Текст книги "Плавучая станица"
Автор книги: Антон Данилин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– Во! Не меньше трех пудов!
Покряхтывая от натуги, он перевалил накидную через борт и выбросил на дно каюка трепещущую в отсветах белой речной пены суматошную рыбу.
– Валяй, Тришка! Я тебе говорил, что к утру пудов пятнадцать возьмем, не меньше!
Трифон взмахнул веслами, направляя легкий каюк вновь против течения на быстринку, и Егор опять закинул просвиставшую в воздухе накидную. Они бороздили Замануху вдоль и поперек. Каюк, уже наполовину наполненный рыбой, осел глубоко в воду, и Трифону было все тяжелее и тяжелее грести, но Егор не унимался. Ничто вокруг не предвещало опасности, и друзья решили набрать полный каюк рыбы.
В это время Василий Зубов, сунув в карман пистолет, вышел из хаты на улицу и направился к берегу, где его должен был ждать моторист. Но Василию почему-то не захотелось идти к причалу, и он быстро пошел к домику досмотрщика. Там, видно, еще не спали: сквозь неплотно прикрытые ставни Василий увидел свет лампы.
Он постучал в раму окна.
– Кто там? – раздался недовольный голос Груни.
– Это Зубов, – ответил Василий. – Отец дома?
– Я сейчас, – торопливо ответила девушка, – одну минуту, только оденусь…
В ее голосе слышалась радость, и Василию опять, как тогда, на берегу, захотелось взять Груню на руки и нести куда-то…
– Ничего, Грунечка… – смущенно пробормотал он. – Вы не беспокойтесь… Если отец дома, пусть выйдет, он мне очень нужен.
Через минуту досмотрщик, покашливая, стукнул дверной щеколдой и показался на пороге. Он с тревогой посмотрел на Зубова:
– Я вас слушаю, Василь Кириллыч. Чего-нибудь случилось?
– Нет, ничего не случилось, Иван Никанорович. Возьмите, пожалуйста, весла, пойдем к вашей лодке и погуляем по реке, – сказал Зубов. – Я вначале хотел было ехать своей моторкой, но потом раздумал: шуму много. А лодочкой удобнее всего. Поэтому я вас и побеспокоил.
Они взяли весла, молча спустились к реке, уселись в каюк и оттолкнулись от берега.
– Куда грести, Василь Кириллыч? – спросил Прохоров.
– Посмотрим у левого берега, а потом покрутимся в Заманухе, – ответил Василий, поеживаясь от ночной прохлады. Он пожалел, что не взял полушубка: на реке было гораздо холоднее, чем в станице.
Каюк пересек реку. Нажимая на левое весло, досмотрщик описал полукруг у самой плотины. Там никого не было.
– Садитесь на корму, Иван Никанорович, а я буду грести, – сказал Зубов, – что-то вроде прохладно стало.
Они поменялись местами. Уступая течению, каюк бесшумно скользил вдоль дамбы, и Василий тихонько пошевеливал веслами, любуясь искрящимися в воде отсветами звезд, темнеющими на левом берегу деревьями Тополихи, огоньками костров на Таловой тоне. Чиркнув правым бортом по каменному выступу дамбы, каюк завернул в Замануху.
Досмотрщик привстал, приложил ладонь к глазам и сказал тревожно:
– Там ловят, Василь Кириллыч! Один каюк ходит…
Василий оглянулся. На светлом фоне кипящей вдали быстрины чуть заметной точкой чернела лодка. Она то поднималась вверх по течению, то опускалась вниз, то описывала небольшие круги, и Зубов понял, что кто-то ловит рыбу накидной сеткой.
– Давайте я сяду на весла, – предложил Прохоров.
– Садитесь, – отрывисто сказал Зубов, – подгребайте вверх и держитесь тени от дамбы. Подплывем к ним незаметно.
– Теперь уж им выхода из Заманухи нет, – вздохнул досмотрщик, – выход мы отрезали. Разве только они каюк с рыбой бросят, а сами в лес убегут…
– Поехали, Иван Никанорович…
Лодка скользнула в черную тень высокой дамбы и стала подвигаться вперед.
…Шел второй час ночи. Рыжий Трифон рук не чувствовал от усталости. Каюк уже был полон рыбы и погрузился в воду по самую кромку бортов, а жадный Егор все кидал и кидал сеть и каждый раз вываливал из нее новую партию тяжелых леща, сулы, рыбца. В каюке не осталось ни одного сухого места: везде трепыхалась рыба. Трифон сидел за веслами, подняв колени, потому что ноги его упирались в холодное месиво рыбы, а одеревеневшие руки скользили по заляпанным чешуей держакам весел.
– Еще разок кинем и поедем, – успокоил дружка Егор, – ты ж видишь, что за каждой накидкой тут сотня рублей стоит…
Вдруг Трифон сквозь шум воды уловил приближающееся поскрипывание уключин. Он поднял весла и махнул рукой Егору. Тот замер на корме с сетью в руках. Размеренное поскрипывание доносилось все более явственно.
– Кто-то плывет, – дрогнувшим голосом сказал Трифон.
– Погоди, не паникуй! – отмахнулся Егор, вслушиваясь. – У инспектора моторка, а это простой рыбацкий каюк. Бабайки по воде шлепают, не слышишь разве?
– Ежели бы это рыбаки плыли, то они уже кидали бы сеть, а эти молчаком плывут, – настаивал Трифон.
У Егора мелькнула мысль, что рыжий прав. Вдоль дамбы, конечно, пробиралась не обычная рыбацкая лодка. Надо было уходить. Но как уйдешь на загруженном каюке, если узкий выход из Заманухи уже отрезан? Бросить каюк с дорогой добычей и бежать в лес? Нет, на это идти нельзя.
Егор оттолкнул Трифона, сел за весла и погнал лодку к правому берегу, надеясь на то, что ему удастся незаметно ускользнуть из Заманухи и схоронить рыбу под паромом. Но как только каюк, развернувшись, понесся по течению, слева из темноты раздался резкий окрик:
– Стой!
«Так я тебе и стану!» – с тоскливой злобой подумал Егор. Открыв рот, хрипло дыша, он изо всей силы нажимал на весла и гнал каюк вниз, держась берега. Но лодка, идущая по фарватеру, быстро опередила Егора и стала пересекать ему путь, заходя снизу и приближаясь с каждой секундой…
– Стой, говорят! – снова раздался окрик, и Егор узнал голос Зубова.
– Зубов, сволочь, – мрачно бросил он Трифону, – все ж таки застукал!
Круто повернув от берега, Егор стал бешено грести по направлению к дамбе. Прыжки его каюка по взбаламученной воде напоминали бег загнанного волка, который уже не знает, где ему искать спасения, и каждый миг готов обернуться и вцепиться в глотку преследователя.
– В последний раз говорю: стой! – закричал Зубов.
Каюк Егора приближался к дамбе. Трифона, который лежал на корме, держась за скользкие борта, била лихорадочная дрожь, Он уже хорошо видел фигуру Зубова на летящем сзади каюке и понял, что затея Егора кончится плохо.
– Давай станем, – прохрипел он, – сейчас он, гад, стрелять будет!
Егор, оскалившись, метнул взгляд назад. Дамба чернела в десяти метрах.
– Все! – закричал он Трифону. – Топи каюк!
– Ты чего, очумел? – вскочил Трифон.
Но Егор уже навалился на борт, каюк зачерпнул воды и стал опускаться на дно. Оба парня кинулись в воду и быстро поплыли вниз по течению, направляясь к парому.
Когда Зубов и Прохоров подогнали свою лодку к тому месту, где затонул браконьерский каюк, они увидели только белеющую на поверхности воды пену от рыбьей слизи и уносимую течением снулую рыбу.
– Ушли, дьяволы! – сокрушенно развел руками досмотрщик. – Каюк утопили, а сами ушли. Теперь их не догонишь: они, должно быть, поплыли к парому. Пока мы доберемся туда, они убегут в станицу, а там ищи-свищи…
– Надо бы утром посмотреть затопленный каюк и узнать, чей он, – сказал Василий, – а по каюку узнаем и тех, кто тут был.
– Ни шиша мы так не узнаем, Василь Кириллыч, – махнул рукой Прохоров, – они могли ловить на чужом каюке. Завтра угонят мой каюк и зачнут кидать, поди узнай их!
Между тем Егор и Трифон выбрались на берег и, не отжимая мокрой одежды, побежали через сады домой.
– Заместо прибыли сапоги оставил в реке, – злобно пробормотал Егор.
Он послушал тихий шум воды на берегу, сплюнул и помахал в темноте кулаком:
– Ничего… Мы с ним еще встретимся!
6
После случая с конфискацией улова второй бригады и ночной истории в Заманухе Зубов решил, что ему обязательно надо поговорить с Архипом Ивановичем Антроповым. Они увиделись на колхозном дворе, и Василий узнал, что в среду вечером в рыбацком клубе состоится собрание членов рыболовецкой артели, на котором будет присутствовать первый секретарь райкома партии Назаров.
– Это такой человек, что он тебе настоящий совет подаст, – убежденно сказал Архип Иванович, – его тут каждый колхозник уважает, а он все районные дела и всех людей так знает, будто через зоркое стеклышко в душу глядит.
– Мне хотелось бы поговорить с ним и с рыбаками, – сказал Василий. – У вас тут Лихачев такую обстановку создал, что люди начинают на меня смотреть чертом и колоть мне глаза тем, что я мешаю им работать…
– Ну, это ты не загибай, друг милый, – усмехнулся в усы Архип Иванович. – Ежели два или три дурака мутят тебе воду, то при чем тут люди? Рыбаки у нас славные ребята, побеседуй с ними, и они с одного разу разберутся в делах. Да и Тихон Филиппыч сам любит во все вникать и помощь тебе окажет.
– Какой Тихон Филиппыч?
– Назаров, секретарь наш. А я до общего собрания соберу в правлении рыбаков-коммунистов и потолкую с ребятами, пущай мнение свое собранию доложат…
Василий два дня готовился к собранию. Сидя в своей комнатушке, он перечитывал журнал «Рыбное хозяйство», старые лекции и конспекты, вырезки из газет, инструкции и законы по рыбоохране и рыбоводству.
Перед вечером он вышел, чтобы пройтись по станице и освежить голову. С тоней уже съезжались созванные на собрание рыбаки. Они шли по улицам, неся в руках мешки с хворостом и дровами. Навстречу рыбакам с криком выбегали ребятишки. Топоча босыми ногами по непросохшей песчаной земле, дети вертелись возле взрослых, заглядывали в их корзины и всем своим видом выражали радость.
Возле большого, покрытого этернитом клуба на поваленных гранитных столбах судачили старые рыбаки: столетний дед Иона, возрастом которого гордилась вся станица и который еще сохранил ясный ум и память, дед Малявочка, бригадир транспортной бригады Ксенофонт Сидоров и два рыбака помоложе – они работали коптильщиками в рыбцехе.
Среди рыбаков, расстегнув потертую офицерскую шинель и кинув на колени защитную фуражку, сидел незнакомый Василию человек. Наклонив коротко остриженную голову и посмеиваясь, он слушал деда Иону. Фигура и выражение лица этого человека сразу привлекали внимание. Он был высок, несколько грузен и тяжеловат. Лицо его с отекшими веками и обветренными губами, над которыми пролегли глубокие складки усталости, оживлялось молодым блеском светлых, с умной хитринкой глаз.
Зубов присел на один из столбов и спросил соседа-коптильщика:
– Кто это?
Тот ответил вполголоса:
– Секретарь райкома.
Повернувшись к секретарю и постукивая вишневой палкой, дед Иона продолжал рассказ:
– Ну, значится, тягнут они сеть, кругом ничегошеньки не видно, а оно возьми и закричи: «Кря! Кря!..» Кинули наши рыбаки волокушку и давай бечь до балагана. Разбудили ватажного и гутарят: беда, мол, нечистого в сеть поймали!..
Рыбаки засмеялись. Секретарь райкома тоже засмеялся, обнажая ровные, крепкие зубы.
– Ну-ну, что ж дальше? – спросил он.
– …Пришли до речки, сбились на берегу и, значится, совет держат: как до этого нечистого духа приступиться и какое супротив него заклятие держать.
– А он? – усмехнулся Назаров.
– Кто?
– Дух.
– А дух никакой жизни не подает, – покрутил головой дед, – его не тревожат, и он не тревожит. Так до утра и просидели, а когда развиднелось, то вся оказия понятной стала: в волокушку забился нырок, лапочки и голову в ячею сеточную просунул и сидит. Как только зачнут сеть тянуть, он и кричит с перепугу. Вот вам и дух.
Вдоволь посмеявшись над рассказом деда Ионы, Назаров вместе с колхозниками отправился в клуб.
Собрание началось ровно в семь часов.
На сцене стоял накрытый красной скатертью стол, а сбоку обтянутая такой же красной материей кафедра. Слева и справа, прикрепленные к потолку, висели две большие керосиновые лампы.
Клуб был битком набит. Люди заполнили все скамьи, сидели на подоконниках, теснились в дверях, ребятишки уселись прямо на полу. Стоявший у окна Зубов заметил в третьем или четвертом ряду Груню Прохорову. Рядом с ней сидела молоденькая черноволосая девушка, а позади, развалясь на скамье, важно курил папиросу Егор Талалаев. Рыбаки и рыбачки, чисто одетые, с праздничными лицами и немного скованными торжественными движениями, входили в зал, искали глазами свободное место и шумно рассаживались, переговариваясь между собой.
На повестке дня стоял один вопрос: о выполнении плана весеннего лова. В президиум были избраны пять человек: секретарь райкома Назаров, председатель сельсовета Жигаев, председатель рыбколхоза Мосолов, бригадир Антропов и Марфа.
О плане докладывал Кузьма Федорович Мосолов. Он стал за кафедрой, разложил перед собой папку с бумагами, откашлялся и начал говорить, обстоятельно приводя цифры уловов, называя размеры и качество полученных от моторно-рыболовной станции неводов, сетей, волокуш, зачитывая длинные выдержки из инструкции Рыбаксоюза и управления моторно-рыболовных станций.
По докладу Мосолова выходило, что колхоз сможет выполнить план лова гораздо раньше срока и в последнем квартале будет ловить на перевыполнение, соревнуясь с судачинскими рыбаками.
Придерживая на черном платке раненую руку, внушительно сверкая орденами и медалями, Кузьма Федорович поглядывал то на колхозников, то на президиум, главным образом на секретаря райкома, и говорил степенно:
– Хотя общие запасы рыбы на нашем участке, по всем признакам, истощились и обеднели, мы надеемся и в этом году с честью выполнить наш долг перед народом и перед Родиной.
– А в тридцать шестом году сколько вы на своем участке поймали рыбы? – неожиданно спросил Назаров, хитровато посматривая на Мосолова.
– В тридцать шестом? – растерялся Мосолов. – Но это, Тихон Филиппыч, было давно, и я не был тогда председателем.
Антропов наклонился к секретарю и что-то сказал ему вполголоса.
Назаров помолчал, черкнул карандашом в записной книжке и кивнул председателю:
– Продолжай, Кузьма Федорович!
Тот покашлял, пошевелил лежащие на кафедре листки бумаги и закончил, повысив голос:
– Скоро на нашем участке вступает в силу весенний запрет на лов, и все наши рыбаки со своим флотом выезжают в низовья, где будут ловить рыбу в речных гирлах. Конечно, все уловы в гирлах будут зачисляться в план нашего рыбколхоза, и мы… гм… уверены, что наши рыболовецкие бригады… это самое… с честью выполнят и перевыполнят план добычи.
Кузьма Федорович подхватил здоровой рукой папку с бумагами, сел на свое место в президиуме и нервно закурил, придерживая в коленях спичечный коробок.
Маленький смуглый Жигаев – он председательствовал на собрании – спросил у рыбаков:
– Разговор какой будет по этому делу?
Некоторое время люди молчали, и председатель сельсовета вынужден был повторить свой вопрос. Потом, подняв руку, попросил слова бригадир Пимен Талалаев. Поскрипывая отличными яловыми сапогами, он прошел к кафедре, провел крепкой ладонью по вспотевшей лысине и обратил в зал красное одутловатое лицо.
– Сейчас дядя Пиша настукает Зубову, – сказал Егор Талалаев соседу сбоку, посматривая на Груню.
– Так вот, товарищи, – начал бригадир, – наши руководители призывают нас к тому, чтобы мы, значится, отдали все свои силы на выполнение плана.
Он передохнул, расстегнул ворот белой рубашки и, отыскав глазами Зубова, продолжал:
– Но у нас, товарищи, есть люди, которые, прямо надо сказать, мешают работать. Вот, к примеру, наш участковый инспектор рыболовного надзора. Он в субботу утром отобрал во второй бригаде весь суточный улов. А почему, спросите его? Потому, дескать, что бригада допустила дюже высокий прилов молоди. Правильно товарищ Зубов поступил или неправильно? Нет, неправильно, потому что план добычи – это не игрушка. Рыбаки сутки не спали, по пояс в воде бродили, силы последние клали на то, чтобы, как сказал тут товарищ докладчик, дать трудящимся рыбы, а инспектор в это время вредительством занимается…
– Инспектор правильно поступил! – раздался звонкий голос с задних рядов.
– Кто там реплику подает? – спросил Жигаев, постукивая карандашом по столу.
Со скамьи поднялся Степан Худяков, одетый в свой неизменный бушлат и матросскую тельняшку.
– Я реплику подаю, ловец из этой же бригады, который ночь не спал и по пояс в воде бродил. Степан Худяков моя фамилия. Мы еще с вечера говорили бригадиру, что молодь надо в реку выпустить, а он приказал выбирать улов из мотни в баркас и сказал ловцам, что в городе, мол, все поедят и незачем тут, дескать, сортировкой заниматься.
По залу пробежал смешок. Пимен Талалаев растерянно посмотрел на секретаря райкома. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, и по выражению его лица нельзя было понять: одобряет он реплику ловца Худякова или не одобряет. Он только щелкнул портсигаром, достал папиросу и, вертя ее в руках, спросил через весь зал:
– Вы один так думаете, товарищ Худяков?
– Так думает почти что вся бригада, Тихон Филиппович, – ответил ловец.
Бригадир Талалаев насупился и постучал ребром ладони по кафедре.
– Мое дело маленькое, – сказал он, надувая щеки, – я против инспектора ничего не имею. А только надо соблюдать интересы рыбаков и про план добычи думать, иначе мы его сорвем и соревнование проиграем…
После бригадира один за другим выступили три ловца его бригады. Они заявили, что рыба была инспектором отобрана правильно, по закону, хотя, конечно, для рыбаков это неприятно и даже обидно.
– Только тут винить надо самих себя, – закончил третий ловец, – потому что на обмане далеко не уедешь, а мы, выходит, обманывали и государство и себя.
– Может быть, инспектор рыболовного надзора хочет выступить? – спросил Назаров, глядя на стоящего у окна Зубова.
Василий смутился. То, что секретарь обратился прямо к нему, означало, что Тихон Филиппович уже знает его, и он был удивлен: от кого Назаров мог слышать о нем?
Забыв о своих выписках и конспектах, Зубов пошел к кафедре.
Перед ним сидели и стояли шестьсот мужчин и женщин – почти вся плавучая станица, люди, чья жизнь от рождения до смерти была связана с большой рекой. Не один из их отцов и дедов утонул в этой самой реке и был унесен водой в неглубокое серое море. Не один старый рыбак плавучей станицы, промышляя в свое время ночным крутийством в заповедных гирлах и ериках, был застрелен вездесущей «пихрой», извечным врагом отважных крутийских ватаг. Много рыбацкой крови выпила река, и рассказы об этой унесенной половодьем дедовской и отцовской крови переходили от поколения к поколению в живущих рыбацких семьях.
Прошло много лет…
Как и все земли, моря и реки новой страны, свободной стала большая тиховодная река. Исчезли на ней злобные пихрецы, ненасытные перекупщики-прасолы, обиравшие рыбаков до последней рыбешки. Разрозненные рыбацкие ватаги объединились в товарищеские артели, государство оснастило их техникой, дало самые совершенные орудия лова и сказало: «Ведите свое рыбное хозяйство на благо свободного народа, добывайте из глубей речных все больше и больше рыбы, чтобы с каждым годом все лучше жили советские люди».
Василий посмотрел в зал, увидел обращенные к нему молодые и старые лица и начал, волнуясь:
– Мне очень неприятно, товарищи, говорить о том, что я вынужден был отобрать улов второй бригады. Иначе я поступить не мог. Государство возложило на меня почетную и трудную обязанность: охранять рыбные запасы реки, запасы, хозяином которых является советский народ. У нас в стране все трудящиеся рыбаки давно уже объединились в рыболовецкие колхозы. Они-то и призваны вести рыбное хозяйство.
Он помолчал и, встретив одобряющий взгляд Груни, продолжал более уверенно:
– Нам с вами надо не просто ловить рыбу и не только ловить рыбу, но надо вести рыбное хозяйство, управлять им, совершенствовать его, повышать урожайность рыбы… Да, да! Ежегодно повышать урожайность рыбы и обеспечивать самые высокие уловы. Это можно сделать только в том случае, если мы будем твердо соблюдать правила рыболовства, будем по-настоящему спасать миллионы мальков и займемся активным рыборазведением. Закинуть невод и вытащить рыбу легче всего. Так хозяйничали на реке наши деды, но мы не можем так хозяйничать, потому что мы с вами уже другие люди… советские люди… Мы должны научиться сеять рыбу, выращивать ее и ловить столько, сколько нам нужно.
Оставив кафедру, Зубов шагнул вперед и сказал, сунув руки в карманы:
– Я вот хочу рассказать вам, как хозяйничают американцы. Полсотни лет тому назад в океанских береговых водах Америки во множестве водилась ценная рыба палтус. Пока эту рыбу ловили индейцы, ее было сколько угодно. Потом американские колонизаторы погнали индейцев на самые неплодородные земли, отобрали у них побережье и провели туда железную дорогу. И как только появилась удобная дорога, все океанское побережье усыпали шхуны рыбопромышленников. Они накинулись на этого несчастного палтуса, как волки: построили на океане рыболовные порты Ванкувер и Сиэттль и стали миллиардами доставлять туда выловленную рыбу. Они хватали палтуса днем, ночью, весной, летом, не соблюдая ни правил, ни ограничений, хватали чем попало и как попало. Через тридцать лет у берегов Северной Америки почти весь палтус исчез. Вот вам и результат…
– Здорово! – раздался чей-то голос.
– У нас, в Советской стране, – продолжал Василий, – с ее рыболовецкой колхозной системой такого ведения рыбного хозяйства нет и быть не может. Но, товарищи… – Он вынул из кармана листок бумаги, стал ближе к лампе и проговорил, глядя в зал: – Мы иногда все-таки забываем о том, что написано в примерном уставе рыбацкой артели. А там в шестой статье прямо сказано следующее: «Артель обязуется строго соблюдать установленные правила рыболовства, содействовать государственным органам в деле охраны водоемов и бороться с обловом рыбоохранных запретных зон, с выловом молоди и маломерной рыбы, с применением запрещенных орудий и способов лова и с нарушением установленных запретных сроков лова». Кроме того, артель обязуется «заниматься рыборазведением в естественных водоемах и прудах, а также проводить работу по спасению молоди, по мелиорации мест нереста и нагула молоди в естественных водоемах».
Положив в карман бумагу, Зубов спросил у сидящих в зале рыбаков:
– Вы принимали, товарищи, этот устав?
Из темноты зала ответили десятки голосов:
– Известное дело, принимали!
– На общем собрании обсуждали!
– Принимали, принимали, как же!
И Василий, забыв о том, что им приготовлен целый доклад, с цифрами и цитатами, вдруг сказал так, будто разговаривал с отцом или матерью, когда, бывало, в детстве нуждался в их помощи и поддержке:
– Мне очень трудно. И я прошу вас помочь мне выбрать из числа рыбаков общественный рыболовный надзор. Правительство давно уже утвердило инструкцию по организации и деятельности такого надзора. Он существует во всех лучших рыбколхозах. Ведь мы все должны по-хозяйски смотреть за рыбой, и это наше общее дело.
– Правильно! – раздались голоса. – Надо выбрать общественный надзор.
Секретарь райкома партии Тихон Филиппович Назаров выступал в самом конце. Он терпеливо и внимательно слушал рыбаков, задавал вопросы, бегло отмечал что-то красным карандашом в записной книжке, потом, когда прения подошли к концу, попросил слова. Назаров говорил не очень гладко, он не отличался ни красноречием, ни любовью к громким словам; видно было, что он не просто говорит, а думает вслух, ясно видит то, о чем думает, и старается сказать об этом так, чтобы все увидели то, что видно ему самому.
– Недавно наше правительство опубликовало постановление о полезащитных лесополосах, – сказал Назаров. – Мы все его читали. Так? И все мы понимаем, что это значит. Это означает полное преобразование природы, выполненное умной рукой советского человека. Наш человек становится истинным хозяином природы, ее творцом. Так? Творцом становится наш человек. Он уже не раб природы, не убийца ее, не транжир и мот, не хищник, не иждивенец, а творец. Тво-рец! А это и есть одно из самых важных условий построения коммунизма…
Видно было, что Назаров волновался, Его смуглые обветренные щеки покрылись румянцем. Сунув руки за широкий, туго стягивающий синюю гимнастерку ремень, он прошелся по сцене, напряженно всматриваясь в затемненный зал.
– Коммунизм разовьет все силы и способности человека, поднимет его ум до самых вершин, – сказал он тихо, – и это произойдет тем скорее, чем больше мы будем работать для завтрашнего дня и приближать его к себе.
Повернувшись к Мосолову, Назаров спросил, посмеиваясь:
– Как ты думаешь, Кузьма Федорович, рыбаки при коммунизме будут существовать? Будут. Так. Значит, и рыба нужна нам будет? Конечно, нужна так же, как хлеб, плоды, овощи, гуси, овцы – все, что потребляет человек. Только всего этого должно быть при коммунизме больше, гораздо больше, чем было и есть. Так?
И, уже глядя в зал, секретарь сказал:
– Движения народов к коммунизму никто не остановит. Никто. Сегодня мы читаем закон о полезащитных полосах и прудах, а завтра может быть издан закон о гигантских рыбхозах, в которых советские рыбаки будут выращивать миллиарды экземпляров белуги, осетра, рыбца, леща, сазана – всего, что нам нужно. Надо уже сегодня находить практические пути к этому! Так? Надо искать формы планирования рыбного хозяйства, методы выведения лучших сортов рыбы. Так? Надо не болтовней, а делом содействовать тому, чтобы наши уловы повышались… – Он сердито кашлянул и опять обратился к ерзавшему на стуле Мосолову: – В нынешнюю весну вы собираетесь поймать рыбы меньше, чем ловили раньше. Так? Так, я спрашиваю?
– Да, Тихон Филиппович, – пробормотал Мосолов. – Но план нам дается из области… И потом… рыбы в реке стало меньше.
– Меньше? – загремел Назаров. – А кто в этом виноват? Вы думаете, партия не найдет виновника? Найдет, где бы он ни находился: в районе, в области или в министерстве. Партия, товарищ Мосолов, сумеет дать по рукам тем рыбным делягам, которые не смотрят дальше своего носа. Понятно? Большевики вытащат за ушко да на солнышко тех самых очковтирателей и чинуш, которые не могут и не хотят вести рыбное хозяйство страны к коммунизму.
– К вам вот назначен новый инспектор, – заговорил секретарь тише. – Надо ему помочь. Он хорошо выступал. И улов второй бригады конфисковал правильно. У вас здоровый, крепкий колхоз. Смелее же ставьте свое хозяйство на новые рельсы. Смелее выдвигайте молодежь! До конца искореняйте вредные крутийские традиции хищнического лова. Думайте, товарищи, о завтрашнем дне, но не ждите его сложа руки, а честным трудом, заботой, благородной тревогой приближайте его, этот день…
Рыбаки, дымя махорочными скрутками, переглядываясь, одобрительно покачивая головами, слушали выступление Тихона Филипповича, открывавшее им глаза на многое, чего они, может быть, еще и не знали, но к чему уже тянулись всей душой.
Собрание закончилось далеко за полночь.
Когда Василий вместе с толпой рыбаков вышел на освещенное фонарем каменное крыльцо, он остановился и, пропуская оживленно переговаривающихся людей, стал отыскивать глазами Груню. Она уже стояла внизу, и около нее вертелся Егор Талалаев. Заметив Зубова, Груня сделала вид, что ей надо вернуться в клуб, побежала назад и, проходя мимо Василия, замедлила шаги.
– Добрый вечер, Грунечка! – весело сказал Зубов. – Вы домой?
– Домой, Василий Кириллович, – вспыхнула девушка.
– А я вас искал, – простодушно признался Василий.
По выражению его лица, радостного и возбужденного, она поняла, что он пойдет с ней, и он действительно пошел рядом с ней, осторожно придерживая ее за локоть.
В эту теплую, пахнущую дождем весеннюю ночь Зубову показалось, что идущая рядом с ним невысокая девушка в небрежно накинутом белом шарфике, та самая, которую он только что, сам не зная почему, нетерпеливо отыскивал в темноте, становится для него не такой, как все другие люди, и что ему хочется, чтобы она это поняла. Но он не знал, как сказать ей об этом. Радуясь и робея, он шел рядом с Груней и тихо говорил ей о чем-то постороннем, тоже хорошем и радостном, но совсем не о том, о чем думал.
