Текст книги "Lubvi.NET (СИ)"
Автор книги: Антон Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Любовь и забота. Это два простых слова. Два коротких, пронзительных слова, над которыми часто смеются и называют их сентиментальными. Но на самом деле в них заключен тайный, сокровенный смысл, и я почти уверен, что именно в форме этих слов сделана универсальная отмычка для любого женского сердца.
Глава 5. Кое-что о духах деревьев
Я проснулся около восьми и, протирая сонные глаза, начал искать трубку радиотелефона. Как ни странно, в такую рань звонил один из моих редакторов. Если редактор не пишет на электронную почту и не стучится в аську, а набирает твой домашний номер, то это не сулит ничего кроме авральной статьи. Звонивший решил не ходить вокруг да около, а спросил напрямик: смогу ли я за сегодняшний день взять интервью у модного нынче художника, чьи клипы крутят сейчас по MTV. Причем решение о том, браться за эту статью или нет, мне пришлось принимать сходу. Что ж, сделать авральный материал без потери качества для фрилэнсера – это дело чести, и я дал согласие. В награду я получил кучу благодарностей от редактора, заверение в вечной любви, а также номер мобильного телефона этого самого художника, что было более существенным для меня.
– Что там еще случилось? – сладко зевая, спросила Света. – И который сейчас час?
– Восемь пятнадцать, – ответил я, садясь за компьютер. – А звонил редактор знакомый, хочет, чтобы я интервью с одним художником сделал за сегодня.
– Согласился?
– Да.
– Ни секунды не сомневалась в тебе.
Света сладко потянулась всем телом, при этом здорово напомнив мне Багиру из мультфильма о Маугли, подошла ко мне и, обвив мою шею, сообщила, что раз у меня такой аврал, то она сама приготовит завтрак.
Художники – народ очень странный. Наверное, даже более странный, чем те же музыканты. Впрочем, по моему сугубо личному мнению, человек от культуры и должен быть не от мира сего. В своем творчестве он как бы показывает все безумие и абсурдность этого мира, который, несмотря на свои строгие законы, иногда кажется мне огромным сумасшедшим домом, где нормальные люди как раз и сидят себе тихо в дурке, а метро и офисы полны реальными сумасшедшими. Если вы мне не верите, то загляните как-нибудь на досуге в любой интернет-форум или чат, и вы увидите настоящий театр абсурда. Причем абсурда в высшем его проявлении.
Художнику я звонить пока не стал. Если я ненароком его разбужу, то ни о каком интервью и речи быть не может. Поэтому пока я залез в сеть, набрал в поисковике «Максим Иванов» и с жадностью стал впитывать всю имеющуюся в и-нете информацию.
Ссылок оказалось довольно много. Оказывается, неделю назад крупный медиа– издатель выпустил игру с оригинальной графикой этого художника. Что ж, это неплохой информационный повод, тем более что этот самый издатель задолжал художнику кучу денег.
Все-таки интернет для журналиста – великая вещь. Поэтому коллега, делающий круглые глаза, когда я у него спрашиваю номер ICQ, не вызывает у меня уважения. Журналист должен быть если не примером для подражания в глазах своих читателей, то, по крайней мере, обладать более обширными знаниями, чем его читатель. Иначе его статьи будет просто скучно читать.
Полностью погруженный в эти мысли, я сел завтракать. Я сидел в полной прострации и ковырялся ложкой в кукурузных хлопьях, залитых молоком. Света же с завидным аппетитом уплетала жареные сосиски, запивая их крепким кофе без сахара.
– Что хоть за художник? – спросила она после некоторого молчания.
– Максим Иванов. Очень интересный дядька. Работал в каком-то «почтовом ящике», потом подался в художники.
– А! Иванова-то я знаю, по-моему, у него совсем крейзовая графика. Дали нервно курит в сторонке вместе с Босхом.
– Это точно. Мне иногда в таком стиле сны снятся, когда я гриппую. Но ведь это его мир. Вернее, мир-то один, просто он так его видит.
– Да уж, – вздохнула она.
– Правда, из всех модных нынче мультипликаторов только Куваев стал всенародно любимым, – мне вдруг захотелось развить тему анимации.
– Я думаю, что это произошло не благодаря тому, что его графику поняли и оценили. Тут все дело в его персонажах.
– Ну да, все дело в Масяне. Собирательный образ поколения NEXT как-никак.
– Не скажу, что прям такой собирательный. Таких девчонок как Масяня достаточно много, но не большинство.
– Однако многие ассоциируют себя именно с ней.
– Это нормально, – отвечаю я. – Ведь как бы ни был крут герой фильма или пусть даже мультика, любой человек считает, что он ничем не хуже его. А если бы на него вдруг свалилась сила недюжая, нашлись бы родственники в других измерениях или зачатки древней магии исчезнувшего народа, то он не совершал бы тех глупых ошибок, который понаделал в книге или фильме герой.
– Конечно, он бы понаделал других. Но Масяня по сути достаточно заурядная девица, которая только пытается думать, но у нее не особо это получается.
– Согласен. Но феномен популярности Масяни и в том, что мультик про наши реалии.
– Да, Масяня все-таки лучше, чем «Симпсоны», «Саус Парк» и тем более «Футурама», которые вызывают смех скорее не над опусами персонажей, а над тупостью самого проекта.
– Однако люди смотрят, смеются над тупостью Симсонов и думают, что они-то уж точно умнее их. При этом на вопрос о том, кто такой Гомер, среднестатистический американец говорит, что это Гомер Симпсон, персонаж мультика, и тут стоит снять шляпу перед нашей комплексной системой школьного образования.
– При этом моя мама сказала, что в тесте на общее развитие один ребенок в школе написал, что Рафаэль – это ниндзя-чепашка.
– Правильно. У нас один написал, а в США весь класс. Американская мечта трех «Д»: дом, деньги, дети – это правильно, но при этом не стоит совсем уж впадать в идиотизм. Мне вообще кажется, что американцы – это не другая нация, а другая раса, которая каким-то образом вот уже полтысячелетия живет бок о бок с обычными людьми.
– Ты можешь на меня обижаться, но мне нравятся Штаты. Я не фанат американского образа жизни, но при этом считаю, что в страну, где законы реально работают, какими бы они ни были чудовищными с нашей стороны, надо уважать. Мак-Дональдс, как бы его ни ругали, – единственное место для людей небольшого достатка, где можно очень быстро, а главное очень недорого перекусить между беготней по городу. При этом люди ругают Мак-Дональдс и сами назначают там встречи и свидания, потому что знают, что там безопасно, спокойно и тебя с высокой долей вероятности не обхамят. Но для меня Америка – это Марк Твен, Эдгар По, Роджер Желязны, Клиффорд Саймак, Роберт Шекли и Рей Брэдбери, а не Мадонна и не, боже упаси, Гомер Симпсон. Страна, в которой патриотизм впитывается вместе с молоком матери, а люди плачут, глядя, как подымают флаг их родной страны, заслуживает уважения априори, и можешь меня считать злостным америкосом.
– Знаешь, не буду. Ты же говоришь о положительных тенденциях и, надеюсь, не считаешь, что в стране, в которой мужчину, подарившему женщине цветы, могут привлечь за сексуальное домогательство, справедливые законы.
– Нет, конечно. Не бывает, чтобы все было хорошо. Да, США создало культуру потребления. Но при этом среднестатистический американец гораздо счастливее среднестатистического русского.
– Чтобы это понять, надо там пожить. Причем не как гость или эмигрант-нелегал, а как полноценный гражданин, только тогда ты поймешь, прав ли ты был, рассуждая об американской мечте за завтраком, или нет.
– Согласен. Опять согласен. Ладно, мне надо еще кое-что почитать про этого художника, чтобы быть во всеоружии, а потом я ему буду звонить, и пусть мне повезет.
– Пусть. Ладно, я даже готова помыть посуду.
– Света!
– Что? – невинным тоном спросила она.
– Сначала ты готовишь завтрак, затем моешь посуду, потом варишь мне борщ и…
– Даже не надейся! – усмехнулась она. – Тем более у меня куча дел. Я из-за своего вчерашнего аврала текучку запустила. Вот помою посуду и пойду опять вкалывать.
Света ушла минут через двадцать, а я, прочитав все, что только можно было найти в сети по интересующей меня теме, все-таки решил позвонить. Половина одиннадцатого не бог весть какая рань.
Трубку взяли почти сразу. При этом я отчетливо услышал шум воды. Вероятно, ответивший находился либо на кухне, либо в ванне.
– Извините, что так рано звоню, – начал я.
– Все нормально. После десяти часов утра я, как правило, вменяем.
– Меня зовут Андрей. Я журналист. Меня попросили сделать интервью с вами на тему игры, которая вышла неделю назад.
– Прекрасно, – отвечают на другом конце. – Можем вечерком пересечься, поужинать и все обсудить.
– Понимаете, в чем дело, мне этот материал нужен срочно. Мне очень неудобно вас напрягать, но мне его надо сдать к вечеру.
– Понимаю. Ладно, тогда встретимся на Китай-Городе через час, в центре зала. Я все равно собирался в город.
– Боюсь, за час я не успею туда добраться. Давайте через час двадцать. Как я вас узнаю?
– Узнаете, это я вам гарантирую. До встречи. – После этих слов художник повесил трубку.
Что ж, пока все складывалось неплохо. Трудно поверить, в каких условиях иногда приходится брать интервью. На вокзале, за двадцать минут до отправления поезда, в машине, которая едет в дальнее Подмосковье и из которого мне надо будет выбираться, делая три пересадки на электричках. У меня было всякое, и я уверен, что самые необычные интервью еще впереди. А пока же мне надо было как можно быстрее собраться и бежать на встречу.
Художник оказался прав, в общей толпе ожидающих встречи на Китай-городе я его узнал сразу. Он был одет в плащ, который был в моде лет так 150 назад и в черный цилиндр. Хитрые, вечно смеющиеся глаза, аккуратно подстриженная бородка. Он походил чем-то не то на фокусника, не то на волшебника из литературных сказок XIX века. Для пущей правдоподобности ему не хватало только трости.
– Не страшно так ходить по городу? – спросил я.
– Да нет, наоборот мне приятно, что на меня все глазеют.
– Но ведь большинство, наверное, считает вас сумасшедшим.
– Пускай. Смотри, вот девушка прошла и улыбнулась. Неважно, считает она меня сумасшедшим или нет, главное, что она улыбнулась, отвлеклась от своих проблем.
– То есть вы так одеваетесь, чтобы веселить людей?
– Ничего подобного. Я так одеваюсь, потому что мне нравится плащ и цилиндр. Я не юрист и не менеджер, и меня никто не будет ругать, если я приду в таком виде к себе на студию. Для моего работодателя главное, чтобы я хорошо рисовал.
– А вы считаете, что хорошо рисуете?
– Если бы я так не считал, то ни одной работы не выставил на публику. Я показываю другим людям только те работы, которые мне самому нравятся.
Так совершенно естественно началось мое интервью с модным художником Максимом Ивановым. Мы вышли на поверхность, при этом я поймал себя на мысли, что стараюсь идти чуть сзади него, чтобы люди не дай Бог подумали, что он мой приятель. Поймав себя на этой мысли, я ужасно рассердился на себя и, сделав некоторое волевое усилие, пошел рядом с художником.
К счастью, идти было недолго. Мы решили выпить чаю в «Китайском летчике Джао Да», неплохом музыкальном клубе, где по утрам пусто и можно посидеть в спокойной обстановке, покурить и выпить кофе или чаю.
Максим оказался на редкость контактным человеком. На вопросы он отвечал достаточно сжато и по существу. При этом я был уверен, что с просьбой дать интервью к нему обращаются не очень часто.
Современный журналист приходит на встречу с цифровым диктофоном, однако я по старинке все пишу в блокнот, при этом активно используя стенографические символы. Да, диктофон – это хорошо, и такую игрушку я могу себе позволить, но после разговора с одним старым редактором я зарекся брать его.
Я хорошо помню, одно из первых своих интервью, когда я наивно спросил редактора: «Что мне взять с собой?» На это старый редактор, с более чем сорокалетним стажем в журналистике, сказал: «Андрюш, запомни раз и навсегда, на интервью с диктофоном ходят только мажоры. Хочешь быть мажором? Нет. Тогда у тебя есть вечное орудие журналиста – ручка и блокнот. Диктофон же тебе нужен только в одном случае, если ты берешь интервью у представителя государственной структуры или особо скандальной личности. Но пойми, что если ты будешь дословно воспроизводить то, что тебе говорят, ты получишь текст с кучей речевых ошибок в стиле Черномырдина или даже хуже. А чтобы избежать недоразумений, ты должен давать текст на сверку, вот и все». Этот разговор сильно повлиял на мое дальнейшее восприятие интервью. К тому же не секрет, что, увидев камеру или диктофон, люди нередко начинают говорить совсем не то, что хотели на самом деле сказать.
– …А потом я все-таки ушел из этого НИИ, как почувствовал, что все это развалится. И точно ведь, развалилось через полгода, и всех на улицу выгнали. Физики пошли на рынок торговать, а кто и полы мыть. Мне повезло, я умел рисовать. Сначала для рекламных агентств работал, делал оригинальную графику. Но все равно это все скучно, когда четко по поставленной задаче работаешь. Согласен? – Художник испытующе посмотрел на меня.
– Да, мне самому интереснее темы находить, чем когда их дают. К тому же в официальном издании «Министерства легкой промышленности» я бы работать не стал, даже если бы там платили вдвое больше, чем я получаю сейчас.
– Вот и я о том же. Рисовал я своих чудиков, как я их называю – кому-то нравились, кому-то нет. Но все равно ведь они забавные?
– Не знаю. Честно?! Страшноватые они. Конечно, до Босха далеко, но… – Я интуитивно понял, что этот человек тоже очень неплохо чувствует фальшь и с ним надо быть откровенней. Не исключено, что он тоже маг. Слишком уж пронзительные у него глаза.
– Но ты ведь рассматривал мою графику перед встречей? Скажи мне честно, вызвал ли хоть один мой персонаж у тебя отвращение?
– Скорее удивление. Мне было интересно понять, почему человек видит мир таким: похожим на какие-то жуткие катакомбы, по которым ходят существа с несчастными лицами и жуткими телами.
– А это разве не наш мир? Ты посмотри, посмотри вокруг. Это и есть катакомбы с трубами, какими-то комнатами, которые не убирались десятилетиями, с бедными, несчастными, потерявшимися в этом лабиринте людьми, у которых добрые, но бесконечно грустные лица.
– Вы действительно видите мир таким?
– Да. Практически таким, какой я создал в анимации и графике. Да, со стороны может показаться, что это живопись наркомана. Но я не использую допинги, я просто так вижу мир. Это мое право! В конце концов я имею право так его видеть! – Художник начал волноваться.
– Я это понимаю, и, судя по нарастающей популярности, это понимают и поклонники вашего творчества.
– Да мне в принципе все равно, понимают они там про мир или нет. Нравится, вызывает интерес, улыбку – и хорошо. И замечательно.
Мы проговорили с Максимом еще где-то с полчаса. Мне удалось разговорить его на все интересующие меня темы.
– Андрей, вы мне тогда пришлете уже готовый текст, чтобы я посмотрел.
– Конечно, – отвечаю я, при этом зная, что текст я ему показать просто не успею.
Максим ушел, а я остался сидеть в «Китайском летчике» и заказал себе еще чаю. Состояние у меня было не из лучших. Одно дело врать человеку, который мне лично неприятен, совсем другое – доброму открытому чудаку. Да, я не напишу ничего сверх того, что он мне сказал, не подтасую факты в нужном мне ключе. Я все сделаю в лучшем виде, и при этом сам художник получит неплохой PR в престижном компьютерном издании, которое читает как раз его целевая аудитория.
НО! Есть одно маленькое но: я не выполню данное этому человеку обещание, и в следующий раз он крепко задумается, стоит ли вообще давать интервью. Конечно, ему можно было бы все объяснить про аврал. Но я слишком хорошо знал, что он мне ответит. Он клятвенно пообещает прочесть статью за сегодняшний день, но не сделает этого. Поэтому я просто обманул его, и большинство моих коллег, весьма вероятно, точно так же поступили бы на моем месте.
Стоит найти оправдание гадкому поступку, как совесть на удивление легко успокаивается. Когда ты шепчешь ей на ухо: плохие они, а не я. Не врать себе – это серьезный шаг, шаг болезненный и шаг очень опасный для рассудка. Но я честно сказал себе: ты обманул хорошего человека ради того, чтобы вовремя сдать материал. При этом даже не попытался каким-либо способом все-таки дать ему на вычитку материал. А сделал это ты, потому что знал, что этот человек не подаст на тебя в суд. Правда горька, правда отвратительна на вкус, но это правда и этим все сказано.
Из этих невеселых мыслей меня вырвал звонок мобильника. Звонила та самая Ира, из-за которой я вчера, если бы не Света, пережил бы очень невеселую ночь.
– Это Ира. Ты мне свой номер оставил. Мы с тобой в аське вчера общались.
– Сексом виртуальным занимались. Давай уж вещи своими именами называть. – Ире не повезло, она выбрала не самое лучшее время для звонка.
– Ну да, – после небольшой паузы ответила она. – Ты не хочешь со мной встретиться?
Я посмотрел на часы – тринадцать двадцать. Да, ситуация та еще. Надо статью успеть закончить, да и девочку эту очень хотелось увидеть. Я прекрасно помнил пословицу о двух зайцах. Но трактовал ее я по-своему. За зайцами не стоит гнаться. Надо просто вскинуть ружье, пристрелить обоих, а потом пойти и без особой спешки собрать тушки.
– Вечером сможешь? – спрашиваю я и почему-то сразу понимаю, что вечером не получится.
– Нет, давай, может быть, где-нибудь часиков в пять.
Так я и знал! Что ж, не впервой, прорвемся. В пять так в пять.
– Давай тогда на «Охотном ряду» в центре зала в пять десять.
– Хорошо. Как я тебя узнаю?
Я достаточно подробно и обстоятельно объяснил ей, как я выгляжу и стребовал то же самое с нее. На этом мы и попрощались. Что ж, на случай полевых работ у меня всегда был припасен запасной вариант. Сейчас можно вписаться в какое-нибудь и-нет-кафе или сделать еще проще: поехать на родной журфак, завалиться в компьютерный зал, благо там есть знакомые, и не торопясь сделать материал. Кстати, оттуда можно его и отправить. Статья требуется небольшая, максимум на половину стандартной газетной полосы. Для меня это работа на час с небольшим.
Заходя на родной факультет, я с тоской подумал о том, что постепенно докатился до хронических прогулов. Но то, что простительно четверокурснику, не простительно первокурснику. К тому же на меня теперь работает моя зачетка и репутация. Прорвемся. Так или иначе, но ключевые предметы, которые ведут наиболее ревнивые к посещаемости преподаватели, я все-таки старался тогда посещать.
С рабочим местом, обеспеченным выходом в сеть проблем не возникло. Я очень не люблю работать на чужих компьютерах, тем более я ненавижу 2000-й Word, но Париж в данном случае стоил мессы. Я постарался отключиться от посторонних звуков и сел за работу. Приблизительно через час все было готово. С учетом аврала, я все-таки отзвонил редактору и убедился, что материал получен. На часах было около четырех часов. И до встречи с Ирой меня отделял всего лишь час, который надо было чем-то занять.
Я не сторонник попусту терять время. Поэтому я зашел в столовку, быстренько перекусил и отправился на свежий воздух, пользуясь моментом хоть чуть-чуть побыть на улице и в полной мере ощутить середину апреля.
Погода стояла чудесная, и я шел в сторону Лубянки походкой человека, который до завтрашнего дня совершенно свободен. Если разобраться, то я действительно свободный человек. Я сам решаю, когда мне работать, а когда отдыхать. Я умею управлять своим временем и силами. Тогда я еще подумал о том, что мне осталось совсем немного учиться и дальше у меня появится еще больше свободного времени, которое я смогу потратить на работу, а может быть, просто смогу позволить себе пройтись по весенней или осенней Москве, поглазеть на прохожих, или сесть где-нибудь в тихом скверике, достать книжку и закурить сигарету. Что может быть лучше этого?
Конечно, Москва – это Вавилон, Новый Вавилон и никакой не Третий Рим. Я ненавижу пивные ларьки у метро и запах еды, зажаренной на прогорклом масле. Но я люблю Лубянку, Китай Город, Тверскую, Новый Арбат и Таганку. Я люблю их даже не потому, что это мой город, я просто их люблю и для этого не нужно никаких объяснений и оправданий. Иногда бывает, когда ты любишь и хочешь, чтобы объект любви стал еще лучше, но нельзя любить старые районы Москвы и при этом люто ненавидеть грязь оптовых рынков. Если любить город, то надо любить его полностью. Москва… Она ведь тоже женщина, а в любой женщине есть свои достоинства и недостатки. И достоинств больше, намного больше. Хотя, если мне когда-нибудь придется выбирать, то прекрасную и гордую Москву я сменю на тихую и покладистую бюргершу, мирно живущую уже далеко не первое столетие где-нибудь в Германии или Австрии. При этом никто мне не запретит бегать от нее к гордой красавице-Москве. Вот только захочет ли она меня снова принять?
Погруженный в эти мысли, я дошел до Лубянки. В который раз я печально посмотрел на пустующее место, где когда-то возвышался символ могущества КГБ. У нас любят памятники, любят их ставить и любят их ломать. Народная игра такая. Почему-то пол-Европы заставлено памятниками правителям-палачам, а у нас убрали памятник Железному Феликсу.
Да, символ террора и геноцида собственного народа. Символ ГУЛАГа и более чем полувекового страха. Но это всего лишь зримый символ. Тем более Феликс Дзержинский, который стрелял мародерствующих бандитов и пытался собрать послевоенных сирот в детские дома, тут совсем ни при чем. Да, расстреливал, да, убивал. Он был частью той власти, частью той системы, которая пыталась выбраться из нищеты и голода. Мы можем что угодно говорить о терроре, но фашистов победили благодаря тому, что у власти стояли сильные люди, у которых руки были по локоть в крови невинных. Меньшее зло? Может быть. Хотя зло не бывает большим или меньшим. Есть зло и есть добро. А кроме них только людское равнодушие. И клумба с цветами, словно кровоточащая лунка в десне, где совсем недавно был красивый зуб. Не нравится Феликс? Поставьте кого-нибудь другого. Ведь это часть городской архитектуры прежде всего, а потом уже символ власти ушедшего в небытие тоталитарного режима.
Я достал мобильник. Было уже почти пять. Возвращаться до «Охотного ряда» было поздно, гораздо легче доехать остановку на метро. Что я и сделал.
Я узнал ее сразу. Да и выбор был невелик. В центре зала кого-то дожидался только усатый тип с бегающими глазками и густыми черными усами да женщина довольно крупной комплекции, держащая в руках внушительных размеров папку, скорее всего с квартальным бухгалтерским балансом. И еще в самом уголке стояла девушка. Совсем молоденькая и очень худенькая. Из-под коротенькой клетчатой юбочки выглядывали тоненькие, но очень стройные ножки. У нее были длинные светлые волосы. Она чем-то напоминала юную нимфу, которая, робко оглядываясь, выбралась из ручья, чтобы погреться на весеннем солнышке. Я стал медленно приближаться к ней, и в голове у меня пронеслась совершенно глупая мысль: главное не спугнуть, нимфы ведь такие пугливые.
У нее были огромные, как у персонажей японских мультиков, глаза, и еще она редко улыбалась. При этом ее голос мне показался каким-то уж совсем не соответствующим такой кукольной внешности: низкий и чуть хрипловатый. Если бы она не сказала мне, что ей восемнадцать лет, то я запросто мог бы принять ее за ученицу одиннадцатого класса или даже десятого. Но все-таки в ее чертах лица было нечто говорящее о том, что она уже взрослая девочка и голых мужчин видела не только на обложках журналов.
– Куда пойдем? – спросил я. – Хочешь, пойдем кофе попьем или, может быть, пообедаем где-нибудь?
– Поедем сразу к тебе, если ты не против, – с детской прямотой предложила она. – У меня не так много времени. Мне домой надо к десяти.
– Мама будет ругаться? – неудачно пошутил я.
– Будет, – потупив глазки, сказала она.
Это детская прямота буквально выбила меня из колеи. Да, я встречался с первокурсницами, и нередко это имело самые плачевные последствия: от молчания в трубку до истерик, устроенных мне прямо в стенах родной Alma Mater. Но тут было что-то другое, какое-то странное, удивительно странное спокойствие, будто бы для нее это обычно. Да, она не выглядела так, будто регулярно меняла мужиков. Такой вот ангелочек с худыми коленками и большими глазами. Нет! Это была скорее прямота и естественность нимфы, для которой соблазнить проходящего мимо смертного путника было почти то же самое, что искупаться в холодном ручье перед рассветом.
– Ты где живешь? – спросила она, когда мы уже сели в поезд.
– На Домодедовской.
Девушка нахмурила тоненькие бровки и смешно сморщила носик.
– Это после Орехово? – спросила она.
– Да.
– Ты где учишься? – спросил я ее.
– «Геодезии и картографии», – тут же ответила она.
– Хм… Я думал: в Мариса Тереза или МГИМО.
– Почему?
– Потому что чем престижней ВУЗ, тем красивей там девушки. Не знаю даже, как это объяснить. Я встречался с девушками, которые учились в разных ВУЗах.
– У тебя было много девушек?
– Не очень, – я пожал плечами.
– Сколько? – спросила она, глядя мне прямо в глаза и улыбаясь.
– Думаешь, я считал? Записывал их имена в блокнотик и рядом ставил дату знакомства?
– А почему бы и нет? – Она пожала плечами.
– Действительно, почему бы и нет?! – Я усмехнулся.
– Чему ты смеешься? – спросила она, снова нахмурившись. – Я что-то смешное сказала?
– Я просто представил тетрадь и как я в нее записываю – Иванова Маша, встретился 20.09.00, переспал 21.09.00, 26.09.00, 29.09.00.
– Послал куда подальше 29.09.00, – поддержала тему Ира.
– Может быть и так! – Я пожал плечами.
Она рассмеялась, и я погладил ее по щеке, а затем, ничуть не церемонясь, прижал к себе. При этом я испытывал некоторую гордость. Ведь добрая половина мужчин в вагоне практически в открытую глазела на Иру и втайне завидовала мне. Хотя завидовать, откровенно говоря, тут было абсолютно нечему.
– Тебе часто бывает одиноко? – спросила она, прижимаясь ко мне.
– Одиноко? – переспросил я. – А что для тебя значит «одиноко»?
– Одиноко – это когда вокруг куча народу, а тебе кажется, что вокруг не живые люди, а манекены. С тобой такое было когда-нибудь?
– Ириш, это чувство преследует меня с раннего детства.
– И как ты с этим борешься? – спросила она.
– Никак, – я пожал плечами. – Я просто принимаю это как данность. Скажи, а ты чувствуешь, когда люди лгут тебе?
– Да! Откуда ты знаешь?
– Знаю. Нас тянет друг к другу. Таких вот, как мы с тобой, как некоторые мои знакомые.
Нимфа, дриада, эльф. Может, они так и выглядели в древние времена? Они уводили путников танцевать на полых холмах, и смертные там погибали. Нет, она не дриада и не нимфа, она просто обычный маг. Поэтому и такая странная. Мы все странные, странность – это наше кредо, с которым мы носимся как с писаной торбой. Нянчим свои уникальность и необычность, а надо просто жить.
– Таких, как мы с тобой… – Девочка задумчиво покусывала нижнюю губку. – Сумасшедших, да? Мы сумасшедшие?
– Нет, мы не сумасшедшие.
– А кто мы? Кто я?
– Ты девочка Ира, очень красивая девочка Ира. Вот и все.
– Но тогда, если я не сумасшедшая, то почему меня родители к психиатру водили?
– В связи с чем?
– А я как-то встала ночью, оделась и ушла на всю ночь гулять. Пришла под утро и спать легла.
– И тебя после этого потащили к психиатру?
– Да. Мама сказал, что я лунатик. А мне просто вот захотелось на звезды посмотреть. Вот и все. Это плохо, да?
– Что плохо?
– То, что я ночью ушла одна гулять.
– Это нормально. Для тебя это нормально.
– Спасибо. – Она обвила мне шею.
– За что?
– Просто спасибо и все.
У нее были очень нежные губы, я целовал ее очень осторожно, будто бы прикасался к цветку, а не к человеку. Дриада, нимфа… Дитя богов.
– И что тебе сказал врач? – спросил ее, с трудом заставив себя оторваться от ее губ.
– Он спросил, что мне снится.
– И что тебе снится?
– Все время один и тот же сон. Ночь. Луна ярко светит, и я по лесу бегу от кого-то и никак оторваться не могу. И это люди, много людей, и они хотят не просто меня изнасиловать, они убить меня хотят. Сжечь! Сжечь на костре! – На мгновение мне показалось, что ее глаза засверкали.
– И они тебя схватили?
– Нет. Я дерево нашла. Какое-то особенное дерево. Я все пытаюсь вспомнить, какое именно: липа, или сосна, или осина. Не могу пока вспомнить. Я подбегаю к дереву, обнимаю его и сливаюсь с ним. И эти люди пробегают мимо. Они что-то кричат, ругаются, но они не видят меня. Я чувствую, что я стала с деревом одним целым, чувствую, как медленно растут ветки, как листья качаются на ветру.
– И что тебе на это врач сказал?
– Ничего. Он просто сказал то же, что и ты, что это для меня нормально. А еще он предупредил, что это надолго. Может быть, навсегда, и что я привыкну. Со временем привыкну.
– А родителям твоим что он сказал?
– Не знаю, они долго говорили. Еще у этого врача глаза были такие, как у тебя. И еще у одного парня, я с ним тоже по сети познакомилась и переспала потом. И у девушки одной, я в метро ее видела. Она книжку читала, такую старую и очень толстую. Я вот книжки не люблю. Я мультики люблю японские, они очень красивые.
– Этот врач до сих пор работает? – спросил я, лелея надежду получить координаты психиатра, который был одним из нас. У меня половина знакомых нуждалась в таком человеке.
– Нет. Он в Бельгию уехал, по контракту работать.
– Так и знал. – Я печально вздохнул. – А ты не боишься вот так по сети знакомиться, тебе не страшно, что твой сон наяву повторится?
– Нет, уже не страшно. После того как меня изнасиловали однажды, мне не страшно уже.
– Тебя изнасиловали?!
– Да. – Она пожала плечами и улыбнулась. – Не убили же, просто изнасиловали.
– Как это было?
– А я вот так познакомилась с парнем по сети, а потом он меня домой позвал. А там еще двое были и пьяные уже. Знаешь, я даже не сопротивлялась.
– Тебе потом, наверное, очень плохо было?
– Нет, я же говорю, я не сопротивлялась. А вот им плохо было. Когда я уже уходить собиралась. Один начал меня пугать, чтобы я никому не говорила. И вдруг я на него посмотрела, он за голову схватился, побежал на кухню, схватил нож и хотел себе в живот воткнуть. Его другой парень еле удержал. А третий сел в угол и плакать начал. Что с ними? Им стыдно стало? Да?
– Можно и так сказать. – Я улыбнулся. – И что, эта история ничему тебя не научила?
– Научила. Я стала сначала говорить долго по аське, прежде чем встречаться. Если парень ведется на круглую попку и сиськи большие, то мне неинтересно, а если он начинает, как ты, говорить оживающими картинками, тогда я думаю, что с ним стоит встретиться и, может быть, переспать.
