Текст книги "Искатель. 1970. Выпуск №5"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Октав Бельяр,В. Златкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Зато на хмуром, скуластом лице Трофимова первоначальный страх сменился растерянностью, а потом и явным облегчением, он даже вздохнул, и на губах его мелькнула усмешка.

Только Храмов остался сосредоточен и невозмутим. При взгляде на него Лобанов почувствовал, как и к нему возвращается спокойствие. А подметив усмешку Трофимова, он еще и рассердился. Это помогло ему окончательно стряхнуть с себя охватившее его было оцепенение.

– Ну что ж, – с подчеркнутой невозмутимостью произнес он. – Приступим к осмотру. Составим протокол. Все как полагается.

Он придвинул к одному из сотрудников лист бумаги и указал на стул.

– Садись пиши. Будем осматривать каждую вещь и сам, чемодан тоже. А там будет видно. Это еще не вечер, как говорится.

И снова появилась тревога на угрюмом лице Трофимова, снова возобладало любопытство на лицах обоих понятых.

Сотрудники же принялись за дело. И это конкретное дело, да и тон, каким отдал приказ Лобанов, скрытый в этом тоне намек вернули им уверенность. На лице Храмова по-прежнему ничего нельзя было прочесть. Удивительным хладнокровием обладал этот человек!

Однако чем дальше продвигался осмотр чемодана, тем беспокойство с новой силой охватывало Лобанова. Нет, кажется, ничего не найдут в этом проклятом чемодане его товарищи. Это самый обыкновенный чемодан, без всяких тайников и секретов, и в нем самые обыкновенные вещи, не предназначенные даже для подарка или продажи, их просто берут с собой в дорогу. Но тогда что все это должно значить? Что произошло?

Лобанов напряженно размышлял, наблюдая, как его сотрудники тщательно осматривали и прощупывали одну вещь за другой, внося подробные сведения о них в протокол.

Зачем же понадобилось пересылать этот чемодан Семенову, да еще с такими предосторожностями? Почему ради него пошел на такой риск скрывшийся преступник? Может быть, он чего-то не знал, о чем-то не был предупрежден? Нет, вряд пи. Но тогда… Что же тогда?.. А вдруг произошло самое простое… Вдруг!.. Где может быть сейчас тот поезд? Вчера в двадцать один час пятьдесят минут он вышел из Борска… По нашему времени…

Лобанов резко повернулся к Храмову.

– Заканчивайте осмотр, оформите протокол. Трофимов пусть будет здесь. Я сейчас вернусь.

– Слушаюсь, – коротко отозвался Храмов.

Лобанов торопливо вышел из кабинета и по длинному коридору направился к дежурному по управлению.

– Быстро вызови Москву. Коршунова, – сказал он ему. – Если нет на месте, давай МУР, Гаранина.

«Только бы Сергей оказался на месте, – нервничая, подумал Лобанов. – Он в курсе дела, он, кажется, даже больше знает, чем я. А Косте все объясняй с самого начала…»

Дежурный сочувственно покосился на него и ответил:

– Один момент. У нас теперь связь поставлена будь здоров. С любым уголком. А уж с Москвой… По последнему слову науки и техники.

– Ну вот и давай.

– Пожалуйста, – улыбнулся дежурный, протягивая одну из разноцветных трубок, установленных на длинном пульте, в котором что-то мерно гудело и мигали многочисленные разноцветные лампочки. – Москва отвечает, дежурная часть штаба министерства.

Лобанов схватил протянутую ему трубку. «Вот это да», – подумал он.

– Срочно прошу полковника Коршунова, – сказал он, вспомнив новое звание своего друга.

– Переключаю на управление уголовного розыска, – ответил голос в трубке.

Его тут же сменил другой голос.

– Полковник Коршунов у начальника управления. Кто его вызывает?

– Майор Лобанов. Из Борска. Он мне срочно нужен. Поезд от нас скоро будет в Москве.

– Сейчас доложу.

Прикрыв ладонью трубку, Лобанов сказал дежурному:

– Посмотри, когда тридцать восьмой приходит в Москву. Быстро. – И почти сразу он услышал голос Коршунова:

– Слушаю, старина. Что у тебя там стряслось?

– Сергей? Привет. Вот слушай.

В этот момент дежурный придвинул расписание и пальцем указал нужное место. Лобанов кивнул.

– Так вот, – продолжал он в трубку. – Нами задержан некий Трофимов. Он привез…

Коршунов слушал, как всегда, молча, не перебивая вопросами, и, только когда Лобанов кончил, он досадливо спросил:

– Выходит, упустили того, второго?

– Думаем задержать. Но сейчас главное…

– Все понятно, – перебил его на этот раз Коршунов. – Я с тобой согласен. Чемодан скорей всего обменяли, причем случайно, конечно. Когда поезд приходит в Москву?

Лобанов ответил.

– Так. Времени в обрез. Где ехал этот Трофимов?

– Четвертый вагон, место семнадцатое.

– Ясно. Выеду сам навстречу. Как чувствует себя Жаткин?

– Порядок. Бегает.

– Привет передай. Я тебе буду звонить. А ты пока…

Через минуту разговор был закончен.

«Ну, теперь завертелось, – удовлетворенно, хотя и с некоторым беспокойством, подумал Лобанов, направляясь к себе в отдел. – Насчет Трофимова он, конечно, правильно решил. И насчет Семенова тоже».

В кабинете Лобанов застал лишь Трофимова и одного из сотрудников. Протокол был уже составлен. В чемодане ничего подозрительного обнаружено не было.

– Ну что ж, Борис, продолжим разговор, – сказал Лобанов, усаживаясь к столу. – Только теперь будем кое-что записывать.

– А я ничего не знаю, – с вызовом ответил Трофимов, – говорил же. И выходит, ничего такого я не вез. Чего же цепляться-то?

Лобанов покачал головой.

– Во-первых, давай, Боря, разговаривать культурно. Не вез, говоришь? Вез, милый, вез. Только, когда из вагона ты выходил, чемоданчик-то и перепутал. Ясно? Свой оставил, а чужой взял.

– Это еще доказать надо.

– Уж постараемся. Теперь рассуди сам: кому ты его вез? Этот Петр Данилович замешан в опасном преступлении. И ты не первый ему такой чемоданчик привозишь. Он это подтвердил. Так что задержать тебя у нас основания были, как видишь. Да и сам ты, что ни говори, а чувствовал, конечно, что в темное, незаконное дело лезешь. Иначе зачем бы такие осторожности, а?

– Чего я чувствовал, это мое дело. Я только знаю, что сажать меня не за что, – с прежней дерзостью ответил Трофимов.

– Пока, Боря, только пока, если не одумаешься, – строго возразил Лобанов. – И не смотри на нас, как на врагов. Мы тебе зла не желаем.

– Ну да. Было бы за что уцепиться, враз посадили бы.

– То есть, соверши ты преступление, так, что ли?

– По-вашему, может, и преступление.

– А по закону?

– А это уж я не знаю, как по закону.

– Вот это ты правильно сказал. Законов ты не знаешь. В школе их не проходят. А надо бы. Тем более что есть еще и такой закон: незнание закона не освобождает от ответственности по нему. Я тебе это уже говорил.

– А я вам уже говорил, что мне жрать нечего.

– Брось. От голода у нас еще никто преступлений не совершает. Ты стипендию в техникуме получаешь?

– Ну и что? Кто на нее проживет?

– Работай. Многие студенты работают еще. Раз учиться охота.

– Много так заработаешь, – презрительно протянул Трофимов.

– Да, брат, – вздохнул Лобанов. – Дело тут, видно, не только в том, что ты законов не знаешь. Мало тебе денег? Так бросай свой техникум, иди на завод.

– Ну да! Мне диплом нужен. Не одним вам сотни получать. Я тоже хочу.

– Скажи пожалуйста. Сотни! На меньшее ты не согласен?

– Там видно будет, на что соглашаться.

– Ну что ж, посмотрим. Мы теперь за тобой внимательно посмотрим. И преступления совершить тебе не дадим. Но главное не в этом. Главное, чтобы ты сам понял: жить надо честно, чтобы не совестно было людям в глаза смотреть, чтобы спать спокойно, чтобы не таиться, не прятаться, не дрожать каждую минуту, чтобы на душе было легко. Вот вернешься ты домой…

Тут Лобанов заметил, как на миг радостно блеснули угрюмые глаза парня.

– …Вернешься, говорю, – с расстановкой повторил он. – Снова придет к тебе этот Юсуф, предложит еще какой-нибудь чемоданчик подкинуть, деньги пообещает…

– Нет уж, спасибо, – усмехнулся Трофимов. – Другое занятие поищу. А то, чего доброго, и вовсе загремишь с ним.

– Обязательно даже загремишь, – подтвердил Лобанов. – Хотя и тут важнее другое. Ты про гашиш слышал? Курят его некоторые.

– Слышал. Психи курят.

– Страшный это яд. Человека дотла разрушает, если втянуться.

– Точно.

– Вот этот яд, Боря, ты и вез.

– Ну да?!

Трофимов ошалело посмотрел на Лобанова, и угрюмое его лицо приобрело вдруг выражение такой мальчишеской растерянности, что Лобанов невольно усмехнулся.

– Вот именно, – уже строго и сокрушенно произнес он. – Это ты и вез. Чтоб Семенов мог других травить и зарабатывать на этом, как тот Юсуф. И ты бы на этом заработал. Или тебе все равно, на чем зарабатывать?

– Ладно вам, – сердито ответил Трофимов. – Кто же я, по-вашему, зверь, что ли?

– Нет. Но помогал ты зверям, и еще каким!

– Так если бы я знал… Да я бы скорее удавился!..

Губы Трофимова задрожали от волнения.

– Теперь знаешь. И, вижу, понимаешь. Это еще важнее. А дальше пусть тебе совесть подскажет, как жить. Пусть подскажет, черт возьми!

Лобанов встал, упругим шагом стремительно прошелся из угла в угол по кабинету, заложив руки за спину, потом, успокоившись, остановился перед Трофимовым, невысокий, крепко сбитый, с широкими, покатыми, как у борца, плечами, которые не мог скрыть мешковатый пиджак. Круглое, веснушчатое лицо его было сосредоточенно, рыжеватые брови сошлись у переносицы, и только в светлых глазах все время пряталась какая-то хитринка, то злая, то добродушная, то настороженная. Сейчас она была злой.

– Скажи, Боря, – задумчиво покусывая губу, спросил Лобанов. – Этот парень… который с тобой приехал… Он не говорил, может, у него тут знакомые есть, родственники?

– Не говорил, – покачал головой Трофимов, не отрывая глаз от пола. Он все еще находился под впечатлением страшной новости, услышанной от Лобанова.

– А про Семенова чего говорил?

– «Покажу тебе его». Вот и все.

– А как «покажу», не говорил?

– Следи, говорит, за мной. Я и следил. Он мне глазами на этого Петра Даниловича и указал.

– А тот когда тебя заметил, когда ты подошел?

– Не. Когда я понял, что это он, и пошел к нему, он уже на меня смотрел. Вроде как узнал. Я даже удивился.

Лобанов чувствовал, что он сейчас нащупывает что-то важное, но никак не мог сообразить, что именно.

– Может, он раньше тебя уже видел?

– Скажете. Откуда он мог меня видеть?

– Он жил в Ташкенте. Правда, года три назад. И в Самарканде бывал.

– Три года назад я пацаном был.

– Да, пожалуй…

«Как Семенов мог узнать этого парня? – думал Лобанов. – А ведь он его узнал, это ясно. Хотя раньше не встречались, это тоже ясно. Как же тогда?.. Может быть, случайно встретился с ним взглядом, увидел чемодан, догадался? Это, пожалуй, скорее всего. А как вел себя Семенов там, на перроне?..»

Лобанов обошел стол, достал сигарету из лежавшей там пачки, закурил и снова прошелся по кабинету.

Теперь он старался в мельчайших подробностях припомнить вчерашний вечер, освещенный перрон, толпу людей на нем, когда подошел поезд, наконец, Семенова, надвинувшего на лоб шляпу, руки – в карманах пальто, исхудавшего, сутулого, какого-то вялого, слабого еще. А Лобанов стоял в стороне, с Володей Жаткиным, с Верочкой из их отдела, и все время наблюдал за Семеновым. И был какой-то момент… Семенов вдруг встрепенулся, напрягся, словно чего-то испугался. И взгляд у него стал другой. Другой стал взгляд! А потом к нему подошел Трофимов. Потом… Почему же Семенов насторожился? Почему испугался? Трофимова испугался? Но он же его первый раз увидел.

И опять же взгляд. Лобанову почему-то не давал теперь покоя этот взгляд. Сначала он был просто растерянный, усталый… Да, да, это Лобанов хорошо помнит. Он еще подумал, что Семенову, наверное, трудно вот так стоять и как бы он не пропустил приезжих. И вдруг… Семенов насторожился, даже испугался. И Лобанов тоже невольно тогда насторожился. Да, этот момент он хорошо помнит. Значит, Семенов кого-то увидел. Трофимова? Да, конечно, Трофимова он заметил, причем даже раньше, чем тот заметил его. Вот ведь что! Даже раньше! Узнать его Семенов не мог. Догадаться? Но, пока они не встретились глазами, догадаться было невозможно. А когда встретились, Семенов уже смотрел на Трофимова, ждал его. Так, так… Перед этим Трофимов следил глазами за тем парнем в толпе. А Семенов в тот момент, когда вдруг испугался, смотрел…

– Боря, тот парень шел от тебя по какую сторону, слева или справа, не помнишь?

Трофимов удивленно поднял глаза на Лобанова и, подумав, сказал:

– Слева, впереди немного.

Слева… значит, от Семенова справа, потому что Трофимов шел прямо на Семенова. А тот, когда испугался, смотрел не прямо, а куда-то в сторону. Лобанов хорошо помнил, что видел в тот момент Семенова смотревшим куда-то в сторону, видел его плечи, спину и только часть лица. А Лобанов стоял… ага, он стоял слева от Семенова. Значит, Семенов смотрел направо. И испугался… А там шел тот парень. Значит… Ого, это много значит!..

Необходимо было побыстрее увидеть Семенова и проверить эту неожиданную догадку. Но предварительно следовало закончить с Трофимовым.

– Вот что, Боря, – решительно сказал Лобанов, усаживаясь за стол. – Сегодня поедешь домой. У нас нет оснований тебя задерживать.

– Домой?.. – недоверчиво переспросил Трофимов, и на скуластом его лице проступила растерянность.

А ведь еще полчаса назад он нагло требовал этого. И Лобанов сразу отметил про себя эту перемену.

– Да, домой, – подтвердил он. – И запомни наш разговор. На этот раз ты только случайно выскочил из очень скверной и опасной истории. Смотри не попадись снова на эту удочку.

– Все, товарищ начальник, – потупившись, хмуро и твердо сказал Трофимов. – Больше им меня не купить, – и повторил: – Не зверь же я, в самом деле.

– Знаю, – кивнул Лобанов. – И верю. Сейчас мы все оформим. Подожди пока в коридоре.

Трофимов медленно поднялся и направился к двери. У порога он на секунду задержался, словно собираясь еще что-то сказать, но, передумав, молча вышел.

Лобанов вызвал к себе Храмова.

– Вот что, Николай. Парня следует отпустить. Улик против него нет. Оно, между прочим, и к лучшему. Тюрьма ему сейчас совсем ни к чему. Даже наоборот.

– Как сказать, – сдержанно заметил Храмов.

– Так и сказать. Пусть ребята достанут ему билет. Поезд на Ташкент когда теперь?

– Вечером.

– Ну вот. Денег у него сколько?

– Трояк с мелочью. Расчета с ним произвести не успели.

– Понятно. Тогда пусть он до обеда погуляет по городу. Обязательно пусть погуляет, – Лобанов многозначительно взглянул на Храмова. – Может, они и встретятся. Скажи ему, чтобы обедать пришел сюда. Если они не встретятся, то он придет. На вокзале они тоже могут встретиться. Все это учти.

– Слушаюсь…

– Давай. А я еду в больницу к Семенову. Да, вот еще что. Позвони в Ташкент Нуриманову. Пусть они встретят этого парня и посмотрят за ним. К нему могут прийти. И прибавь, что верить ему можно. Уже можно. Понятно?

– Так точно.

– И подкрути ребят. Розыск по городу не прекращать. Где-то ходит этот сукин сын. Или куда-то забился. Выходы-то из города ему закрыты.

– Слушаюсь.

– Все. Давай двигай. А я… пожалуй, сначала позвоню туда, в больницу, как думаешь?

Храмов удивленно взглянул на своего энергичного начальника, который вдруг заколебался по такому пустяковому поводу.

– Можно, чего же, – равнодушно согласился он.

Лобанов перехватил этот взгляд и неожиданно про себя усмехнулся. «Даже в мыслях у него нет, что его начальник может влюбиться, – подумал он. – Словно уж и не человек я. И порядочный дурак, между прочим, тоже. Круглый дурак, это точно». Он незаметно вздохнул. Интересно, кстати: кто ее муж? Небось тоже врач. Всегда почти так бывает у них.

Храмов ушел, а Лобанов, крайне недовольный собой, взялся за телефон. «У человека свои дела, заботы, своя жизнь, – сердито думал он, набирая знакомый номер, – а я тут лезу со своей трепотней и шуточками. Ну все. И задний ход. А то в шута горохового превращаешься на старости лет».

Из трубки доносились уже длинные гудки, потом раздался чей-то голос.

– Будьте добры Наталью Михайловну, – с внезапной хрипотцой попросил Лобанов и откашлялся.

– Сейчас.

Трубка умолкла. Лобанов одной рукой торопливо вытянул сигарету из лежавшей на столе пачки и, чиркнув спичкой, закурил.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Наталья Михайловна. Лобанов беспокоит, – с подчеркнутой деловитостью сказал он.

И вдруг услышал ее встревоженный голос.

– Здравствуйте. Что вчера случилось?

– Где случилось? – не понял Лобанов.

– Ну, там, на вокзале. К нам вчера вашего сотрудника привезли раненого. Я как раз дежурила.

– Это случайность.

– Неправда. Это ножевое ранение. И он так беспокоился.

– Он еще очень молодой, – усмехнулся Лобанов.

– Да, но он все время звонил куда-то и все время спрашивал о вас. Вернулись вы или нет. Даже… мы забеспокоились.

Лобанову вдруг передалось ее волнение.

– Я вернулся, – смущенно сказал он. – Все в порядке, – и, хмурясь, добавил: – Теперь мне надо повидать Семенова. Это можно?

– Ну конечно. Когда вы приедете?

– Я сейчас хочу приехать.

– Пожалуйста. Обход уже закончен.

– А я… вас застану? Вы же ночь дежурили.

– Это сверх графика. Я буду до вечера.

– Тяжелая у вас работа.

– Пустяки. Меня все-таки никто не ударит ножом.

– Ну это у нас тоже не каждый день, – засмеялся Лобанов. – Так я еду.

Ему вдруг стало удивительно легко и радостно, он и сам не понимал отчего.

Лобанов торопливо сбежал по лестнице к ожидавшей его машине, натягивая по дороге пальто.

День выдался удивительно теплый и солнечный, и небо было ярко-голубое, без единого облачка. Лобанов почему-то только сейчас обратил на это внимание. И с наслаждением вдыхал напоенный весенней свежестью воздух, таким он ему казался, по крайней мере, даже в машине. Ноздреватый, искристый снег на крышах домов и во дворах тоже казался каким-то теплым и праздничным. И люди кругом улыбались чему-то.

Машина неслась, разбрызгивая грязь, деловито урча и замирая на перекрестках под красным глазом светофора. Лобанов еле удерживался, чтобы не попросить водителя включить сирену.

Унылые больничные корпуса, мимо которых потом шел Лобанов, совсем не казались ему сейчас унылыми, наоборот: каким-то теплом и добротой веяло от них.

Лобанов почти бежал по подсохшим асфальтовым дорожкам, жмурясь от искристой белизны нетронутого снега вокруг.

Вот и седьмой корпус, и знакомая дощатая дверь со звонком.

Лобанов получил халат и, накинув его на плечи, поднялся на второй этаж. Кокетливая дежурная сестра, стрельнув подведенными глазками, с улыбкой сообщила, что доктора Волошину вызвали на консультацию в другое отделение, но больного Семенова сейчас пригласят. Товарищ из милиции может с ним поговорить в комнате, где дежурят ночные сестры, это налево, в конце коридора.

Скрывая разочарование, Лобанов направился к указанной двери.

А спустя несколько минут Семенов уже сидел перед ним в своем сером больничном халате с зелеными отворотами, в шлепанцах, с болтающимися грязными тесемками от кальсон, худой, со складками дряблой кожи на лице, как бывает у когда-то полных людей, внезапно вдруг похудевших. Кожа в уголках рта и около глаз чуть заметно подергивалась, словно Семенову требовались усилия, чтобы это напускное равнодушие не стерлось с лица. Бледной рукой он поминутно приглаживал свалявшиеся, перепутанные волосы и проводил по щекам, заросшим рыжей щетиной.

– Вы поняли, что вчера произошло, Петр Данилович? – строго спросил Лобанов.

– Ах, боже мой, конечно, понял! – Семенов нервно передернул плечами. – Чего ж тут не понять?

– Что же вы поняли?

– Вы задержали этого типа с чемоданом, только и всего.

– А что было потом?

– Откуда я знаю, что было потом? – раздраженно ответил Семенов.

– Потом этот чемодан у него выбили из рук, как вы помните, и мы ловили уже второго типа.

– Возможно, возможно. Тут столько набежало народу, что я уже ничего не видел.

– Допустим. Но кто был этот второй, Петр Данилович?

– Откуда я знаю? Что, он мне докладывал, кто он такой?

Семенов возмущенно посмотрел на Лобанова, на впалых щеках его проступила краска, сильнее задергалась кожица около глаз.

«Однако что-то слишком уж нервничаешь», – подумал Лобанов.

– Докладывать и не требовалось, – все так же спокойно возразил он. – Вы его и так узнали. И он вас узнал.

– Он?.. Узнал?.. – растерянно переспросил Семенов.

– Конечно. Еще раньше, чем вы его.

Семенов задумчиво посмотрел на свои ноги в шлепанцах, пожевал губами и наконец решительно объявил:

– А я его не узнал, представьте себе.

– Трудно, – покачал головой Лобанов. – Даже невозможно. Я это понимаю так, что вы просто не хотите говорить. И это нехорошо, Петр Данилович, предупреждаю вас.

– Что вы от меня хотите?! Я больной человек!.. Я инвалид!.. – внезапно закричал Семенов, стуча худым кулаком по колену. – Вы меня доконать хотите?! В могилу свести?1 Не знаю я его!.. Не знаю!.. Не знаю!..

– Тихо!.. – повысил голос Лобанов. – Никто не собирается сводить вас в могилу. И не кричите. Вы в больнице находитесь, а не у себя дома.

– Вот именно! Я больной. Я тяжело больной. И… и не могу… Не желаю… А вы мне допросы устраиваете… – все так же возбужденно произнес Семенов, захлебываясь в собственных словах.

– Ну что ж. Я не знал, что вам стало вдруг так трудно разговаривать со мной, – усмехнулся Лобанов. – Придется наш разговор отложить на несколько дней. Вас к тому времени выпишут из больницы. И тогда я вам снова задам этот вопрос. Вы же видите, про человека с чемоданом я вас не спрашиваю. Вы его действительно не знаете, и он вас тоже. Ему на вас указал тот, второй. Они так заранее и условились. А вам… вам он указал на того человека, с чемоданом. Глазами указал, Петр Данилович, всего лишь глазами.

– Не знаю, кто там чего глазами указывал, – упрямо и раздраженно ответил Семенов.

– Ледно. Кончим тогда этот разговор, – сухо сказал Лобанов. – Я только повторю то, что сказал вам вчера. Этот самый Борисов, как он себя вам назвал, опасный преступник. И мы его найдем. Вы тоже преступник, хотя и помельче. Отраву, которую вы пытались продать через Сеньку, купили двое мальчишек. Мы их спасли. Вы тут кричали, что хотите жить, хотите выздороветь. А я вам ответил, что мы хотим, чтобы жили и были здоровыми те мальчишки, которых вы чуть не отравили, чтобы никогда и никому не попадала в руки та отрава. Вот за что будут судить и вас, и того Борисова, и Ивана, и…

Тут вдруг Лобанов заметил, что Семенов неожиданно вздрогнул, снова задергалась кожица около глаз, а худые его пальцы торопливо и ненужно натянули халат на впалую грудь. «Ну, голубчик, – подумал Лобанов с ожесточением, – можешь больше ничего не говорить. Кажется, я уже догадался…» И он тем же тоном закончил:

– …Да, судить. И вы, кстати, тоже вчера кричали: «Судить! Всех судить!» Помните? Вы, наверное, не хотели, чтобы вас судили одного?

– Правильно, правильно… – забормотал Семенов, не поднимая головы. – Всех судить… Я меньше их виноват… Я почти ничего такого и не сделал… И вообще я их не знаю… И не желаю знать…

Лобанов, помедлив, спросил:

– Петр Данилович, почему вы боитесь назвать Ивана?

Семенов бросил на него затравленный взгляд.

– Я… я не боюсь, я просто… не знаю, что отвечать… У меня голова кругом идет… Никогда еще не попадал в такое положение…

– Верю. И я вам скажу, что отвечать. Это вам сейчас посоветовал бы и любой добросовестный адвокат: отвечайте правду, только правду. Это для вас сейчас самое выгодное.

– Правда?.. – нервно переспросил Семенов. – Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Я видел Ивана! Там, на вокзале, в толпе. Он мне указал того парня. Глазами указал, правильно! И все. Исчез. Больше я его не видел, клянусь вам!

Семенов тыльной стороной ладони вытер испарину со лба и откинулся на спинку стула.

– Когда Иван был у вас последний раз, он не говорил, есть у него в городе еще знакомые?

– Нет, не говорил.

– Где они тогда собирались ночевать?

– В гостинице, насколько я помню.

«Да, так оно и было», – подумал Лобанов.

– А в первый свой приезд где он ночевал?

– У меня. Он тогда ничего не привез.

– Договаривался?

– Вот именно. Это… это, я вам скажу, страшный человек… Он может на все пойти… Ему убить – что плюнуть. Да, да…

Семенова всего трясло от страха, он расширенными глазами смотрел на Лобанова и никак не мог запахнуть халат дрожащими руками, пальцы не слушались его.

«Какая же ты мразь!» – брезгливо подумал Лобанов.

– Вам уже нечего его бояться, – сказал он.

Разговор был окончен. Больше Семенов ничего не мог сообщить, даже если бы захотел, Так, по крайней мере, показалось Лобанову, ибо, сам не замечая этого, он торопился, слишком торопился и под конец этого трудного разговора думал уже совсем о другом.

Семенов, еле волоча шлепанцы и придерживая худой рукой расходившиеся полы халата, вышел из комнаты. А спустя минуту вслед за ним вышел в коридор и Лобанов. «Надо все-таки ее повидать», – в который уже раз подумал он.

И сразу увидел Волошину. Она стояла невдалеке, около окна, и разговаривала с низеньким полным человеком в очках и белом халате, из кармана которого высовывались резиновые трубочки стетоскопа.

Лобанов нерешительно двинулся в их сторону.

– Здравствуйте, Наталья Михайловна, – подходя, произнес он.

Волошина с улыбкой кивнула ему.

– Здравствуйте. Я сейчас освобожусь, одну минуточку.

– Ну, я пойду, коллега, – сказал человек в очках. – Мне надо еще проконсультироваться у хирургов. А вы, – он поднял пухлый, розовый палец, – обратите внимание на его кардиограмму. Она мне решительно не нравится. Этот зубец вы помните? И ЗАБФ отрицательный и приподнят. Полагаю, Евгений Васильевич напрасно самоуспокаивается.

– Конечно, Семен Яковлевич. Мне она тоже не нравится.

– Прекрасно. Мы будем с вами союзники, – галантно поклонился толстяк. – Это меня успокаивает.

«Чего он выламывается? – неприязненно подумал Лобанов и тут же устыдился своих мыслей. – Только не будь уж окончательным болваном», – сказал он себе.

– Вы мне хотели что-то сказать? – спросила Волошина, когда ее собеседник удалился.

– Я?.. Я много чего хотел вам сказать, – неожиданно для самого себя сказал Лобанов.

Она рассмеялась.

– Много не удастся. Мне надо ехать в горздрав.

– Правда? Так я вас подвезу. Можно?

– О, это будет замечательно. Я уже опаздываю.

– Все. Я вас жду. Там, в саду.

– Да, да. Я сейчас.

Выйдя из больничного корпуса, Лобанов глубоко вздохнул и огляделся. «Что же это такое? – растерянно подумал он. – Ведь она сейчас выйдет ко мне!» Он вдруг так заволновался, словно должно было произойти событие необычайное.

А когда ее фигурка в темном пальто с пушистым белым воротником и белой вязаной шапочке появилась в дверях, Лобанову показалось, что ничего прекраснее он не видел, он даже задохнулся от внезапной радости и несмело пошел навстречу.

В этот момент Наташа чуть поскользнулась, и тогда Лобанов осторожно взял ее под руку. Лобанов не узнавал самого себя: он не мог начать разговор.

– Вы все успели сделать? – спросила Наташа.

– Да. Конечно, – ответил Лобанов.

Если бы он знал, что самого главного вопроса он так Семенову и не задал, хотя, как показали дальнейшие события, задать его следовало непременно.

Черная сверкающая «Волга» с двумя желтыми противотуманными фарами впереди и дополнительной штыревой антенной вылетела на улицу Горького и, сделав крутой разворот, стремительно понеслась вверх, к площади Пушкина, легко обгоняя двигавшийся в том же направлении поток машин.

Около площади Маяковского машина свернула вправо, на Садовое кольцо, которое москвичи называют так лишь по привычке, ибо давно уже не осталось там садов и бульваров, и само кольцо, укатанное асфальтом, превратилось в широкую, скоростную транспортную магистраль с подземными тоннелями и виадуками.

Черная «Волга» птицей пролетела огромный виадук, чуть притормозила, затертая другими машинами, возле Колхозной площади, а потом возле Лермонтовской.

– Никакой езды не стало, – досадливо проворчал молодой паренек-водитель.

– Погоди. То ли будет, когда «Жигули» пойдут и новый «Москвич», – усмехнулся Коршунов.

– Сергей Павлович, – наклонился к нему сидевший сзади Светлов, – уточнить бы приход поезда.

– Через три часа он должен быть в Рязани. А мы – через два с половиной. Так, что ли, Гена?

– Так точно, Сергей Павлович, – кивнул водитель, не отрывая напряженного взгляда от ветрового стекла. – Только бы из Москвы выскочить, долетим быстрее электрички.

– Гена-то не подведет, – заметил Светлов. – А вот поезд, шут его знает. С ним могут и напутать.

Коршунов поправил теплое мохеровое кашне, выбившееся из-под расстегнутого пальто, и сдвинул с потного лба пушистую меховую шапку.

– Ну и печка у тебя, – проворчал он и уже деловитым тоном добавил: – Сейчас узнаем насчет поезда.

Он снял трубку радиотелефона, нажал на одну из клавиш и негромко спросил:

– Заробян?.. Коршунов говорит. Как там наш поезд?.. Уже прошел?.. Ага. Понятно. Следующая где?.. Так. Подключи меня в свою сеть и дай линейное отделение там. Потом мне нужна будет Рязань. Что у тебя еще?.. Так. Правильно. Ну давай. Жду. – И, не отрывая трубку от уха, он сказал Светлову: – Их ребята уже в поезде. К нашему приезду кое-что выяснят. – И тут же снова произнес в трубку: – Дежурный?.. Коршунов говорит…

Пока он вел переговоры, машина проскочила несколько бесконечно длинных улиц, сдержанно сигналя у перекрестков, где ее неизменно поджидал уже желтый глаз светофора. Наконец она нырнула под кольцевую магистраль, опоясывавшую Москву, и, набирая скорость, вылетела из города.

По сторонам замелькали пригородные поселки, затем потянулись заснеженные поля и унылые, продуваемые ветром, безлистые березовые рощи. Но на взгорках, припекаемых солнцем, уже проступила бурая прошлогодняя трава в слюдяных корочках тающего снега. В сыром, облачном небе с криком носились стаи галок и ворон. По Подмосковью шла весна.

Машина со свистом летела по пустынному, прямому как стрела Ново-Рязанскому шоссе.

– Сто двадцать – это подходяще, – одобрительно заметил Светлов. – Так, пожалуй, успеем.

– Проблема для нас не успеть, проблема найти, – сказал Коршунов, не отрывая глаз от дороги.

– А ты узнаешь этот чемодан? – спросил Светлов.

– Узнать нетрудно, – махнул рукой Коршунов. – В крайнем случае попросим открыть. Хуже, если с ним уже сошли. Но и это узнаем. Главное – поговорить с людьми. Не может быть, чтобы Трофимов всю дорогу молчал. О чем-то он говорил со своими попутчиками, на первый взгляд, может быть, самое пустяковое. Точнее, на их взгляд. Надо, чтобы они вспомнили каждое его слово. И вторая задача: установить, где ехал тот, второй, как вел себя в дороге, что говорил. Это будет потруднее. И все надо успеть выяснить, пока поезд не придет в Москву. Вот ведь что.

– Задачка, – покачал головой Светлов.

– Еще не самая трудная, – засмеялся Коршунов.

Невдалеке проплывали сонные, безлюдные дачные поселки. Потом к самому шоссе подступили деревни с каменными зданиями магазинов и клубов. Над крышами высоко поднялись неуклюжие телевизионные антенны, раскинув, словно для равновесия, длинные поперечные планки. Чем дальше от Москвы, тем антенны становились все выше. Забрызганные первой весенней грязью, тяжелые машины с урчанием выбирались на шоссе. По обочине бежали стайки ребятишек с портфелями, возвращаясь из школы.