Шаманизм – наука неточная, – ответил я словами хана. Эта фраза показалась мне удачной. Она объясняла необъяснимое и при этом звучала загадочно, словно сам прекрасно понимаю, что произошло.

В душе не представляю, если честно. Главное – я жив, а сейчас нужно действовать, планировать, думать.

Монгол осторожно приблизился ко мне, протянул руку. Его пальцы коснулись каменного плеча, скользнули по шероховатой поверхности. Взгляд – изучающий, недоверчивый. Он не мог поверить в то, что видел своими глазами.

– Завязывай меня трогать! – рявкнул на мужика, который гладил края статуи.

Ощущений – ноль. Я видел, как его пальцы касаются камня, но не чувствовал прикосновения, словно наблюдал за происходящим со стороны. Странное, отчуждённое ощущение. Тело есть, но оно… не моё, не живое. Просто оболочка, в которой заперта душа.

«Да уж, в таком состоянии к барышням за развлечениями лучше не ходить», – мысль вызвала усмешку. Ну, хоть чувство юмора не потерял. Хотя, надо признать, перспектива застрять в этом теле надолго не радовала. Все удовольствия жизни, все физические ощущения исчезли, осталась лишь цель – выжить, вернуться в своё тело, продолжить путь.

Ладно, план и действия. Нужно собраться, сосредоточиться. Если я смог переместиться в статую, значит, смогу вернуться и в своё тело, только нужно добраться до него. А для этого необходимо выбраться отсюда, из города, и попасть в лагерь джунгаров.

– Как хунтайжи? – спросил я.

Это важная фигура в моём плане, и мне нужно, чтобы он выжил.

– Плохо. Ваши зелья спасли его, – покачал головой Жаслан. Лицо монгола стало серьёзным, сосредоточенным, – но до полного выздоровления… далеко. Он не может вытерпеть ту боль, которая сейчас есть, и до сих пор без сознания.

– Это место надёжное? – я осмотрелся ещё раз. Обычный дом, ничем не примечательный. Но насколько он безопасен для раненого принца, особенно с учётом того, что происходит в городе?

– Да! – кивнул в ответ Жаслан.

– Значит, оставляем его пока тут, – дал приказ. Решение было принято мгновенно. Тащить с собой бессознательного хунтайжи слишком рискованно. – Вот!

На моей ладони появились бутыльки и, сука, треснули тут же. Стекло не выдержало давления каменных пальцев. Жидкость растеклась по полу, наполняя воздух резким запахом трав и алхимических составов. Чёрт! Контролировать силу в этом теле оказалось сложнее, чем я думал.

Подошёл, хотя правильнее будет сказать «проскрипел» до стола и выложил туда новую порцию зелий. На этот раз действовал осторожнее, представляя каждое движение заранее, контролируя силу сжатия пальцев. Бутыльки удалось извлечь из пространственного кольца без повреждений.

– Скажи, чтобы постоянно поили, – кивнул на стекляшки. Наклон головы вызвал новый скрежет камня. – К утру или обеду придёт в себя.

Жаслан подхватил хунтайжи и вынес из кухни, забрав с собой бутыльки. Его движения были осторожными, бережными, он обращался с принцем, как с хрупкой драгоценностью.

Думал сесть, но отказался от этой идеи – слишком рискованно. Стул вряд ли выдержит вес каменной статуи, да и процесс сидения в этом теле представлялся сомнительным удовольствием. Сгибание коленей, которых на самом деле нет… Нет, лучше постою.

Голем-рух… Как бы использовать это сочетание для себя? И не только сейчас, но и потом.

Вернулся монгол, продолжал пялиться на меня. Его взгляд – смесь любопытства, опаски и уважения. Он явно не мог привыкнуть к мысли, что говорит с ожившей статуей.

– Уходим! – сказал я.

Мы вышли через заднюю дверь дома. «На улице меня встретил прохладный ветер, который забирался под одежду и морозил кожу. Поток воздуха метал волосы, и они хлестали по лицу. На коже проступили мурашки», – хотел бы я так сказать, но абсолютно ничего. Ноль человеческих ощущений. Камень не чувствует, статуя не ёжится от холода, не подставляет лицо ветру, не вдыхает запахи ночного города. Для меня это всё – лишь визуальные образы, картинки без тактильного подтверждения.

Город вокруг нас дышал тревогой: тёмные улицы, тусклые огни в окнах, редкие прохожие, спешащие укрыться в своих домах. В воздухе висело напряжение – почти осязаемое, густое, как туман над рекой. Где-то вдалеке слышались крики, звон оружия. Отблески пожаров окрашивали низкие облака в кроваво-красный.

Ладно, работаем с тем, что есть. Сложно двигаться, когда не чувствуешь своё тело, но я быстро приспосабливался.

– Мне нужен плащ, – повернулся к Жаслану. Движение вышло резким, дёрганым.