Текст книги "Искатель. 1970. Выпуск №5"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Октав Бельяр,В. Златкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

«Витька небось тоже из школы пришел, – подумал Коршунов, взглянув на часы. – Чего он там себе разогревает? Лена-то на репетиции, потом спектакль. А бабушка только вечером придет. И до тех пор за уроки не сядет, конечно. Ну и жизнь у парня…»

Коршунов, по-прежнему не отрывая взгляда от дороги, закурил.

Но вот наконец появилась на пустынном шоссе, перед густым еловым лесом, стройная башенка с витиеватой, красочной надписью: «Рязань», и рядом, на большом щите: «Добро пожаловать».

– Приехали, – радостно сообщил Светлов и добавил, обращаясь к водителю: – Ну ты, Гена, даешь.

Машина стремительно миновала зеленую зону города и понеслась по улицам, сдержанно урча сиреной и заставляя отклоняться в сторону встречные и попутные машины. Прохожие, оглядываясь, провожали ее взглядами.

Со стороны невидимого еще вокзала доносились отрывистые гудки, словно торопя приезжих.

Однако поезд из Борска ожидался здесь минут через двадцать. Еще подъезжая к городу, Коршунов связался по радиотелефону с линейным отделением милиции.

На привокзальной площади их уже ждали. До прихода поезда товарищи даже успели напоить приезжих чаем с пирожками, От обеда Коршунов и Светлов решительно отказались, «завещав» свою долю шоферу Гене, который, отдохнув, должен был возвращаться в Москву.

Потом позвонил дежурный по станции: поезд из Борска подходил к вокзалу.

Все торопливо вышли на перрон, уже заполненный людьми. Когда мощный электровоз с лязгом прогромыхал мимо них, с подножки третьего вагона соскочил человек и, безошибочно узнав своих среди суетившихся пассажиров, подошел к Коршунову и тихо доложил:

– Попутчики установлены. Обратите внимание на девушку. Зовут Люба. И проводников – Мария Захаровна и Таня. Указанного в ориентировке чемодана в купе нет. На промежуточных станциях никто не сходил. Здесь тоже никто не сходит.

– Ясно. Спасибо. Ну, товарищи, до свидания, – сказал Сергей, пожимая руки провожавшим его сотрудникам.

Через минуту Коршунов и Светлов были уже в вагоне. Обязанности распределили заранее: Светлов беседует с проводниками, Коршунов – с пассажирами.

В купе, куда зашел Коршунов, ехали три человека: девушка в ярком красно-белом пуловере, с бойкими, сильно подведенными глазами и пышной копной отливавших бронзой волос; полная немолодая женщина в очках и теплой кофте, она что-то вязала, и на коленях у нее лежали разноцветные мотки шерсти; и офицер-моряк, седоватый и подтянутый. Семнадцатое место, которое занимал Трофимов, оказалось пустым.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал Коршунов, опускаясь на скамейку, где сидела девушка. – Извините за беспокойство. Я из милиции. Тут случилась неприятность с пассажиром, который ехал до Борска вон на том месте, – он указал на пустую полку. – Поэтому попрошу вас нам помочь кое в чем.

– Я сел позже, – сдержанно заметил моряк.

– Господи, да что с ним случилось? – встревожилась пожилая женщина, откладывая вязанье. – Тихий, скромный такой.

– Это он с вами был тихий да скромный, – засмеялась, девушка. – А так парень, как все. Очень даже нормальный.

– С вами, значит, он скромным не был? – улыбнулся Коршунов.

– Почему? Я только со скромными парнями и хожу.

Теперь Коршунов рассмотрел ее лучше: ярко накрашенные губы, неестественный бордовый румянец на щеках, черная краска на веках и ресницах была нанесена неровно и так щедро, что местами собралась в комочки. Крупные голубые серьги не шли к ее пуловеру и бронзовым волосам. «Смыть бы все, – подумал он, – Ведь симпатичная девушка. И научить бы краситься как надо».

– Куда же вы с ним ходили? – снова улыбнулся Коршунов, тоном давая понять, что ничего тут плохого не видит.

Впрочем, девушка вовсе не нуждалась в его поддержке.

– А, – беззаботно махнула она рукой. – В вагон-ресторан пригласил. Только ничего у него не вышло.

И, звонко рассмеявшись, стрельнула глазами в сторону моряка.

– Да что же с ним самим-то случилось, вы скажите? – вмешалась пожилая женщина.

– Ничего особенного, – успокоил ее Сергей. – Чемодан ему обменяли.

– Батюшки! – всплеснула руками та.

– Но теперь я думаю, что он и сам мог обменять, – весело продолжал Коршунов. – В ресторане, наверное, выпил. А рядом такая девушка. Вот голова и закружилась. Вас ведь Люба зовут?

– Ага. А вы почем знаете?

– Он говорил, что познакомился с вами.

– А чего в ресторане было, он вам не говорил? – лукаво спросила девушка.

– Нет. А что?

– Ой, умрешь, – она снова рассмеялась, прикрыв ладошкой рот. – Он только заказ стал делать, подходит какой-то парень. Ну, взрослый уже. А длинный такой, кошмар! И говорит: «Давай иди смотри за багажом, а то жуликов тут в поезде поймали». А мне говорит: «Вы извините, девушка, Я его старший брат, в разных вагонах только едем, билеты поздно брали». Ну, мой Боря, как водой облитый, встал, покраснел, глазами – у него, между прочим, ничего глазки – как зыркнет на братика и ушел. А я, значит, за ним. Думала, старший хочет меня пригласить, хотела поворот ему дать. А он ноль внимания. К какому-то мужчине обратно сел. Ну, я и пошла.

Рассказывала она все это весело и беззаботно, ничуть не стесняясь, и видно было, что ничего не привирает, что просто очень насмешила ее эта нелепая история.

– …А Боренька, бедный, залез на свою полку, отвернулся и так до самого Борска и пролежал. Стыдно, наверное, было, – заключила Люба.

– Ясное дело, сконфузили парня, – укоризненно заметила пожилая женщина. – Нешто можно так.

– Вот еще! – снова не выдержала Люба. – Просто он лопух. Мне бы кто-нибудь так сказал, хоть брат, хоть сват. Он бы у меня утерся!

Она достала из сумочки сигареты и возбужденно чиркнула спичкой. Закурив, она успокоилась и с прежней насмешливостью сказала Коршунову:

– Так что ни пьян, ни влюблен он не был. Чемоданчик у него просто свистнули, вот и все.

– Да нет, – возразил Коршунов. – Точно такой у него и остался. Только когда открыл, увидел, что не его.

– Все равно лопух, – решительно произнесла Люба, стряхивая пепел, и неожиданно заключила: – Слава богу, у меня ни братьев, ни сестер.

Сергей рассмеялся. А пожилая женщина, сердито посмотрев поверх очков на Любу, сказала:

– Глупости говоришь. Вот у меня….

– Вы, бабушка, другое поколение, – бесцеремонно перебила ее та. – А вот скажите, – она повернулась к Коршунову, – у вас сколько детей?

– Один.

– Видали? А у вас? – теперь она обратилась к моряку.

Тот, слушавший весь разговор очень внимательно и серьезно, неожиданно смутился.

– У меня двое, – но тут же с гордостью уточнил: – Два сына.

– Ну, значит, жена дома сидит, – заключила Люба.

«Эге, – подумал Коршунов, – эта энергичная девица сейчас уведет разговор совсем в другую сторону», – и, в свою очередь, спросил:

– А что, тот брат к нему сюда заходил?

– Не, – охотно отозвалась Люба. – Чудики какие-то, а не братья.

– Где же он ехал?

– Кто его знает, – Люба пожала плечами и, приподнявшись, загасила испачканную помадой сигарету.

В это время в купе заглянул Светлов и поманил Коршунова.

– Извините, – сказал Коршунов, вставая. – Товарищ зовет. Я только хотел спросить: в вашем купе еще кто-нибудь ехал, вот на месте этого товарища? – он указал на моряка.

– Ехал, ехал, – ворчливо отозвалась пожилая женщина, не отрываясь от вязанья. – Все в карты ходил играть куда-то.

– Хмырь какой-то, – презрительно пожала плечами Люба. – Вертлявый, глазки бегают, ножкой шаркает. На прощанье даже руку мне поцеловал. А сам во какой, представляете? – Она протянула руку над полом. – Фельетон один.

– А где он сошел?

– Да тоже в Борске.

– Не помните, какой у него был багаж?

– Чемодан, портфель, кажется.

– А какой из себя чемодан?

– Ну, знаете, – Люба пожала плечами. – Я всегда на личность человека смотрю. А на чемоданы только жулики смотрят и еще, – она лукаво стрельнула глазами, – милиция, конечно.

– Мы тоже на личность смотрим, – засмеялся Коршунов. – Девушек особенно. Спасибо вам, Люба. До свидания, товарищи.

Уже выходя из купе и задвигая за собой дверь, он услышал, как Люба сказала:

– Все-таки в милиции симпатичные мужчины попадаются. Можно даже запросто влюбиться. Моя подружка…

Светлов притянул Коршунова к окну и тихо сказал:

– Вторая проводница, Таня, говорит, что в Борске вместе с Трофимовым сошел еще один пассажир из их купе. Чемодан у него был точно такой же, она обратила внимание. Так что все ясно.

– М-да, – задумчиво согласился Сергей. – Ясно. Но далеко еще не все. Пойдем в вагон-ресторан.

Официантка сразу вспомнила вчерашний инцидент.

– Нахально так прогнал, знаете. А паренек с девушкой пришел, Ну каково ему? И вовсе они не братья. Что я, братьев не узнаю? А сам с товарищем остался. Выпивали. И с собой еще взяли.

– В каком вагоне они ехали, не знаете?

– Кто их знает. Вон с той стороны пришли, – она махнула рукой в противоположный конец вагона.

Коршунов вместе со Светловым двинулись туда. Переходя из вагона в вагон, они беседовали с проводниками. Приметы обоих посетителей ресторана всем оказались знакомы, особенно второго, длинного, очень характерные приметы. Проводники заметили обоих. «Проходили», – уверенно сказала проводница первого вагона. «Проходили», – подтвердила вторая, третья… И наконец Коршунов и Светлов услышали: «Тут ехали, тут, в шестом купе». Это сказала проводница предпоследнего, четырнадцатого, вагона.

В указанном ею купе сейчас ехало всего двое пассажиров. Когда Коршунов зашел туда, один из пассажиров, устроившись возле столика, читал какой-то журнал. Это был элегантно одетый седовласый человек в очках с золотой оправой. Второй пассажир спал на верхней полке, отвернувшись к стене. Оттуда доносилось тяжелое похрапывание.

Коршунов представился.

Человек отложил журнал – Сергей заметил, что это был какой-то научный ежемесячник, – и вежливо спросил:

– Чем могу быть полезен?

– Видите ли, в этом купе ехал один человек, – начал Сергей. – Такой худой, высокий, чернобровый…

– Да, да, – поморщился пассажир. – Прекрасно помню. Он, слава богу, вышел в Борске. Они, – он с неприязнью покосился на спавшего, – тут просто кабак устроили. Вот, видите, отсыпается теперь.

– Тот человек рассказывал, откуда он едет, куда?

– А! – пассажир досадливо махнул рукой. – Вели какой-то пьяный, глупый разговор. Я, признаться, не прислушивался. Помню только, что этот, – он снова кивнул на спящего, – называл его Иваном.

– Иваном?

– Да, это я точно помню. И… вот еще что. Перед самым Борском он начал шарить у себя по карманам. Сказал, что потерял адрес родственника. Вдруг, мол, тот не встретит на вокзале. При этом ругался, конечно, последними словами. В общем грязный тип. Что-нибудь натворил?

– Да. Пытался украсть чемодан на вокзале.

– Похоже. Весьма похоже.

– А сам он ничего случайно тут не оставил?

– Ну как же, – брезгливо усмехнулся пассажир, – вон там бутылки пустые насовали, – он указал на угол под полкой.

Коршунов нагнулся и осторожно, одну за другой, вынул три пустые бутылки из-под водки.

Пассажир снова усмехнулся.

– Отпечатки думаете обнаружить?

– Конечно. Может статься, старый знакомый, – тоже усмехнулся Коршунов. – Тут, знаете, вся биография может отпечататься.

– М-да. Неприятное у вас занятие, – покачал седой головой тот. – А главное, бесперспективное.

– Ну почему же? – возразил Сергей. – Посидит, одумается. Большинство все-таки одумывается. Это ведь тоже наука. Розыск, перевоспитание, предупреждение. Последнее должно быть, конечно, первым.

– Знаю, слышал и читал неоднократно, – махнул рукой тот. – Криминология, криминалистика. А преступность… Я вот раньше только в книгах о преступниках читал. А недавно жену брата ограбили, нагло, прямо, знаете, в подъезде. Да я вам тысячу случаев таких приведу. Вы их лучше меня знаете.

– Положим, тысячу не приведете. И отдельными фактами тут ничего не докажешь! – невольно втягиваясь в спор, ответил Коршунов. – Вы, кажется, ученый, вы должны это знать.

– Моя специальность очень далека от вашей. Но вы правы. Тут нужна точная статистика, нужен строго научный анализ. Вывод мой, конечно, некомпетентен. Он скорее обывательский, чем научный. И все-таки это явление многих тревожит, согласитесь.

– Конечно. И прежде всего нас самих. Хотя борьба с преступностью – дело всего общества, а отнюдь не только милиции. С этим, я думаю, вы тоже согласитесь.

– Это элементарно. Я даже больше вам скажу…

Внезапно на верхней полке заворочался спавший там человек, оттуда раздался протяжный зевок, послышалось какое-то бурчание, и сверху свесилась заспанная, измятая физиономия с всклокоченными волосами.

– Ага, – прохрипел человек, уставясь на Коршунова. – Прибыл, значит. Может, напоследок опохмелимся?

– Слезайте, гражданин, – строго сказал Коршунов.

– А чего?.. Фу ты, дьявол! Я думал, Ванюша сидит.

– Ну, слезайте, слезайте. Познакомимся.

– А чего?.. Меня Сема зовут. Мне и тут хорошо. Вот только голова, дьявол, трещит. У тебя, браток… Фу ты! Извиняюсь, конечно…

Он громко икнул и, откинувшись на подушку, внезапно захрапел.

– Да-а, – покачал головой седой пассажир, откладывая журнал, которым он как бы отгородился от происходившего разговора. – Тот, знаете, был покрепче. Когда в Борске выходил, так ни в одном глазу. Словно и не пил. Представляете?

– И покрепче и поопаснее, – сказал Коршунов и, в свою очередь, спросил: – А записку ту с адресом он так и не нашел?

– Так и не нашел. Не только карманы, все купе обшарил.

– М-да. Ну что ж, – Коршунов поднялся. – Извините. Скоро Москва, нам надо заканчивать работу.

– Бога ради. Желаю успеха.

Они простились.

Коршунов осторожно взял бутылки и вышел из купе. В коридоре его уже ждал Светлов.

Ничего интересного проводники ему не сообщили. Иван пил, много спал и, как оказалось, даже удерживал своего собутыльника, который пытался шуметь и ругаться. В Борске Иван спрыгнул на платформу первым, оттолкнув проводника, когда вагон еще даже не остановился окончательно. Он очень спешил и нервничал. И это Сергею было понятно.

Затем Светлов привел заспанного, оробевшего Сему, оказавшегося Семеном Петровичем Шатуновым, слесарем одного из московских ЖСК, следовавшим домой после законного двухнедельного отдыха, который, однако, судя по опухшей Семиной физиономии, большой пользы ему не принес. Сема клялся и божился, что, кроме имени, ничего о своем случайном собутыльнике знать не знает и, о чем разговоры у них были, он тоже не помнит, ибо в голове у него все это время шум и звон стоит невозможный. На работе он только премии и благодарности получает, «круглый год на Красной доске висит», начальство им не нарадуется, а тут вот позволил себе отвлечься от дел и забот. Все в его словах вызывало очевидное сомнение, кроме двух пунктов: пьян был все это время Шатунов безусловно, и такой преступник, как Иван, что-либо рассказать ему о себе, конечно, поостерегся.

Непонятна была только одна деталь в поведении Ивана, сообщенная седым пассажиром. Какой адрес потерял Иван, чей? Семенова? Иван сказал: «вдруг не встретит». А встречать его на вокзале должен был именно Семенов. Но его адрес Иван знал, он ведь был у него дома. Странно, странно. Над этим еще предстоит подумать…

Поезд подходил к Москве. Коршунов и Светлов аккуратно упаковали с помощью проводника обнаруженные бутылки и приготовились к выходу.

На площади перед вокзалом их уже ждала черная «Волга». Гена, отдохнув, успел все же приехать раньше, обогнав поезд.

Синие сумерки уже окутали город. Но еще не зажглись фонари на улицах, не светились витрины магазинов. На широком Садовом кольце только колючие белые огоньки подфарников машин и красные огни задних фонариков бесконечным роем неслись навстречу друг другу между сумрачными громадами домов. Силуэты людей уже плохо были видны на фоне темных, без снега, мостовых. Был самый трудный час для водителей машин.

И все же Гена, включив желтые фары и изредка сердито урча сиреной, стремительно летел на своей черной «Волге», ловко обходя попутные машины.

Только когда выскочили на улицу Горького, над головой начал разгораться голубой неон уличных фонарей.

– Значит, я на доклад к начальству, – сказал Коршунов и, улыбнувшись, добавил: – А ты сдаешь бутылки.

– Так точно, – ответил озабоченный Светлов, даже не уловив шутку. – При мне сделают. Следы для идентификации есть вполне приличные.

Машина лихо развернулась у широкого подъезда министерства, Коршунов выскочил и махнул на прощание рукой. Гена тут же рванул машину: уголовный розыск научил его быстроте и решительности.

Кабинет начальника управления был ярко освещен. Когда Коршунов вошел, комиссар поднялся – ему навстречу.

– Ну, с приездом, – сказал он, пожимая Коршунову руку. – Как добыча? Заодно давайте и ваши соображения по делу, – и с ударением добавил: – Товарищ полковник.

Коршунов чуть смущенно усмехнулся.

Он все еще никак не мог свыкнуться со своим новым званием. Черт возьми, полковник! Хотя в сорок три года это не так уж и странно. Но Коршунов не чувствовал и этих лет. И Витька еще совсем клоп. И Лена тоже ничуть не состарилась, правда, она здорово следит за собой, режимчик у нее будь здоров какой. Актриса все-таки. Но и он сам – ни одного седого волоса, ни брюшка, ни одышки, и хочется бегать, заниматься самбо, ходить на лыжах и играть в волейбол, вот ведь что! И все это – закалку, энергию, бодрость – дала ему армия, как и многое другое, конечно. Да, да, все заложено было в те годы, все он принес оттуда, Как удивительно ясно помнил Коршунов то время! Худом, угловатый мальчишка, вчерашний школьник стал солдатом в самое трудное, самое опасное для Родины время. Громы великих и малых сражений, тяготы дальних походов, разведывательные рейды по тылам врага и строгая служба потом в Германии – все помнил Коршунов. Он помнил даже перестук вагонных колес, когда возвращался домой, в Москву, помнил, кажется, и бешеное биение собственного сердца в ожидании счастливых встреч, которые до того ему лишь снились и в которые он порой уже не верил. А ведь с тех пор прошло почти двадцать лет, и каких лет! И вот – «товарищ полковник». И новое дело, которое уже захватило его целиком, важное, трудное дело, это и сейчас ясно, хотя оно только начинает разворачиваться и таит в себе многое, чего нельзя даже предвидеть.

– Разрешите начать с предварительных соображений, – сказал Коршунов.

– Конечно, – согласился комиссар. – Садитесь, закуривайте и по возможности отдыхайте. День у вас выдался нелегкий.

Коршунов опустился на стул возле письменного стола и не спеша закурил, собираясь с мыслями.

– Прежде всего как разворачивались события, – начал он. – Семенову привезли вчера из Ташкента чемодан с наркотиком. Случайно этот чемодан перед самым выходом из вагона был обменен. Это мы сегодня точно установили. Значит, чемодан этот сейчас в Борске у какого-то человека, и, как он им распорядится, мы не знаем. Человек же, привезший этот чемодан, задержан. Но он ничего не дает, его использовали вслепую. Его напарник по имени Иван скрылся, ранив нашего сотрудника. Он и сейчас скрывается в Борске.

– Опасный преступник. И, конечно, многое знает. Приметы?

– Известны. Причем, возможно, у него там есть еще связь, помимо Семенова. В вагоне он потерял какую-то бумажку с адресом. И перед Борском искал ее и очень нервничал. Это мы тоже узнали там, в поезде.

– Нашли вагон, где он ехал?

– Да, и вагон, и купе, и попутчиков.

– Молодцы. А записать он мог адрес Семенова, на случай, если тот не встретит их.

– Но он уже бывал у него, – задумчиво возразил Коршунов. – Тут надо разобраться.

– Вот именно, – с ударением произнес комиссар.

– Теперь дальше, – продолжал Коршунов. – Ниточка эта тянется из Ташкента. Там, кстати, Семенов одно время жил. И там гнездо этих спекулянтов.

– Очень опасная группа.

– Да, конечно. Но это не все. За день до приезда в Борск людей из Ташкента там происходит убийство таксиста. Вернее, за несколько часов до их отъезда.

– Знаю. Наши товарищи там уже работают.

– Но в кармане убитого тоже обнаружен наркотик. Вы помните? Я хотел бы как версию увязать эти два дела.

– Основания?

Коршунов улыбнулся.

– Нет оснований, товарищ комиссар. Но…

– Интуиция?

– Если хотите, да.

– Не последнее дело. Что еще дал поезд?

– Бутылки. Светлов отвез их на экспертизу.

Комиссар взглянул на часы.

– Там кончают работу. Надо попросить задержаться.

– Светлов попросит.

– Хорошо. Что дал разговор с пассажирами, проводниками?

– Множество деталей. Даже приметы человека, случайно унесшего тот чемодан.

– Весьма интересно. А теперь, – комиссар пристально и выжидающе посмотрел на Коршунова, – что думаете делать дальше? Вы были в Борске. Там сейчас сложная ситуация. Как, впрочем, и в Ташкенте. Группу эту надо обезвредить во что бы то ни стало.

– Так точно. А думаю делать… Надо мне лететь, товарищ комиссар.

– Правильно. Сначала в Борск, потом в Ташкент. Тогда я буду спокоен, Сергей Павлович, честно вам скажу.

– Понимаю, товарищ комиссар. Тогда и я буду спокоен.

– Что ж, решено. И помните, у вас самые широкие полномочия. Такими еще никто не располагал при раскрытии конкретных дел.

– Понятно. Когда прикажете вылетать?

– Решайте сами.

– Сегодня. Самолет через час пятьдесят. В десять вечера я буду в Борске.

Районный врач городской поликлиники в Борске Ольга Николаевна Бессонова поздно вечером заканчивала обход своего участка. Больных было много, шла эпидемия гриппа. И вот наконец последний вызов.

Ольга Николаевна устало поднялась по полутемной, грязноватой лестнице с погнутыми перилами на четвертый этаж большого дома по улице Луначарского и остановилась возле двери одной из квартир. Тусклая лампочка на площадке еле освещала длинный список жильцов. Ольга Николаевна, близоруко щурясь, водила пальцем по списку, пока не наткнулась на строчку: «Глумовым – 4 зв.», и принялась нажимать на кнопку звонка.

Дверь долго не открывали. Пришлось звонить снова.

Открыл кто-то из соседей.

– Ах, это вы, доктор! Проходите. Вон их дверь. А это их вешалка.

Ольга Николаевна сняла пальто и, прихватив старенький портфель, постучала в указанную ей дверь.

Из комнаты раздался хриплый голос:

– Чего стучать-то? Не заперто.

Ольга Николаевна вошла.

В комнате было неприбрано, на столе – грязные тарелки, куски хлеба, пустая, небрежно вспоротая консервная банка. На стульях валялись какие-то вещи.

У стены на широкой постели под ватным одеялом лежала женщина, толстая, непричесанная, жирные ее руки покоились поверх одеяла.

Ольга Николаевна освободила ближайший стул, придвинула его к постели, достала стетоскоп и сказала:

– На что вы жалуетесь, Мария Федоровна?

– На все я, милая, жалуюсь, – басовито прогудела женщина. – На все как есть.

– Ну, давайте я вас осмотрю, выслушаю.

Она откинула тяжелое, дурно пахнущее одеяло. Больная вздрогнула. Начался осмотр.

– Почему вы такая нервная? – удивилась Ольга Николаевна. – До вас дотронуться нельзя.

– Как же мне не быть нервной, – громко пробасила больная, – если мой муж изменяет мне на каждом шагу. Как он в коридор, я за ним, И с кем-нибудь уже стоит. Ну, я терпела, терпела, потом собрала ему чемодан, говорю: «Катись». А он говорит: «Площадь общая». – «Ах, – говорю, – общая?» И стала его выживать.

– Как же это вы его выживали? – улыбнулась Ольга Николаевна, давно привыкшая к самым неожиданным исповедям своих пациентов.

– А бить стала. Я ж здоровая. А он вон какой щуплый. Набью морду, стыдно и на работу идти. И кричать стыдно, что жена бьет. Вот так и выжила.

– Где ж он теперь?

– Да тут! Я ж вторую неделю больная лежу. Надо в магазин сбегать, на рынок, сварить, постирать. Вот пока и держу.

– Где ж он сейчас?

– Не говорите, доктор. Как на грех, мать у него в Ташкенте померла. Так я его на неделю туда отпустила. Ежели к сроку не вернется, ну, не знаю, что сделаю.

Продолжая осмотр, Ольга Николаевна спросила:

– Когда же у него срок-то кончается?

– Вот сегодня и кончается. Опять небось юбку нашел, – она тяжело заворочалась под одеялом. – Ох, придется бить. А прогоню уже опосля, когда выздоровлю.

Но тут в передней раздались четыре нерешительных, коротких звонка. Ольга Николаевна к этому времени уже закончила осмотр и теперь выписывала рецепты.

Больная, услышав звонки, встрепенулась.

– Идет, – с угрозой прогудела она. – Идет, окаянный. Ключ-то я ему пока не даю.

Кто-то из соседей открыл дверь, и через минуту в комнату робко вошел щуплый, невысокий человечек в мятом костюме, с чемоданом в руке. Вид у него был растерянный и встревоженный.

– Явился, значит? – сразу наливаясь злостью, прогудела из-под одеяла больная. – Не запылился?

– Приехал, Машенька, приехал, как велела, – ответил человечек, осторожно ставя чемодан на стул.

Тут он заметил врача и галантно поклонился.

– Мое почтенье. Глумов Василий Евдокимович, супруг, так сказать, – и, потирая озябшие руки, с наигранной бодростью спросил: – Ну-с, так как наша больная?

– Не радуйся, не радуйся, выздоровлю, – пробасила в ответ та. – Тогда ты у меня порадуешься.

– Ну, что ты, Машенька, – сконфузился Глумов. – Что ты, ей-богу, говоришь.

– Знаю, чего говорю.

Ольга Николаевна поспешила дописать рецепты, дала последние наставления больной и простилась. «Какая смешная и противная пара», – брезгливо подумала она.

Глумов все так же галантно, с поклонами проводил ее до дверей, в передней подал пальто и на прощание сказал:

– Будет время, заглядывайте к нам в парикмахерскую, на углу Гоголя и Первомайской. Посажу к лучшему мастеру. Будете несказанно довольны. Золотые руки. Цены нет.

В комнату он возвратился снова робкий и притихший.

– Что, еще за одну юбку уцепился? – подозрительно пробасила из постели супруга. – Вот погоди, встану.

– Ну что ты, Машенька, что ты, – суетливо и озабоченно ответил Глумов. – Тут такое дело, Машенька, произошло, уму непостижимо.

– Какое еще дело?

– Совершенно невозможное! Чужой чемодан из поезда унес. Абсолютно чужой!

– Ладно врать-то. Твой это чемодан. Ослеп, что ли?

– В том-то и дело, Машенька! Похож, но не мой. Это я только по дороге понял. По тяжести, так сказать. А со мной в купе один паренек ехал и одна… Впрочем, не в этом дело.

– Опять?.. – грозно прорычала из постели супруга, тяжело приподнявшись на локте. – Не мог пропустить, ирод?

– Ах, Машенька, – плачущим голосом сказал Глумов. – Ты в главное вникни. Чужой чемодан, понимаешь? И в нем… Я по дороге заглянул. Странный такой порошок. Серый. Понять не могу, что это может быть. Ты вот погляди.

Он торопливо открыл чемодан и вынул туго набитый, завязанный шнурком целлофановый мешочек, за ним другой, третий и выложил их на стол. Потом взял один и поднес супруге.

– Вот видишь? – и удивленно повторил: – Уму непостижимо, что это может быть.

Та с любопытством осмотрела мешочек, помяла, понюхала его и, положив возле себя на одеяло, спросила:

– А еще чего там?

– Тряпки какие-то, совершенные тряпки, – махнул рукой Глумов и нерешительно добавил. – Может, в милицию отнести?.

– Я те дам в милицию! – грозно ответила Мария Федоровна, откидываясь на подушки. – А ежели ценность какая? Они там сразу ее к рукам приберут.

– Ну, какая же это, Машенька, ценность? – разводя руками, усмехнулся Глумов. – Небось удобрение какое-нибудь или там лекарство. Что же мы с ним делать будем? – и опасливо добавил: – А его, наверное, уже ищут. Парень тот, конечно, заявил. Это, Машенька, уголовно наказуемое дело. Присвоение, так сказать.

– Ладно тебе пугать-то. Ищут его…

– Но что же делать?

– Перво-наперво узнать надо, что за вещь. Может, и в самом деле лекарство. Я вон, когда в аптеке уборщицей работала, наслышалась. Лекарство лекарству рознь. Другим цены нет, лекарствам-то.

Глумов, однако, был в явном замешательстве. Душонка его раздиралась противоречиями. С одной стороны, нехорошо, конечно, присваивать чужое, непорядочно. С другой, это чужое могло и в самом деле стоить немало. И тогда Машка уж наверняка пропишет его обратно. И можно будет не раз потихоньку кутнуть с Зиночкой, новой их мастерицей. Но, с третьей стороны, можно и ответить, ведь парень-то, конечно, заявил. Последнее было так страшно, что и подумать невозможно. Что такое, например, ОБХСС, Глумов знал по собственному опыту, когда у него в парикмахерской однажды обнаружилась недостача дорогого одеколона, хны и салфеток. Господи, что он тогда пережил! Чудо его спасло, просто чудо. В то же время надо быть круглым идиотом, чтобы своими руками отдать, может быть, целое богатство. Но тогда что же делать?

– Значит, так, – решительно объявила Мария Федоровна, снова приподнявшись на локте. Плоское, обрюзгшее лицо ее с бородавками под ухом и возле носа было суровым. – Значит, так, – повторила она. – Первым делом надо разузнать, что это за порошок такой. Понял? Отсыпь в коробочку. Ну! – и указала пальцем на мешочек, лежащий возле нее.

Глумов с готовностью подскочил к кровати, взял мешочек и, отойдя к столу, с трудом, ломая ногти, развязал его. В нос ударил какой-то странный, неприятный запах. Глумов поморщился. Потом достал из буфета спичечный коробок, высыпал спички в ящик и осторожно наполнил коробок странным порошком. При этом в носу у него засвербило, глаза наполнились слезами, и он громко чихнул.

– Ну, ты! – прикрикнула с постели Мария Федоровна. – Не просыпь гляди.

– Что ты, Машенька, как можно.

Он снова завязал мешочек, положил его вместе с остальными обратно в чемодан, захлопнул крышку и с усилием потащил его к шкафу.

– Давай его сюда, олух, – приказала Мария Федоровна, ткнув пальцем под кровать.

Глумов послушно изменил направление, подтащил чемодан к кровати, затем стал на колени и принялся задвигать его подальше, к самой стене.

Когда Глумов, отдуваясь, наконец поднялся на ноги и стал отряхивать колени, Мария Федоровна отдала новый приказ:

– Завтра утречком забежишь в мою аптеку. Ну, где работала. Помнишь небось?

– Конечно, Машенька, а как же?

– То-то. Спросишь Нинель Даниловну. Только гляди у меня. Убью, если что. Я теперь нервная стала.

– Ну что ты, Машенька, как можно? – слабо возмутился Глумов, опускаясь на стул.

– Так и можно. Скажешь, что от меня. Покажи ей коробок, пусть определит. Если что, знакомый, мол, дал. И все. Про чемодан ни слова, понял? И домой. А потом я решу, чего дальше.

– Понял, Машенька, понял. Все сделаю, как велишь.

«Дура ты темная, – с презрением подумал он. – Разве так коммерческие дела делают? Уж я-то знаю, как надо». Тем не менее в аптеку Глумов решил зайти: «Нинель – это интересно. Нинель…»

Утром вертлявая его фигурка уже появилась у аптечного прилавка за высокой стеклянной витриной. Работавшая там девушка в белом халатике, выслушав его просьбу, приоткрыла дверь за своей спиной и крикнула:

– Нинель Даниловна, к вам пришли!

Через минуту к Глумову вышла, точнее даже выплыла, высокая, статная женщина в белом халате, с густо подведенными глазами на свежем, румяном лице и высоко взбитыми, ярко-рыжими волосами, на которых чудом держалась беленькая крахмальная шапочка.