Текст книги "Сесиль Родс и его время"

Автор книги: Аполлон Давидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Непривычный климат, бесчисленные тяготы и особенно лихорадка – все это уносило жизни десятков людей. Но приток золотоискателей не ослабевал. К концу 1891 года в стране шонов насчитывалось уже тысяча пятьсот – тысяча семьсот белых. Они ехали и ехали со всего света. Американцы называли междуречье «лавкой Сесиля Родса».

Можно было, хоть и не часто, видеть там и самого Родса. В светлых фланелевых брюках, куртке цвета перца с солью и фетровой шляпе с опущенными полями трусил он на пони вслед за повозкой, в которой ехали Джемсон и Силус. Своей любви ездить верхом он не изменял, хотя так и не научился хорошей верховой езде и всегда держался мешковато. От большинства золотоискателей его отличали только свежевыбритые щеки. В те времена среди европейцев междуречья это было явным признаком достатка и зачастую более высокого социального положения.

Разочарования начинаются

Сам-то Родс, надо думать, хорошо знал подлинное положение дел в своей империи. Других же подстерегало немало разочарований. Привилегированная компания создала своим фортам славу крупных поселков, чуть ли не центров европейской цивилизации. В конце 1892-го очевидец писал: «Я, видевший в английских и южноафриканских журналах красочные описания Солсбери, ожидал многого. Разве я не читал там о церквах – англиканской, веслеянской, римско-католической и пресвитерианской? О больших гостиницах, больнице, библиотеке и множестве магазинов? Оказалось же, что в Солсбери было тогда лишь четыреста человек. А в форте Чартер – всего пятеро: лейтенант, сержант, двое рядовых и один штатский.

На цитадели культуры эти форты походили мало. Ратники местных гарнизонов мечтали только о спиртном. Бутылка виски стоила сорок шиллингов. Для сравнения можно сказать, что одеяло, купленное в Кимберли за пять шиллингов, служило здесь платой за месячный труд африканца.

Каждого нового пришельца девять из десяти старожилов Солсбери встречали вместо приветствия вопросом:

– Виски есть?

Царила лихорадка, а с хинином было очень плохо. За одну унцию этого спасительного лекарства давали до ста фунтов стерлингов.

– Мой желудок не принимает хинина, зато виски он впитывает как губка. Дайте мне бутылку виски в день, и плевать мне на лихорадку».

С аборигенами золотоискатели не знались, мнения о них были самого низкого:

– Дайте мужчине из народа машона вдоволь кафрского пива, вдоволь риса, несколько жен и немного домашней птицы, и ему уже больше ничего не надо.

Забавно, что этот предполагаемый идеал золотоискатели, похоже, списывали не с шонов, а с самих себя. Многие ли из них тянулись к высотам культуры, достижениям разума? Вся-то и разница была в том, что вместо пива им хотелось бренди или шампанского, вместо риса – ресторанных обедов, да представления о дамских прелестях как-то отличались, но и то не так уж существенно…

«Пионеры» считали шонов непонятливыми и неумелыми. Те, конечно, действительно с трудом представляли себе, чего хотят от них европейцы. Они, может быть, впервые встретившись с белыми людьми, понимали это куда хуже, чем африканцы в Капской колонии или Трансваале. Интересно, если бы европейцам пришлось выполнять какие-нибудь требования шонов – смогли ли бы они быстро понять, чего же от них хотят? Бездумно осудить чужие нравы, порядки, обычаи, поведение – это ведь куда проще, чем хоть чуть-чуть подумать. Самим пришельцам расовое высокомерие казалось естественным спутником «высокого интеллекта» их расы.

На деле «интеллект» подчас проявлялся в том, что в меновой торговле они пытались всучить шонам спички с обломанными головками. Или в том, что на требование заплатить шиллингами насмешливо отвечали:

– Женщина, которая делала шиллинги, уже умерла.

Или в том, что за одно одеяло им удавалось заставить «туземца» работать целый месяц.

Или в том, как уводили они девушек-шона, считая это чуть ли не самым естественным делом. Дескать, шоны уже приучены к такому обращению своими соседями-ндебелами. «Машоны так давно привыкли, что у них силой отнимают женщин и имущество, что, если европеец и уведет черную женщину, в ее исчезновении будут винить только злую судьбу ее мужа…»

В оплотах компании, ее фортах, шла тягучая гарнизонная жизнь. Пьянство, азартные игры, иногда – охота. Развлекались тем, что англичане называют «прэктикл джоук» – «практическими» шутками друг над другом, грубыми и зачастую весьма жестокими. Так было не только в Солсбери, Чартере и Виктории, но, даже в самом, казалось бы, оживленном месте, в Тули, на входе в междуречье.

«Тули никогда не принадлежало к числу особенно приятных мест, и, когда я там был, мне казалось, что каждый час тянется сто двадцать минут. В Тули всегда ужасно жарко, и нечего удивляться, что люди клянут все подряд. Они проклинают и капский бренди, и пищу, которой их кормят, и свою работу… а больше всего – Привилегированную компанию. В их жилищах нет самой необходимой обстановки, пищу им дают плохую, читать им нечего, их быт очень плохо устроен, и жизнь они ведут ленивую и лишенную смысла».

Даже в сравнительно многолюдном Солсбери на четыреста мужчин не было и пяти женщин. «Приходится признаться, что мужчины сами по себе не могут создать интересного общества. Без женщин мы тупеем, и жизнь в Солсбери была тупой, как заржавевший нож».

Одним словом, казарменные будни, казарменные настроения, казарменное сквернословие. Как обычно,

 
Шел сказ про гибель и обман,
И стыд и страсть ко злу,
И подкрепляли речь они,
Произнося хулу,
Сквозь гром проклятий кулаки
Гремели по столу.
 

Только вот тропическая экзотика наложила отпечаток на характер анекдотов и прибауток. Неизбежные байки про тех, на чьей земле «пионеры» теперь обосновались. О том, как Лобенгуле выбирают жен – ставят девушек в ряд и отбирают тех, у кого силуэт тела больше выдается вперед и назад. Или о том, что каннибальские племена брезгуют мясом белых людей, считая его слишком соленым. [102]102
  Kemp S. Op. cit., p. 136, 206.


[Закрыть]

Не скрашивалась эта жизнь и облагораживающим чувством товарищества. Любимая присказка в войсках и администрации компании звучала так:

– Каждый за себя, одно Провидение – за всех.

Что было святого у этих людей? Может быть, их кумир? Казалось бы, да. «…Свой король и тиран. Разумеется, Сесиль Родс. Это для него мы совершили долгий опасный поход, это его имя магически сплачивало бойцов, удерживало их от мятежа и дезертирства. Странное это было у бойцов чувство к Сесилю Родсу. Многие из них никогда его не видели, знали о нем только понаслышке, но им казалось, что они понимают его как своего героя, человека изумительного предвидения.

Вдохновенное предвидение – так считали все. И предвидении, в мечте Родса о великой империи – покоренной, изученной, просвещенной и накрепко объединенной – мы, бойцы, и видели свою цель. Странно, как-то отвлеченно выглядели наше восхищение этим молчаливым человеком и наша любовь к нему… И, в свою очередь, надо заметить, Сесиль Джон Родс любил своих бойцов». [103]103
  Ibid., p. 159.


[Закрыть]

Так вспоминал один из них через четыре с лишним десятилетия. Но так и не объяснил толком, отчего же он сам, прослужив полтора года среди «любимцев» Сесиля Родса, покинул их ряды и навсегда уехал из «обетованной земли», отказавшись от положенных трех тысяч акров и от всего, что было обещано. А ведь Родс и ему, лично, давал обещание сделать его миллионером…

Да, многое разочаровывало тех, кто, соблазнясь шумной газетной рекламой, бросал свои дела и являлся сюда, в глубь Черного материка.

Но главное, росло подозрение, что в этом «золотоносном Офире» никто пока по-настоящему так и не обнаружил золота. Даже в районе Солсбери, в центре деятельности компании, где, казалось бы, деловая жизнь должна быть особенно бурной, вообще не было никаких признаков приискового дела.

Что-то оказалось не то, не так. И дело даже не в том, что компания своей рекламой обманула публику. На это Родс шел сознательно. Но все-таки обманулся и он сам. У него были основания думать, что золото в междуречье есть, ведь об этом говорили и старинные рудники, и предания, дошедшие из средневековья, от португальских конкистадоров. Вряд ли Родс действительно предполагал, будто этого золота здесь в пятьдесят раз больше, чем в Трансваале. Пусть Джемсон твердит это легковерным! Но что золото все-таки есть – и немало, – в этом, надо думать, Родс был уверен.

Но золота находили совсем мало – даже если сравнить не с газетной шумихой, а с надеждами Родса и его компаньонов. Дело могло кончиться скандалом – на всю Великобританию, на всю Европу. Если золота не будет, пойдут разговоры о блефе, обмане.

Родсу нужна была какая-то новая сенсация, новый шум вокруг его детища. Потому-то он так обрадовался, узнав, что лорд Рендолф Черчилль решил поехать в его империю и написать оттуда большую серию статей для английской публики.

Как известно, семья Черчиллей тесно связала свою судьбу с Южной Африкой, начиная с Рендолфа (или с его жены, которая якобы произвела впечатление на послов Лобенгулы во время приема у королевы Виктории).

К голосу Рендолфа Черчилля соотечественники прислушивались. Правда, не столько, пожалуй, из-за его политического веса – хотя он и побывал на высоких постах канцлера казначейства (министра финансов) и министра по делам Индии, – сколько из-за его эксцентричности. Говорили, что его мечтой была должность, которая потом, уже в XX столетии, не раз доставалась его сыну Уинстону, – пост премьер-министра Великобритании. Но Рендолф закрыл себе дорогу к этой должности: как-то так получилось, что эксцентричность сына вызывала у английской публики изумление, порой связанное даже с каким-то почтением, а в выходках отца видели прежде всего скандальность. Может быть, сын как раз и учился на отцовских промахах?

Так или иначе, имя Рендолфа Черчилля всегда привлекало внимание. Поэтому лондонская «Дейли грэфик» предложила ему по сто фунтов стерлингов за каждую корреспонденцию из империи Сесиля Родса. Иными словами, по шиллингу и девять пенсов за слово – неслыханно высокий гонорар. Хозяева этой влиятельной газеты надеялись, что Черчилль ошеломит читателей своими экстравагантными впечатлениями и оценками.

Родс, конечно, хотел, чтобы эти корреспонденции послужили ему на пользу. И он, казалось, вполне мог на это рассчитывать – все-таки Черчилль был одним из акционеров его Привилегированной компании.

Он встретился с Черчиллем, и в феврале 1891-го в номере фешенебельного лондонского отеля они, склонившись над картой Африки, вместе намечали маршрут. В «Таймсе» 28 февраля появилось сообщение, что «лорд Рендолф Черчилль окончательно решил весной отправиться в Машоналенд» и что это путешествие, как ожидают, станет одним из самых запоминающихся событий всего года.

А Черчилль надеялся, что это путешествие поможет его карьере. Он дал интервью журналу «Саут Африка», рупору Сесиля Родса и других южноафриканских миллионеров, и многозначительно намекнул, что цели его путешествия отнюдь не сводятся к аристократическому спортивно-охотничьему отдыху. Черчилль лелеял надежду поправить этим путешествием и свои финансовые дела. Они находились в отчаянном положении, хотя Черчилль и был женат на дочери американского миллионера. Поправить их газетными гонорарами, даже баснословно высокими, было уже трудно. И Черчилль, поддавшись общему психозу, повез с собой специальную, только что изобретенную машину для добычи золота. Больше того, он сформировал компанию по изысканию и добыче золота. В нее вошли кроме его близких родственников еще несколько финансистов, издателей газет и военных. Они и субсидировали поездку Черчилля, дали ему шестнадцать тысяч фунтов. Взял с собой Черчилль и эксперта по золотым месторождениям, американского горного инженера Генри Перкинса.

Вместе с Черчиллем из Лондона в Южную Африку отправился Альфред Бейт и другой близкий Родсу человек – инженер Чарлз Меткаф. «Оба стали в какой-то мере неофициальными членами экспедиции Черчилля». И «хотя никто не хотел подчеркивать связь всего этого с Родсом», все же «не может быть никакого сомнения, что Родс возлагал большие надежды на путешествие лорда Рендолфа». Так писал недавно автор книги «Черчилли в Африке». [104]104
  Roberts B. Churchills in Africa. London, 1970, p. 3, 11―13, 17―19, 34―35, 40.


[Закрыть]

Действительно, Черчилль славословил Родса, называл его гением. Установив довольно тесные отношения с ним, с Бейтом и некоторыми другими магнатами золотопромышленности Трансвааля, Черчилль сумел найти там выгодное применение капиталам своей семьи и своих друзей. Он с гордостью писал об этом из Йоханнесбурга своему сыну, семнадцатилетнему Уинстону. Поговаривали даже, будто он вел переговоры о хорошем месте для Уинстона в трансваальской золотопромышленности. Почему бы и нет? Если сыну премьер-министра лорда Солсбери можно служить у Сесиля Родса, разве это зазорно для сына лорда Черчилля?

Уинстон Черчилль через несколько лет действительно оказался в тех местах, как и сестра Рендолфа, леди Сара. Правда, Уинстон не работал в компаниях Сесиля Родса, но все же служил его делу – участвовал в подготовленной Родсом англо-бурской войне. Был военным корреспондентом, попал в плен и совершил дерзкий побег – с этого и началась его широкая известность. Да и тетушка его тоже оказалась тогда в гуще военных событий.

Так что вскоре всему семейству Черчиллей не чуждо стало дело Сесиля Родса. Но первый приверженец – Рендолф – принес Родсу больше вреда, чем пользы. Отчасти это объяснялось неуравновешенным характером Черчилля, его несдержанностью, крайне резкими и не всегда продуманными суждениями. Началось с его высказываний о бурах. Многое на Юге Африки сложилось бы иначе, говаривал он, «если бы господь бог дал буру хоть чуточку разума». Как-то он попросил, чтобы ему показали бурскую ферму. Когда его привезли, хозяйка фермы, предупрежденная заранее, вышла встретить «английского лорда». Реакция лорда оказалась неожиданной. Очевидец писал: «Может быть, фигура старой леди не отвечала его идеалу божественных женских форм. Я не знаю. Но одного взгляда оказалось достаточно.

– Уф, поехали, поехали, скорее отсюда! Погоняй! – вскричал его светлость, стуча кулаками по спине возницы. – Ужасный народ! Погоняй! Скорее! Я не выдержу тут ни минуты!»

Могли буры простить Черчиллю такие выходки? Родс много лет терпеливо склонял их к дружбе с Англией, а тут такой афронт. Ему пришлось расхлебывать последствия заявлений и поступков Черчилля.

Да и кое-кого из золотопромышленников Черчилль тоже умудрился обидеть. Каждый из них, как мещанин во дворянстве, жаждал знаков внимания, а лорд путал их имена, лица и, побывав у кого-то из них на обеде, на следующий день спрашивал:

– Не напомните мне, мы с вами уже встречались?

Этими и подобными историями, подлинными и выдуманными, были полны газеты Англии и Южной Африки. Черчилль давал им богатую пищу. После нескольких его промахов уже почти каждое его слово поднималось насмех или вызывало бурю протестов.

Эхом острот и карикатур отозвалось и его путешествие по междуречью. Черчилль взял с собой туда молодого южноафриканского журналиста Перси Фицпатрика, полагая, что тот опишет эту поездку в лучших тонах. И Фицпатрик действительно издал брошюрку «По Машоналенду – с киркой и пером», но посмешищем сделал самого Черчилля.

Он поведал читателям, как Черчилль послал Лобенгуле специальный стул для купания, чтобы легче входить в воду. «Отличная мысль, – потешался Фицпатрик, – достойный венец представлений лорда Черчилля о Южной Африке». А потом, сообщил он, Черчилль хотел возвращаться из Машоналенда через Булавайо, но передумал, вспомнил, что у Лобенгулы все же есть «королевское право распоряжаться жизнью и смертью пришельцев». [105]105
  Finlason С. E. Op. cit., p. 74, 77―78, 80.


[Закрыть]

Ужаснувшись трудоемкости добычи алмазов в Кимберли, Черчилль посетовал, что суетное тщеславие женщин, их страсть украшать себя бриллиантами стали причиной этого изнурительного труда. «От кого бы ни произошли мужчины, а женщины-то уж конечно произошли от обезьяны», – заявил он.

Ну, ясное дело, письмам возмущенных женщин не было конца!

На лондонских подмостках распевали насмешливые песенки о вояже бывшего канцлера казначейства. Чтобы заглушить самую дерзкую из них, жене Черчилля пришлось добиваться вмешательства Чемберлена.

Родс, конечно, не ожидал такого поворота. Шло насмарку все, чем визит Черчилля мог быть ему полезен. Хуже того, он нанес Родсу прямой ущерб.

Побывав в фортах Привилегированной компании и проехав по ее владениям, Черчилль не увидел тех радужных картин, что рисовал в его воображении Сесиль Родс, когда они в Лондоне вместе намечали этот маршрут. Особенно поразила Черчилля дороговизна. В форте Солсбери он решил продать часть своих вещей, чтобы не везти их обратно, и поразился, увидев, что за хлопчатобумажную рубашку ему заплатили здесь в три с половиной раза больше, чем она стоила в Лондоне. Да и остальные цены были в том же роде. «Я с сожалением понял, – отметил он, – что хорошо организованная доставка товаров в эту страну принесет куда больше доходов, чем поиски золота».

Но, самое главное, приехавший с Черчиллем горный инженер тщательно обследовал Машоналенд и пришел к выводу, что сколько-нибудь крупных месторождений золота там нет. Его выводы показались Черчиллю убедительными, и он написал, что Машоналенд – «это не Аркадия и не Эльдорадо».

Президент Крюгер выгоняет Рендолфа Черчилля из Трансвааля. Тогдашняя трансваальская карикатура

Каково все это было Родсу? Своего раздражения он не сумел скрыть. Он сопровождал Черчилля в поездке по Машоналенду, но, увидев, что не может обуздать выходки лорда, внезапно уехал, предоставив тому уже самостоятельно проделать долгий обратный путь. Черчилль был в ярости, но пришлось проглотить.

Правда, потом он все же простил Родса. В Кейптауне даже прожил у него несколько дней. У лорда были основания прийти в доброе расположение духа. Хотя отношения с бурами и президентом Крюгером у него, мягко говоря, и не очень сложились, все же, проезжая через Трансвааль на обратном пути, он купил несколько золотоносных участков – настолько богатых, что вскоре они ценились в семьдесят тысяч фунтов. [106]106
  Churchill W. S. Lord Randolph Churchill, vol. II. London, 1906, p. 451.


[Закрыть]С этого и установились прочные интересы семьи Черчиллей в Южной Африке.

Но Родсу та поездка принесла много неприятных минут. Конечно, статьи Черчилля [107]107
  Churchill R. Men, Mines and Animals in South Africa. London, 1894.


[Закрыть]не оказали такого уж серьезного влияния – публика зачастую искала в них не информацию, а развлечение. К тому же политические противники и соперники Черчилля всячески его дискредитировали, используя тут и его промахи, и его болезнь, о которой уже тогда ползли слухи. Вскоре его разбил паралич, следствие сифилиса, а за ним последовала и смерть. Ему не удалось прожить и половины того срока, который судьба отпустила его сыну Уинстону.

Конечно, поездка Черчилля и ее отголоски лишь эпизод ранней истории компании. Но эпизод показательный. И для Родса – тревожный.

История Привилегированной компании только еще начиналась. Детищу Родса предстояло пройти немало взлетов и падений. Тогда, в начале девяностых годов, появились явные признаки ее первого кризиса.

На бирже вера в нее несколько заколебалась. Было известно, что поход «пионеров» и полиции стоил Родсу около трехсот тысяч фунтов. А затем – постройка и содержание фортов, администрация, вооруженные силы компании, строительство железной дороги и телеграфа. До июля 1891 года, примерно за год, расходы компании составили семьсот тысяч фунтов. Родсу пришлось просить субсидий у Де Беерс и Голд филдс. Барнато, Бейт и другие компаньоны по алмазно-золотым делам в Кимберли и в Трансваале шли ему навстречу, но эта поддержка не могла быть беспредельной. Да и в руководстве самой Привилегированной компании Родс начал сталкиваться с недоумением и беспокойством других директоров.

Пошли разговоры о некомпетентности Джемсона, который в 1891 году возглавил администрацию компании в междуречье. Правда, Родс поддерживал его всем весом своего авторитета. Он говорил:

– Джемсон никогда не ошибается.

А самому Джемсону Родс телеграфировал: «Ваше дело – управлять страной, а мое дело только ответить „да“, если Вы решите поинтересоваться моим мнением».

Сотрудничавшие с Родсом люди нередко ставили ему в заслугу умение заниматься самым главным и отдавать все остальное на усмотрение своих помощников, доверяя им и не дергая мелочной опекой. Именно так он повел себя с Джемсоном. Но ведь тот не имел никакого опыта в сложном деле управления целой страной. Его промахи получали огласку, и Родс не мог полностью защитить его от критики.

Главной слабостью компании была двусмысленность ее положения. Чем компания на самом деле владеет и каковы ее права – никто не мог этого толком понять. «Позиция Южноафриканской привилегированной компании не очень ясна», [108]108
  The Times, 5.VIII.1890.


[Закрыть]– признавала газета «Таймс».

В том же году, когда Черчилль совершал свою инспекционную поездку, произошло еще одно событие, которому до сих пор, кажется, так и не найдено удовлетворительного объяснения.

В ноябре 1891 года Лобенгула заключил с немецким купцом Эдуардом Липпертом договор о правах на землю. Там говорилось, что за тысячу фунтов единовременно и пятьсот фунтов ежегодно Липперт получает право в течение ста лет создавать на землях ндебелов и шонов фермерские хозяйства, использовать пастбища и даже строить города.

Как и «концессия Радда», договор, конечно, был фиктивным юридическим документом. Подписавшие его стороны понимали текст совершенно по-разному. Ндебелы не знали частной собственности на землю и не имели ни малейшего представления о передаче прав на нее. Лобенгула считал, что дает Липперту возможность строить жилища и пасти скот на свободных землях, а отнюдь не владеть ими.

К тому же Лобенгуле тут было уже не до того, чтобы так же проверять и перепроверять возможные трактовки договора, как он это делал с «концессией Радда». Главным для него было, очевидно, чтобы заключавшие договор немцы начали противодействовать англичанам. Он напряженно искал выхода. Начинать войну он, очевидно, считал делом заранее проигранным. Увести свой народ за Замбези он не мог. Что оставалось? Пытаться снова и снова посеять рознь в рядах своих врагов. Это он и делал. Об англо-германских противоречиях в Африке Лобенгула, конечно, уже был наслышан, и возможность как-то сыграть на них была для него той соломинкой, за которую хватается утопающий.

Но расчет Лобенгулы нанести Родсу удар не оправдался, как и отправка посольства к «Белой королеве» и многие другие его действия. Трудно, просто невозможно было ему представить себе механизм действия европейской колониальной политики. Только случай, только чудо могло помочь ему и его народу. Но Родс и британские официальные власти предусмотрительно предотвращали ненужные им «чудеса».

Правительство Великобритании, узнав о новой угрозе для Привилегированной компании, пришло на помощь не медля. Министр колоний лорд Натсфорд телеграфировал верховному комиссару Южной Африки Лоху, что договор Липперта признавать нельзя, а самого Липперта, если он явится в Машоналенд, надо сразу же арестовать.

Тогда, да и долгое время потом, принято было считать, что Липперт энергично стремился получить поддержку правительства Германии, но не преуспел в этом. Немецкая пресса, прежде всего бисмарковская «Нойесте нахрихтен» и «Гамбургер корреспондент», критиковали за это правительство канцлера Каприви.

И Липперт, понимая, что не сможет использовать договор, пошел на сделку с группой Родса. Он решил перепродать договор лорду Ротшильду, а тот в свою очередь уступил Привилегированной компании право покупки. Все это произошло еще до 17 ноября, до церемонии подписания договора Лобенгулой и Липпертом. Так что, когда инкоси ставил на этой бумаге свой крестик, концессия была уже запродана Родсу. Министр колонии Натсфорд и верховный комиссар Лох одобрили перекупку этой новой «концессии». В одной из газет появилась карикатура: склонившись над Родсом и Липпертом, Лох говорит: «Благословляю вас, дети мои».

Скрепляя своим крестиком «концессию», Лобенгула и не подозревал, что собственноручно даст в руки своему злейшему врагу еще одно мощное оружие.

Все это довольно ясно. Не ясно вот что. Не была ли история с концессией Липперта задумана Родсом заранее? Очень уж она оказалась ему на руку. Его критики сразу лишались важного аргумента – что у Родса если и есть права, то только на природные богатства, лежащие под землей, а не на саму землю.

У самого Родса не было никаких надежд получить у Лобенгулы эти «права». Инкоси пошел на заключение договора лишь потому, что Липперт выдавал себя за ярого врага Сесиля Родса.

Так не была ли вся история разыграна Родсом как по нотам? Тем более, что Липперт был двоюродным братом Бейта, ближайшего друга, компаньона и главного советника Сесиля Родса? Историки уже ставили этот вопрос, но ответа не нашли. Родс унес этот секрет с собой в могилу, как и некоторые другие, более важные.

Получение «концессии на землю» Родс приравнял к увеличению капитала Привилегированной компании на миллион фунтов, выпустил дополнительных акций на эту громадную сумму и получил возможность новых спекуляций на бирже и нового обмана рядовых акционеров.

Но все эти трюки могли лишь оттянуть назревавший вокруг Привилегированной компании скандал. Надо было искать радикальный выход из положения. Иными словами, со следующим шагом к закреплению в междуречье Родс не мог медлить.