Текст книги "Последний «бизнес»"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Софья Борисовна с улыбкой тряхнула головой.

– Нет! Это уж выше моих сил, – и, обращаясь к дочери, торжественно добавила: – Ты только подумай, он встретил Николая!

Игорь Афанасьевич покраснел от возмущения.

– Ну, знаете!.. Если я прошу молчать…

Но в этот момент в дверь постучали, и из коридора донесся голос соседки:

– Игорь Афанасьевич, вас к телефону!

Маша проводила взглядом отца и, когда дверь закрылась за ним, тихо спросила:

– Мама, как же это все случилось?

…Когда Игорь Афанасьевич вернулся в комнату, Маша, улыбаясь, сказала:

– Папа, ты, оказывается, чудесный агитатор. Даже мама…

Игорь Афанасьевич строгим тоном перебил дочь:

– Прошу быстрее кончать обед. Сейчас к нам приедут.

– Кто приедет?! – одновременно воскликнули Софья Борисовна и Маша.

Игорь Афанасьевич ответил со скромной гордостью:

– Из штаба народной дружины. За консультацией.

Женщины переглянулись, не в силах сдержать улыбки.

– Папочка, – озабоченно заметила Софья Борисовна, но в глазах ее светились лукавые искорки, – мне кажется, ты становишься чересчур воинственным.

– Я попросил бы… – строго оглядев жену и дочь, начал Игорь Афанасьевич, но тут же досадливо махнул рукой. – Ах, ну давайте же скорее второе!

…Маша едва успела собрать со стола посуду и заменить скатерть, когда в передней раздалось три звонка.

Игорь Афанасьевич сам открыл дверь.

– Прошу, товарищи, прошу. Вот сюда.

Маша оглянулась и увидела Николая, сначала только Николая, хотя он и вошел в комнату последним. Первым с Машей поздоровался Артамонов, потом Коля Маленький.

– Моя супруга… Моя дочь… – церемонно представил женщин Игорь Афанасьевич. – Прошу садиться. Так чем могу быть полезен?

Николай сел на краешек стула и, не поднимая глаз, смущенно, даже как-то деловито принялся мять в руках кепку. Коля Маленький чувствовал себя свободнее и с любопытством оглядывался вокруг. Рассказал о цели их прихода Артамонов, рассказал, как всегда, коротко и деловито.

– Так, так… вот оно, оказывается, в чем дело, – кивнул головой Игорь Афанасьевич. – Понятно, – и неожиданно прибавил: – Я бы, между прочим, на его месте тоже не пришел.

– Почему? – удивленно поднял брови Артамонов.

Даже Николай оторвал взгляд от кепки. В глазах Коли Маленького зажглись лукавые огоньки, и, наклонившись к Николаю, он восхищенно прошептал:

– Сейчас он выдаст… чтоб я не родился!

– Почему? – замявшись, переспросил между тем Игорь Афанасьевич. – Дело в том… э-э, что классный их руководитель не очень… как бы это сказать?.. не очень чуток. Я Блохина встретил в коридоре… и с Ольгой Ивановной говорил… Она его, извольте ли видеть, с урока удалила. Записки он, мол, не принес и домашних заданий не выполнил. Ну, знаете… – он по привычке пожал плечами и развел руками. – Это абсолютно антипедагогично, абсолютно! Я так и сказал, и на меня, конечно обиделись.

– Эх, всю музыку нам испортила! – воскликнул Коля Маленький, но тут же осекся под строгим взглядом Артамонова.

– Досадно, – заметил Павел Григорьевич. – Весьма. Теперь вернуть доверие к нам трудно.

Игорь Афанасьевич сделал протестующий жест.

– Почему вернуть? Вы его не теряли. И я, кстати говоря, тоже. Он парень справедливый и неглупый. Идея! – вдруг обрадованно воскликнул Игорь Афанасьевич. – Или я ничего не понимаю, и тогда… тогда меня надо гнать, или я для него кое-что значу.

Он подбежал к письменному столу у окна, нашел там чистый листок бумаги и стоя торопливо набросал несколько строк.

– Вот! – Игорь Афанасьевич вернулся к Артамонову. Пусть он, Николай, сейчас же идет к Блохину. У него это получится, он умеет. И передаст эту записку. Ручаюсь, Блохпн все поймет и все, что надо, сделает. У этого мальчика при всех наследственных и благоприобретенных недостатках есть душа. Да, да, есть! – с вызовом повторил он и от волнения снял и опять надел очки.

Николай ушел, так и не успев даже двух слов сказать Маше. Он был настолько ошеломлен открытием, что Игорь Афанасьевич – отец Маши, что в первый момент, еще в штабе, чуть не смалодушничал и решил было не ходить к старому учителю. Но тут уже вмешался Артамонов.

И надо же было познакомиться с Машиными родными и побывать у нее дома именно тогда, когда в их отношениях начался разлад. Правда… Николай решился взглянуть на Машу только перед самым уходом, когда прощался, а взглянув, вдруг подметил в ее глазах смущение и какой-то новый интерес к себе.

Что бы это могло означать?

Занятый своими мыслями, он не заметил, как пришел в штаб. Там его ждал Огнев. Оказывается, он специально зашел еще раз, чтобы узнать, чем кончился визит к старому учителю.

– Очень меня эти мальцы интересуют, – пояснил он. Особенно Вктька Блохин.

Услышав, что Николай собирается к нему и даже несет письмо, Огнев задумался.

– Раз уж вы над этими парнишками такое шефство взяли, сказал он, – то надо вам о них все знать. Слушай внимательно…

Когда он кончил, Николай запальчиво сказал:

– Что ж, берем ответственность на себя! – И, вспомнив слова Артамонова, прибавил: – Народная дружина – это сила, Алексей Иванович.

Огнев усмехнулся.

– Добре. Попробую вашей силе поверить.

…Было уже около шести часов вечера, когда Николай появился, наконец, на улице Славы. У высоких ворот с длинными скамейками по бокам, как обычно, отдыхали несколько женщин.

Николай вошел в темный пустынный двор и направился к домику, где жили Блохины. В окнах его горел свет.

Дверь открыла мать Витьки.

– Дома, дома, заходите, – приветливо и грустно сказала она, узнав Николая. – Может, хоть вы его разговорите. Чистое наказание, а не парень.

Витька встретил нежданного гостя угрюмо и настороженно. Волчонком посмотрел на мать и бабку, и те молча вышли из комнаты. Дед был на заводе.

– Ну, брат, дело у меня к тебе серьезное, – сообщил Николай и, подмигнув, добавил: – Знаешь пословицу: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе»?

– Знаю, – на всякий случай буркнул Витька, хотя слышал ее впервые. Но намек он прекрасно понял и почувствовал неловкость: мужчина должен держать слово, что бы ни случилось.

– Так вот, – удовлетворенно продолжал Николай. – Первонаперво, вот тебе письмо, – и он протянул удивленному Витьке конверт.

Стараясь изо всех сил сохранить на лице выражение равнодушия и солидности, Витька прочел записку.

«Виктор, – писал Игорь Афанасьевич, – учти, я лично поручился за тебя перед штабом потому, что знаю тебя и верю тебе. Не осрами же меня, старика, да и себя тоже. Люди эти хорошие и справедливые, не то что некоторые. Можешь им верить, как мне.

Твой Игорь Афанасьевич».

Никогда еще в жизни не получал Витька таких писем. Он был поражен. Самый уважаемый, самый любимый им учитель, в которого Витька верил, «как в бога», – если бы Витька вообще верил в бога! – обращался к нему с такими словами, будто он взрослый, будто он лучший его друг. Выходит, и эти люди из штаба тоже его друзья? А маленькое его сердце, затравленное, испуганное и исстрадавшееся, так жаждало дружбы, теплоты и участия!..

Но ведь они, все они, не знали самого главного, самого страшного, что случилось в Витькиной жизни!

Николай как будто и не заметил, как задрожали худые Витькины руки, грязные и исцарапанные. Он спокойно, как бы между прочим, как велел ему Огнев, сказал:

– Ну, а насчет того дела не волнуйся больше. Если пойдете на откровенность – все уладим. Наше слово здесьмного значит. Народная дружина – это тебе, брат, не шутка!

– Какого дела? – замирая от страха, спросил Витька.

– Да этого, с Союзом спортивных обществ. Конфеты вы, конечно, слопали, ну, а остальное сами вернете.

«Все знают, – с ужасом и какой-то отчаянной надеждой подумал Витька. – Знают и… и неужто уладят? А может, врет? Может, нарочно?.. Выпытать все хочет, а потом…» Но Витьке так хотелось верить, так хотелось все-все рассказать…

– А пока, – невозмутимо продолжал Николай, будто и не замечая, что творится в Витькиной душе, – пока надо найти Уксуса. К нему у милиции особый счет. И ты помоги, будь другом. Где он сейчас может быть, как думаешь?

– Не знаю… честное слово вот, не знаю, – ответил Витька и, указав на свое разбитое, в запекшихся ссадинах лицо, неожиданно прибавил, как бы отметая даже мысль о том, что он может скрывать Уксуса: – Это он меня так.

– Да-а, – сочувственно покачал головой Николай. – За что же?

Глаза Витьки сузились от ненависти, и он стукнул маленьким грязным кулаком по коленке.

– Потому что гад он!..

– А разыскал-то он тебя где?

– В одном… – Витька внезапно умолк, опасливо огляделся по сторонам и, заговорщически понизив голос, закончил: в… в одном тайном месте.

– Да ну? – тоже понизил голос Николай. – И никто про него не знает?

Витька решительно мотнул головой.

– Ни.

Глаза его внезапно загорелись, и он лихорадочно прошептал:

– Хочешь, покажу? Пошли!

Николай на секунду даже опешил от неожиданности.

– Прямо сейчас?

– А чего ждать-то?

– Сейчас нельзя. За ребятами надо зайти, а они, брат, кто где, – и, уловив тревогу в Витькиных глазах, добавил: То свои ребята, надежные. Будь спокоен.

– Когда ж тогда?

– А вот сейчас сообразим.

Николай задумался. Коля Маленький должен быть уже на занятиях, его Илья еле-еле небось загнал туда. Сам Куклев, наверное, на комиссии по смотру технической грамотности, у них сегодня – кузнечный цех.

И тут вдруг Николай вспомнил, что в этом цехе уже несколько дней висит «молния» об утечке воздуха из пневматической аппаратуры. Надо срочно проверить, что сделано руководством цеха по этому сигналу. Эх, черт возьми! Ну, нет времени на все.

А Валька Жуков, пожалуй, сдержит слово, поставит вопрос на комитете.

Но как быть с Витькой? Парень пошел, наконец, на откровенность, разве можно оттолкнуть его в такой момент? Другого, может, и не будет. И потом действительно интересно, да и полезно, между прочим, узнать это тайное место.

Нет, что-то надо сделать, но на этот вечер освободить ребят от других дел. Впрочем, часа через полтора у Коли Маленького кончатся занятия, а Николай за это время успеет побывать в кузнечном цехе. Но где еще Таран и Борис?

– Вот что, друг, – сказал, наконец, Николай, – сделаем так. Сейчас, – он посмотрел на часы, – полседьмого. Встречаемся здесь, в вашем дворе, ровно через два часа. Договорились?

Витька ответил нетерпеливо и энергично:

– Ага! Буду как штык!

…Когда добрались до ограды судоремонтного завода, уже совсем стемнело. По улице разлилось голубое сияние неоновых ламп.

Витька критически оглядел своих спутников и впервые пожалел, что согласился на такое расширение состава экспедиции. Ну как они пролезут вот в эту щель? Взгляд его остановился на Куклеве.

Николая в это время тоже одолевали сомнения.

Все-таки неловко дружинникам красться в темноте по территории завода. Правда, все получилось так неожиданно, что уже нет времени действовать официальным путем. Да и не хотелось подводить Витьку, ведь он доверил им свою тайну.

Заглушая все свои сомнения, Николай бодро спросил, указывая на щель:

– Нам сюда?

– Ага, – кивнул Витька и извиняющимся тоном добавил: Только мы на таких дяденек не расчитывали.

Таран, усмехнувшись, добавил:

– В крайнем случае Илья унесет на себе ползабора. Только и всего.

– Им все шуточки, – проворчал Илья и первым стал протискиваться в узкую щель.

Забор жалобно заскрипел, потом что-то громко треснуло, и Илья, чертыхаясь, провалился в темноту, выломав плечом соседнюю доску.

– Ой, услышат же! – испуганно прошептал Витька.

Но все обошлось благополучно.

Ребята вошли во вкус и, старательно прячась за ящики и бунты канатов, последовали за Витькой.

Короткими перебежками добрались, наконец, до парохода и залегли за штабелями досок, напряженно прислушиваясь перед последним броском.

И тут Боря Нискин вдруг огорченным тоном сообщил:

– Ребята, я, кажется, потерял очки.

– Что значит кажется? – прошипел Коля Маленький. – Тебе в темноте не видно?

– Не остри, пожалуйста. Тут не до этого, – обиделся Борис.

– Тоже мне компания собралась, – не унимался Коля Маленький. – Один ломает заборы, другой теряет очки… – Он вытащил фонарик. – Посветить, что ли?

– Ни! – испугался Витька. – Заметят враз.

Николай подполз к Борису и охлопал его карманы.

– Да вот же они! – досадливо произнес он. – Сам спрятал…

Инцидент был исчерпан. Все снова прислушались, потом вслед за Витькой один за другим перебежали по наклонным доскам на пароход и начали спускаться по железному трапу.

Здесь можно было зажечь фонари. Стараясь не очень греметь железными листами ветхих переборок, ребята уже без всяких задержек добрались до нужного коридора.

Но тут Витька, шедший впереди, неожиданно махнул рукой и застыл на месте, к чему-то прислушиваясь. Николай и Коля Маленький погасили фонари. В наступившей кромешной тьме откуда-то донеслись неясные голоса людей.

– Наших тут нет, – дрогнувшим голосом сообщил Витька.

– А кто может быть?

– Не знаю.

– Давай вперед, – скомандовал Николай. – Только тихо.

Ребята стали осторожно красться вдоль железной переборки. Голоса становились все явственней. Судя по бессвязным выкрикам, ругани, звону посуды и обрывкам песни, где-то рядом шла попойка.

Вскоре лишь тонкая переборка отделяла ребят от шумной компании. Минуту или две они стояли молча, не шевелясь, стараясь понять, сколько там людей и кто они такие.

– А ну, по последней! – перекрывая шум, раздался из-за переборки чей-то зычный голос. – Мне пора!..

– И нам пора, – тихо скомандовал Николай. – Пошли, хлопцы, посмотрим…

От сильного удара с визгом распахнулась на ржавых петлях металлическая дверь. В большой каюте с заколоченными иллюминаторами разом смолкли голоса.

Ребята огляделись. На перевернутом ящике лежала закуска, стояли бутылки из-под водки. Фонарь «летучая мышь», висевший под потолком, тускло освещал фигуры нескольких парней.

Один из них, развалившийся у стены на матрасе, внезапно вскочил, и Николай узнал Уксуса.

Между тем Коля Маленький весело сказал, щелкая по одной из бутылок:

– Кто здесь пьет, кто гуляет?

– А кого тебе надо? – угрюмо спросил один из парней, рыжеволосый, с подергивающейся щекой.

– Братцы! – заорал вдруг Уксус, остервенело рванув на себе засаленный ворот ковбойки. – Дружина!.. Бей!..

Он тоже узнал своих давних врагов.

Все парни, как по команде, вскочили на ноги.

В руках у некоторых блеснули ножи.

– Пусть сперва скажут, чего им здесь надо, – угрожающе произнес рыжий.

Но Уксус уже подскочил к Николаю.

– А ну, пропусти, – оттолкнул он его, дохнув в лицо водочным перегаром. – Меня дела ждут.

Николай покачнулся и снова загородил Уксусу дорогу.

– Погоди. Говорить, так всем вместе.

Прямо перед ним было сейчас худое, искаженное ненавистью лицо Уксуса. Большого усилия стоило Николаю удержаться от прямого удара в челюсть, какой показывал ему на днях Куклев. Но… нельзя.

Главное: удержать этого гада, любой ценой приволочь его в штаб.

Но и Уксус понимал, что любой ценой ему надо вырваться отсюда. Тем более что его действительно ждали. Он сунул руку в карман, где обычно лежал нож. Но пальцы нащупали совсем другое. Пистолет!

Уксус мгновенно отскочил в сторону, и Таран, заметивший что-то неладное, не успел схватить его за руку.

Обстановка накалялась.

– Так что же, будем разговаривать или как? – миролюбиво спросил Коля Маленький, зорко поглядывая по сторонам.

– Пусть он сперва… – начал было один из парней, кивнув на Тарана.

Но в этот момент Уксус заметил прятавшегося за спиной Куклева Витьку. Лицо его побелело от ярости, и, уже не владея собой, он бросился вперед.

– Вот кто продал!.. Убью!..

Илья прямым ударом отшвырнул его назад.

– Наших бьют!.. Полундра!.. – заорал один из парней, бросаясь с ножом на Колю Маленького. Тот увернулся, и парень с разбегу налетел на Борю Нискина. Оба упали, нож со звоном ударился о металлическую переборку.

Началась драка.

Но Уксус помнил только об одном: надо уходить.

Он кинулся к двери, обходя дерущихся, но его схватил Николай. Николай был сильнее, но Уксус вывернулся из его рук, и тут, поняв, что иначе ему не уйти, он выхватил из кармана пистолет и поднял его над головой.

– Разойдись!.. Убью!.. – исступленно завопил он.

И в ту же минуту, заглушая крики и шум борьбы, грохнул выстрел.

Все невольно шарахнулись в сторону.

И только рыжий парень по кличке Петух зло крикнул:

– Брось пистоль! Слышь, брось!..

В ответ снова грохнул выстрел. Пуля ударила в стальную балку на потолке. Раздался чей-то отчаянный крик.

– Что делаешь, гад!. – заорал рыжий и метнулся к Уксусу.

Но его опередили Таран и Николай.

Николай подскочил первый и ударил Уксуса по руке. Пистолет упал на пол. Его подхватил Таран.

В этот момент Уксус сделал отчаянный прыжок.

Около самой двери он со злобой ударил Куклева и бросился бежать по темному коридору.

За ним выскочили Коля Маленький, Таран и Николай. Два луча света от карманных фонариков ударили Уксусу в спину. Таран вскинул пистолет, но Николай резко отвел его руку.

– А нам стрелять не обязательно, – тяжело дыша, произнес он.

Невредимый Уксус, затравленным волком кидаясь из стороны в сторону по узкому коридору, взлетел по железному трапу и исчез.

Ребята вернулись в каюту.

Раненым оказался один из участников попойки.

Над ним склонился рыжий. Кругом в мрачном молчании собрались все остальные. О драке уже забыли.

– Ушел… – мрачно сообщил Николай.

Рыжий поднял голову, щека его подергивалась.

Он злобно ответил:

– Далеко не уйдет. Еще встретимся…

Раненый, не переставая, стонал. Пуля попала в грудь.

Его дружно и бережно подняли с пола и, неловко толкая друг друга, понесли к выходу.

– Вот, хлопцы, как оно бывает… – горестно произнес Николай. – Чужой он, этот Уксус. Всем чужой. Теперь поняли?.. – И, обращаясь к рыжему, который шел рядом и не отводил глаз от раненого, спросил: – Пойдешь с нами?

– Куда еще?

– Ловить этого…

Рыжий парень пристально поглядел в глаза Николая, щека его снова задергалась.

– Пойду… За друга я ему, знаешь, что сделаю?..

– Знаю… – усмехнулся Николай. – А парень ты в общем свой.

Рыжего парня по кличке Петух звали Костя, фамилия была Петухов. Отец его погиб в войну, когда Косте было четыре года. С тех пор у него сменился не один отчим: мать «искала счастья». Но каждый раз ее очередное увлечение кончалось трагедией и слезами. Костя с испугом наблюдал эти сцены, жадно прислушивался к осуждающему шепоту соседей. От отца он унаследовал характер горячий, вспыльчивый и самолюбивый, а от матери – ее беспечность и неумение упорно трудиться. Словом, это был трудный характер, а с годами он становился все труднее.

После шестого класса Костя, не спросив мать – ее он уже давно ни во что не ставил, бросил школу и некоторое время болтался без дела с такими же, как и он, по соседним дворам, научился курить, ругаться и делал это со смаком, видя в том особую мужскую доблесть. Потом поступил учеником в какую-то артель. Однако вскоре нагрубил мастеру, поссорился, и его уволили. С тех пор он переменил много мест, но профессии не приобрел.

С Уксусом он познакомился сравнительно недавно и очень быстро попал под его влияние.

Костю привлекли в этом парне отчаянная, беззастенчивая лихость, полная независимость и глубокое презрение к правилам и порядкам, кем-то и для чего-то установленным, привлекли наглая и жестокая беспечность, с какой жил Уксус, его грубость и злость в отношениях со всеми людьми вообще, ибо все люди, как казалось Косте, тоже злы и враждебны ему. Наконец, его привлекли кутежи и беспутство со всеми легкими соблазнами, которые он не мог да и не стремился побороть.

Но все же какая-то невидимая граница отделяла его от Уксуса, через какую-то черту Костя переступить не мог. За ней, за этой чертой, он угадывал преступления, угадывал такой цинизм, на который сам он не был способен, которого подсознательно боялся.

Однако всем, чем была наполнена его жизнь до сих пор, что стояло по эту сторону черты, Уксус распоряжался самовластно, уверенно, и Костя бездумно шел за ним от одной безобразной затеи к другой.

И только сейчас, когда этот человек ранил его лучшего, самого лучшего друга, Вальку Хитрована, Костя вдруг впервые подумал о своей жизни, о том, кем же он стал и кем ему надо быть.

Он пробыл в больнице всю ночь, и всю ночь был с ним рядом высокий молчаливый парень из дружины.

Прямо из больницы, даже не заходя домой, Николай привел Костю на завод, в отдел кадров.

– Ко мне в бригаду, седьмым, – коротко сказал он там.

Случай был исключительный, спорить и доказывать не потребовалось. Косте лишь пришлось сбегать домой за документами.

В тот же день он появился в цехе.

Ребята из бригады Вехова – в тот день они все работали в одной смене – встретили его спокойно и дружески, так, как будто ничего особенного и не произошло, как будто они давно этого ждали и иначе быть не могло.

Коля Маленький, подмигнув, сказал ему вполголоса:

– Я, брат, тоже в седьмой класс перешел, теперь вместе зубрить будем. А то тяжело, в случае чего и списать не у кого.

Таран запросто угостил его папиросой и подарил свой новый берет.

– Носи. Волосы здорово держит и вообще… мода пошла. Тебе, между прочим, даже идет.

А Борис Нискин, как всегда серьезный и чуть застенчивый, указав на железную тумбочку у своего станка, предложил:

– Ты, что надо, сюда клади. Только вон шахматы гляди не поцарапай.

Обучать Костю взялся Илья Куклев, пообещав:

– Через месяц ты им всем прикурить дашь, душа из меня винтом!

И только молчаливый, тихий Степка Шарунин лишь издали испуганно и удивленно поглядывал на Костю, так и не решившись заговорить с ним. Впрочем, он старался не заговаривать и со всеми другими в бригаде. Это Костя заметил сразу.

А после окончания смены Костя, не раздумывая, пошел за Николаем в штаб дружины. Он впервые за этот день вспомнил об Уксусе, и щека его задергалась от волнения.

В штабе собралась вся их бригада. Был здесь и Огнев.

Костя рассказал об Уксусе:

– Шоферяга он. На грузовой ездит. Где живет, не знаю. К нам во двор всегда приходил. А вчера там, на пароходе, ночевал, говорил, домой ему нельзя, заметут.

– А куда это он вчера вечером собирался? – спросил Николай.

Костя нахмурился и сцепил на коленях руки.

– Здесь дело темное. Впрямую он ничего не говорил. Но мы так поняли, что встреча у него будет с одним человеком. А послал его другой.

Огнев внимательно слушал. Еще вчера ребята из дружины принесли ему пистолет Уксуса. Баллистическая экспертиза установила, что из него был сделан выстрел и в комиссионном магазине. Неужели Уксус был там и грабил магазин? Нет, конечно.

Он шофер. Его машина ждала в переулке Баракина, тот и отдал ему пистолет. Значит, Уксус связан с Баракиным по последнему преступлению. И он, конечно, знает, где Баракин сейчас скрывается. Мало этого, он выполняет какое-то его поручение. Какое?..

Что сейчас больше всего может беспокоить Баракина? Сбыт! Сбыт краденого. К кому же он послал для этого Уксуса?

И Огнев спросил:

– А насчет заграничных вещей он ничего не говорил?

Костя исподлобья взглянул на него и мрачно кивнул головой.

– Говорил. Выгодное, мол, дело предстоит. Целую партию загнать можно одному человеку. Студент он вроде…

Куривший в стороне Таран вдруг поперхнулся ды-мом и мучительно закашлялся.

– О, среди них есть, к сожалению, большие охотники до таких дел! – взволнованно воскликнул инженер Рогов. – Мне Андрей мой рассказывал.

– А вы бы, товарищ Рогов, поговорили с ним, – посоветовал старик Проскуряков.

Огнев с симпатией посмотрел на полного розовощекого инженера с седыми висками. «Так это же его отец», – догадался он, вспомнив Андрюшу Рогова, который как раз сегодня заходил к ним в ОУР.

Огнев усмехнулся. Хороший паренек. Загорелся рассказом об уголовном розыске для своей газеты.

И, кажется, кое-что понял в их работе. Во всяком случае, рассказ получается правдивым: Андрей читал им сегодня первый вариант. Но насчет этого дела разговаривать с Андреем нельзя. Так Огнев и сказал:

– Нельзя. Одно неосторожное слово – и спугнем. Тогда сразу оборвем цепочку. А цепочка не простая – к убийству ведет, – он задумчиво потер подбородок. – Нет, тут что-то другое надо придумать.

– Я… я знаю, кто это, – вдруг каким-то чужим, сдавленным голосом произнес Таран.

Все удивленно обернулись. Василий стоял, низко опустив голову, и нервно мял в пальцах потухшую папиросу. Из-под щегольского синего берета свисала кудрявая прядь волос, на лице выступили красные пятна.

Нет, он больше не мог молчать! Будь что будет!

Но предателем он, Василий, никогда не станет.

А скрывать сейчас все, что он знал, означало предательство. Это Василий вдруг очень ясно понял.

– Что ж, рассказывай, коли знаешь, – предложил в наступившей тишине старик Проскуряков.

И Таран рассказал все, от первого до последнего своего шага, с того самого часа, когда он погнался за Червончиком и, поймав, отпустил его.

Он говорил, не поднимая головы, с трудом подбирая слова, не смея взглянуть в глаза стоявшим вокруг людям.

Когда он кончил, Проскуряков, нахмурившись, строго спросил:

– Что будем делать, товарищи?

Он сурово взглянул поверх очков на Николая, на сгрудившихся вокруг него ребят из бригады.

Николай, подавив вздох, ответил:

– Судить. Судом чести.

И при этом невольно подумал: «Хорошо, что нет Чеходара. Опять бы кричал, что доброе имя свое мараем».

– Верно, – согласился инженер Рогов, председатель недавно созданного суда чести дружины.

– Судить его, чтоб я не родился! – в отчаянии воскликнул Коля Маленький. – И что это за разнесчастная бригада у нас такая!

А Илья Куклев растроенно проворчал:

– Надо же, душа из него винтом…

Василий понимал: все правильно, другого не могло быть. И вдруг с тоской и неприязнью подумал: «А ведь сегодня вечером еще с Кирой надо в кино идти». Ни на кого не глядя, он хотел было протиснуться к двери, уйти, но Николай крепко взял его за руку повыше локтя и хмуро бросил:

– Куда? Никто пока не исключал тебя из дружины.

И Таран, такой своенравный, порывистый, смолчал и покорно остался стоять рядом со своим бригадиром.

– Ну, а что будем делать с тем студентом, с Жорой? – спросил Огнев. – Тоже надо подумать.

– По-моему… – неожиданно вступил в разговор Борис Нискин, – я его характер немного знаю… Однажды в шахматы с ним играл…

– Как же, помню, – улыбнулся Огнев.

– Так вот. Он, знаете, легко паникует и сразу делает неверный, даже глупый ход. На этом его и надо ловить.

– Гм. Интересно. Но главное в таком случае – неожиданность. Надо выбрать момент…

Огнев по привычке потер подбородок.

– Идея! – вдруг воскликнул Рогов. – Ей-богу, неплохая идея! Андрей мне говорил, что завтра у них на факультете необычный диспут. Ожидается большая драка. И факультет бурлит страстями. Это можно использовать…

В это время в районном штабе дружин – большой, просторной комнате на первом этаже здания райисполкома – сидели двое: Артамонов и Чеходар.

Последний выглядел взволнованным и сердитым.

– Как хотите, но я буду жаловаться! – запальчиво говорил он. – Что это за практика? Сначала вы нас возносите, хвалите всюду, ставите в пример, а теперь хотите с грязью смешать? Не выйдет! Если вы своим добрым именем не дорожите, ваше дело! Но мы свое пачкать не дадим!

– Вы кончили? – спокойно осведомился Артамонов.

– Нет, не кончил! И в чем мы, собственно, ошиблись? Патрули формировали неверно? Учет не точный? Поправьте! Это ваше право. Но вы же всю работу зачеркнуть хотите! Этого никто вам не позволит! Я буду говорить лично с товарищем Сомовым. В конце концов начальник районного штаба он, а не вы.

– Правильно. Давайте в самом деле с ним и поговорим, все так же спокойно проговорил Артамонов.

Он снял трубку телефона и начал набирать номер.

Чеходар беспокойно заерзал на стуле.

– Подождите! Сначала я хотел бы этот вопрос выяснить до конца с вами, – поспешно сказал он.

– Пожалуйста…

Артамонов повесил трубку.

– Буду откровенным, – проникновенно начал Чеходар. Мне кажется, дело не в том, о чем вы мне сейчас говорили.

– А в чем же?

– Вы лично настроены против меня. И я знаю, кто вас настроил.

– Вы так думаете? – усмехнулся Артамонов.

– Я уверен. Вам что-то наговорил Вехов. И я просто удивлен, как вы, человек умный и опытный, так легко приняли на веру слова этого мальчишки, этого начинающего склочника, которого даже его собственная бригада…

Павел Григорьевич нахмурился и приподнял руку.

– Вот что. Вы уже много говорили, и я вас внимательно слушал. Теперь послушайте меня.

– Пожалуйста…

Удивительно разными казались даже со стороны эти два человека. Чеходар, худой, поджарый, с черными длинными волосами, которые поминутно падали ему на глаза, и он нервным движением руки откидывал их назад. Разговаривая, он все время энергично и немного театрально жестикулировал, непрерывно курил.

Павел Григорьевич сидел неподвижно, упершись локтями в стол, и серые глаза его смотрели на собеседника понимающе и чуть иронически.

«Зачем так волноваться, зачем так дергаться?» – как будто говорили они.

Когда Чеходар сказал: «Пожалуйста…», Артамонов задумчиво потер подбородок и вдруг усмехнулся: вспомнил, что так делает Огнев.

– Так вот, – начал он. – Вы тут кое-что исказили. Во-первых, я не собираюсь зачеркивать всю работу дружины. Это было бы несправедливо. Вовторых, насчет формирования патрулей и учета. Это не ошибки, как вы выразились. Это сознательное очковтирательство.

– Да как вы можете так утверждать?! – вскипел Чеходар.

Артамонов остановил его движением руки.

– Могу. Я привык называть вещи своими именами. Теяерь, втретьих. Да, я настроен и лично против…

Пока Артамонов говорил, Чеходар сидел в напряженной позе, перекинув ногу на ногу и сцепив руки на колене. Глаза его пристально смотрели в одну точку на столе, широкие, вразлет черные брови нервно вздрагивали.

– И все-таки это ошибки, которые вы обязаны поправить в рабочем порядке, а не создавать вокруг этого нездоровый шум, – упрямо покачал головой он. – А ко мне лично вы можете относиться как угодно, но я старался для дела…

Артамонов строго поправил:

– Не для дела…

– Ну да, да, – торопливо перебил его Чеходар. – Я вашу точку зрения понял.

– Согласны с ней?

– Нет!

– Ладно. Перенесем этот разговор.

– Пожалуйста!

Чеходар заметно оправился от охватившего его было смущения и теперь говорил с прежним апломбом.

– Не думайте, что бюро райкома вас поддержит, – добавил он со скрытой угрозой. – У товарища Сомова свой взгляд на нашу дружину.