Текст книги "Сесиль Родс и его время"
Автор книги: Аполлон Давидсон
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
И ВЕК, СЧИТАЙТЕ ПРОЖИТ
На Юге Африки шла война, которую весь мир считал его войной. А он не находил себе ни места, ни дела. Что его заставляло метаться? Действительно определенные, конкретные неудачи? А может быть, самое гнетущее – труднообъяснимая тоска, разлад со всем миром и самим собою?
Может быть, он впервые стал подводить итоги своей жизни, оценивать совершенное. Казалось бы, как много сумел осуществить из задуманного.
Кой-что добыто торгом,
Кой-что нам дал захват,
Кой-что – учтивость наших
Ножей и каронад…
Но не то, не так! Не пришел «конец всем войнам», о котором Родс наивно писал еще в первом политическом завещании. Да и сами англичане – нация, которой он готовил столь блестящее будущее, – разве они оправдали его надежды?
Тоску о несбывшемся он, конечно, познал. Задумался ли тогда и над какими-то другими сторонами жизни, кроме деловых и политических? Ведомо ли было ему чувство, которое почему-то с насмешкой именуют мировой скорбью? Посещали ли его те мысли, о которых писал тогда Салтыков-Щедрин: «Знал я, сударь, одного человека, так он покуда не понимал – благоденствовал, а понял – удавился!»
Родс оказался на склоне своей карьеры, да и жизни, довольно рано, в сущности лет с сорока трех – с набега Джемсона. Но сознание этого пришло позднее. Как же он осмысливал тогда свое прошлое?
Создается такое впечатление, что не только возвыситься над своими политическими действиями, но даже как-то посмотреть на них со стороны ему было трудно. Из него не вышло бы ни Талейрана, ни Фуше, ни уж, разумеется, византийца Прокопия Кесарийского, который, утверждая официальные политические догмы, тайком писал свою «Тайную историю».
Многие биографы Родса называют его натурой цельной, подчеркивая тем самым, что его никогда не терзали сомнения. Похвала ли это? Известно ведь с античных времен и мнение, что человек все-таки соткан из противоречий и во внутренней борьбе рождается его духовная ценность.
Создается впечатление, что Родс всю свою сознательную жизнь действительно держался примерно одних и тех же взглядов. Даже в последние годы и месяцы сколько-нибудь всерьез не переосмысливал своих идей, не задумывался о переоценке своей собственной роли, ни в чем особенно не раскаивался. Разве что в таких роковых неудачах, как набег Джемсона. Да и тут он не раскаивался в самом поступке, а лишь сетовал на неудачу.
Ему пришлось отказаться от такого замысла, как создание тайного ордена для расширения Британской империи. Но и это лишь в силу сложившихся обстоятельств, а не из-за пересмотра взглядов.
Да действительность не так уж во многом и заставляла его пересматривать взгляды. Ведь то, что он проповедовал, английские власти совершали шаг за шагом!
Но делали это уже не его руки, он не чувствовал себя напрямую режиссером событий. Отсюда и обиженность, и мнительность.
Родсу, бывшему премьер-министру, бывшему члену Тайного совета королевы, поневоле приходилось становиться в позу человека хотя и обойденного, оскорбленного, но все же не унижающего себя жалобами и пререканиями.
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Это киплинговские заповеди, они появились уже вскоре. И их примерял к себе каждый, правый и виноватый. Они и составлены были так, что годились каждому. А Родсу бы казалось, должно быть, что они прямо к нему обращены. Как-никак Киплинг – его почитатель, частый гость его дома и вроде полный единомышленник.
Еще за год-полтора до смерти Родс физически чувствовал себя сравнительно сносно, многим говорил об этом, да это и видно было во время его путешествий. Но его снедала тоска человека, оставшегося не у дел. Конечно, есть алмазные россыпи, есть золотые прииски, есть Родезия. Да разве это те масштабы, о которых он мечтал…
Последний удар был нанесен ему совсем уж неожиданно.
Женщина вторглась и в его жизнь
Родс не любил женщин и избегал их. Казалось бы, его уж никак не касались слова Киплинга, которые так понятны мужчинам на самых разных широтах (не потому ли и молодой Константин Симонов когда-то перевел их?).
Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос —
Все это пустою бабой звалось,
А дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).
Но все же и в его жизнь вторглась женщина. И заставила тратить попусту нервы, время и деньги, метаться с одного края света на другой, не дав взамен ни тепла, ни покоя, ни радости. И Родс, умевший расправляться с другими так безжалостно и ловко, спасовал перед нею, когда она вломилась в его жизнь.
…Как часто политики, ученые, писатели недобрым словом поминали женщин, весь талант которых в том и состоит, чтобы распространять сплетни, создавать школы злословия, плести интриги в околотворческой или околополитической среде. Интриги дамские, но, может, потому-то и действенные. Александр Блок когда-то с горечью писал в своем дневнике: «Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют нашу художническую кровь. Они жиреют, мы спиваемся. Всякая шавочка способна превратиться в дракончика… Они спихивают министров… Это от них так воняет в литературной среде, что надо бежать вон, без оглядки». Кто же они, эти бестии? «Патронессы, либералки, актриски, прихлебательницы, секретарши, старые девы, мужние жены, хорошенькие кокоточки – им нет числа».
Что же за хищница встала на пути Родса? Княгиня Екатерина Радзивилл, полька, уроженка Петербурга. С. Ю. Витте, знавший ее молодою, писал: «…я встречал очень интересную особу – княгиню Радзивилл, эта княгиня Радзивилл была очень красивая собою… Впоследствии оказалась большою авантюристкой». Она сумела произвести впечатление даже на двадцатилетнего гусарского лейтенанта Уинстона Черчилля, хотя была старше его на шестнадцать лет. Черчилль нашел ее очаровательной и вместе с тем крайне эксцентричной.
Княгиня умела выбирать поклонников пожилых, но зато влиятельных. Витте писал о ее связи с генерал-адъютантом Черевиным, который был не только начальником охраны Александра III, но и одним из самых близких к нему придворных. «…Она попросту жила с Черевиным, а поэтому имела некоторое влияние в петербургском обществе, так как этот Черевин был влиятельным человеком, а вследствие этого и княгиня Радзивилл могла оказывать некоторое влияние. После смерти Черевина у нее обнаружились не вполне чистые дела, и она переехала в Англию». Витте связывал ее имя и с Иваном Алексеевичем Вышнеградским, министром финансов.
Не исключено, что Витте попутал что-нибудь, как он приписал ей потом и роман с Родсом. Впрочем, Родс был далеко, в домашних же, петербургских событиях Витте, как известно, разбирался неплохо. И что до «не вполне чистых дел» в Петербурге, то они у княгини действительно были. Ей пришлось покинуть Северную Пальмиру, когда обнаружилось, что в подвале ее дома, и вроде не без ее ведома, обосновались преступники, занимавшиеся всякого рода подделками.
Родса княгиня встретила в 1896 году, когда ей было уже тридцать восемь. Познакомились они в Лондоне, на обеде у редактора газеты «Таймс». И решила обедневшая аристократка подобраться к деньгам миллионера: женить его на себе, влюбить в себя – все равно, лишь бы добиться своего. Правда, молодость миновала и с ней ушло обаяние. Но зато появился опыт, и княгиня взялась за холостого миллионера умело и энергично. Начала с восторженного письма – как изумительно вел себя Родс в комиссии по делу о набеге Джемсона! Потом попросила советов, куда лучше вкладывать капиталы, ведь она так беспомощна в делах… Правда, вкладывать-то было, собственно, нечего, капиталов почти не осталось.
Шел 1899 год, на Юге Африки сгущалась военная гроза. Первого июля Родс сел на корабль, плывший из Лондона в Кейптаун. Странное совпадение – княгиня оказалась на том же пароходе и с первого же дня стала соседкой Родса за обеденным столом в салоне-ресторане.
О чем они говорили? Она горько жаловалась на жестокости и издевательства мужа, между делом сообщила, что уже разведена, хотя развод состоялся лишь через несколько лет… Однажды, когда они прогуливались по палубе, она картинно упала Родсу на грудь.
Сколько усилий – и все почти бесполезно. К концу долгого плавания ей удалось добиться лишь приглашения бывать в Хрут Скер. Но она сумела извлечь максимум выгоды и из этого и вскоре стала своим человеком в доме.
Роман? Нет, не вяжется это как-то со всей жизнью и обликом Родса. Дело, видимо, в том, что княгиня с пониманием обсуждала самое для Родса животрепещущее – политические дела. Изобразила такую приверженность замыслам Родса, что сумела войти в доверие. Умело льстила. Могла к месту завести речь о своих связях с аристократией всей Европы. И намекнуть, что связи эти – к услугам Родса.
Знакомства у княгини действительно были. У человека с фамилией Радзивилл их не могло не быть: родственниками Радзивиллов были даже Стюарты, английские короли. Правда, эту громкую фамилию, как и титул княгини, она носила по мужу, князю Вильгельму Радзивиллу, офицеру прусской армии, за которого вышла пятнадцатилетней девушкой. Но и ее девичья фамилия – Ржевусская – тоже открывала перед ней многие двери.
Ее отец, Адам Ржевусский, был флигель-адъютантом Николая I, генералом, одно время военным комендантом Петербурга. Его первая жена, урожденная Лопухина, была фавориткой Александра I. Брат его, Генрих, жил в Польше и стал известным писателем. Сестра Адама, вдова графа Ганского, жила на Украине и вышла замуж за Бальзака (или, как говорилось в церковной актовой книге города Бердичева, где состоялось венчание, за «помещика французского Краз Гонората Бальзака, юношу 50 лет, имеющего урядовое дозволение матери на вступление в этот брак с Евою Ганскою, уроженкою Ржевусскою»).
В доме Ржевусских в Одессе в пушкинские времена находился салон Каролины Собанской. Пушкин бывал у нее, был в нее влюблен, посвятил ей «Что в имени тебе моем?», «Все кончено: меж нами связи нет», «Простишь ли мне ревнивые мечты», «Как наше сердце своенравно»…
Сколько же возможностей открывала перед Екатериной такая родословная! Петербург, Берлин, Вена, Лондон – в молодости она всюду чувствовала себя как рыба в воде среди космополитическо-аристократической знати.
Было у княгини и еще одно достоинство, которое могло показаться Родсу весьма полезным. Она бойко владела пером. Правда, к моменту знакомства с Родсом этот ее талант проявился еще не во всем блеске. Это уже потом она наводнила европейские книжные рынки потоком своих сочинений о русском и других европейских дворах.
О жизни последних Романовых, например, многие на Западе судили по ее пухлым томам. Достоверностью они не отличались, да и откуда ей взяться? Ко двору Николая II княгиню, мягко говоря, не очень допускали – уж больно скандальную славу приобрела она с годами. Так что в основе ее «воспоминаний» были не собственные впечатления, а сплетни из вторых и третьих рук. Но зато какие названия она давала своим книгам! «Интимная жизнь последней царицы», «Тайны русского двора», «Упадок и крах России. Секретная история великого падения», «Николай II, последний из царей», «Распутин и русская революция».
Княгиня долго жила в Берлине, и вот из-под ее пера появились: «Разочарование кронпринцессы, или История любви и семейной жизни Цециллии, бывшей германской кронпринцессы», «Германия при трех императорах». Бывала в Вене. Отсюда – «Австрийский двор изнутри». Во Франции «Франция без вуали»… Книги выходили на английском, французском, немецком, даже шведском.
Все это было потом. Но и ко времени знакомства с Родсом одно из ее литературных упражнений уже наделало немало шума в Европе. В октябре 1883 года во французском журнале «Нувель ревю» появился очерк «Берлинское общество». В нем высмеивались верхи берлинского общества, начиная с кайзера, рейхсканцлера и двора. Ко двору кайзера Вильгельма I молодая и тогда еще не очень скомпрометировавшая себя княгиня действительно была допущена и описала его со знанием дела. Берлинский свет встревожился. Гольштейн, один из руководителей немецкой дипломатии, возмущался «ядовитостью» статьи и гадал, кто же мог быть ее автором.
Даже в изданной спустя много десятилетий, уже в 1957 году, книге известного западногерманского историка Хельмута Рогге «Гольштейн и Гогенлоэ» тот же вопрос: «Подлинный автор сенсационной статьи, которая потом в виде книги вышла под псевдонимом граф Поль Василий, так до сих пор и не установлен».
А это был псевдоним княгини Радзивилл. Она подписала так множество своих книг и статей. Весь этот шум в Берлине княгиня произвела, когда ей исполнилось всего двадцать пять.
Свое бойкое перо она готова была предоставить в распоряжение Сесиля Родса. К тому же она сразу перезнакомилась с ведущими южноафриканскими политиками – Яном Хофмейером, британским верховным комиссаром Милнером и другими. И тут начала демонстрировать Родсу свой главный дар – умение плести интриги. Явно предлагала поставить и этот дар ему на службу.
Смысл ее игры сводился к тому, чтобы, подогрев честолюбие Родса, снова втянуть его в борьбу за пост премьер-министра и убедить, что победа возможна лишь при ее содействии.
Потом началась война. Пока Родс был заперт в Кимберли, княгиня оставалась в Кейптауне и отнюдь не дремала. Неустанно обрабатывала капских политиков, писала письма в Лондон известным журналистам и парламентариям. Увещевала, уговаривала, убеждала: для процветания британской нации необходимо поставить Родса у власти в Южной Африке, как только кончится война.
Казалось бы, все это должно было нравиться Родсу. Но получилось не так. Еще до начала бурской войны он стал избегать встреч с княгиней. Должно быть, ее назойливая активность настораживала его, а может быть, и раздражала. Он, видимо, быстро понял, что она опутывает его своими сетями, ставит от себя в зависимость.
Когда Родс вернулся в Кейптаун после осады Кимберли, княгиня снова изо дня в день стала появляться в Хрут Скер к завтраку. В какой-то мере из-за ее назойливости Родс и отправился в Англию, пробыв в Кейптауне лишь месяц. Княгиня последовала, было, за ним, но, узнав об этом в Лондоне, он тут же вернулся в Южную Африку.
Княгиня попала в беду. Деньги иссякли, кредиторов не было.
Но она нашлась. Связалась и тут с людьми, занимавшимися подделкой драгоценностей, и ей сделали фальшивые дубликаты бриллиантов. Настоящие бриллианты она заложила. Надела фальшивые, а потом заявила полиции, что драгоценности украдены. Их оценили в пятьдесят тысяч фунтов – громадную по тем временам сумму. Если бы мошенничество удалось, княгиня была бы на время спасена. Но все открылось. Тогда она объявила, что обручена с Родсом и что он якобы даже помогал ей развестись с мужем, потому что собирался сам жениться на ней. Полиция замяла дело. Хозяин гостиницы был менее сговорчив и выгнал беспокойную постоялицу. Бриллианты тем временем были проданы с аукциона и куплены ее зятем, князем Блюхером.
Она стала ждать возвращения Родса из его поездки по Родезии. Как ни странно, вернувшись в Кейптаун в ноябре 1900-го, Родс помог ей деньгами. И потом помогал еще полгода. Правда, часть денег пошла на создание журнала «Все более великая Британия». Княгиня действительно издавала такой журнал, хотя и очень недолго – с июня по август 1901 года.
Но все-таки, почему Родс ссужал ей деньги? Она же была ему явно неприятна. Быть может, сыграло свою роль то, что княгиня, едва оправившись, снова принялась за старые политические игры: снова льстила, изворачивалась, вербовала сторонников, пыталась побудить Родса к восстановлению былых связей с Хофмейером и другими лидерами капских буров, чтобы он добился их поддержки в борьбе за пост премьер-министра будущей «объединенной Южной Африки».
В какие-то моменты ей, вероятно, удавалось снова разбудить его честолюбие. Но захватить его надолго такие мечтания уже не могли – слишком он был болен и надломлен.
Вскоре полиция выяснила, что один из знакомых княгини, уже сидевший в тюрьме за подделки, шлет ей письма с нарочитыми упоминаниями о ее якобы несметных богатствах в России. Эти письма княгиня показывала Родсу как свидетельства своей кредитоспособности.
Любопытно, что в России какая-то собственность у княгини все же была, даже в самые тяжелые моменты ее денежных затруднений. Чтобы убедиться в этом, вовсе не нужны были фальшивые письма. Достаточно взять справочник «Весь Петербург» за начало нынешнего века. Там сказано, что княгиня Екатерина Адамовна Радзивилл владеет домом № 3 по Дмитровскому переулку в центре Петербурга. Этот довольно большой дом, кстати, стоит и по сей день, хотя переулок и близлежащие улицы сильно пострадали от бомбежек в конце 1941 года. Вероятно, была у княгини и другая собственность, но, как отмечает один из биографов Родса, почему-то «ее имущество было трудно реализовать, превратить в деньги».
Обнаруживались все новые проделки княгини. Ссылки ее на дружбу с английским премьер-министром Солсбери и другими влиятельными политиками, которых она в лучшем случае едва знала, вряд ли были безобидной шуткой. Но вот появились и подделанные ею телеграммы от этих людей.
А потом тот же знакомец из уголовного мира подделал для нее подпись самого Родса на довольно крупных векселях. В августе 1901-го газете «Кейп Аргус», пайщиком которой был и Родс, пришлось предостеречь читателей от фальшивых векселей за его подписью.
Княгиня пошла на шантаж: дала понять, что владеет документами, компрометирующими Родса, Милнера и Чемберлена. Родс встревожился больше других. Во всяком случае, очевидно, именно он был инициатором процесса против княгини.
У нее хватило энергии на новый шантаж. Она написала Милнеру, что Родс якобы согласился прекратить процесс, если она передаст ему свою переписку с Милнером. Но эффект получился обратный. По приказу Милнера у княгини произвели обыск и отобрали все документы, связанные с Родсом. Она продолжала шантаж: говорила, что у нее есть и другие материалы и что они находятся в безопасном месте – у германского канцлера… Не помогло и это.
Делом о фальшивых векселях Родса занялся самый известный в Южной Африке сыщик – Джордж Истон, и на проведенном им расследовании потом учили молодых детективов. Княгине же предъявили двадцать четыре обвинения в подделках и других махинациях. 20 ноября 1901 года ее арестовали. Ей удалось освободиться под залог. Первое, что она сделала, – снова заявила, что у нее есть компрометирующие Родса документы. Часть своих подделок попыталась приписать врачу Шольтцу, который часто бывал в Хрут Скер, а жену его ославила любовницей Родса. У врача нервы оказались хуже, чем у княгини, он скоропостижно умер.
В начале 1902 года Родса вызвали на ее процесс в качестве свидетеля. Он был в это время в Лондоне. Чувствовал он себя плохо, а на юге Африки стояло изнуряющее жаркое лето. Свои показания мог дать и в Лондоне, но все же отправился в Кейптаун. Но прийти в суд для дачи показаний ему не пришлось. Давал их в постели, не мог даже подняться. А самого суда не дождался. Умер за месяц до него.
В апреле 1902 года княгиню приговорили к двум годам тюрьмы. Выйдя на свободу, она все же сумела сделать деньги на Родсе – не на живом, так хоть на мертвом. Написала о нем главу в своих воспоминаниях, изданных в 1904 году, а потом и целую книгу «Сесиль Родс».
Эти воспоминания получили тогда довольно широкую известность. Привлекли они и внимание С. Ю. Витте. Нетвердо помня имя Родса и путая все перипетии, он все же был уверен, что с каким-то англичанином, владельцем золотых рудников в Африке, у княгини была связь. «Затем этот англичанин умер. По-видимому, умер он так неожиданно, что ничего существенного ей не оставил. Затем явился вдруг вексель этого самого банкира-афериста на имя Радзивилл на очень большую сумму. Вексель был предъявлен в суд, но было доказано, что он поддельный, и в конце концов княгиня Радзивилл попала в тюрьму, где и высидела все причитающееся ей наказание. По выходе из тюрьмы она описала в своих мемуарах всё, касающееся этого дела. Мемуары эти произвели впечатление на некоторое время – на неделю, – а теперь они, конечно, позабыты».
…Махинации этой дамы вообще стерлись бы из памяти людей, но напомнил о ней один из наиболее читаемых в последние десятилетия авторов – Андре Моруа. Он вынужден был из-за нее написать приложение к своему известному роману «Прометей, или Жизнь Бальзака». Дело в том, что через два десятилетия после смерти Родса она сфабриковала особенно нашумевшую подделку: «Неизданные письма госпожи Ганской». Больше того, она объявила, что существует целый архив жены Бальзака, неизвестный исследователям, и что он будет опубликован в 1957 году. Немало хлопот доставила она бальзаковедам, отняла время и силы и у Моруа. Пришлось ему разбираться в ее подделках. И уж как он ее честил, называя «ужасной Екатериной»! Разоблачал одну ее фальсификацию за другой.
«Желая обмануть американских бальзаковедов, княгиня Радзивилл, говоря о себе, заявляет, что она провела свое детство и юность под кровлей и под покровительством госпожи де Бальзак. Это тоже неверно. Екатерина Ржевусская родилась в Санкт-Петербурге 30 марта 1858 года, то есть в то время, когда ее тетка окончательно покинула родину».
Моруа пришел к выводу, что неудача замыслов княгини поживиться за счет Родса привела ее к аферам в бальзаковедении. После суда и кейптаунской тюрьмы муж наконец развелся с нею. «Родные отреклись от нее, в Европе она была дискредитирована, в Южной Африке обесчещена, и тогда эта бурная натура решила попытать счастья в Северной Америке. В Соединенных Штатах она нашла многочисленное племя почитателей Бальзака и задумала обратить в звонкую монету престиж своего происхождения из рода Ржевусских».
В своей книге о Родсе, изданной в 1953 году, Моруа упоминал княгиню лишь вскользь. Зато в книге о Бальзаке припомнил ей и Родса. «В целях мести и обогащения она с дьявольским терпением научилась подражать почерку Родса… Авантюристка, способная подделать подпись Сесиля Родса, конечно, была способна написать „Неизданные письма госпожи Ганской“».
Но несмотря на убийственные разоблачения, фальшивки этой авантюристки нет-нет, да и воскресают на страницах книг и журналов. Даже в наши дни, в 1979 году, журнал «Спиктейтор», считающийся весьма солидным изданием, снова рассказал читателю, что жила-была Екатерина, которую «воспитала мадам Ганская, вдова Бальзака».
А в чем-то обманулся и сам Моруа, хоть он-то вроде понимал, что «в жизни Екатерины Радзивилл всё сплошная ложь и выдумка». В своем «Прометее» он с удовлетворением сообщил читателям, что ему все-таки удалось в справочнике «Готский альманах» за 1929 год найти ее последний адрес: Ленинград, Лиговка, дом 63.
Но адрес, конечно, неверный. Сама ли она снабдила справочник такими сведениями, или это просто ошибка всемирно известных издателей, но в СССР этой даме, конечно, делать было ровным счетом нечего. Умерла она в Нью-Йорке, зарабатывала на жизнь, обучая американцев правилам хорошего тона. И не так уж много не дожила до назначенного ею 1957 года. Умерла уже после второй мировой войны, 12 мая 1945-го, на 88-м году жизни. Во всяком случае так сказано в весьма солидной работе по генеалогии аристократических семей Европы. Хотя, кто знает, может быть, и ее авторов сумела обмануть эта особа.
Она, племянница Бальзака, участница аристократических скандалов прошлого века, стала современницей героев и героинь скандальной светской хроники наших дней. Вот хотя бы девушка по имени Ли, которая тоже вышла замуж за одного из Радзивиллов и потом тоже попыталась обменять его на миллионера, только не южноафриканского, а греческого. Не Родса, а Онассиса. Но старшая сестра по имени Жаклин удержала ее от пагубного шага… и вышла за Онассиса сама. Этой старшей сестре, известной сейчас как Джеки Кеннеди-Онассис, в год смерти Екатерины Радзивилл было уже шестнадцать.
…Должно быть, не от хорошей жизни растратила себя княгиня на интриганство и шантаж. Семья не получилась. Не идеальной была она, видимо, парой для семейной жизни. Да и «муж же ее был совершенно ничтожнейший человек», – писал Витте. От этого мужа родила она несколько детей, но такой уж, видно, у нее был характер, что не заняли они большого места в ее жизни. Были любовники, да только все больше престарелые, да и сходилась-то она с ними, судя по всему, не от большой любви.
И вот интриганство, сплетни, скандалы, эта поддельная жизнь и заняли место чего-то настоящего, чего ей, как всякой женщине, наверно, хотелось. А может быть, впрочем, и нет?
…Почему же Родс, даже поняв все, так долго переписывался с нею, давал ей деньги? И даже, рискуя жизнью, приехал из Англии на ее процесс?
Теперь-то мы знаем, что шантажировать его ей было нечем. Если бы у нее имелись хоть какие-то документы, которыми она его пугала, они бы наверняка увидели свет, хотя и позднее. Ведь у княгини была масса возможностей опубликовать их: после смерти Родса она прожила еще – шутка сказать – сорок три года. Целую жизнь. Так что, конечно же, если бы у нее были тайные материалы о нем, она, при ее обычном безденежье, опубликовала бы их, и не раз.
Чего же боялся Родс? Может быть, что-то важное в отношениях Родса и Екатерины Радзивилл до сих пор остается неизвестным, хотя написано о них много: в 1969 году в Лондоне вышла даже книга «Родс и княгиня». В архиве Родса, хранящемся в Оксфорде, бумаги, касающиеся их взаимоотношений с княгиней, до сих пор не выдаются исследователям. Во всяком случае всего несколько лет назад, в середине семидесятых, историк Джон Флинт сетовал на это.
А может, Родс просто думал, что княгиня могла что-то найти, часто бывая в Хрут Скер и без стеснения заглядывая в его личные комнаты, обычно закрытые для посетителей. Или опасался, что у нее как-то оказались тайные документы набега Джемсона. Для шантажа ведь не надо оснований, документов. Нужно только уметь грозить: разоблачениями, связями, сплетнями, мало ли чем…
Наверно, Родсу было чего бояться. И нервы уже стали сдавать. Не тот уж он был. Да и привык он бороться с мужчинами. Перед женщиной, которая сама атаковала, не брезгуя никакими средствами, он как-то растерялся.
Материалы к этой книге обнаруживались подчас довольно неожиданно. Сидя как-то у своего старшего друга, писателя Владислава Михайловича Глинки, в его «барской» квартире возле Зимнего дворца, на улице Халтурина, я рассказывал ему историю Родса и Екатерины Радзивилл. Всеведущий Глинка терпеливо выслушал и лишь потом лукаво спросил:
– А знаете ли Вы, кому принадлежал когда-то этот дом, номер одиннадцать, где мы с вами сейчас сидим? Не знаете? Так вот, его хозяйкой была Жеребцова, вторая жена Адама Ржевусского, мачеха этой самой Вашей княгини. Так что отсюда, может, и начинался путь, приведший эту злодейку к Вашему Змею-Горынычу, как бишь его, – Сесилю Родсу.
Мне оставалось еще раз подивиться, какими же непредсказуемыми хитросплетениями полна история человеческих судеб и как же неожиданно она связала фешенебельную Миллионную улицу Санкт-Петербурга с кейптаунским дворцом Сесиля Родса.
По старому справочнику «Весь Петербург» я разыскал, какой же дом принадлежал самой этой женщине, ускорившей кончину Родса, а потом пошел туда, на Дмитровский переулок. В детстве я жил неподалеку, и в ноябре 1941-го, в ленинградскую блокаду, пережидал как-то бомбежку в подворотне этого дома. Но тогда и в голову не могло прийти, что буду потом по ветхой адресной книге разыскивать имя его бывшей владелицы.
В Варшаве я расспрашивал княгиню Изабеллу Радзивилл об этой ее родственнице. Заодно услыхал немало интересного вообще о роде Радзивиллов и о тех, кто породнился с ним, вплоть до Джеки Кеннеди-Онассис. С удивлением узнал, что мою собеседницу и ее ближайшую родню судьба тоже бросала в Трансвааль, в предместье «Золотого города» Йоханнесбурга, где Родс с помощью Джемсона пытался когда-то поднять мятеж. Эта ветвь Радзивиллов обосновалась там на несколько лет в 1945 году, когда «ужасная Екатерина» еще была жива.
Последняя воля
Приезд на процесс княгини стал для Родса последним путешествием. В свои сорок восемь лет он уже был стар и слаб. На пароходе задыхался даже в своей роскошной каюте. Ему устроили постель на столе в штурманской рубке, но во время бури он упал и сильно разбился.
В Кейптауне его едва узнавали. Потухшие глаза, бесформенное и отталкивающе обрюзгшее лицо, безжизненная кожа, всклокоченные седые волосы. Да и сам он, очевидно, чувствовал быстрое угасание. По временам с удовлетворением, должно быть, вспоминал, что заранее, годом-двумя раньше, постарался увековечить себя для потомства – долгими часами позировал художникам, принимая величественные позы римских патрициев.
В 1902 году февраль – конец южноафриканского лета – оказался в Кейптауне очень жарким. Как всем сердечникам, Родсу не хватало воздуха, каждый вдох давался с трудом. Ему стало так плохо, что он не смог жить в Хрут Скер и поселился в своем коттедже на берегу, где с океана дул свежий ветер. Но и там приказал сломать стену, чтобы воздух проходил свободно, и положить много льда, чтобы охлаждать этот воздух. Изо дня в день в течение двух недель слуги были наготове, чтобы запрячь экипаж – Родс думал отправиться в Драконовы горы – там было холоднее, – но приказа так и не последовало. Вместо этого Родс решил поехать в Англию – там лишь еще начиналась весна. Отъезд был назначен на 26 марта. В этот день его и не стало.
О скольких людях говорили: первую половину жизни тратил здоровье, чтобы добыть деньги, а вторую – тратил деньги, чтобы сохранить хоть часть здоровья. И Родс оказался среди тех, кто сперва мечтал о господстве над миром, а потом – лишь о глотке воздуха.
Легкой жизни я просил у Бога.
Легкой смерти надо бы просить…
Врачи, да и все вокруг видели, что дни его сочтены и ждали кончины со дня на день.
Потом широко ходила легенда, что последними словами Родса были: «Так много еще надо совершить и так мало сделано». В действительности, кажется, он сказал менее помпезно и куда естественнее для умирающего: «Переверните меня».
Он завещал похоронить себя в Родезии, в скалах Матопо, где когда-то вел переговоры с вождями восстания ндебелов. Он называл это место «Вид на мир» – с высоких скал открывались необозримые просторы.
Он сам говорил, что погребение на вершинах Матопо – «это не новая идея, я просто подражаю Моселекатсе. Я нашел его сидящим в пещере и взирающим на величие Матопо». Моселекатсе или, вернее, Мзиликази – отец Лобенгулы, умерший в 1868 году.
Там и соорудили гробницу. На могильной плите в соответствии с завещанием написали: «Здесь покоятся останки Сесиля Джона Родса». Ничего больше, нет даже дат рождения и смерти. Родс считал это ненужным – говорил, что его будут помнить четыре тысячи лет.