Текст книги "Москва и Орда"

Автор книги: Антон Горский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Той же осенью к Дмитрию от Тохтамыша пришел посол Карач. Целью этого посольства, несомненно, был вызов великого князя в Орду, естественный в сложившейся ситуации. Таким образом, Дмитрий

после ухода Тохтамыша не только не поехал в Орду сам, но не отправил туда первым даже посла – фактически это означает, что великий князь продолжал считать себя в состоянии войны с Тохтамышем и ждал, когда хан сделает шаг к примирению. Не торопился Дмитрий и после приезда Карача – только весной следующего, 1383 г. он отправил в Орду своего старшего сына Василия, “а съ нимъ бояръ стареиших“95.

Этот ход был политически точен. Если бы великий князь отправился сам, во-первых, его жизнь была бы в опасности – если не от хана (что, впрочем, должно было представляться вполне реальным – Михаил и Александр Тверские были казнены за куда меньшие провинности, им и в голову не приходило воевать с “самим царем”), то от бывших мамаевых татар, желающих отомстить за позор Вожи и Куликова поля, или находившихся в Орде людей Михаила Тверского. В случае гибели Дмитрия Московское княжество попало бы в сложную ситуацию: его старшему сыну было 11 лет. В убийстве же Василия заинтересованных не было: для хана оно означало бы усугубление конфронтации с Дмитрием, для мамаевых татар не имело смысла, так как княжич не участвовал в Куликовской битве, для тверичей означало бы навлечь на себя месть Дмитрия, от которой, как показал пример Олега Рязанского, покровительство Орды не спасет. Во-вторых, поехав в Орду лично, Дмитрий поставил бы себя вровень с Михаилом Тверским и признал бы свое полное поражение. С другой стороны, послать кого-либо рангом ниже великокняжеского сына было бы в данной ситуации чрезмерной дерзостью.

Михаил Тверской, несмотря на личную явку, великого княжения владимирского не получил, оно было оставлено за Дмитрием Ивановичем. В качестве причин такого решения хана в историографии назывались богатые дары, полученные от москвичей, и реалистическая оценка Тохтамышем соотношения сил на Руси96. Исходя из общих соображений подобного рода, можно еще вспомнить, что Тохтамыш уже готовился к войне с Тимуром97 и ему невыгодно было иметь в тылу сильного врага. Но представляется, что сложившуюся в 1383 г. ситуацию можно рассмотреть более детально, обратив должное внимание на известие Новгородской IV летописи, что “Василья Дмитре-евича приа царь въ 8000 сребра“98. Что означает эта сумма? Известно, что в конце правления Дмитрия Донского дань с его владений (т. е. с территорий собственно Московского княжества и Владимирского великого княжества) составляла 5000 рублей в год99, в том числе с собственно Московского княжества 1280 рублей (960 с владений Дмитрия и 320 с удела Владимира Андреевича)100 или (если в этот расчет не входит дань с самой Москвы) несколько больше – около 1500 рублей101. Цифра 8000 рублей близка к сумме выхода за два года за вычетом дани с собственно Московского княжества; последняя была равна за этот срок 2560 рублям или около 3000, а без учета дани с удела Владимира Андреевича – 1920 или немного более 2000. Следовательно, очень вероятно, что Василий привез в Орду дань за два года с Московского княжества (может быть, за исключением удела Владимира, особенно сильно пострадавшего от ордынских войск и потому малоплатежеспособного), а уже в Орде была достигнута договоренность, что Дмитрий заплатит за те же два года выход и с территории великого княжества Владимирского (8000 рублей)102. Таким образом, Москва признала долг по уплате выхода с Московского княжества за время правления Тохтамыша после гибели Мамая (6889–1381/82 и 6890–1382/83 мартовские годы). Выплата же задолженности выхода с великого княжества Владимирского была поставлена в зависимость от ханского решения о его судьбе: в случае оставления великого княжения за Дмитрием Ивановичем он гарантировал погашение долга, а если бы Тохтамыш отдал Владимир Михаилу Тверскому, Москва считала себя свободной от этих обязательств – выполнять их должен был бы новый великий князь владимирский. Тохтамыш предпочел не продолжать конфронтацию с сильнейшим из русских князей: передача ярлыка Михаилу привела бы к продолжению конфликта и сделала бы весьма сомнительными шансы хана получить когда-либо сумму долга. Настаивать на уплате выхода за 1380 г. и тем более за период правления в Орде Мамая Тохтамыш не стал. Таким образом, в 1383 г. был достигнут компромисс: Тохтамыш сохранил за собой позу победителя, но Дмитрий оказался в положении достойно проигравшего.

Произошло ли в 1383 г. возвращение к нормам выплаты дани, принятым при Джанибеке и Узбеке? Имеется единственное свидетельство о ее размере в “дотохтамышеву” эпоху: дань с Тверского княжества в начале 20-х гг. составляла 2000 рублей, причем, скорее всего, это сумма выхода за один год (см. гл. 2). Московское княжество было примерно одних размеров с Тверским, следовательно, вряд ли с него требовались меньшие выплаты. А это значит, что около полутора тысяч рублей, причитавшихся с Московского княжества при Тохтамыше, были меньшей суммой, чем та, которая поступала в Орду при Узбеке и Джанибеке. Повидимому, это сумма, которую обязался платить Дмитрий по докончанию с Мамаем 1371 г., или несколько ббль-шая, о которой договорились Дмитрий и посол Тохтамыша в конце 1382 г. Вероятно, и дань с территории великого княжения уступала в размерах той, что выплачивалась до “замятии” в Орде.

Осенью 1383 г. во Владимире побывал “лют посол” Тохтамыша Адаш. Очевидно, он и привез Дмитрию ярлык на великое княжение. Михаил Тверской тогда еще находился в Орде: он вернулся 6 декабря, и вскоре после этого был убит Некомат Сурожанин, в 1375 г. добывший тверскому князю от Мамая великокняжеский ярлык: “тое зимы убьенъ бысть некий брехъ, именем Некоматъ, за некую крамолу бывшую и измену”. Повидимому, эти два события связаны между собой: в Москве санкционировали устранение Некомата (из летописного известия неясно, была это казнь или убийство) тогда, когда стало окончательно ясно, что Михаил не получил в Орде желаемого.

Впрочем, тверской князь вернулся все же не с пустыми руками. 6 мая 1382 г. умер кашинский князь Василий Михайлович, а в 1389 г. в Кашине скончался сын Михаила Тверского Александр; следовательно, между 1382 и 1389 гг. Кашин оказался под властью тверского князя. Это противоречило одному из пунктов договора 1375 г.: “А в Кашин ти (Михаилу. – А.Г.) ся не въступати, и что потягло х Кашину, ведает то вотчичь князь Василеи. Ни выходом не надобе тобе ко Тфери Кашину тянути. А его ти не обидети. А имешь его обидети, мне его отъ тобе боронити”. В грамоте не оговорена судьба Кашина в случае бездетной смерти Василия Михайловича; но поскольку его отчина высвобождалась из-под юрисдикции Твери и кашинский князь становился непосредственным вассалом Дмитрий Ивановича, в такой ситуации должно было действовать древнее право великого князя владимирского на выморочные княжества. Тем не менее Кашин достался не ему, а тверскому князю.

1399 г. датируется дошедший до нас текст докончания Михаила Александровича с Василием Дмитриевичем Московским. Здесь, в дотличие от договора 1375 г., тверской князь именуется просто “братом”, а не “молодшим братом” московского; сохранено обязательство тверских князей не претендовать на великое княжение владимирское, даже если татары будут им его “давати”. Поскольку дошедшая до нас грамота адресована Василием Михаилу, обязательства московских князей по отношению к тверским не сохранились. Но в договоре 30-х годов XV в. Василия II с Борисом Александровичем Тверским (в этом случае имеется, наоборот, грамота тверского князя московскому) теми же словами, какими в грамоте 1399 г. говорится об отказе тверских князей от претензий на Москву, великое княжение и Великий Новгород, декларируется отказ московских князей претендовать на “Тферь и Кашин”; поэтому можно полагать, что не сохранившаяся грамота 1399 г. с перечнем обязательств московских князей также содержала признание принадлежности Кашина Тверскому княжеству.

Таким образом, докончание 1399 г. касалось, повидимому, обоих пунктов соглашения 1375 г., нарушенных Тверью после похода Тохтамыша. В отношении великого княжения владимирского была подтверждена договоренность 1375 г., пункт же о Кашине был сформулирован прямо противоположным образом. Кроме того, московский князь признавал независимость Твери: это выражалось в именовании Михаила Александровича “братом” и признании за ним права самостоятельных сношений с Ордой. Однако можно ли считать, что урегулирование московско-тверских отношений новым договором состоялось только в 1399 г.? Есть основания для отрицательного ответа на этот вопрос.

В докончании 1399 г. имеется пункт: “А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь виноу, и тобе, брате, в том намъ не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том намъ самимъ ведатися”. У Василия было в XIV столетии лишь одно столкновение с Ордой – поход его брата Юрия Дмитриевича “на Болгары”. Но, во-первых, это не была война с самим ханом, а договор 1399 г. в другом своем пункте четко разделяет вообще “рать татарскую” и рать, возглавляемую “царем”: “А по грехом, пойдет на нас царь ратию, или рать татарьская…”. Во-вторых, и главное, этот поход имел место в конце 1399 г., уже после смерти Михаила Александровича (26 августа

1399 г.). Очевидно, что упоминание “войны с царем” может иметь в виду только события 1382 г., когда действительно “сам царь” явился с войском в Северо-Восточную Русь, и московские князья, хотя и не приняли генерального сражения, оказали ему вооруженное сопротивле ние. Следовательно, пункт договора 1399 г. о возможных последствиях войны московского князя, от лица которого исходит грамота, с царем взят из докончания Михаила Александровича и Дмитрия Ивановича, заключенного после похода Тохтамыша. Нарушение Михаилом обязательства не претендовать на великое княжение и неясная после смерти Василия Михайловича судьба Кашина требовали обновления договора. Датировать это не дошедшее до нас московско-тверское докончание следует, скорее всего, 1384 г., временем вскоре после возвращения Михаила из Орды, где Тохтамыш отказался отдать ему великое княжение владимирское, но, очевидно, предоставил право на выморочное Кашинское княжество и дал санкцию на независимость Твери от московского князя. Михаил вынужден был подтвердить свой отказ от претензий на великое княжение, а Дмитрию пришлось признать равный статус тверского князя и его права на Кашин.

Примечательно, как в целом сказано в договоре 1399 г. (а следовательно, очень вероятно, уже в 1384 г.) об отношениях с Ордой: “А быти нам, брате, на татары, и на Литву, и на немци, и на ляхи зао-динъ. А по грехомъ, пойдет на нас (т. е. на московских князей. – А.Г.) царь ратию, или рать татарьская, а всяду на конь самъ и своею братьею, и тобе, брате, послати ко мне на помочь свои два сына да два бра-танича, а сына ти одного у собя оставити… А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь виноу, и тобе, брате, в том намъ не дата ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том намъ самимъ ведатися”. С одной стороны, оборонительная война с татарами, в том числе и с их царем, воспринимается как само собой разумеющееся дело. С другой стороны, наступательные действия (как в договоре 1375 г.) не предусматриваются, и разграничиваются два варианта татарских походов: просто “рать татарская” и поход, возглавляемый самим царем. Война с царем, несмотря на ее допустимость, расценивается как провинность перед сюзереном, за которую тот вправе потребовать особую плату (“вина” в данном случае имеет смысл именно платы за вину, т. е. штрафа за совершенную провинность).

Сопоставление “ордынских статей” договоров 1375 г. с Тверью,

1381 г. с Рязанью и 1399 (1384) гг. с Тверью показывает “медленное отступление” с позиции, занятой после “розмирья” с узурпатором-

Мамаем: от допустимости наступательных действий против Орды через формулировку общего характера (с уклоном в оборону) к чисто оборонительному соглашению. Тем не менее, это отступление не было возвратом к ситуации, существовавшей до “замятии”: война с татарами рассматривается в общем ряду с войной против других иноземных соседей.

Таким образом, поход Тохтамыша, при всей тяжести понесенного Москвой удара, не был катастрофой. С политической точки зрения он не привел к капитуляции Москвы, а лишь несколько ослабил ее влияние в русских землях. Что касается сферы общественного сознания, то неподчинение великого князя Дмитрия узурпатору Мамаю еще не привело к сознательному отрицанию верховенства ордынского царя. С приходом к власти в Орде законного правителя, правда, была предпринята осторожная попытка построить с ним отношения, не прибегая к уплате выхода (формальное признание верховенства, но без фактического подчинения). Война 1382 г. привела к срыву этой попытки, но данный факт не оставил непоправимо тяжелого следа в мировосприятии: фактически было восстановлено “нормальное” положение – законному царю подчиняться и платить дань не зазорно.

Несмотря на то, что в 1384 г., явно для погашения взятых Москвой обязательств по уплате выхода, собиралась “дань тяжелая”, Василий Дмитриевич продолжал удерживаться в Орде: вероятно, Тохтамыш опасался новых проявлений нелояльности со стороны Дмитрия Донского. В конце 1385 г. Василий сумел бежать в Подолию, оттуда перебрался в Литву и 19 января 1388 г. вернулся в Москву. После этого великий князь почувствовал себя раскованнее и сразу же вмешался в нижегородские дела, до этого находившиеся под контролем Тохтамыша.

Уходя из русских пределов в 1382 г., хан отпустил одного из находившихся у него сыновей Дмитрия Константиновича Нижегородского – Семена – со своим послом (ханским шурином Шихматом) к отцу, а другого – Василия – увел с собой. Это было в начале сентября, а еще той же осенью 1382 г. брат Дмитрия Константиновича Борис, княживший в Городце, поехал в Орду. На следующий год к нему присоединился сын – Иван Борисович, и тогда же Дмитрий Константинович послал в Орду Семена. Повидимому, Борис Константинович предъявил претензии на Нижний Новгород, стараясь обвинить старшего брата, тестя Дмитрия Донского, в союзничестве с московским князем, а Дмитрий Константинович пытался противодействовать проискам брата. Неизвестно, какое решение принял бы Тохтамыш, но 5 июля 1385 г. Дмитрий Константинович умер, и “царь же Тохтамыш то слышавъ въ Орде преставление его вдасть княжение Нижнего Новагорода князю Борису” 103. Борис, как следующий за Дмитрием по старшинству среди князей суздальско-нижегородского дома, теперь с полным правом занял главный из столов, принадлежащих этой княжеской ветви.

Весной 1386 г. Борис Константинович вновь ходил в Орду и вернулся “тое же осени”; в том же году Василий Дмитриевич пытался бежать из Орды, но был схвачен. Очевидно, визит Бориса преследовал цель способствовать нейтрализации племянника – возможного соперника. Примерно в конце следующего, 1387 г. Борис послал в Орду своего сына Ивана, и после этого “прииде из Орды князь Василеи Дмитреевичь Суждальскыи, и поручи ему царь, вда ему Городець”. Городец был прежде уделом Бориса Константиновича: очевидно, Борис хотел передать его сыну, но Тохтамыш не пожелал чрезмерно усиливать нижегородского князя и пожаловал Городец Василию. Сразу же после этого Василий и его брат Семен “собравше вой многи съ своей отчины, Суждальцы и Городчане, а у князя великого Дмитрия Ивановича испросиша себе силу, рать можайскую и звенигородскую и волотьскую, и приидоша къ Новугороду Нижнему на своего дядю въ великое говенье, марта въ 10 день, во вторникъ на похвальной недели, и стояша 5 день и умиришася; князь Борись сступися имъ волостей Новогородскихъ, а они ему отступишася его уделовъ”. Исследователи единодушно считают, что после мартовского 1388 г. похода на Нижний Новгород нижегородским князем стал Василий Дмитриевич, а Борис вернулся в Городец. Но летописный рассказ не дает оснований для такого вывода – в нем говорится не о занятии Василием нижегородского стола, а об уступке Борисом племянникам “волостей новогородских”, т. е. какой-то части территории Нижегородского княжества104. В обмен Борису были возвращены “его уделы” – очевидно, какие-то территории в пределах Городецкого или Суздальского княжеств. Правда, существует серия монет, приписываемых Василию Дмитриевичу, в которых он именуется “великим князем”. Но даже если их атрибуция Василию Кирдяпе верна (есть и точка зрения, что это монеты Василия Дмитриевича Московского), это может свидетельствовать не о вытеснении Василием Бориса из Нижнего Новгорода, а о том, что после получения “волостей новгородских” он стал считаться совладельцем Нижегородского княжества и тоже обрел право на титул великого князя.

Под 6897 г. в Рогожском летописце и Симеоновской летописи читается известие о новой поездке Бориса в Орду: “Того же лета князь Борисъ Костянтиновичь ходилъ въ Орду, а въ то время царь Токтамышь пошелъ на воину ратию на Темирь Аксака, князь же Борисъ стаже его на пути и иде съ нимъ въ дорогу 30 дней и потомъ царь, пощадевъ его, и уверну его отъ места, нарицаемого отъ Оурукътана, и повелъ ему безъ себе пребыти и дождати своего пришествиа въ Сарае, и самъ шедъ воева землю Темиръ Аксакову и

градъ его далнии повоева, а самого не возможе дойти и възвратися

201

пакы въ свои улусъ. Традиционно этот визит связывается со смертью Дмитрия Донского 19 мая 1389 г.: великий князь московский и владимирский в 1388 г. поддержал Василия и Семена Дмитриевичей, придав им воинскую силу для похода на Нижний Новгород, теперь, когда Дмитриевичи лишились своего зятя и покровителя, Борис отправился к Тохтамышу с целью отмены невыгодного для него соглашения с племянниками марта 1388 г. Но дело в том, что хотя в летописях о поездке Бориса говорится после сообщения о смерти Дмитрия Ивановича, на самом деле она имела место ранее: поход Тохтамыша на Тимура, в котором пришлось принять участие нижегородскому князю, датируется концом 1388 – началом 1389 г.; летописец поставил сообщение о поездке Бориса и походе Тохтамыша между известиями, имеющими даты 19 мая и 21 июля 6797 г., очевидно, потому, что именно в этот отрезок времени пришла весть о возвращении Тохтамыша “в свой улус”. Таким образом, Борис отправился за помощью к хану вскоре после столкновения с племянниками в 1388 г., еще при жизни Дмитрия Донского. Очевидно, он нес жалобу на племянников и их зятя и покровителя – великого князя.

В Новгородской IV и Софийской I летописях под 6897 г. имеется известие: “Князь Василеи Дмитреевичь оуеха отъ царя Тахтамыша за Яикъ“105. На это сообщение недавно обратил внимание Я.С. Лурье. Не сомневаясь, что речь идет о сыне Дмитрия Донского, он предположил, что в момент смерти отца Василий Дмитриевич находился в Орде; с этим обстоятельством, по мнению Я.С. Лурье, связано ограничение наследственных прав Василия в духовной грамоте Дмитрия Ивановича: судьба его старшего сына была неясна. Но в СевероВосточной Руси было два князя Василия Дмитриевича – московский и нижегородский; прежде всего нужно определить, какой из них имеется в виду.

И летописи, восходящие к Троицкой (или ее протографу) – Рогожский летописец, Симеоновская летопись, Московский свод конца XV в., Ермолинская летопись, – и Новгородская первая летопись младшего извода (содержащая новгородский свод начала XV в.), и Новгородская IV с Софийской I летописи, имевшие общий протограф, в котором был соединен материал новгородского свода начала XV в. с текстом, восходящим к Троицкой летописи, указывают, что сын Дмитрия Московского вернулся в Москву 19 января 1388 (6795 мартовского) года. 16 мая 1389 г., за три дня до смерти Дмитрия, у великого князя родился сын Константин, “и крести его князь Василеи, брать его старейший, да Мария Васильева тысяцского“106. Очевидно, что старший сын Дмитрия в момент кончины отца находился при нем, никакой неясности по поводу его судьбы не было. 15 августа 1389 г. Василий был посажен Тохтамышевым послом Шихматом на великое княжение Владимирское. Промежуток от 19 мая до 15 августа, может быть, и достаточен, чтобы совершить поездку за Яик и обратно. Но Тохтамыш летом 1389 г. был в Поволжье, и в это время уехать от него за Яик означало отправиться в противоположном от Руси направлении. Речь явно идет о ситуации конца 1388 – начала 1389 г., когда Тохтамыш находился в походе на Тимура и пребывал восточнее Яика.

Если предположение о том, что под Василием Дмитриевичем, уехавшим от Тохтамыша за Яик, имеется в виду московский князь, наталкивается на неразрешимые хронологические противоречия, то при допущении, что речь идет о Василии Кирдяпе, все становится на свои места. Василий отправился в Орду одновременно со своим дядей, Борисом Константиновичем, чтобы попытаться воспрепятствовать его перетензиям. Увидев благосклонное отношение Тохтамыша к Борису, он предпочел уехать и вернуться на Русь107.

Пока Борис Нижегородский находился в Орде, а Тохтамыш ходил против Тимура, скончался великий князь Дмитрий Иванович; это произошло 19 мая 1389 г.108. В завещании Дмитрия (написанном незадолго до смерти) в связи с темой московско-ордынских отношений привлекают внимание два пункта. Во-первых, Дмитрий, в отличие от отца и деда, передает своему старшему сыну Василию власть не только над Московским княжеством, но и над великим княжеством Владимирским: “А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, вели кимъ княженьем“109. По мнению В.Д. Назарова, такой пункт не мог быть внесен без ведома Орды110. Если речь идет об утверждении в Орде духовной грамоты, это явно невозможно: нет оснований говорить о подобном акте даже в отношении духовных Ивана Калиты. Если подразумевается ярлык, выданный Василию на великое княжение зара нее, при жизни Дмитрия (что не без оснований можно предполагать для Василия II и Ивана Ш), это также сомнительно: Василию пришлось бежать из Орды, после его возвращения в Москву нет данных об обмене посольствами с Тохтамышем, а вступление Василия на владимирский стол сопровождалось приездом посла (причем высокопоставленного – шурина Тохтамыша)111; последний, очевидно, и привез ярлык. Что можно предполагать – это то, что будущая передача великого княжения Дмитрием по наследству была оговорена соглашением, заключенным посольством Василия Дмитриевича в Орде в 1383 г. Передача великого княжения по завещанию в качестве отчины как бы завершила процесс слияния Московского и Владимирского княжеств, вехами которого были признание этого факта Литвой (1372) и Тверью (1375 и, после нарушения соглашения Михаилом Тверским, 1384).

Во-вторых, в духовную вошел следующий пункт: “А переменить Богъ Орду, дети мои не имуть давать выхода в Орду, и который сынъ мои возмет дань на своем уделе, то тому и есть“112. Незадолго до этого в докончании Дмитрия с Владимиром Андреевичем (25 марта 1389 г.) уже говорилось о возможном освобождении от власти Орды, но несколько иными словами: “А оже ны Богъ избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребия, а тебе треть“113 (речь шла о распределении доходов с территории Московского княжества). Таким образом, в 1389 г. впервые фиксируется надежда, что при жизни нынешнего или следующего поколения отпадет необходимость уплаты выхода. Имеется в виду, скорее всего, повторение ситуации, реально имевшей место в 1374–1380 гг.: новое “неустроение” в Орде должно будет повлечь прекращение платежа дани.

Дмитрий Донской был тем правителем, при котором первенствующее положение Москвы в северных и восточных русских землях перестало жестко, напрямую зависеть от позиции Орды. Усилия Дмитрия Ивановича по превращению великого княжества Владимирского в “отчину” московских князей увенчались успехом. Восемь лет, с 1374 по

1382 г., Дмитрий правил фактически независимо, в том числе шесть – с 1374 до 1380 – даже формально не признавал власти ордынского правителя, бывшего, по представлениям того времени, незаконным. Но идея верховенства законного и реально правящего в Орде хана – “царя”, его более высокого в сравнении с великим князем владимирским статуса сомнению еще не подвергалась.

Значение военных побед Дмитрия Донского над Ордой – в первую очередь на Куликовом поле – вышло далеко за рамки конкретных политических последствий (которые как раз были неоднозначны – разгром Мамая ускорил восстановление единства Орды, а понесенные русскими войсками потери не позволили эффективно противостоять Тохтамышу); Куликовская битва стала на века примером воинской доблести и вообще одним из ключевых пунктов исторического самосознания великорусской народности. Но, как это ни парадоксально, фактическое признание Ордой своей неспособности поколебать главенствующее положение Москвы в СевероВосточной Руси стало результатом не Куликовской победы, а в целом неудачного для Дмитрия конфликта с Тохтамышем: законный “царь” был вынужден сделать то, что отказывались делать как прежние легитимные правители, так и Мамай – признать закрепление великого княжества Владимирского за московскими князьями. Дмитрию удалось обернуть военное поражение крупнейшей политической победой.

Глава седьмая

ОТЦОВСКАЯ СТРАТЕГИЯ, СОБСТВЕННАЯ ТАКТИКА:

ВАСИЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ (1389–1425)

Василий Дмитриевич стал первым великим князем владимирским, который взошел на свой стол без того, чтобы по смерти предшественника лично съездить за ярлыком в Орду. Очевидно, в Москве были уверены, что у Тохтамыша просто не будет других вариантов, поскольку никто из русских князей не осмелится оспаривать у Василия великое княжение.

В 1391 г. на территорию Орды вторглась армия Тимура. Тохтамыш потерпел серьезное поражение, но жизненно важные центры его государства не подверглись разорению (Тимур не переходил на правобережье Волги). А в следующем году великий князь Василий Дмитриевич добился крупного успеха – ему удалось овладеть нижегородским княжением.

Нижегородским князем в это время оставался Борис Константинович. С конца 1388 г., как говорилось выше, он находился в Орде и вернулся в Нижний только в 1391 г. Источники молчат о каком-либо “пожаловании” полученном Борисом от хана, но можно допустить, что “волости”, которых он “соступился” племянникам в 1388 г., были ему возвращены, так как позднее, в 1393 г., уже после утери Борисом Нижнего Новгорода, он сохранял владения в Посурье.

По поводу того, как происходило присоединение Нижнего Новгорода к владениям великого князя московского, среди исследователей существует расхождение во мнениях, связанное с тем, что одни летописи говорят об одной поездке Василия в Орду с целью получения Нижегородского княжества, а другие – о двух.

Н.М. Карамзин и С.М. Соловьев представляли присоединение Нижнего как однократный акт – в 1392 г. Василий Дмитриевич поехал к Тохтамышу, получил ярлык на Нижний Новгород, и осенью того же года Борис Константинович был сведен с нижегородского стола. А.В. Экземплярский, поначалу разделивший такую трактовку событий, позже склонился к мнению, что после овладения Нижним

Василий совершил еще одну поездку к Тохтамышу; если в результате первой он получил ярлык на Нижегородское княжение, то теперь хан “утвердил” за ним Нижний Новгород. Тезис об “утверждении” Нижегородского княжения за Василием в результате второй поездки был повторен А.Е. Пресняковым, причем возвращение великого князя из нее он отнес к 1394 г. Л.В. Черепнин высказался в пользу тезиса, что имела место одна поездка Василия в Орду. Из такого же представления исходит В.А. Кучкин. Я.С. Лурье, напротив, развил точку зрения о “двухэтапности” присоединения Нижнего Новгорода: приехав в Орду в первый раз, в 1392 г., Василий ярлыка не получил, а только заручился поддержкой какой-то части татарской знати; с ее помощью он захватил Нижний; после этого, в 1393 г., Тохтамыш задним числом выдал Василию ярлык.

Итак, главный вопрос, на который замыкается вся дискуссия, – один или два раза побывал Василий Дмитриевич в Орде по поводу Нижегородского княжения.

В Троицкой летописи, по свидетельству Н.М. Карамзина, речь шла об одной поездке, результатом которой и было получение ярлыка на Нижний Новгород. По всей видимости, близкий к Троицкой текст содержат Московский свод конца XV в. и Ермолинская летопись. В них события имеют точную хронологию: 16 июля 1392 г. Василий отправляется к Тохтамышу, 24 октября возвращается с пожалованием в Москву, 6 ноября приходит в Нижний Новгород и остается там до Рождества. Рогожский летописец и Симеоновская летопись (восходящие к тверской редакции общерусского свода начала XV в.) говорят под 6900 г. вроде бы о двух поездках Василия в Орду. Первая закончилась пространно описанным занятием Нижнего Новгорода, про вторую говорится кратко: “тое же осени месяца октября въ 20 день прииде князь великий Василеи Дмитреевичь на Москву, посажен Богомъ и царемъ. Тактамышь придасть ему царь къ великому кня-женью Новъгородъ Нижний съ всемъ княжениемъ, и бысть радость велика въ граде Москве о приезде его“114.

Если полагать, что было две поездки, то той, которая описана в Московском своде и Ермолинской летописи, в Рогожском летописце и Симеоновской летописи соответствует вторая, из которой Василий вернулся 20 (по Рогожскому – Симеоновской) или 24 (по Московскому своду – Ермолинской летописи) октября. Следовательно, первая поездка должна была состояться до 16 июля, когда Василий отправился во вторую, окончившуюся в октябре. После первой поездки Василий, согласно Рогожскому – Симеоновской, приезжал в Нижний Новгород “по мале времени” после сведения посланными им от Коломны боярами и татарским отрядом со стола Бориса Константиновича, т. е. маршрут передвижений великого князя был таким же, как во время второй поездки (Москва – Орда – Москва – Нижний Новгород – Москва). Следовательно, первая поездка должна была занять примерно столько же времени, сколько вторая, длительность которой (без учета пребывания Василия в Нижнем) – 113 дней. Предположим, что Василий в первый раз был в Нижнем недолго и вся его первая поездка заняла 4 месяца. Это значит, что выехать во вторую 16 июля он мог в случае, если отправился в первую в начале марта, т. е. в первые дни 6900 мартовского года, и вернувшись из Нижнего в Москву, тут же, без передышки, вновь поехал в Орду. Слишком много натяжек. Гораздо проще объяснить наличие в Рогожском – Симеоновской двух известий о возвращении Василия из Орды (напомним, что второе известие говорит только о возвращении) тем, что первый, пространный рассказ о присоединении Нижнего, содержащий явную антимосковскую направленность, вышел из-под пера составителя тверской обработки свода начала XV в. (являвшейся протографом Рогожского-Симео-новской), а второе, краткое известие восходит к самому этому своду (т. е. Троицкой летописи или ее протографу). Поскольку об отъезде Василия в Орду и о приходе его в Нижний Новгород уже говорилось в пространном рассказе, составитель протографа Рогожского – Симеоновской не стал повторять эти сведения (они дошли в составе Московского свода и Ермолинской летописи), а оставил только сообщение о приходе Василия 20 октября в Москву с пожалованием и о радости в столице.