Текст книги "Последний «бизнес»"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Николай записал.

– Так. Семьи Блохина и Савченко мы знаем.

– Ну, а что же все-таки случилось? – с интересом спросила молодая учительница.

– Блохин и Савченко не ночевали дома. Матери прибежали к нам в штаб. Будем искать.

– Это ужасно! – воскликнул старик, которого назвали Игорь Афанасьевич. – Ну, разве их теперь найдешь? Что не случается в большом городе? Все! Абсолютно все!

– Ах, Игорь Афанасьевич, вас всегда страшно слушать, сказала сидевшая на диване полная учительница. – Нельзя же так всего – свете бояться!

– Ну, хорошо, хорошо! Я ничего не говорю, – нервно вертя в руках очки, ответил Игорь Афанасьевич. – Я буду счастлив, если их найдут. Дай бог, как говорится, дай бог! Но я просто-напросто знаю жизнь. Если бы это случилось, скажем, у нас в Кременчуге лет сорок назад… О! Тогда бы…

– Ну, мы их все-таки найдем, – улыбнулся Николай. – А учатся они, значит, плохо?

– Отвратительно, – ответила классная руководительница.

– Нет, почему же! – снова вмешался Игорь Афанасьевич. Вот Блохин, например, у меня по литературе учится совсем неплохо. К сожалению, он увлекается шпионскими книгами. Но вот недавно я им прочел «На смерть поэта». Вы бы видели, как он слушал! У него пылали щеки, а в глазах стояли слезы. Нет, у этого мальчика есть душа! Я знаю, что говорю!

– Это не мешает ему быть вожаком шайки, – ледяным тоном возразила классная руководительница, и лицо ее стало еще жестче. – А я исчерпала все меры педагогического воздействия на него.

Игорь Афанасьевич со скептической улыбкой осведомился у Николая:

– И вы в самом деле рассчитываете их найти?

– Конечно, найдем.

– Ну, знаете! – И, пожимая плечами, он развел руки, выражая крайнее сомнение. – Однако допустим. Но потом они могут опять убежать, если им захочется.

– Сделаем так, чтобы им не захотелось.

Игорь Афанасьевич недоверчиво покачал головой, потом поднял палец и снова спросил:

– Вы пойдете к ним домой?

Николая все больше забавлял этот старик. Как видно, он понравился и другим ребятам, потому что Коля Маленький неожиданно спросил:

– Не хотите с нами пойти?

– Кто, я? – удивился Игорь Афанасьевич. – Но… как же так?.. Вот ведь классный руководитель… Ольга Ивановна…

– Пойдите, пойдите, – охотно откликнулась та. – Я уже сто раз там была. Увидите, кстати, какая душа у этих бандитов. Дома им Лермонтова не читают.

– Ну, хорошо… я пойду, – продолжая, однако, сомневаться, ответил Игорь Афанасьевич. – Хотя, право… Но все-таки любопытно… Вот и молодые люди тоже. Знаете, их самоуверенность мне даже импонирует…

Учителя с улыбкой переглянулись. Только Ольга Ивановна осталась невозмутимой…

Ребята и Игорь Афанасьевич вышли на улицу.

И тут вдруг Николай с удивлением обнаружил, как незаметно для него самого почему-то начала исчезать скованность, медленномедленно начал таять холодок в его отношениях с товарищами. Николай не стал разбираться в этом радостном ощущении, сейчас было не до того. А главное, ему казалось, что попробуй только он начать разбираться, и это новое, еще совсем зыбкое, почти как мираж, ощущение мгновенно исчезнет. Но необыкновенное чувство облегчения овладело им, и давно, казалось, потерянная уверенность вдруг появилась вновь во всех его мыслях и поступках. Николай сказал:

– Надо разделиться, чтобы к вечеру всех обойти. А потом решим, что дальше делать. Мы, к примеру, с Тараном и вот с вами, – он обратился к Игорю Афанасьевичу, – пойдем к Блохину и хотя бы вот к этому, Вербицкому. А вы к двум остальным. Старшим будет Борис. Задача такая…

Слушая Николая, Игорь Афанасьевич снова пожал плечами и развел руками, но теперь это означало уже удивление.

– Ну, знаете… Вы, я вижу, прекрасный организатор. У вас ясная голова, молодой человек.

– У нас другого бригадира быть не может, – пояснил Коля Маленький. – Мы очень трудные.

– То есть в каком смысле?..

– Ну, по-разному, – в глазах у Коли Маленького мелькнули лукавые искорки. – Этот товарищ, например, просто больной, – он указал на Бориса Нискина, потом повертел пальцем у лба. – Немножко того… на шахматах. Знаете, бывает. А вот этого зовут Таран Василий, он насчет девушек – того!

– Ты лучше о себе скажи, – сердито заметил Таран.

– И скажу. Вот только сначала о нем, – Коля Маленький указал на Илью Куклева. – Страшный человек! Кажется, тихий, скромный, да? Но обожает бокс. И вы видите комплекцию? Если стукнет – все, мокрое место! Представляете, как с ним опасно?

Игорь Афанасьевич засмеялся, из-под очков разбежались к седым вискам веселые морщинки.

– Да, знаете… а о себе уже можете не говорить, тоже представляю…

– Я-то что… У нас еще один есть. Так его мы недавно из дружины исключили. Вот трагедия!

– Если не ошибаюсь… за трусость, да? – в полном смятении неожиданно спросил Игорь Афанасьевич.

– Вот именно!

– Позвольте, позвольте! – Старик с интересом и беспокойством посмотрел на Николая. – А вас, извините, не Николаем зовут?

Игорь Афанасьевич от волнения снял и снова надел очки.

– Ну что же мы, в самом деле, заболтались? Время-то идет!.. – и он суетливо поглядел на часы.

Николай пожал плечами, а Коля Маленький, подмигнув товарищам, сказал:

– Какая известность, а? Вот увидите, скоро еще автографы придется раздавать.

– Пока известность не очень приятная, – хмуро заметил Илья Куклев.

Ребята разделились.

Николай, Таран и Игорь Афанасьевич сели в троллейбус. Ближайшим из двух адресов был адрес Олега Вербицкого.

Дверь открыла его мать, высокая, представительная женщина в ярком платье с тщательно уложенными белокурыми волосами; глаза ее чуть припухли и покраснели. На груди висела подушечка с булавками.

– Вы насчет Олега?! – всплеснула руками она, и голос ее задрожал. – Он пропал! Его нет второй день. Вы его будете искать? Ах, умоляю!..

– Как он вел себя последнее время? Может, говорил что? – спросил Николай.

– Право, не знаю. Он очень скрытен, – и, обращаясь к Игорю Афанасьевичу, добавила: – Знаете, в таком возрасте… Вообще вам лучше поговорить с мужем. Воспитанием сына ведает он…

– То есть как так? – удивился Игорь Афанасьевич. – Это ведь и ваш сын?

– Ах, я не пользуюсь влиянием, – с улыбкой вздохнула Вербицкая, посмотрев на Тарана. – С отцом они говорят, как мужчина с мужчиной.

– А где ваш муж? – спросил Николай.

– Он на работе. В магазине. Черноморская, семнадцать. Здесь недалеко.

При этих словах Таран невольно вздрогнул: это был магазин, где работала Кира. Не хватает встретить ее там!

– Лучше вечером еще раз сюда придем, – поспешно предложил он.

Николай решительно покачал головой.

– Зачем терять время? Пошли.

И Тарану ничего не оставалось, как подчиниться.

Игорь Афанасьевич тоже не возражал. Он теперь с особым интересом присматривался к Николаю. Еще бы! Оказывается, это тот самый парень, в которого влюблена его Машенька. Это ужасно!.. То есть пока не ужасно, но что из этого получится? Он действительно не очень интеллигентен, тут жена права. Но, с другой стороны, он чем-то ему все-таки нравится. Ей-богу! И «что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом»! В последнее время Игорь Афанасьевич все чаще любил повторять этот грибоедовский афоризм. Но надо же – такая встреча! А вчера жена как раз перед сном говорила, что, оказывается, девочка начала критичнее относиться к этому парню. Почему вдруг? Любопытно, конечно. Но что из всего этого получится, лучше не думать. Ужасно просто!

Этим обычно и заканчивались размышления Игоря Афанасьевича о жизни и людях…

Большой магазин встретил их шумом и суетой.

Таран бросил опасливый взгляд на доску с указанием отделов и с облегчением вздохнул: спорттовары находились на втором этаже. Значит, только бы не подниматься на второй этаж.

Кабинет директора оказался запертым. Пожилая продавщица за соседним прилавком неохотно ответила:

– В какой-нибудь отдел вышел.

– Придется подождать, – решил Николай. – Вы бы присели, Игорь Афанасьевич, вот стул. – И, помолчав, не очень уверенно прибавил: – Я вас спросить хотел. Вы ведь литературу преподаете. Вот, например, «Пер Гюнт». Мне бы для начала прочесть его надо. А потом…

Игорь Афанасьевич удивленно переспросил:

– «Пер Гюнт»? А почему, разрешите узнать, вы начинаете именно с этого произведения?

– Так надо, – чуть смутившись, ответил Николай. – Одна знакомая…

Игорь Афанасьевич сердито перебил:

– Ваша знакомая, извините меня, ничего не понимает в самообразовании. Начинать надо с другого. Ибсен и Григ! Ну, знаете… Нет, нет! Для начала это слишком трудно.

– Мало ли что трудно, – упрямо возразил Николай. – А помните «Мартин Идеи»? У меня тоже ночи в запасе есть.

– Ого! – Игорь Афанасьевич одобрительно, хотя и с некоторым недоверием, улыбнулся. – Вы это серьезно? Что ж, тогда я вас научу читать Ибсена. Но сначала…

Таран отошел к галантерейному отделу и принялся рассматривать галстуки на вертящемся обруче.

Неожиданно за его спиной раздался веселый возглас:

– Вася, приветик!

Таран как ужаленный оглянулся. Так и есть! Перед ним стояла улыбающаяся Кира. Поверх ее синего халатика был кокетливо выпущен белый крахмальный воротничок кофточки, губы ярко намазаны, глаза подведены. Обеими руками она поправила пышную прическу.

– Здравствуй, – смущенно ответил Таран, скосив глаза на стоявшего невдалеке Николая.

Кира лукаво погрозила ему пальчиком.

– Ты что это зашустрил?

– Нет, что ты… Просто… по делу мы тут.

– Кто это «мы»?

– Да вот с товарищами.

Кира бросила сияющий, полный любопытства взгляд на Николая.

– Задушевный друг?

– Задушевный, – сдержанно ответил Таран.

– Значит, по делу пришли? А я-то думала, соскучился. По какому же делу?

– К вашему директору. Сын у него пропал.

– Что ты говоришь?! – Кира всплеснула руками, и в глазах ее зажглось нестерпимое любопытство. – Мамочка моя, как интересно! А ты знаешь, где он?

– Кто?

– Да сам, – и, понизив голос, Кира ехидно прибавила: Он в посудном. Вокруг Верки все вьется. Позвать?

Воскликнув напоследок: «Ой, мамочка, что делается!», Кира исчезла в толпе покупателей.

Таран неторопливо подошел к Николаю.

– Знакомую встретил, – сообщил он. – Сейчас она директора позовет.

– Видел, – сухо ответил Николай. – Что-то я раньше только не замечал ее с тобой.

Таран счел за лучшее промолчать.

Через несколько минут к ним торопливо подошел высокий, представительный человек с пышной шевелюрой, в хорошо сшитом бежевом костюме и зеленом галстуке. Вид у него был обеспокоенный.

– Вы ко мне, товарищи? Прошу.

Он отпер кабинет.

Через минуту Вербицкий уже взволнованно рассказывал:

– Олег способный, но нервный мальчик. Однако в последние дни он вел себя особенно нервно. Боялся каждого звонка. Я пытался с ним говорить, никакого эффекта! Только дерзит. Переходный возраст!

– Вот именно, – ворчливо вставил Игорь Афанасьевич. Здесь надо быть особенно чутким.

– Конечно! – подхватил Вербицкий. – Но я вам скажу о другом. У него подозрительные друзья. Очень отрицательное влияние. Например, Блохин Витька – отпетый разбойник. Олег говорил, что он связан с какими-то взрослыми хулиганами. Даже кличку одного из них называл. Уксус, что ли?

– Уксус?! – в один голос переспросили Николай и Таран.

– Да, что-то вроде этого. Вы его знаете?

– Немного, – ответил Николай и, посмотрев на Тарана, тихо прибавил: – Блохин – Блоха, похоже?

– Видите, какое окружение? – продолжал Вербицкий. – Вот в таких условиях и воспитывай. А школа палец о палец не ударяет. Кошмар просто! В милицию я уже заявил. Что еще прикажете делать?

Игорь Афанасьевич сердито ответил:

– Сейчас приказывать поздно. Проглядели сына.

– С вашей помощью, кажется, – ядовито заметил Вербицкий.

Вербицкий все больше распалялся. Полное лицо его раскраснелось, он гневно жестикулировал.

– Никаких благородных идеалов! Никакой моральной чистоты! Цинизм! Сплошной цинизм даже в отношениях с родителями!.. Я один тут, извините, бессилен!..

Уже смеркалось, когда Николай, Игорь Афанасьевич и Таран вышли из магазина.

– Вы, может, домой поедете? – обратился Николай к Игорю Афанасьевичу. – Устали, наверно.

– Что вы! – обиженно запротестовал тот. – Вовсе не устал. С чего вы взяли? Хочу еще того старика повидать. Как он сына выгнал, не понимаю! Но и этот директор – фрукт, я вам доложу! – он кивнул на магазин.

– Еще какой! – усмехнулся Таран.

Переговариваясь, они двинулись по улице.

– Неужели это тот самый пацан? – вслух рассуждал Николай. – Блохин – Блоха, похоже! Тогда он может и к Уксусу привести.

– А это кто такой? – поинтересовался Игорь Афанасьевич.

– Опасный тип. Мы с ним однажды познакомились, – ответил Николай и кивнул на Тарана. – Вот его он ножом угостил.

– Боже мой! Все-таки как вы так рискуете, не понимаю… Попал бы в сердце и – готово! Или, например, по глазам… На всю жизнь калека.

– Да нет, он по плечу попал, легко… – махнул рукой Таран.

– Мало ли что! А вы подумайте, куда он мог попасть! Поразительное легкомыслие! – Игорь Афанасьевич рассердился не на шутку.

– Мы уже все подумали, – улыбнулся Николай. – Поэтому и надо его быстрее поймать.

– Ну, знаете… Интересуетесь «Пер Гюнтом», а сами… Не понимаю!.. Где же логика?

«Положительно этот парень мне нравится, – подумал Игорь Афанасьевич. – Какое-то внутреннее благородство. Кажется, я начинаю понимать Машу».

Они вышли на улицу Свободы. Николай посмотрел на бумажку с адресом.

– Октябрьская, двадцать четыре. Теперь недалеко. Постой-ка! – он посмотрел на Тарана. – А ведь там Степка Шарунин живет?

– Кажется… – неуверенно откликнулся Таран.

– Не кажется, а точно! М-да… – И Николай пояснил Игорю Афанасьевичу: – Это тот самый парень, которого мы исключили из дружины. И он должен бы знать Блохина…

Вскоре они подошли к воротам, возле которых на длинных скамейках сидели несколько женщин.

В глубине большого пустынного двора в одном из домиков жила семья лекальщика Захара Карповича Блохина. Здесь под окнами росли кусты, стояла аккуратная скамейка, ступеньки крыльца и перила были наполовину из свежеоструганных досок, видно, их чинили недавно и добротно.

Дверь открыл сам хозяин – высокий кряжистый старик, на суровом лице от ноздрей к углам рта пролегли глубокие складки, короткие усы тщательно подстрижены, на широком носу чуть косо держались модные очки в изящной дорогой оправе. Блохин был в старых домашних брюках, косоворотке, на плечи он накинул серый ватник.

– Мы к вам, Захар Карпович, – сказал Николай. – По делу пришли.

– Милости просим.

Блохин провел гостей в большую, опрятно прибранную комнату. Над круглым столом, покрытым клеенкой, свисала лампа под большим оранжевым абажуром. У стенки стояло пианино, напротив широкая кровать с кружевным подзором и горой подушек.

Над ней висели фотографии, а в стороне – гитара с красным бантом на грифе. На другой стене Николай заметил несколько почетных грамот под стеклом.

Дощатый крашеный пол был чисто подметен. На окнах стояли горшки с фикусами и кактусами, в них бугрилась черная, щедро политая земля.

В комнате появилась высокая, под стать хозяину, опрятно одетая старушка с открытым и добрым лицом, но сейчас омраченным какой-то горестной заботой; темный платок прихватывал ее седые волосы.

За ней из соседней комнаты вышла молодая женщина. В ней Николай сразу узнал мать Витьки Блохина, прибегавшую к ним в штаб.

– Хозяйка моя Полина Осиповна, а это Ксеня, невестка, представил женщин Блохин, и те приветливо поклонились.

Но за внешним спокойствием всех троих угадывались тревога и напряженность, царившие в доме.

Невольно вздохнув, Николай сказал:

– Мы к вам насчет внука, Захар Карпович.

Блохин нахмурился и, бросив сердитый взгляд на невестку, зло и как-то мстительно произнес:

– Напрасно стараетесь, товарищи дорогие. Нашелся уже. Отец родной пригрел.

– Нашелся?! – с изумлением воскликнули Николай и Таран.

А Игорь Афанасьевич возбужденно прибавил:

– Боже мой, так почему же они домой не явились? В школу не ходят?

– Почему? – угрожающе переспросил Блохин и неожиданно с силой стукнул кулаком по столу. – А потому, что я подлеца на свет произвел! Такого подлеца, что свет не видывал! Вот я вам, люди добрые, сейчас покажу, какую он мне писульку сегодня подкинул.

Он тяжело поднялся и шаркающей походкой направился в соседнюю комнату. Все молча, не шевелясь, ждали его возвращения.

Через минуту Блохин пришел с письмом, опустился на стул и, хмурясь, стал доставать из конверта небрежно сложенный лист бумаги. Все заметили, как дрожат у него руки.

Развернув бумагу, он поправил очки, секунду всматривался в письмо, потом резко протянул его Николаю:

– Не могу я эту подлость еще раз перечитывать. На, читай сам. Вслух читай!

Николай взял письмо и громко, спотыкаясь на неразборчивых буквах и словах, прочел:

– «Батя, вы меня из родного дома выгнали, поперек жизни и воззрений моих стали. Нрав свой деспота и тирана проявили в отношении родного сына. Уж извините за такую не то рецензию ваших мыслей, не то откровенность с моей стороны. Но этот несчастный случай отложился поучительным уроком в моей жизни. С волками жить – по-волчьи выть. Извольте теперь обеспечить мою поломанную судьбу. Потрясите себя и любезных моих братцев-врагов и достаньте денег, сколько я перед уходом просил, и барахла-вещичек. А без этого я вам Витьку не верну, поскольку он у меня от гнева вашего и сумасбродства скрывается. Ну, а меня вам не найти, хоть всю милицию на ноги ставьте. Остаюсь ваш несчастный сын Семен».

Николай в полной тишине торопливо дочитал письмо до конца, потом поднял голову и со сдержанным негодованием спросил:

– Выходит, он родным сыном торговать решил?

– Ну, знаете… – растерянно проговорил Игорь Афанасьевич.

Старик Блохин вытащил из кармана большой пестрый платок, снял очки и промокнул глаза.

– Нет, вот вы мне скажите, – горестно обратился он к Игорю Афанасьевичу. – Человек вы ученый, молодому поколению воспитание даете. Откуда эдакая… ну, пакость, что ли, в семействе заводится? Три сына у нас, погодки. Вместе росли. Достаток один, и воспитывали одинаково, никого мы с матерью не выделяли, всем поровну и ласка, и забота, и строгость. В школу одну ходили, во дворе одном гуляли. И вот на же тебе! Двое гордостью моей стали, утешением и радостью, а этот позором! Выродком! Проклятьем вечным! Двое в люди вышли; один инженер, коммунист, цехом командует. Вот, между прочим, очки мне эти фасонные зачем-то прислал, – смущенно прибавил Блохин и с прежней болью продолжал: – Второй у нас – сталевар знатный, орденоносец. И люди спасибо мне за них говорят, о них в газетах пишут. А этот честным трудом жить не желает, все налево ловчит, все в мутной водичке ловит. Спекуляцией, темными делишками промышляет. От законной жены к другим бабам бегает…

– Не ловили вы его на этом, батя! – захлебываясь в слезах, перебила старика Ксения. – Со свечой над ним не стояли!..

– Цыц! – прикрикнул на нее Блохин и, как бы извиняясь за ее слабость, прибавил: – Ей, конечно, тяжело такое выслушивать. А мне каково? – грозно спросил он. – Каково этот позор выносить? Так вот я вас и спрашиваю, откуда это берется?

Игорь Афанасьевич минуту молчал, нервно теребя бородку, потом снял очки и, вертя их в руках, с трудом заговорил:

– Это очень сложный вопрос. Признаюсь, я над ним не раз задумывался. На мой взгляд, вот в чем тут дело. Но это только на мой взгляд! Есть еще один фактор, влияющий на формирование человека, который мы не учитываем. Это, извольте видеть, характер, с которым человек рождается. Это не «лист белой бумаги», как утверждают некоторые ученые педагоги. А если и «лист», то разного качества, и «чертить» на нем надо разными способами. А что такое характер, с которым человек рождается? Это наследственность! Она может быть легкой и тяжелой, благоприятной и неблагоприятной, даже опасной. Негодяем человек, конечно, не рождается, но какие-то черты характера, заложенные в нем, если их не учесть при воспитании, могут сделать человека негодяем. А мы детей своих воспитываем одинаково, подсознательно предполагая, что они у нас тоже одинаковые. А ведь они разные. И те, другие двое, оба хорошие, но тоже разные. Верно ведь?

– Ну, ясное дело, разные, – задумчиво ответил Блохин.

– Вот именно, – все больше увлекаясь, говорил Игорь Афанасьевич. – А раз так, то и воспитывать детей, даже в одной семье, надо по-разному, и это, я вам доложу, целая наука. Ведь вот рождаются люди, например, музыкантами или техниками. Спрашивают: «Откуда такие способности?» Говорят: «Or природы». Но ведь бывают люди мягкие, задумчивые, а бывают резкие, жесткие, решительные, деятельные. Откуда они такие? Тоже от природы. То есть рождаются уже с такими задатками. Хотя здесь и воспитание играет роль. Оно может исправить, улучшить характер, может, порой невольно, его ухудшить.

– Выходит, наша это беда – Семен-то? – тихо спросил Блохин.

– И ваша и не ваша, потому что не умеем, не знаем еще многого в этой сложной науке. – Игорь Афанасьевич покачал головой, потом бросил взгляд на Николая и добавил: – У меня вот одна дочь, а и то я ее порой не понимаю.

– Да-а, – тяжело вздохнув, произнес Блохин. – Умные слова вы сказали. Но сейчас думать надо, как Витьку у него отобрать, не дать парню таким же подлецом стать, как отец. О господи!..

Игорь Афанасьевич согласно кивнул головой.

– У внука вашего наследственность сложная. Есть что-то хорошее. Это я, как учитель, заметил. Но я же и многое очень плохое проглядел. Только сейчас вы мне глаза открыли.

– Где теперь ваш сын живет? – решительно спросил Николай. – Мы с ним сами поговорим. Будьте спокойны.

Блохин горько усмехнулся.

– Если бы знать! Я уж через милицию справки наводил. Нигде не значится. Думал, он в другой город подалея. Ан вот тебе…

– А друзей, приятелей его знаете? – продолжал допытываться Николай.

– У него, милый, такие друзья, что их небось только милиция знает. А честным людям они не открываются. Да и имени у них нет, все клички. И у моего-то, я ненароком слышал, тоже кличка имеется. Дай бог память… – он нахмурился, вспоминая. – Король бубен, вот! Тьфу, пакость какая!

– Король бубен? – не веря своим ушам, переспросил Таран.

Николай покосился на него и, в свою очередь, спросил: А ты что, встречал такого?

– Нет… так, знаешь, слышал, – смущенно ответил Таран, сам внутренне замирая и пугаясь сделанного им открытия.

Николай внимательно, как бы оценивающе, посмотрел на товарища, потом обернулся к Блохину и твердо сказал:

– Найдем мы этого Короля. Весь город поднимем, но найдем…

Было уже совсем темно, когда они вышли от Блохиных.

Прощаясь, Игорь Афанасьевич сказал Николаю:

– Не понимаю. Как это вы можете так ручаться, что найдете? Случай, конечно, ужасный! Страшно подумать, что будет, если мальчик там останется. Но так ручаться…

– Надо найти, а раз надо – сделаем! – убежденно ответил Николай.

– Ну, знаете… – Игорь Афанасьевич по привычке пожал плечами и развел руками, выражая крайнее сомнение, – я бы на вашем месте…

Николай весело рассмеялся.

– Что вы, Игорь Афанасьевич! Зачем вам на наше место? А мы тогда куда?

Старик невольно улыбнулся.

– Это не без остроумия замечено.

«Ей-богу, чудесный парень, – подумал он. – Поразительно цельная и сильная натура…»

Расстались они друзьями.

Штаб дружины, когда туда пришли Николай и Таран, жил своей обычной жизнью. Звонил телефон, приходили и уходили дружинники. С каким-то подвыпившим парнем сердито разговаривал Проскуряков.

Тот вначале пытался кричать и ругаться, потом вдруг утих и принялся сосредоточенно рассматривать свои большие, испачканные маслом руки.

В стороне о чем-то беседовали Павел Григорьевич Артамонов и Огнев. Они были очень похожи: оба высокие, светловолосые, подтянутые, и штатские костюмы совсем не шли к их военной выправке. Только лицо у Огнева было круглое, скуластое, загорелое, с веселыми карими глазами, а у Павла Григорьевича – тонкое, строгое. Огнев энергично жестикулировал и, как видно, в чем-то убеждал Артамонова, а тот лишь скупо усмехался.

Увидев Николая и Тарана, Артамонов поманил их рукой.

– Вас, голубчики, дожидаюсь. Где остальные?

– Сами ищем.

– Так. Ну, как поход? Вы у кого были?

Николай закурил и не спеша принялся рассказывать. Артамонов и Огнев слушали внимательно, не перебивая.

Только Таран не слушал. И не потому, что все, о чем говорил Николай, было ему известно. Одна мысль не давала Тарану покоя: Король бубен – отец Витьки Блохина. Но ведь о нем говорил в субботу Жорка этой самой Стелле: «Твой семейный покой».

Выходит, он ее муж? Таран усмехнулся про себя.

Какой он муж! Просто живет у нее, и все. И живет, видно, нелегально. Даже милиция не найдет. А найти его надо! Ведь он мальца украл. Конечно, украл!

И не одного. Но как рассказать сейчас о том, что он, Василий, знает об этом типе? Как рассказать, чтобы не узнал Николай о том вечере? И еще при Артамонове! Это же отец Ани… Положим, с Аней все кончено.

И вдруг Тарану стало так страшно от этой мысли, что он сам поразился. Ну да, конечно! И не он, а она тому причиной…

Но Таран не успел углубиться в свои переживания. Перед ним вдруг встало лицо старика Блохина, и столько в нем было горестного раздумья и сдержанной боли, что Таран почувствовал: нет, не может он молчать, не может!

А Николай уже кончил свой рассказ. И Огнев, раскуривая погасшую папиросу, сказал:

– Да-а… Значит, эта Блоха связана с Уксусом. Опасно. И очень важно. Дело тут вот в чем. Придется вам один секрет открыть. Люди вы свои, надежные, – и он почему-то посмотрел на Тарана. – Что такое секрет, понимаете? Так вот. Рассказывал тебе Борис, как мне в вагоне-ресторане записку одну передали?

– Да. Рассказывал.

– Была она от старого моего знакомца. Опасного преступника. Он сейчас в городе скрывается и какое-то дело готовит. Какое – пока неясно. Мы проверили все его старые связи нигде не появлялся. И тут всплыла одна новая кличка – Уксус. Данных на него у нас нет. Ни по одному делу он не проходил, ни в одном преступлении замешан не был. Но… есть сигнал, что связан он с тем, кто записку мне прислал. Значит, нам сейчас этот Уксус до зарезу нужен. А путь к нему один пока через Блоху. Ясно? Это первое, почему я сейчас особо вашими делами интересуюсь. Второе…

Но Огнев не успел договорить. В штаб с шумом вошли Коля Маленький, Борис Нискин и Илья Куклев. Они огляделись и, увидев друзей, направились к ним. Через минуту они уже, перебивая друг друга, рассказывали новости. Начал Борис, как всегда спокойно и последовательно.

– Сперва мы пришли к Савченко Гоше. Там – дым коромыслом! Папаша – алкоголик. Дерется. Мать плачет, собой младшую дочку закрывает. Ну, мы его так прижали.

– Он мне, между прочим, табуреткой по голове все-таки съездил, – деловито сообщил Коля Маленький.

– Погоди, – оборвал его Борис. – Это детали. Главное, ничего они о Гоше не знают. Мать только рукой махнула: найдется, мол!

– А папаша обещал тут же ему шею свернуть.

– Да погоди же! – снова оборвал Колю Маленького Борис. – Папашу мы в милицию сволокли, потому, беседу проводить с ним не было возможности. Потом поехали к Кузнецовым…

– Во, во! Тут уже поинтереснее!.. – вставил Коля Маленький.

– Точно. У Шурика этого отца нет, погиб. А мать и сестренок младших он, видно, любит. И вот два дня назад прибежал к матери, говорит: «Поживу у товарища. А спрашивать кто будет – говори: уехал, и все. И когда вернется – не знаешь». Очень боялся, что его разыскивать будут.

– Олег боялся… Шурик боялся… Интересно, – заметил Огнев.

– Да. Простился, значит, и все. Пропал.

Коля Маленький напомнил:

– А конфеты?

– Верно. Он сестренок конфетами угостил, дорогими. Мать еще удивлялась, откуда он их взял.

– Какими именно? – быстро спросил Огнев.

– Пожалуйста, поглядите, – с наигранным равнодушием ответил Коля Маленький и извлек из кармана две шоколадные конфеты. – Еле выменял. Всетаки след какой-то.

– Ишь ты, Шерлок Холмс! – усмехнулся Огнев.

Он не спеша рассмотрел конфеты, что-то, видно, припоминая, потом сказал:

– Да-а… Это, брат, не только след. Это, кажется, улика, – и убежденно заключил: – Надо найти этих ребят.

Артамонов покачал головой.

– Больше скажу: надо их спасать.

– Король бубен… – задумчиво произнес Николай. – Как же до него добраться?

Он посмотрел на Тарана, и тот, как бы повинуясь его взгляду, хмуро произнес:

– Я слышал о нем… Случайно. Два каких-то парня говорили. Он, кажется, на Красноармейской живет… у одной. Они ее Стеллой называли. И еще собака у них там злая. Вот и все, что слышал.

– Гм… Это уже кое-что. Хорошо бы туда пойти, – Огнев вопросительно посмотрел на Артамонова.

– Непременно, – кивнул головой тот.

В этот момент Николай увидел Чеходара. Тот склонился над столом, за которым сидел дежурный по штабу. Они просматривали регистрационную книгу, и дежурный что-то объяснял, водя пальцем по страйице.

Уходя, Артамонов напомнил Чеходару:

– Не забудьте, Алексей Федорович, завтра ваш отчет слушаем.

Чеходар поднял голову.

– Вот как раз готовлюсь. А товарищ Сомов будет?

– Думаю, что да. Обещал, – сдержанно ответил Артамонов.

«Уж наш-то подготовится, будьте спокойны, – с неприязнью подумал Николай. – Выдаст все в лучшем виде». И он невольно прислушался к тому, что говорил Чеходару дежурный.

– …Вчера воскресенье было, Алексей Федорович. Самая работа у нас. А явилось – видите? – всего двадцать человек.

– Так… – задумчиво проговорил Чеходар. – А патрулей ушло сколько?

– Как вы распорядились, так и сделали: вместо пяти – по два человека посылали, а то и по одному. Получилось двенадцать патрулей.

– Вот так и запишем: двенадцать. А сегодня?

– Сегодня опять по два человека. Получилось семь патрулей.

– Добавь еще два.

– Это кто же?

– Бригада Вехова. Тоже вроде бы патрулировала.

– А ведь мы ее уже к особым отнесли?

– Неважно.

Тут Николай не выдержал. Он подошел и самым невинным тоном сказал:

– Интересную я недавно книгу прочел. «Мертвые души» Гоголя. Не помните, Алексей Федорович?

Чеходар напряженно взглянул на него.

– Что ты хочешь этим сказать?

Глядя прямо ему в глаза, Николай ответил:

– Один герой оттуда вам кланяется. Чичиков.

– Я твоих намеков не понимаю, – сухо сказал Чеходар. А теперь, извини, мы заняты.

Но Николай и не думал отступать.

– Он тоже был занят. Как и вы, мертвые души считал.

– Уж не себя ли ты к мертвым душам относишь? – недобро усмехнулся Чеходар.

Он давно уже понял намек, но уклониться от разговора было теперь невозможно.

– Нет. Это вы нами так распоряжаетесь, – насмешливо возразил Николай. – Одна и та же душа у вас по двум ревизским сказкам проходит. Моя бригада, например.

Чеходар вспылил первым.

– Запомни, Вехов. Начальник штаба я, и мне лучше знать, что и как надо делать. Ясно?

– Нет, не ясно! Кому очки втираете?

– Ты ответишь за свои слова, – процедил сквозь зубы Чеходар, изо всех сил стараясь сохранить спокойный тон. – И демагогию свою брось. Я, кажется, за общее дело болею.