Текст книги "Влюбленный призрак (Фантастика Серебряного века. Том V)"

Автор книги: Аркадий Аверченко

Соавторы: Владимир Ленский,Борис Садовской,Георгий Северцев-Полилов,Дмитрий Цензор,Александр Измайлов,Александр Федоров,К. Мурр,Всеволод Трилицкий,Н. Энш,Константин Льдов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Владимир Ленский
СТРАШНАЯ КВАРТИРА

Илл. В. Волкова

Началось с того, что однажды осенью мы с женой решили переменить квартиру. Жили мы раньше в маленьких трех комнатах и чувствовали себя в них великолепно до тех пор, пока в конторе, где я служил, за мое добросовестное отношение к делу не увеличили мое жалованье почти вдвое. Тогда нам вдруг наше жилище показалось бедным, жалким и нам стало в нем тесно и душно. После долгих поисков мы набрели на квартиру, которая нам очень понравилась расположением комнат и отделкой. Там было четыре комнаты, довольно большие, светлые, высокие – кабинет, спальня, столовая и гостиная. Единственно, что резало глаза, это темные обои в спальне, сообщавшие ей немного мрачный характер… Но это было легко поправимо, – с течением времени эти обои можно было заменить другими, более веселыми…

Когда мы осматривали спальню – внимание жены привлек вбитый в одну стену крюк: она долго смотрела на него, не отрываясь – и я заметил, что ее глаза расширились и налились страхом, и вся она точно окаменела, как каменели когда-то люди от взгляда Медузы. Я удивленно спросил ее:

– Что с тобой, Мария?..

Дворник, молодой, безусый парень, как будто смутился и ответил, бегая по сторонам глазами:

– Прежние квартиранты, должно, тут лампу весили…

– У них никакого несчастья не было? – продолжала спрашивать Мария, все еще бледная и, видимо, чем-то сильно встревоженная. – Почему они выбрались отсюда?..

– Все живы и здоровы! – сказал дворник. – Не извольте сомневаться… А выехали потому, что барыня… того… уехали, стало быть, а барин, оставшись один, не захотел тут больше жить…

– Почему барыня уехала? – не унималась Мария. – Что у них случилось?..

Дворник был, видимо, в большом затруднении; он смущенно почесал в затылке и недоуменно пожал плечом:

– Кто их знает!.. Мы в дела квартирантов не мешаемся…

– Ну хорошо! – сказала Мария, как будто немного успокоившись. – Мы квартиру берем. Только крюк этот нужно вытащить. Он нам ни к чему. Слышишь?..

– Слушаю-с! – сказал дворник и прибавил в раздумье, глядя на крюк: – Это правда, что он ни к чему…

Когда мы вышли на улицу – я спросил Марию, почему ее так заинтересовал этот крюк. Она засмеялась и сказала, снова, как и в квартире, зябко поводя плечами:

– Пустяки!.. Ты же знаешь, какая я сумасшедшая. Мне померещилась какая-то чепуха!..

Дома, однако, она вдруг решительно заявила мне:

– Мы не возьмем эту квартиру!..

– Почему? – удивился я. – Ведь я дал задаток!..

– Я не хочу! Не хочу!.. – вдруг закричала Мария, впадая в истерику. – Мне страшно!.. Я боюсь!..

Она разрыдалась, – и сколько я ни допытывался – что ее пугает в этой квартире, – она не хотела объяснить и только повторяла:

– Я не могу!.. Это ужасно!..

Такие припадки истерии у нее для меня давно уже не были новостью. Я знал, что противоречием тут ничего не возьмешь – и смирился, покорно уступив:

– Хорошо, мы завтра будем искать другую квартиру…

Мария скоро успокоилась и повеселела; она просила у меня прощения за свой припадок, ссылаясь на усталость и расстроенные квартирным вопросом нервы. Ложась спать, она сама смеялась над своим беспричинным страхом.

– Не стоит, чтобы из-за какой-то глупой фантазии пропадал задаток! – сказала она серьезно. – Да и жалко терять хорошую квартиру. Мы завтра же переберемся туда!..

Мы долго не могли заснуть, мысленно устраивая наше новое гнездо, расставляя мебель и споря друг с другом. Когда мы дошли до платяного шкафа и стали подыскивать ему место – Мария, подумав, сказала:

– Мы его поставим там, где…

Она запнулась, ее глаза вдруг широко раскрылись и лицо покрылось мертвенной бледностью. Она с трудом произнесла дрогнувшими губами:

– Уже поздно… Будем спать…

Она повернулась ко мне спиной и затихла…

Через несколько минут она уже опять была около меня, прижималась ко мне и, ласкаясь, говорила:

– Миленький, не сердись, но я не мшу… переехать в эту квартиру… Давай завтра поищем другую?..

Я боялся нового припадка истерики и тотчас же согласился. Мария облегченно вздохнула и, прикорнув около меня, спокойно и сладко заснула…

Утром, однако, она отказалась от своего решения искать другую квартиру и принялась укладываться к переезду. Я попробовал было заикнуться о ее вчерашнем страхе, – но она засмеялась, сказав:

– Не обращай на меня внимания! Я, вероятно, скоро попаду в сумасшедший дом!..

К вечеру мы уже были со всеми нашими вещами в новой квартире. Жена пришла туда только к семи часам, следуя за последним возом с мебелью. Она прошлась по всем комнатам, загроможденным беспорядочно наставленной мебелью и сундуками и вдруг выбежала из спальни с бледным, искаженным страхом и гневом лицом.

– Дворник! – закричала она истерическим голосом. – Почему крюк не вынут?..

Молодой дворник, только внесший огромный сундук и тяжело дышавший, виновато потупился.

– Невозможно, барыня! – сказал он. – Крепко сидит!..

– Тогда вбейте его до конца! – приказала Мария, топнув ногой. – Я не могу!.. Это ужасно!..

Она вся дрожала, губы ее прыгали, лицо было бело, как стена. Меня удивило то, что и дворник был бледен, и у него тоже дрожали губы. «Вероятно, Мария действует на него своей нервностью, – подумал я, – она внушила ему свой страх к этому крюку!..».

Пока мы наскоро расставляли мебель, чтобы устроить себе ночлег – дворник возился около крюка, заколачивая его огромным молотом. От его могучих ударов содрогались стены, звенели стекла в окнах, дрожала вся квартира; из молота и крюка летели искры, по лицу парня ручьями струился пот, – но крюк не поддавался, только немного свернулся на сторону и загнутый конец его еще больше закруглился, образовав почти глухое кольцо.

– Камень! – сказал наконец дворник, опуская молот и сконфуженно почесывая затылок. – Не идет!..

Мария опять заволновалась.

– Я завтра же брошу эту квартиру! – крикнула она, ломая пальцы. – Позовите слесаря, пусть он спилит его!..

Дворник обещал завтра позвать слесаря. Мария, казалось, успокоилась и остаток вечера провела в хлопотливой уборке спальни. Время от времени она поглядывала на крюк, но тотчас же отворачивалась, нервно поводя плечами, и угрюмо молчала. Мы расставили кровати, устроили постели; при помощи того же дворника временно водворили в спальне платяной шкаф, который, по удалении зловещего крюка, должен был стать в угол; крюк, таким образом, теперь торчал между стеной и шкафом и был виден с наших кроватей…

Мы легли спать часов в одиннадцать, совершенно выбившись из сил. У жены болела голова, и она окутала ее смоченным в одеколоне и уксусе полотенцем…

Я тотчас же заснул, но сон мой был неспокоен, тревожен. Во сне меня что-то мучило – какой-то неясный страх сжимал мое сердце, холодели руки и ноги. Я стонал и сам слышал свои стоны…

Скоро я проснулся. Откуда-то с улицы падал в окна слабый свет. Мария сидела на постели и смотрела в темный угол между шкафом и стеной. Она вся как будто окаменела.

Вдруг она схватила меня за руку.

– Ты видишь?.. – спросила она шепотом, не отрывая глаз от угла.

– Я ничего не вижу, Мария, – сказал я. – Успокойся. Там – пустой, темный угол – и больше ничего!..

– Нет, нет! – шептала она, дрожа всем телом. – Как ты не видишь?.. Она висит на крюке!..

– Кто – она?.. Ты бредишь, Мария!..

– Женщина!.. Там женщина!.. У нее на голове – полотенце!.. Ну, посмотри же – у нее с одной ноги спустился чулок и упала туфля!.. Боже, она высунула язык!.. И глаза совсем вылезли из орбит!..

Я ничего не видел, но страх ледяным холодом коснулся моего сердца; меня тоже начинала бить лихорадка. Мария галлюцинировала – это было несомненно; я поспешил зажечь лампу и нарочно осветил угол, чтобы показать ей, что там ничего нет. Вероятно, у меня самого нервы были порядком расстроены: мне показалось, что за шкафом, в ту минуту, как я поднял лампу, что-то большое, белое поплыло вверх и медленно растаяло. Ледяная дрожь пробежала по моему телу. Но я тотчас же овладел собой и по возможности спокойно сказал:

– Вздор!.. Ты только мешаешь мне спать!..

Мария откинулась на подушку, закрыла глаза и убежденно сказала:

– Нет, это не вздор!.. Я видела ее вчера, когда мы нанимали квартиру – и такой же, как теперь!.. – она сжала виски пальцами. – Боже, я сойду с ума!..

– Спи! – строго сказал я, пытаясь подействовать на нее внушением. – Ты сама выдумываешь разные страхи! Это – ребячество!..

Я оставил лампу зажженной, надеясь, что при свете Мария успокоится и заснет. Она в самом деле скоро забылась; но губы ее тихонько вздрагивали и из груди время от времени вырывался слабый стон тоски и страха… «Нужно будет завтра повести ее к доктору», – думал я, сильно обеспокоенный ее нервным состоянием. На этой мысли я заснул.

На этот раз я спал крепко, без всяких сновидений… Не могу объяснить – отчего я вдруг проснулся; меня точно что– то сильно толкнуло или словно над моим ухом раздался пронзительный крик. Я вскочил, ничего не понимая, весь налитый жутким, ледяным страхом…

Уже светало: холодный, серый полусвет ненастного раннего утра лился в окна. Лампа на подоконнике была окружена кольцом тусклого, желтого света… Первое, что мне бросилось в глаза – это белое пятно в темном углу за шкафом; оно не поплыло вверх и не рассеялось при моем взгляде, нет! Оно стояло там во всем ужасе таинственного, страшного привидения. Я увидел ту женщину, о которой мне говорила Мария: у нее голова была повязана полотенцем, язык высунулся изо рта, глаза вылезли из орбит; и эта ужасная подробность – с одной ноги спустился до щиколотки чулок и свалилась туфля!..

Это было невероятно: двое людей галлюцинировали одним и тем же призраком!.. Мне казалось, что я схожу с ума; в голове у меня словно бушевали вихри. Я весь дрожал от пронизывавшего меня ледяного холода и стучал зубами. Среди беспорядочно вертевшихся и обрывавшихся в голове мыслей у меня вдруг возникла одна, совершенно ясная мысль: почему же это привидение не исчезает? На моей голове шевелились волосы, страх душил меня, точно железные пальцы сжимали мне горло, сердце падало, я чувствовал предобморочную тошноту…

Повинуясь смутному инстинкту самосохранения, я бросился к лампе, торопясь осветить угол, чтобы убедиться, что там ничего нет. Я схватил лампу, высоко поднял ее в руке, – и в эту минуту увидел, что постель Марии – пуста. А привидение по-прежнему стояло, не боясь света и смотрело на меня страшными, стеклянными, безумными глазами!..

Лампа выскользнула у меня из рук и со звоном разбилась. Я побежал через все комнаты, не помня себя от ужаса, выскочил на лестницу, как был – в одном белье – скатился вниз по ступеням и сумасшедшим стуком в дверь и окно разбудил дворника. Парень вышел ко мне, и, ни слова не говоря, точно он уже знал, что случилось, пошел ко мне в квартиру. Я шел за ним, стуча зубами и тихонько, по-собачьему, воя…

Дворник прошел прямо в спальню, к тому углу, где торчал крюк. Заглянув туда, он вздрогнул и отступил назад, испуганно бормоча:

– Ах, ты, Господи, какая беда!.. И совсем как та барыня!..

Мы сняли Марию с крюка уже совсем холодной…

Наталия Потапенко
КОМНАТА С ПРИВИДЕНИЕМ

1

Долго пустовавшее имение князей Ильцовых, наконец, было продано, и новые владельцы въехали в него. Это была семья, состоявшая из отца – плотного, несколько ожиревшего, небольшого человека, матери – крупной, полной женщины с пухлыми руками, унизанными кольцами, старшей дочери и троих младших детей.

Муж и жена Новопудовы были люди солидные, основательные. Имение приобрели они, надеясь извлекать из него хороший доход. Хозяйственными постройками, хотя они и были запущены, остались довольны, обходя же дом, морщились.

– Никудышный дом! Ну, к чему все эти колонны, да ниши, да верандочки. Все подгнило – того и гляди развалится. Лучше уж снести, да новый выстроить. И мебель виду никакого не имеет. Напишу Салову, чтобы на своей фабрике новую сделал. И кто это жил здесь, в таком запустении…

– А это, изволите ли видеть, потому запустение такое произошло, – вмешался приказчик, оставшийся в имении, чтобы встретить новых хозяев, – что настоящий-то владелец-князь давно уже отсюда выехал, то есть, вернее будет сказать – вышел…

– Как это – вышел? – спросила Новопудова.

– Да так что, ваше степенство, выпивать они любили, ну и сгубило это их. Все они по частям продавали господину Смирнову и, как последнее пропили, так отсюда и ушли – в одном пиджачке да без багажа. Много про них слухов ходило, что бродяжной жизнью они зажили, будто их на большой дороге видели в рубище и еще другое, разное, что и говорить-то не хочется. А господин Смирнов здесь не жили и домом вовсе не занимались. Так он после настоящего владельца, после князя, и стоит.

– Что ты все – настоящий владелец! Пьяница, бродяга с большой дороги, вот он кто – твой князь. А настоящий владелец и есть господин Смирнов. Потому тот владелец, кто приобрести сумел, а не тот, кто растратил да пропил. Да при том я не с князем, а со Смирновым дело имел, он меня и во владение ввел, и теперь настоящий владелец – я!

Приказчик замолк и почтительно склонился.

Стали распределять комнаты. Выбрали спальню, кабинет, детские. Вошли в просторную, несколько темную комнату с нишами в стенах. Мебели в ней было мало: стол, несколько стульев, большое старинное кресло с высокой спинкой и кровать. Несколько темных, старых портретов на стенах. Эта комната была запущена больше других, и все в ней казалось более старым, более выцветшим, чем в остальных.

– Я беру себе эту комнату, – сказала старшая дочь – Антонина.

– Что ты, Тонечка, – возразила мать. – Самую темную и холодную выбрала. Старику бы здесь спать, а не девице.

– Но мне она правится.

– Не советую, барышня, – снова вмешался приказчик. – Про эту комнату неладное рассказывают.

– Что такое? – живо спросила Антонина, и глаза ее заблестели, – она любила все таинственное и загадочное.

– Привидение здесь по ночам ходит. Когда-то, должно лет сто назад, в этой самой комнате один из князей удавился.

– Господи Иисусе, – прошептала Новопудова и перекрестилась.

– Ну уж в этих барских имениях нельзя, чтобы без привидений, – возразил муж. – Много людей без всякого дела держат, вот они и выдумывают от безделья да от скуки.

– Ах, папа, ты всегда так, – сказала недовольно Антонина. – Это так интересно – привидение! Я непременно, непременно буду жить в этой комнате.

– А еще говорят, что здесь шкатулка под полом зарыта, – продолжал приказчик размеренно-привычно (верно, много раз приходилось ему повторять этот рассказ). – А в шкатулке той клад…

– Но это совсем восхитительно. Я непременно ее вырою.

– Ха, ха, ха, – засмеялся Новопудов. – Неужели ты воображаешь, что его раньше не отрыли бы, если бы он существовал? Ведь не ты первая о нем узнала.

– Многие, говорят, рыть пытались, – сказал приказчик, – да он не позволяет.

– Кто?

– Да князь, удавленник.

– А мне наверно позволит!.. – весело отозвалась Антонина и, обращаясь к отцу, продолжала:

– Ты, папа, пожалуйста, не мешай мне думать, что он тут и что я вырою его. Мне приятно воображать, если там даже и нет никакого клада. Итак, решено – эта комната моя!

Мать пробовала отговорить Антонину – она была суеверна, – но Новопудов сказал, что он доволен храбростью дочери, и пусть она поступает по-своему.

2

На другое утро Антонина вышла к чаю немного бледнее обыкновенного. Она была малоразговорчива и скоро, сославшись на головную боль, злила.

На следующий день она была еще бледнее и уже совсем ни с кем не говорила.

Мать подозвала ее к себе, отвела в сторону и тихо сказала:

– Ты, Тонюша, не таись, признайся, не видала ли чего. Может, и правда, что там кто-то является…

– Ах, мамаша, но надо об этом, – проговорила Антонина и убежала прочь.

После обеда, когда все легли спать, она отправилась к приказчику.

– Кое о чем спросить вас, Петр Петрович, мне надо…

– Чего изволите, барышня?

– Вы тогда вот говорили… про привидение… что это князь умерший показывается… так я хотела бы знать, в каких годах он удавился?

– Да годов, верно, семидесяти…

– Вы наверно знаете, что не молодым?

– Наверно. Князь до старости дожил. Многое творил, рассказывают…

Он хотел завести один из своих привычных рассказов, но Антонина, поблагодарив, быстро ушла.

Вечером, ложась спать, она думала:

«Неужели и сегодня тоже будет… Ах, все это, верно, нервы, после тех рассказов…»

Но только успела она это подумать, как в одной из ниш на мгновение мелькнул свет, потом снова, снова.

Антонина села на кровать и замерла.

Из ниши вышло белое привидение и остановилось, скрестив на груди белые, тонкие, не похожие на старческие руки.

Антонина встала и, собрав все свое мужество, сделала несколько шагов.

– Кто здесь? – проговорила она. Но ответа не было.

Привидение стояло неподвижно.

Антонина прижала руки к сердцу, так как ей казалось, что оно сейчас разорвется.

Вдруг привидение зашаталось и, протянув руки, ринулось прямо на нее.

Антонина вскрикнула и упала без чувств.

Когда она пришла в себя, то почувствовала, что лежит на кровати. Около нее сидел человек с бледным, болезненным, но красивым лицом. Одет он был почти в лохмотья. В руке держал флакон с одеколоном из Антонининого дорожного мешка. И она увидела, что это были те же руки, что у привидения. Но сам он совершенно не был похож на призрак, а особенно на призрак удавившегося старика.

Антонина была так слаба, что не могла ни сказать ничего, ни пошевелиться.

Но, как только человек с руками привидения понял, что она очнулась, он заговорил:

– Ради Бога, простите, что я так напугал вас. Я просто и не знаю, как объяснить вам.

При звуке его живого, человеческого голоса, она окончательно пришла в себя и, приподнявшись, спросила:

– Но кто же вы?

– Князь Ильцов. Я сейчас вам все объясню… Впрочем, вам, вероятно, говорили обо мне, о том образе жизни, который я здесь вел… Я продавал мое родовое имение по частям этому кулаку Смирнову. Совесть не мучила меня только потому, что за все эти годы я ни одного дня не был трезв. Когда последнее было пропито, я ушел отсюда, потому что у меня не оставалось денег даже на то, чтобы нанять ямщика. Я не буду рассказывать вам, как я жил эти пять лет, да это и невозможно сейчас, такая это была дикая, странная жизнь. Где я только ни был, с какими людьми ни встречался.

Но во время моих скитаний все же бывали минуты просветления, я не пил так непробудно, как дома, где мне не приходилось ни о чем думать, ни о чем заботиться. И в эти минуты просветления меня мучила страшная, непреодолимая тоска по имению, по дому, где я родился, где я вырос, где жили все мои предки. Конечно, тоска эта быстро заливалась вином, но неизменно возвращалась все с большей силой. Наконец, я решил вернуться, чтобы хоть увидеть свой дом. Я собрал все свои силы, свою волю. И так сильно было мое желание, что мне удалось попасть в родные места. Я долго не смел, не решался придти сюда, в усадьбу. Я бродил по уезду, по привычке знаясь с темными людьми, но не пил, чтобы не потерять последние силы, чтобы в полном сознании добраться до своего дома, то есть до своего бывшего дома… И вот от разных людей я узнал про клад, зарытый в этой комнате и про привидение моего прадеда, которое будто бы стережет клад.

Я припомнил, что слышал что-то об этом кладе в детстве, но позже, в своем диком угаре, забыл. Меня еще сильнее потянуло, и я пробрался сюда…

В тот день еще никого не было здесь. И я решил, что имение во что бы то ни стало должно снова принадлежать мне.

На другой день приехали вы. Я решил остаться здесь за этой нишей, в которой потайная дверь и за ней темная каморка, Бог знает для каких целей служившая в прежние времена. Я надеялся, что никто не поселится в этой комнате, в противном же случае решил воспользо <…> выжить отсюда всякого, кто захочет здесь жить[1]1
  Пропуск нескольких слов в оригинальной публикации (Прим. сост.).


[Закрыть]. К моему сожалению, это оказались вы.

С трудом дослушав рассказ князя, Антонина, тронутая, потрясенная, разрыдалась и, схватив руки его, прижимая их к губам, поклялась, что поможет вырыть клад, и имение снова будет принадлежать ему.

3

Антонина достала у приказчика Петра Петровича все нужное, чтобы рыть клад: лом, кирку, заступы. Петр Петрович, покачав головой, сказал:

– Неладное вы дело затеяли, барышня. Как бы «он» не воспротивился.

– А может быть, «он» мне как раз и поможет.

На день Антонина запирала свою комнату на ключ.

Ночью же шла упорная работа. Нужно было делать ее осторожно и тихо, чтобы не привлечь ничьего внимания.

Время шло, работа подвигалась.

Антонина повеселела. Иногда, впрочем, она впадала в задумчивость.

Она всеми силами старалась помогать князю, но, вместе с тем, страшилась окончания работы. Ведь тогда он уедет, и она останется одна. Ей казалось, что она не вынесет разлуки, так сильно она полюбила его. А он?.. Этого она не знала, надеялась, боялась. Наконец, открылась ему в своей любви.

И тогда наступили для нее счастливые дни.

Работа остановилась. Ими обоими завладела любовь. Антонина не рассуждала. Он принадлежит ей, значит, любит ее.

Так в блаженном безумии прошел месяц. Антонина готова была провести так всю жизнь. Но князь опомнился и снова принялся за рытье.

Минуты любви стали теперь коротки.

Князь часто впадал в мрачность и тревогу.

Но все же он был с ней, и Антонина была счастлива…

Но вот однажды заступы ударились обо что-то. Глаза князя загорелись торжеством. Вскоре удалось вытащить тяжелый кованый ларец. Он оказался наполненным старинными золотыми монетами.

Антонина вздохнула и в этом глубоком вздохе было больше грусти, чем радости.

Она умоляла князя остаться еще хоть несколько дней, но он не соглашался. Он нежно простился с ней, обещал приехать уже открыто через два месяца, чтобы просить у отца ее руки и купить у него имение.

Антонина осталась одна.

Вначале она терпеливо ждала возвращения князя и была бодра. Она вся отдалась воспоминаниям и, чем больше проходило времени, тем призрачнее казалось ей ее счастье.

Прошло два месяца – о князе не было никаких известий.

Антонина стала худеть и бледнеть.

Родители забеспокоились. Вскоре она совсем заболела. Выписали докторов, но они ничего не могли сделать.

На вопросы Антонина не отвечала. Она словно потеряла рассудок.

Ночью, лежа в постели и безумными глазами глядя на ту нишу, в которой был потайной ход, она думала о том, что, может быть, князь действительно был призраком.

– Говорил я, что неладное они дело затеяли, – сказал Петр Петрович. – Сгубил барышню «он». Сами на тень похожи стали.

Через полгода пронесся слух о том, что князь Ильцов получил неожиданное наследство и прокучивает его за границей.

Однажды, поздней осенью, Антонина исчезла. Два дня ее тщетно искали.

На третий день нашли в реке ее тело.