Текст книги "Искатель. 1970. Выпуск №5"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Октав Бельяр,В. Златкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Как же не догадываться? – снова, но уже зло усмехнулся Семенов. – Очень даже догадываюсь. И я ее теперь…

– Вы ее теперь долго не увидите, – в свою очередь, усмехнулся Лобанов. – Она осуждена.

– Правильно! Судить! Всех! – мстительно воскликнул Семенов, стукнув по колену худым белым кулачком, и дряблые щеки его порозовели. – Всех судить! И меня! Пожалуйста! И меня! Но и других тоже!..

В уголках его узких, дрожащих губ запеклась слюна.

– Других надо еще поймать, изобличить, – заметил Лобанов. – Вот, например, задержали мы Сеньку.

– Мелочь… – презрительно пробормотал Семенов.

– Конечно, – согласился Лобанов. – Но давайте, Петр Данилович, говорить откровенно. Вам ведь терять нечего. И вам все равно, как вы сказали.

Семенов настороженно и опасливо взглянул на Лобанова, и тот подумал: «Нет, тебе, кажется, еще осталось что терять», однако все так же доверительно продолжал:

– В январе вы получили чемодан с гашишем. Мы его, между прочим, нашли и конфисковали. – При этих словах в тусклых глазах Семенова мелькнула злорадная усмешка. – Вам его привезли двое: Иван и еще один человек. Кто их прислал, Петр Данилович?

Задумчиво пожевав губами, Семенов пробормотал:

– Не знаю его…

– Но вы же должны были встретиться с ним хоть раз, там, в Ташкенте?

– Не в Ташкенте, – покачал головой Семенов. – В Самарканде. И вообще это была не встреча, а так, случай… – Он на секунду умолк, горбясь и не отрывая взгляда от своих ног в больничных тапочках, потом глубоко вздохнул и тоскливо посмотрел на Лобанова: – Ладно. Мне действительно теперь все равно. Вот как было дело, – он снова опустил голову и глухо продолжал: – Однажды я прилетел в Самарканд в командировку из Ташкента…

«За теми самыми вазами, наверное, – усмехнулся про себя Лобанов. – Жуликом ты уже и тогда был», – и спросил:

– Когда это случилось, не помните?

Семенов ответил.

«Ну конечно, за вазами ездил», – удовлетворенно подумал Лобанов и попросил:

– Рассказывайте.

– Прилетел я, значит, в Самарканд, за день все свои дела сделал и на следующее утро приехал на аэродром, чтобы в Ташкент обратно лететь. А самолет задерживается. Я в ресторан зашел. Заказал что-то. Тут подсаживается ко мне человек. Ну, выпили. Разговорились. Еще выпили. И он мне свой товар предлагает…

«Удивительно, как они друг друга находят. Прямо-таки носом своего чуют, – подумал Лобанов. – Хотя в таком деле… случайному знакомому… так сразу…»

– Вы его раньше не встречали в Ташкенте или в Самарканде? – перебил он Семенова.

– Представьте, не встречал, – пожал плечами Семенов.

«Врешь, – тут же решил про себя Лобанов. – Не такой он дурак. И я, кстати, тоже».

– Значит, он предложил. А вы?

– Я отказался.

– Почему же?

– Как вам сказать…

– Как есть, Петр Данилович. Вернее, как было. Ведь мы же с вами условились.

– Да, да. Я ему сказал, что у меня сейчас нет свободных денег. К тому же из Ташкента уезжаю совсем в другой город. Я сюда, в Борек, перебраться решил. Климат, знаете, там, в Ташкенте, ужасный. Я просто больной ходил. Чувствую, не могу…

«Ну еще бы», – насмешливо подумал Лобанов и, снова перебив, спросил:

– А каков собой этот человек?

– Как сказать… лет за сорок, полный. Узбек, наверное. Зубы такие, знаете, острые, прямо волчьи зубы. И глаза… Страшноватый в общем.

– Ну хорошо. Вы отказались, А он?

– А он говорит: «Уезжай, пожалуйста. Дай адрес только, пожалуйста, гостем буду», – Семенов произнес это с каким-то, придуманным им самим ядовитым акцентом.

– И вы…

– Дал… – упавшим голосом произнес Семенов. – До востребования, конечно.

– А не сестры адрес вы дали?

– Сестры?.. Может, и сестры. Я уже не помню… Давно это было, знаете… – сбивчиво ответил Семенов, нервно потирая худые руки.

– Ну, пока неважно. Потом вспомните, если потребуется, – добродушно сказал Лобанов. – И что же он?

– Написал.

– И вы ответили?

– Не мог не ответить. Боялся.

– И тоже до востребования, конечно?

– Да, конечно.

– Как же его фамилия, имя?

– Фамилия?.. – Семенов провел бледной рукой по лбу. – Кажется, Борев… нет, Борисов. Николай… вот дальше забыл.

– Это узбек-то? – удивился Лобанов.

– Да… вот так… растерянно подтвердил Семенов. – Выходит, не узбек…

«Что-то ты, милый, путаешь, – подумал Лобанов. – Или тот путает…»

– Вы не думайте, я не вру, – Семенов прижал руки к впалой груди и с тревогой посмотрел на Лобанова. – Это точно, что Борисов.

– Ну хорошо, допустим. А что было потом?

– Потом? Прошло несколько месяцев. Я уж думал, что он забыл про меня. Обрадовался…

«Представляю себе эту радость, – саркастически подумал Лобанов. – Немалый барыш из рук-то уплывал».

– …Как вдруг, – продолжал Семенов, – неожиданно приезжает от него человек. Тот самый, Иван.

– Значит, вы в письме адрес сообщили?

– А что было делать? Он же потребовал. А я…

– Понимаю. Что же было дальше?

– Когда он приехал, у меня Тамара сидела. Они познакомились. Потом я ее и встречать послал. На вокзал. Когда они тот чемодан привезли. Я себя в тот вечер неважно чувствовал.

Лобанов усмехнулся.

– Будем уж до конца откровенны, Петр Данилович. Сами вы встретить побоялись. Вы же понимали, что преступление совершаете, причем преступление опаснейшее – торговля наркотиками, отравление людей. У нас, конечно, не Америка. Тоннами преступники не ворочают. Но вам и не требовалось. Вас не тонны, вас килограммы вполне устраивали. И немалый барыш сулили. Только у нас и килограммы, и даже граммы – уже «чепе». Это вы тоже знали. И потому лишний раз себя под удар ставить не захотели. Тамару на вокзал и послали. Так ведь?

Пока он говорил, Семенов сидел сгорбившись, низко опустив голову с взъерошенными, седеющими волосами вокруг кругленькой лысины, и вздрагивал, как от озноба, в своем сером больничном халате, с кальсонными тесемками, на которые он, видно, поминутно наступал, и концы их были черные.

Но сейчас его вид уже не вызывал у Лобанова сочувствия. Он вспомнил тех двух мальчишек, которые по неведению, из озорства и любопытства купили у Сеньки гашиш, подумал, что бы с ними стало, если бы они его выкурили и потянулись бы за новой порцией, подумал об их семьях, об ужасе и отчаянии, которые там поселились бы после этого, и такая злость вдруг захлестнула его, что Лобанову стоило немалого труда сдержать себя и тем же ровным, чуть насмешливым тоном закончить:

– …Вы говорите: Сенька – мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет – все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.

– Я же понимаю, понимаю, – забормотал Семенов. – Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?.. Они ничего не гарантируют.

– И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили. Хотите жить? Хотите дышать? Быть здоровым? А я хочу, чтобы жили, дышали, были здоровыми те мальчишки, которые купили у Сеньки вашу отраву! Мы их задержали. Но пока вас тут лечили, этот Борисов…

– А кто он мне?! Брат, сват, компаньон?! – в отчаянии воскликнул Семенов. – Почему я должен его беречь?! Я его знать не знаю! Я его видеть не хочу!..

– Все верно, – усмехнулся Лобанов, закуривая и ломая о коробок спичку. – Видеть вам его и не требуется.

Семенов дрожащей рукой вытер со лба испарину и упавшим голосом произнес:

– Что же я могу теперь сделать? Я ничего больше не знаю, я болен, я устал…

– Кое-что вы можете, – с ударением произнес Лобанов, делая короткую затяжку. – Например, вы можете сегодня вечером… встретить племянника от дяди.

Он ожидал испуга, удивления, думал, что Семенов вскрикнет от неожиданности. Однако ничего этого не произошло. Семенов лишь еще больше съежился на своем стуле и пробормотал:

– Да, да, да… конечно… я так и знал…

«Неужели он знал? – с беспокойством подумал Лобанов. – Но это означает…» – и резко спросил:

– Откуда вы знали?

Семенов в испуге посмотрел на него и прижал бледные руки к груди.

– Это должно было случиться, должно… рано или поздно. Он же не знает, что меня постигло… такое несчастье. Он же не знает, что Тамарка, эта дрянь… и вообще он ничего не знает.

– Пожалуй, – недоверчиво произнес Лобанов. – Ну, а кто же приедет, Иван? Или… как звали второго?

– Карим…

– …или Карим?

– Понятия не имею.

– Но ведь никого другого вы не знаете?

Семенов задумчиво покачал головой.

– Не знаю…

– Ну вот видите. А теперь прочтите.

Он протянул Семенову бланк телеграммы.

Тот осторожно, с опаской развернул его и пробежал глазами текст один раз, второй, потом взгляд его остановился, стал сосредоточен, и Лобанов, внимательно наблюдавший за ним, понял, что Семенов сейчас что-то обдумывает, на что-то, возможно, решается.

– Где их надо встречать? – сухо спросил он. – И когда?

– На вокзале… поезд тридцать восьмой…

– Это точно? Вечером прибывает и самолет.

– Точно…

– Хорошо. Вы не откажетесь поехать на вокзал?

– Не откажусь, – тихо произнес Семенов, все еще не отрывая глаз от телеграммы, и вдруг встревоженно посмотрел на Лобанова, – А врачи… они пустят?

– Мы договоримся.

– Тогда я встречу… Мне теперь уже все равно…

– Нет, Семенов, вам не все равно. А теперь идите и отдыхайте. Мы за вами заедем.

Семенов тяжело поднялся, запахнул полу халата и, шаркая тапочками, понуро и молча направился к двери.

Когда он вышел, Лобанов подумал: «А все-таки на аэродроме мы тоже приготовим встречу, как хочешь. И на квартире у тебя тоже. Да, да. Береженого бог бережет. Мало ли что может случиться».

Он встал, потянулся, неторопливо закурил и прошелся по комнате. Потом взглянул на часы. Ого! Надо было действовать. И все еще раз обдумать с ребятами, все предусмотреть. Он неожиданно усмехнулся. Еще боцман Трофим Приходько с «Архангельска» когда-то говорил им: «Моряк всегда моряк, и бури бывают всюду, братишки». Эх, Трофим, Трофим… Ну что ж. Пока что полный вперед. «Моряк всегда моряк», – с удовольствием повторил он.

К вокзалу подъехали, когда совсем стемнело.

Семенов, нахохлившись, сидел на заднем сиденье, надвинув на лоб шляпу и подняв воротник модного драпового пальто. Пушистый шарф укутывал его шею до самого подбородка. Возле Семенова расположился Володя Жаткин. Лобанов сидел рядом с водителем.

Когда машина остановилась перед ярко освещенным вокзалом, Лобанов посмотрел на часы.

– Так. Значит, до прихода поезда еще пятнадцать минут. Подождем в машине. А ты узнай, – он повернулся к Жаткину и неопределенно пошевелил в воздухе пальцами, – как там и что.

– Слушаюсь.

Жаткин толкнул дверцу и мгновенно исчез в толпе.

К вокзалу непрерывно подъезжали машины. Люди вокруг суетились, спешили, нервничали, многие с чемоданами, с тюками в руках, некоторые вели детей. Носильщики в белых фартуках грузили багаж на свои тележки. Напряженный гул висел над площадью, сплетенный из урчанья автомобильных моторов, звона трамваев, чьих-то возгласов, шарканья тысяч ног, железного голоса репродукторов где-то высоко над головой и далеких паровозных гудков.

Жаткин появился так же неожиданно, как и исчез. Он наклонился к Лобанову и тихо доложил через приспущенное стекло:

– Все в порядке.

– Пошли, Петр Данилович, – сказал Лобанов.

– Да, да, пошли, – заторопился Семенов, с трудом вылезая из машины.

Втроем они поднялись по ступеням вокзала, пересекли огромный, с высокими сводами зал ожидания и вышли на сырой, обдуваемый ветром перрон.

Лобанов, заметив, что Семенов слегка пошатывается от слабости и волнения, взял его под руку.

– Спокойнее, Петр Данилович, спокойнее. Еще раз повторяю: мы их задержим, как только они подойдут. Вам и слова сказать не придется. Если же они вас не заметят, то…

Он говорил негромко, спокойно и уверенно и чувствовал, как Семенов постепенно успокаивается.

На перроне было людно и шумно.

Внезапно откуда-то из дальней тьмы вынырнули два ослепительно-ярких глаза, с шипением и лязгом они накатывались на перрон. Мощный электровоз, блестя и переливаясь в огнях вокзала, плавно вытянул за собой вереницу освещенных вагонов, и они неторопливо проползли мимо людей на платформе, постепенно замедляя ход, и как-то совсем незаметно остановились.

Люди вокруг заговорили еще возбужденнее, засуетились. Из вагонов стали выходить пассажиры.

Лобанов и Жаткин с безразличным видом отошли от Семенова, не спуская, однако, глаз с его напряженного, бледного лица. К ним подошла сотрудница их отдела с чемоданом в руке, и они теперь стояли втроем, словно провожая ее, и оживленно болтали о чем-то. Невдалеке прогуливались еще двое сотрудников, один из них тоже держал чемодан. Лобанов знал, что на противоположной платформе тоже находятся двое его ребят, и все выходы в город надежно «закрыты», а на площади дежурят машины.

Это была далеко не первая операция по задержанию опасных преступников не только в жизни Лобанова, но и каждого из ее участников, кроме, пожалуй, Володи Жаткина. Он работал в уголовном розыске совсем еще мало, каких-нибудь два года, сразу после университета. И Лобанов видел, что Володя возбужден и нервничает, излишне суетится, и время от времени строго поглядывал на него. А Верочка, умница, вдруг попросила его подержать чемодан и окончательно лишила его возможности вертеться и суетиться. Володя покорно держал ее чемодан, сдвинув кепку с потного лба, а свободной рукой поминутно поправлял свернувшееся в жгут кашне на тонкой, почти мальчишечьей шее или нетерпеливо расстегивал, а потом снова застегивал пальто. Ему было жарко, неудобно, просто невыносимо.

Семенов стоял сгорбившись, глубоко сунув руки в карманы пальто и чуть надвинув на лоб шляпу, залитый ярким светом лампы, висевшей высоко над его головой, и напряженно вглядывался в снующих вокруг людей. Чувствовал он себя отвратительно. Ноги были словно ватные, и все время его тряс нервный озноб, а во рту вдруг возник какой-то горький вкус, и голова слегка кружилась от слабости.

Люди с поезда шли и шли мимо него, мужчины, женщины, некоторые с детьми, несли багаж, громко, возбужденно переговаривались, и никто не обращал на него внимания, да и сам он никого не узнавал. У него уже начинало рябить в глазах от бесконечного потока чужих, незнакомых лиц, от всего этого шума и суеты вокруг. Он устал и невольно оперся спиной о тонкий, ребристый столб, на котором висела лампа.

И вдруг… Семенов весь напрягся и чуть подался вперед. В толпе мелькнула долговязая фигура в серой кепке и темном длинном пальто. Семенов увидел узкое лицо с тонкими, поджатыми губами, густые черные брови и хмурые глаза. Иван!.. Один, без чемодана!.. Он мелькнул в толпе и исчез.

Семенов ждал. Сейчас появится с чемоданом Карим, сейчас они оба подойдут к нему. Сейчас подойдут! Сердце забилось как-то странно: с болью и паузами.

В этот момент Иван появился снова, он посмотрел на Семенова, встретился с ним взглядом и вдруг перевел его куда-то в сторону, потом опять посмотрел на него и снова отвел глаза, будто указывая Семенову на что-то. Семенов нерешительно проследил его взгляд и внезапно увидел невысокого, коренастого паренька с чемоданом. Тот шел как-то неуверенно, поглядывая в сторону… Да он же следит за Иваном! Тот словно наводит его на Семенова. Так и есть. Парень теперь смотрел на него, он уже шел к нему, уверенно, торопливо. А Иван… он вдруг снова исчез. Значит, Ивана не задержат, и он все увидит и передаст. А тогда… Что тогда?…

Семенов вздрогнул. Парень подошел к нему и с натянутой усмешкой спросил:

– Вы… Петр Данилович?

Что произошло дальше, Семенов не успел сообразить.

К парню с двух сторон подошли какие-то люди, подошли спокойно, почти безразлично, один из них, наклонившись, тихо что-то сказал ему, и парень в испуге отпрянул назад, к противоположному краю перрона, собираясь, видимо, спрыгнуть вниз, на рельсы. Но двое подошедших удержали его, один за плечо, другой за руку. И парень напрягся, засопел, пытаясь вырваться из их цепких рук.

И тут случилось нечто вовсе непредвиденное.

По краю перрона неожиданно метнулся какой-то человек, выхватил чемодан из рук парня, швырнул его вниз, на рельсы, и сам прыгнул вслед за ним.

Это произошло так внезапно и стремительно, что только по ошеломленному виду парня, по гримасе боли, исказившей его лицо, можно было понять, что для него все это было такой же неожиданностью, как и для задержавших его людей. Все трое на секунду словно оцепенели.

В этот миг сорвался со своего места Жаткин и птицей перемахнул через перрон вслед за исчезнувшим там человеком. По пути он нечаянно толкнул какую-то женщину, та, вскрикнув, ухватилась за своего спутника, и это привлекло внимание окружающих. Люди столпились вокруг нее и задержанного парня, раздались возмущенные возгласы:

– Хулиган какой-то!..

– Он же украл что-то, украл!..

– Не что-то, а чемодан! Вот у этого молодого человека!..

– Не он украл, а другой!..

– Где милиция?.. Милиция!..

– Спокойней, граждане! Его сейчас задержат! Это вы видели чемодан?..

А вслед за Жаткиным уже соскочил с платформы Лобанов. Больно ударившись ногой о рельсы, он упал и в этот момент увидел в темноте, под платформой, две сцепившиеся человеческие фигуры, услышал тяжелое, прерывистое дыхание, потом короткий вскрик, один из людей метнулся в сторону и тут же растворился в темноте, прежде чем Лобанов, пригибаясь, добежал до места схватки. Второй человек приподнялся ему навстречу, прижимая руку к плечу. Это был Жаткин, Возле него лежал чемодан.

– Александр Матвеевич… – задыхаясь, произнес он. – Ушел, сволочь… Но чемодан… я не отдал… И он ножом… в плечо…

Володя чуть не плакал от досады и боли.

В этот момент из темноты вынырнули еще двое сотрудников, соскочивших с соседней платформы.

– Быстро! – крикнул им Лобанов. – Он туда побежал! Андрей, предупреди ребят на площади!..

С платформы соскакивали какие-то люди, они что-то кричали, спрашивали, предлагали помощь.

Жаткин, пригибаясь, с трудом двинулся к ним, рукой прижимая раненое плечо и волоча за собой чемодан. Ему помогли выбраться на платформу.

Все произошло в считанные минуты. Задержанный парень и оба сотрудника, окруженные толпой людей, все еще вглядывались в черный провал за платформой. С лица парня еще не стерлись испуг и растерянность. В стороне стоял оцепеневший Семенов, судорожно засунув руки в карманы пальто.

Появление Жаткина усилило всеобщее возбуждение.

– Вот он, вот он! – закричал кто-то.

– Это из милиции, вы что?..

– Он ранен! Посмотрите!..

К Володе подскочил один из сотрудников, взял у него чемодан и торопливо спросил:

– Идти можешь?

– Могу… Плечо только…

Сотрудник кивнул Семенову, приглашая того следовать за ним, и все двинулись по перрону к выходу в город.

Где-то далеко в стороне, за бесчисленными путями и вагонами, из темноты доносились тревожные свистки. Там шла погоня.

На вокзальной площади ждали машины. Вместе с Семеновым в больницу отвезли Жаткина. Володя отбивался изо всех сил, уверяя, что плечо уже не болит, а перевязку можно сделать и в санчасти. Но появившийся Храмов был сух и непреклонен.

Задержанный парень вместе с чемоданом был доставлен в управление. Ждали Лобанова. Первый допрос должен был провести он.

Сотрудники собрались в его кабинете, обсуждая происшествие на вокзале.

– Неаккуратно получилось, – сдержанно сказал Храмов.

И все согласились: да, получилось неаккуратно, плохо получилось. Конечно, можно было бы привести всякие оправдания. Ведь преступников никто не знал в лицо, они могли обнаружить себя, только подойдя к Семенову, а подошел только один, его и задержали. Кто мог предположить, что второй не подойдет? Прошлый раз к Тамаре подошли оба. А то, что они снова приехали поездом, причем тем же самым, наталкивало на мысль, что они действуют по прежней схеме. Наконец, все произошло вечером, когда люди плохо различимы, а на перроне было много народу, теснота, суета… Словом, оправдания и объяснения были. Но такова уж эта работа, которая не принимает ни одного из них. Плохо, и точка. Все надо было предусмотреть, все мыслимое и немыслимое, возможное и невозможное. Долг и совесть не позволяли оправдываться. И не было тут оправданий. Ранен товарищ, и, возможно, ушел второй преступник, к тому же опасный, очень опасный. Наконец, шум, переполох на вокзале, и в результате – разговоры, слухи в городе об этом происшествии. Да, всему этому оправданий не было и не могло быть. Если бы еще удалось задержать того, второго…

Лишь в первом часу ночи возвратился в управление Лобанов и остальные сотрудники, измотанные, раздраженные.

– Ушел, – коротко бросил Лобанов и, не снимая пальто, повалился в кресло, швырнул на стол кепку, крепко вытер ладонью лицо, словно смывая усталость, потом вяло, почти нехотя вытянул сигарету из мятой пачки. Кто-то из сотрудников чиркнул спичкой.

Лобанов глубоко затянулся и, помолчав, добавил:

– Выходы из города закрыли.

– И приметы кое-какие есть, – добавил один из вернувшихся.

– Авось задержим…

– Должны задержать, – жестко поправил Лобанов и посмотрел на Храмова. – Где этот-то?

– Здесь.

– Семенов?

– В больнице.

– Володя?

– Тоже.

– Звонили?

– Да. Повязку ему накладывали. Врач говорит, рана неопасная. Ничего такого не задела.

– Ясно.

Лобанов продолжал хмуриться. На утомленном его лице явственно проступили веснушки под запавшими глазами. Рыжеватая щетина появилась на щеках и подбородке. Лобанов потер подбородок и сказал, разминая в пепельнице окурок:

– Сейчас все по домам. Допрос проведем утром.

Такой ночи у него уже давно не было. Заснуть не удавалось. Голова гудела, больно ломило в висках, жгли ссадины на пальцах, торопливо смазанные йодом. Лобанов вставал, шел на кухню, пил воду, осторожно возвращался к себе в комнату, чтобы не разбудить соседей, валился на кровать, тушил свет и с головой закутывался в одеяло. Но заснуть так и не удавалось. Лишь под утро он забылся в короткой, беспокойной дремоте.

Когда Лобанов открыл глаза, робкий серый рассвет заползал в окно. Будильник показывал половину седьмого.

Лобанов торопливо откинул одеяло. По привычке сделал зарядку, принял душ. Заставил себя выпить стакан чаю. И пешком отправился на работу.

Эти полчаса утренней ходьбы всегда прибавляли бодрости. И никто не мешал думать. При этом по многолетней привычке голова и глаза его на улице работали как-то независимо друг от друга. Лобанов неторопливо обдумывал дела, которые его ждали, и одновременно все замечал вокруг. Долговязый парень в потертом темном пальто с поднятым воротником и серой кепке. «Долговязый», так Лобанов уже мысленно окрестил того. Если бы его сейчас встретить!.. Кстати, не заметил ли его Семенов там, на вокзале? А если и не заметил, то он может его знать, возможно даже, это один из тех двоих, которые приезжали в первый раз, Иван, например. Или Иван тот, кого задержали? Да, с Семеновым надо будет потолковать… Кто-то идет по той стороне улицы… поравнялся с парикмахерской… Нет, не то…

Ровно в восемь Лобанов был в управлении и поднялся к себе на второй этаж. Он нетерпеливо и придирчиво просмотрел утреннюю сводку происшествий по городу, затем подписал груду бумаг, скопившихся за вчерашний день.

Один за другим появлялись сотрудники. Пришел Храмов. Появился Жаткин, он был чуть бледнее обычного, с синими тенями под глазами. На плече, под пиджаком, угадывалась повязка. Лобанов приказал ему отправляться домой. Володя клялся, что он уже здоров, преувеличенно бодро двигал раненой рукой, правда, только в одном направлении, и сгибал ее в локте. Но Лобанов был непреклонен, и Жаткин обиженно удалился.

Потом привели задержанного.

Это был невысокий, широкоплечий парень с упрямым, скуластым лицом и выпуклым лбом, на который падала косая, темная челка, в угрюмом взгляде его угадывался страх. Он был в мятом коричневом костюме и клетчатой рубашке с расстегнутым воротом.

Сопровождавший его сотрудник положил на стол перед Лобановым обнаруженные в карманах задержанного вещи: потертый кожаный кошелек, расческа, паспорт, грязный носовой платок, записная книжка с загнутыми углами, старый перочинный нож с одним целым лезвием, две скомканные бумажки. Возле стола он поставил отобранный у парня чемодан.

– Садитесь, – сказал парню Лобанов, беря в руки паспорт. – Итак, фамилия ваша… Трофимов. Зовут… Борис Алексеевич. М-да… Год рождения тысяча девятьсот сорок седьмой. Учащийся. – Он перевернул страничку паспорта. – В техникуме учитесь. А проживаете, значит, в Ташкенте… Ага, временно проживаете. Снимаете комнату на время учебы, так, что ли?

Это был, по существу, первый вопрос, на который требовалось ответить. Лобанов задал его все тем же добродушным, почти дружеским тоном, словно ему доставляла несказанное удовольствие эта встреча и знакомство с Трофимовым.

– Так… – хмуро ответил парень, глядя в сторону.

– А родители где живут?

– В Самарканде…

– Ага. Ну ладно. О них потом. – Лобанов сделал паузу и внимательно посмотрел на парня. – Сначала о вас. Будете рассказывать… Борис Алексеевич?

– Что рассказывать-то? – грубовато спросил парень, по-прежнему глядя куда-то в сторону.

– Зачем, например, пожаловали к нам?

– Вот, – он кивнул на чемодан. – Его привез.

– Кому?

– А этому… Петру Даниловичу.

– От кого?

– Не знаю… – И вдруг, всем телом повернувшись к Лобанову, он с неожиданной горячностью повторил: – Убейте, не знаю!

Это прозвучало так искренне, что Лобанов удивленно спросил:

– То есть как не знаете? С неба он на вас упал, чемодан этот?

– Не. Он под кроватью у меня лежал. И еще билет, деньги. И записка. Хозяйка говорит, человек какой-то принес. Ну я и поехал.

– Так не бывает, Боря, – покачал головой Лобанов. – Ни с того ни с сего, выходит, принес?

– Зачем? Я знал, что принесут. Как было-то…

Парень уже не казался угрюмым и неразговорчивым. Он все больше волновался, нервно теребил край пиджака и с испугом смотрел на Лобанова.

– …Мы же вчетвером живем. А месяц назад Валька на три дня уехал, мать у него заболела. Ну, койка вроде свободная. Вот один и попросился переночевать. Хозяйка пустила. Юсуф его звали. Угощал нас, чай пили. Потом ребята в кино пошли. А я остался. Хвост у меня по технологии. Он вдруг и говорит: «Хочешь заработать?» – «А кто, говорю, не хочет?» У меня положение хреновое. Ребятам хоть по десятке, а то и по две из дому пришлют. А мне… – он запнулся. – Пьет отец-то. А у матери еще двое. Хозяйка и так уж когда берет с меня, когда нет. Вот я, где могу, и подрабатываю. А тут Юсуф подвернулся: «Принесут, говорит, тебе чемодан». Ну и объясняет все.

– Так он, наверное, и принес?

– Не. Я тоже так думал. А хозяйка говорит, другой.

– Это который с тобой потом в поезде ехал, чемодан из руки выбил?

– Наверно, он. Я его не спрашивал. Он ко мне только на вокзале подошел, перед самой посадкой. Сказал: «Приедем, смотри за мной. Я тебе этого Петра Даниловича незаметно укажу. Ему чемодан и отдашь».

– Кто же он такой, этот парень? – как можно спокойнее, почти безразлично спросил Лобанов.

– Да говорю ж, не знаю. Ну, убейте, не знаю. Мы даже в разных вагонах ехали, как чужие.

– Допустим. Но в какое дело ты влезаешь, это ты понимал? – спросил Лобанов. – Знал, что в чемодане везешь?

– Не, – с заметным облегчением ответил парень. – А зачем? Лучше не знать. Мне-то какое дело?

Он скосил глаза на стоявший возле стола чемодан.

– Незнание от ответственности не освобождает, – строго произнес Лобанов. – Имей в виду.

Парень недоверчиво взглянул на него, в глазах мелькнул испуг.

– Ну да?

– То-то и оно. А что в нем, сейчас узнаешь.

Лобанов поднял чемодан, положил на стол и проверил замки: чемодан был заперт.

Пока ходили за инструментом и понятыми – надо было пригласить двух посторонних граждан присутствовать при вскрытии чемодана, – парень сидел молча, уставившись в пол, на скулах и шее у него проступили красные пятна. Вид у него был подавленный и растерянный.

Лобанов откинулся на спинку кресла и тоже молчал, нетерпеливо поглядывая на дверь. Ему уже было ясно, что парень не врет, он, конечно, случайно попал в эту историю и ничего не знает. Его использовали вслепую. И все дело, вместо того чтобы хоть немного проясниться, еще больше усложнялось. Что и говорить, хитро обвел его этот Юсуф. Впрочем, имя скорей всего вымышленное. Это мог быть тот же Борисов, вернее тот, кто выдавал себя за Борисова.

Беспокоило и молчание телефона. Вернее, телефон время от времени звонил, Но это были совсем не те звонки, которые ждал Лобанов. Значит, преступник пока не пойман. А ведь он скрывается где-то в городе и не появился ни на вокзале, ни в аэропорту, ни на одном из шоссе, там просматривают все машины. И он не шатается по улицам, не сидит в подъездах, и в ресторан он тоже не заходил, и в кафе, и в кинотеатр. Ведь о нем уже знает каждый работник милиции, многие дружинники. Значит, он скрывается, где-то скрывается, у кого-то…

Лобанов с беспокойством покосился на телефон и незаметно вздохнул.

Поиск, снова поиск, казалось бы, знакомый, привычный, в деталях уже разработанный, и все-таки при этом неизменные волнения, выматывающее, тревожное ожидание и… сюрпризы, всякие сюрпризы. Сколько их уже было…

В этот момент в кабинет вошел Храмов, посторонился и пропустил какого-то старика в зимнем пальто с черным каракулевым воротником, в такой же шапке, с портфелем под мышкой и молодого паренька в пестром свитере и расстегнутой поролоновой куртке на «молнии». Это были понятые. Одновременно принесли и инструменты.

– Ну, вот сейчас увидишь, что ты вез, – сказал Лобанов сидевшему у стола парню и, обращаясь к остальным, строго добавил: – Внимание, товарищи.

Он ловко поддел замок, нажал, и чемодан открылся. Лобанов поднял крышку и… остолбенел от изумления.

Все придвинулись к столу.

В чемодане лежали вещи, только самые обыкновенные, вещи, которые каждый берет с собой в дорогу: рубашки, носки, свитер, мыльница, коробка с электрической бритвой, трусы, носовые платки…

И это был тот самый чемодан, который Трофимов пытался передать на вокзале Семенову, который выбил у него из рук скрывшийся преступник, именно за этим чемоданом бросился Володя Жаткин и получил удар ножом!

Лобанов глубоко вздохнул и посмотрел на стоящего возле него парня.

Что же произошло? Где же гашиш, ради которого и была затеяна вся эта комбинация с приездом Трофимова?

Все молча сгрудились вокруг стола, где лежал раскрытый чемодан. Лица понятых выражали откровенное любопытство, к которому примешивалось, однако, и некоторое разочарование. Они ведь бог знает что ожидали увидеть в этом чемодане. Не ради же такой ерунды пригласили их сюда. На лицах сотрудников читалось явное недоумение и досада. Такого сюрприза никто из них не ожидал. Уж они-то, казалось, твердо знали, что должно было находиться в чемодане, и чувствовали себя сейчас обманутыми, обведенными вокруг пальца, невесть как вдруг проигравшими важный поединок.