Текст книги "Музыка и медицина. На примере немецкой романтики"
Автор книги: Антон Ноймайр
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
В воскресенье, 11 октября, мастер почувствовал себя настолько хорошо, что даже снова взялся за работу над финалом 9-й симфонии. В полдень по поручению врачей – проф. Шреттера и д-ра Хеллера, проводивших выходной за городом, прибыл доктор Сорго. Он осмотрел больного, не нашел никаких ухудшений, однако посоветовал воздержаться от прогулки по причине ветреной погоды. Около 3-х часов пополудни Брукнер стал жаловаться на сильный озноб. Фрау Кати настояла на том, чтобы он лег. Ее дочь и присутствовавшая сиделка помогли мастеру добраться до постели. Ему принесли чай. Брукнер сделал несколько глотков из чашки, затем с помощью сиделки повернулся на левый бок, 2 раза глубоко вздохнул и скончался.
Верный друг композитора Антон Майснер, находившийся в это время в капелле Бельведера, тотчас поспешил в дом умершего. Был срочно вызван патер Херберт Вич, который прочитал заупокойную молитву. Д-р Хеллер констатировал смерть, которая, на его взгляд, случилась от инфаркта. Весть о смерти Брукнера очень быстро распространилась и вскоре стали появляться люди, желавшие выразить соболезнование. До прибытия Игнаца Брукнера их принимал Антон Майснер. До полудня вторника тело находилось на смертном одре. Художник Ператон сделал рисунок мастера, а скульпторы Хаберль и Циндлер изготовили посмертную маску.
Распоряжения, содержавшиеся в завещании, были тщательно исполнены. Профессор Рихард Пальтауфр, в соответствии с обещанием, набальзамировал тело. В точности были исполнены и распоряжения Брукнера относительно места последнего успокоения в монастыре Св. Флориана.
Траурная церемония, расходы по которой взял на себя город, состоялась 14 октября 1896 года. В 3 часа по полудни катафалк, запряженный шестерней, двинулся от квартиры в Бельведере к Карлскирхе. Выстроившись перед церковью, «Академический певческий ферейн» попрощался с мастером, исполнив 2-ю часть его хора «Шествие германцев». В Карлскирхе состоялось торжественное отпевание. «Певческий ферейн общества друзей музыки» и «Венский мужской певческий ферейн» исполнили «Либера» Иоганна Хербека и литанию Шуберта «В день Всех Святых», а Венский филармонический оркестр под управлением Ганса Рихтера исполнил Адажио из 7-й симфонии Брукнера. Траурную речь произнес д-р Альфред Фрелих. Не только друзья Брукнера, но и музыкальные величины, столь осложнявшие ему жизнь в Вене, почти в полном составе присутствовали на отпевании. Бернгард Паумгартнер, чьи родители были дружны с Брукнером, писал позже, что и Иоганнес Брамс тоже находился в это время в церкви. «Отмеченный болезнью, которая свела его в могилу в следующем году, страшно исхудавший, он казался глубоко опечаленным. Слезы бежали по его щекам и бороде».
После отпевания катафалк проследовал на Венский западный вокзал и оттуда гроб с телом композитора, в соответствии с его желанием, отправился туда, где начиналась его мирская слава, – в монастырь Св. Флориана.
МЕДИЦИНСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕСледует принять во внимание, прежде всего, структуру личности Брукнера и его психическое поведение в различных жизненных ситуациях, часто казавшееся странным окружающим. Уже почти 60 лет назад Э. Кинаст первым попытался составить психограмму композитора, так же как и Э. Рингель в 1977 году. Между тем, стали известны новейшие документы и исследования об Антоне Брукнере, которые доказали, что отдельные пункты этих психограмм не соответствуют действительности. Однако нет никаких сомнений в том, что Брукнер страдал болезнью, которую можно определить как невроз. Этот диагноз, основанный на биографических данных и не подвергающийся сомнению, не означает, однако, что обязательно должны совпадать оценки человека и художника. Мы знаем, что у многих людей искусства проявляются невротические черты, а современный психоанализ придерживается мнения, что невроз, по всей вероятности, часто повышает творческую потенцию художника. Некоторые художники прекрасно знают об этом, о чем свидетельствует так часто и охотно приводимый пример с Густавом Малером, который отказался от курса психотерапии, предложенного ему Зигмундом Фрейдом. «Господин профессор, сказал Малер, – давайте не будем делать этого, поскольку я хочу и дальше писать мои симфонии».
Чем меньше с помощью диагноза невроза можно дать оценку Антону Брукнеру как человеку и художнику, тем больше он позволяет нам объяснить многие особенности и странности этого музыкального гения. В основном, выявляются следующие симптомы:
Во-первых, это ярко выраженная неуверенность в себе и низкая самооценка. Можно предположить, что уже в первые годы жизни нормальному развитию чувства собственного достоинства Брукнера препятствовали нравы, царившие в родительском доме, будь то влияние деспотичной матери или авторитарное воспитание со стороны отца. Равным по значению фактором могли быть условия пребывания в монастыре Св. Флориана в качестве мальчика-певчего во время пубертатного периода.
Низкая самооценка связана с его верой в авторитеты, приведшей к тому, что он всю жизнь чувствовал себя униженным и подчиненным и никогда не отваживался подвергнуть авторитет критике. Следует принять во внимание, что такое униженное состояние и неспособность выразить наглядно возмущение этим положением могли привести к агрессии, и Брукнер наверняка очень страдал, вынужденный подавлять эту агрессию. Легенды о том, что он, будучи еще совсем молодым, приносил ночью на кладбище раков и заставлял их ползти с зажженными свечами, прикрепленными к спине (что рассматривается некоторыми психологами как выражение крайней агрессивности «с садистскими и магическими компонентами»), скорее всего является плодом чьего-то слишком живого воображения. По мнению австрийского этнолога Леопольда Кретценбахера, эта волнующая история – типичный анекдот, возникший в литературе первой половины XIX века и в реальности не имеющий к Брукнеру ни малейшего отношения. Но и утверждение Рингеля о том, что Брукнер боялся критиковать авторитеты, не находит документального подтверждения, как справедливо заметил Манфред Вагнер. Возможно, что Брукнер не подвергал авторитеты открытой критике потому, что именно благодаря внешней покорности, добивался гораздо больших успехов в достижении цели, нежели если бы это была наглядная демонстрация собственного достоинства. Нельзя упускать из виду и тот факт, что он использовал в своей стратегии достижения цели формальный язык, усвоенный им в авторитарной системе образования, значение которого уже отмечалось выше.
Между прочим, Брукнер прекрасно знал цену себе как художнику. Его современник, критик Людвиг Шпайдель, который довольно неплохо разобрался в сложной психике Брукнера, так писал об этом: «Брукнер познал сочувствие и любовь к себе, но только тогда, когда, напрягая все силы, достиг определенного высокого уровня. То, что этот человек отлично знал себе цену – в этом не стоит сомневаться. Его известную всем покорность нельзя принимать за чистую монету. Это, скорее всего, плод долговременного церковного воспитания. Ежедневно можно услышать сказки о его странностях. Однако в тех случаях, когда он позволял себе откровенно говорить о других и высказывать свои суждения, Брукнер проявлял себя как каждый необыкновенный человек, исполненный чувства собственной значимости. Брукнер был наивен как дитя, но как умное дитя, отлично знающее, чего хочет. И как дитя он помещал себя в центр мироздания и оценивал все происходящее с наивным эгоизмом». Примером того, что нельзя было принимать на веру покорность и скромность Брукнера, может служить письмо от 13 февраля 1875 года к Морицу фон Майфельду в Линц, из которого следует, что и к своему идолу Рихарду Вагнеру он мог относиться вполне реалистично: «Вагнера нельзя ни о чем просить, если не хочешь по легкомыслию потерять его расположение».
Следующий симптом невроза, свойственного Брукнеру – это его инфантильность. Многие люди из его ближайшего окружения чувствовали необходимость помочь ему словом и делом, порой слишком навязчиво. То, что советы друзей часто приводили к разочарованиям и неприятностям, способствовало тому, что Брукнер стал недоверчивым, что очень характерно для людей с низкой самооценкой. Это недоверие росло и со временем перешло в параноидальную манию преследования, которая обусловливалась частично атаками на него собратьев-музыкантов и их интригами.
В известном смысле невроз привел к его особому отношению к противоположному полу. Если предположить, что Брукнер был все более неспособным к глубоким человеческим привязанностям, чем больше он абсорбировался в своих творческих произведениях, то следует искать объяснение его постоянных неудач со сватовством в невротической структуре его личности.
Тезис Рингеля о том, что Брукнер «…сошел в могилу, не имея ни малейшего опыта с женщинами», можно подвергнуть сомнению. То, что он охотно участвовал в празднествах, играл на скрипке и танцевал, а также его рано проявившаяся склонность к красивым девушкам, позволяет думать, что его сексуальная реакция была совершенно нормальной. Насколько нормально, доказывает анекдот, который был рассказан внучкой современницы Брукнера: «Моя бабушка, родившаяся в 1843 году, будучи юной, смазливой девушкой, работала кухаркой в трактире. Однажды она мыла салат во дворе трактира. К ней подошел г-н Брукнер, взял за руку и сказал: „Прелестные ручки! Какими же должны быть бедра!“».
Его желание связи с женщиной вряд ли могло бы реализоваться, так как он не мог помыслить о сексуальных отношениях вне брака, освященного церковью. Кроме того, его притязания всегда были подвержены схеме, которая применялась им всегда и вызывала обычно негативное отношение у женщин. Письменные же его послания содержали все те же формы, которые он использовал как в деловой корреспонденции, так и в прочих письмах, – формы, которые он буквально впитал в себя, будучи школьником, а затем учителем. Все его попытки сватовства повторялись одинаково и по одной и той же схеме. Именно такая тенденция к повторам является симптомом, часто встречающимся при неврозах. Если тенденция к повторам проявлялась в течение десятилетий в его постоянных попытках посвататься или же в маниакальном стремлении получить отличие (отражение болезненной неуверенности, которая проявилась также в постоянных возвращениях после того, как он покидал квартиру, или же в том, что он часто читал свои лекции с закрытыми глазами), то с 1865 года проявились симптомы благоприобретенного невроза: Брукнер начал пересчитывать цветы на обоях, листья на деревьях, окна на фасадах домов, жемчужины в ожерельях дам и даже звезды на небе. К этому прибавилась еще навязчивая идея, что он должен осушить Дунай и «исступленное перебирание четок до полного изнеможения». Бесспорно то, что скрупулезность Брукнера в вопросах религии и благочестия вызвана именно неврозом. Неукоснительное соблюдение постов с постоянными просьбами к епископу об отпущении грехов, а также беспрестанное повторение и педантичное фиксирование молитв в календарях говорят сами за себя.
В мае 1867 года наступил кризис, при котором все неврастенические явления достигли своей кульминации, что Рингель определяет как драматическую концентрацию его психопатологии. Некоторые признаки свидетельствуют о том, что к этому невротическому кризису прибавилась еще и настоящая депрессия, угрожавшая целостности его личности. В этой связи стоит упомянуть о том, что и его мать была подвержена депрессиям. В настоящее время нам известно, что в появлении эндогенной депрессии значительную роль играют факторы наследственности. К счастью, Брукнер смог преодолеть, наконец, этот тяжелый кризис, не в последнюю очередь посредством своего рода психотерапии, заключавшейся в работе над его великими произведениями, «что помогло ему все сбросить, что смогло освободить личность». Брукнер был абсолютно уверен в силе своей музыки и сам однажды сказал об этом: «Если все, что творится в душе, есть слабость, то я прибегаю к силе и пишу мощную музыку».
Гораздо проще, чем обсуждение различных медицинских аспектов сложной психической структуры Брукнера, является анализ истории болезни, которая в конце концов свела его в могилу. Анамнез начинается в 1881 году, когда Брукнер впервые упоминает об отекании ног, и этот симптом без сопровождающих заболеваний наличествовал с разной степенью интенсивности в течение всех последующих лет. В 1892 году во время посещения Вагнеровского фестиваля в Байройте речь шла уже об «опасном заболевании», о природе которого мы ничего точно не знаем, но которое требовало помощи медицинского светила, случайно оказавшегося в это время в Байройте. Когда Брукнер после некоторого улучшения пустился в обратный путь, чтобы провести лето в своей любимой Штирии в Верхней Австрии, недуг, постигший его в Байройте, возобновился, поскольку в августе он сообщает, что у него «боли в печени, желудке и в ногах (пухнут ступни)».
В середине января 1894 года водянка сильно увеличилась: «Ступни ужасно отекают; вода дошла до груди, отсюда – страшная одышка». Из рукописной истории болезни Брукнера, которую вел в то время лечащий врач, доктор Рихард Хеллер, и которая хранится в Институте истории медицины Венского университета, мы узнаем, что для облегчения при одышке была произведена пункция диафрагмы. Обрадовавшись улучшению, Брукнер писал тогда: «Вода ушла из груди, но ноги пухнут. Еще у меня немного воды в животе». Это замечание указывает на то, что речь могла идти о наличествовавших уже с 1892 года застойных явлениях в печени, о застойном асците, который обусловливал скопление жидкости в области живота. С этого времени по настоянию доктора Хеллера он должен был придерживаться строгой (бессолевой), по большей части молочной диеты, исключающей алкоголь и табакокурение. Кроме того, Брукнер подвергался медикаментозному лечению. Ему, как явствует история болезни, был прописан дигиталис, который наряду с диуретином и препаратом теобромина считался в то время лучшим сердечным средством. В одном из Венских учебников медицины того времени уточняется лечебный эффект этих средств: «Среди сердечных средств доверия заслуживают только фолиа дигиталис, в то время как эрзацы не эффективны. Следует прописывать листья дигиталиса в виде порошка, а для нормализации мочеиспускания – еще и диуреагин – препарат теобромина».
Несмотря на лечение и соблюдение строгого постельного режима, болезнь, хотя с меньшей интенсивностью, продолжалась. В сентябре 1893 года, во время пребывания на отдыхе в Штирии, он снова слег, а после тяжелого кризиса в ноябре его состояние было настолько тяжелым, что он, опасаясь приближения смерти, составил завещание.
К всеобщему удивлению, он почувствовал себя в январе 1894 года настолько хорошо, что отважился на вторую поездку в Берлин. Однако это улучшение состояния было кратковременным, и в марте ему снова стало так плохо, что он потребовал последнего причастия. Однако, кризис был снова преодолен. Свой 70-й день рождения Брукнер отмечал в Штирии, хотя врачи категорически запретили ему участвовать в торжествах по случаю юбилея. В октябре он снова начал читать лекции в университете, но ему очень трудно было из-за одышки подниматься по лестнице в аудиторию. Он задыхался, даже взбираясь на кафедру. Один из слушателей вспоминает: «Он часто останавливался, поднимаясь на кафедру и говорил студентам: „Кабы не одышка, я был бы еще хоть куда!“». Вскоре Брукнер был вынужден навсегда отказаться от преподавательской деятельности. Состояние снова стало угрожающим, продолжали отекать ноги, увеличение количества жидкости в области плевры в декабре сильно затрудняло дыхание, и он во второй раз пригласил священника со святыми дарами.
1895 год прошел без тяжелых кризисов, состояние было, однако, неустойчивым, начался прогрессирующий распад личности. Это выразилось, прежде всего, в том, что Брукнер все больше начал впадать в детство, а его религиозность стала переходить в манию. В декабре 1895 года он писал брату: «Я, к сожалению, все еще нездоров».
12 января 1896 года в зале Музыкального ферейна исполнялась его 4-я симфония и «Те Деум». Брукнера, худого как скелет, донесли до его ложи в креслах. Он обратился к руководителю концерта господину фон Пергеру со словами извинения: «Вы же знаете, мое сердце доставляет мне много хлопот». В начале июля появились признаки сильного удушья, за которым последовало воспаление легких. В этот период Брукнер подолгу лежал без сознания и врачи не верили уже в возможность преодоления кризиса. Но 16 июля он снова почувствовал облегчение, встал с постели и потребовал, чтобы его вывели в сад. Наконец, 11 октября он в середине дня почувствовал сильный озноб, был отведен в постель и в течение нескольких минут, повернувшись на левый бок, простился с жизнью.
Диагноз, зафиксированный доктором Хеллером в истории болезни гласит: «Брукнер страдал хроническим заболеванием сердечной мышцы, что сопровождалось постоянно увеличивающейся одышкой при движении, скапливанием жидкости в плевре, отеком ног, отеком печени, затрудненным мочеиспусканием, расширением сердца. Дважды он перенес катаральную пневмонию». С точки зрения сегодняшнего дня, этот диагноз абсолютно верен. Заболевание сердечной мышцы Брукнера соответствовало так называемому заболеванию коронарных сосудов сердца, что впоследствии привело к атеросклерозу и сужению венечных сосудов. Видимо, неумеренная еда, курение и сидячий образ жизни способствовали развитию атеросклеротических процессов. Был ли еще дополнительный фактор риска в форме повышенного кровяного давления – неизвестно, поскольку измерение кровяного давления еще не стало в то время обычной процедурой. За несколько месяцев до смерти появились признаки недостаточности в левой половине сердца, сопровождаемые развитием отека легких, связанным с тяжелой одышкой. Сердечная недостаточность обусловила также склероз мозговых сосудов, что привело к изменению его личности. Смерть могла произойти в результате остановки сердца, что прекратило его дальнейшие страдания.
Величие Брукнера оценено по достоинству только в нашем столетии и ироническое прозвище «Мессия из Ансфельдена», данное ему Максом Кальбеком, приобрело свой истинный смысл. Его образ, освобожденный от злословия современников и сентиментально-слезливых слов начала XX века, предстает во всей красе перед всем культурным миром. Он мог бы с гордостью оглянуться на свой жизненный путь, весь без остатка отданный музыке, и да покоится с миром его прах под большим органом и крестом в монастыре Св. Флориана!
Краткие сведения о лечащих врачах
Иоганн Непомук ГуммельДоктор Эмиль X. Гушке (1797–1858)
Гушке был вторым сыном советника медицины, лейб-медика Великого герцога Вильгельма Эрнста Христиана Гушке, который совместно с доктором Готтфридом фон Хердером 10 мая 1805 года делал вскрытие тела Фридриха Шиллера.
Эмиль Гушке получил степень доктора в 1818 году в Йене и стал профессором Йенского университета. После смерти Лодера он стал его преемником. Главными заслугами его были открытия в области анатомии и эмбриологии. Он приближался к позициям натурфилософии.
Доктор Карл Вильгельм Штарк (1787–1845)
Карл Вильгельм получил степень доктора в 1811 году в Йене, после того как в 1807 г. стал лейб-медиком герцога Карла-Августа. После нескольких лет научных экспедиций по Европе он вернулся в 1813 году в Йену, где ему был присвоен титул сверхштатного профессора. В 1826 году он стал штатным профессором медицинского факультета и в 1836 году был удостоен титула тайного советника.
В 1838 году после смерти отца возглавил дирекцию земельных лечебниц. Сын лейб-медика герцога Ваймарского, он снискал себе славу врача и долгие годы лечил Фридриха Шиллера.
Карл Вильгельм Штарк, будучи прекрасным человеком, учителем и практиком, был еще и отличным врачом. Он сам считал себя учеником Шенляйна и приверженцем натурфилософии. Первое место среди его трудов занимает двухтомная «Общая патология или общая природа болезни», вышедшая в Лейпциге в 1838 году.
Карл Мария фон ВеберДоктор Август Вильгельм Геденус (1797–1862)
Он учился в Лейпциге, Геттингеме и Берлине и опубликовал еще до получения степени доктора в 1824 году две ценные работы по практической хирургии, а именно: «О щитовидной железе, зобе и его лечении» и «Об ампутации бедра в тазобедренном суставе». После научной экспедиции по странам Европы он в 1826 году вернулся в Дрезден, чтобы посвятить себя более чем 30-летней врачебной практике.
Как врач, он уделял внимание различным лечебным источникам, поскольку был зятем известного изобретателя искусственных минеральных вод доктора Ф. А. Струве. Геденус был не только автором различных научных публикаций, но и эпиграмм, элегий и од на латинском языке, посвященных не только медицинским светилам, но и известным деятелям искусства и науки.
Доктор Карл Христиан Леберехт Вайгель (1769–1848)
Он учился в Геттингеме и Лейпциге, где в 1793 году получил степени доктора философии и медицины. В последующие годы предпринял несколько поездок, в том числе и в Вену. В 1796 году он вернулся в Лейпциг, получил доцентуру и переехал в 1799 году в Майссен, где стал практикующим врачом. Уже в 1801 году снова переселился в Дрезден, где вел борьбу за распространение прививки оспы.
За оказание помощи больным русским офицерам он был по приказу Наполеона посажен в тюрьму в 1813 году. После многомесячного заключения Вайгель был обменян на французского офицера по окончании Битвы народов под Лейпцигом.
После того, как он в 1814 году стал советником при Русском, Саксонском и Ваймарском дворах, последовало его окончательное возвращение в Дрезден, где он в 1843 году отметил 50-летие с момента присвоения ему степени доктора. Среди его научных трудов следует отметить семь томов с описанием «Итальянской медико-хирургической библиотеки».