355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антон Ноймайр » Музыка и медицина. На примере немецкой романтики » Текст книги (страница 23)
Музыка и медицина. На примере немецкой романтики
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:24

Текст книги "Музыка и медицина. На примере немецкой романтики"


Автор книги: Антон Ноймайр



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

«ВЕРТЕРОВСКИЙ ПЕРИОД»

По рекомендации Йозефа Иоахима Брамсу предоставилась возможность лично познакомиться с Робертом Шуманом. Это случилось 30 сентября 1853 г. Юный Брамс приехал в Дюссельдорф и очутился у двери дома на Билькерштрассе – очень значительный и символичный момент. Шуман, подготовленный письмом Иоахима, быстро уговорил Брамса исполнить что-либо из его сочинений и уже после нескольких тактов вскочил со словами: «Это должна слышать Клара!» Уже на следующий день среди записей в расходной книге Шумана появляется фраза: «В гостях был Брамс – Гений». Клара Шуман тоже отметила первую встречу с Брамсом в своем дневнике: «Этот месяц принес нам чудесное явление в лице 20-летнего композитора Брамса из Гамбурга. Это – истинный посланец Божий! По-настоящему трогательно видеть этого человека за фортепиано, наблюдать за его привлекательным юным лицом, которое озаряется во время игры, видеть его прекрасную руку, с большой легкостью справляющуюся с самыми трудными пассажами, и при этом слышать эти необыкновенные сочинения… то, что он нам играл, отмечено таким мастерством, что с трудом верится, что именно этот юноша является автором исполняемых вещей».

Сам Брамс увидел в Кларе нечто вызывающее почтение и возвышенное: супруга знаменитого Шумана, мать шестерых детей, именитая пианистка, кроме того она была красивой и утонченной женщиной. Он был принят семьей Шумана не только как ученик, но и как сын и оставался у них до 2 ноября 1853 г. В это время он закончил свою сонату фа-минор ор. 5, в которой использовал все возможности фортепиано. Во время пребывания в Дюссельдорфе появилось также одно из самых лучших изображений Брамса: карандашный портрет двадцатилетнего юноши, выполненный художником и музыкантом Т. Б. Лоренсом из Монпелье, который в это время как раз работал над портретом Шумана.

Несмотря на безграничное восхищение, с которым встретили Иоганнеса в доме Шумана и кульминацией которого стала статья «Новые пути», он оставался замкнутым и немногословным, однако, при этом в глубине души убежденным в собственном таланте. Клара также оставила запись по поводу совместной поездки с Брамсом и Иоахимом в Ганновер в январе 1854 г.: «Брамс поражает нас своей молчаливостью, он почти совсем не говорит, а если это и случится, то говорит так тихо, что я ничего не могу понять. У него наверняка есть свой тайный внутренний мир».

В феврале 1854 года Брамс был буквально вырван из творческих мечтаний ужасной вестью о том, что Шуман в попытке самоубийства бросился в Рейн, а затем был помещен в больницу для умалишенных. Это явилось для его семьи катастрофой. Иоганнес тотчас поспешил в Дюссельдорф, чтобы оказаться рядом с безутешной, надломленной Кларой. Пребывание бок о бок с ней породило конфликтную ситуацию, которая определила весь его дальнейший путь, поскольку Иоганнес всю жизнь находился в плену обаяния этой выдающейся женщины.

В творчестве Брамса сложное чувство, возникшее к Кларе и так почитаемому им Роберту Шуману, явилось определяющим для духовного настроя, который стал причиной первых набросков страстных минорных композиций, завершенных им спустя два десятилетия в смягченной форме. С их помощью он пытался (например, в своем квартете ор. 60) преодолеть «Вертеровский период». Рената Гофманн попыталась исследовать личность Брамса, пользуясь корреспонденцией Клары Шуман и просмотрев около 2000 писем, находившихся в доме Шумана в Цвикау и, по большей части, неопубликованных. Это исследование позволяет сделать важные выводы о состоянии души Брамса.

Во многих письмах говорится, что только в музыке Клара черпала жизненную силу и находила величайшее утешение. Следовательно, Брамс мог быть для нее идеальным партнером в это труднейшее время, поскольку ему постоянно удавалось посредством музыки отвлекать ее от мрачных мыслей. По ее словам, она чувствовала себя лучше всего во время музицирования с друзьями, особенно когда исполнялись произведения ее любимого супруга, с которым она была так жестоко разлучена: «Единственное, что приносит мне облегчение – это его музыка!». Брамс сначала поселился неподалеку от дома Шумана, а затем в декабре 1854 года переехал к его семье. После этого между Иоганнесом и Кларой возникла еще более тесная связь. Для юного, неопытного и несколько неуклюжего Брамса Клара была символом необычайно тонкой, прекрасной и, не в последнюю очередь, знающей, опытной женщины, ставшей вскоре для него предметом романтической страсти. Ее письма отражают утонченный мир чувств этой необычной женщины, уверенность которой помогала справляться с повседневными трудностями; но несмотря на восторженность и способность восхищаться кем-либо, она всегда желала быть равноправным партнером. Так и в Иоганнесе она больше видела сына, которого попыталась окружить материнской заботой. Именно поэтому он обращается к Кларе в письме от 30 ноября 1854 года «милая фрау Мама». Если Клара, хранившая непоколебимую верность супругу, была с Иоганнесом на «ты», то он неизменно сохранял обращение на «Вы». Иоганнес не только оказывал помощь Кларе и детям в тяжкие дни разлуки супругов, но и посчитал нужным остаться с ними в случае возвращения из больницы прошедшего курс лечения Шумана. 24 октября 1854 года он писал Кларе: «Я опять приду к Вам и останусь, пока Вы одна; если он, наконец, вернется, я тем более останусь. Я думаю и мечтаю только о том прекрасном времени, когда смогу жить с Вами обоими». Но, с другой стороны, события в доме Шумана очень подавляли его. И если сегодня он мог восхищаться своим «новым, совершенно гениальным трио» – трио си-мажор ор. 8, то завтра он снова становился резким и замкнутым, как отмечала Клара Шуман в дневнике 26 марта 1854 г. Подобные замечания становятся все более частыми и горестными.

Судя по мрачной страстности сочинений 1854 года – баллад и, в особенности, вступления к квартету до-минор ор. 60, с его стремительно меняющимися темами – можно предположить, что в душе Брамса разгорался трагический конфликт между все сильнее проявляющейся любовью к Кларе и твердым желанием сохранить верность своему другу и благодетелю Роберту Шуману. Уже в конце марта 1854 года Брамс посетил вместе с приятелем, молодым музыкантом Юлиусом Отто Гриммом, больного мастера в лечебнице. В музыкальном отношении он все время старался найти связь с Шуманом. Когда 11 июня 1854 г. Клара разрешилась от бремени мальчиком, чьим крестным отцом должен был стать Иоганнес Брамс, он посвятил ей обработку одной из тем Шумана из «Пестрых листков» ор. 9, со словами: «Маленькие вариации на Его тему. Посвящается Вам». Клара несколько недель спустя уехала на курорт, а Брамс отправился в Южную Германию, чтобы подыскать для Роберта Шумана подходящий санаторий.

И вот началась переписка, из которой фактически можно узнать историю любви. К сожалению, большинство из этих писем безвозвратно утеряны. Как сам Брамс позже поведал, Клара возвратила ему их через много лет, а он во время поездки на пароходе утопил их в Рейне. Та же судьба постигла и письма Клары к Брамсу: после того, как он их ей вернул, Клара уничтожила письма.

Если у Клары сначала преобладало чувство заботы об Иоганнесе только как об артисте и композиторе (при этом она содействовала опубликованию сочинений Брамса), то постепенно ее все больше стало волновать отношение к ней молодого человека. В 1855 г. она писала: «Я слишком болезненно переживаю разлуку с Иоганнесом…» А 28 марта 1855 г. после возвращения в Дюссельдорф из концертного турне Клара написала Иоахиму письмо, в котором встречаются такие строки: «…Я не могла дольше выдержать там, так сильна была тоска по дорогому Иоганнесу. Вы ведь знаете, как мы любим его музыку и его самого!»

Материнской заботой и беспокойством сквозит ее письмо от 21 июня 1856 года, в котором она сообщает о внезапной болезни Брамса: «Бедный Иоганнес подвергся настоящему тяжкому испытанию: 2 недели он не покидал постель и еще 2 недели ему нельзя выходить на улицу. Вряд ли можно было бы найти более образцового больного: ни слова жалобы и он ни на йоту не отступает от предписаний врача. Я при этом страдаю гораздо больше, чем он». Это, кстати, одно из очень немногих свидетельств в жизни Брамса, которое указывало бы на его болезнь.

Если его чувства к Кларе были сначала сдержанными и выражались просто нежными признаниями романтически настроенного юноши, то постоянное столкновение с проблемами и чувствами страстной зрелой женщины все больше изменяли их отношения. Его письма постепенно превращались в послания влюбленного. Можно судить об этом уже по тому, как Брамс обращается к Кларе: сначала «Почтенная Фрау», затем «Дражайшая подруга», «Нежно любимая подруга» и «Милая фрау Клара» и, наконец, просто «Милая Клара». Его тоска была столь сильна, что когда Клара выехала с концертами в Роттердам, Брамс несколько дней спустя бросился за ней следом. Тем не менее, в письмах он все еще обращается к ней на «Вы», даже когда пишет: «Я раскаиваюсь в каждом слове, когда пишу к Вам, если оно не о любви». Кажется, что он действительно верит в «осуществление» своей любви. Но предложение Клары перейти на «Ты» он принимает еще очень робко и в письмах перемежаются обращения «Ты» и «Вы».

Поскольку большая часть переписки была уничтожена, вскоре поползли скабрезные слухи, и среди некоторых представителей пишущей братии нашего времени распространилось предположение, что Брамс, возможно, был отцом последнего ребенка Клары, сына Феликса. Но несмотря на то, что Брамс впервые переступил порог дома Шумана 30 сентября 1853 года, а Клара разрешилась от бремени 11 июня 1854 г. и Брамс гипотетически имел возможность физической связи с ней в октябре 1853 года, многие письма свидетельствуют против этого пикантного предположения. Так, в письме от 19 июня 1854 года, неделю спустя после рождения Феликса, Брамс пишет Йозефу Иоахиму: «Мне кажется, что я почитаю и уважаю ее не меньше, чем люблю и влюблен в нее». Именно в это время он поверяет другу лишь самые сокровенные желания, неосуществленные в действительности. В этом смысле стоит обратить внимание еще на одно признание Брамса, сделанное им много лет спустя в Вене своей подруге фрау Иде Конрат: когда 10 июня 1863 года его друг Иоахим осчастливил браком бывшую ученицу Брамса Амалию Вайес, и Иоганнес навестил молодую пару летом в Айгене под Зальцбургом, он серьезно опасался потерять сердце из-за необычайно расцветшей к тому времени жены друга. На шутливое замечание фрау Конрат по этому поводу он категорически ответил: «Я никогда в жизни не имел дела с замужней женщиной!»

И только незадолго до смерти Шумана в письмах Брамса прорывается поток ничем не сдерживаемых чувств, и он признается: «Любимая Клара, хочу написать, как нежно я люблю тебя, как страстно желаю! Люблю так бесконечно, что трудно выразить это. Люблю – и не устаю повторять это. Твои письма – это поцелуи для меня».

А затем последовало событие, которого ждали, но в которое не верили ни Иоганнес, ни Клара – смерть Шумана в лечебнице Эндених 29 июля 1856 года, спустя несколько дней после их приезда к нему. Брамс так писал о последнем свидании супругов, разлученных надолго, которое произвело на него глубочайшее впечатление, в письме к Юлиусу Отто Гримму в сентябре 1856 г.:

«Я никогда не переживал ничего более трогательного, чем свидание Роберта и Клары. Мы вздохнули с облегчением, узнав, что он отмучился и не могли поверить в это». Это впечатление никогда не покидало Брамса, и тень так почитаемого и отныне усопшего друга всегда оставалась за спинами Клары и Иоганнеса в их дальнейшей жизни. Завершающий период кризиса в жизни Брамса не без основания именуют «Вертеровским периодом». Именно поэтому к заглавию до-минорного квартета ор. 60, он присовокупил многозначительную приписку: «Представьте себе человека, который хочет застрелиться и ничего другого ему не остается».

После отъезда Клары, последовавшего за смертью Роберта Шумана, которая переселилась в Берлин осенью 1856 г., изменился также и стиль писем. Тон становится все более сдержанным и все меньше напоминает стиль влюбленного, постепенно превращаясь в стиль все понимающего, но спокойного друга. Как отрезвляюще должны были подействовать такие сентенции: «Страсти не являются чем-то присущим естеству человека. Того, в ком они играют сверх меры, следует считать больным и с помощью лекарства добиваться его излечения»! Иоганнес понял необходимость разрыва, необходимость освобождения. Это выглядит как бегство, хотя мы можем только предполагать, как было в действительности. Единственное прямое указание на это можно найти в мемуарах дочери Клары Шуман Эжени:

«То, что Брамс был другом моей матери в труднейшие времена, я тогда не знала; только через несколько лет после ее смерти я прочла слова, которые она, подобно завещанию, написала в своем дневнике для нас, детей. Она обязывала нас к вечной благодарности тому, кто пожертвовал для нее годами своей юности». Из этих слов мы также можем заключить, что отношение Брамса к Кларе Шуман было не только решающим, роковым событием его юности, но и что речь шла о чистой, готовой к самопожертвование любви двух возвышенных человеческих душ. Эта «готовность к бегству» и в более поздний период жизни является «настоящей загадкой» Брамса. Поскольку Брамс не был обязательным человеком, расставание с Кларой прошло как-то неловко и она, чьи чувства к Иоганнесу после смерти мужа стали еще более пылкими, посчитала его бессердечным. Ее глубоко ранил этот разрыв, однако она никогда не переставала помогать Брамсу в его делах. В письме к Иоахиму от 31 августа 1863 г. из Баден-Бадена она писала: «…Мое участие в его судьбе и творчестве останется всегда горячим, но мое доверие к нему полностью утрачено».

ГОДЫ УЧЕНИЯ И СТРАНСТВИЙ

Итак, для Брамса миновало тяжкое время кризиса – его «Вертеровский период». Он понял, что ему нужна творческая свобода, то есть тоска по женскому обществу и семье – не для него. Инстинкт гения подсказал ему путь самопожертвования и печального одиночества.

С 1857 по 1859 годы он был учителем музыки и хоровым дирижером при дворе Детмольда, в столице которого, полной красот природы, он смог найти желанный покой после лет, проведенных в Дюссельдорфе и отмеченных тревогой и беспокойством. Этому светлому, беззаботному настрой души мы обязаны обеими оркестровыми серенадами op. 11 ре-мажор и ор. 16 си-мажор. Кроме того, приобрел окончательную форму фортепианный концерт ре-минор ор. 15, задуманный еще в 1854 году.

В конце июля или в начале августа 1858 года Брамс познакомился в Геттингене с дочерью профессора Агатой фон Зибольд. Он очень сильно был влюблен в эту девушку, но снова сыграла свою роль установка «готовность к бегству», и их отношения не привели к браку. В одном из писем к Агате от писал; «Я люблю тебя! Должен снова видеть! Но я не могу носить оковы! Напиши мне, должен ли я снова приехать, заключить тебя в объятия, целовать и говорить о том, как я люблю тебя!» Брамс упустил возможность создать семью, о чем, казалось, долго жалел. Но позже открылось одно забавное обстоятельство: швейцарский поэт Фриц Видман, с которым Брамс встречался в 1886–1888 годах сообщает, что Иоганнес часто цитировал строку из Даниэля Шпитцера: «Я, к сожалению, никогда не был женат и, слава Богу, до сих пор не женат».

«Гамбургский период» жизни Брамса начался с триумфального исполнения его фортепианного концерта ре-минор 24 марта 1859 г. Годы, проведенные в Гамбурге, дали мощный толчок его творчеству, не в последнюю очередь из-за того, что осуществилась возможность исполнить при участии женского хора вещи, сочиненные в Детмольде. Но в большей степени его вдохновило знакомство со знаменитым певцом Юлиусом Штокхаузеном, который стал позже эксклюзивным исполнителем песен Брамса. Именно для него был сочинен Лирический цикл ор. 33. Проблемы возникали только в жизни с родителями, поскольку Иоганнес к этому времени уже привык к независимости и самостоятельности. В подробном письме к Кларе Шуман он легко и непринужденно сообщает о своих успехах и эта непринужденность еще раз доказывает окончание душевного кризиса «Вертеровского периода» и то, что его отношение к Кларе превратилось в «дружбу до гроба». К сожалению, к Гамбургскому периоду относится и вышеупомянутое «заявление» против школы «новых германцев».

К тому времени, когда Иоганнес решил покинуть Гамбург, чтобы сделать себе имя в Вене, он заработал своими концертами довольно много денег. При прощании он сказал отцу: «Если дела идут плохо, лучшее утешение – это музыка. Полистай ноты в моей старой папке и ты найдешь то, что тебе нужно». Перед этим Брамс вложил между листами нотной бумаги много крупных купюр.

Когда Брамс 8 сентября 1862 года впервые ступил на мостовую Вены, его восторгу не было предела. Вот что он писал тогда: «…Я живу здесь в десяти шагах от Пратера и могу выпить стаканчик вина в кабачке, где часто сиживал Бетховен». Из всего музыкального багажа, привезенного им с собой в Вену, – квартеты, опусы 25 и 26, трио си-мажор ор. 8, и три фортепианные сонаты, опусы 1, 2 и 5, а также множество скрипичных пьес. Сначала он показал квартет соль-минор знаменитому в то время пианисту Юлиусу Эпштайну. Восхищение было столь велико, что скрипач Йозеф Хельмесбергер, присутствовавший при первом исполнении, тотчас включил это произведение «наследника Бетховена» в программу своих концертов и 16 ноября исполнил его в концертном зале «Общества друзей музыки». Брамс с восторгом сообщал родителям, как тепло он был встречен в Вене.

Брамсу удалось получить место хормейстера Венской вокальной академии осенью 1863 года. Он называл – Вену «Святым городом музыкантов». Его очень привлекали австрийские народные песни, духовая музыка на Пратере, вальсы Штрауса, а также славянские и венгерские мотивы, которые он потом использовал в своих «Венгерских танцах» и вальсах. Вальсы он посвятил влиятельному в то время критику Эдуарду Ханлику. Его деятельность в качестве хормейстера продолжалась всего один сезон, частично из-за интриг, частично из-за того, что Брамс предпочитал быть не связанным никакими твердыми обязательствами и свободным для творчества.

В июне 1864 г. он снова уехал в Гамбург. Отношения между его родителями были очень тяжелыми и вскоре после возвращения Иоганнеса домой произошел окончательный разрыв. Иоганнес подыскал отдельную квартиру для матери и сестры, помогая им материально и всячески поддерживая. Но 2 февраля 1865 года мать Брамса скончалась от инсульта. Иоганнес тяжело переживал кончину горячо любимой матери, но как художник постарался преодолеть скорбь в творчестве. В трио для валторн ми-мажор ор. 40, он, прежде всего в средней части, попытался выразить свою тоску и горечь утраты. Мы, однако, не находим ни одного собственного указания Брамса на то, что это сочинение имеет связь со смертью матери. В это время у него начинает вызревать план сочинения «Немецкого реквиема».

История создания его «Немецкого реквиема» ор. 45, не известна нам во всех подробностях. Мы знаем только, что этот проект занимал его больше десяти лет и что Брамс, потрясенный трагической судьбой Шумана, вскоре после его смерти хотел сочинить траурную кантату. Смерть матери могла стать последним толчком к продолжению и завершению реквиема, который он считал завещанием своего почтенного учителя и благодетеля. Тексты Ветхого и Нового завета, которые он сам выбрал и скомпоновал, не имеют никакого отношения к церковной литургий и не связаны ни с какой конфессией. Это даже не реквием, а, скорее, просто траурная музыка самого волнующего свойства. Текст же напоминает о смертности человека и призывает к утешению и возвышению. Брамс закончил шестую часть реквиема только в 1868 году и написал на титульном листе: «В память о матери».

Первое исполнение еще не завершенного сочинения 10 апреля 1868 года состоялось в Бремене и потрясло слушателей: «Меня этот реквием захватил, как ни одна церковная музыка. Я все время вспоминала слова Роберта, видя Иоганнеса с дирижерской палочкой: „Пусть возьмет волшебный жезл и управляет оркестром и хором!“ Дирижерская палочка действительно стала волшебным жезлом и околдовала всех, даже заклятых врагов». Восхищенные отзывы были опубликованы также в «Новой евангелистской церковной газете» после исполнения оконченного, семичастного произведения 18 февраля 1869 года в Гевандхаузе в Лейпциге: «И если мы ожидали гения… то после этого реквиема Брамс действительно заслужил этот титул».

После шумного успеха «Немецкого реквиема» Брамс в 1869 году энергично взялся параллельно с «Рапсодией» для альта, мужского хора и оркестра ор. 53, еще за одно хоровое произведение. Слова из гетевского «Путешествия по Гарцу зимой» соответствовали в то время его настроению, ибо были посвящены душевному состоянию молодого человека, которого «Вертер» Гете лишил покоя. Брамс, между тем, именно летом 1869 года испытывал сильное влияние к прелестной Жюли, дочери Клары Шуман. Когда девушка совершенно неожиданно для Иоганнеса, обручилась в сентябре того же года с итальянским графом, Брамс, который никогда открыто не выказывал свои чувства к Жюли, казался ошеломленным. Через несколько дней после венчания он подарил новобрачной свою «Рапсодию для альта». Клара была восхищена этим сочинением и записала в дневник: «Прекрасная вещь. Она настолько поразила меня глубочайшей болью в тексте и музыке, что я долго не могла избавиться от этого впечатления».

Думал ли Брамс о союзе с Жюли, или его просто привлекала красота этого юного существа – вопрос остается открытым. Нам известно, что он постоянно охотно общался с красивыми людьми, независимо от пола. Так, например, он очень ценил свое знакомство, происшедшее в Баден-Бадене, с Йозефом Гансбахером не только как с музыкантом, но и как с человеком, обладавшим исключительно привлекательной внешностью.

22 марта 1867 года состоялась свадьба отца Брамса с Каролиной Шнак, с которой Иоганнес до самой смерти поддерживал добрые отношения. Отцу он писал: «Порекомендуй меня будущей матушке и скажи ей, что она вряд ли сможет найти более благодарного сына, если сумеет осчастливить моего отца». Уже в июле он пригласил отца в Вену погостить, и они вместе любовались красотами этого прекрасного города. Вместе с Гансбахером они поднимались в горы, причем Брамс, благодаря отличной конституции, всегда опережал всех. Он все время радовался улучшению здоровья, которое, не считая легких недомоганий и простуд, все крепло. Так, например, Юлиус Штокхаузен, с которым Брамс совершал концертное турне в Венгрию, сообщает весной 1868 года своей жене Кларе о том, что они сильно простудились и должны были выступать как «Штокхайзер и К°» («штокхайзер» по-немецки – сильно охрипший. Прим. перев.). В этом письме мы можем также прочесть, что Брамс ночи напролет кутит с молодыми людьми. Штокхаузен считает его поведение странным. Однако, упоминание о ночных кутежах и постоянном общении с красивыми молодыми людьми вряд ли дает основание считать, что Брамс обладал гомосексуальными наклонностями. Есть масса свидетельств, подтверждающих то, что он имел множество связей с женщинами, хотя все эти связи и не были продолжительными. О том, как его воспринимали представительницы прекрасного пола, можно узнать из записок ученицы, а затем английского биографа Брамса Флоренс Май, которая впервые познакомилась с ним летом 1871 года в Баден-Бадене: «Ниже среднего роста, коренастый, но еще без склонности к полноте, которая пришла позже. Он представлял собой ярко выраженный тип германца с длинными светлыми волосами. Лицо гладко выбрито. Сразу бросалась в глаза мощная голова с великолепным высоким лбом. В Брамсе сочетались общительность и замкнутость».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю