Текст книги "Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»"

Автор книги: Артем Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Глава 16

Москва, Рождественский бульвар, дом 9, квартира 12. 24 августа 1941 года. 14:03.

– Проходи, Пал Анатольевич! – хозяин квартиры сделал шаг в сторону. – Давай сразу на кухню, я обедаю. Ты сам-то как, будешь?

– Я? Да буду, пожалуй… – После недолгих раздумий, Судоплатов все-таки решил, что лишние четверть часа погоды не сделают, а лопать всухомятку уже изрядно надоело. Фуражка заняла свое место на полке возле вешалки, а оба мужчины зашагали по полутемному коридору.

– С чем пришел?

– Поговорить нужно.

– Естественно! – послышался негромкий смешок. – Я бы сильно удивился, если б ты на обед заглянул.

– Вера дома?

– Нет.

– Что стряслось, что ты меня в наркомате дождаться не мог?

– Сейчас узнаешь. – Судоплатов сел на стул и машинально огляделся. Как всегда, квартира Зарубиных радовала глаз своей разумной, можно даже сказать, изящной обстановкой. Мебель простая, но хорошо сделанная, без той разномастности, что была свойственна многим жилищам. – Василий, Брайтенбах – твой контакт?

Павел отметил, что, несмотря на всю выдержку, хозяин квартиры, в этот момент наливавший ему половником домашнюю лапшу из большой супницы, чуть заметно дернул плечом.

– Сам знаешь, что мой.

– А «Корсиканец» со «Старшиной»?

– Паша, извини, конечно, но вопрос идиотский! – Оба собеседника занимали одну и ту же должность заместителей начальника 1-го Управления НКВД, так что тут хозяин был прав.

– Василий, не кипятись, а дослушай. Во-первых, Германия и Европа – твоя вотчина, а я к большинству дел по этому направлению касательства не имел. Во-вторых, по нашей, – он выделил голосом слово, – линии пришла информация, что возможна компрометация и Брайтенбаха, и остальных.

– Как? – только поставивший перед Судоплатовым тарелку Зарубин нервно поправил очки. – От кого инфо?

– Наш человек сообщил, что люди Мюллера перехватили несколько шифровок от «Корсиканца». И даже создана специальная группа.

– Не может быть! Мы в последнее время ничего от него не получали! Врет ваш источник!

– Вася, я сказал – не кипятись! Наш человек сообщил, что рация «Корсиканца» просто не добивает, и я в этом вопросе с ним согласен.

– Допустим! – Зарубин сел напротив гостя. – Но что у вас за источник, если он знает такие подробности про наших людей в Германии? Это не сам Брайтенбах на вас вышел? И почему на вас?

– Вася, то, что я сейчас расскажу, должно остаться строго между нами. Фитину я материал, естественно, передам, но официально… А мне сейчас от тебя совет нужен.

– Говори.

– Есть у нас группа. Хорошая. Даже очень. Но ни я, ни Леня, ни даже Яша никого из них не знаем. Официальные запросы тоже ни хрена не дали.

– Их инфо проверяли?

– Сто тыщ раз. Все подтверждалось. Да ты сам, наверное, наши запросы видел.

– Это про Канариса, что ли?

– Угу.

– А во 2-м Управлении что говорят?

– То же, что и кадры, – ничего.

– Ты, товарищ старший майор, давай похлебай горяченького пока и сообрази, что ты точно мне хочешь сказать, а я пока твою цидульку нашим отправлю.

– Так я ж оттуда. Сам хотел тебе передать, ну и покалякать по-свойски.

Зарубин молча протянул руку.

Павел достал из внутреннего кармана кителя конверт и положил его на стол.

На несколько минут установилась тишина, нарушаемая лишь звяканьем ложки о тарелку.

– Впечатляет, ничего не скажешь, – нарушил, наконец, тишину заместитель начальника Разведывательного управления. – Точно, емко! Кто их контакт?

– Если в целом, то я, а так – никто.

– Паша, так не бывает. Что, вот так взяли и появились из ниоткуда?

– Вот так и появились. Внезапно и из ниоткуда.

– Ну хоть кто-нибудь с ними общался лично?

– О, это конечно! Без этого – никуда. Все чин по чину, направили, проверили…

– И?

– А ни хрена это не дало. Как думаешь, Василий, много может лейтенант накопать, когда общается с майором, который к тому же все время в сторону Лубянки кивает?

– Поточнее можешь рассказать?

– Да и нечего тут рассказывать – фигуранты чуть что, так сразу: «А об этом вы у Пал Анатольевича поинтересуйтесь», или, того хлеще: «Лаврентий Павлович разрешит – все вам сразу и выложим».

– По-детски как-то… – Зарубин потеребил мочку уха. – Чай будешь?

– Буду. А по-детски или нет, но сработало. Особенно когда непонятливым ствол в нос сунули. Цанава к ним своего человечка сунуть попробовал, так его и без пистолета чуть под расстрел не подвели.

– А от меня ты что хочешь-то? – Хозяин поставил перед Павлом стакан в массивном подстаканнике, украшенном царскими орлами, и заварочный чайник, судя по росписи, сделанный в Китае.

– Они просят эвакуацию, и я хочу понять, не ловушка ли это?

– Эвакуацию? Откуда? Европа?

– Нет. Могилев.

– Ну так чего думать – пусть выходят.

– Они захватили немецкий радиопеленгатор и два чемодана документов и просят вывезти их на самолете.

– Ну так вывози! Заодно все вопросы по личностям отпадут!

– А если ловушка?

– Ты, Пал Анатольевич, как та гимназистка, прости уж за нелестное сравнение! Если я правильно понял, вы их информацией активно пользуетесь, верно?

– После проверки!

– И как?

– Что – как?

– Проверка помогает?

– Ну…

– Паша, не крути мне мозги! Пользуешься ты ими. И как опыт подсказывает, половину инфо пускаешь, как пришедшую из других источников. Потому что я вижу – ты им веришь! Так что отправляй самолет, мой тебе совет.

Черкесу

Необходимо выяснить, в каких странах и какими фабриками производятся складные инструментальные наборы, представляющие из себя пассатижи с вмонтированными в рукоятки инструментами: ножи, пилки, отвертки.

Иштван

Сказать, что нам повезло, – практически не сказать ничего. Немцы фактически перехитрили сами себя. Это стало понятно, когда мы пересчитали трупы, оставшиеся на поле боя. Сорок два. Да если бы они, забив на стратегию и хитрые подходцы, банально навалились всей толпой, то могли бы нас повязать совсем без стрельбы! А они разделились и полегли почти все. Даже проспавшие передовой отряд дозорные отличились – Мишка с Семой, завидя едущий на грузовике основной отряд, подпустили их метров на шестьдесят, а потом врезали из двух пулеметов! Дали так, что большинство врагов даже из кузова вылезти не успели – так и лежали кучей. Впрочем, обвинять ребят, что врагов проворонили, – дело нехитрое. Важнее понять, как фрицы подобраться сумели? Да и это, по большому счету, к первоочередным задачам не относится – способов скрытно выйти к нужному месту я навскидку с пяток придумаю.

Проникших же в деревню покрошили мы с Сашей и подоспевший Несвидов. Он-то как раз отсек тех, кто прорывался к сельсовету. Чем фактически спас меня, ведь после смерти Бродяги я впал в полную прострацию. Минут двадцать, не меньше, стоял на коленях рядом с телом, пока пришедший Емеля водой не окатил.

Да и сейчас я, признаться, не в самом адекватном состоянии. Вот сижу и к пленному идти опасаюсь, поскольку есть подозрения, что не сдержусь и на второй минуте допроса убью гада на хрен! Вот и приходится сидеть на лавочке, изображая глубокие раздумья, и курить, уж не скажу какую по счету, сигарету.

Я сижу, а мужики бегают, даже Сема, получивший шальной рикошет в ляжку, только что прохромал мимо, нагруженный трофейными стволами.

«Хватит! Ты еще разревись, слюнтяй! Как же, как же… друга убили. Вставай, а то еще немного погорюешь и не заметишь, как всех остальных тоже положат!» Понятно, что уговаривать самого себя всегда легче, как-никак хорошо собеседника знаешь…

– Тащ старший лейтенант! – Вынырнув из рефлексии, я понял, что Емеля уже не в первый раз пытается привлечь мое внимание.

– Слушаю тебя, сержант, – я отбросил окурок.

– Разрешите еду у местных забрать! Собрали, что могли. Копчушечка, сало, сухари. Игнат говорит, что на пару недель нам хватит.

– Кто говорит? – Никого с таким именем я вспомнить не мог.

– Да мужик, что нам обед привозил. Помните?

– А, этот? Прическа у него, еще как у Тургенева, да? – Дядька отличался на редкость незапоминающейся внешностью, так что прическа, как на портрете классика в хрестоматии по литературе, была единственной приметой, которую я запомнил. – А как ты с ним разговаривал? – Взгляд, брошенный на меня сержантом, сказал куда больше любых слов! По крайней мере, сомнение в моем умственном здоровье я там точно прочитал. Впрочем, и исправился я быстро: – По ходу, вся деревня уже знает, так?

– Ну вся не вся, но кому надо – знают.

– Ясно. Емель, через сколько мы отсюда убраться сможем?

– Ну, ежели за жратвой не ходить, то минут через двадцать вполне. А ежели ходить, то через час.

– Не, иди! Я пока немца разговорю. Хочу, понимаешь, знать, чего нам ожидать в ближайшем времени. Сема! – Я рывком поднялся с лавки. – Сема! Еще две ходки сделаешь и в школу приходи, штабное барахло собрать поможешь.

– Понял! – донесся из-за «ублюдка» ответ.

В классе на первом этаже, где мы оставили пленного лейтенанта, все окна оказались закрыты. Не знаю, какой в этом смысл, если «пациент» все равно пристегнут к учительскому столу наручниками, но духота в помещении стояла нереальная, да еще и пованивало изрядно.

«Раны по такой жаре воспалились! – мелькнула мысль, мгновенно, впрочем, сменившаяся другой: – Да пусть хоть весь целиком сгниет, падла! Зря только морфий на него потратил…» – но мысленное ворчание было не больше, чем самонакачкой перед допросом, поскольку, не вколи я пленнику наркотик, разговаривать с ним было бы попросту не о чем.

– Итак, лейтенант, мне кажется, что настало время вам ответить на несколько вопросов!

Несмотря на крайне непрезентабельный вид, полицейский скорчил гримасу, должную, по его мнению, означать его ко мне полное презрение. Вышло абсолютно неубедительно – очевидно, мешали мелкие детали вроде синюшного следа от моего каблука на лбу, замотанных кровавыми бинтами простреленных ног и мокрой от пота формы.

– Вы, безусловно, можете молчать. – Пододвинув стул, я уселся на него верхом. – Минут пять – больше, извините, у меня времени нет. И кстати, я не буду обещать вам невыполнимого. Как вам должно быть понятно, отпустить вас при всем желании я не смогу.

– И на что же мне рассчитывать? – Особого вызова в голосе пленника не было.

– На быструю и легкую, а также безболезненную смерть. Иногда это тоже немало.

– Воды дайте, – хрипло попросил лейтенант.

Взяв с одной из парт немецкую флягу, я подошел к нему. О развязывании рук речь, понятное дело, не шла. «А мне бы ты вряд ли такую услугу оказал, хотя как знать, может, и по-другому все вышло?» Немец жадно пил тепловатую воду, пока, наконец, не мотнул головой, показывая, что напился.

– Перед тем как ответить на ваши вопросы, я хочу, чтобы вы ответили на один мой.

– Хорошо. Спрашивайте.

– I’m just curious what are you doing here – at the heart of Russian wastelands? [96]96
  Мне интересно, что вы делаете здесь – в самом сердце русских дебрей? (англ.)


[Закрыть]

– If I were you I’d better start thinking about my own future, [97]97
  На вашем месте я бы больше заботился о собственном будущем. (англ.)


[Закрыть]– машинально ответил я. Черт! Он же купился! Или, вернее, мы друг друга «выкупили».

Дело в том, что для борьбы с русским акцентом я избрал тактику замещения, стараясь выговаривать слова с английским произношением. Не особо увлекаясь, конечно, но результат – налицо.

– Если вы не против, мы могли бы разговаривать на вашем языке, – по-прежнему на английском сказал полицейский. – Ваш немецкий неплох, но все же…

– Почему вы приехали сюда? – Отдавать инициативу в разговоре я совсем не собирался, но предложением перейти на более удобный язык воспользовался.

– Мы в Большом Запоточье встретили местного бургомистра, который рассказал про вашу группу.

– Так и сказал: «У меня в деревне шпионы живут?» – я усмехнулся.

– Нет. Он сообщил про немецкий отряд, и я решил проверить. Не так давно были разосланы ориентировки на русских диверсантов, которые могут использовать немецкую форму. Но признаюсь, действительность превзошла все ожидания! СД! Кто бы мог подумать?! Вы кто по званию? А то немного неудобно безлично к вам обращаться.

«Ну вот, опять пытается инициативу в разговоре перехватить. Привычка, наверное…»

– Лейтенант! – Я навис над сидевшим на полу пленным так, что ему пришлось запрокинуть голову – крайне неудобное, надо сказать, положение. Да и солнце из окна ему в глаза било. – Вопросы здесь задаю я. Для большей убедительности могу вас пару раз пнуть, но не думаю, чтобы это было так уж необходимо. Почему вы сразу не оцепили деревню?

– У меня не было уверенности, что вы – не обычная группа фуражиров. Поэтому и вошли вначале только мы с вахмистром и автоматчиками.

– Почему так быстро подошло подкрепление? – жестом остановив его, задал я следующий вопрос.

– Примерно половину солдат мы выдвинули пешим порядком и спрятали за домами в тех сараях, что стоят на поле между деревней и лесом. Остальные обязаны были выдвинуться на машинах при получении сигнала. Таким образом, и дороги блокировали. Кроме, конечно, той, что ведет на север через железную дорогу.

– Сколько вас было всего? Какой был сигнал? У вас была радиосвязь?

– Всего нас было пятьдесят три человека. Для группы непосредственной поддержки сигнал мы подали сразу, как попытались вас арестовать. Один из наших махнул рукой – его видели в окно. А они, в свою очередь, просигнализировали тем, кто был на технике. Машина с рацией должна была оставаться в лесу. Пеленгация ведется практически непрерывно.

– Fuck! – Переходить на русский, чтобы выругаться, времени не было. Метнувшись к окну, я врезал по раме, распахивая ее. – Зельц! Ко мне! Пулей! – «Идиотище! Имбецил! В соплях запутался, а о том, что у немцев связь должна быть, не подумал! Тебе, дебилушка, не диверсантом на полставки в немецком тылу скакать, а ясли охранять в тихом фешенебельном районе!»

– You should not worry about radio car. I’m sure they retreat. They’re not insane enough to assault you. One dozen is not able to succeed where four dozens fail. [98]98
  Не беспокойтесь о тех, кто в радиомашине. Я уверен – они отошли. Они не настолько безумны, чтобы напасть на вас. Одна дюжина не преуспеет там, где три потерпели неудачу. (англ.)Британцы традиционно считают не десятками, а дюжинами.


[Закрыть]

– You’d better shut the fuck up! [99]99
  Заткнись! (англ. грубое.)


[Закрыть]– He знаю, знаком ли летеха с американским жаргоном, но понял он меня отлично.

– Что случилось, Арт? – Лешка подбежал, сжимая в руках автомат. Парень уже слегка оклемался после смерти наставника, хотя когда узнал про смерть Саши, плакал навзрыд.

– У этих гадов в лесу была пеленгационная машина и десять человек. Всем тревога! – Развернувшись к пленному, я спросил, на этот раз по-немецки. Дымов хоть с пятого на десятое, но его понимал: – Где должен был находиться пеленгатор?

– Строго к югу от этой деревни. На том берегу реки. Метров четыреста от маленького поселка.

«Это у Загати. – Что и где находится в окрестностях, я помнил хорошо. – Мы как раз оттуда по приезде Загатье в бинокль разглядывали – очень удобная точка. Связисты, наверное, тоже так поступили и, значит, весь бой рассмотрели. Но проверить в любом случае надо!»

– Леха, помнишь, где мы стояли, когда к деревне только подъехали? Берешь Мишку и пулей туда. Только вдоль речки идите – вас под кручей видно не будет – и автоматы прихватите.

– На мотоцикле может?

– Нет! С той точки дорога чуть ли не до середины села просматривается, а немцы уже знают, что мы почти всех побили. По этому берегу на юго-запад до амбара, там речку вброд перейдете и вкругаля к ним в тыл выйдете. Они, скорее всего, уже удочки смотали и смылись, но вдруг смелые оказались? – Я снова повернулся к лейтенанту: – Where the nearest unit you can call for reenforcment is located? [100]100
  Где находится ближайшая часть, к которой вы можете обратиться за подкреплением? (англ.)


[Закрыть]

– Mogilev. – «Что-то слишком быстро он на вопрос ответил, причем сказал вещь настолько очевидную, что от нее за версту подлянкой несет. А впрочем, при любом раскладе у нас пара часов в запасе есть, даже если безопасники могут напрямую выходить на командиров армейских частей, ближайшая километрах в тридцати».

– Давай, Леха, шевели булками! На все про все даю час!

Взгляд со стороны. Тотен

Окрестности села Городище Кличевского района Могилевской области, БССР. 24 августа 1941 года. 21:47.

– Вот фигли некоторые жизнью наслаждаются, пока другие работают? Где честность в этом мире?! – Серегин голос раздался совсем рядом, прямо за стеной амбара.

Пришлось ответить:

– Больше всего, дорогой, меня в этом мире удивляет не несправедливость, а зависть людская! Можно подумать, ты перетрудился!

– Подумать – можно! – разрешил Док, входя. – Но пока мы там стойко переносим тяготы и лишения воинской службы, некоторые штабные – пальцем показывать не будем – валяются на сене.

– Мне положено – я думаю.

«Впрочем, за сегодня всем действительно пришлось побегать: командир словно целью задался такой – умотать всех. Причем Ване с Сережкой досталось поболе других, пожалуй. Может, Саша действительно решил, что пора со „штабных“ жир согнать. Тогда почему меня так рано на покой отпустил?»

– Я и говорю – штабной!

В принципе, языками с Серегой фехтовать можно до бесконечности, но терпения у меня на долгую пикировку никогда не хватало.

– Чего хотел-то?

– Да ничего, скучно стало. – Не знаю, то ли война так на нашего врача повлияла, а может, он раньше просто не мог с нами наговориться после долгой разлуки, но в последнее время и он особой болтливостью не отличается. Максимум через пятнадцать минут словесный понос сам прекращается! А на Открытиях сезона мог ведь и по часу-два длиться…

– Э, ты только не вздумай! – прикрикнул я на него, заметив, что Серега достал из кармана портсигар. – Сено вокруг!

«Интересно все-таки, на какие детали иной раз внимание обращаешь – ребята, которые на боевые ходят, вроде Антона или Саши-Люка, курить стали меньше, а Док почти все время в расположении – и смолит как паровоз. Практически постоянно цигарка во рту. Хотя ему-то что нервничать?»

– А, прости, задумался… – Сигарету он убрал, но портсигар в карман не спрятал. – Как думаешь, скоро прилетят?

– Так ведь не нашли место пока…

– А хрен ли его искать? Вон к западу от села сплошные поля идут. Садись – не хочу.

– Ага, прям в поле, на виду у всей деревни.

– У тебя что, Алик, стеснительность повысилась. Я считаю, что надо резче – сели, погрузились в темпе и улетели.

– Тотен – Фермеру! – в разговор вмешался голос командира из рации.

– В канале!

– Ты про сеанс не забыл, часом?

– Через минуту буду.

Сашу, как и ожидалось, я обнаружил под высоченной липой, росшей буквально в паре шагов от сеновала. Еще полчаса назад на дерево, как самого молодого, загнали Казачину. Антенну натянуть и за окрестностями наблюдать во время сеанса. Хотя хрен он там чего разглядит – к вечеру небо затянули плотные облака, отчего уже сейчас было достаточно темно.

– Пришел? Садись давай, – и командир показал мне на расстеленный на траве брезент. Посмотрел затем на часы и переключил «вертекс» на нужную частоту:

– Бродяга – Фермеру! Бродяга – Фермеру!

Несколько секунд спустя через помехи прорвался далекий голос:

– В канале Арт.

– Как у вас? Прием.

– Хреново у нас. Были атакованы противником в количестве примерно полусотни рыл. Поисковая группа. Отбились. Бродягу убили, Сему ранили. Мы отошли в лес на север – через «железку».

Мы замерли.

– Не понял тебя, Арт. Повтори! – Я заметил, как побелели костяшки руки, в которой Саша сжимал рацию.

– Повторяю: пришла поисковая группа немцев. ГэЭфПэ. Повторяю – Григорий, Федор, Петр. Конкретно по нашу душу – я их старшого порасспросил подробненько. Бродяга в бою погиб. Атаку мы отбили – уничтожено сорок два человека живой силы противника. Проведена эвакуация. Сейчас базируемся в районе точек.

Первым порывом было немедленно вскочить и бежать к машинам. В голове непрерывным циклом ворочались две мысли: «Там же ребята!» и «Старый погиб!»

– Если что, пешком оторваться сможете?

– Вряд ли – барахла слишком много, да и Приходько в ногу, как назло, ранен, – прорвался сквозь помехи голос Антона. Треск, кстати, только усилился, да и на горизонте посверкивало изрядно.

– Понял тебя, Арт! Оставайтесь на месте, мы завтра вернемся. Как понял меня?

– Понял тебя отлично. Отбой.

– Отбой. – Саша аккуратно положил рацию на брезент и принялся в задумчивости теребить кончик носа – есть у него такая привычка. Мешать ему вопросами не стоило, а потому я просто сложил ладони рупором и крикнул Казаку:

– Ваня, спускайся! – «Не хватало еще, чтобы нас молнией шибануло, честное слово!»

– Хреновасто! Ох как хреновасто… – негромко пробормотал Саша, все-таки оторвавшись от размышлений. – Как считаешь, Алик, может, сейчас прямо к парням рвануть? Вот здесь, – он приложил ладонь к груди, – нехорошо ноет. Как бы с парнями еще беда какая-нибудь не приключилась…

Окрестности деревни Загатье, Кличевского района Могилевской области, БССР. 24 августа 1941 года. 22:04.

Треск помех в наушниках стал невыносимым, и я сдернул их с головы. Откинув полог палатки, посмотрел на темное небо, озаряемое частыми сполохами зарниц. «С запада идет! Надо быстрее антенну снимать!» Я не великий спец в электронике, но не думаю, что словить молнию на антенну будет полезным для рации. Удивило лишь то, с какой скоростью надвигался грозовой фронт – еще пятнадцать минут назад, когда я залез в укрытие и начал готовиться к сеансу, небо, хоть и хмурое, грозило максимум небольшим дождиком.

– Леха! Снимай антенну! Бегом! – И не глядя на ломанувшегося к дереву Зельца, я нырнул обратно в палатку.

Не успел! Словно огненным шнуром перечеркнуло пространство перед глазами, и в темноте вспух ослепительно яркий шар. Единственное, что я успел, – закрыть лицо рукой и плашмя сигануть обратно. Уши заполнил странный звук, словно меня завернули в огромный кусок брезента, который рвал в клочья кто-то размером с главное здание МГУ. Странно, но тыльной стороной ладони я действительно ощущал грубую ткань! А вот глаза несмотря на то что были широко открыты, ничего не видели. Я рванулся, больше для того, чтобы сделать хоть что-нибудь, нежели руководствуясь какими-либо разумными мотивами! И… упал на спину!

Чуть в стороне послышался матерный вскрик, а уже пару мгновений спустя меня стали ощупывать чьи-то руки.

«Все как в кошмарном сне, только тактильные ощущения слишком уж реальны», – мелькнула где-то на периферии сознания мысль.

– Антон! Товарищ старший лейтенант! Живой?! Вытаскивай его! Хрен с ней, с палаткой! Режь! – Многоголосый гомон вернул меня в реальность. Снова затрещала раздираемая ткань, но сейчас раз в сто тише.

– Да слезь ты с меня! – рыкнул я на наиболее ретивого, взгромоздившегося коленями мне на живот. – Живой я! Живой! Лешка где? – Несмотря на некоторую идиотичность ситуации, я уже понял, что произошло. Собственно говоря, не такое уж и редкое в масштабах человечества событие – попадание молнии. А вот Дымова стоило проверить – если к моменту пробоя он успел взяться за антенну, то о последствиях думать как-то не хотелось.

– Здесь я! – Голос милиционера донесся справа. – Не успел я, Антон, прости.

Вспыхнул луч фонаря.

Среди местами дымящихся лохмотьев растерзанной палатки я увидел закопченный металлический ящик, еще минуту назад бывший нашей радиостанцией.

«Твою мать! Ну что мешало выползти наружу на минуту раньше?! – Горестная мысль тут же сменилась другой: – А ведь останься я в палатке, могли и не откачать!»

– Здрасьте вам… – печально пробурчал подошедший Несвидов. – И что теперь делать?

– Ты? Сухари сушить! А я пока посмотрю, уцелело ли что-нибудь. – Последнее, впрочем, было скорее благим пожеланием с целью подбодрить личный состав, нежели чем-то иным, – уже отсюда было видно, что молния «проложила канал» как раз через антенну. При том, что тонкой электронике вполне хватило бы и близкого разряда…

«Плохо, конечно. И даже хреново… Но не все потеряно – с ребятами я могу связаться и по „семерке“, а с Москвой можно попробовать говорить по трофейной станции. Уныло и мешкотно, но дедушки наши как-то обходились же без автоматической подстройки по частоте и памяти на двадцать каналов…»

– Значит, так, товарищи! – Хлынувший дождь настроения народу нисколько не поднял, а потому требовалось срочно предпринимать меры пропагандистского характера. – Нечего всем мокнуть! Накрываем это пожарище брезентом, а сами на ночлег устраиваемся. Как известно – сапоги нужно чистить с вечера, чтобы с утра надевать их на свежую голову! Миша! Ты на посту первый! Смена каждые два часа!

Хоть и кажутся порой шутки из будущего дурацкими, но местные их воспринимали вполне доброжелательно – тем более армейские, имеющие отношение к вещам простым и понятным. Вон Емеля моему пассажу улыбнулся – скорее всего, подумал, что кто-нибудь из его бывших начальников вполне мог родить нечто подобное.

«Это вам не „хакерский юмор“ – это свое, родное! Временем проверенное… Завтра надо будет с рациями поковыряться – спец я, конечно, еще тот, но не сложнее же „Винды“…» С такими оптимистичными мыслями и далеко не радужным настроением я добежал до крупповского грузовичка и юркнул под тент. Нащупал сложенные на лавке трофейные одеяла, завернулся и, отдав себе мысленный приказ проснуться через четыре часа, провалился в тяжелый сон. Вот только снилось мне, что я пытаюсь поставить на свой компьютер «двухтысячную» и абсолютно не понимаю, что значат все эти окошечки с буквами…

Минск, улица Артиллерийская, дом 34, БССР. 25 августа 1941 года. 3:42.

Почему-то считается, что сотрудники спецслужб обожают работать по ночам. Прямо хлебом не корми, а дай провести ночь в засаде или за расшифровкой вражеской радиограммы! Ничего подобного – в этих структурах тоже люди служат, которые предпочитают проводить темное время суток в постели, желательно с чистым бельем, а не в грязной подворотне или под кустом где-нибудь в лесу. Именно такой точки зрения придерживался лейтенант Мориц – дежурный по радиоцентру.

Несмотря на то что центр подчинялся 3-му Управлению абвера, ничего романтического или захватывающего в своей службе лейтенант, до войны работавший инженером на одной из радиостанций Гамбурга, не видел. Тем более в ночных дежурствах. Абсолютное отсутствие хоть какой-нибудь романтики и головная боль по утрам. И любимое присловье начальника пункта радиоразведки и контроля радиосвязи гауптмана Маковски: «Из унылых переговоров тыловиков и интендантов узнать можно больше, чем любая Мата Хари накопает!» – нисколечки жизнь не облегчало.

Тем более что в обязанности Морица входил всего лишь надзор за операторами приемопередающих станций и записывающих аппаратов и контроль входящих сообщений своей сети. И если общаться с обслуживающими функ-гераты и магнитофоны ему было просто и приятно (он сам иной раз с удовольствием возился с новейшим и секретным TonS. B1 «Bertha», записывавшим вражеские передачи не на привычную проволоку, а на тончайшую ленту с металлическим напылением), то специалистов-криптографов лейтенант чурался. Впрочем, при обработке «корреспонденции» единственное, что от него требовалось, – безукоризненно соблюдать инструкции и сортировать полученные сообщения в соответствии со стоящими на них грифами. А поскольку шифрованная радиограмма из Могилевского узла связи была снабжена всего лишь пометкой «Срочно» (ну и «Секретно», конечно же, вся переписка разведывательной службы Рейха велась под этим грифом, даже если в документе сообщалось о закупке дров или бумаги), то и отправилась эта бумажка в соответствующую папку, дожидаться утра, когда прибудет облеченный должными полномочиями офицер-шифровальщик. Будить крайне секретного и довольно злопамятного лейтенанта телефонным звонком ради «текучки» Мориц даже не собирался.

Вот если бы пометка была «Особо срочно!» или «Особой важности!», то в данном случае лейтенант, ни минуты не колеблясь и не обращая внимания на положение стрелок на больших настенных часах, поднял бы трубку телефона и вызвал криптографа.

Впоследствии так и не выяснили, кто поставил на шифровку неправильный гриф, из-за которого сообщение об уничтожении оперативной группы попало на стол к бригадефюреру Небе лишь в два пополудни. И хоть начальник айнзацгруппы среагировал максимально быстро, многоступенчатая полицейская структура привела к тому, что обратный приказ пришел в Могилев незадолго до пяти часов вечера, когда личный состав отдыхал после двух «специальных акций». Заполошные сборы заняли у полицейских почти два часа, час из которых потратили на ругань с армейцами, не желавшими выделять сверхлимитное горючее. Соваться в болота на ночь глядя командир оперативного отряда майор Ортман не решился, и в результате к месту уничтожения поисковой группы подкрепление прибыло через два дня.

Опрос местного населения показал, что на подразделение лейтенанта Ауэрса напал крупный отряд русских солдат. Скорее всего одна из частей, выходящая из окружения. По крайней мере и путевой обходчик, и помощник бургомистра, да и почти все немногочисленное мужское население Загатья в один голос утверждали, что нападавшие были одеты в форму Красной Армии. Правда, численность точную никто сказать не мог – от свидетеля к свидетелю она значительно отличалась, и Ортман решил вставить в отчет среднее число – сто пятьдесят человек.

На окруженцев списали и разрушение заправочной емкости и стрелок на железнодорожном разъезде. Угон большей части имевшегося в деревне скота тоже отнесли на их счет. Голодный солдат – дело такое…

Некоторых дотошных следователей смутило малое количество гильз от русского оружия на месте боя, но эту деталь сочли несущественной – слишком часто бродящие по лесам мелкие подразделения русских были почти поголовно вооружены трофейным немецким оружием.

Тела тридцати трех погибших членов группы Ауэрса обнаружили лишь спустя два месяца в восемнадцати километрах к югу от Загатья, на берегу реки Должанки. Убившие их погрузили тела на плоты и просто спустили вниз по течению. Времени прошло много, и опознали полицейских только по нашивкам да пуговицам на мундирах.

Поскольку накануне прошел сильный ливень, погоню по следам посчитали делом бесперспективным, и спустя еще сутки полицейские уехали обратно, напоследок назначив Игната Голованова новым бургомистром.