Текст книги "Lubvi.NET (СИ)"
Автор книги: Антон Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
– Ну а парня постоянного ты не хочешь завести? – спросил я.
– Ты хочешь быть моим парнем? – спросила она, глядя мне прямо в глаза.
– Нет, – ответил я и отвел взгляд.
– Вот и никто не хочет. Манекены хотят, ну, те, что просто как люди, а на самом деле неживые, просто едят, ходят, спят. Они хотят. Они просто трахаться со мной хотят постоянно. Одни такой был. Очень взрослый, на машине. Цветы мне дарил, а потом он просто однажды не приехал. Забыл, наверное, про меня или другую нашел.
– Может быть, он тоже за нож взялся или удавился? – усмехнулся я.
– Не знаю. – Она беспечно пожала плечами. – Нам скоро выходить?
– Через две остановки.
Она прижалась ко мне и уткнулась носом мне в свитер. Мне почему-то очень сильно захотелось плакать, но я быстро подавил в себе это чувство. Странная девочка, ничего не скажешь. А ты что, хотел с нормальной по сети познакомиться?
Мы шли ко мне домой от метро Домодедовская. Ира молчала и с любопытством смотрела по сторонам.
– Ты никогда не была в этом районе?
– Никогда. Здесь неплохо. Деревьев очень много. Вот в Марьино я была, там совсем плохо. Деревца все маленькие и чахлые.
– Здесь сады раньше были. Огромные яблоневые сады. Потом дома панельные начали ставить и сады вырубили. Это всего лишь остатки.
– Наверное, очень красиво, когда они цветут?
– Да, очень.
Она остановилась и опять прижалась ко мне, ища своими губами мои.
– Кто мы? Скажи, просто скажи КТО МЫ?
– Такие, как ты и я?
– Да!
– Мы маги. Мы калеки, которым дали костыли в виде необычной силы, чтобы мы могли ходить по миру манекенов, если говорить твоим языком. Тебя устраивает такой ответ?
– Маги – это как Гарри Поттер? – спросила она.
– Не совсем. Хотя, в принципе, похоже.
– Здорово. Я думала, что я просто ненормальная. Спасибо тебе.
– За что?
– Просто спасибо. Я тебя отблагодарю. Ты еще не знаешь, как я умею благодарить. А где еще можно найти таких, как ты и я?
– Да везде. Клубы всякие музыкальные, тусовки по определенным дням в центре города. Много где. Только нет смысла искать кого-то.
– Почему?
– Просто нет смысла. Единственный, кто может тебе помочь – это ты сама. Все, пришли почти.
– Это твой дом?
– Да.
– Хорошо. Хорошо, я не буду никого искать, я просто буду жить. Жить – это как дереву расти. Корни глубоко в землю, а ветки к солнцу.
– Ты хорошо училась в школе?
– Да.
– Насколько хорошо?
– Только пятерки. Учиться просто, только скучно.
– Почему скучно?
– Потому что мне кажется, что все, чему там учат, давно устарело: и физика, и математика. Ну, это все уже неправильно.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что мир скоро изменится. И манекены уйдут. Навсегда уйдут.
– Очень в этом сомневаюсь. Они очень живучие, эти твои манекены.
– Все равно мир изменится. И деревьев… здесь будет больше деревьев.
Пока мы заходили в подъезд и поднимались на пятый этаж, меня не покидала мысль о том, что я окончательно сошел с ума. Эта девушка, которая при общении по сети вела себя вполне адекватно, в жизни оказалась, мягко говоря, пришельцем с Марса. То, что у девочки были ярко выраженные магические способности, было так же ясно, как и то, что с психикой у нее тоже были явные проблемы. У меня в голове даже промелькнула мысль: а может, ну ее? Покормить, чаем напоить и домой отправить. От греха-то подальше. Ведь всегда можно сходить к Светке. А с этой дриадой или нимфой, или кто там она еще, лучше не связываться?
– Ты один здесь живешь? – спросила Ира, осматривая мое жилище.
– Да.
– А где твои родители?
– Они живут в другом месте.
– Ясно.
Мы пошли на кухню. Ира есть отказалась, и я просто напоил ее горячим чаем. До сих пор у меня в глазах стоит эта картина. Хрупкая, худенькая, даже не девушка, а девочка, держащая в руках дымящуюся кружку с чаем и смотрящая в окно на яблоневый сад. Он пила чай маленькими глотками, а кухня была погружена в звенящую тишину.
– А тебе… тебе что обычно снится? – спросила она, наконец отвернувшись от окна.
– Мне война снится. С 1998-го каждый день новое сражение. Я будто бы прохожу через всю историю войн, начиная с древнейших сражений.
– Война – это плохо, – немного подумав, сказала она и вздохнула. – Когда война – много деревьев обычно рубят.
– Помимо деревьев рубят еще и человеческие головы.
– Голов не жалко, – чуть заметно улыбнувшись, возразила Ира. – Люди сами виноваты, а деревья нет. Деревья мне больше жалко. Пойдем, Южный Ветер. Пойдем, у меня не так мало времени.
Честно признаюсь – я не очень люблю, когда девушка сама, напрямую предлагает заняться сексом. Я всегда считал и буду считать, что приоритет должен оставаться за мужчиной по праву сильного. К тому же, я начал немного побаиваться эту девицу, со странным взглядом и не менее странными для молоденькой девушки суждениями.
– Ира, а может, не надо? – мои слова прозвучали как-то неуверенно, ведь, что греха таить, девушка мне безумно нравилась. А ее странность еще больше распаляла мое воображение.
– Ты стоишь и мысленно раздеваешь меня, и при этом говоришь: не надо?!
Я подошел к ней, обнял ее за узкую талию и прикоснулся кончиком языка к шее. Ее рука заскользила по моей груди, спускаясь все ниже и ниже, а затем резко остановилась, так и не добравшись до паха.
– Пойдем в комнату! – предложила она, и я согласно кивнул.
До моей комнаты мы шли очень медленно. Через каждый три шага мы останавливались, бережно прикасаясь друг другу. Наконец мы добрались до моей комнаты. И тут нежность и робость девушки куда-то пропали. Движения ее стали резкими и уверенными. Зрачки будто бы остекленели, губы беззвучно двигались, будто что-то произнося про себя. Я помню, как успел подумать, что она тоже может быть магом слова и что с ней надо быть поосторожнее. Но эта мысль быстро улетучилась из моей головы. Волна желания полностью затопила мое сознание.
Обнаженной она показалась мне еще более красивой. Белая, почти восковая, гладкая и удивительно приятная на ощупь кожа без единого волоска или прыщика. Узкие бедра, практически идеально стройные ноги, и в довершение всего две маленькие упругие груди с крошечными сосками.
Странно. От нее пахло лесом. Может, крем или шампунь? Или мне просто хотелось, чтобы от нее пахло лесом? Странно, восемнадцатилетняя девочка вела меня, а не я ее, как это бывало обычно. Она прикасалась губами к моей груди, локтям, запястьям, и от этих прикосновений у меня начинала кружиться голова.
Для меня это были какие-то совсем новые ощущения. В последнее время я просто привык отдавать долг магии и все. Да, приятно, да, расслабляет, но не более того. Но прикосновения и поцелуи Иры проникали в самую душу. Когда же я почувствовал, как ее груди еле ощутимо касаются моей груди, с моим сознанием вовсе стали твориться странные вещи. Мне начало казаться, что я нахожусь на той странной грани между сном и явью, когда уже более или менее отчетливо понимаешь, что проснулся, но сон все еще не хочет отпускать тебя.
Ира была сверху, ее длинные волосы падали на грудь. Она начала с очень медленного, плавного ритма. Ее глаза были закрыты, руки изредка касались моей груди. И я все глубже и глубже начинал проваливаться в странное забытье. Мне то чудился шум ветра в кронах деревьев, то щебетание птиц, мне вдруг показалось, что я лежу не на своем ковре, а на подстилке из прошлогодней хвои и опавших листьев. И еще была музыка, странная, чарующая, медленная музыка, которая лилась отовсюду. Ее ритм постепенно ускорялся, и вместе с ним ускорялся темп движений Иры. Она входила в раж. Ее губы приоткрылись. Музыка становилась все громче, сознание окутала волна такого безумного блаженства, что я, не в силах больше терпеть, застонал. А Ира все ускоряла темп, стремясь поспеть за музыкой.
Чувство неописуемого восторга, которого я никогда раньше не испытывал во время секса, захватило меня в безжалостный водоворот, из которого я ни за что не хотел выбираться, и тут на самой краю сознания я услышал, что шептала Игра. Это была латынь. Одна и та же фраза повторялась с разной интонаций, то повелительно, то просительно. В моей жизни был период, когда я увлекался латынью. Было это что-то около года назад или, быть может, чуть раньше. Охваченный безумным счастьем, я был не в силах сходу перевести то, что она говорила: «Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea». Однако я решил запомнить фразу и потом разобраться в ней. А между тем ритм все увеличивался и я чувствовал, что вот сейчас, сейчас будет самый пик блаженства, после которого наступит полное душевное опустошение.
Я сидел на полу и курил прямо в комнате. На балкон было лень выходить. Надо будет потом проветрить. Ира лежала на ковре, лицо ее было спокойным и безмятежным.
– Откуда ты знаешь латынь? – спросил я.
– Латынь? – Она приоткрыла глаза. – Я не знаю латыни.
– Ты говорила на языке Вергилия. Я это отчетливо запомнил. Что-то вроде… Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea.
– Не помню, мне просто было хорошо, мне было очень хорошо с тобой. Ты сильный, я люблю сильных.
– Странно. Вообще странно, – продолжал я рассуждать вслух. – Я будто бы видел лес, будто мы в лесу были. Наверное, это все из-за твоих постоянных разговоров о деревьях.
– Может быть. – Она поднялась с ковра и стала одеваться.
Внезапно я поймал себя на мысли, что чувствую какой-то странный дискомфорт в районе груди. Я машинально потрогал цепочку с крестом. Она был теплая, почти горячая. Я дотронулся до креста. Маленькое серебряное распятие было еще горячее цепочки. Я скосил глаза на грудь и увидел отчетливый красный след от креста. Не ожог, конечно, просто покраснение.
– У меня крест нагрелся. – Я был так удивлен, что сказал это вслух.
– Это бывает. Часто так бывает, многие говорят, кто спал со мной и носит крест.
– От чего это? – только и смог спросить я.
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Мне надо уже собираться. С тобой было хорошо! Очень хорошо!
Она подошла и поцеловала меня в губы, и я отчетливо почувствовал на губах вкус лесных ягод или чего-то в этом роде. И тут совершенно некстати в моей голове всплыл странный разговор трехлетней давности, когда мы со Светой впервые сходили в клуб, где собирались маги. Я очень хорошо помню полумрак, и тихий шепот Светы: «Нелюди разные бывают. Одни дружелюбные, другие могут из тебя всю энергию высосать и в пустышку превратить. А нелюдьми они зовутся, потому что не люди это вовсе, а кто – никто толком и не знает». От неожиданно пришедших в голову воспоминаний меня начал бить легкий озноб.
– Тебе холодно! Оденься! – сказал она.
– Мне не холодно! Мне страшно!
– Страшно? Почему?
– Не почему, а кого!
– И кого ты боишься?
– Тебя!
– Меня?
– Да, тебя!
– Почему?
– Не знаю. Слушай, не обижайся только… У тебя с собой паспорт?
– Паспорт?
– Да! С собой.
– Ты можешь его мне показать?
– Зачем? – Девушка нахмурилась.
– Просто покажи, и все.
– Не хочу. – Она нахмурилась.
– Может, у тебя нет паспорта?
– Есть.
– Тогда покажи!
– Не покажу! – ответила она тоном, не терпящим возражений.
– Ира, не обижайся. Правда не обижайся! – Я подошел и обнял ее. – Мне не важно, сколько тебе на самом деле лет. Хоть тринадцать, ладно. Ты же не будешь заявлять на меня в милицию?
– Ты что, с ума сошел?
– Думаю, что да. Мне почему-то кажется, что ты вообще не человек.
– А кто я тогда? – Она дотронулась худенькой ладошкой до моей щеки.
– Не знаю. Покажи паспорт.
– Ты правда сошел с ума. – Она вздохнула и пошла в коридор за своей сумочкой.
Я сидел на диване и тупо смотрел на раскрытый паспорт. Кириллова Ирина Васильевна, 1984 года рождения, штамп о прописке, все честь по чести. Я даже сделал вид, что не обратил внимания на то, что она прибавила себе годик. Главное, я теперь успокоился. Нет никаких нелюдей, да и быть не может. Это все из области баек таких вот как я мистиков, которые думают, что познали непознанное, а на самом деле ничего не знают ни о том, как устроен мир, ни откуда берутся способности, которые мы называем магией.
– Извини. Правда, извини. Ты просто очень необычная девочка. Я таких не встречал. Никогда не встречал.
– Ты подумал, что я ангел или демон? – спросила она и улыбнулась.
– Не то и не другое. Ты не похожа на ангела, но и преисподней от тебя не пахнет. Не знаю. Ты просто классная девочка! Это главное! – Я обнял ее, провел рукой по упругой груди, теперь упрятанной под лифчик и джемпер.
– А ты похож на рыцаря, на рыцаря древних времен, – сказала она.
– Ну, да, какой я тебе рыцарь! Я и мечом-то не умею махать!
– Это не важно. Удачи тебе!
– Тебе тоже. Ищи любовь.
– Любовь? – удивленно переспросила она.
– Да. Любовь.
– А что такое любовь?
– Любовь – это большое красивое дерево, с мощным стволом, раскидистыми ветвями, в кронах которого поют птицы. Это самое красивое дерево на свете.
– Тогда его стоит искать, это дерево, которое называется Любовь.
Когда Ира ушла, я пошел на кухню, включил чайник и снова закурил. Я чувствовал какую-то странную опустошенность, еще большую, чем обычно я ощущал после секса. Будто мне дали посмотреть на что-то очень, очень красивое и тут же опять спрятали. Причем спрятали навсегда. Странная девушка, странные ощущения, странные разговоры и еще эта моя глупая просьба дать посмотреть паспорт. Паспорт?! Тут в моей голове будто бы по заказу всплыло продолжение того давнего разговора: «…Но выглядят как люди, ведут себя как люди, говорят даже как люди и паспорта у них тоже людские, только думают они не как мы».
Я тут же схватил телефонную трубку и хотел набрать номер Светы, но раздумал. Не хватало еще, чтобы моя самая преданная подруга начала считать меня сумасшедшим. Впрочем, Света не будет. Она не такая.
Зазвонил телефон, и я вздрогнул.
– Не спишь, Андрюха? – Это была Света.
– Нет, девица очередная от меня сейчас ушла. Очень странная.
– Расскажи.
Я вкратце рассказал Свете про Иру и про свои странные ощущения, связанные с ней.
– Крест, говоришь, нагрелся? – хмыкнула в трубку Света.
– Да.
– Странно. Очень странно. Но мне кажется, что эта девица больше к тебе не придет.
– Знаешь, она во время секса все время повторяла: «Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea…»
– Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea?
– Именно.
– Ты не ослышался?
– Нет.
– Действительно странно. Ты ведь латынью увлекался? Знаешь, как это переводится?
– Не совсем уверен, но что-то про войну и про лес. Я сейчас не в том, состоянии, чтобы конструктивно мыслить.
– Дай мне часть своей силы, о древний воин! Мне так одиноко в каменном лесу!
– Ты уверена?
– Я еще, конечно, в словарик залезу. Но, скорее всего, именно так.
– Ты спрашивал у нее, понимала ли она, что говорит?
– Спрашивал.
– И что?
– Она не помнит, что говорила.
– Я так и думала.
– Свет!
– Что?
– Что ты знаешь?
– А что я знаю?!
– Я тот разговор про нелюдей не забыл.
– Лучше бы тебе его забыть. Это же байки, байки нашей тусовки. Ничего больше. И ты сам мне только что сказал, что девочка, во-первых, не совсем адекватная, а во-вторых, ее уже психиатру показывали.
– Который сказал, что она нормальная.
– Это он ей сказал, мы не знаем, что он сказал ее родителям.
– Да, она говорила, что он с ними долго беседовал.
– Вот видишь! Забей! Трахнулся, получил удовольствие, теперь марш работать!
– Я что-то устал сегодня как-то.
– Тогда иди спать.
– Наверное, так и сделаю.
– Ты зайдешь завтра?
– Не знаю пока. Видимо, да. Надо завтра все-таки в универ сходить на занятия. Сегодня мне аж стыдно стало, что я зашел, но так ни на одну пару и не появился.
– Пусть это государству будет стыдно, что оно такую стипендию платит, а не тебе. Я когда училась, мне стипендии тоже не хватало, но на нее реально можно было жить. Да, на хлебе и молоке. Но все-таки можно.
– Это ведь было давно. Давно и неправда. Ты так говоришь, будто бы училась 40 лет назад.
– За последние десять лет в нашей стране произошло изменений больше, чем за предыдущие тридцать.
– Массовое впадение в идиотизм и деградация.
– Цитируешь героя Басилашвили из «Снов»?
– Да.
– Давай тогда спать лучше.
– Давай. Целую тебя.
– Я тебя тоже. До завтра!
Разговор со Светой меня несколько успокоил. Да, я мистик, я писатель-фантаст, хотя это слишком громко сказано. Я маг! Хотя по большому счету вся наша магия больше походила на самовнушение. В начале XX века всякая творческая интеллигенция тоже крутила тарелочки и вызвала души умерших и, видимо, как и мы, искренне в это верила. Или очень хотела верить? Не знаю. По-моему, самовнушение – великая вещь. Ведь я до сих пор не знаю, был ли реален тот, кого я встретил тогда на Каширском шоссе. Или я самостоятельно, только лишь своими силами убил в себе любовь.
Я лег спать и, засыпая, думал о предстоящем дне, который будет чем-то похож на день сегодняшний. Работа, учеба, беготня, яркие проблески эмоций во время секса, а потом снова пустота, абсолютная всепоглощающая пустота. И холодная паутина сети, которая оказалась всего лишь отражением реальности, а значит, такой же тусклой и серой. Хотя я пока не утратил интереса к виртуальным знакомствам.
Я знал, что рано или поздно мне и это надоест. Но тогда я найду что-нибудь другое, не менее яркое и интересное. Не менее яркое, не менее интересное и не менее пустое. Я устал. Видимо, я сегодня слишком устал, и надо уснуть. Уснуть, чтобы проснуться бодрым и здоровым. И тогда новый день принесет радость и мне снова захочется работать до полного изнеможения, а потом до полного исступления заниматься сексом. Я устал, да, видимо, я просто устал.
Глава 6. Суета сует
2003-й год промчался так же стремительно, как и предыдущие четыре года моей жизни. Я уже довольно давно заметил, что чем я становлюсь старше, тем стремительнее несется время. Иногда мне кажется, что я могу посмотреть на свой яблоневый сад в окно и увидеть зеленые деревья, а когда спустя минут сорок снова пойду покурить на балкон, то увижу деревья, покрытые снегом.
Впрочем, какая собственно разница: дождь, солнце, снег? Кроме экрана монитора я редко что-то еще вижу. Но в году есть два небольших промежутка, когда я себя чувствую особенным образом: это ранняя осень и середина весны. В эти два коротких промежутка, между сменой времен года, на меня нередко накатывает беспричинная, светлая радость. Мне хочется не просто жить, а ЖИТЬ! Да, именно ЖИТЬ! Бродить бесцельно по улицам, разглядывать прохожих, записывать свои впечатления, чтобы потом вставить их в очередной роман или статью, или никому больше не показать. Ведь то, что я не могу продать, я пишу для себя, и иногда мне кажется, что это гораздо более ценный товар, ведь если он не имеет цены, то, значит, он бесценный. Или все-таки нет?
Однако весна прошла, затем наступило лето, короткое, полное удушающей жары и проливных дождей, бесцельных прогулок по городу и мотаний по интервью. Когда наступила осень, я поймал себя на мысли, что пора бы уже перестраиваться на ритм «работа – учеба», и тут же рассмеялся. Ведь в ящике моего стола уже лежал диплом. Диплом с синенькой корочкой, со средним балом 4,6 и заветной печатью МГУ им. Ломоносова. Я стал дипломированным журналистом, но это мало что изменило в моей жизни.
Я по-прежнему был свободным копейщиком и, несмотря на то, что меня не раз зазывали в хорошие издания на постоянную работу, я всегда отказывался. Я общался с теми, кто работал за фиксированную зарплату. Тот объем статей, которые они делали за месяц, я обычно делал за неделю или чуть больше. При этом многие редакции не поощряли сотрудничество штатников на стороне. Так что если даже моя зарплата будет больше, чем сейчас, что очень сомнительно, я мог бы просто удавиться со скуки или вынужден был перерабатывать, лишь бы просто не сидеть без дела. Нет, меня такое положение вещей не устраивало.
Впрочем, мои дела шли довольно неплохо. Еще полтора года назад я неожиданно для себя обнаружил, что у меня уже скопилась довольно неплохая сумма, которую я не знал куда потратить. С учетом того, что я очень хорошо питался, одевался скромно, хотя предпочитал качественную и не особо дешевую одежду, а также любил периодически ходить на концерты или просто сидеть в одиночестве в какой-нибудь кафешке или ресторанчике, то подобное состояние моих финансов меня несколько воодушевило.
Летом прошлого года я наметил грандиозный план по ремонту квартиры. Сам я мастерить не люблю, да и времени нет, но журналист, как известно, богат на контакты. Я очень быстро нашел хороших работяг (трезвость была решающим критерием), неделю я не вылезал с интернет-форумов, посвященных ремонту, и полностью изучил все нюансы. К тому же я взял на себя в некоторых изданиях стахановские обязательства, и результатом этого явилась полностью отремонтированная кухня, ванная, туалет и коридор между кухней и ванной.
А в середине августа я все-таки совершил невозможное – воплотил в жизнь свою давнюю мечту: я побывал в Италии, земле, вскормившей Петрарку, Макиавелли, Данте, подарившей миру картины Рафаэля и Да Винчи. Походив по этой земле, вдохнув в ноздри ее воздух, я понял, почему эти люди родились именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте.
Больше всего меня потрясла Венеция, город, из волн восставший и в волны уходящий. Здесь я окончательно понял, что я европеец по духу и мое рождение в России было если не ошибкой, то каким-то весьма странным стечением обстоятельств. Поездка влила в меня новые силы и эмоции, а курортный роман, который само собой случился у меня с одной из наших туристок, придал моей жизни некоторую новизну. Но уже в аэропорту на меня снова накатила оглушающая пустота. Ведь я снова вернулся на круги своя, вернулся из этого яркого, солнечного мира в серую Москву с мрачным свинцовым небом уходящего лета.
К концу августа 2003-го года мои многочисленные знакомые, искренне считающие меня своим другом, в чем я их никогда не стремился разубеждать, заметили, что я вновь стал задумчив, немногословен или напротив слишком многословен, а значит, еще более задумчив. Я смотрел сквозь призму здравого смысла на последние пять лет моей жизни. Пять лет в состоянии постоянного напряжения разума. Разума, который стремился выкинуть прочь все, что не было рациональным или полезным для моего духовного совершенства. «Прочь эмоции!» – любил я себе говорить. И только приходя к Свете, я мог быть самим собой. Я смеялся не потому, что все смеялись вокруг, а потому что мне правда было смешно, я вздыхал, когда мне было грустно, но чаще всего я был погружен в себя даже в обществе Светы, самого близкого мне человека.
Но время шло, прочитанные книги откладывались в голове бесконечной чередой образов и мыслей. Материалы, которые я подбирал для статей, постепенно приближали меня к энциклопедическим знаниям. А в душе царила все та же пустота. Я разучился получать удовольствие от чего-либо, кроме чтения, секса и работы. Я жил этим – одно питало другое. Я искал новых ощущений, но натыкался на еще более страшную, все время готовую поглотить меня пустоту.
Знакомства по сети теперь не доставляли мне прежнего азарта, как это было в первые полгода после того, как я подключился к выделенному интернету. Даже мой хороший приятель Соло находил в этом больше удовольствия, чем я. А все потому, что он умел получать удовольствие от всего: от неожиданно перепавшего ему жесткого диска, который можно приспособить в какой-нибудь комп, от выпитой за чужой счет бутылки пива. Даже от знакомств по сети, которые нередко заканчивались для него очередным разочарованием. Он умел все использовать себе во благо. Он любил ворчать, говорит, что мои дурацкие инструкции ему ни черта не помогли, он вновь нашел цивилку, которая ничего не смыслит ни в компьютерах, ни в разновидностях мечей, а в постели проявляет удивительную холодность. Он ворчал, а сам уже улыбался, надеясь на то, что в следующий раз ему обязательно повезет. Он жил надеждой и надежда вела его вперед. У меня же не было никаких надежд и чаяний. Моя жизнь подчинялась строго намеченному плану: сегодня заканчиваю статью для этого журнала, а завтра две для того и пишу половину главы романа такого-то, в 22.30 захожу к Свете и утром нужно съездить в редакцию. Я не жил ни иллюзиями, ни мечтой, ни какой-либо надеждой. Я просто жил. Но отнюдь не существовал.
Знакомства по сети для меня стали чем-то вроде спортивной рыбалки, где рыбак не радовался хорошему улову, а считал, сколько рыб и какой породы он поймал и сколько они в общей сложности весят. Примерно так же рассуждал и я: на прошлой неделе была блондинка с маленькой грудью, зато с очень стройными длинными ногами, а позавчера была шикарная шатенка, чуть полноватая, но затащить в постель с первого раза мне ее не удалось в силу обстоятельств непреодолимой силы.
Я стал рассуждать о женщинах так, словно писал отчет. Говорить пусть даже не о любви, а о страсти и вожделении языком делопроизводства, казенным и чужим для нежных ушей женщины стало для меня нормой. Да, для них я был романтичным юношей, который читал им стихи, о тайном смысле которых они не подозревали. Для них я был одиноким героем, Чайлд Гарольдом XXI века, хотя мало кто из них читал по-прежнему мною нежно любимого демонического английского романтика.
Я был похож на странное, непонятное существо: на молодого человека, который сам сознательно себя состарил, но при этом внешне становился еще более красивым и привлекательным. Недавно одна девушка заявила, что мне семнадцать лет, и она не будет встречаться с малолеткой, который пишет в электронных письмах, что ему уже двадцать три года. Пришлось показать паспорт. Это произвело на девушку соответствующее впечатление.
Иногда я возвращался к некоторым особенно любимым местам из «Портрета Дориана Грея» и невольно сравнивал себя с героями Оскара Уайльда. Я понимал, что хотя разница между мною и злодеем Греем велика, но все равно что-то похожее в нас было. Хотя я и любил нередко говорить, что философия лорда Генри мне по душе, я понимал, что, живя лишь ради одних удовольствий, можно очень быстро сделаться бесчувственным. Постоянно вдыхая аромат роз, перестаешь восхищаться запахом прелой осенней листвы.
Даже сеть я воспринимал несколько однобоко. Я использовал ее то как одну большую книгу в миллион иллюстрированных страниц, то как гигантский каталог брачных объявлений. Чаты, блоги, форумы – все это мне было интересно чисто в прикладном плане. Нужно было получить какую-то специфическую информацию, я залезал на соответствующий форум и пребывал там лишь до тех пор, пока не получал ответ.
Сидеть месяцами на одном и том же форуме, становиться там примечательной или даже популярной личностью мне было просто неинтересно. Мне не были нужны ни новые друзья, ни тем более нередко весьма назойливые новые знакомые. Всеми полезными для себя знакомствами я уже давно обзавелся и использовал их для повседневной жизни и для разрешения некоторых критических ситуаций, которые могли возникнуть у меня, – мне этого было достаточно.
Это были честные партнерские отношения. Эти люди знали, что также могут на меня рассчитывать в любое время суток. Ты поможешь мне, я помогу тебе. Вот девиз таких людей как я. И мне может кто угодно говорить о честной дружбе до гроба, только вот когда случаются реальные проблемы, друзья исчезают. И эти самые лучшие друзья не поедут в три часа ночи забирать меня из милиции. А те, кто мне обязан и кому обязан я, поедут, потому что знают, что в случае, если они попадут в похожую ситуацию, я сделаю все, чтобы им помочь. Это круговая порука гораздо надежнее глупых заверений в дружбе, которые нередко не стоят и ломаного гроша. Что ж, называйте меня другом, если вам так больше нравится, я же буду звать вас товарищами и приятелями, потому что я люблю называть вещи своими именами. У меня был один-единственный друг – Света, если женщину, с которой спишь, можно назвать другом.
Что же касается моего рационального подхода к жизни, который, быть может, уже вызвал у многих читающих эти строки отвращение, то это моя позиция, мой путь и мой выбор, который я ни в коем случае не навязываю никому. Друзьям надо уметь прощать, друзей надо любить, а полезных тебе людей надо всего лишь уважать. Однако это накладывает гораздо больше ответственности и убирает напускной пафос. Да, я таков, какой я есть, и я буду меняться, возможно когда-нибудь я отрекусь от всего, что говорю сейчас. Но это будет потом, сейчас же мне просто нравилось жить именно так.
Однако замкнуться на тех увлечениях, которые я считал для себя полезными, у меня не всегда получалось. Журналист – это профессия сложная, чем-то похожая на профессию актера. Тебе приходится примерять сотни масок, и когда ты перечитываешь очередную статью, иногда бывает полезным читать ее с позиции обывателя, что иногда бывает очень сложно, хотя и не безынтересно.
Про интернет я писал много и в самые разные издания, от серьезных компьютерных журналов до вполне себе средних изданий для людей, не отягощенных ни интеллектом, ни деньгами. По сути, я нес людям свет новых технологий в доступной для них форме изложения, с неизменной долей злой иронии и игрой со стереотипами, которыми любое явление обрастает так же густо, как пирс устрицами и водорослями.
В сентябре 2003 года я получил от одного очень мною уважаемого издания, с которым меня связывала пятилетняя совместная работа, задание написать статью о чате. Причем не просто о чате, а о том, как люди из чата встречаются в реальной жизни. Что ж, тема вполне забавная.
Я вообще очень люблю писать про разные субкультуры: коллекционеров, неформалов, любителей кино, музыки, живописи. Субкультура – это маленькая модель огромного социума, где внутригрупповые связи видно более явно. Я всегда питал слабость к социологии еще со студенческой скамьи. Видимо по этой причине я и обожаю изучать слэнг и обычаи всех субкультур, которые попадают в область моего пристального внимания. Мне был очень приятен тот факт, что меня даже пару раз порекомендовали в качестве эксперта очень серьезным и уважаемым в обществе людям.
Один из таких случаев заслуживает того, чтобы рассказать о нем более подробно. Мой хороший знакомый, человек обеспеченный и семейный, потерял свою четырнадцатилетнюю дочь. Я приехал к нему домой, застав его самого нервно расхаживающего по комнате и сжавшуюся в комочек на диване миловидную женщину, его супругу. После часового осмотра комнаты дочери, изучения содержимого ее книжных полок, шкафов, а также жестокого диска компьютера я сверился с календарем и сделал все лишь один контрольный звонок. После этого я успокоил родителей.
