Текст книги "Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»"

Автор книги: Артем Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

– Что тут стряслось? – Бродяга нарисовался на удивление быстро.

– Местного обходчика добыли.

– Решил все-таки за «железку» взяться?

– Ну не все же курортничать! Да и сам про первую заповедь командира помнить должен.

– Я, Саш, и не спорю. Что Тотен про обстановку говорит?

– Муть и туман. По срокам Гудериан вроде на юга податься должен, а из имеющихся данных хрен поймешь. Да и Гитлер от огорчения мог ту директиву не подписать, а торжественно от нее погребальный костер Генриха запалить.

– Ну, костер мы ему так и так устроили.

– Это точно, – Куропаткин усмехнулся. – Но на охоту сходить охота! Что по поводу местного «бугра» сказать можешь?

– Сука он редкостная. Немцев обожает до визга и мокрых штанишек. Городской, не местный. Какие у него завязки в райцентре есть, сказать пока не могу – всего день стоим.

– Ну, значит, надо и на эту тему железнодорожника этого поспрошать.

– Обязательно! Зови давай! – И Шура-два подвинул стул так, чтобы лицо человека, которого на него посадят, было как следует освещено лучами яркого летнего солнца.

Глава 10

Вспоминает Олеся Ефимовна Мещерякова, заслуженный учитель РСФСР.

Первого немца мы в нашей глухомани увидели в августе месяце… Да, точно, во второй половине августа! У нас в Дубно они и не появлялись до этого, даже когда на Могилев наступали их и не видели. Только нового бургомистра вместо председателя совхоза поставили и дальше на восток покатили. Пару недель вообще все почти как до войны было, разве что радио не играло и где-то за лесом бухало страшно. Ну мы и осмелели, на ту сторону, в Загатье, ходить стали, но сторожко, конечно, родители за нас боялись. А нам и страшно, и интересно. А что вы хотите, молодые да дурные, ветер в голове посвистывает.

Надо сказать, что мы, в общем-то, не местные были, нас так «городскими» и называли. Я же в Минске в педучилище училась, как раз первый год закончился, Дуся Молчанова в Могилеве на фабрике работала, а Галка хоть и жила в Дубно, но той осенью как раз собиралась в Бобруйск ехать, на ветеринара поступать. Так мы втроем все время и держались слегка наособицу.

Числа двадцатого, сейчас точнее и не вспомню, решили мы на ту сторону, в Загатье, сходить и на оккупантов посмотреть. Галка отговаривала, конечно, но все-таки мы ее уболтали, да и Молчанова на дядьку своего сослалась – он у нее человек известный в округе был. Путевой обходчик как-никак. Хотя он-то нас как раз и начал отговаривать, когда мы на станцию пришли. Но кто же в восемнадцать лет старших слушает?

С другой стороны, страху он на нас навел, надо признать. Так что для начала мы решили присмотреться и в Загатье с другой стороны зайти. А что? Тропинки нам все знакомые, а немцу – чужие. Вот и случилось, как в поговорке, где дурная голова ногам покою не дает. Как раз на дороге, что из Долгого в Загатье ведет, нас и перехватили.

Помню, меня тогда удивило, что вроде немцы-то и не прятались, да и исподнее обычно далеко видно, а заметили мы их, когда бежать уже поздно было. Мы поначалу рванулись, конечно, но потом Галя как закричит: «Пулемет!» Так и встали, словно ноги к земле приросли!

А немец, он как раз пулемет этот в руках и держал, улыбнулся нам и на ломаном русском попросил не бежать, а то, мол, ему очень не хочется стрелять в таких красивых девушек.

Деваться нам, сами понимаете, некуда, тем более что из зарослей еще один солдат вышел и точно на ту тропинку, по которой мы пришли.

Вы знаете, несмотря на неожиданность, тогда они мне совершенно не показались страшными! Молодые парни, один, правда, сильно старше нас – лет двадцать пять ему на первый взгляд было. Но ничего пугающего, признаюсь, я не увидела. Обычные ребята – когда к нам в Дубно летом в лагеря красноармейцы приезжали, точно так же выглядели. Наши, пожалуй, и поопрятнее будут. По крайней мере, в майках не расхаживали.

Удивительно, но мы разговорились – уж больно старший немец хорошо русский знал. Слова, конечно, коверкал, падежи путал, не без этого, но все понимал и практически не сбивался. И чего уж тут скрывать, кадрил нас настойчиво – я даже оторопела, когда поняла. Сейчас-то понимаю, дело такое, солдатское, а тогда обалдела…

Москва, улица Горького. 22 августа 1941 года. 14:08.

– Павлуша, давай начистоту! – В машине они с Серебрянским были одни, если не считать водителя, так что на подобное нарушение субординации внимание можно было не обращать. – Мне кажется, что их надо вытаскивать сюда как можно скорее. Как от диверсантов, от них толку в настоящий момент немного – если все, что они наворотили за последние два месяца, хоть наполовину правда, поиздержаться группа должна была сильно. А вот за содержимое их голов я б и ноги не пожалел. Опять же, опыт положительный имеется – этому майору и припасов подкинули, и людей забрали. – По привычке к конспирации старый диверсант при посторонних говорил, не называя ни имен, ни названий.

– Все это так, Яша, спорить не буду. Но и уверенности у меня нет. Вытаскивать, а потом опять забрасывать? Сам же знаешь, большие проблемы с переброской групп в немецкие тылы. Что ни заброска, то либо не туда, либо невовремя. А эти уже там сидят, сеть развернули. ПэЭф устал спасибки нам говорить.

– Да с чего ты про сеть взял, а? Если меня чуйка не подводит – они данные в основном из трофеев и пленных добывают. Ну и маршрутничают [43]43
  Способ сбора разведывательной информации, когда агент проводит наблюдения, передвигаясь по определенному маршруту. Впрочем, маршрутничать могут не только разведчики, но и контрразведчики.


[Закрыть]помаленьку. Судя по этим бумагам, – Яков похлопал по портфелю, в котором покоилась забранная у экспертов «синяя тетрадь», – в том, кто есть кто у немцев, они петрят дай боже! Следовательно, проблем с распознаванием частей у них быть не должно. Черт! – Последнее восклицание к делу не относилось, а вырвалось совершенно непроизвольно, поскольку «эмка» внезапно сильно вильнула, практически встав поперек дороги. Взвизгнули тормоза, но этот звук потерялся на фоне отчаянных матюков шофера.

– Что там?! – вцепившись в спинку переднего дивана, заорал Судоплатов.

– Колесо пробило! – вывернув руль в сторону обочины, прошипел водитель.

– Ну, ерш твою медь! Главная улица столицы, и гвозди разбросаны! ОРУД-то [44]44
  ОРУД – структура в системе МВД СССР (Отдел по регулированию уличного движения), занимавшаяся непосредственно регулированием движения. В мае 1931 г. при управлении РКМ Москвы был образован полноценный отряд регулирования уличного движения – ОРУД. Начальником его был назначен депутат Моссовета Борис Михайлович Соколов, а старшим инспектором – Василий Сергеевич Чугунов.
  ОРУД и ГАИ свели в одну в 1961 г… Но и после объединения сохранялось название РУД-ГАИ.


[Закрыть]куда смотрит?! – потерев плечо, которым он чувствительно приложился о дверцу, посетовал Яков.

Машина действительно встала, не доехав буквально пару десятков метров до площади Белорусского вокзала.

– Сколько менять будешь? – Павел был более конкретен.

– За четверть часа управлюсь, товарищ старший майор.

– Давай, а то на «Динамо» опоздаем. Пойдем, Яков Исаакович, воздухом подышим…

– А что, сегодня на «Динамо» в футбол играют? – в спину командирам спросил сержант госбезопасности.

– Ага, гранатами, – буркнул Серебрянский, вылезая. Футбольным болельщиком он не был, к тому же круговерть войны не оставляла времени ни для каких мирных хобби.

Площадь являла собой разительный контраст с улицей Горького, если на последней, вопреки статусу главной магистрали столицы и соответственно, страны, прохожих было относительно немного, даже, скорее, мало, то перед вокзалом буквально яблоку негде упасть. Доминировал, правда, защитно-зеленый цвет, но перед самим зданием вокзала Павел разглядел и скопление гражданских.

– Пойдем, Яша, глянем, – предложил он спутнику.

– А чего глядеть, бойцов на фронт провожают. Вон, видишь, шпалерами стоят, а родня у вокзала…

– Пошли, пошли… Ноги разомнем, а то нам скоро придется геморрой лечить.

Они дошли до угла, торопливо пересекли улицу, где и остановились. Павел молча разглядывал толпу, от последних рядов которой его отделяло метров пятнадцать. «Насколько же разная у людей реакция! – отметил он про себя, разглядывая лица. – Вот молодой плечистый шатен – на лице широкая улыбка, пилотка залихватски сбита набок. Сразу видно – рвется в бой. Уверен в себе и своей армии. Да еще и головой по сторонам вертит – мол, посмотрите, каков я орел. Рядом угрюмо вглядывается в толпу мужик лет тридцати пяти – сорока. И хоть поблескивают у него в петлицах сержантские треугольники, понятно – этот войне совсем не рад. Знать, понюхал уже пороху… Вот нервно поправляет очки человек с внешностью типичного служащего. Этот, в отличие от предыдущих, внимательно слушает оратора на трибуне. Невооруженным глазом заметно, что все происходящее ему в новинку».

В этот момент выступавший, картинно взмахнув рукой, завершил свое выступление словами из обращения Сталина: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

«Ура!» военнослужащих слилось с невнятными выкриками и аплодисментами гражданских. В воздух взлетели головные уборы, кто-то начал размахивать флагами – все развивалось по сценарию, ставшему за последние месяцы знакомым. Сейчас оркестр заиграет, подумал Судоплатов, покосившись на группу музыкантов, стоявшую поодаль, у эстакады над железной дорогой. Однако он ошибся – совершенно неожиданно над площадью разнеслось слаженное пение:

 
Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой! —
 

выводили хорошо поставленные мужские голоса.

 
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.
 

Нарастающая мелодия словно смыла шум толпы, крики провожающих становились все реже, пока единственным фоном песни не остался слитный топот тысяч ног.

 
Пусть ярость благородная
вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война!
 

– Яша, – облизнув внезапно пересохшие губы, попросил Павел, – дай-ка мне песенник.

Серебрянский от неожиданности мотнул головой – очевидно, песня захватила и его, – молча расстегнул портфель и достал «черную тетрадь». Нет, обложка не поменялась, просто так посчитали более красивым, что ли. И теперь в группе эти два документа сокращенно называли «СТ» и «ЧТ».

На память начальник Особой группы никогда не жаловался и нужную страницу отыскал за пару секунд.

– Вот, полюбуйся! – Раскрытая тетрадь вернулась к Серебрянскому.

– И что? – пробежав глазами текст, спросил Яков. – Вот тебе песня, – кивок в сторону хора, – а вот слова! В чем несоответствие-то?

– Яш, ты бы не спорил, пока не дослушаешь. Вспомни, ты эту песню по радио слышал?

– Нет.

– И я тоже. Значит, новая она, иначе такую вещь давно бы крутили. Пойдем у руководителя певцов спросим! Как его там? Капельмейстер, что ли? – И, пресекая всяческие возражения, Судоплатов зашагал через площадь, постепенно освобождавшуюся от народа. Колонны бойцов уже выходили на перроны, а вслед за ними потянулись и провожающие.

Так получилось, что в своих расчетах он ошибся – оркестр, на который он обратил внимание вначале, за все время так и не притронулся к инструментам, а хор расположился совсем в другой стороне – точно через площадь, между зданием вокзала и бывшей пересыльной тюрьмой. К капельмейстеру они подошли практически сразу после окончания песни, как раз в тот момент, когда грянули трубы оркестра.

– Товарищ старший лейтенант! Уделите нам пару минут!

– Да, конечно, товарищ старший майор! – Если руководитель хора и удивился вниманию высоких чинов из НКВД, то вида не показал.

– Что это за песня? Давно написана?

– Да с конца июня исполняем. А что?

– Точно только два месяца назад появилась? – наседал Судоплатов.

– Конечно! – лейтенант даже всплеснул руками. – Ее же Александр Васильевич и написал! Мы вообще без нот разучивали, точнее – с доски себе в тетрадки переписывали. Текст он в «Красной Звезде» нашел, а музыка его, можете не сомневаться.

– А кто такой Александр Васильевич?

Музыкант чуть не задохнулся от возмущения:

– Как? Да это же наш руководитель, орденоносец и краснознаменец товарищ Александров!

– Спасибо вам, товарищ лейтенант! – поблагодарил старшего лейтенанта вместо Павла Серебрянский и, аккуратно взяв начальника за рукав, повлек его назад, к машине.

– Занятненько, Паша, занятненько… – пройдя с десяток метров, сообщил он. – И что, у тебя есть хоть какие-нибудь сомнения, стоит парней вытаскивать или нет?

Можайское шоссе, Московская область. 22 августа 1941 года. 14:27.

– Все-таки, Коба, почему ты не хочешь признать, что это наши люди уничтожили Гиммлера? – Человек, спросивший это, был одним из немногих, кто имел право на такое обращение к вождю.

– А ты, Вячеслав, как нарком и дипломат, можешь предсказать реакцию союзников на подобное сообщение? С вероятностью ну хотя бы в семьдесят пять процентов?

– По некоторым признакам, англичане уже знают. А реакция… Мне кажется, она будет положительной.

– Эти все знают, да мало понимают. – Сталин отложил ручку и повернулся к Молотову. Тот сидел практически за спиной, и говорить было неудобно. – И мне ли тебе объяснять – догадки и слухи к делу не подошьешь. Кстати, их мнение меня сейчас заботит очень мало. Они сами на ладан дышат. Хоть и пыжатся. Если бы Гитлер не напал на нас, то танки Гудериана сейчас катались бы по зеленым полям какого-нибудь Вэссекса. А вот что сейчас думают за океаном – задачка поинтереснее. Единственный независимый игрок остался. И что у него в рукаве – вопрос вопросов. И кроме их президента, там хватает и других сил. Причем многие открыто стоят на стороне фашистов. Да, нейтралитет они держат своеобразный, вроде как шведы по отношению к Германии, только наоборот. Хотя есть информация, что скрытая торговля ведется. Подставные компании и все такое прочее. И не забывай про деловые интересы! Тот же «Опель» ведь американцам принадлежит, а заводы этой компании чуть ли не половину армейских грузовиков у фашистов делают, если разведка, конечно, нас не обманывает…

– Ты считаешь, что без доказательств нам не поверят?

– Дело не в вере, Вячик, – Сталин покачал головой. – Что бы мы ни сделали, как правы бы мы ни были, они всегда могут повернуть все с ног на голову. Возьмут, к примеру, и обвинят нас в терроризме. Сейчас это не страшно, пока война идет. А потом? После? Тем более что некоторые наши действия в последние годы вполне под подобное определение подпадают. Вспомни, Вячик, к смерти Иудушки нас нельзя было привязать никаким боком, а ведь как их «свободная пресса» разорялась… Доказательств никаких, но русские виноваты. Или разорутся о недопустимости применения «нецивилизованных методов ведения войны», – его губы скривились в ироничной усмешке. – Тот, у кого пушек больше, может не соблюдать законов, сам знаешь… Пока же, насколько мне известно, английские газеты пишут, что Гиммлер погиб при бомбежке.

– Да, это официальная версия немцев.

– И перебить ее мы сможем, только если у нас на руках будут неопровержимые доказательства. А они есть или у Гейдриха, или у «Странников».

– При чем тут Гейдрих? – Молотов недоверчиво поджал губы.

– Конечно, сам он следствие не ведет, но тем не менее номинально руководит всеми специальными службами страны.

– Понятно. РСХА, – мотнул головой народный комиссар иностранных дел. – Ты, Коба, действительно считаешь, что он целиком не контролирует свою свору?

– Уж очень они разные, Вячик. Каждый одеяло в свою сторону тянет, если я правильно понимаю ситуацию. У нас все лучше, цельнее, что ли… Но и то… – Руководитель Советского государства тяжело вздохнул. – Вон с партизанами чего выходит, видел? Военные, госбезопасность, партийные органы… Пономаренко какую бумагу прислал… Так что возникновения свар в гейдриховской своре я совсем не исключаю, – Сталин улыбнулся собственному каламбуру.

– Как успехи Лаврентия в вытаскивании других свидетелей? – Молотов поправил пенсне.

– Пока не справился. Пока… Но обстоятельства явно не на его стороне. Гудериан отодвинул фронт в районе Рославля, рвется к Гомелю, так что от ближайших наших войск до этих «Странников» по прямой две сотни верст.

– Коба, мне тут сообщили по секрету, что Георгий уж очень рьяно ищет их же. – Молотов встал с дивана. – И Пономаренко с его подачи сейчас очень плотно давит на Цанаву. Может, и идейка его со штабом всех партизан оттуда растет?

– Вот как… – Иосиф Виссарионович усмехнулся. – Ну, с Фомича они немного получат. Но проследи, проследи. С этой группой вообще, Вячеслав, загадка на загадке. Тут ко мне даже Власик [45]45
  Власик Николай Сидорович– комиссар ГБ 3-го ранга, руководитель охраны Сталина. Краткую биографию смотри в Приложении 2.


[Закрыть]приходил.

– Зачем? – удивился Молотов.

– Да однофамильца нашел. Одного из этой группы.

– Это кого?

– Окунева.

– Одного же уже нашли. Павел, кажется, зовут.

– Нет, Вячеслав, тот в Дальстрое уже два года как.

– Сидит? – недоуменно поднял брови наркоминдел.

– Вячик! Ну ты-то не уподобляйся! Отделом руководит. А тот, о ком Власик доложил, – в Подмосковье, подсобным хозяйством в управделами ЦК заведует.

– И что, на месте?

– Как штык. В Белоруссии никогда не был.

– А что же Николай встрепенулся?

– Доложил на всякий случай. Перестраховщик. – Неудовольствия в голосе вождя, однако, слышно не было. – В общем, мне кажется, Вячеслав, этот разговор надо на пару дней отложить. С наступлением определимся, Лаврентий еще покопает, вот тогда и поговорим. А сейчас надо определиться, кому зафронтовую работу поручить.

– Так по линии обкомов уже массовость обеспечена, военные, НКВД… Ты сам сказал…

– Массовость массовостью, но есть нюансы, которые мы обязаны учесть. Вот, почитай, – и Сталин протянул собеседнику несколько листов.

Снова поправив пенсне, Молотов быстро пробежал глазами первую страницу, затем следующую…

– Кто автор? – поинтересовался он, прочитав все четыре.

– А ты не догадываешься?

– Эти?

– Совершенно верно. И большая часть этой информации получена из допросов немецких военных и полицейских.

– Выходит, раскрытие любой подпольной нашей сети – это вопрос времени?

– Не любой, Вячик, не любой, а лишь партийной. С некоторыми пунктами сложно не согласиться. Так что я считаю, тут надо хорошенько подумать. Отвыкли некоторые наши товарищи от конспиративной работы, обюрократились.

– Да уж, особенно ситуация с партархивом Минска впечатляет… Но, Коба, я бы все-таки объявил про Гиммлера-то. А что? Берлин бомбим, главного эсэсовца подловили. Резонанс!

– Это все замечательно, Вячик, но успехов на фронте не заменяет. – Глава государства закурил. – Дадим Лаврентию еще неделю!

Город Борисов Борисовского района Минской области. 22 августа 1941 года. 14:40.

– Таким образом, господа, русским удалось парализовать это направление минимум на четыре дня! – Грайфенберг еще раз провел указкой по карте. – Следовательно, возникла не только угроза нарушения снабжения северного крыла группы армий, что на настоящий момент не столь критично, но появилась вероятность возникновения помех развитию наступления в направлении на Великие Луки. Проблема не только в том, что мосты разрушены, но и в том, что скопления войск мешают проведению восстановительных работ, а на упорядочивание движения после ремонта переправ потребуются, по оценкам фельджандармерии, минимум сутки. Хотелось бы также обратить ваше внимание, господа, на то, что если диверсии в районе Зембина можно списать на практически полное отсутствие войск в данном районе, я имею в виду не маршевые пополнения на шоссе, а части охраны, конечно, то взрывы в непосредственной близости от штаба группы армий, на мой взгляд, могут указывать только на две вещи: или минирование было произведено еще до захвата города нашими войсками, или мероприятия по охране коммуникаций совершенно недостаточны! – Сквозь спокойный академизм офицера Генерального штаба отчетливо прорезалось негодование.

– Извините, что вас перебиваю, генерал-майор, – со своего места вклинился в гладкую речь штабиста Небе, – но ситуация, с которой мы столкнулись после начала Восточной кампании, вдребезги разбила все предварительные расчеты! Моя оперативная группа уже потеряла около двадцати процентов личного состава. У подразделений полевой жандармерии эта цифра, насколько мне известно, еще выше. Охранных частей категорически не хватает…

– Если бы вы занимались не охотой на жидов, а тем, что действительно необходимо на текущий момент! – вскинулся начальник штаба.

– Эти сложности нам хорошо известны, господин генерал, – погасил зарождающуюся перепалку сам командующий группой армий. – Нам хотелось бы услышать предложения о возможных путях решения возникших проблем! Ведь, не скрою, повторение подобной ситуации в будущем может внести серьезные коррективы в ход боев. Признаюсь, хотя ничего экстраординарного не случилось, но эти диверсии, особенно в соединении с событиями недельной давности, создают дополнительную нагрузку на службы тыла. Что может сказаться на выполнении директивы фюрера. – Обтекаемость формулировок командующего резко контрастировала с полупаническими высказываниями его подчиненных, и Артур подумал, что тот не зря носит свое прозвище. [46]46
  Гюнтер фон Клюге получил в армии прозвище «Умный Ганс» (нем.der Kluge Hans).


[Закрыть]

– Я понимаю, господин фельдмаршал, и уже сейчас могу сообщить о принятых мерах.

– Мы с удовольствием выслушаем вас, господин генерал-майор.

– Со вчерашнего дня шестьдесят офицеров моей группы направлены на формирование отрядов местной полиции, и уже через несколько дней появится возможность организовать регулярное патрулирование дорог и лесных массивов.

– Разрешите обратиться, господин генерал-майор. – поднял руку молодой офицер. – Оберст-лейтенант Альтволен, господин генерал. Командир отдельного охранного батальона. Насколько мне известно, буквально три дня назад батальон моторизованной полиции попал в засаду. Если мои сведения правильные, он находился в вашем подчинении. Потери были очень велики. – Офицер нервно облизал тонкие губы. – Смогут ли упомянутые вами подразделения из местных полицейских противостоять подобным нападениям?

– Вопрос острый, но тем не менее весьма уместный, оберст-лейтенант. – Небе встал со своего места и вышел к карте. – Дело в том, что упомянутое вами подразделение попало в специально организованную засаду. Причем силы противника существенно превосходили наши. У меня есть основания полагать, что в районе озера Палик действует группировка противника размером примерно с полк. И скорее всего, это регулярные части русских.

– Этого не может быть! – сказал командир 9-й армии Адольф Штраус, а выражение лиц участников совещания показало Артуру, что генерал озвучил общее мнение. – Эта местность была очищена от противника еще месяц назад. У вас есть хоть какие-нибудь доказательства ваших слов?

– Да. Во-первых, уничтожен был не батальон полиции целиком, а только одна рота, правда, вместе со штабом батальона. Но уничтожена, господа, именно уничтожена! – Артур, заметив недоверие на лицах генералов, повысил голос. – Поскольку другого слова для описания потери семидесяти пяти процентов личного состава за пятнадцать минут нет. Они попали в огневой «мешок». Да, безусловно, полицейский батальон значительно уступает в численности и оснащенности армейскому пехотному… Но сто человек за пятнадцать минут, господа! Причем большая часть была вооружена автоматическим оружием, да и пулеметов хватало. – Дав генералам время для усвоения информации, Небе продолжил: – Во-вторых, несколько дней назад в расположение этой загадочной группировки прилетал самолет с востока. Как вы считаете, стали бы русские посылать самолет в подразделение, находящееся под командованием кого-нибудь ниже генерала? И третье – в том районе зафиксирована активная работа радиостанции. Мои эксперты определили, что эта рация схожа по параметрам с теми, что используются в звене «корпус-армия» русских. Так что, по моему мнению, мы имеем дело с остатками какой-то крупной части противника, которая, вопреки сложившемуся шаблону, не пытается пробиться на соединение с основными силами, а, наоборот, активно действует в наших тылах! Не исключена также вероятность, что это воздушно-десантное подразделение. Если мне память не изменяет, у русских таких много.

– Совершенно верно! – согласился кто-то из штабных. – На начало войны разведка насчитала у русских несколько воздушно-десантных бригад численностью около трех тысяч человек каждая.

В комнате установилась гнетущая тишина – сама перспектива того, что в трех десятках километров от штаба находятся сейчас десять батальонов свирепых русских десантников, в то время как наиболее боеспособные части связаны боями в двухстах километрах восточнее, бодрости не добавляла. Слишком для всех памятен оказался недавний прорыв русской конницы от Рославля на запад. Лишь срочно вытребованные фон Боком три дивизии из резерва ОКХ позволили ликвидировать тогда прорыв [47]47
  Конная группа генерал-лейтенанта О. И. Городовикова – полковника А. И. Бацкалевича. Образована 20 июля 1941 г. на Западном фронте. Существовала в период 20.07.41 г. – 07.08.41 г. В состав группы входили 32,43,47-я кавалерийские дивизии и вспомогательные части. Сама группа подчинялась 21-й армии Западного фронта. Участвовала в Смоленском сражении. Вела бои в районе г. Рославль. На рассвете 22 июля 65-й кавполк 32-й кавдивизии внезапной атакой ворвался в Глусск. Затем подошли другие полки. В результате был разгромлен штаб 341-й пехотной немецкой дивизии, захвачено 22 танка, 3 самолета и уничтожено более 300 солдат и офицеров противника. 24 июля советские кавдивизии прорвались в район юго-западнее Бобруйска и, оказавшись в глубоком тылу 3-й танковой группы Гота и 2-й немецкой армии, сумели перерезать коммуникации противника. Не имея сил для ликвидации прорыва, фон Бок обратился за помощью к начальнику штаба сухопутных войск. Только полученные им из резерва три пехотные дивизии позволили сковать группу Городовикова. После выполнения поставленной задачи, 7 августа 1941 г. группа была расформирована.
  32-я кавалерийская дивизия в составе: 153-го кавалерийского полка (кп) (командир П. В. Кузьмин), 86-го кп (полковник Н. Д. Шевченко), 65-го кп (майор А. В. Козарез) и 121-го кп.
  После овладения шоссе Бобруйск – Слуцк полки дивизии от Симановичей через Радутичи пошли в Осиповичские леса, с задачей перерезать железнодорожную магистраль Минск – Бобруйск. 153-й кп должен был овладеть станцией Татарка, 65-й – ст. Ясень. 86-й кп находился в резерве. Штаб дивизии с 121-м кп находился возле шоссе Бобруйск – Слуцк.
  3 августа 1941 г. немцы окружили 65-й и 153-й кп в треугольнике Осиповичи – Татарка – Корытное. На дороге Осиповичи – Корытное немцы выставили на всех перекрестках усиленные посты с пулеметами. На станции Осиповичи и Татарка прибыли бронепоезда. В Осиповичах и Каранах развернулись артиллерийские батареи. В 14 часов в небо поднялась корректировочная авиация, и по ее наводке открыла огонь артиллерия бронепоездов и батарей по наиболее массовому скоплению конников в лесу Липники (вероятно, это лесной массив между населенными пунктами Караны и Бродище). Кавалеристы попытались прорваться через торфоразработки южнее поселка Татарка к железной дороге на участке Татарка – Бобруйск, но большинство из них погибло в торфяниках. К вечеру оставшиеся в живых кавалеристы попытались прорваться в юго-западном направлении, через Кораны и урочище Максимовка, к шоссе Слуцк – Бобруйск, в район Старых Дорог. Большинство из них погибло при прорыве через Кораны, вырвались единицы. В ночь на 4 июля один из эскадронов пытался прорваться южнее Коран на Ставище. Утром 4 августа часть конников (вероятно, один из эскадронов) попытались прорваться через Прудок, южнее Осипович, на Осово. Небольшая группа прорвалась в направлении Глуша, но они там тоже все полегли.
  Всего в треугольнике Осиповичи – Татарка – Корытное оказалось в окружении около трех тысяч кавалеристов. Большая часть из них погибла при прорыве из окружения. Некоторые остались в местных деревнях в «примаках». В конце 1941 г. всех их вызвали на регистрацию в Осиповичи, в итоге они оказались в немецких концлагерях. Незначительная часть ушла в партизаны.
  86-й кп в районе деревень Радутичи – Слопище – Лука завяз в болоте. В последующем немцы и его разгромили.


[Закрыть]и не допустить перекрытия коммуникаций в разгар наступления на Смоленск. В настоящий момент ситуация складывалась не менее сложная: резервов у группы армий, да и у Вермахта вообще не осталось, дорожная сеть парализована, так что, даже если удастся наскрести хоть что-нибудь, переброска к Борисову все равно практически невозможна, а тридцать километров подготовленная пехота преодолеет часов за десять.

– Тресков, – слегка осипшим от волнения голосом позвал первого офицера Генерального штаба Клюге, – мне нужны данные о состоянии гарнизона города. И как можно скорее! Также немедленно свяжитесь с Минском, и в экстренном порядке пусть сюда перебросят хотя бы два батальона по железной дороге! Ее, насколько я помню, уже запустили.

– Слушаюсь, господин фельдмаршал! – бодро ответил оберст, и по его незаметному жесту сразу три адъютанта бросились к двери. Впрочем, демонстрация слаженной работы штабных не удалась – в дверях внезапно образовалась непонятная сутолока. Все трое столкнулись с кем-то, кто с таким же рвением пытался войти в комнату, как они – выйти. Замешательство длилось около минуты, пока, наконец, из сутолоки не выбрался молоденький обер-лейтенант. Торопливо одернув мундир, он щелкнул каблуками и отрапортовал:

– Господин генерал-фельдмаршал! Экстренные радиограммы из штабов 900-й танковой учебной бригады и 106-й пехотной дивизии!

– Что еще у них случилось?!

– Русские разгромили штаб 129-й пехотной в Баушках, господин генерал-фельдмаршал! – И офицер, выполнив три идеальных строевых шага, протянул командующему группой армий листок с шифрограммой.

– Русская конница? – спросил фон Клюге. Вот уже целую неделю упомянутая пехотная дивизия пыталась поймать кавалерийский корпус русских, прорывающийся лесами в направлении на Рябшево, где базировался штаб 3-й танковой группы.

– Никак нет, господин генерал-фельдмаршал! Судя по сообщению, Советы выбросили воздушный десант!

Деревня Алферово, Духовщинский район Смоленской области, РСФСР.

22 августа 1941 года. 15:01.

– Ну что там, сержант? – Голос спрашивавшего срывался. Ну еще бы он не срывался. Посмотреть бы, что случится с вашей дикцией и дыхалкой после резвого забега по буерачной стометровке…

– Плотно сели, старшой, – раздалось в ответ. – А гранаты все на связистов этих гадских извели да на «коробочку». – Человек говорил, даже не повернув головы, оттого прибежавшему пришлось податься вперед, вслушиваясь. Совершенно неожиданно его собеседник приложился к своему оружию, практически скрытому в большом кусте бузины, за которым оба сидели, и раздался выстрел.

– Есть попрыгунчик! – И сержант, смачно харкнув, сплюнул в сторону. – Извини, старшой. Так, говорю, плотно сели. Там стенка вот из такенных бревен, – и, повернувшись, он показал руками размер препятствия.

«Солидно! – подумал старший лейтенант. – Бревнышки сантиметров по сорок в сечении получаются. Щедро кто-то отстроился, однако!»

– Ты не плакай, комод. Пушкари на подходе, – весело сообщил он опять вернувшемуся к наблюдению за противником подчиненному. – Сейчас как раз свою перделку ставят.

– Долго?

– Через пару минут жахнуть обещали!

– Хорошо бы, а то время, старшой, у нас конкретно на исходе. Скоро час будет, как валандаемся.

– Этих сволочей нам, друг мой Толя, всех в землю загнать надо. Иначе никак. Да и про час ты загнул – тридцать семь минут по моим.

– Ой ли?! И так, чай, им не до командования будет. А, старшой? Под сотенку мы накосили, пора бы и скирдовать!

– Не, не просохло еще! – отшутился старший лейтенант Войтовский, пристроившись рядом с бойцом.

…К селу вышли красиво – разница с расчетным временем получилась ничтожная, меньше двадцати минут. А если принимать во внимание, что для операции задействовали сразу семь танко-истребительных групп, выдвигавшихся по собственному маршруту каждая, то подготовительную фазу можно считать идеальной. И идея, предложенная одним из командиров комфронта, что несколько групп по двадцать человек просочатся гораздо успешнее, чем одна в двести, тоже сработала. Никого на тридцатикилометровом марше немцы не засекли. Единственным неудобством можно было считать время атаки – за последний месяц бойцы днем спать привыкли, а не воевать, но и тут нашлось решение. Всю ночь перед атакой посвятили отдыху, а для отвлекающих акций генерал-майор Рокоссовский позаимствовал у соседей их «истребителей». С другой стороны, без тщательнейшей разведки «местных» операция, скорее всего, вообще была бы невозможна.

И когда в четырнадцать ноль две над селом повисли две зеленые ракеты, подававшие сигнал к атаке, единственной мелькнувшей у старшего лейтенанта Войтовского мыслью было сожаление, что что-нибудь подобное они не могли отчебучить раньше, в июле или конце июня. «Тогда бы немчура вперед так быстро бы не рвалась!» Ну а спустя секунду стало не до отстраненных умствований – несмотря на то что первая волна нападавших уже забрасывала гранатами расположение немецких связистов и из нескольких «функвагенов» уже вырывалось пламя, а ручники «истребителей» прошлись длинными очередями вдоль улицы, положив при этом нескольких врагов, опыт противника позволил организовать некое подобие обороны. Вот ожил пулемет небольшого броневика, стоявшего метрах в тридцати от здания сельсовета, в котором, собственно, и располагался штаб дивизии. Вразнобой, но довольно часто, захлопали «маузеры», и, наконец, спустя пару минут раздались первые свистки фельдфебельских дудок. Однако ж штаб – это не боевая часть, да и в скорости реакций и отточенности навыков писаря коренным фронтовикам, а уж тем более головорезам-«истребителям» уступали. К тому же многие части немцев стояли наособицу. Ребята Войтовского уже мелькали между домами села, когда внезапно атака застопорилась. Павел, как раз добежавший до околицы вместе с пулеметчиками, спросил, плюхнувшись в запыленные лопухи рядом с одним из бойцов:

– Что там? Чего встали?

– Танк, мать его ети! – раздалось в ответ.

Ну, танком нас не испугаешь! – браво подумал старлей. Впрочем, уже вскоре мнение свое ему пришлось изменить, когда, проползя пару метров, он осторожно выглянул из-за угла сарая. Танк был вполне серьезный – «трешка», причем из новых, о чем говорили большекалиберная пушка и листы дополнительной брони на лбу корпуса. Хуже было то, что командовал им явно человек опытный, который, вместо того чтобы давить противника броней просто встал в проулке между штабом и соседним домом, обеспечив таким образом огневую поддержку практически на всех направлениях. Да и подкрасться к нему сейчас будет сложненько: немцы, что в домах и сараях засели, его неплохо с тыла прикрывают. А он их пушкой поддерживает. Все-таки не все танки они на север двинули, не все. А этот новенький прям светится свежей краской – не иначе из пополнения.