Текст книги "Конец соглашения (ЛП)"
Автор книги: Ари Мармелл
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Но это Шинс узнала потом. А пока она знала лишь, что, что бы они ни делали, Лизетта все равно смогла сбежать от них.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Солнце дважды встало и село с рейда на гильдию искателей, и в городе воцарился удивительно управляемый хаос.
Суды Давиллона были полны воров, которые утверждали, что их арестовали незаконно, стражей и аристократов, заявлявших обратное, и судей, которые точно жалели, что выбрали для себя такую работу.
Меньше дома, особенно те, что были вовлечены в схему Лизетты, держались вместе и ждали, какая судьба выпадет им. О, они бросали вызов закону и традициям, по которым Беатрис Лючень взяла власть, но они делали это тихо. Солдаты их Домов оставались в домах, сторожили на случай атаки, но не нападали сами. Главы домов не выходили, даже не приближались к окнам. Со стражей и крупными Домами против них – и примером в виде Дома Риттье – никто не высовывал головы и не хотел рисковать.
А крупные Дома? Они не были рады напряжению. То, что их интересы и Лючень совпали, не гарантировало, что так будет на следующей неделе или в следующем месяце. Аристократы этих линий заключали союзы, укрепляли дела и работали над тем, чтобы они были достаточно сильными и уверенными, чтобы пережить грядущее.
Они знали – и все в Давиллоне думали об этом – что следующий ход был за герцогиней. И курс Домов, будущее всего города зависело от одного вопроса.
Теперь опасность была подавлена. Вернет ли она власть благородным Домам Давиллона? Или она будет править сама, как было в Галиции раньше?
Вопрос был хорошим, и он мог привести к изменению законов.
Жаль, что ответа на вопрос не было.
* * *
В простой ночной рубашке – без пышных платьев, брони корсета и высокого парика – Беатрис Лючень уже казалась старой. Все еще величавая, с железной спиной и взглядом острее рапиры, но старая. И она знала это, хоть и не признавалась вслух.
Она сидела на мягком диване, обитом красным бархатом, подушки были такими пышными, что напоминали династию откормленных гусей. На ее коленях лежала тяжелая книга законов и истории, одна из многих, с которыми она советовалась в последние дни. И, как и в остальных, ответы в ней были размытыми и неточными. У нее не было сил подняться и вернуть книгу на одну из десятка полок ее большой библиотеки, так что она опустила руки поверх тома, постукивала по нему пальцем и смотрела в пустоту. Фонарь на столике у дивана жадно допил масло и стал дымить и угасать, наполняя комнату тенью и кислым запахом.
Ниже. Меньше. Тусклее. И остался уголек на конце фитиля, и герцогиня задремала.
А потом вспышка, такая яркая, будто встало солнце. Лючень скатилась с дивана, крича, закрывая рукой лицо, и тогда она поняла, что жара не было. В комнате не было огня.
Нет, ее все еще озаряла одинокая лампа. Щурясь, ожидая, пока глаза привыкнут, герцогиня поняла, что там остался все тот же уголек! Уголек почему-то озарял теперь всю комнату, отбрасывая резкие тени на стены и полки.
И с этим светом пришел сильный запах конфет и корицы.
Лючень заставила себя подняться на дрожащих ногах. Щурясь, она щупала руками, пока не нашла стилет и маленький пистоль на столике рядом с яркой лампой.
Оружие было во всех комнатах поместья. Герцогиня пережила за юные годы много попыток убийства.
– Не лучшее приветствие, – два голоса, юноши и старика, говорили в унисон. Лючень повернулась на звук: она узнала существо по описанию Виддершинс. Эмбрушель, Принц сиротских слез, смотрел на нее зеркальными глазами.
Казалось, в ее горле появился острый камень. Говорить было сложно.
– Как… как ты сделал это с лампой?
Сияние глаз фейри трепетало, он моргнул. Он явно не об этом собирался с ней говорить.
– Я убрал тени вокруг нее, – сказал он. – Чтобы свету было больше места.
– Я не… – она отступила к двери. – В этом нет смысла!
– Еще какой смысл, – возразил Эмбрушель. – Твое понимание «смысла» слишком узкое.
Дети вдали хихикали.
Еще один медленный шаг к побегу.
– Не… – начала она.
– Медленные и глупые смертные думают, что мы такие же! Эта дверь не для тебя. Даже если ты возьмешься за ручку, я смогу вытащить твои кости из твоей плоти и высосать из них костный мозг раньше, чем ты скрипнешь петлями!
Лючень выстрелила в него.
Было сложно сказать, ведь зрачков в его зеркальных глазах не было, но ей показалось, что он пытался тщетно увидеть дыру в своем лбу.
– Зачем это? – он звучал растерянно.
Герцогиня пролепетала что-то в ответ.
Он пошел к ней, это невозможное существо. Она невольно отметила, что он оставлял кровавые отпечатки на ковер, Виддершинс это не описывала.
– Ты разве не спрашивала меня о чем-то? – удивился он.
– Что? Я…? – она пыталась отвлечь его. Если он будет говорить, может, она получит для себя время… – Я думала, ты всегда ходишь со свитой.
Эмбрушель посмотрел на нее как на безумную.
– Они заняты, – объяснил он медленно, будто родитель с глупым ребенком. – А ты думала, что я буду убивать всех в твоих владениях один?
Беатрис поежилась. Ее кинжал выпал из обмякшей руки.
– Я обычно не расправляюсь лично с кем-то старым и без детей, как ты, – он поднял руку, чтобы жуткие прутья вместо пальцев развернулись в ярком свете. – Но я сделаю одолжение для друга.
Крича от гнева, а не страха, герцогиня бросилась на него, решив погибнуть в сражении, а не как беспомощная жертва. Она была с пустыми руками, ведь выронила кинжал, но разницы не было.
* * *
– …определить, что входит в нашу компетенцию, – говорил епископ Сикар собранию священников в часовне. Некоторые были его людьми, из Базилики Священного хора, другие были верны разным Домам. Они днями оставались тут, прерываясь только на сон, еду и молитвы. То, что они сделали с гильдией искателей, пошатнет закон Великой церкви. То, что Сикар хотел сделать, было беспрецедентным. – У нас может не возникнуть шанса. Не нам решать, пробовать или нет, – некоторые заворчали от этого, словно слышали это уже в восьмидесятый раз. – Но если мы займемся этим, я хочу, чтобы мы были уверены, что движемся вперед только ради…
Он не мог дышать. Воздух в часовне застыл. Его тело дрожало, кожа покраснела. Он с трудом и болью заставил себя вдохнуть. Он словно втягивал мокрую землю соломинкой.
После первого вдоха стало проще, но в комнате все еще было холодно. Но он не видел признаков холода: дыхание не стало паром, ничто вокруг него не замерзло.
Священники встали, упали или опустились на колени, чтобы молиться. Они тоже это ощущали. Два солдата церкви, что были тут из-за формальностей, ведь никто не ожидал, что священники будут нападать, бросились вперед, пытаясь помочь. Они не испытывали этот эффект. Тогда что…?
Вечное око, символ 147 богов Священного соглашения, потускнело. Свечи темнели и ярко сверкали. Воздух сгустился, но не мешал дышать, а давил ужасным весом.
Давление, и правая дверь часовни взорвалась.
Существо на пороге было лишь отчасти человеком. Ноги, выгнутые не в ту сторону, поддерживали тело, что казалось нормальным, но голова… была без волос, и челюсть раскрывалась до ушей, и в ней извивались острые языки.
Хоть их лица побелели, солдаты наступали, подняв алебарды. Сикар взмахом остановил их, размышляя. Это существо Сумрачного двора, как и все фейри, не пострадало бы от обычного оружия. Он мог сдержать его молитвой и своей иконой Вечного ока, как с Ируоком, но…
Существо шагнуло в церковь, оставляя почему-то кровавые следы, а Сикар улыбнулся.
– Ируок стоял в этой церкви, – сообщил он, отступая к священникам. – И его присутствие ощущалось иначе. Не такое тяжелое. А я видел его, так что вряд ли ты кошмарнее него.
Фейри остановился, глаза крутились над его искаженной пастью, он встретился взглядом с епископом. Бульканье раздалось из его горла, будто спрашивая:
– И?
– Может, дело в вере в этой комнате. Ты кажешься темнее из-за яркого света. И хоть я один не смог бы тебя остановить…
Существо бросилось вперед, языки хлестали, тянулись из его пасти на ярды. В тот же миг Сикар поднял амулет и начал молиться. Один священник, потом несколько присоединились к нему, и вскоре их голоса заполнили комнату оглушительным пением.
Существо застыло, склонилась, словно боролось с сильным ветром. Оно толкало, а священники Соглашения толкали в ответ. Обе стороны боролись и не отступали.
И обе начинали уставать…
* * *
Коридоры гильдии были до жути тихими.
Не удивительно, ведь многие были убиты или арестованы. Но Игрейн опустилась на колени в темной часовне перед идолом в капюшоне, и это задевало ее. Что-то было неправильно, и она молилась, чтобы ей подсказали.
Место не было полностью тихим. Не все искатели присутствовали при рейде, и стражи были заняты преступниками, которых арестовали, и напряжением на улицах, так что не обращали толком внимания на штаб-квартиру разбитой гильдии. Медленно оставшиеся воры возвращались в свои комнаты.
Некоторые убежали, узнав, что Лизетта захватила власть, и они были или верны Скрытому лорду, или не хотели слушаться женщины, которую помнили как ненадежную. Другие были членами гильдии, которые отсутствовали в ту ночь, и которые, хоть и слушались Лизетту, пока она была тут, склонили головы и подстроились под изменения, как сделали и до этого. Некоторые были тут во время рейда, но смогли спрятаться.
Так что тихо было в ближайших комнатах, но звук донесся до Игрейн через приоткрытую дверь часовни.
«Этого стоило ожидать».
Жрица закончила молитву и встала, колени побаливали. Она повернулась к двери и прижалась спиной к идолу Скрытого бога. Жалея, что была без пистоля или меча, она вытащила кинжал из ножен.
– Я знаю, что ты тут! – крикнула она.
Оно появилось на пороге, и Игрейн, несмотря на браваду, не смогла подавить дрожь, прижавшись к холодному камню своего бога. Существо было тощим и выше идола, который был чуть больше крупного мужчины. Тень липла к его лохмотьям, не обращая внимания на фонари. Она видела мало, но конечности были худыми, крылья зудели за его спиной, и почти все лицо занимали сияющие фасеточные глаза.
Она не знала, пока дрожала, но могла поклясться, что и статуя подрагивала, пока существо приближалось. Виддершинс не описывала такое существо, но оно подходило к Сумрачному двору.
Щелкая и стрекоча, оно приближалось, хоть она заметила, что оно дважды запнулось. Но лишь на долю секунды. Это было едва заметно, но точно произошло.
– Тебе не нравится быть тут с идолом, да? – спросила она с ноткой насмешки. Оно загудело в ответ и пошло к ней. Оно было уже в нескольких шагах от нее. – Я живу своей верой, – продолжила она, пытаясь смотреть в его жуткие глаза. – Я верю, например, что он направит меня и не даст смотреть туда, куда не нужно.
Узкая конечность потянулась к ней. Она лишь подняла кинжал в защиту.
– И что его проклятие, хоть и для смертных, навредит и тебе. Проверим?
Фейри был в дюймах от нее, Игрейн сорвала капюшон с идола Скрытого бога.
* * *
Эврард Даррас отлетел по ковру. Его щека была растерзана, его плечо оставило кровавый след на ковре. Это напоминало детский рисунок рядом с изящными кровавыми следами, что пятнали ковер до этого.
Он закашлялся, кривясь от боли на лице. Прижавшись рукой к стене, опираясь на рапиру, как на трость, он заставил себя подняться на ноги. Он плохо обходился с мечом, но тот и без того пострадал за последние пару минут.
Она появилась из коридора, в воздухе запахло цветами. Изящная, с волосами цвета осени, одеянием из листьев, глазами из коры и пальцами из шипов. Она смеялась, и звук был шелестом ветра среди ветвей.
За окнами ревел гром, парируя ей.
– Скажи хоть, – прохрипел Эврард, – что мне досталась самая красивая из вас, потому что я этого достоин.
Шипы роз обвили меч, который он едва успел поднять, царапая сталь еще сильнее. Он был умелым дуэлянтом, но даже не пытался отбиваться, ведь знал по собственному опыту, что обычный меч не навредит существу.
Нужно действовать иначе.
Прутья с шипами отступили, готовясь к новой атаке, и он бросил рапиру следом за ними. Он не навредил, но это заставило ее отступить на шаг. Этого мига хватило, чтобы Эврард дотянулся до мечей, которые лежали грудой, к которым он и пытался подобраться с каждым шагом и падением.
Оружие было слишком толстым для рапиры. Это был длинный меч.
Странно, что клинок сиял тускло, это был не блеск стали.
– Это сделали, – сказал он, вытирая кровь с губ, – после нашей стычки с Ируоком в прошлом году.
Существо зашипело, услышав имя, и звук напоминал треск ветки.
– Так что тут святой символ. И это железо. Чистое.
Он взмахнул мечом пару раз и занял защитную стойку.
– Попробуем снова?
* * *
Дождь превратил золу и пепел в густую пасту, что липла к ногам, смешивалась с грязью и хлюпала. Ручьи с сажей стекали по деревянному скелету – части еще стояли – и были черными в свете луны и фонарей.
Запах жареного мяса и алкоголя ощущался даже среди сильного запаха недавнего пожара.
– Мы отстроимся? – спросила Робин в сотый раз, выдавливая слова сквозь всхлипы, делая медленные шаги.
Фостин уже придерживала возлюбленную за талию, помогая ей идти среди развалин «Дерзкой ведьмы». Она прижала Робин к себе.
– Конечно. Ты слышала Шинс. Будет лучше, чем было!
– Но не будет так, как было!
– Не будет, – Фостин повернула Робин, чтобы обнять ее обеими руками. Они смотрели друг на друга, дрожащие, промокшие, волосы прилипли к головам из-за дождя, а потом они крепко обняли друг друга. – Не будет, любимая. Но ничто уже не будет прежним.
Робин всхлипнула в ответ, но кивнула в плечо женщины.
В дальнем конце развалин ждала Шинс, обвив себя руками, глядя намеренно в пустоту. Она щедро дала паре побыть наедине, но она, на самом деле, почти забыла, что они были тут, почти забыла, где была.
«Ведьма» занимала большое место в ее сердце, но она обсуждала кое-что важнее. В отличие от ее друзей неподалеку, она дрожала не от холода.
– …я не хочу! – она не должна была уметь кричать под нос, но она говорила так тихо уже долгое время, так что научилась трюкам. – Боги, Ольгун, ты – часть меня! Это как просить меня отдать мое чувство юмора или легкие… Не знаю… как лишить меня знаний или воспоминаний. Но ты… – она была рада дождю, он не только скрывал слезы от Робин и Ольгуна, но и позволял ей отрицать, что она плакала. – Нам везло последние годы, и мы знаем это. Если со мной что-то случится… О, хватит! Это возможно! На прошлой неделе, если бы не пришли Ренард и Игрейн… – она сжала себя сильнее, пока не захрустели ребра. – Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я все равно умру. Не в ближайшее время, но все же. Но ты? Ты должен идти дальше. Ты должен жить вечно. Я не… ты не можешь лишиться этого. Я не могу… – она зря притворялась, что держится, ее всхлипы чуть не заставили ее согнуться. – Я не могу быть причиной, по которой ты потеряешь это. Мы говорили об этом с самого начала. Мы знали, что это должно произойти, – каждая буква была усилием, она едва могла стоять от этого. Ее горло так сдавило, что она подумывала, что Ольгун что-то делал с ней, пытался помешать говорить. Но она знала, что он не стал бы так делать. – Мне нужно это сделать. Ради тебя! Пойти к Сикару и…
Перед ней появились четкие картинки. Она видела все хорошие мгновения жизни с Ольгуном. Все победы и радости. Все удобства.
А потом боль одиночества, какую она не знала, что было больше, чем пространство между звездами на ночном небе.
Он был готов рискнуть смертью – бессмертный хотел убрать одну руку с вечности – чтобы остаться с ней.
Это было слишком. Что-то в ней растаяло.
– Конечно, ты сейчас так думаешь, – всхлипывала она. – Но через десять лет? Сто? Тысячу?
Его хватка стала сильнее. Она ощущала, как он вплетался в ее воспоминания и мечты, обвивал ее душу. И, несмотря на слезы и уверенность, она невольно покачала головой и улыбнулась.
– Ладно, ладно! Пока решать не будем. Еще есть время. Я пока из команды не ухожу.
Ее улыбка стала шире от вспышки радости в ней.
– Точнее, я пока тебя не выгоню. Большой ребенок, – она рассмеялась, хоть еще минуту назад сомневалась, что сможет это сделать, из-за его реакции.
За ней кашлянули два женских голоса, едва слышные из-за дождя.
– Давно вы там? – спросила она, чуть покраснев.
Робин шагнула к ней и обняла подругу сзади.
– Достаточно долго, чтобы понять, что ты расстроена. Что случилось?
– Ничего, – Виддершинс повернулась и обняла ее, а потом протянула руку, чтобы Фостин присоединилась к ним. – Все хорошо, – они стояли у могилы старой «Дерзкой ведьмы», и они поклялись, что тут возникнет новая жизнь. – Ладно, хватит! – заявила Шинс, отходя от остальных, фальшиво хмурясь. – Нам не нужно стоять тут всю ночь. Если я промокну еще сильнее, у меня точно появятся жабры. Завтра, или когда дождь закончится, мы вернемся и попробуем понять…
На крыше напротив, скрываясь за ночью и грозой, что-то завыло не голосом человека. А второй крик услышала только Виддершинс. Ольгун кричал от страха из-за грядущего.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
– Так приятно видеть вас всех тут сегодня.
Не пустые слова, а искренние. Его голова болела, его мутило, но епископ Сикар был рад стоять на платформе в главном святилище Базилики. Все лампы и свечи тепло и ярко сияли, блестели на красках витражей, делая почти все остальное белым.
Но не свет радовал Сикара после этой тяжелой и ужасающей ночи.
Быстро разнеслась весть, быстрее, чем обычно разлетались слухи, о сверхъестественном существе, что ворвалось в церковь, и о священниках, что выстояли против него. Когда Сикар и священники Домов вышли из часовни, их вера прогнала фейри в тени, откуда он пришел, и Базилика Священного хора была теперь полна людей, их голоса оглушали.
Толпа росла, другие священники сообщили о произошедшем благородным Домам. Когда началась полночная месса, обычно полупустой зал был полон людей так, что в святилище стало жарко, и звук молитвы почти заглушал гром снаружи, люди пришли услышать слово и поддержать голос Священного соглашения Давиллона.
Если бы Сикар не был таким уставшим, он понял бы – с помощью интуиции, которая была развита лучше у служителей богам, или с помощью знаний и дедукции – что такие атаки могли происходить по городу. Он мог попытаться сделать что-то, хотя мог сейчас сделать очень малое, даже если бы решил попробовать.
Но он устал, и остатки сил были направлены на службу в час, в который он не проводил мессу в обычные дни.
Уставшие священники Домов стояли за ним. Сикар рассказал о произошедшем, как и о том, что творилось в Давиллоне в последнее время, чтобы все поняли, что ситуация была почти под контролем, что церковь была с ними, и что вскоре не будет повода бояться…
* * *
Она ужасно испугалась раньше, чем поняла, почему.
Хоть она догадывалась.
Паника Ольгуна была такой громкой, когда их ждало что-то плохое. Плохое, как демон или Ируок.
Как Лизетта.
И когда сила божества заставила ее посмотреть среди тьмы и дождя на далекую крышу, она не удивилась рыжим густым волосам или звериному оскалу на лице фигуры в тени.
Мир сузился, остались дождь, брусчатка, здания перед ней и развалины за ней. И Виддершинс – уверенная и ужасно упрямая воровка, дуэлянт и, хоть она пыталась отрицать, героиня – на миг уловила отчаянную мысль. Чужую, холодную, как лед, но уверенную, будто она была там с начала мироздания.
«Я умру этой ночью».
Так не честно. Не правильно. После всего, что она пережила, что она сделала, она заслужила лучшего. Она хотела кричать от несправедливости, бить землю и плевать в дождь, проклинать мир, судьбы и богов, сделавших такое с ней.
Она этого, конечно, не делала. Она сохраняла спокойствие снаружи. Казалась собранной. Она знала, что могла сделать Лизетта, знала, что ей вряд ли кто-то поможет, вряд ли кто-то успеет вовремя. Она не могла победить. Не могла сбежать. Даже Ольгун не мог ее спасти. Это был простой факт.
Ее желудок извивался, как умирающая змея, а сердце забилось быстрее капель дождя. Виддершинс понял, чего боялась.
«Я умру этой ночью. Но я не допущу смерти других!».
Она озиралась, словно еще искала источник жуткого вопля, как делали и Робин с Фостин, держась за руки так, что кожа побелела, а дождь не мог проникнуть меж их пальцев. Шинс отошла на шаг, чуть не врезалась в растерянных и испуганных подруг.
– Вам нужно бежать! – прошипела она меж зубов.
– Что? Мы тебя не бросим! – Шинс слышала сталь в голосе Робин, упрямство, которому сейчас нельзя было потакать. – Мы не можем…!
– Робин! Не время для этого. Нужно, чтобы ты ушла. Мне это нужно! – ее чуть не стошнило от лжи подруге, но она выдавила эти слова. – Если ты останешься, я буду переживать за тебя, и меня убьют из-за этого.
Второй вой сотряс ночь, уже ближе. Шинс уже знала, что это была Лизетта, но едва слышала в звук ее голос, это был рев убийственной ярости, пропитанный болью.
– Фостин, уводи ее отсюда!
Робин возмущалась, злилась, но Фостин слышала тревогу в голосе Виддершинс. Она кивнула, прижала девушку к себе и повела прочь. Виддершинс крикнула ей:
– Фостин! Как только Робин будет в безопасности, беги как можно скорее к епископу. Скажи ему, что я сказала да, но это нужно сделать сейчас, или будет поздно! Он поймет.
Ольгун кричал, но теперь на нее. Это терзало ее сильнее грозы. Земля пропала под ее ногами, и она врезалась в стену, но это не удивило ее.
Она игнорировала это. Ее терзали его мольбы, но она не отказывалась от своего решения.
Может, она была готова рискнуть жизнью Ольгуна вместе со своей, но она не собиралась отбрасывать его жизнь.
Виддершинс напряглась, стала статуей под дождем, чтобы Ольгун не влиял мистически или эмоционально на ее действия или слова. Когда подруги ушли – Фостин помогала Робин идти так быстро, как только позволяла ее нога, Робин оглядывалась, ее больше глаза сияли в свете фонарей – Шинс заставила свои плечи расслабиться. Она ступила на дорогу, вытащила рапиру, которую так и не вернула Паскалю.
– Хватит на меня кричать! – рявкнула она в центре дороги. Она посмотрела на крыши, моргнула, но дождь не собирался прекращаться. – Многое было ужасным, но это не важно. Я люблю тебя, Ольгун.
Она улыбнулась, пытаясь вспомнить, когда в последний раз он был так потрясен. Она сжала губы, чтобы не впускать воду, и глубоко вдохнула.
Ее крик пролетел по улице, стуча в двери и окна:
– Собираешься всю ночь стоять там и кричать, Лизетта? И что такое? У тебя не было такого ужасного голоса. Это брачный зов? Или уже начался сезон безумцев-самоубийц?
Пятно в форме человека, темноте среди сумрака, бросилось с крыши на улицу. Оно описало дугу, невозможный прыжок, и опустилось на здание перед Шинс. Стук сообщил про ее приземление, но на миг она была слишком далеко, чтобы Шинс видела.
– Прости за крики, – голос уже напоминал Лизетту, звучал среди дождя, хоть в нем остался хрип. – Я еще привыкаю к управлению чужими эмоциями. А они злятся на тебя, мерзавка! Не так сильно, как я, но близко!
«Чужие эмоции?» – у Шинс было три или четыре варианта объяснений, и они не радовали.
– Так даже почти забавно, – продолжила сумасшедшая сверху, ее тон не звучал весело. – Сложный план, а ты разрушила его, просто открыв свой мерзкий рот!
– Все было не так просто. Их пришлось убедить.
– Чертовы Дома не работали сообща десятки лет! Этого не должно было произойти. Но Виддершинс так и делает, да? Находит новые и неожиданные способы все испортить! Стоило убить тебя годы назад, когда был шанс!
– О, у тебя никогда не было…
Что-то двигалось на краю крыши. Шинс напряглась, ожидая любого хода.
– А друзья, которых ты мило прогнала? – проурчала Лизетта сверху. – Я не побегу за ними, потому что ты успеешь спрятаться еще на пару дней, а я хочу, чтобы ты умерла сегодня. Но я хочу, чтобы ты знала, что, как только ты умрешь, я отыщу их. Мы заставим их страдать, их тела и души, пока они не будут молить меня убить их, и тогда они пострадают еще сильнее. И только потому что ты переживаешь за них!
Шинс быстро дышала. Ее сжатые кулаки оставляли вмятины в коже на рукояти рапиры. В ней ревел не только ее гнев, но и гнев Ольгуна.
– Тогда, – рявкнула она, – я просто не должна умереть сегодня!
Лизетта прыгнула, смеясь, с крыши.
Она рухнула, пригнувшись, и от удара брызги из лужи разлетелись в стороны. Хоть ближайший фонарь ярко сиял над дорогой, она оставалась отчасти скрытой. Тени двигались и капали с ее рук, ног, плеч, словно ее окутывали темные беспокойные змеи.
Но тени были не такими густыми, чтобы скрыть ее от зрения Виддершинс, ведь божество помогало юной воровке.
– Боги! Ты выглядишь ужасно!
Это заявление было сродни признанию вампиру, что он выглядит бледно.
Алые волосы напоминали солому, стали ломкими, что было заметно даже в мокром состоянии. Ее губы потрескались, ее десна – было видно, пока она скалилась – сморщились, отступили от зубов. Но куда хуже были ее глаза.
Там, где когда-то были ее глаза.
Впавшие глазницы были наполнены вязкой тьмой, будто чернила смешали с жиром, что остался от старого рагу. Это катилось по ее лицу, оставляя следы на коже, и дождь не мог их смыть. Вода становилась грязной, стекала по лицу, но не стирала ни капли тьмы.
– Это стоит видеть с моей стороны, – оскалилась Лизетта. – Мне нужны месяцы, чтобы восстановиться. Может, я не стану прежней. Но это того стоит! Они со мной, и они при этом разбираются с другими моими врагами! – она заговорщически усмехнулась. – Те, кто тебе дорог, жутко умирают, пока мы говорим, если ты не в курсе. Если для этого им нужна часть меня, я рада заплатить!
«О, боги! Нет, нет, нет, кого еще она…».
Рука и шепот эмоций остановили ее, не дав мыслям довести ее до истерики.
«Не думай так. Не отвлекайся, она этого и хочет. Смотри на нее, остальные тревоги оставь на потом…».
Если «потом» наступит.
Надеясь, что дождь скроет дрожь, которую она не могла прогнать из голоса, Виддершинс сказала:
– Потом ты поймешь, как пострадала, когда не сможешь даже использовать горшок. Три помощника и мул.
Она не знала, что говорила. Не важно. Лизетта всегда говорила лучше.
«Так пусть болтает и угрожает! Каждая секунда для Фостин и Сикара…».
Или Сумрачный двор помогал ей читать мысли, или – что вероятнее – Лизетте надоела игра с противником. Может, несмотря на самоуверенность, она вспомнила, что случилось, когда она насмехалась в прошлый раз.
Тени закружились, скользя над ее кожей, будто платье танцовщицы из черного шелка, когда она сделала первый шаг.
– Может, утром мне будет очень плохо, – скалилась она, приближаясь, – но этой ночью я – мы – сильна как никогда. Как тебе это, мерзавка?
– Будто я буду ждать, пока ты докажешь это, – фыркнула Шинс. Она, несмотря на наглые слова, смогла сделать лишь одно.
Силы Ольгуна гудели в ее теле, наполняя мышцы, кровь и кости так, как никогда еще не было, и Виддершинс побежала.
«Важна каждая секунда…».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Когда она в первый раз чуть не упала, плохая нога поехала под ней по скользким камням – от падения ее спасла крепко сжимающая ее талию Фостин – Робин только вскрикнула, испуганная и немного смущенная.
Во второй и третий раз она ругалась так, что моряк рядом с ней звучал бы как Виддершинс. Они шли мимо готического здания, горгульи на нем жались от грозы, кривились от молний, что показывала их, когда она чуть не упала в четвертый раз.
– Иди без меня.
Фостин повернула голову, и волосы мокрой змеей скользнули по ее шее. Робин решила, что она смотрит на нее с потрясением, а потом поняла, что ее слова пропали за громом.
– Иди без меня! – закричала она.
Теперь было потрясение. Женщина помрачнела, пошла дальше, Робин впилась в нее. Но Фостин не собиралась слушаться. Робин уперлась ногами, и Фостин могла или тянуть ее по камням, где она упала бы, или остановиться.
– Не знаю, с чего ты взяла, что есть шанс…! – начала Фостин.
Робин задела пальцами мокрую щеку любимой, остановив ее.
– Ты бегаешь по городу каждую ночь. Ты доберешься до Базилики за минуты. Я буду идти больше часа, я задержу тебя.
– Плевать! Я не брошу тебя одну!
– Если Лизетта нападет, ты ничем не поможешь. Как и никто не поможет. Даже воры в такую ночь дома. Но дом Жерара в четверти мили отсюда. Это и я смогу пройти, – она пыталась, но не смогла подавить горечь. – Там я буду в безопасности.
Фостин топнула ногой, и это промочило бы ноги Робин, но ее обувь уже впитала в себя столько воды, сколько могла.
– Нет!
Робин улыбнулась, но ее взгляд стал тяжелее.
– Это важно. Ты это знаешь. Там Шинс, может, сражается… – она сглотнула. – Ты переживаешь за меня, знаю. Хочешь помочь мне. Но ради меня этой ночью ты можешь помочь ей. Прошу.
Плечи Фостин дрожали, а потом смиренно опустились.
– Поклянись, что пойдешь к Жерару, – взмолилась она. – Что не попытаешься вернуться и натворить глупостей.
– Обещаю. Я ничего не смогу сделать, и я тебя не брошу, – Робин приподнялась на носочки для короткого поцелуя и отошла. – А теперь беги!
Еще миг колебаний, и она изящно убежала в дождь.
Робин вздохнула, не сдержалась и закричала изо всех сил:
– Я тебя люблю!
Робин поняла с болью, что не помнила, говорила ли ей это раньше. Она надеялась, что Фостин смогла это услышать.
Она на миг оглянулась на сторону, откуда они пришли.
«Может, я могла бы… Нет. Нельзя. И мы это знаем», – и она пообещала.
Глубоко вздохнув, Робин пошла по улице к маленькой квартире Жерара.
* * *
Еще крик предупреждения, паника Ольгуна. Они вспыхивали так часто и быстро, что Шинс не могла их различить. Она пригнулась, с болью перекатилась по дороге, двигаясь очень быстро. Грязь разлеталась, клинки взлетали, не просто звеня о камни, а оставляя дыры в брусчатке.
Лизетта не отставала, и ее руки словно вытянулись и терзали Шинс на расстоянии пятнадцати футов от нее. Так было нечестно, даже грубо.
Мечи кружились возле друг друга, так не могли человеческие руки, даже удлиненные и гибкие, как у Лизетты. Шинс редко находила миг оглянуться. Она видела, что женщина бежала за ней, вспыхивала сталь, но она не могла различить движение между этими моментами, или как вообще ее руки соединялись с плечами.
Даже помощь Ольгуна не помогала ей видеть сквозь дождь, мелькающую сталь и корчащиеся тени.
Высота.
Темная магия фейри в Лизетте не следовала за Виддершинс сзади. Она висела в воздухе над фонарями, ее поддерживали трепещущие конечности из тени. Они двигались неровно и тихо, ужасные отпрыски пауков, тьма, что скрывалась под кроватью, ступала по земле и задевала стены. От неловких шагов Лизетта раскачивалась на вершине этих ног из теней, напоминая труп без костей в водопаде.
Но ее нечеловеческие руки не дрожали. Клинки приближались с каждым взмахом, как и Лизетта с каждым шагом.
Виддершинс слышала хохот детей, ощущала запах трав и сладостей за грозой.