Текст книги "Сесиль Родс и его время"

Автор книги: Аполлон Давидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Так что легенда о Родсе, хотя и крайне поблекшая, дожила до наших дней. Да и могла ли она бесследно испариться? Ведь сколько усилий было вложено в ее создание и сколько людей заставили в нее поверить. Но все-таки сейчас это уже бледная тень прошлого.

А родилась и распространялась она во времена, когда голоса африканцев – тех, кто мог бросить Родсу больше всего обвинений, – до остального мира доносились очень глухо. Да и в Европе – многое ли могло противостоять возвеличению Родса?

Конечно, в недрах общественного развития уже зрели иные силы. Идейным оружием для них становились не заповеди Родса, а «Капитал» Карла Маркса; как раз тогда, в 1895-м, он был дополнен послесловием Фридриха Энгельса (причем в самой последней фразе сказано о Сесиле Родсе). Тогда же в Петербурге возник «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Но на поверхности мировой политики тогда выступали Родс, Чемберлен и люди, подобные им. Они и были, по словам В. И. Ленина, героями дня.

ВИНОВНИК АНГЛО-БУРСКОЙ ВОЙНЫ

ЗАГОВОР ПРОТИВ БУРОВ

В самом начале 1896 года, открыв «Таймс», его читатели сразу обращали внимание на письмо редактору. Бросалась в глаза подпись. Леди Уорик. Знаменитая Дэзи. Первая красавица лондонского высшего света. Возлюбленная принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII.

Редкий читатель, увидев ее подпись, не пробежал бы глазами это письмо.

Замок Уорик

4 января 1896

Сэр, английская печать, очевидно, напрочь забыла свои лучшие традиции, если она способна так хладнокровно обсуждать, каким способом покончат буры с нашими соотечественниками: расстреляют или повесят…

Сэр, неужели хоть один из тех, кто заслуживает права называться англичанином, не поступил бы так же, как д-р Джемсон и его благородные товарищи? Самые влиятельные жители Йоханнесбурга попросили его прийти на помощь их женам и детям в момент, когда революция казалась неминуемой. Отправившись с отрядом конной полиции на помощь своим соотечественникам и отнюдь не желая столкновения с бурами, он был атакован их вооруженными силами…

Какова бы ни была его судьба, нет ни одной англичанки, чье сердце не переполнилось бы благодарностью и симпатией к этим мужественным людям. Они выполнили свой долг… Если их сделали пленниками лишь для того, чтобы затем хладнокровно убить, – тогда в Южной Африке больше не должно быть места «республике», управляемой такими убийцами. И мы не должны тут оглядываться на немцев и французов, считаться с тем, чт о они могут подумать…

Неужели мы правда так запутались в паутине интриг германской дипломатии, что теперь уже считается преступлением, если одни наши соотечественники помогают другим… Значит, д-р Джемсон должен был остаться глух к призыву наших соотечественников?..

Письмо длинное. Наверно, современникам странно было видеть, что блистательная Дэзи вспомнила вдруг даже о готтентотах и бушменах – как их, бедных, притесняли эти отвратительные буры. Куда естественнее звучали ее напоминания о том, как честил буров только что умерший Рендолф Черчилль. Или ее признание, что попавшие в беду «английские джентльмены лично знакомы многим из нас».

Это письмо произвело впечатление на современников. Даже через четверть века воспроизведением полного текста этого письма начала том своих мемуаров Марго Асквит, жена известного английского политика.

Почти одновременно с этим посланием в те январские дни 1896-го «Таймс» опубликовал немало писем, сходных и по содержанию, и по характеру. Они бросались в глаза не крикливыми заголовками. Таких заголовков в «Таймсе» тогда не было, как не было никаких фотографий или рисунков, – все это считалось нарушением устоявшихся вековых традиций. Письма, кем бы они ни были подписаны, печатались только в отделе «Письма редактору». Отнюдь не на первых полосах. Сенсационность в «Таймсе» считалась дурным тоном.

Но какими бы ни были заголовки, все равно эти письма вызвали сенсацию. И необычной для «Таймса» эмоциональностью содержания, и обилием стоявших внизу громких имен.

Через несколько дней после письма Дэзн в «Таймсе» появилась ода Альфреда Остина «Набег Джемсона». Вот типичные строчки из нее:

 
Беззащитные девушки в Золото-сити,
Беззащитные матери, вопли детей,
Неужели их крики «На помощь! Спасите!»
Не поднимут на подвиг британских мужей?
 

За эту оду Остин получил не только гонорар в двадцать пять гиней. В большой мере благодаря ей он и был удостоен официального звания поэта-лауреата, звания очень высокого, поскольку поэт-лауреат в Англии мог быть только один, и Остин становился преемником великого Теннисона, умершего четырьмя годами раньше.

Эти письма и стихи знаменовали собой начало газетной битвы между Англией и Германией, да и других памятных событий.

А причиной всего этого была новая война Сесиля Родса – вторая, если не считать более мелких военных столкновений с португальцами и несколькими африканскими народами.

Молниеносный бросок

Ровно за неделю до письма Дэзи, 29 декабря 1895 года, в крохотном местечке Пицани Потлего, на земле батсванов, прозвучал сигнал военного сбора. Там, возле самой границы Трансвааля, находились в то время основные военные силы Привилегированной компании – их перебросили из Родезии и с ними был сам Джемсон, ее администратор.

Конец декабря – на Юге Африки разгар лета. В тот воскресный день солдаты и офицеры лениво ждали, пока спадет жара, чтобы замяться спортом, картами или выпивкой. Но внезапно получили приказ построиться к трем часам пополудни.

Джемсон объявил им, что он получил чрезвычайно важное письмо из Йоханнесбурга с просьбой прийти на помощь английскому населению этого города, невыносимо страдающему от гонений со стороны бурских властей. Письмо он зачитал перед строем.

Там говорилось, как Крюгер притесняет в Трансваале англичан и вообще иностранцев, по-голландски – ойтландеров. Налоги с ойтландеров дают трансваальской казне основной доход – добыча золота, да и вся остальная промышленность и торговля находятся в руках ойтландеров, а буры живут себе по старинке на своих фермах. И этим-то ойтландерам, на которых держится вся современная экономика страны, не дают даже права голоса на выборах в фольксраад – парламент, поскольку правительство считает их временными жителями. С петицией о предоставлении полных гражданских прав обращались к правительству Трансвааля сорок тысяч ойтландеров, но их просьба не была удовлетворена. Возникло крайне напряженное положение.

«…Национальные чувства англичан оскорбляют на каждом шагу. К чему же может привести назревший конфликт? Тысячи беззащитных мужчин, женщин и детей, наших соотечественников и соотечественниц, находятся во власти до зубов вооруженных буров, в страшной опасности оказалось чрезвычайно ценное имущество…

Под давлением этих обстоятельств мы и просим вас прийти нам на помощь… Положение столь угрожающе, что у нас надежда лишь на вас и на ваших людей – не откажитесь поддержать тех, кто оказался в такой опасности».

Столь эмоциональное послание заканчивалось весьма деловым обещанием о возмещении всех расходов.

Подписей стояло пять: ближайшее окружение Родса и Альфреда Бейта, его компаньона по нескольким компаниям. Это старший брат Родса – полковник Фрэнсис Родс; горный инженер Джон Хейс Хеммонд, чьи знания и поддержку Родс так высоко ценил, что переманил его у Барнато, дав баснословное жалованье – семьдесят пять тысяч долларов в год плюс долю к прибылях; Лайонел Филлипс – хотя он и был президентом Горной палаты Трансвааля, но все же находился в зависимости от Бейта, как и еще двое подписавших письмо: богатый золотопромышленник Джордж Феррер и юрист Чарлз Леонард, председатель Национального союза Трансвааля, организации ойтландеров, выступавшей с 1892 года с петициями об избирательном праве.

Конечно, письмо звучало странно. Вопль о бедственном положении «беззащитных мужчин, женщин и детей» в письме никак не доказывался. Что им не давали права голоса в Трансваале – что ж, многие тогда считали это весьма естественным.

Президент Трансвааля Крюгер всегда подчеркивал, что ойтландеры приезжали в Трансвааль лишь на время, ради обогащения. И что никто из них не хотел терять своего гражданства, а трансваальское гражданство стремились просто присовокупить к основному, главному. И в утверждениях Крюгера было немало правды. Другое дело, что впоследствии многие из ойтландеров прижились в Трансваале и остались там навсегда, но это зачастую получалось само собой, вопреки их первоначальному желанию.

Все это было очевидно для каждого, кто хотел хоть сколько-нибудь задуматься над подлинным положением ойтландеров. Но многие ли из солдат и офицеров Сесиля Родса умели и любили задумываться над вопросами, которые казались им слишком общими и даже несколько абстрактными?

Оливия Шрейнер в следующем, 1897-м году выпустила повесть «Рядовой Питер Холкит из Машоналенда». Холкит – образ типичного солдата отрядов Привилегированной компании.

«…Челюсти у него были мощные, а большой рот с тонкими губами обличал натуру, способную упорно желать себе материальных благ и наслаждаться ими вовсю, если они попадут в руки.

…Он стал думать. А это случалось с ним не часто… Вообще, Питер не был охотник до размышлений… Питер жил только непосредственной жизнью. Он получал внешние впечатления, но они исчезали бесследно, не будили в нем никакой мысли».

На чем же сосредоточивались его мысли? Он рассуждал так:

– «Все прибывавшие в Южную Африку богатели… Взять хотя бы Барнея Барнато, Родса… Все они нажились тут: у кого восемь миллионов, у кого двенадцать, двадцать, сорок миллионов… Отчего же не посчастливится и мне?»

Портрет злой, но, кажется, во многом справедливый.

Перед строем солдат и офицеров, многие из которых были такими вот Питерами, и прочитал Джемсон письмо из Йоханнесбурга. От себя он добавил, что на призыв о помощи надо откликнуться немедля.

Его слова были встречены всеобщим восторгом. Вечером колонна всадников двинулась к границе Трансвааля. Было до нее рукой подать – три с половиной мили.

 
И провал в неизвестность под нами – прямей, чем солдатский плевок.
 

…Перешли границу с легким сердцем. Отчасти из-за обещаний Джемсона, что никаких вооруженных столкновений он не ожидает и что сражаться придется только в случае нападения со стороны буров, а вообще-то единственная цель похода – защитить мирных жителей Йоханнесбурга.

Эта бездумность, с которой люди пошли за Джемсоном! Как им обрыдло, должно быть, стоять лагерем в тех безлюдных местах, рядом с пустыней Калахари, под палящим солнцем.

А тут надежда побывать в «Золотом городе», урвать свою долю наслаждений, а кто знает, может быть, и богатство!

На радостях как не выпить! И двое, которых Джемсон послал перерезать телеграфную связь пограничных пунктов со столицей Трансвааля Преторией, перерезали не те провода.

Перешли границу около четырехсот солдат и офицеров конной полиции Машоналенда и полтораста африканцев – носильщиков и слуг. У них – восемь пулеметов «максим», три орудия, шестьсот сорок лошадей и сто пятьдесят восемь мулов. Командовал ими полковник Джон Уиллоби. Двигались всю ночь. К утру прошли тридцать девять миль из тех полутораста, которые отделяли их от Йоханнесбурга, и соединились со вторым отрядом, который пересек границу южнее. Это были сто двадцать два солдата и офицера бечуаналендских пограничных войск.

Для внезапного, неожиданного вторжения отряд получился внушительный. А во внезапности они уверены – телеграфные-то провода ведь перерезаны! В счастливом неведении они продвигались все дальше.

У буров пограничных застав там не существовало. Но в понедельник утром, 30 декабря, правительство в Претории уже получило телеграмму от чиновника из небольшого населенного пункта возле западной границы: «Британские войска со стороны Мафекинга вторглись в пределы республики, перерезают телеграфные провода и движутся по направлению к Йоханнесбургу». Вскоре пришли вести и о численности войск, и об их вооружении. И во все близлежащие округа понеслись приказы Крюгера – собирать ополчение, окружать англичан.

А к Джемсону послали гонца с вопросом, в чем дело, и с требованием немедленно повернуть назад. Джемсон ответил то же, что говорил перед строем своих солдат.

Затем, когда они прошли уже почти две трети пути, их встретил гонец с призывом вернуться, но уже не от буров, а от английского верховного комиссара Геркулеса Робинсона.

Робинсон узнал о случившемся от Родса. Сам Родс – почти немедленно, в воскресенье вечером. Он тогда же вызвал к себе одного из чиновников английской колониальной службы и произнес в его присутствии:

– Джемсон закусил удила и пошел в Трансвааль.

Однако самому Робинсону Родс сообщил новость лишь наутро, когда отряды Джемсона вторглись уже далеко в глубь бурской территории. Ну а прежде чем посланец Робинсона передал его приказ Джемсону, тот успел пройти две трети пути.

Джемсон и полковник Уиллоби отказались выполнять приказ. Уиллоби объяснил, что об отходе не может быть речи: на пройденном пути уже не найти продовольствия и фуража. К тому же кони устали, на обратную дорогу потребуется несколько дней, а там уже собрались отряды вооруженных буров. Так что выход один – идти дальше, к своим друзьям, которые ждут в Йоханнесбурге и его окрестностях.

…А в Йоханнесбурге тем временем выплыл на поверхность давний заговор. Те же люди, что послали Джемсону просьбу о помощи, создали в самом Йоханнесбурге Комитет реформ. Был выработан перечень требований якобы от имени всех ойтландеров, составлена депутация к Крюгеру и брошен призыв собраться на громадный митинг в поддержку этих требований.

Йоханнесбургская газета «Стар» 30 декабря выходила каждые несколько часов. В третьем выпуске, изданном в пять часов вечера, говорилось: «У Йоханнесбурга появилась армия. Увы, конфликт неизбежен. Неопределенность кончилась. Положение крайне серьезное».

На какой-то момент показалось, что неопределенность, висевшая над городом уже несколько недель, действительно кончилась. Было подготовлено «Обращение к населению Йоханнесбурга» от имени Временного правительства республики ойтландеров. Подписали ее около шестидесяти человек во главе с Чарлзом Леонардом и Лайонелом Филлипсом – они значились президентом и вице-президентом новоявленной республики.

Срочно распаковывались ящики с оружием, заблаговременно привезенные и спрятанные в шахтах. Появилось даже объявление с призывом вступать в формируемый медицинский отряд. Главным центром активности заговорщиков было управление родсовской Голд филдс.

Но почти сразу же выявилось, что заговор подготовлен из рук вон плохо. Дело даже не в том, что в него были втянуты далеко не все шахтовладельцы Ранда – «рандлорды». Главное, зачинщики не увидели той широкой поддержки со стороны ойтландеров, на которую так надеялись. Вся организация оказалась непродуманной. Заговорщики метались от раздачи оружия к призывам не допускать незаконных действий. Во всем царила неуверенность, нерешительность, страх. Это стало очевидным почти в первые же часы, во всяком случае уже в ночь с понедельника на вторник, когда город не сомкнул глаз. Все замерли в ожидании, но мало кто решился браться за оружие. И когда на улице раздался чей-то возглас: «Мы побили голландцев», несколько голов на мгновение высунулось из окон, но этим все и ограничилось. Обыватели выжидали. Это и решило судьбу города.

«Обращение к населению Йоханнесбурга» так и не увидело свет. Редактор газеты «Стар», где оно печаталось, получив набор, так перепугался, что немедленно рассыпал его. Успели отпечатать лишь несколько экземпляров.

Уже утром 31 декабря сам Комитет реформ обратился через эту газету с призывом: «Комитет настойчиво просит население воздержаться от любых действий, которые могут быть восприняты как враждебные правительству».

А инженер Хеммонд, один из руководителей Комитета реформ, испугавшись, поднял над зданием Голд филдс четырехцветное знамя Трансвааля, хотя он, Хеммонд, подписал «Обращение к населению Йоханнесбурга», где говорилось, что создается новая республика и у нее – свой флаг. Трансваальские чиновники отказались дать Хеммонду флаг Трансвааля, опасаясь надругательства над ним. Пришлось любимцу Родса и его друзьям самим находить полотнища четырех цветов – красного, белого, синего и зеленого, шить из них четырехцветный флаг Трансвааля и поднимать его на глазах у огромной толпы, которая совершенно справедливо увидела в этом капитуляцию.

Всеобщая неразбериха час от часу росла. Никто ничего толком не знал, а слухи носились самые противоречивые. Мужья срочно отправляли своих жен и детей в Кейптаун. Поезда брали штурмом. Людей набилось столько, что они могли только стоять, прижатые друг к другу. Одна женщина родила ребенка, он умер, а она продолжала держать его на руках, стиснутая со всех сторон.

Обстановка в течение этих трех дней – 30–31 декабря и 1 января – менялась не раз. Но ясно было одно – мятеж ойтландеров против режима Крюгера не состоялся. Он угас, так и не разгоревшись.

…Но Джемсон и его солдаты этого не знали. Они продолжали идти вперед, хотя от усталости – все медленнее. В пути встретили Новый год. 1896-й. На горизонте все чаще мелькали силуэты бурских всадников – они собирались в отряды и старались окружить англичан. Но у буров не было орудий и пулеметов, и поначалу они держались на почтительной дистанции.

В первый день Нового года несколько раз вспыхивала перестрелка. Англичанам пришлось пустить в ход и пулеметы, и пушки.

Ко всему прочему сослужили худую службу Джемсону и местные жители, которых он определил в проводники, чтобы обойти основные силы буров. Проводники, может быть и сознательно, вели англичан неудачным для них путем.

Первого января Джемсон получил новое послание от Робинсона с требованием уйти из Трансвааля. Не поверил Джемсон в серьезность этих приказов? Или считал, что уже поздно?

Скорее всего был уверен, что британские власти шлют приказы для отвода глаз, а на деле желают успеха его делу. Главное, чувствовал за своей спиной поддержку Родса. Верил в победу, а победителей не судят. И упорно продолжал начатое.

Но шансов уже не было, и не только там, в Йоханнесбурге, но и здесь. Возле поселка Крюгерсдорп, когда до Йоханнесбурга оставался уже один переход, отряд попал в ловушку. Тут и там из-за гребней холмов и за валунами поблескивали бурские винтовки. А солдаты Джемсона уже выдохлись. Они шли, лишь с короткими привалами, уже четвертые сутки. В последний день почти ничего не ели. Люди и лошади падали от усталости.

Буры могли из-за укрытий перестрелять англичан одного за другим. Это они и стали делать. Англичане метались, окруженные со всех сторон. Этот кошмар начался вечером первого января и возобновился на рассвете второго.

Осталось одно – сдаться. Джемсон не предвидел этого. В его отряде не было даже тряпки, которая могла бы послужить белым флагом. Выручила женщина с ближайшей фермы. Ее передник подняли на оглобле. Это было утром второго января, когда Джемсон потерял убитыми и ранеными уже семьдесят три человека.

 
«Эй солдат, где искать мне его,
Моего дружка дорогого?» —
«Он за морем лежит, а череп пробит,
Так что парня ищи другого».
 

Покормив падающих от изнеможения англичан, буры сразу же повели их, поникших и раздавленных, в свою столицу. Вечером того же дня ворота городской тюрьмы Претории захлопнулись за Джемсоном и его людьми. Там же оказались и йоханнесбургские заговорщики.

И раскаты грома

«Бросок», «набег» или «рейд» Джемсона длился трое с половиной суток. Попытка мятежа в Йоханнесбурге – и того меньше. Но как гром гремит не одновременно с молнией, так и грохот в «большой политике» начался, когда события в самом Трансваале уже кончались.

Собственно, шумиха в европейских столицах началась еще 31 декабря, когда весть о нападении на Трансвааль достигла Европы. Руководители германского министерства иностранных дел и колониального департамента, отменив все приемы, собрались в Потсдаме у императора Вильгельма и решили немедленно принять две меры. Во-первых, послать в Трансвааль отряд морской пехоты, а во-вторых, сделать грозный запрос английскому правительству.

В осуществление этих решений капитану крейсера «Морской орел», стоявшего у побережья португальского Мозамбика, был дан приказ высадить на берег и отправить в Преторию военный отряд – под предлогом защиты германских подданных. А Гатцфельду, послу к Лондоне, поручили запросить английское правительство, одобряет ли оно действия Джемсона, и затребовать свои верительные грамоты, если ответ окажется неудовлетворительным.

Посол явился к Солсбери 1 января. Премьер сразу же высказал пожелание, чтобы посол «не употреблял в этом деле ни единого слова, которое можно истолковать как угрозу», а затем заверил, что действий Джемсона он не одобряет. [145]145
  G.P., Bd. XI, № 2491.


[Закрыть]Посол не затребовал своих верительных грамот. Но на следующий день он получил из Берлина еще более строгие инструкции – вручить Англии ноту с заявлением, что Германия не допустит никаких перемен в Трансваале. Этот ультиматум был вручен 2 января. Однако к вечеру того же дня стало известно, что в Трансваале наступила развязка, и утром 3 января Гатцфельд забрал эту ноту, с облегчением узнав, что ее не успели распечатать.

Германскому послу в Лондоне было видно то, чего не сознавали кайзер Вильгельм и его ближайшее окружение. В Лондоне царило необычайное возбуждение. Немалая часть английского общества восприняла победу «бурских мужланов» над прославленным Джемсоном как оскорбление британской национальной гордости. И посол не мог не понять, что слишком резкие немецкие действия вызовут в Англии ответную бурю.

Но в Потсдаме Вильгельм продолжал бушевать. Собрав утром 3 января узкий круг руководства, он предложил привести морскую пехоту в боевую готовность, объявить протекторат над Трансваалем и послать туда войска. Присутствующих этот авантюризм поверг в ужас: так можно было действовать, лишь решившись на войну с Англией. Но флота у Вильгельма не было, а его замысел создать против Англии блок континентальных держав был нереален.

Кайзера увещевали, выжидали, пока он остынет, и в конце концов уговорили ограничиться трескучей телеграммой Крюгеру. В ней говорилось: «Я выражаю Вам мои искренние поздравления в связи с тем, что Вы, вместе с Вашим народом, смогли, не призывая на помощь дружественные державы, собственными силами восстановить мир, нарушенный вторгшимися в Вашу страну вооруженными бандами, и обеспечить независимость Вашей страны от нападения извне».

Еще накануне Вильгельм писал Николаю II даже более воинственно: «Что бы там ни случилось, я никогда не позволю англичанам раздавить Трансвааль!» [146]146
  Переписка Вильгельма II с Николаем. II. М., 1928, с. 16.


[Закрыть]Но письмо Николаю II было частным и не появилось в печати, а телеграмма Крюгеру сразу же стала газетной сенсацией. Она для того и предназначалась.

Колониальный раздел Африки дал африканским резчикам по дереву новые темы. Кайзер Вильгельм и королева Виктория

Эта телеграмма и стала первым раскатом грома, который услышали во всем мире. «Не призывая на помощь дружественные державы…» Значит, Германия считала себя вправе с оружием в руках ввязаться в схватку на Юге Африки – так расценили эти слова Вильгельма в Англии. Легко себе представить, какую бурю это вызвало. Письмо Дэзи было одной из первых отповедей Вильгельму, но совсем еще не самой резкой.

Что тут началось! Правительство Вильгельма зондировало почву в Лиссабоне, не разрешат ли португальцы германскому экспедиционному корпусу пройти в Трансвааль через Мозамбик. А Пангерманский союз, Колониальный союз и другие объединения немецких шовинистов, начав с криков «Руки прочь!», решили затем использовать этот антибританский угар для проталкивания программ ускоренного строительства флота и подготовки к войне с Англией.

Да и в Англии дело не ограничилось газетной войной. Правительство сообщило 8 января о создании так называемой летучей эскадры. Английские фирмы рвали коммерческие отношения с германскими. Лондонская толпа била стекла в немецких магазинах и избивала немецких моряков. Посол Гатцфельд доносил в Берлин, что, если бы английское правительство решило начать войну, оно «имело бы за собой все общественное мнение». [147]147
  G.P., Bd. XI, № 2636.


[Закрыть]А английский журнал «Спикер» констатировал: «На сей раз уличная чернь и всякий сброд объединились с „обществом“».

Перебранка велась прежде всего между Англией и Германией, но в той или иной мере ввязались в нее и другие правительства, партии, организации. Общественное мнение почти повсюду поддерживало буров – как слабую сторону. В Трансваальском музее Претории и сейчас хранятся подарки, присланные тогда победителю Джемсона, бурскому генералу Кронье. Среди них меч, украшенный изображением бура, который побеждает коронованного льва. Это подарок из Франции. И громадная чаша, символ братства, – из России.

О роли набега Джемсона в тогдашней мировой политике написано необычайно много. В нашей стране эта тема привлекла внимание крупных историков, даже академика Тарле. Его ученик Михаил Борисович Рабинович написал диссертацию «Набег Джемсона». Привлекли те события и внимание Аркадия Самсоновича Ерусалимского, известного германиста. Были и споры. Но в целом набег Джемсона получил однозначную оценку. И в том, что он проводился с ведома и попустительства английского правительства, во всяком случае министра колоний Чемберлена. И в том, что этот набег и те международные противоречия, которые он обнажил, в сущности предопределили англо-бурскую войну 1899 года.

Все тайное становится явным

Десятки миллионов налогоплательщиков в Англии, Германии и Трансваале должны были оплачивать эту военную шумиху, новый виток в тогдашней гонке вооружений.

Кто же виновники? И главное, конечно, поскольку тут мы говорим о Родсе, – какова же была его роль? И какова была подлинная роль английского правительства?

Прошло немало лет, прежде чем историки докопались до всего этого. С каким трудом появлялся на свет каждый новый документ! А посвященные – как неохотно давали они свои показания!

Конечно, это касается самого заговора, а не просто стремления Родса включить Трансвааль в «объединение» южноафриканских стран под британским флагом.

Такого стремления Родс никогда и не скрывал. Экономическая роль и даже само географическое положение Трансвааля были столь важными, что «объединение» было бы без него просто-напросто невозможно. До конца 1894-го Родс надеялся сделать это без вооруженной схватки, экономическим путем, закулисным давлением, тайным сговором, подкупом должностных лиц.

Но на пути устремлений Родса вставали все новые препятствия. Родс склонен был их персонифицировать, для него все замыкалось на Крюгере. Первопричину сопротивления своим планам он видел в «узколобости» Крюгера, в устарелости его взглядов, в его неумении понять выгоды, которые получит Трансвааль от включения в Британскую империю.

Семидесятилетний Крюгер действительно был человеком уходящего поколения. Его юность и зрелые годы связаны с «великим переселением» буров из Капской колонии на север и с первыми десятилетиями существования Трансвааля, задолго до золотой горячки. В Трансваале тогда почти не чувствовалось влияние европейской цивилизации. Буры жили на изолированных друг от друга фермах, многие были неграмотны, а если и читали, то лишь одну книгу – большую семейную Библию, и понимали ее содержание дословно, как их далекие предки, кальвинисты, покинувшие Европу в XVII столетии.

Но разве один Крюгер нес на себе этот груз того прошлого? Марк Твен, побывав в Южной Африке в том самом 1896 году и познакомившись с патриархальной жизнью буров, написал в присущей ему манере: «Суммируя все добытые мною сведения о бурах, я пришел к следующим выводам:

Буры очень набожны, глубоко невежественны, тупы, упрямы, нетерпимы, нечистоплотны, гостеприимны, честны во взаимоотношениях с белыми, жестоки по отношению к своим чернокожим слугам, ленивы, искусны в стрельбе и верховой езде, увлекаются охотой, не терпят политической зависимости; хорошие отцы и мужья… еще до недавнего времени здесь не было школ, детей не учили; слово „новости“ оставляет буров равнодушными – им совершенно все равно, что творится в мире…»

Марк Твен вышучивал буров и еще резче.

«Черный дикарь, которого вытеснил бур, был добродушен, общителен и бесконечно приветлив; он был весельчак и жил, не обременяя себя заботами. Он ходил голым, был грязен, жил в хлеву, был ленив, поклонялся фетишу; он был дикарем и вел себя как дикарь, но он был весел и доброжелателен.

Его место занял бур, белый дикарь. Он грязен, живет в хлеву, ленив, поклоняется фетишу; кроме того, он мрачен, неприветлив, важен и усердно готовится к вступлению в райскую обитель, – вероятно, понимая, что в ад его не пустят».

А что до дядюшки (на языке буров – оом) Крюгера, как обычно называли его сограждане, то английские газеты были полны рассказами о нем. Вот один из характерных (его перепечатывали и в России) [148]148
  Оом Поль. – Мир божий, июнь, 1900, Отдел 2, с. 54–55.


[Закрыть]– о том, как Крюгер во время охоты беседовал с иностранцами.

«Вечером, вокруг бивуачного костра, зашел разговор о литературе и завязался горячий спор между немцами и англичанами насчет того, кто выше: Шекспир или Гёте?

Оом Поль не принимал никакого участия в разговоре, а сидел молча и потряхивал трубочкой.

– Ну, а вы как думаете, оом Поль? – обратился к нему один из споривших. – Кто выше: Шекспир или Гёте?

– Не читал ни того, ни другого! – последовал откровенный ответ.

– Бог мой! – воскликнул пораженный немец. – Вот человек, которого буры называют великим, а он никогда не читал Гёте!

– Никогда не читал Шекспира! – вскричал в негодовании англичанин. – Так что же вы в таком случае читаете, черт вас возьми?

– Только это, – отвечал оом Поль, вытаскивая истрепанную Библию из своего кармана. – Я читаю ее каждое утро и вечер ежедневно в течение сорока лет и все-таки не постиг всех ее красот. Когда я изучу Библию, то, пожалуй, займусь Гёте и Шекспиром».

Крюгер совсем не был выжившим из ума старцем. Как бы патриархальны ни были его взгляды, он очень неплохо ориентировался в сложных перипетиях мировой политики. Без этого ему бы не удержаться в президентах. Действовать по принципу «сила есть – ума не надо» он не мог: его государство не было великой державой, да и нрав у сограждан весьма строптивый.

А вопросы, стоявшие перед ним, год от года усложнялись. Золотая горячка. Наплыв иностранцев. К середине девяностых их стало чуть ли не больше, чем самих буров, во всяком случае взрослого бурского населения. Дай ойтландерам право голоса на выборах, и они установят свою власть! Остается одно – находить все новые отговорки, тянуть время, маневрировать. Точно так же он маневрировал и между великими державами, Англией и Германией, стараясь все время противопоставлять одну другой. Он ничуть не скрывал этого и даже на банкете по поводу дня рождения Вильгельма II сказал: «Наша маленькая республика еще только ползает между великими державами, и мы чувствуем, что, когда одна из них хочет наступить нам на ногу, другая старается этому воспрепятствовать».