Текст книги "Последний «бизнес»"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава XI
ВОЗЗВАНИЕ К ТАРАСОВЦАМ

В тот день Андрюша Рогов поздно явился в редакции газеты «Ленинская смена». Вид у него был хотя и усталый, но довольный, даже чуточку гордый. Лучистые карие глаза его смотрели на всех с таким плохо сдерживаемым ликованием, что Халатов сочувственно осведомился:

– Ты, голубчик, никак опять стихи ночью кропал?

– И не думал даже, – солидным тоном объявил Андрюша. Я, между прочим, ваше задание выполнил. Вот, пожалуйста, – и он торжественно положил на стол рукопись. – Детективный рассказ.

Халатов усмехнулся и настороженно, но с явным интepecoм перелистал страницы.

– Называется «Будильник звонит тревогу». Любопытно. Чего он так звонит? Ну-с, а теперь… – он отложил в сторону рукопись, – рассказывай. Что увидел? Что понял? Кошмарный случай описал, конечно, с тремя убийствами, погонями и перестрелкой?

– Таких теперь у нас в городе не бывает, – авторитетно сказал Андрюша. – И вообще… У меня, понимаете, был выбор… За это время – два преступления. Одно – это неквалифицированная кража из Союза спортивных обществ. Ее совершили мальчишки, а раскрыть помогли дружинники. Второе…

Незаметно вокруг Андрюши и Халатова собралась чуть не половина редакции. Всем, оказывается, было интересно послушать «уголовные байки Рогова», как с наигранным пренебрежением выразился Саша Дерюбин, довольно энергично тем не менее проталкиваясь поближе к рассказчику.

– …Второе, – продолжал Андрюша, – это очень опасное преступление, совершенное опытным рецидивистом. Убийство сторожа и ограбление комиссионного магазина. С проломом потолка, с машиной и так далее. Я выбрал для рассказа первый случай.

– Правильно, – одобрил Дерюбин. – Нечего народ пугать. А нам второй случай расскажи. И поподробнее, пожалуйста.

Андрюша досадливо махнул рукой.

– Не в том дело, что народ пугать. Здесь же какая проблема воспитания! В семье, в школе. Дружинники тоже… И потом, характеры какие!

– Да, но все это… – кто-то прищелкнул пальцем, скучновато. Между нами говоря, убийство есть убийство. И, как о нем ни пиши, оно всегда волнует.

– Примитив! – авторитетно откликнулся Саша Дерюбин. Не тем волновать надо. Истинная художественность, дитя мое, заключается…

Халатов взъерошил седые волосы и с досадливой иронией произнес:

– Вас не туда повело, мальчики. Перегрелись. Что значит скучновато? И что значит примитив? Это значит, что и в том и в другом случае вещь плохо написана. Плохо! Неталантливо! Вот и все! О воспитании писал Макаренко в «Педагогической поэме». Это что, скучновато? Об убийстве писал, например, Достоевский. Что это, примитивно? Так о чем речь?

Андрюша подумал, что сейчас от этих великих примеров Халатов перейдет к его рассказу, и ему стало не по себе. Успокаивала, правда, мысль, что рассказа Халатов все-таки еще не читал и поэтому разносить его вроде бы рано. Правда, Халатов все может…

И, как бы подтверждая это мнение, Халатов обратился к Андрюше:

– К тебе один вопрос. Самих этих ребят видел? С дружинниками говорил? Где вообще был, кроме угрозыска? Так сказать, два слова о творческой лаборатории.

– Для будущего биографа, – вставил Саша Дерюбин.

Из довольно сбивчивого рассказа Андрюши выяснилось, что ни у ребят, совершивших преступление, ни у дружинников он не был.

– Плохо, – констатировал Халатов. – Я тебя, кажется, не торопил. Возьми свой рассказ и еще подумай.

Выйдя из редакции, Андрюша в сомнении потоптался перед подъездом, потом, взглянув на часы, решительно направился к остановке троллейбуса.

В штабе народной дружины инструментального завода жизнь шла уже своим чередом.

За столом дежурный член штаба Григорий Степанович Проскуряков то сварливо, то с шуточками инструктировал старших по патрулям.

– Опять, как прошлый раз, по одному да по два посылать будете? – недовольно спросил кто-то. – Не пойду я так больше.

– Я, кажется, еще не сказал, как вам идти, – строго ответил ему Проскуряков. – Я, может, и сам этот порядок не признаю.

– А кто ж тогда до него додумался?

– Кто додумался, тот пусть и посылает, – сердито насупился Проскуряков. – По пять человек пойдете, как положено.

В ответ все тот же парень ядовито заметил:

– Маловато патрулей получится. Отчетность пострадает.

А другой с откровенной насмешкой сказал словами Чеходара, которые уже стали в дружине как присказка:

– «Что ж, мы свое доброе имя будем пачкать? Тень на коллектив бросать?» – и вдруг с нескрываемой досадой прибавил: – И так уже половина дружины разбежалась.

– Оно и к лучшему, – сварливо ответил Проскуряков. Сами вернутся, когда мы порядок у себя наведем.

– Наведем, когда рак свистнет…

– А потому все, что набрали в дружину кого ни попадя, вмешался третий парень. – Вехов точно тогда сказал, а ему рот заткнули.

– Ничего, ничего, придет время – скажет, – многозначительно заметил Проскуряков. – Не на такого напали. В ближайшее время собрание соберем.

В ответ раздались возмущенные голоса:

– Во, во! Перцу там дадим…

– Молчать не станем…

На улице, у входа в штаб, в коридоре и в самом помещении штаба толпились дружинники, наперебой обсуждая всех взволновавшее известие: в субботу состоится первое заседание суда чести дружины, разбор дела Василия Тарана из четвертого цеха.

Самого Василия в штабе уже не было.

У окна беседовали Огнев, инженер Рогов и Николай.

Невдалеке, поджидая своего бригадира, играли в шахматы Борис Mискин и Коля Маленький. У их столика собралось несколько молодых парней. Собственно, партия уже закончилась, и теперь Борис разыгрывал варианты. Поблескивая стеклами очков, он небрежным тоном говорил:

– Конь на бе четыре не даст форсированного выигрыша. Пусть не брешут. Черные отвечают слон эф два…

Кто-то попытался возразить:

– А пешка там на что?

Борис снисходительно посмотрел на говорившего.

– Милый! Первым ходом черные берут эту пешку ладьей. Надо же помнить ходы.

Оппонент сконфуженно умолк. А Коля Маленький, оглянувшись, толкнул Николая и с лукавой гордостью сказал:

– Могучий талант воспитали!

– Ты лучше расскажи, как вы Тарана воспитали, – ядовито заметил один из дружинников. – За что его судить будут?

Коля Маленький насупился.

– Начальству виднее.

– Брось вилять!

– А я на пресс-конференцию согласия не давал, – попытался отшутиться Коля Маленький.

Про себя он горячо и бесповоротно осуждал Тарана. Предельно правдивый и искренний, он не представлял себе, как это можно было так обмануть и подвести всю бригаду, так опозорить ее. Но с другими Коля Маленький не был расположен делиться своими переживаниями.

– И на вечер вопросов и ответов тоже не было согласия, – решительно добавил он.

– Просто не желаете сора из избы выносить. Знаменитая бригада!..

Стоявший тут же Илья Куклев мрачно посоветовал:

– Шуточки на этот счет лучше оставить. Ясно?

Всем стало очевидно, что настроение у Ильи неважное, и это не сулило ничего приятного любому, кто попытался бы эти самые «шуточки» продолжать.

Хотя и было ясно, что Куклев не позволит себе продемонстрировать даже часть своих способностей, но на присутствующих действовала неизбежная инерция от впечатлений о его последнем выступлении на заводском ринге. А потому щекотливый разговор как-то сам собою иссяк.

Инженер Рогов между тем обратился к Николаю:

– Значит, решено? Выступать будете вы?

– Страшно, – признался Николай и виновато улыбнулся. Народ там, сами знаете, какой… И тема у них тоже…

– Поможем, – бодро откликнулся Коля Маленький. – У нас же какие мыслители кругом, – он указал на товарищей и скромно добавил: – Лично я кое в чем тоже помогу. По вопросам космоса, например. Очень интересуюсь.

В этот момент Рогов, оглянувшись на дверь, удивленно воскликнул:

– Смотрите-ка, Андрей! Что ему здесь надо?

– Собирает материал для газеты, – предположил Огнев, очень кстати.

– Не сказал бы, – проворчал Дмитрий Александрович. – Я вовсе не собираюсь афишировать дома свою деятельность. И если жена узнает…

Между тем Андрей уже заметил их. Подойдя, он, как старым знакомым, пожал каждому руку и, улыбаясь, сказал отцу:

– Папа? Не ожидал. Ты прогрессируешь на глазах.

– Об этом мы еще поговорим, – сухо отозвался Дмитрий Александрович. – К тебе тут есть дело.

– Ко мне? А что такое?

– Завтра на диспуте надо будет дать слово вот ему, Рогов указал на Николая.

Андрюша насторожился.

– Пожалуйста. Только… почему об этом просите вы, а не он сам?

– Разве это имеет значение? – усмехнулся Огнев.

В ответ Андрюша хитро подмигнул.

– Я недаром столько дней ходил к вам. Появилось оперативное чутье. Разве нет?

– А выдержка появилась?

– Еще какая!

– Тогда не задавайте лишних вопросов.

Андрюша засмеялся.

– Все. Обезоружили. Ну, а из другой оперы вопросы можно задать?

– Из другой – можно.

Андрюша деловито достал ручку и блокнот.

– Меня интересуют дружинники, которые помогли милиции раскрыть кражу в Союзе спортивных обществ.

Все невольно заулыбались. Андрюша смутился, лицо его залилось краской.

– Вы что?

– Тебе повезло, – продолжая улыбаться, сказал Дмитрий Александрович. – Вот он, Вехов, как раз и помогал со своими товарищами.

– Ага! Идемте в сторонку, поговорим, – оживился Андрюша. – Мне нужны важные детали.

Он увлек Николая за собой.

В это время в штабе появился Чеходар. Он вошел озабоченный и возбужденный, еще не успев остыть после разговора с Артамоновым. Увидев Николая, он зло прищурился и поспешно отвел глаза.

Подойдя к Проскурякову, Чеходар деловито сказал:

– Завтра соберем членов штаба. Кое-что обговорить надо.

– Что именно? – хмуро осведомился тот.

Чеходар наклонился и вполголоса сказал:

– На бюро райкома нас слушать будут.

– Нас, милый, вся дружина хочет послушать.

– Это успеется, – махнул рукой Чеходар. – Со своими всегда столкуемся. А вот там…

– Не столкуемся, – перебил его Проскуряков, – если ты прежнюю линию гнуть будешь. Помнишь, инструктор райкома у нас на днях был? Думаешь, он поговорил и ушел? Нет, милый. Он вчера на заседании парткома был и под конец вдруг о нашей дружине вопрос поставил. Остро поставил! Партком теперь специально нашей дружиной займется. Надо будет и там ответ держать. Вот так-то, милый.

Чеходар резко выпрямился и пристально, с враждой посмотрел на старика.

– Ах, так? Ну, посмотрим!..

К ним подошел инженер Рогов.

– Я вам не помешаю?

– Ну что вы, Дмитрий Александрович! – приветливо откликнулся Чеходар. – Вы мне тоже нужны. Давайте отойдем в сторонку.

– Ишь ты, – проворчал Проскуряков им вслед. – Как рассыпался! Индивидуальной обработкой решил заняться.

Домой отец и сын Роговы возвращались вместе.

– Я тебя попрошу, Андрей, – строго и вместе с тем несколько смущенно сказал Дмитрий Александрович, – не рассказывать маме о моей общественной работе. Сам знаешь, у нее слабое сердце и… вообще она все это не так поймет. Пойдут всякие страхи…

Андрюша, смеясь одними глазами, торжественно обещал:

– Клянусь, ни звука. – И, помолчав, в свою очередь, спросил: – Но зачем все-таки будет выступать Вехов, а, папа?

В тоне Андрюши сквозило нестерпимое любопытство. Дмитрий Александрович подозрительно покосился на сына и сварливо ответил:

– Это наше дело, понятно? И не бойся, он вам музыки не испортит. У него есть что сказать, и весьма важное. Лучше думай о своем докладе.

Андрюша вздохнул.

– Думаю. И чем больше думаю, тем труднее его готовить. Вчера, например, на комитете тезисы обсуждали. Говорят, негативно.

– Это почему же?

– А вот я тебе почитаю то место.

Они уже подходили к дому.

Перед тем как открыть ключом дверь квартиры, Дмитрий Александрович бросил на сына предостерегающий взгляд, и тот в ответ понимающе кивнул головой.

После ужина Андрюша разложил на освободившемся столе страницы доклада. Рядом уселся Дмитрий Александрович.

Мария Спиридоновна, мать Андрюши, возилась на кухне, домывая посуду. Ей помогала Верочка, десятиклассница, хохотушка и болтунья, к которой Андрюша относился со снисходительным добродушием старшего брата, много уже повидавшего на своем веку и даже несколько утомленного обилием жизненных впечатлений.

– Мамочка, скорее, – щебетала на кухне Верочка. – Андрей будет сейчас про рок-н-ролл читать. Это жутко интересно, правда? Девочки велели все-все запомнить!..

Наконец женщины появились в столовой, и Верочка умоляюще произнесла:

– Андрюша, только читай помедленней, а то я не запомню.

– Чего ты не запомнишь? – подозрительно осведомился Андрюша, раскладывая перед собой исписанные листы.

– Ну надо же, наконец, понять, что такое рок-нролл и что такое буги-вуги! Мы их вечно путаем, – с подкупающим простодушием сказала Верочка.

– Ты что думаешь, – вспылил Андрюша, – я тебе инструкцию буду читать? Пропагандировать буду эти… – он досадливо махнул рукой. – И не надейся!

Верочка смущенно пожала плечами.

– Я и не надеялась.

– Андрей, читай наконец, – вмешалась Мария Спиридоновка. – А то на плите суп.

– Суп, суп… Главное у вас в жизни – это суп, – проворчал Андрюша, принимаясь за чтение.

Доклад состоял из трех разделов: современная буржуазная упадочническая литература, музыка и живопись, и назывался «О вкусах, взглядах и цели жизни». Так же назывался и сам диспут. Доклад, как заранее оговорился Андрей, не претендовал на исчерпывающий анализ исторических и социальных корней, различных течений и их представителей. Нет, докладчик старался коротко, но в самых едких и бичующих выражениях охарактеризовать главные особенности изобличаемого явления и на конкретных примерах, взятых из газет и личных наблюдений, показать, к чему ведет увлечение подобными явлениями.

– Значит, я прочту о музыке, – сказал Андрей и, обращаясь к отцу, как самому серьезному из слушателей, предупредил: – Я беру только танцевальную музыку, поскольку именно ею кое-кто и увлекается.

– Правильно, это самое интересное! – горячо откликнулась Верочка. – Наши девочки…

– Слушай, по-моему, у тебя какой-то нездоровый интерес к моему докладу, – строго сказал Андрей.

– Нет, здоровый!

Андрей досадливо махнул рукой и принялся читать.

Речь шла о рок-н-ролле как о танце психопатическом, патологическом и безнравственном, который будит в людях самые низменные инстинкты, лишен благородства, изящества, веселья – всего того, что делает жизнь красивой и радостной. Музыка эта лишь бьет по нервам, толкает на дикие выходки, заставляет человека забыть, что он разумное существо, забыть о достоинстве, об эстетическом наслаждении. Недаром на Западе молодежь после этих танцев в зверином экстазе громит помещения, затевает кровавые драки. Недаром у нас этим танцем увлекаются те молодые люди, которым чужды и все остальные наши интересы, наши идеалы, взгляды, наши цели в жизни.

Андрюша читал громко, с выражением, так, как собирался читать свой доклад завтра. Это была как бы репетиция.

Кончив, он оглядел притихшую аудиторию и спросил:

– Ну как?

– Как в «Каштанке», – лукаво отозвалась Верочка. – Помнишь? Там гусь говорил горячо, убедительно, но непонятно.

Андрюша презрительно усмехнулся.

– Осталась непонятной разница между рок-н-роллом и бугивуги? Просто непонятно, откуда у меня такая сестра! Кажется, комсомолка… и родители вполне приличные, и брат…

– У тебя очень хороший доклад, – поспешно вмешалась Мария Спиридоновка. – Я, например, все поняла. Веруля, иди на кухню помешай суп.

Верочка неохотно поднялась со своего места и насмешливо бросила через плечо:

– Брат у меня все-таки потрясающий сухарь. И я не удивляюсь, что некоторым людям с ним скучно.

Андрюша даже покраснел от негодования. Эта несносная девчонка, кажется, уже что-то пронюхала. Ну, конечно! Недаром она вчера вечером все крутилась вокруг телефона, когда он говорил с Мариной. Иметь у себя в доме шпионку! Он собрался было поставить сестру на свое место, но Верочки уже в комнате не было.

– Это черт знает что! – возмущенно проговорил он. Воспитали, называется…

– А ты знаешь, – задумчиво произнес Дмитрий Александрович, барабаня пальцами по столу, – она ведь кое в чем права, по-моему…

– Что?!

– Да, да! Это в некотором смысле стихийный протест.

– Против чего, хотел бы я знать?

– Против твоей позиции в докладе. Ты сам разве не чувствуешь?

Андрюша в недоумении посмотрел на отца.

– Нет.

– Вот она, – Дмитрий Александрович указал на дверь, за которой скрылась Верочка, – это выразила словом «сухарь». А твои товарищи из комитета – более научно: «негативная». А смысл один: ты только отрицаешь, убедительно, справедливо, но ты ничего не предлагаешь взамен.

– Но что я могу предложить?! – возбужденно воскликнул Андрюша. – У нас ведь действительно нет интересных новых танцев!

– Но у нас есть старые, и совсем неплохие. Например, многие бальные танцы. Они так красивы и изящны.

– Их танцевали наши дедушки и бабушки сто лет назад! А молодежь всегда тянется к новому. Всегда! – Андрюша увлекся, торопясь высказать новые, внезапно возникшие у него мысли, которые уже обступили его со всех сторон. – И жизнь этого требует! Она теперь иная, чем сто, пятьдесят, даже двадцать лет назад! Она стала неизмеримо динамичнее, напряженнее, ярче. А танцевальная музыка у нас все та же и по ритму, и по мелодии, и по темпу.

Как радовался Андрюша этому спору с отцом! Еще бы! Ведь без этого у него не возникли бы такие важные мысли. Вот ответ на обвинения в негативности – надо создавать новую, нашу танцевальную музыку, веселую, искрометную, чистую! И пусть ее сочинят молодые композиторы. Они есть и здесь, у нас в городе, в знаменитом на всю страну музыкальном училище, в театре оперы. Надо объявить конкурс через газету, создать жюри.

– Между прочим, ты сейчас говоришь очень дельные вещи, – с улыбкой заметил Дмитрий Александрович. – Запиши это. Не то завтра от волнения все забудешь. А твои оппоненты на этот пункт будут обязательно напирать. Учти.

Андрюша задорно тряхнул головой.

– Они на многое будут напирать. Это будет такой бой, каких еще не знал факультет! Недаром он гудит как улей, – и, подмигнув, добавил: – А тут еще ваши дружинники что-то задумали.

– Тс-с! Я тебя, кажется, просил…

Дмитрий Александрович опасливо оглянулся на дверь в соседнюю комнату, откуда доносился голос жены.

Вечером в библиотеку к Маше забежала Аня Артамонова. Увидев подругу, Маша обрадованно всплеснула руками.

– Ой, Анечка! Как я тебя давно не видела! Подожди немного, я сейчас.

Она сунула Ане свежий номер «Огонька».

Пока Маша торопливо выдавала книги и журналы, подруги то и дело с улыбкой переглядывались, нетерпеливо ожидая минуты, когда можно будет, наконец, всласть поговорить.

Но вот растаяла очередь у кафедры выдачи книг.

Маша исчезла куда-то и через минуту, уже сняв свой халатик, в легком сером платье с большим отложным белым воротничком подбежала к Ане, схватила ее за руку, и подруги выпорхнули из зала.

Отдышались они только в тихой, полупустой служебной комнате, загроможденной высокими стопками книг. Маша завела Аню в самый дальний угол и опустилась на стул возле небольшого столика. Аня устало улыбнулась, приложив руку к груди.

– Ох, Машенька, ты меня просто замучила этим кроссом. Я даже не думала, что здесь так много лестниц и коридоров.

– А я тебя в святая святых привела. Гордись. Ты первая из простых смертных, – засмеялась Маша, привычным движением откидывая с плеч чуть растрепавшиеся от бега локоны.

Потом она внимательно посмотрела на подругу и, нежно проведя ладонью по ее щеке, сказала:

– Анечка, ты плохо выглядишь. Случилось что-нибудь?

– А, не выдумывай, пожалуйста!

Аня небрежно махнула рукой и, вздохнув, подсела к столику.

– Неправда! Я же вижу! – возмутилась Маша. – Как не стыдно! Я тебе что, чужая? – Но вдруг осеклась, пораженная мелькнувшей догадкой, и даже прикрыла ладонью рот. – Ой, ты влюбилась, наверное, да?

В ответ Аня решительно тряхнула русой головкой и не без иронии ответила:

– Надеюсь, что нет. Нельзя же нам болеть одновременно.

Маша невольно залилась краской.

– Ты напрасно смеешься. Это может быть очень серьезно и… и запутанно. Да! – вдруг спохватилась она. – Но у тебя все-таки что-то случилось?

В их дружбе Аня всегда была стороной активной, наступающей и потому невольно усвоила по отношению к мягкой, застенчивой Маше тон чуть-чуть покровительственный и нежно-снисходительный. А уж в том, что она старалась скрыть даже от себя самой, Аня, конечно, ни за что не призналась бы Маше. Поэтому, объясняя ей причину своего прихода, Аня старалась и себя уверить в искренности своих слов.

– Просто мне папа один случай рассказал, но я не поверила. Ужас какой-то! А официально, от имени райкома, я запрашивать не хотела. Вот к тебе и зашла.

– При чем же здесь я? – удивилась Маша.

– Ты раньше послушай до конца. Случай этот будто бы произошел на инструментальном, поняла? В бригаде Николая. Но это не может быть! Я его знаю, он честный!

– Кто? Кого ты знаешь, Николая?

Маша вдруг почувствовала, как тревожно сжалось сердце.

– У тебя только Николай на уме! Как будто он один там. Но разве он тебе не рассказывал, что одного парня из его бригады под суд чести отдают?

– Нет. Я… я давно его не видела, – и Маша робко добавила: – Но ведь разберутся. И если он честный…

Но Аня с досадой перебила ее, невольно выдавая этим свое волнение.

– Ах, ну как ты легко рассуждаешь! Разберутся! – И снова нетерпеливо переспросила: – Значит, ничего Николай не рассказывал?

– Ничего. Я же тебе говорю: я его давно не видела.

Тут только до Ани дошел смысл этих слов. Она внимательно посмотрела в огорченное лицо Маши, и та смущенно улыбнулась, но улыбка эта показалась Ане совсем не веселой, а скорей какой-то виноватой.

Аня шутливо погрозила пальцем.

– Ой, я вижу, что не у меня, а у тебя что-то случилось. Я даже знаю что. Ты поссорилась с Николаем, да?

– Нет, нет, – поспешно возразила Маша. – Я просто… я не знаю… ну, как тебе это все объяснить?

– Объясняй прямо и до конца, – решительно сказала Аня.

Она пересела на стул рядом с Машей, нежно обняла ее и, зарывшись лицом в ее локонах, шепнула:

– Ты же сама сказала, что мы не чужие.

– Да… конечно… – Маша сделала над собой усилие и, не поднимая глаз на подругу, сказала: – Я не знаю, как я отношусь к Николаю. Раньше уне казалось… а теперь…

– Ты же его любишь.

– Не знаю.

– Любишь, – твердо повторила Аня.

– Ах, Анечка! Я недавно познакомилась с одним* человеком. Только не думай, он мне не нравится. Совсем не нравится. Но он много знает, много читал, видел. И мне с ним интересно. Ты понимаешь? Интересней, чем с Николаем. А тут еще папа случайно познакомился с Николаем. И в восторг от него пришел. Это папа-то! Представляешь?

– Николай тебя очень любит, – задумчиво произнесла Аня. – Он так тебя любит, что… даже поссорился из-за тебя с друзьями.

– Из-за меня?!

– Да.

Аня коротко рассказала о том, что произошло две недели назад в красном уголке.

– Я только потом все узнала. К нам в райком один паренек заходил из их бригады. Они его зовут Коля Маленький, Аня улыбнулась, – чтобы с Николаем не путать. Знаешь, у них замечательная бригада. Это настоящие друзья…

– Я их никого не знаю, – грустно сказала Maшa.

– Вот возьму и познакомлю тебя с ними. Хочешь?

– Неудобно как-то.

– Удобно! Ну что это за привычка – людей бояться! Не понимаю.

Маша улыбнулась.

– Где тебе понять! Ты же всех воспитываешь. Вот и того парня, которого под суд чести отдают, тоже, наверное, воспитываешь. Анечка, а ты его хорошо знаешь?

– Еще бы!

– А по-моему, – Маша лукаво взглянула на подругу, – он тебе все-таки нравится. Ну признайся!

– Кто? Этот несчастный Дон-Жуан? Нисколько даже.

– Он вовсе не такой плохой.

– Ты-то откуда знаешь?

– Иначе он бы тебе не понравился.

– Очень странная логика.

Аня невольно засмеялась. Ей почему-то было приятно, что Маша завела этот разговор о Василии.

И, тряхнув головой, она нарочито бесшабашным тоном объявила:

– Вот пусть станет человеком, тогда я его, может быть, и полюблю. Не раньше. И потом, он слишком красивый.

– Полюблю, – тихо повторила Маша. – Как это у тебя просто получается! А ведь это… это же все вдруг по-другому начинается, все другим светом кругом тебя светится. И счастье приходит такое, что задохнуться можно. И мученье приходит…

Аня прижалась разгоряченной щекой к холодной щеке Маши и негромко спросила:

– Машенька, а кто этот человек, с которым ты познакомилась?

– Ах, этот, – Маша точно проснулась и равнодушно ответила: – Он студент. С филфака. Фамилия его Гельтищев.

– Гельтищев? Валерий?

– Да. Ты его знаешь?

– Слышала. У нас в райкоме был секретарь их комитета комсомола. Они завтра интересный диспут проводят. И вот этот самый Гельтищев…

Аня на секунду задумалась, потом вскочила со своего места и возбужденно объявила:

– Знаешь, что я решила? Завтра мы с тобой идем на этот диспут. И без всяких разговоров! Ох, какая там драка ожидается!.. Между прочим, – она лукаво взглянула на Машу, – там будут и с инструментального завода.

Маша удивленно взглянула на подругу.

– Кто будет?

– Увидишь.

– Все-то вы знаете, – улыбнулась Маша.

Аня ответила с нескрываемой гордостью:

– А как же? Райком должен все знать. И не только знать. Так решено: идем завтра?

В тот же самый вечер напротив входа в городскую библиотеку стояли Валерий Гельтищев и Анатолий Титаренко. Укрывшись от дождя под деревом, они, как видно, чего-то ждали.

Высокий худой Валерий в пестрой шелковой рубахе навыпуск небрежно перекинул через плечо плащ и нервно курил одну сигарету за другой. Толстый, в черном костюме Анатолий, с неизменным галстукомбабочкой, выглядел спокойным, даже веселым. Аккуратно сложенный плащ он перекинул через руку, другой рукой картинно опирался о дерево.

Свет уличного фонаря еле пробивался сквозь густую листву, и приятелей почти не было видно. Но сами они зорко наблюдали за ярко освещенным подъездом библиотеки.

– Она должна выйти с минуты на минуту, – заметил Валерий. – Главное, не проворонить.

– Но она, кажется, не мечтает, чтобы ты ее встретил, Анатолий лениво усмехнулся. – А жаль, девочка – люкс. У тебя есть вкус. – И уже другим, озабоченным тоном добавил: – Не очень только задерживайся, надо еще отшлифовать тот документ.

Валерий самодовольно кивнул головой.

– Будь спок! Бравые тарасовцы со всего факультета будут в восторге. Или я их не знаю, думаешь?

Удивленно подняв брови, Анатолий спросил:

– Какие тарасовцы, ты что?

– Ха! Забыл? А прошлой осенью мы в какой деревне трудодни зарабатывали?

– А-а! Тарасовка!

– Именно. Вечерние зори, соловьи, плачущие ивы над рекой, тихий шепот и лобзанья…

– Цыплята-табака пищат на дворе и роются в навозе, – в тон ему продолжал Анатолий, – белое столовое висит кислыми, пыльными гроздьями на кустах…

Приятели рассмеялись. Потом Валерий мечтательно произнес:

– Но Рогов будет у нас завтра нокаутирован в первом же раунде. Спасибо Мариночке…

– Она твоей благодарности не примет.

– Это меня мало волнует. А потом… потом мы дадим бой по существу. «О цели жизни», – передразнил Валерий. – «Зачем ты живешь на земле?» Демагогия! Софистика!

– А ты докажи!

– И докажу! – запальчиво ответил Валерий. – Прежде всего вопрос поставлен неверно. «Зачем живешь?» Или ставить его надо не перед нами, а перед природой: зачем она создала человека? А мы живем потому, что созданы ею. Вопрос надо ставить так: как жить? Они утверждают, что можно жить для себя, и это эгоизм, можно жить для других, и это хорошо.

Но все это тоже софистика и демагогия! Каждый живет для себя! Да, да, каждый делает то, что ему нравится. Даже они, считая, что надо приносить пользу и творить добро другим, делают это для себя, ибо им так нравится. Ну, а мне нравится творить добро для самого себя! Логично?

– Вполне. Один-ноль в твою пользу, – важно кивнул головой Анатолий.

– Теперь второй вопрос: «Цель в жизни». Что это по-ихнему означает? Очень просто! Всю жизнь надрываться, нести тяготы и жертвы, чтобы потом, под конец жизни, не было стыдно за бесцельно прожитые годы. Хорошенькая перспектива! Ведь это, в лучшем случае, только один миг радости. Мне, например, этого мало! Я не хочу надрываться ради какой-то там цели! Я хочу каждый день получать радость. Какое мне в конце концов дело до других? Это, надеюсь, тоже логично?

– Пожалуй, – без прежней уверенности согласился Анатолий, поправляя свой галстук-бабочку. – Но крика будет…

– И все-таки это уже два-ноль! – азартно объявил Валерий.

Внезапно Анатолий сделал предостерегающий жест рукой и негромко сказал, кивнув на освещенный подъезд библиотеки:

– А теперь попробуй, чтобы было три-ноль.

Валерий поспешно обернулся и увидел Машу.

– Через час я тебе звоню, – тихо сказал он. – Больше мне на этот раз не потребуется.

Приятели замерли в тени деревьев, дожидаясь, пока Маша простится с подругой. Потом Валерий небрежной походкой последовал за ней, все так же перекинув плащ через плечо, хотя дождь и не думал униматься.

Догнав девушку, он мягко тронул ее за локоть и сказал:

– Привет, Машенька.

Маша с удивлением подняла голову.

– Ах, это вы! Здравствуйте.

Они пошли рядом, обмениваясь веселыми замечаниями о погоде и городскими новостями.

Потом Валерий спросил:

– Машенька, вы придете к нам завтра на диспут? – И загадочно добавил: – Там будет жарко.

– Я знаю, знаю. Мы обязательно придем.

– Кто это «мы»?

– Я с подругой.

– С какой, если не секрет?

Маша засмеялась.

– Это не секрет. Ее зовут Аня. Она работает в райкоме комсомола.

– Боже, как серьезно! – с комическим испугом воскликнул Валерий. – Я буду смущаться.

– Ну, вас, кажется, трудно смутить, – улыбнулась Маша. – Вы всегда чувствуете себя так уверенно.

– Ах, Машенька, – голос Валерия внезапно дрогнул. – Если бы вы могли так же хорошо разбираться и в других моих чувствах.

«Что такое? – в недоумении подумал он. – Почему я так волнуюсь?» Ласковый и звонкий голос Маши, застенчивый взгляд ее больших карих глаз, чистых и ясных, не затуманенных ни одной дурной мыслью, трогательная морщинка на лбу, когда она вдруг задумывалась, ее веселый, радостный смех или вдруг взгляд удивленный и наивно-строгий, когда ей было что-то неприятно слышать от него, – все в этой девушке изумляло и притягивало Валерия. Он вспомнил слова Анатолия: «Девочка люкс». И сейчас эти слова его вдруг покоробили. Да разве можно так говорить о Маше, именно о ней?

Валерий вдруг поймал себя на том, что рядом с Машей он думает о многом совсем иначе, чем в привычном кругу друзей. И это порой сковывало его, делало их разговор трудным и напряженным. Он даже вздыхал с невольным облегчением, когда расставался с Машей. Но уже на другой день думал о новой встрече. Это было как наваждение, как колдовство.

– Вот мы и пришли, – донесся до него откуда-то голос Маши. – До свидания.

Они стояли у подъезда дома, где жила Маша.

На этот раз Валерий не стал ее задерживать.

– До завтра, Машенька.

Он наклонился и с непривычной для себя сдержанной нежностью поцеловал ее руку.