Текст книги "Последний «бизнес»"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Стелла пристально взглянула на Жору и отодвинулась, капризное лицо ее стала почти злым.

– А как к вопросу о дружбе? – тихо, с угрозой спросила она.

Жора поспешно наклонился и прошептал:

– Стеллочка, радость моя, к нашим делам с ним это отношения не имеет.

Стелла враждебно отстранилась.

– Но ты сказал, что все средства…

– Абсолютно все. И даже еще больше. Таковы суровые законы бизнеса. Но дело стоит того, будь уведена.

– Тогда скажи, что это за дело.

Жора загадочно улыбнулся.

– Это коммерческая тайна. Ты первая не будешь меня уважать, если я проболтаюсь.

– Ты меня не любишь… – Стелла капризно надула губки. – Я не останусь с тобой…

– Останешься, – Жора привлек ее к себе. – Твой дорогой уже пса спустил. Теперь не только ваш дом, а всю Красноармейскую за два квартала обходить надо. Представляешь? – обратился он к Тарану.

Василий усмехнулся. Прислушиваясь к их разговору, он не мог побороть в себе растущее чувство неловкости и какого-то смущенного протеста. Но росло в нем и любопытство. Никогда раньше не попадал он в такие компании, не слышал таких споров. За многими словами он угадывал какой-то скрытый и нехороший намек или иной, более широкий и важный смысл, который не мог понять. Ему даже казалось, что эти люди вдруг переходят в разговоре на другой язык, лишь внешне кажущийся русским.

И только Кира, сидевшая рядом и как бы невзначай прижавшаяся к нему плечом, казалась близкой, понятной. Он вдыхал крепкий запах ее духов и, то ли от этих духов, то ли от выпитой водки, чувствовал, как хмель туманил голову.

– Вы всегда такой скромный? – смеясь, лукаво спросила Кира. – Все молчите, что-то думаете. Вам приятно здесь? Правда, весело?

– В общем весело, конечно. А скромный… но все я не такой уж скромный, – усмехнулся Таран и, решив доказать свою нескромность, крепко обнял ее за талию.

– Ого, какой вы сильный! Пойдемте танцевать?

Из радиолы уже рвались раздирающие, прыгающие, визжащие звуки, и несколько пар скакали и кружились посреди комнаты.

Таран почувствовал, что танцевать так, как он привык, под эту музыку невозможно, она подмывала к чему-то необычному и азартному.

– Ой, ля!.. Ой, ля!.. – возбужденно кричал Валерий. – Больше жизни! Больше страсти!..

И Таран, подчиняясь охватившему его вдруг озорному, бесшабашному веццчью, завертелся с Кирой по комнате. Он смотрел на ее смеющееся лицо, ловил дразнящие искорки в глазах, а в чувственном изгибе ярких, влажных губ угадывал что-то вызывающе грубое и доступное. Василий неожиданно для самого себя нагнулся, и Кира, полузакрыв глаза, ответила ему долгим поцелуем.

Никто не обращал на них внимания, все вертелось и бесновалось вокруг. Дико взвизгивала, стонала и грохотала радиола.

Задыхающийся и взволнованный опустился, наконец, Василий на диван возле Киры.

– Ну и музыка… – только и мог он сказать.

Ему на минуту вдруг показалось, что музыка эта прилипчива и противна, как грязь на улице, что она испачкала его чем-то. Поглядывая на танцующих, Василий с невольным смущением подумал, что и он только что вот так же нелепо бесновался под эту сумасшедшую музыку. От этой мысли ему стало не по себе.

– Классический «рок», – тоном знатока ответила Кира и, кивнув на Жору, добавила: – Уж он понимает, что выдать.

– Вы с ним давно знакомы?

– Ревнуешь? – лукаво засмеялась Кира, легко и свободно переходя на «ты». – Не надо. Одно время встречались, но потом у нас все порвалось. И сейчас «сердце свободнее ищет любви», – пропела она и, проведя горячей ладонью по его лицу, сказала: – Ты хороший. Опиши немного о себе. Где ты работаешь?

Таран ответил и, в свою очередь, спросил:

– А ты?

– Я в магазине. Знаешь, на Черноморской? В отделе спорттоваров. Придешь?

– Приду.

– У нас такой зав, кошмар! – увлеченно защебетала Кира. – Мы на него все психуем. У него роман с Веркой из посудного отдела. Вот он однажды зазвал ее в кабинет, а она такая ехидна. И вдруг его сынок Олежка приходит. Ну, мы его туда и послали. Хорошо, она выскочила… А Олежка этот хитрый, хоть и в школе еще учится…

Таран плохо слушал.

Но вот радиола стихла, и пары, возбужденные, усталые, начали расходиться по углам.

– Это какой-то припадок, – говорила Анатолию Марина. А на некоторых это вообще плохо действует.

Анатолий шутливо потер руку.

– Я это почувствовал.

В это время Валерий озабоченно поглядел на часы и громко объявил:

– Дорогие друзья, я вас ненадолго покину.

Уважительная причина интимного свойства.

– Объясни, тогда отпустим! – крикнул Червончик.

Валерий театрально вздохнул и развел руками.

– Ну, если вопрос ставить так, извольте. Свидание. Девушка неслыханной красоты и обаяния. Постараюсь уговорить прийти к нам.

– Кто такая?.. Откуда?.. Как зовут?.. – посыпалось со всех сторон.

– Похоже на пресс-конференцию, – рассмеялся Валерий, затягивая галстук, который он достал из шкафа. – Это жемчужное зерно я раскопал… где бы, вы думали? В библиотеке! Как видите, иногда полезно туда заглядывать. Она там работает. В прошлом году окончила наш факультет. Мы разговорились, и я умолил ее сегодня встретиться. Ровно в десять.

– Это все, признавайся? – с напускной суровостью спросил Анатолий.

Валерий усмехнулся.

– Есть одна пикантная подробность: она пока влюблена в другого. И это вопиющий нонсенс, абсолютный мезальянс. Я уже все узнал.

– Почему нонсенс? – продолжал с пристрастием допытываться Анатолий.

– Отвечу текстом известной телеграммы: «Волнуйся. Подробности письмом». Мне некогда. Ждите нас через полчаса.

И Валерий, отвесив театральный поклон, сдернул со спинки стула пиджак и направился к двери.

Если бы кто-нибудь спросил Машу, чем ей понравился высокий белокурый парень с большими светлыми глазами на худощавом лице, в красивом заграничном свитере, она не смогла бы сказать.

Остроумный, неглупый, начитанный, Валерий весь вечер не отходил от стойки, где Маша выдавала книги. И ей было интересно слушать его – в этом она призналась себе сразу. У него были какие-то необычные, оригинальные суждения, широкие взгляды.

Часто ей хотелось с ним поспорить, иногда она вынуждена была соглашаться или вдруг сама удивлялась, как раньше не замечала того, о чем он ей говорил. А разговор у них, естественно, шел о самом дорогом и любимом для Маши – о книгах.

Разговор был отрывочный, потому что Маше время от времени приходилось принимать заказы, выдавать отложенные книги и журналы, бегать в книгохранилище. Но каждый раз в таких случаях Маша ловила себя на том, что с интересом ждет продолжения этого разговора, гадая, что возразит ей Валерий, что скажет такого, чего она не знает, чего не видит.

А он так же свободно, горячо, остроумно говорил и о живописи, и о театре, и о музыке, и Маша со стыдом признавалась себе, что многого она не видела, не слышала.

Маша с детства любила книги. Этой любовью был пропитан весь их дом. И мать, научный сотрудник публичной библиотеки, и отец, преподаватель литературы в школе, страстный книголюб и собиратель, вольно и невольно передавали дочери свою любовь к книге. И эта любовь, в свою очередь, окрашивала всю жизнь семьи, придавая ей особую, утонченную интеллигентность.

Игорь Афанасьевич, отец Маши, низенький, щуплый человек, очень мягкий и отзывчивый, был, однако, болезненно нерешителен в вопросах практических, житейских и этим доводил до отчаяния свою жизнерадостную и деятельную супругу. Наблюдая родителей, Маша рисовала в своем воображении совсем другой облик человека, которого она когда-нибудь полюбит. Отец – это отец, он был ей дорог со всеми своими недостатками. А вот тот, другой, должен быть обязательно высоким и сильным, решительным и умелым, ну и, конечно, благородным и добрым, как отец.

Таким, ей казалось, и был Николай, это и привлекало в нем Машу. Но только сейчас, встретив Валерия, Маша поняла, чего же ей не хватало в Николае.

Ей никогда не было так интересно с ним. Конечно, отец знал гораздо больше и умел рассказывать еще интереснее, чем Валерий. Но здесь прибавлялось то, чего не мог дать и отец, – молодой задор, будоражащее душу ощущение новизны и… кажется, влюбленность. Нет, нет, Маша не влюбилась, ей было просто интересно. Но он… он, кажется, увлекся, и серьезно. Что же делать? Ведь каждая встреча дает ему новый повод, новую надежду. А Маша не хотела этото. И не только из-за Николая. Каким-то особым чувством улавливала она в своем новом знакомом что-то непонятное и чуждое ей. Николай, тот был прост и прозрачен, он вызывал бесконечное доверие, а Валерий – нет, его она почему-то безотчетно боялась.

И все-таки после нескольких, казалось, невольных встреч в читальном зале она разрешила Валерию ждать ее после работы, хотя кончала она сегодня поздно. И сама, почему-то волнуясь, ждала этого часа.

И вот, наконец, Маша выбежала из освещенного подъезда библиотеки на мокрый от только что прошедшего дождя тротуар. От дерева отделилась высокая фигура в плаще. Валерий был без шляпы, светлые, небрежно зачесанные назад волосы потемнели от дождя, глаза блестели. Он бережно поцеловал Маше руку.

– Наконец-то! Мы вас так ждем.

– Мы? – удивилась Маша. – Вы же один.

Валерий засмеялся громко и возбужденно, громче, чем хотелось бы Маше.

– Остальные вас ждут в другом месте. Очень милая и веселая компания.

– Но… уже поздно.

– Что вы! Как раз! Мы совсем недавно собрались и даже не успели как следует выпить. Завязались только первые споры! На повестке дня абстракционизм и романы Ремарка. Сталкиваются самые крайние мнения. Кошмар! Можно ждать рукопашной.

Он нежно, но решительно взял Машу под руку.

Говорил Валерий так же громко и возбужденно, как и смеялся, низко наклоняясь к Маше и заглядывая в глаза. Неожиданно она ощутила на своем лице его дыхание. «Он же пьяный», – со страхом и отвращением подумала Маша.

– Нет, я никуда не пойду. И лучше ступайте к своим друзьям, я дойду одна.

– Ни за что! Вы пойдете со мной! Машенька, клянусь вам, мы больше не выпьем ни капли! Мы будем говорить о литературе! Читать стихи! Вы же любите стихи, правда?

– Очень. Но… но все-таки поздно, честное слово.

Валерий почувствовал нерешительность в ее тоне и усилил натиск.

– Нет, вы просто испугались! Действительно, идти в незнакомую, пьяную компанию! Отвратительно! Но это не так, клянусь вам!

Они медленно шли в тени деревьев по пустому, мокрому тротуару. Снова начал накрапывать дождь.

– Я не могу… поймите, не могу.

Валерий внезапно остановился и пристально, с вызовом посмотрел на Машу.

– Я знаю, почему вы не можете! Вы увлечены другим! Вам кажется, что вы его любите? Простите меня за дерзость, но вы ошибаетесь. Клянусь! Вам все только кажется. Это нонсенс, поймите! Простой рабочий парень. Что общего?

Маша опустила глаза и почувствовала, как краска залила ей лицо.

– Я не хочу об этой говорить.

– Надо! Пока не поздно, надо! Вы же никогда не будете счастлива. Подумайте, Машенька.

Валерий говорил с подъемом, сам почти веря в этот момент в благородство и чистоту своих слов.

Его на минуту как будто околдовали глаза Маши, такие чистые, глубокие и тревожные.

Но Маша снова, как и каждый раз при встрече с ним, уловила в его словах, вернее – в тоне, какими они произносились, что-то непонятное к чуть-чуть пугающее. «Боюсь всего, как папа», – мелькнула у нее протестующая мысль, но побороть себя она не могла и… и, пожалуй, не хотела.

– Нет, я все-таки… сегодня не пойду с вами.

Валерий еще долго уговаривал ее, и Маша не спорила, у нее не было для этого нужных слов, но чем больше он уговаривал, тем сильнее росло в ней убеждение, что идти с ним сегодня не надо, что ей этого совсем-совсем не хочется, и при этом она почему-то не думала о Николае.

– Ну, хорошо, – покорно вздохнул, наконец, Валерий. Сегодня вы не пойдете. А завтра, а потом?

Маша, не имея сил отказать решительно и бесповоротно, мягко, как капризному ребенку, ответила:

– Там видно будет. Ступайте, вас ждут. Я дойду сама.

– Пусть ждут хоть до утра! Я провожу вас.

Квартира встретила Валерия грохотом и визгом радиолы. Посреди комнаты кружились и прыгали две или три пары. А на диване, забравшись на него с ногами, о чем-то горячо спорили Анатолий, Марина, Жора и еще несколько человек. Рядом, прислушиваясь к спору, сидел и курил Таран. Кира, прильнув к его плечу, время от времени с лукавой усмешкой шептала ему что-то на ухо, и Василий беззаботно и пьяно улыбался ей в ответ, кивая головой.

Появление Валерия одного было встречено громкими возгласами удивления.

– Прокол, господа присяжные заседатели! – как можно беззаботнее объявил он. – Девица закапризничала.

Стелла насмешливо поморщилась.

– Фи! Это сейчас не модно! Познакомь меня с ней, я займусь ее воспитанием.

– Передаю в твои опытные ручки, о Жемчужина Черноморья, – иронически поклонился Валерий и захлопал в ладоши. – Наполним чарки, леди и джентльмены! Все к чертям! Пить и веселиться!

– Гип! Гип! Ура! Банзай! – пьяно заорал Жора.

Все снова выпили, и опять завизжала радиола.

На диване продолжался спор.

– О чем шумите вы, народные витии? – спросил Валерий, подсаживаясь на край дивана и небрежно обнимая одну из девиц.

– О Рогове, – ответил Анатолий. – Я считаю, он просто рвется к власти и хочет приобрести политический капитал на наших трупах. Он мечтает о кресле секретаря бюро.

– Глупости говоришь, – возмутилась Марина. – Он вовсе не такой. И лично против вас ничего не имеет.

Анатолий раздраженно махнул рукой.

– Слова, слова… Не идеализируй его, дорогая.

– Ты брось! Это парень что надо! – горячо вмешался Таран.

Он хотел еще что-то сказать, но Кира обвила его шею рукой и притянула к себе.

– Лично я не верю Рогову, – заявил Валерий. – Типичный карьерист, – и, обращаясь к Марине, спросил: – Он тебе, конечно, пел насчет своего благородства? Откуда ты взяла, что лично против нас он ничего не имеет?

– Он… он даже прийти сюда хотел! – запальчиво выкрикнула Марина.

Все громко расхохотались.

– Ну, это ты уж слишком, – сказал Валерий. – Чтобы Рогов… сюда?..

– Да, да! Мы сегодня с ним в библиотеке виделись! Он даже записку мне написал!

Валерий переглянулся с Анатолием, и они сразу поняли друг друга. Анатолий незаметно кивнул головой.

И снова вспыхнул спор.

– Если они запретят газету, – горячился Анатолий, – это будет нечестный прием! Нас лишают трибуны.

Между тем Валерий лениво поднялся с дивана и не спеша вышел в переднюю. Закрыв за собой дверь, он подскочил к столику у зеркала и, перерыв лежащие там сумки, шляпы, перчатки и косынки девушек, вытащил сумочку Марины и раскрыл ее. Воровато озираясь, он порылся в ней и, наконец, нашел, что искал: смятую записку Андрея Рогова. Он поспешно ткнул сумку на старое место и побежал на кухню. Там он несколько раз с усмешкой перечел записку и, бережно сложив ее, спрятал в карман.

…Василий Таран только делал вид, что ему сейчас так уж безмятежно хорошо и приятно. Он и себя самого пытался убедить в этом. Действительно, все было необычно вокруг. Бешеная музыка, к которой он не привык, взвинчивала нервы, возбуждала его.

Да и Кира – девчонка красивая, ласковая.

Но чем больше Василий пил, тем все противнее становилось на душе. Обманул… И кого обманул?

Своих, до гроба своих ребят. Как он посмотрит теперь в глаза Николаю, Коле Маленькому, Борису, когда они спросят: «Где был?» Соврет? Впервые в жизни соврет им? Все эти – Таран огляделся – враги Андрея Рогова. А он тоже свой. Выходит, это враги и его, Тарана? А Жорка? А Червончик? Да разве когда-нибудь он сможет признаться, что пил с ними? Эх!.. Все пропало! Николай после этого не подаст руки, и другие ребята тоже… Николай… Он тогда не позвал Машу, побоялся за нее. Только и всего. Но Таран видел, что ребята до сих пор не простили этого своему бригадиру. Таран тоже не простил. И Николай чувствует это, все время чувствует!

И мучается. Но ведь он поступил так только потому, что любит Машу. А почему поступил сегодня так он, Василий, почему пришел сюда? И что же будет, если ребята узнают о его поступке? И вдруг новая мысль обожгла мозг: Аня!..

Глаза Тарана сузились, сошлись у переносицы густые, черные брови, между ними залегла горькая складка.

Аня, Аня… Уж она-то этого но простит никогда.

Ребята, те, может быть, и простят, а она…

Но тут теплые руки порывисто обхватили его шею, и губы, нежные, влажные, коснулись его разгоряченной щеки. Кира томно прошептала в самое ухо:

– Ну что же ты молчишь? Я тебе не нравлюсь?

Она вскочила с дивана и потянула за собой Тарана.

– Танцевать, танцевать!.. Жорочка! – возбужденно крикнула она. – Поставь что-нибудь необычное, что-нибудь экстра!..

Жора понимающе рассмеялся и оглянулся на Стеллу.

– Поставим экстра, а? Из его товара?.. Айн минут!..

Он, как фокусник, опустил руки куда-то под тумбочку, на которой стояла радиола, и вдруг Таран увидел перед собой странные, полупрозрачные пластинки с бело-серыми тенями и силуэтами на них. Эти белые силуэты на сером фоне были чем-то удивительно знакомы ему.

Жора, наслаждаясь изумлением на лице Тарана, с усмешкой спросил:

– Непонятно, что к чему? – И, ткнув пальцем в какую-то длинную белую тень на пластинке, сказал: – Это же берцовая кость, понял?!

– Кость?! – не поверил своим глазам Таран.

Теперь уже вместе с Жорой смеялись и Стелла и Кира.

– Ну да, кость, – весело пояснил подошедший Червончик. – А все в целом – бывшая рентгеновская пленка. Теперь уразумел?

О да, теперь Таран уразумел. Он никогда не видел, но, конечно же, слышал о кустарных патефонных пластинках из рентгеновской пленки, продающихся из-под полы.

Он удивленно спросил Жору:

– Где ты их раздобыл?

– Связи, – лукаво подмигнул тот. – Умный человек делает свой бизнес.

– Какой же это человек?

– Ну вот, – Жора развел руками и посмотрел на Стеллу. Все ему расскажи. Ну, так и быть. Это некий…

– Жора! – резко перебила его Стелла, и красивое лицо ее вдруг стало неприятно-злым. – Язык тебя не доведет до добра.

– Что ты, Жемчужина! Твой семейный покой мне дороже всего!

– Ах, оставьте, мы не такие, – гримасничая, заявил Червончик. – Пожалуйста, без слез и подозрений. – И, обращаясь к Тарану, сказал: – Его зовут Король бубен. Неплохо, а?

Таран мрачно констатировал:

– Жулик.

– Ну зачем так? – поморщился Жора. – Законы создаются, чтобы их обходить. Это изречение великого мудреца. И так было во все века.

«Вот попал, – с горечью думал Таран. – И ведь не пойдешь, не расскажешь теперь. Эх! Хоть головой в море».

Но тут к нему снова, как будто чувствуя неладное, потянулась Кира и увлекла за собой.

Глава VIII
В ДОМЕ ЗЛАЯ СОБАКА

Николай все время чувствовал изменившееся отношение ребят к нему, хотя вели они себя поразному. Коля Маленький, беспокойный, ершистый, ничего не умел и не хотел скрывать, даже тогда, на заседании штаба, не утерпел. Остальные были, правда, посдержанней. Но разве от этого легче?..

Кругом гудел моторами цех. Отдавшись своим невеселым мыслям, Николай заученными движениями снимал со станка готовые детали, укреплял новую заготовку и, включив мотор, подводил резец. Партия на этот раз была большая, детали требовали всего одну операцию, так что переналаживать станок, менять инструмент не приходилось.

И Николай думал. Ну в самом деле, как теперь он может спрашивать хотя бы с того же Тарана, если сам он, Николай, поступил тогда так… некрасиво, даже нечестно, как трус, как обыватель какой-то. Только бы свое сохранить, только бы свое было в порядке. Вот до чего дошло! Вот какие развороты, оказывается, могут случиться в жизни. И сам до поры до времени не знаешь, что сидит в тебе где-то хоть небольшая, а подлость. И вдруг – на тебе! – обнаружилось.

Надо сказать, что возникшая так внезапно размолвка, почти ссора, невольно приобрела в глазах Николая, как, впрочем, и других ребят, размеры куда большие, и переживалась ими куда острее, чем, вообще-то говоря, того заслуживала, именно в силу своей необычности. Подобного еще не случалось в бригаде, подобного никто из ребят, в том числе и сам Николай, даже помыслить не мог – так был велик авторитет бригадира. И вдруг…

Почему же он вдруг так испугался за Машу?

Этот вопрос Николай задавал себе уже много раз. Но только сейчас, вот в этот момент, когда он так неловко, словно ученик, порезал себе руку вороненой спиралью стружки, у него неожиданно мелькнула догадка. Почему? Да потому, что ему казалось, будто в случае чего защищать Машу будет он один, ведь она даже не знакома ни с одним из его друзей. Ну, а он, Николай, мог и не успеть, мог оплошать.

Как же это получилось? Почему он скрывал от ребят Машу, вернее – не скрывал, а не было у него потребности познакомить их с ней? Может быть, он стеснялся перед Машей за своих товарищей? Ну нет!

Еще чего не хватало!

И Николай неожиданно для себя понял, как требовательна, оказывается, дружба. И если хоть в чем-нибудь отступишь от ее законов, сфальшивишь или просто до конца не поймешь их, она мстит больно, очень больно.

Он вдруг на самом деле ощутил боль. Она нестерпимо жгла руку. Рубиновой неровной полоской проступила там кровь.

Возвращаясь из медпункта, Николай столкнулся у дверей цеха с секретарем заводского комитета комсомола Валей Жуковым, плотным светловолосым пареньком в очках и лыжной куртке.

– Ага, ты-то мне и нужен, – наскочил на него Жуков.

– Что такое?

– Еще спрашиваешь? Ребята из кузнечного цеха тебя второй день ищут. Срочная «молния» нужна. Где ты вчера вечером пропадал?

– Заседание штаба дружины было.

– Опять дружина? Так вот, чтобы сегодня «молния» висела. Понятно?

– Сегодня не могу, – сокрушенно вздохнул Николай. Важное задание получили.

– Вы, кажется, стали уже штатными сыщиками? – ехидно спросил Жуков, потом совсем другим тоном, официально сообщил: – О работе контрольно-комсомольского поста будем слушать тебя на комитете. Если так пойдет дальше, выговор тебе обеспечен.

Николай рассердился:

– Да я не могу разорваться. Что-нибудь одно в конце концов: или дружина, или…

Но Жуков холодно отпарировал:

– Должен разорваться. Подумаешь, две нагрузки! У людей по четыре, и то ничего.

– Смотря какие нагрузки.

– А ты считаешь работу в дружине большой нагрузкой? Погулять по улице два-три раза в месяц, вечером, это что, много?

– Это мало и скучно.

Валька Жуков опять принял официальный тон.

– Вас не веселиться посылают, а за порядком смотреть. Честное слово, ты рассуждаешь, как ребенок!

Николай понял, что спорить бесполезно, и махнул рукой.

– Что, бригадир, не весел? – со скрытой иронией спросил Коля Маленький, когда они с Николаем выходили после смены из цеха. – Неужели товарищ Таран мог так вас расстроить?

– Он свое получил, – хмуро ответил Николай.

– Вот именно! Молодой – исправится, – Коля Маленький на этот раз был настроен благодушно. – Ну, прогулялся с какой-то девчонкой, ну, соврал…

При этих словах шедший за ними Таран невольно опустил глаза. «Если бы они знали правду…»

Ребята остановились у проходной. Через минуту к ним подошел Куклев. Ждали Бориса Нискина, но он, как всегда, где-то задержался.

– Вот что, – ни на кого не глядя, сказал Николай, – соберемся через час. У меня тут дело одно есть.

Коля Маленький невинным тоном спросил:

– Книги в библиотеку сдать хочешь?

– Машу повидать. Может, с нами пойдет.

– Ого! – удивленно воскликнул Коля Маленький и, испытующе посмотрев на Николая, добавил: – Это, между прочим, неплохая идея. Надо же когда-нибудь и познакомиться.

Когда Николай отошел, он сказал Илье Куклеву и Тарану:

– Переживает. И ко всему еще в субботу ее, говорят, с каким-то пижоном видели. Гуляла, – и, вздохнув, прибавил: Сколько эта любовь нервов стоит, кошмар! Верно, Вась?

Таран усмехнулся и как можно беспечнее ответил:

– Слишком много серьезности на это дело тратит. Они все того не стоят. По собственному опыту знаю.

– Нет, но Борис мне просто нравится! – посмотрев на часы, возмутился Коля Маленький. – Сколько можно опаздывать?

– Шахматами небось занялся, – невозмутимо заметил Илья Куклев. – Сегодня за обедом говорил, партия какая-то в газетах дана.

Коля Маленький вскипел от негодования.

– Ну, конечно! В городе пацаны пропадают! Искать надо! А ему что! Шахматами занимается!

Между тем Николай вышел из проходной на улицу и, увидев подходивший троллейбус, побежал к остановке.

Когда, наконец, он появился в читальном зале, Маши у кафедры выдачи книг не оказалось.

– Маша в каталоге, – сказала заменявшая ее девушка. Вы пройдите туда, – и при этом как-то странно взглянула на Николая.

Он вышел из зала, поднялся по широкой лестнице и в конце коридора толкнул дверь в большую светлую комнату, где вдоль всех стен тянулись шкафы с узкими длинными ящичками. Посередине стояли столы. За одним из них Николай увидел Машу. Рядом с ней сидел высокий белокурый парень в красивом заграничном свитере и пестром галстуке и что-то весело, увлеченно говорил. Маша внимательно слушала, потом отрицательно покачала головой. Они заспорили.

Николай узнал Валерия Гельтищева. «С ним, наверно, она в субботу и была», – подумал Николай, и на душе у него стало тоскливо и больно. Ну конечно, вон он как рассказывает, разве Николай так умеет? Может, уйти, пока его не увидели? Нет! И вообще, мало ли с кем Маша разговаривает, это еще ничего не значит. Но Николай тут же почувствовал, что именно этот разговор кое-что и значит.

Все же он подошел и с подчеркнутым спокойствием сказал:

– Маша, можно тебя на минутку?

– Конечно, можно! – поспешно и чуть смущенно откликнулась Маша и, обращаясь к своему собеседнику, добавила: – Извините.

– Да ради бога! – развел руками тот, бросив на Николая быстрый и иронический взгляд.

Когда они отошли, Маша оживленно сказала:

– Как хорошо, что ты пришел. Мне два билета принесли в консерваторию. Там сегодня «Пер Гюнт». Представляешь? Невозможно достать! – И вдруг, смутившись, добавила: – Это Григ, к драме Ибсена, чудесного норвежского писателя. Пойдем?

Николай заметил ее смущение. «Конечно, ему этого объяснять не надо, – с горечью подумал он. – Сам небось ей и билеты достал. Вот Маша весь вечер и будет нас сравнивать».

– Я не могу, – сдержанно ответил он. – Ребят искать надо. Помнишь, я тебе рассказывал? Думал, и ты с нами пойдешь.

Маша огорченно всплеснула руками.

– Ой, как же быть?

– Иди уж сама, – улыбнулся Николай. – Потом расскажешь.

Ему пришлось даже уговаривать, ее, но при этом он не мог избавиться от ощущения, что Маша с облегчением восприняла его отказ. А может быть, ему все это теперь казалось?

– Ты не сердишься? – ласково и как-то участливо спросила Маша. – Только не сердись. Но я не могу не послушать «Пер Гюнта».

…С тяжелым чувством возвращался Николай на завод. Случилось, кажется, самое худшее, чего он все время ждал и больше всего боялся: Маша встретила другого, из «своего круга», как выразилась она сама однажды, рассказывая что-то. Это выражение и тогда больно кольнуло Николая, хотя к нему оно в тот момент не имело никакого отношения.

Ребята ждали его на остановке троллейбуса. Никто из них не спросил, почему Николай один и где Маша. Они как будто чувствовали, что произошло что-то серьезное, о чем так просто спросить, а тем более пошутить, нельзя. Даже Коля Маленький при всем его нетерпении и любопытстве возмущенно шмыгнул носом, встретив строгий, предупреждающий взгляд Бориса Нискина: «Учить меня будешь чуткости!» Он только деловито осведомился:

– Значит, для начала – в школу? – И, неожиданно вытащив из кармана шахматного короля, протянул его Николаю: – Я очень извиняюсь, но пришлось украсть…

– Дай сюда! – ринулся к нему Борис Нискин. – Это, знаешь, как называется?! Да я из-за этого…

– …только и кончил, – иронически заключил Таран. – А то бы до утра просидел. Это же надо, а? Психическое заболевание! Мания, так сказать.

Борис сердито и многозначительно ответил:

– У каждого своя. Ты бы уж помалкивал, – и, вдруг улыбнувшись, добавил: – Между прочим, смотрите, что Илья делает.

Все оглянулись на Куклева, который, вытащив записную книжку, погрузился в какие-то вычисления.

Услышав свое имя, он поднял круглую голову и рассеянно спросил:

– А?.. Что сказали?..

Ребята рассмеялись. Даже Николай улыбнулся.

– Нет, это же удивительно! – насмешливо сказал Коля Маленький. – С одной стороны, вроде «мозговой трест» наш, великий техник, а с другой – боксер. Как это у тебя из головы все мысли не выколотят? Удивляюсь!

Илья усмехнулся.

– Наоборот. Крепче вколачивают.

Перебрасываясь шутками, ребята двинулись по улице.

Школа была недалеко. И уже через несколько минут показалось ее светлое четырехэтажное здание с громадными окнами.

Занятия второй смены уже начались, и широкие коридоры были пусты. На площадках лестницы, по которой поднимались ребята, стояли большие аквариумы, висели стенгазеты, таблицы спортивных состязаний, расписания дежурств и уроков.

В учительской находились несколько преподавателей. Двое из них – худощавый, невысокий старик с седенькой бородкой, в очках и пожилая женщина в скромном коричневом костюме, с сухим, жестким лицом и гладко зачесанными назад волосами – сидели у стола и проверяли тетради. На диване сидели две учительницы. Одна, совсем молоденькая, что-то весело рассказывала полной женщине в пестром платье. Еще один человек, как видно, преподаватель физкультуры, в легком тренировочном костюме, с мячом в руках, изучал висевшее на стене расписание.

Ребята вежливо поздоровались, и Николай сказал:

– Мы из народной дружины. Хотелось бы поговорить с классным руководителем шестого класса «Г».

– Это я, – ответила сидевшая у стола учительница. – В чем дело?

– Нас интересуют ваши ученики Виктор Блохин и Гоша Савченко.

– Ах, эта шайка, – вздохнула учительница. – Настоящая бандитская шайка. И главарь у них этот Блохин.

Коля Маленький не выдержал и спросил:

– Что, двое – уже шайка называется?

Учительница неприязненно взглянула на него и ледяным тоном ответила:

– Их четверо. Они уже второй день уроки прогуливают. Мы устали обсуждать их на собраниях.

– Этот Блохин, между прочим, необычайно любознательный паренек, – заметил сидевший у стола учитель с бородкой. – И фантазер! Такие, знаете, истории выдумывает, которые с ним будто бы произошли, – заслушаешься! Но шайка – это ужасно! Я просто не знаю… – разволновавшись, он то снимал, то надевал очки. – Это может превратиться… страшно даже подумать…

– Вечно вы, Игорь Афанасьевич, паникуете, – усмехнулся преподаватель физкультуры. – Ничего страшного. Живые, подвижные ребята, а вот Кузнецов, так тот даже перспективный для спорта. И я слышал, он еще радио увлекается, приемник собрал.

– Значит, в их компании еще двое? – спросил Николай и вынул блокнот. – Кто же? Я заодно адреса запишу.

– Одного вам назвали, это Кузнецов, – ответила классная руководительница, – второй – Вербицкий Олег. Семья вполне приличная. Отец – директор магазина, мать – портниха. А вот у Кузнецова – одна мать, отец погиб, в семье трое детей. Ей, конечно, очень трудно. А старший, вот этот, – отпетый хулиган. И понятно! Никакого контроля. Вот их адреса, – она открыла классный журнал.