Текст книги "Последний «бизнес»"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Но в то же время в Таране было что-то такое притягательное, такое хорошее и искреннее, против чего она могла бороться только, когда все кругом помогало ей, – люди, дела, волнения и хлопоты. Чувство беззащитности, охватывавшее ее, когда она оставалась одна, возмущало и оскорбляло ее.

И Аня мстила себе, говоря о Таране равнодушно, насмешливо, даже обидно. Так она как бы между прочим говорила и отцу, когда разговор у них заходил об инструментальном заводе и бригаде Вехова.

Но разговор этот заходил почему-то довольно часто.

А Павел Григорьевич был человеком опытным, наблюдательным и чутким, особенно если дело касалось его Анки…

Они приехали на инструментальный завод, когда заседание штаба дружины уже началось. В большой комнате за столом сидели Чеходар, старик Проскуряков, инженер Рогов и другие члены штаба. Тут же присутствовали и ребята из бригады Вехова, не было только Тарана.

Поодаль от всех на стуле сидел Степа Шарунин.

Лицо его покрылось красными пятнами, он, не отрываясь, смотрел в пол, теребя в руках мятую кепку.

Вся его тщедушная фигура в старом потертом пиджачке выражала предельное отчаяние и испуг.

При взгляде на Степу Аня почувствовала и облегчение и острую, режущую жалость.

Павел Григорьевич поздоровался с сидящими у стола членами штаба, добродушно кивнул ребятам и сел рядом с Чеходаром. Аню поманил к себе Николай. Ее вдруг удивили смущенные глаза, когда он смотрел на нее. Но все происходящее вокруг было так важно и необычно, что Аня тут же забыла об этом.

Говорил Чеходар:

– …Обстановку мы, таким образом, выяснили. Конечно, Шарунин вел себя трусливо, недостойно. Думаю, в этой части все ясно?

– Куда яснее, – сердито сказал Проскуряков, вертя в руках очки. – Позор, чистый позор на нашу голову.

– Из дружины придется исключать, – заметил Рогов.

– Не спешите с выводами, Дмитрий Александрович, – как можно мягче возразил Чеходар. – Парень он молодой, его воспитывать надо. Исключить всегда успеем. И потом… надо учесть и другой аспект этого инцидента. В каком же виде мы предстанем? Лучшая в районе дружина и вдруг…

Он покосился на Артамонова, но тот сидел с таким невозмутимым видом, что Чеходар при всем желании не смог уловить его реакции на свои последние слова. «Должен же он в конце концов понимать, что и сам окажется в неприглядном положении. Ведь всюду хвалит нас, ставит в пример». И, не вытерпев, Чеходар спросил:

– Как ваше мнение, товарищ Артамонов?

Все посмотрели на Павла Григорьевича, и он не спеша ответил:

– Надо выяснить картину и в другой части.

– Именно! – запальчиво вставил Коля Маленький и указал на угрюмо молчавшего Куклева. – Вот он кое-что добавит.

Тот неохотно возразил:

– Нечего мне добавлять.

– Как нечего? – взорвался Коля Маленький. – Это он просто его жалеет! – Вовсе я не жалею… – Тогда говори то, что нам сказал. Он, – Коля Маленький указал на Шарунина, знал эту тайну, знаком был. Это факт или фантастика? – грозно обратился он к Степе.

Тот молчал, взволнованно шмыгая носом и не отрывая глаз от пола.

– Отвечай, Шарунин, отвечай, – сурово сказал Проскуряков.

Но Степа продолжал молчать, только по впалым щекам его вдруг потекли слезы.

– Ну, а что бригада думает? – спросил Чеходар, взглянув на Николая, и мысленно прибавил: «Надеюсь заступитесь за товарища?» – Это вам лучше всего Борис скажет, – хмуро откликнулся Коля Маленький. – Объективнее по крайней мере.

Никто из посторонних не понял намека. Только Чеходар испытующе и чуть насмешливо посмотрел на Николая. И тот невольно потупился.

– Мы три фактора увязываем, – как можно спокойнее произнес между тем Борис Нискин, стараясь не глядеть на Шарунина. – Его знакомство с этой шпаной, бегство во время драки и то, что им, по-видимому, стал известен наш план.

Наступило тягостное молчание.

Николай с самого начала дал себе слово не вмешиваться. Ребята хотят решать без него – пусть решают. Он видел, что Чеходар пытается спустить вопрос на тормозах, не выносить сор из избы: для него главное – это не портить репутацию дружины в глазах начальства. Еще бы! Это ведь и его собственная репутация. А что от этого пострадает дело, его не волнует. Николай чувствовал, как растет в нем неприязнь к этому человеку. А тут еще и Куклев и даже Борис явно не договаривают. «Увязываем три фактоpa…» А какие выводы из этого делаем? И только Коля Маленький, который так открыто демонстрирует свое новое отношение к нему, Николаю, остается и здесь до конца непримиримым. «Что за парень!» – с невольным восхищением подумал Николай.

Молчание нарушил стоявший в дверях Огнев, он только что пришел.

– Я думаю, если Шарунин выдал план, то он должен сознаться! Ведь парень в конце концов свой. Ну, слабость, трусость проявил. Бывает… с некоторыми. Так ведь, Степа, а?

Но Степка молчал, с шумом втягивая ртом катившиеся по щекам слезы.

– Я не понимаю, – хмуро произнес Коля Маленький, – мы его уговаривать будем или судить?

Аня поглядывала на суровые, замкнутые лица ребят. «А еще товарищи! – думала она. – И Николай молчит… И Тарана нет… Почему его нет в такой момент?» Она уже собралась было спросить об этом Николая, даже наклонилась к нему, но вдруг Степа упрямо, с отчаянием произнес, не поднимая головы:

– Ничего я не выдавал, и… делайте, что хотите…

– А ребят этих ты все-таки знаешь? – поинтересовался Рогов.

– Факт это или фантастика, тебя спрашивают? – горячо подхватил Коля Маленький.

Степа упрямо молчал.

– Нехорошо ведешь себя, Степан, – покачал головой старик Проскуряков. – Стыдно мне за тебя.

Ну вот! И этот жалеет, и этот не видит, что произошло. А произошло самое худшее, что могло быть.

И Николай, не выдержав, хмуро и твердо произнес:

– Пусть не врет. Он выдал план. А это предательство. И нечего тут крутить.

Чеходар в упор посмотрел на Николая.

– У тебя есть доказательства?

– Это же ясно!

– Значит, основываешься на интуиции? – усмехнулся Чеходар. – Это, дорогой мой, мало, чтобы человека позорить. Да еще публично.

– Не надо так ставить вопрос, товарищ Чеходар, – прервал, наконец, свое молчание Артамонов. – Интуиция, между прочим, вещь не плохая. Но здесь еще и логика и кое-какие факты, – и жестко закончил: – Я согласен с Веховым. Полагаю, в дружине Шарунину не место. И пусть это нам всем уроком послужит, – и он мельком взглянул на Чеходара.

«Все понимает и рубит как надо», – подумал Николай. Аня с удивлением посмотрела на отца: вот он, оказывается, каким бывает!

С мнением Артамонова согласились все члены штаба. Только Чеходар счел нужным оговориться:

– В решении отметим, что это частный случай и честь дружины не марает.

– Ну, это как сказать, – покачал головой Артамонов.

– Позору теперь не оберешься, – мрачно констатировал Илья Куклев.

Коля Маленький шумно вздохнул и как-то неопределенно, в пространство произнес:

– Воспитываем людей, воспитываем, а они…

– Иди, Шарунин, все, – сухо сказал Чеходар.

В полной тишине Степа встал и, горбясь, направился к двери. Когда он вышел, Огнев сказал:

– Имею, товарищи, внеочередную информацию. Даже не то слово… В общем дело есть. Посоветоваться надо.

– Давай, Алексей Иванович, слушаем тебя, – с видимым облегчением ответил Чеходар. – Да проходи сюда, чего ты дверь подпираешь.

Огнев подошел к столу и сел на пододвинутый кем-то стул.

– Дело вот какое, – начал он. – Ровно десять дней назад произошла у нас в районе одна кража. Дерзкая и на первый взгляд странная. Разные у нас мнения о ней сложились. Но я лично полагаю, что дружина здесь большую помощь может оказать. Теперь расскажу все по порядку…

Но в этот момент в дверь постучались, неуверенно, боязливо.

– Кто там? – крикнул Чеходар. – Входите же!

Куклев, сидевший ближе всех к двери, встал и распахнул ее. На пороге появились две женщины и растерянно огляделись.

Одна из них, высокая, полная, в зеленой вязаной кофточке, беспокойно теребила пальцами накинутую на плечи косынку. Широкое скуластое лицо ее было взволнованно, глаза покраснели от слез.

Вторая женщина, маленькая, очень худенькая, с измученным, болезненным лицом, волновалась не меньше, чем ее спутница.

– Дядя Григорий!.. – бросилась высокая женщина к Проскурякову. – К вам мы, дядя Григорий!..

– Ксеня? – удивился тот и пояснил: – Это же Блохина, Захара Карповича невестка.

Старого и опытнейшего лекальщика Блохина на заводе знали все.

– Ну, чего ты? Что случилось-то? – обратился к женщине Проскуряков.

– Витька мой пропал, ночевать не пришел! – заплакала та. – И вот ее парень тоже, – указала она на вторую женщину. – Ума не приложим, где искать-то!.. Все обегали… В милиции были, в больницах тоже были… К вам вот люди посоветовали…

– Люди посоветовали!.. – с ударением повторил Проскуряков, обращаясь к окружающим. – Это вам не как-нибудь!

– Авторитет у дружины высокий, – многозначительно подтвердил Чеходар, покосившись на Артамонова.

– Куда же Витька ваш мог деться? – заинтересованно спросил Огнев. – Сами-то вы как думаете?

Женщина ответила не сразу. Она перестала плакать, вытерла концом косынки глаза и вздохнула.

Потом с сомнением поглядела на Проскурякова.

– Уж и не знаю, как вам сказать…

– Говори открыто, – строго сказал Проскуряков. – Свои кругом. Поймем, не бойся.

Женщина потупилась и неуверенно произнесла:

– Есть у меня одна думка… Может, он отца разыскал. У него остался. Его наш батя из дому прогнал. Повздорили…

– Постой! Что-то я тебя не пойму, – забеспокоился Проскуряков и взволнованно затеребил усы. – Захар прогнал? Сына, выходит? Да за что же это он так?

Не поднимая глаз, женщина смущенно ответила:

– Я же говорю, повздорили… Выродком его назвал. За то, что на завод работать не шел. Ну, Семен и не стерпел, она уткнулась лицом в косынку и, давясь слезами, зло проговорила: – Жизнь нам всю поломал… И Витька вот… Может… может, через то и пропал… Может, в живых уже нет…

– Ну, ну! – строго прикрикнул на нее Проскуряков. – Ты это брось! Найдем твоего Витьку! А с твоим что? – обратился он ко второй женщине.

– Пропал… – тихо ответила та. – Товарищи они. В одном классе учатся.

– А фамилия, зовут как?

– Савченко… Гоша…

– Ну и что ты думаешь об этом? – продолжал спрашивать Проскуряков.

– Ничего я не думаю… Ищу вот…

– Да говори уж, Маруся, говори… – махнула рукой Ксения и, обращаясь к Проскурякову, прибавила: – Мужик у нее сильно выпивает, дерется. Вот в тот вечер парень и сбежал.

– Верно она говорит?

– Со стороны всегда легче говорить, – сердито ответила женщина. – Больной он. Его лечить надо, а все кругом… Да чего там! – досадливо сказала она. – Не про то сейчас речь.

– А раз надо, так и лечи, – заметил Чеходар.

Женщина горестно усмехнулась:

– Чужую беду – руками разведу, дело известное.

– Ну вот что, – вздохнув, сказал Проскуряков. – Вы пока идите себе. Мы этим немедля займемся. Так, что ли? – обернулся он к товарищам.

– Ну, ясно! А как же? – взволнованно откликнулся инженер Рогов. – Святой наш долг!

– Слыхали? – Проскуряков посмотрел поверх очков на женщин. – Так что будьте спокойны.

– Ой, спасибо вам, родненькие! – снова заплакала Ксения. – Ой, спасибо!.. Пойдем, Маруся…

– Спасибо вам, – сдержанно произнесла та.

Когда женщины ушли, Коля Маленький поднялся со своего места и сказал, обращаясь к Чеходару:

– У нас к штабу просьба есть.

– Какая еще просьба?

– Мы тут посовещались, – Коля Маленький указал на Бориса и Илью Куклева, – и решили. Думаю, что бригадир нас поддержит. Поручите нам найти этих хлопцев. В лепешку расшибемся, но найдем.

– Вы сначала своего найдите, – проворчал Проскуряков, а потом уже чужих. Где Таран-то?

– А он болен, – быстро ответил Коля Маленький. – Как раз собираемся идти проведать.

– Я поддерживаю перед штабом их просьбу, – вмешался Огнев.

– Ты сначала скажи, какое у тебя дело к нам было, вспомнил Чеходар. – Что там за кража?

Огнев хмуро усмехнулся.

– Пока придется отложить. Сейчас меня интересуют те хлопцы, что пропали…

Заседание штаба закончилось поздно.

Выйдя на улицу, Николай, ни на кого не глядя, спросил:

– Ну, а что же все-таки с Васькой? Кто знает?

– Никто не знает, – ответил Коля Маленький.

– Надо в самом деле проведать, – предложил Боря Нискин.

– Ну, счастливо, мальчики, – сказала Аня.

Коля Маленький ехидно спросил:

– Папочка ждет?

– Не болтай глупости, – резко ответила Аня.

…Таран жил с матерью недалеко от завода. Ребята дошли до его дома за несколько минут.

Дверь открыла мать Тарана.

– Вася? – удивилась она. – Он давно ушел. Сказал, что в штаб, на дежурство.

Ребята переглянулись.

– Ну и ну, – присвистнул Коля Маленький. – Вот жизнь пошла. Люди пачками исчезать стали…

Глава VII
«РОК» С ИДЕОЛОГИЕЙ

В субботу лекции кончались рано, и Валерий Гельтищев немедленно направился домой. До вечера надо многое успеть, а вечером они сделают роскошный «бар». Старики едут на дачу к Федоровым с ночевкой. Отец еще вчера сговаривался по телефону с Иваном Спиридоновичем насчет пульки. Вообще преферанс это просто спасение: старики забывают о времени и, что еще важнее, о собственных детях. Кончается тирания.

Только бы ничего, у них не поломалось. Погода, слава богу, по-прежнему жаркая, у матери с утра мигрени не было, Федоровы тоже, кажется, в порядке.

Теперь надо только придумать причину, почему ему самому необходимо задержаться до завтра в городе. Занятия? Не поверят. Проведать в больнице Юрку Назарова? Мать тогда так умилялась. Не пройдет. Юрку позавчера выписали, и он, Валерий, сдуру рассказал дома об этом. – Что же еще? Собрание?

Ну, это уж совсем пошло. Вечер в институте? Но соседи могут потом трепануть, что у него собирались гости. Уж эти соседи!.. О, идея! Срочный выпуск газеты! На это многое можно навертеть.

Валерий весело присвистнул и, помахивая небольшим спортивным чемоданчиком с конспектами и книгами, ускорил шаг. Надо спешить.

С разбегу взлетев на третий этаж, он открыл своим ключом дверь.

Отец еще не приходил, но мать была дома, сегодня у нее в школе было тоже мало уроков.

Валерий поспешно чмокнул мать в лоснящуюся щеку и, почувствовав на губах приторный вкус крема, снисходительно улыбнулся.

– Валерик, мой руки, я накрываю.

– Папу подождем. Он скоро?

– Только что звонил. Уже едет. И надо еще успеть все приготовить с собой. На один час дают собственную машину, это же надо додуматься!

– Не собственную, а бывшую персональную, – засмеялся Валерий. – Бывшую!

Надежда Викторовна раздраженно отмахнулась.

– Вечно ты со своими глупыми шутками. Я не собираюсь никого осуждать…

Вскоре приехал и Евгений Петрович. Вся семья села за стол. Рядом с прибором мужа Надежда Викторовна поставила небольшой графинчик.

– Великолепно! – Евгений Петрович энергично потер руки. – Ну, так что нового на ниве народного образования? – обратился он к жене.

– Одни неприятности! – с досадой ответила та, разливая суп. – Из шестого «Г» пропало сразу четверо мальчишек. Прибегали матери. Крик, шум. Это еще счастье, что не из моего класса.

Евгений Петрович усмехнулся.

– Муза дальних странствий, наверно. Ничего не поделаешь. Море зовет.

– Какая там муза! Просто отпетые хулиганы. Безнадзорные.

Евгений Петрович выпил рюмку, крякнул и принялся за щи.

Валерий сидел скромно, не вмешиваясь в разговор и выбирая подходящий момент, когда можно будет сообщить о своей задержке в городе.

– Я договорился с Федоровыми, – сообщил Евгений Петрович. – Мы за ними заедем. Тесновато, правда, будет. Ну, да что поделаешь…

– Не так уж тесно, – сказал Валерий и с сокрушенным видом добавил: – Мне придется задержаться до завтра. Надо срочно выпускать газету.

– Гм, – недовольно покрутил головой Евгений Петрович, каждый раз у тебя что-нибудь…

– Ну конечно! Как с родителями ехать, так дела, – возмутилась Надежда Викторовна. – Совершенно выбиваешься из семьи. И потом, у тебя такой утомленный вид. Нет, я решительно против! Решительно!

Валерий с улыбкой пожал плечами.

– Ты хочешь, чтобы я заработал выговор? В конце концов это же моя общественная обязанность.

Обед закончился в молчании.

Потом Надежда Викторовна с сердитым и обиженным видом стала укладывать сумки. Евгений Петрович углубился в газету.

Валерий без дела послонялся по комнате, потом направился к телефону.

– Я, конечно, попробую, но… Рогов, как вам известно, человек принципиальный.

Он набрал номер телефона. В трубке раздались продолжительные гудки, потом послышался голос закадычного его приятеля Анатолия Титаренко.

– Рогов, ты? – спросил Валерий и, не дав Анатолию опомниться, продолжал: – Мне надо уезжать. Давай перенесем редколлегию на ту неделю?

– Ты что, спятил? – изумился было Анатолий, но тут же рассмеялся. – А-а, ну, валяй, валяй!.. Колоссально получается.

– Почему невозможно? – возразил между тем Валерий. – Ты всегда выбираешь самое неудобное время! Я поставлю вопрос, на бюро!..

Он некоторое время горячо спорил, потом с досадой бросил трубку.

– Ничего не получается! Только нервы треплешь с ним.

– Ну ладно уж, – ворчливо проговорила Надежда Викторовна. – Только завтра приезжай пораньше.

Когда родители, наконец, уехали, Валерий облегченно вздохнул. Теперь надо было не терять времени.

Он торопливо прошел в свою комнату, снял со стен фотографии, запрятал в чемодан под кроватью, а на их место повесил пестрые и головоломные репродукции с картин западных абстракционистов, вырезанные из каких-то иностранных журналов. Несколько этих журналов вперемежку с «Америкой» он небрежно бросил на стол.

В передней раздался звонок. Пришел Анатолий, толстый, рыжеватый парень, подстриженный под короткий бобрик. Несмотря на жару, Анатолий был в черном костюме с белым галстуком-бабочкой.

Приятели разложили на столе пачки иностранных сигарет, тонкие пластинки жевательной резины в пестрой глянцевой обертке, потом достали из-за шкафа бутылки с водкой и перелили их содержимое в замысловатые бутылки из-под заграничного коньяка.

Валерий натянул пеструю рубашку навыпуск с изображением обезьян, пальм и прочей экзотики, и приятели, развалившись на диване, наконец-то закурили.

– Ожидаются новые персонажи? – спросил Анатолий.

– Да, – кивнул головой Валерий и иронически добавил: В том числе из самых низов. Кадры нашего «технического директора».

– Надеюсь, идейно чуждых не будет?

– Ну, это само собой.

Шел восьмой час вечера.

В библиотеке можно было разговаривать только шепотом, и все-таки Андрюше Рогову казалось, что его шепот слышит весь читальный зал, а не только сидящая рядом Марина, столько гнева и боли вкладывал он в свои слова. И еще ему казалось, что если он не убедит Марину, если она все-таки уйдет сейчас из библиотеки и пойдет туда, в этот ненавистный ему дом, то все будет кончено. Из его жизни уйдет самое чудесное и дорогое, что наполняло ее, о чем он так мечтал, чем жил. И все, что он делает, потеряет всякий смысл, всякую радость для него – учеба в университете, стихи, газета, споры и дружба с людьми, семья, дом, небо, море… Андрюша даже не знал в этот момент, что еще вспомнить, что ему еще дорого.

А Марина улыбалась, слушая его горячий шепот, и отрицательно качала головой. Черт возьми, если бы она еще не была так красива, если бы не шла ей так эта синяя вязаная кофточка и большие, темные, смеющиеся глаза не смотрели бы на него так упрямо и лукаво!

– А мне с ними весело и интересно, вот и все. И они совсем неглупые, – ответила она. – И, пожалуйста, не командуй. Лучше пойдем вместе.

– Ни за что! – горячо прошептал Андрюша, краснея от волнения. – И я вовсе не командую. Но они идейно мне чужды, понимаешь? И тебе тоже.

– А мне нет.

– Чужды, я знаю! И морально тоже чужды! И потом, это слепое преклонение перед Западом!

– У них необычная музыка, необычные споры и взгляды на все. Нельзя жить девятнадцатым веком. Пойми, Тургенев уже устарел, даже… даже в любви.

– В любви?!.

Андрюша чувствовал, как у него разрывается сердце от переполнявшей его этой самой любви, а она, оказывается, может говорить об этом так спокойно и так несправедливо.

– Что ты понимаешь в любви! – с тоской прошептал он. Да во все века, если хочешь знать, люди любили одинаково. И… и ревновали тоже. Мне рассказывали в уголовном розыске, как один хороший парень из-за любви…

Марина тихо рассмеялась.

– Вот ты где, оказывается, черпаешь сведения о настоящей любви… Ты все-таки очень смешной, Андрюша. Пойдем со мной. Там ты с ними поспоришь.

– Я с ними не там поспорю, – угрожающе и зло ответил Андрюша. – Не под их дурацкую музыку.

– Да ты ее не слышал даже.

– Все равно дурацкая, даже вредная. Для этого ее слышать не надо. Я и так знаю. А ты… Я в тебе очень разочаровываюсь. Все! Иди куда хочешь.

Он резко отвернулся и уткнулся в книгу.

– Пожалуйста, – с деланным равнодушием ответила Марина, но в голосе ее все же звучала обида. – Я тебя не просила ни очаровываться, ни разочаровываться. Просто у нас разные взгляды на жизнь.

Она тоже отвернулась.

Несколько минут оба пытались читать. Потом Андрюша придвинул к себе тетрадь и принялся что-то поспешно писать на чистом листе. Перечитав, он зачеркнул написанное, подумал и снова стал писатьторопливо, взволнованно и неразборчиво. Марина краешком глаза следила за ним.

Андрюша в третий или четвертый раз перечеркнул и снова написал что-то, потом вырвал лист и, сложив его вчетверо, придвинул Марине.

Марина развернула записку и с трудом прочла: «Учти, я к тебе отношусь по-тургеневски. Но твои взгляды я уважаю. Ты, по-моему, очень хорошая. Пожалуйста, я готов пойти с тобой к ним. А примут они меня?»

Марина поспешно сунула записку в сумочку и обрадованно прошептала:

– Пойдем, Андрей. Они тебя примут. Ведь ты тоже очень хороший. И там так весело!

Она встала и принялась собирать книги. Андрюша, красный от волнения, сумрачно поднялся вслед за ней.

Они сдали книги, и Андрей все так же молча спустился вслед за Мариной по лестнице, чувствуя, что презирает себя за малодушие и беспринципность.

Наконец он не выдержал и уже в дверях остановился. Марина тревожно оглянулась.

– Не могу, – мрачно сказал Андрюша, не поднимая глаз. Я все-таки не пойду. Это… это с моей стороны будет подлость.

– Ну почему же подлость? Ведь ты со мной идешь?

Марина смотрела на него жалобно и огорченно.

Андрюша собрал все силы и твердо ответил:

– Подлость по отношению к самому себе.

– Как ты все усложняешь, Андрюша! Так невозможно!

Андрюша грустно покачал головой.

– По-другому я не могу.

– Ну и ладно! – рассердилась Марина. – А я пойду.

Она повернулась и быстро выбежала на улицу.

Андрюша с тоской посмотрел ей вслед, и ему опять, в который уже раз, показалось, что все рушится в его жизни. И вообще на кой черт ему нужна такая жизнь, без Марины?

Таран встретился с Червончиком в самом начале улицы Славы, около Приморского бульвара. В густой тени огромного клена он еле различил его тщедушную фигурку. Червончик лихо сдвинул на затылок шляпу и, взяв Тарана под руку, сказал:

– Полный вперед! Нас уже ждут. А тебя персонально ждет одна очаровательная особа.

– Откуда она меня знает? – обеспокоенно спросил Таран.

– Только с моих слов. Такую рекламу выдал, будь здоров, – засмеялся Червончик. – Иначе нельзя. Без паблисити нет просперити!

– Это что же значит?

– Американский принцип: без рекламы нет процветания. Здорово?

– Вообще-то, конечно, – не очень уверенно ответил Таран.

Ему было не по себе в этот вечер. Впервые он подвел, обманул ребят. Ведь ему надо быть сейчас совсем в другом месте. Там его действительно ждут.

«В конце концов имею я право на личную жизнь? – убеждал он себя. – Некоторые другие тоже имеют».

При мысли об Ане его разбирало зло и упреки совести окончательно отступили.

Некоторое время шли молча, причем Таран старался держаться по возможности в тени деревьев, обходя людные места.

Червончик одобрительно заметил:

– Избегаешь компрометажа?

Они свернули в одну из улиц, стороной миновали ярко освещенный кинотеатр, затем оказались на другой улице и вскоре подошли к подъезду высокого нового дома.

Дверь им открыл Валерий. Увидев Тарана, он воскликнул:

– О, кого я вижу?! Рад, сердечно рад! Прошу.

Ребята вошли в большую полутемную комнату.

Только в дальнем углу ее горела настольная лампа под плотным абажуром.

На круглом столе возле дивана валялись пачки сигарет, поблескивали целлофановые обертки от жевательной резинки, стояли замысловатые бутылки с пестрыми, незнакомыми этикетками.

Таран узнал сидевшего на диване Жору, возле него полулежали, облокотившись на подушки, две девушки и еще какой-то паренек в пестрой рубашке.

В стороне на кушетке сидела Марина – ее Таран тоже узнал – и о чем-то оживленно болтала с мордастым толстым парнем в черном костюме с белым галстукомбабочкой. Рядом с ними, около радиолы, столпились еще несколько молодых людей и девиц.

В комнате было шумно, накурено. Радиола играла что-то бравурное, бьющее по нервам и совсем незнакомое.

Жора поздоровался с Тараном весело, как со старым знакомым, и представил своих соседок.

– Это Стелла, – указал он на высокую яркую девушку с капризным лицом, и та ослепительно улыбнулась ему, изящно протянув тонкую обнаженную руку. – Жемчужина Черноморья, галантно добавил Жора, целуя девушку в плечо, потом указал на вторую свою соседку. – А это Кира. Шаловливая наша малютка. Знал бы, как она ждет тебя!

И Жора многозначительно подмигнул Тарану.

Невысокая, чуть полная девушка с большими карими плутоватыми глазами и курчавой копной каштановых волос задорно ответила, смерив Тарана быстрым взглядом:

– Ваши друзья говорили о вас слишком много хорошего. Это интригует. Садитесь.

Она подвинулась, освобождая Тарану немного места возле себя. Он сел, невольно опершись рукой на ту же подушку, что и она, и чувствуя сквозь рубашку волнующую теплоту ее плеча.

– Подбалдим? – спросил Жора, берясь за бутылку.

– За новых друзей движения! За модерн! – воскликнул Валерий, приветственно поднимая рюмку.

Все шумно подхватили тост.

Валерий развалился в кресле, положив ноги на край стола, и, обращаясь к Марине и Анатолию, продолжал прерванный приходом новых гостей разговор:

– Я утверждаю: они задушат газету. И это террор, черная реакция! Где их хваленая свобода слова? Я, кажется, не поджигатель войны!

– Правильно! – откликнулся с дивана Жора. – Война мешает бизнесу!

Валерий раздраженно махнул рукой.

– Я не о том! Итак, я не поджигатель войны. Но позвольте мне иметь свое мнение о живописи, например. Меня, скажем, волнует это, – он указал на одну из висевших репродукций, нервное сплетение стрел, каких-то молний, трепещущих линий. – Это искусство нашего двадцатого века. Тебя это волнует? – неожиданно обратился он к Тарану.

Василий посмотрел на репродукцию, где в фантастическом бедламе перемешались зеленые, красные, желтые линии, кляксы и брызги, и невольно пожал плечами.

– Разве здесь поймешь чего-нибудь?

– И не надо понимать, надо чувствовать! Воображать! Ассоциировать наконец! Здесь же вся наша жизнь! Это ты чувствуешь?

Таран усмехнулся.

– Я нашу жизнь по другому представляю. А этот… узор, может, на юбку какой девчонке сойдет. И то не всякая наденет, постесняется.

– О ортодокс! – насмешливо воскликнул Анатолий. – О плоды воспитания!

Валерий убежденно продолжал:

– Абстракционизм – это модерн, это знамя века. Он рождает, к вашему сведению, новые формы всюду. Вот литература, например. Кому нужен теперь неторопливый, последовательный рассказ, копанье в душе и психологии героя? Вот я читал недавно. Все летит вверх дном! Сюжет – в клочья! Логика развития характеров – тоже! Никакой психологической волынки!

– Да, да, колоссально! – подхватил Анатолий.

Валерий иронически улыбнулся.

– А официальная критика отнеслась отрицательно.

– Чепуха! – Анатолий раздраженно махнул рукой.

– Мне тоже это не понравилось, – заметила Марина.

– Детка, – с усмешкой обратился к ней Валерий, – оставь это для собрания. Там она нам всем не понравится. А здесь будем искренни.

Марина покраснела.

– Я всюду говорю искренне. Ненавижу лицемеров, – и упрямо повторила: – Мне не понравилось. Вот и все!

Жора вскочил с дивана и, притопывая, залихватски пропел:

 
Дайте прочесть, дайте прочесть!
Пошлую преснятину ведь надо же заесть!
 

Валерий, улыбаясь, вышел из комнаты и через минуту торжественно вручил ему журнал.

– Подбалдить! Немедленно подбалдить! – закричал Жора. Виват! Ура! Банзай!..

Все охотно выпили.

– Нох айнмаль! – не унимался Жора. – Повторим на бис!

И снова выпили. Лица у всех раскраснелись, возбужденно заблестели глаза. И только Марина поморщилась.

– Я не могу больше пить, – призналась она.

– Ей надо кальвадос! Как у Ремарка! – воскликнул Анатолий.

– И такую же любовь! – Валерий пьяно засмеялся. – Всех со всеми!

– Перестань! – У Марины на глаза неожиданно навернулись слезы. – Гадости говоришь! У него не так! У него…

– Нет, почему же «перестань»? А свобода слова? Теперь это модно!

– Не очень-то модно, – вмешался Жора. – Газету вашу все-таки прихлопнут. И охота вам в самом деле копья ломать? Вернее – шеи? Добрый мой совет – покайтесь. Авось простят.

Валерий возмутился:

– Какими же трусами и идиотами мы будем выглядеть?! Кайся сам!

– А в чем, в бизнесе? Пожалуйста! Попросят – покаюсь. С меня не убудет.

– И все бросишь?

– Ну, зачем так ставить вопрос? – тонко усмехнулся Жора и подмигнул Стелле. – Одно дело покаяться, другое дело бросить. Бизнес – дело реальное, солидное, а главное – прибыльное.

Жора, обняв Стеллу, развалился на диване и самодовольно продолжал:

– На что тратите свои молодые силы, мальчики? Надо жить весело в наш суровый век. Курите «Честер», жуйте вкусную резинку, выдавайте «рок», но без всякой идеологии, и будьте счастливы! Все это даст вам бизнес. Как говорил один великий человек: «Вы хочите песен? Их есть у меня!»

Из другого конца комнаты Червончик патетически воскликнул:

– Вот слова не мальчика, но мужа!

– Жора, ты прелесть! – засмеялась Стелла, прильнув к его плечу. – Ты почти мой идеал.

– «Рок» без идеологии, – презрительно скривился Валерий. – Какая трусливая и нищенская философия!

Жора снова усмехнулся, на этот раз снисходительно.

– Говоришь, нищенская? И к тому же трусливая? На этот счет могу дать одну деловую справку. Фамилий и цифр не называю исключительно из соображений здоровой конкуренции и личной безопасности. Я сейчас все наличные средства и все, какие только удалось достать, кредиты ставлю на одну карту. Случайно найденную карту! Если выиграю – могу приобрести тачку системы «Волга», даже две, если захочу.

– Бери выше, – откликнулся Червончик. – Любой дизельэлектроход на Черном море!

– Именно. А проиграю – буду стрелять у вас сигареты и клянчить на пиво. Это к вопросу о смелости и нищете.

Анатолий поморщился и сказал, обращаясь к Марине:

– Ох, уж эта торгашеская бравада! Он неисправим.

– Он противен, – тихо поправила его Марина.