Текст книги "Биография, творчество"

Автор книги: Аппиан Александрийский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

57. Римляне же очень радовались, что одолели столь великое государство, которое прежде причинило им много бедствий и которое по могуществу занимало второе или третье место на земле, но сенаторы спорили между собой, одни еще полные гнева и раздражения на карфагенян, другие же – уже жалея их и считая, что в чужих несчастьях они должны принимать решения согласно с достоинством римского народа. Один из друзей Сципиона112, поднявшись, сказал: "Не о спасении карфагенян, отцы-сенаторы, теперь у нас забота, но о верности римлян по отношению к богам и о доброй славе среди людей, чтобы нам не поступать более жестоко, чем сами карфагеняне, нам, которые обвиняют карфагенян в жестокости, и, всегда заботясь об умеренности в малых делах, не пренебречь ею в более значительных; а ведь их вследствие их значительности нельзя скрыть, но по всей земле и теперь и впоследствии пройдет слух об этом, если мы уничтожим прославленный город, владыку морей, который властвовал над многими островами, над всем морем, более чем над половиной Ливии, который в битвах против нас самих проявил столько примеров и счастья и силы; с ними, пока они еще боролись, следовало бороться, но раз они пали, их надо щадить, подобно тому, как и из атлетов никто не бьет уже павшего противника, да и из зверей многие щадят упавших. Следует при счастливых обстоятельствах остерегаться отмщения богов и зависти людей. Если кто внимательно подумает, сколько они совершили против нас, он поймет, что в этом и есть самая страшная воля судьбы, если теперь молят об одном спасении те, которые имели возможность совершить. против нас столько и таких деяний и которые недавно блестяще боролись за Сицилию и Иберию. Но за все это они понесли наказание, в последних же своих преступлениях они обвиняют голод, для людей зло самое тягостное, которое может отнять всякую способность мыслить.

58. Я ничего не скажу в защиту карфагенян, так как этого не стоит делать; я ведь хорошо знаю, что перед этим бывшие у нас договоры они нарушали, но, как поступая в таких случаях, отцы наши достигли такого благоденствия, хотя вы и сами это знаете, я все же вам напомню. Когда все наши соседи, жившие вокруг нас, часто от нас отпадали и постоянно нарушали клятвенные договоры с нами, они не пренебрегли ими – ни латинами, ни тирренами, ни сабинянами. И когда опять-таки жившие вокруг нас айканы, вольски и кампанцы, все другие племена Италии нарушили договоры с нами, они стойко перенесли это. И племя самнитов, которое трижды пренебрегало дружбой и договорами и восемьдесят лет вело с нами величайшие войны, они не уничтожили, равно всех других, которые призвали Пирра против Италии. Да и мы сами еще недавно не истребили же тех из италийцев, которые присоединились к Ганнибалу, равно и бруттиев, которые до конца боролись вместе с ним против нас, но, наказав их тем, что мы отняли у них часть земли, позволили им владеть остальным, так как одновременно и благочестиво и полезно для нашего благоденствия не столько истреблять племена людей, сколько учить их благоразумию.

59. Итак, ради чего изменим мы по отношению к карфагенянам наш образ действий, пользуясь которым доныне мы процветали? Или потому, что их город больше других? Но поэтому он еще более достоин пощады. Или потому, что они часто нарушали данные нам клятвенно обещания? Но ведь это делали и другие и, можно сказать, все. Или потому, что они теперь подвергаются малому наказанию? Они, у которых отнимаются все корабли, кроме десяти, которые передают нам слонов, свою главную силу, платят десять тысяч эвбейских талантов113, отступаются от всех городов и всей страны, над которой они властвуют вне финикийских рвов, и все, что они разграбили, страдая от голода, они, все еще страдая от голода, отдают, а в случае разногласий третейским судьей для них является Сципион, воевавший с ними. Я хвалю Сципиона и за высокие и за многочисленные эти требования, но настойчиво советую ради завистливости судьбы и переменчивости человеческих дел пощадить тех, у которых есть еще, пока мы не заключили соглашения, много кораблей и большое количество слонов, причем Ганнибал, муж самый опытный в военном деле, уже имеет войско, Магон из области кельтов и лигуров ведет других многочисленных наемников, а сын Сифакса Вермина114 является их союзником, равно как и другие народы номадов; наконец, они имеют много рабов. Если они потеряют надежду на то, что они могут получить от нас, они, не жалея ничего, воспользуются всем этим. Нет ничего страшнее отчаяния в битвах, в которых и божество не всегда справедливо и часто завистливо.

60. По-видимому, и Сципион, предвидя это, прислал нам свое мнение и добавил, что, если мы будем медлить, он сам заключит договор. Естественно, что он лучше нас разбирается в обстановке и что ему виднее, так как он находится на месте. Отвергнув его советы, мы обидим человека, столь любящего свой город, и такого исключительного полководца, который, когда мы и не стремились в Ливию, побудил нас к этому, не взяв войска, сам собрал его для себя и эту кампанию провел для нас настолько счастливо, как мы того и не ожидали. И достойно удивления, что, относясь вначале к этой войне легкомысленно, вы теперь хотите продолжать ее так настойчиво и неумеренно. Если же кто считает, что все это верно, но боится, как бы и теперь карфагеняне не нарушили договоров, то наиболее вероятно, что они, столь много претерпев от прежних нарушений, сами уже будут стражами этих договоров и на будущее время станут чтить благочестие, из-за нечестия пав перед нами на колени; непоследовательно для одних и тех же сенаторов одновременно презирать карфагенян, как уже не имеющих никакой силы, и в то же время бояться их, как могущих поднять восстание. А нам легче уследить за ними, чтобы они вновь не усилились, чем сейчас их окончательно уничтожить; ведь теперь они будут сражаться с отчаянием; впоследствии же мы всегда будем сдерживать их, боящихся нас. Достаточно неприятностей будут они иметь и без нас: их будут теснить все живущие вокруг них, помня зло за прежнее их насилие, да и Массанасса, муж, вернейший нам, находясь там, будет всегда следить за ними.

61. Но если кто-либо пренебрежет всем этим, лишь бы самому заменить в командовании Сципиона, наблюдая лишь свои интересы и уверенный, что он встретит покровительство судьбы до самого конца, то что же мы будем делать с городом, взявши его, если только мы его возьмем? Уничтожим его совершенно за то, что они разграбили наши корабли с хлебом? Но они готовы отдать это вместе со многим другим. Или мы этого не сделаем, остерегаясь отмщения богов и поношения от людей, но передадим его во власть Массанассе? Но хоть он нам и друг, не следует делать даже его безмерно могущественным; напротив, надо думать, что их вражда друг с другом полезна для Римского государства. Или всю эту землю мы пустим в аренду? Но охраняющее ее войско поглотит весь доход: мы будем нуждаться в большом войске, как это естественно в окружении многих соседей, которые все варвары. Или мы пошлем колонистов, заставив их жить среди стольких номадов? Но они всегда будут терпеть от них насилия, так как варвары сильнее их; если же они одолеют их, то на будущее они сами будут нам страшны и будут вызывать у нас зависть, имея страну столь обширную и много лучшую, чем наша. Это, мне кажется, принимая в соображение, Сципион и велит нам принять мольбы карфагенян. Послушаемся поэтому и умоляющих и нашего полководца".

62. Так он сказал, Публий же Корнелий115, родственник Корнелия Лентула, бывшего тогда консулом и имевшего намерение быть преемником Сципиона, возразил так: "Только на то, что выгодно, о, отцы-сенаторы, надо смотреть, когда идет война; и насколько этот город, как указывают вот они, является еще могущественным, настолько нам нужно остерегаться его неверности, соединенной с могуществом, и нужно ранее сокрушить силу, если мы не можем устранить их неверность. Для нас нет более удобного случая, чтобы уничтожить страх перед карфагенянами, чем настоящий, когда они во всех отношениях слабы и находятся в безвыходном положении, прежде чем они опять усилятся и в том, и в другом отношении. И конечно, я не отказываюсь разобрать этот вопрос с точки зрения справедливости; мне не кажется, что наше государство предъявило неумеренные требования к карфагенянам, которые, когда благоденствуют, поступают несправедливо и насильничают над всеми, в несчастьях же умоляют и, если добьются успеха, тотчас же нарушают соглашения. У них нет ни уважения к святости договоров, ни твердости слова в клятвах; и вот таких он предлагает спасти, боясь отмщения богов и ненависти людей. Я же думаю, что сами боги поставили Карфаген в такое положение, чтобы когда-нибудь понесли наказание за нечестие те, которые и в Сицилии, и в Иберии, и в Италии, и в самой Ливии, и с нами, и со всеми другими всегда и заключали договоры, и преступали клятвы, и совершали другие страшные и преступные дела. Прежде чем перейти к нашим делам, я приведу вам пример их отношений к другим народам, чтобы вы знали, что все будут обрадованы, если мы накажем карфагенян.

63. Они у закинфян116, в славном городе Иберии, бывшем в договорных отношениях с ними самими и дружественном нам, перебили всех, кто только был в цветущем возрасте, хотя те ни в чем не поступили несправедливо. Они, взяв по договору подвластную нам Нуцерию117 и поклявшись отпустить каждого с двумя одеяниями, заперли их сенат в баню и, зажегши баню, заставили задохнуться, а уходивший народ перебили копьями. Сенат же ацерранов118 после заключения с ними договора они бросили в колодезь, а колодезь засыпали. Нашего консула Марка Корнелия119, обманув его клятвами, повели как будто для того, чтобы повидаться с их больным полководцем, и, схватив, отвезли его из Сицилии в Ливию как пленника с двадцатью двумя кораблями120. Убили они и Регула121, другого нашего полководца, замучив его, когда он, чтобы не нарушить своей клятвы, вернулся к ним. Сколько же совершил Ганнибал, или воюя, или устраивая засады, или преступая клятвы по отношению к городам и войскам нашим, против собственных своих союзников, грабя города и избивая воевавших вместе с ним, было бы долго перечислять. Достаточно сказать, что он разрушил четыреста наших городов. Наших же пленных бросал он во рвы и реки, проходил по ним, как по мостам, других же бросал под ноги слонам, иным же приказывал вступать в единоборство друг с другом, ставя братьев против братьев и отцов против сыновей. А эти недавние события, когда они присылали сюда послов относительно мира и умоляли и клялись, и, когда послы их были еще здесь, в Ливии же, они разграбили наши суда и заключили в оковы наших воинов. До такой степени безумия доходят они вследствие кровожадности.

64. Так вот какая же может быть жалость или умеренность в проявлении своих чувств со стороны других в отношении тех, которые сами не проявляли в отношении кого бы то ни было ни умеренности, ни мягкости? Как сказал сам Сципион, если бы мы попали в их власть, не оставили бы даже имени римского народа. Но, говоришь ты, тверда их верность, крепко их рукопожатие! Какая верность? Какой договор, какая клятва, которую они не затоптали? Какое соглашение, какие знаки расположения, которых они не осквернили бы своей наглостью? Не будем подражать, говорит он, им! Какое же соглашение мы нарушаем, еще ни в какое с ними не вступавшие в соглашение? Но, говорит он, не будем подражать их кровожадности. И мы сделаем друзьями и союзниками этих кровожаднейших людей? Ни того, ни другого они недостойны. Но пусть, они предадут себя нам по закону побежденных, как многие предавали себя, а мы посмотрим. И что бы мы им ни дали, пусть они видят в этом милость, а не соглашение. Различаются же эти два предложения между собой следующим образом. Пока они будут заключать договоры, они будут их нарушать, как и прежде, всегда находя в этих договорах какой-нибудь предлог, находя что они в них ущемлены; спорные же дела представляют много предлогов. Когда же они передадут себя нам и мы возьмем у них оружие, и самое тело их будет нашим, и они убедятся, что у них нет ничего собственного, тогда падет их надменность и они будут довольны, что бы они от нас ни получили, как будто это нечто чужое. Итак, если Сципиону это кажется иначе, вы имеете возможность сопоставить и обсудить оба мнения; если же он заключит договор с карфагенянами помимо вас, зачем он посылал это дело на ваше решение? Так как вы полномочны судить относительно этого, я высказал свое мнение, которое, я считаю, принесет пользу государству".

65. Это сказал Публий; сенат поставил этот вопрос на поименное голосование, и большинство поддержало мнение Сципиона. Итак, был заключен мир, это уже в третий раз, между римлянами и карфагенянами. И главным образом Сципион считал необходимым побудить к нему римлян или ввиду сказанных соображений, или считая, что римлянам для благоденствия достаточно отнять у карфагенян только право на господство, ведь есть и такие, которые считают, что он ради поддержания благоразумия у римлян желал навсегда оставить им соседа и соперника, внушающего страх, чтобы они, достигнув огромного счастья и безопасности, не стали высокомерными. И то, о чем Сципион тогда думал, об этом немного позднее громко сказал римлянам Катон, порицая их за крайнее раздражение против Родоса122. Сципион, заключив этот договор, со всем войском переплыл из Ливии в Италию и вступил в Рим с триумфом, самым блестящим из всех, какие до него были123.

66. Обычай, который соблюдается и ныне, когда справляется триумф, таков. Все выступают увенчанные венками, впереди идут трубачи и движутся повозки с добычей, проносят башни и изображения взятых городов, картины, изображающие военные события, затем золото и серебро – нечеканенное и в монетах – и если есть, то и другие подобные же ценности, и все венки, которыми наградили полководца за доблесть или города, или союзники, или подчиненные ему войска. Затем шли белые быки, а за быками были слоны и все вожди и самих карфагенян и номадов, которые были взяты в плен124. Впереди самого полководца шли ликторы, одетые в пурпурные туники, и хор кифаристов и играющих на свирелях, подобно тирренской процессии, подпоясанные и с золотыми венками на голове; подобным образом выступают другие в строю с пением и приплясыванием. Их называют лидийцами, потому (думаю), что тиррены являются колонистами лидийцев125. Один из них, в пурпурной до пят одежде, в золотых ожерельях и браслетах, делает различные жесты, вызывая смех, как бы насмехаясь над неприятелями. За ним множество носителей благовоний, а за благовониями – сам полководец на колеснице, пестро расписанной, в венке из золота и драгоценных камней, одетый, по отеческому обычаю, в пурпурную тогу с вотканными в нее золотыми звездами, несет скипетр из слоновой кости и лавровую ветвь, которую римляне всегда считают символом победы. С ним всходят на колесницу мальчики и девушки, а на свободных конях с обеих сторон едут юноши, его родственники. За ним следуют все те, которые во время войны были у него писцами, служителями, оруженосцами. И после них войско по илам и когортам, все увенчанное и несущее лавровые ветви; лучшие же воины несут и знаки отличия. Из начальников одних они восхваляют, других осмеивают, а иных порицают; ибо триумф не знает запрета, и все вправе говорить, что только хотят. Прибыв на Капитолий, Сципион распустил процессию, а на угощение он по обычаю пригласил друзей в храм.

X, 67. Такой конец имела для римлян вторая война против карфагенян, начавшаяся с Иберии и кончившаяся в Ливии таким договором относительно самого Карфагена. У эллинов в это время проходила сто сорок четвертая олимпиада126. Массанасса полный гнева на карфагенян и уверенный в дружбе римлян, захватил значительную часть земли карфагенян, как принадлежавшую некогда ему. Карфагеняне просили римлян помирить их с Массанассой. Римляне послали третейских судей, которым было велено содействовать, насколько могут, Массанассе. Так Массанассе была прирезана часть земли карфагенян, карфагенянами было заключено соглашение и с ним, которое продолжалось около пятидесяти лет127. За это время Карфаген, пользуясь спокойно миром, достиг большого могущества и многолюдства благодаря плодородию земель и выгодному положению у моря.

68128. И тотчас, как это случается в счастливых обстоятельствах, одни стали склоняться на сторону римлян, другие – на сторону демоса, некоторые же выражали свои симпатии Массанассе. Предводительствовали же каждой из этих группировок люди, выдающиеся по славе и доблести: сторонниками римлян Великий Ганнон129, избравшими сторону Массанассы был Ганнибал, прозванный Скворцом, сторонниками же демоса – Гамилькар, которому было прозвище Самнит130, и Карталон. Они131, выждав время, когда римляне воевали с кельтиберами132, а Массанасса пошел на выручку сына, которого окружили и держали в осаде другие иберы133, убеждают Карталона134, бывшего боэтархом и объезжавшего в силу этой власти страну, напасть на подданные Массанассы, живших в палатках на спорной земле. И он убил некоторых из них, угнал добычу и бывших там в полях ливийцев возбуждал против номадов. Много и других военных столкновений произошло у них друг против друга, пока от римлян не пришли другие послы для разбора их споров, которым также было велено незаметно помогать Массанассе. И послы закрепили за Массанассой все, что захватил он раньше, следующим хитрым способом. Они ничего не сказали и никого не выслушали, чтобы Массанасса не потерпел какого-либо ущерба, как это произошло бы при правильном суде, но, став между ними обоими, протянули руки, разделяя их: и это было у них приказание, обращенное к обеим сторонам, примириться. Немного позже Массанасса поднял распри из-за так называемых великих равнин135 и из-за области пятидесяти городов, которую они называют Туской136. Из-за этого карфагеняне вновь прибегли к римлянам. Римляне обещали им на этот раз отправить послов для решения спора, но затянули отправку, пока можно было уже считать, что дело карфагенян в большей части проиграно.

69. И тогда римляне отправили послов и среди них Катана137, которые, прибыв на спорную землю, потребовали, чтобы обе стороны предоставили им право решения относительно всего. Массанасса, конечно, как уже захвативший большую долю и всегда твердо полагавшийся на римлян, им это право предоставил, карфагеняне же отнеслись к этому предложению подозрительно, так как знали, что прежние послы судили недобросовестно. Итак, они сказали, что договор, заключенный при Сципионе, не нуждается ни в каком разбирательстве, ни в каком исправлении; надо только, чтобы из него ничего не нарушалось. Но послы, не желая произносить своего решения, удалились и стали осматривать страну, тщательно обработанную и имевшую большие источники доходов. Войдя в город, они увидели, насколько он стал могуществен и насколько увеличилось его население после бывшего незадолго перед тем истребления, причиненного ему Сципионом. Вернувшись в Рим, они говорили, что не столько зависть, сколько страх вызывает у них положение Карфагена, города враждебного и столь значительного, соседнего и так быстро растущего. И особенно Катон говорил, что никогда у римлян даже свобода не будет прочной, пока они не уничтожат Карфагена. Сенат, узнав об этом, решил воевать, но сперва пользовался предлогами, а свое решение держал скрытым. И говорят, что Катон с того времени в сенате постоянно повторял свое мнение, чтобы Карфагена не существовало, Сципион же Насика138 требовал противоположного, чтобы Карфаген был оставлен целым, на страх, как он думал, для римлян, уже тогда начавшим отступать от сурового образа жизни.

70139. У Карфагенян же сторонники демократии изгнали заботившихся о делах Массанассы, которых было около сорока; они провели голосование об их изгнании и заставили демос поклясться никогда их обратно не принимать и не позволять никому вносить предложение об их возвращении. Изгнанные бежали к Массанассе и стали побуждать его к войне. Он же, и сам желая того же, послал в Карфаген двоих из сыновей, Голоссу140 и Миципсу141, требуя принять назад изгнанных из-за него. Перед ними, подходившими к городу, боэтарх запер ворота, боясь, как бы родственники изгнанных не разжалобили демос слезами. А на Голоссу, уже возвращавшегося домой, напал Гамилькар Самнит и некоторых из его спутников убил, самого же его привел в страх, вследствие чего Массанасса, сделав это себе поводом для нападения, стал осаждать город Героскопу142, подступив к нему в нарушении условий договора. Карфагеняне двадцатью пятью тысячами пехотинцев и четырьмястами городских всадников под начальством Гасдрубала, бывшего тогда у них боэтархом143, ополчились на Массанассу. Когда они приблизились, Асасис144 и Суба145, таксиархи Массанассы, из-за чего-то поссорившиеся с сыновьями Массанассы, перешли на их сторону, ведя за собой шесть тысяч всадников; благодаря этому Гасдрубал воспрянул духом, переместил лагерь ближе к царю и в нескольких стычках имел успех. Массанасса, устраивая ему засаду, понемногу отступал, как будто убегая, пока не завел его на большую и пустынную равнину, которую отовсюду окружали крутые холмы, где было полное отсутствие продовольствия. Тогда он, обратившись против неприятелей, стал лагерем на равнине: Гасдрубал же поднялся на холмы, представлявшие как бы своего рода укрепления.

71. На следующий день они собирались вступить в бой, Сципион же Младший146, взявший впоследствии Карфаген и бывший тогда легатом Лукулла, воевавшего с кельтиберами147, явился в это время к Массанассе, посланный просить у него слонов. Навстречу ему Массанасса, сам занятый своим вооружением, как человек готовящийся к битве, послал всадников и некоторым из сыновей приказал принять явившегося. Сам же он на рассвете выстроил войско, так как, несмотря на то, что ему было восемьдесят восемь лет, он был еще хорошим всадником и скакал на неоседланном коне, как это в обычае у номадов, одновременно и командуя, и сражаясь, как рядовой воин. Из ливийцев номады самые сильные, и хотя все они отличаются долголетием, номады самые долголетние. Вероятно, причина этого в том, что зимой у них не бывает сильных морозов [от которых гибнет все], а лето не очень жаркое, как у эфиопов и индийцев. Поэтому в этой земле и из зверей водятся самые могучие, а люди всегда находятся под открытым небом и в трудах. У них мало вина, а пища у них простая и полезная. И вот Массанасса, вскочив на коня, стал устраивать войско, а Гасдрубал вывел против него свое в значительно большем количестве, так как уже и к нему пришли многие из страны. Сципион смотрел на сражение с высоты, как в театре. И часто позднее он говорил, что, участвуя во всевозможных сражениях, он никогда так не наслаждался; ибо, говорил он, на одно это сражение, где сошлись на битву сто десять тысяч мужей, он смотрел беззаботно. И, применяя несколько возвышенный тон, он говорил, что только двое до него видели подобное зрелище во время Троянской войны. Зевс с горы Иды и Посейдон с Самофракии.

72. Битва шла с зари до ночи, много пало с обеих сторон, и, по-видимому, Массанасса был победителем. Когда он возвращался с боя, ему встретился Сципион. Он же к нему, как к другу по деду, проявил исключительное внимание. Карфагеняне, узнав о прибытии Сципиона, просили его примирить их с Массанассой. Он свел их, и, когда пошел разговор об условиях, карфагеняне сказали, что уступят Массанассе землю около Эмпория148 и дадут тотчас двести талантов серебра и восемьсот со временем, когда же он потребовал выдать ему перебежчиков, они не захотели даже слушать, но разошлись, не достигнув никаких результатов. Возвратился Сципион в Иберию, получив слонов, Массанасса же, окружив холм, где стояли враги, рвом, сторожил, чтобы им не доставлялось никакого продовольствия. И вообще поблизости не было ничего, так что и ему едва лишь издалека с очень большим трудом доставлялось оно в малом количестве. Казалось, что Гасдрубал мог бы тотчас пробиться через линию врагов, пока у него войско было еще сильным и не пострадавшим, но так как у него запасов было больше, чем у Масанассы, он считал, что заставит Массанассу вступить в сражение, и оставался, узнав вместе с тем, что едут послы римлян для примирения. Они пришли, но им было сказано, что если у Массанассы дела хуже, чтобы они прекратили их спор, если же он имеет преимущество, чтобы они еще более подстрекнули его к борьбе.

73. Порученное им они выполнили149, голод же истощал Гасдрубала и карфагенян; сами они ослабели и не могли уже силой одолеть врагов; они сперва перебили вьючных животных, затем после вьючных животных – коней и ели ремни, варя их. У них распространялись разные болезни как вследствие негодной пищи, так и от отсутствия всякой деятельности и времени года, ибо в одно место и в узкий лагерь была заперта большая толпа людей при обычном в Ливии жарком лете. Когда у них кончились дрова для варки пищи, они стали сжигать деревянные части оружия. Из умерших никто не выносился из лагеря, поскольку Массанасса не снимал охраны, их и не сжигали из-за недостатка дров. Поэтому смертность у них была большая, с очень болезненными явлениями, так как они находились вместе с разлагавшимися и издававшими зловоние трупами. Большая часть войска уже погибла; а остаток, не видя для себя никакой надежды на спасение, постановил выдать Массанассе перебежчиков, внести пять тысяч талантов серебра в течение пятидесяти лет и принять назад своих изгнанников, в нарушение собственной клятвы, причем сами они должны были выходить через одни ворота по одному, проходя между рядами врагов с одним только одеянием. Когда они уходили, то Голосса, раздраженный недавним нападением на него, или с ведома отца, или сам по себе, послал на них всадников-нумидийцев, которые перебили не защищавшихся, не имевших оружия для отражения врагов и не могших бежать из-за слабости. Так из пятидесяти восьми тысяч мужей совсем немногие спаслись в Карфаген и с ними полководец Гасдрубал и другие из знатных людей.

XI, 74. Такова была война между Массанассой и карфагенянами, последовала же за ней третья и последняя война римлян в Ливии150. Карфагеняне, потерпев поражение от Массанассы, так что город стал вследствие этого очень слабым, стали бояться и самого Массанассы, еще бывшего поблизости с большим войском, и римлян, которые всегда чувствовали вражду к ним и которые постараются найти предлог в произошедшем столкновении с Массанассой. Их подозрения были совершенно правильны, так как римляне, узнав об этом, тотчас стали набирать войско по всей Италии, не говоря о цели набора, чтобы иметь возможность быстро использовать набранное войско соответственно обстоятельствам. А карфагеняне, считая, что этим они исключат предлог для обвинения, объявили о приговоре к смерти Гасдрубала, бывшего полководцем в этой войне против Массанассы, и Карталона боэтарха, равно и всех других, которые принимали участие в этом деле, возлагая на них вину за войну. Они отправили также послов в Рим, которые обвиняли самого Массанассу, но обвиняли и этих лиц, что они, защищаясь от него слишком решительно и поспешно, ввергли этим город в опасность обвинения в том, будто он начинает военные действия. Но когда кто-то из сенаторов спросил послов, как случилось, что они приговорили виновных к смерти не в начале войны, а после поражения и явились к ним в качестве послов не прежде, но только теперь, те затруднились дать подходящий ответ, сенат же, давно решивший воевать и изобретавший для этого предлоги, ответил следующим образом: карфагеняне не достаточно оправдались перед римлянами. Тогда послы, вновь выступив, спросили: если они считаются в глазах сената виновными, то какой ценой они смогут смыть обвинение; сенат дословно ответил так: "если удовлетворите римлян". Когда они стали искать, что будет достаточным для удовлетворения, одни полагали, что римляне хотят, чтобы была увеличена сумма денег, определенная при Сципионе, другие же – чтобы они отступились в пользу Массанассы от спорной земли. Находясь в затруднении, они вновь отправили послов в Рим и просили их узнать точно, что является для римлян достаточным удовлетворением. На это римляне опять сказали, что карфагеняне хорошо знают это. С этими словами они отослали послов обратно151.

75. И вот карфагеняне были в страхе и недоумении, Утика же, величайший после Карфагена город Ливии, имевший удобные гавани для причала судов, достаточно большие к тому же для высадки войск, отстоящий от Карфагена на шестьдесят стадиев и хорошо расположенный для войны с карфагенянами, разочаровавшись тогда в деле карфагенян и проявляя в подходящий момент старинную свою ненависть к ним, отправила послов в Рим, которые передали Утику в распоряжение римлян152. Сенат, до того стремившийся к войне и к ней готовившийся, когда к римлянам присоединился такой укрепленный и удобно расположенный город, открыто выразил свое намерение и, собравшись на Капитолий (где они обычно рассматривали вопрос о войне), постановил воевать с карфагенянами. Военачальниками они тотчас послали консулов: над пехотой Мания Манилия, а над флотом – Луция Марция Цензорина153, которым тайно было указано не прекращать войны, прежде чем они не разрушат Карфагена. Принеся жертвы, консулы отплыли в Сицилию, чтобы переправиться оттуда в Утику; плыли же они на следующих кораблях: на пятидесяти пентерах, на ста гемиолиях154 и на многих других без военного оборудования, легких и круглых торговых судах. На них плыло войско в восемьдесят тысяч пеших и до четырех тысяч всадников155, все отборные воины, ибо, ввиду столь замечательного похода и явной надежды на победу, всякий и из граждан и из союзников стремился на эту войну, и многие записывались в ряды войска даже в качестве добровольцев.

76. Карфагенянам и объявление войны и начало военных действий было сообщено одновременно одним вестником; он принес и постановление о войне и вместе с тем сообщил, что против них плывет флот. Пораженные этим, они стали отчаиваться в своем положении и потому, что у них не было кораблей, и потому, что так недавно они потеряли такое количество молодежи; у них не было ни союзников, ни готовых наемников, ни хлеба, собранного на случай осады, и ничего другого, как это бывает при не объявленной наперед и столь стремительно начатой войне, и сами не имея возможности сопротивляться одновременно и римлянам и Массанассе. Поэтому они отправили других послов в Рим, дав им полномочия решать все по своему усмотрению, чтобы, как только могут, уладить дело при сложившихся обстоятельствах. Сенат сказал им, что, если карфагеняне дадут консулам, еще находящимся в Сицилии, в качестве заложников триста знатнейших среди них детей в ближайшие тридцать дней и выполнят все другое, предписанное им, они будут иметь Карфаген свободным и автономным и всю землю, которую они имеют в Ливии. Это было постановлено во всеобщее сведение, и сенаторы дали послам отнести это решение в Карфаген; тайно же они послали приказ консулам держаться того, что было поручено им частным образом156.