Текст книги "Москва и Орда"

Автор книги: Антон Горский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

–А.Г.), брате, ведати и знати нам, великим князем. А тобе Орды не знати… А коли, брате, яз в Орды не дам, и мне у тобя не взята”; грамота Бориса Ивану: “А Орды, господине, ведати и знати вам, великим князем. А мне Орды не знати… А коли, господине, князь велики, ты в Орды не дашь, и тебе у меня не взята“172.

Правленый список с официально утвержденного текста, грамота Ивана Борису: “А Орды, брате, в-Ьдати и знати нам, великим князем. А тоб-fe Ордъ не знати… А коли, брате, яз в Орды не дам, и мн-Ь у тобя не взята“173.

В официально утвержденных текстах наблюдается чередование единственного числа в слове “Орда” с множественным; в правленом списке единственное число устранено. В следующем по времени документе – докончании Ивана III с другим своим братом, углицким князем Андреем Васильевичем (14 сентября 1473 г.) единственное число “проскальзывает” лишь однажды (в семи сохранившихся экземплярах договора)174. В более поздних грамотах (исключая те, где пункт об отношениях с Ордой дословно повторяет сказанное в договорах тех же князей, заключенных до 1473 г.175) употребляется только множественное число. Данные факты имеют одно возможное объяснение: в феврале и в меньшей степени – в сентябре 1473 г. для писцов великокняжеской канцелярии множественное число в слове “Орда” было еще внове и они иногда по привычке проставляли единственное.

По мнению П.Н. Павлова, появление в 1473 г. множественного числа в слове “Орда” было связано с началом дипломатических отношений с Крымским ханством, в результате чего Орд, с которыми поддерживался контакт, стало две; Казанское же ханство, отношения с которым начались гораздо раньше (в 40-е гг.), “Ордой” не именовалось. Но, во-первых, еще в 40-е годы XV в. московские князья имели контакты с двумя Ордами – Кичи-Мухаммеда и Сеид-Ахмета (последняя распалась, напомним, во второй половине 50-х гг.). Во-вторых, задолго до 1473 г. были установлены контакты с Ногайской Ордой. Наконец, нет оснований считать, что Казанское ханство не включалось в число “Орд”. В духовной грамоте Ивана III и в докончаниях его сыновей Василия и Юрия 1504 и 1531 гг. платежи в Крым, Астрахань, Казань и “Царевичев городок” (Касимов) обобщенно именуются “выходы ординские”; из договоров Василия с Юрием прямо следует, что нижеперечисленные образования являются “Ордами”: “А тобъ Ордъ не знати. А въ выходы ти в ординские, и в Крым, и в Асторохань, и в Казань, и во Царевичов городок…”. Поэтому и в духовной брата Ивана III вологодского князя Андрея Васильевича во фразе “что за меня в Орды давал, и в Казань, и в Городок царевичю” (на которую ссылается П.Н. Павлов как на свидетельство того, что Казань не считалась “Ордой”) Казань и Городок следует понимать не как дополнение к “Ордам”, а (аналогично грамотам 1504 и 1531 гг.) как раскрытие понятия “Орды” для данного конкретного случая: Андрей задолжал брату именно по выплатам в Казань и касимовскому хану.

Таким образом, традиция контактов с несколькими “Ордами” насчитывала к началу 70-х гг. три десятилетия, но изменение единственного числа на множественное в договорных грамотах произошло только в начале 1473 г. Очевидно, причина здесь в ином: до этого времени употребление единственного числа было следствием особого отношения к ханам Большой Орды – сюзеренам московских князей;

несмотря на фактический распад ордынской державы, в Москве продолжали признавать ее формальное единство под главенством этого правителя. В феврале же 1473 г. Большая Орда была приравнена к другим ханствам.

Польский хронист Ян Длугош, умерший в мае 1480 г. (т. е. до событий на Угре), под 1479 г. поместил (в связи с темой отношений Польско-Литовского государства с Москвой) панегирическую характеристику Ивана Ш. Начинается она с утверждения, что московский князь, “свергнув варварское иго, освободился со всеми своими княжествами и землями, и иго рабства, которое на всю Московию в течение долгого времени___ давило, сбросил”

(excusso ivigo barbaro, vendicaverat se in libertatem cum omnibus suis principatibus et terris, et iugum servitutis, quo universa Moskwa a temporibus diutumis… premebatur, rejecit)176. Таким образом, еще до событий 1480 г. в Польше существовало представление, что Иван Ш покончил с властью Орды. Источником такого впечатления могла быть информация, почерпнутая в ходе дипломатических контактов Польско-Литовского государства с Москвой (которые в 70-е гг. поддерживались постоянно).

В целом оказывается, что после конфликта 1472 г. имели место серьезные перемены в отношении к Большой Орде. Они отразились в следующем: 1) перестал выплачиваться выход (последняя выплата – в 1471 г.; очевидно, этот выход привез посол Григорий Волнин); 2) в отношениях с третьими странами Московское великое княжество стало, во-первых, считать для себя возможным (не позже марта 1474 г.) заключить военный союз против хана Большой Орды, во-вторых, повидимому, заявлять о ликвидации зависимости от нее (в сношениях с Польско-Литовским государством и Крымским ханством); 3) в документах, регулирующих внутриполитические отношения, Большая Орда была приравнена к другим татарским ханствам.

К этому же времени, т. е. к первой половине – середине 70-х гг. относятся и примечательные явления в общественной мысли. Во-первых, в русском летописании появляются уничижительные эпитеты по отношению к ордынским ханам (чего прежде не допускалось). Махмуд в сообщениях о его походе на Переяславль-Рязанский 1460 г. и о несостоявшемся походе на Русь 1465 г. именуется “безбожным”; это определение было внесено в текст не позже начала 70-х гг. (которым, повидимому, датируется общий источник содержащих его летописей). Ахмат в рассказе о его походе на Русь 1472 г., читающемся в летописях, восходящих к великокняжескому своду 1477 г.177, именуется “злочестивым”. Во-вторых, в летописании 70-х гг. начинают активно прилагаться уничижительные эпитеты (“безбожный”, “окаянный”) к основателю Золотой Орды – Батыю: они выступают в виде вставок в древние тексты о взятии Киева в 1240 г. и о убиении в Орде князя Михаила Черниговского в 1246 г. Тогда же получила известность составленная Пахомием Сербом так называемая “Повесть о убиении Батыя”, в которой утверждалось, что Батый потерпел поражение в Венгрии от православного короля Владислава и был им убит; в этом произведении наблюдается особенно высокая концентрация негативных характеристик Батыя (“злочестивый”, “злоименитый”, “мучитель”, “злейший”, “губительный”, “окаянный”, “законопреступный”, “лукав-нейший”, “безбожный”)178. В 1472 г. было создано Житие Ионы, архиепископа Новгородского. В нем упоминаются пророчества Ионы, якобы сулившего в начале 60-х гг. великому князю Василию П, а после его смерти – Ивану III, что именно в княжение Ивана Васильевича произойдет освобождение Руси от власти ордынских царей: «”Наипаче же свободу сынови твоему от ординьских царей приати от Бога испрошу”… О сем пророчестве святителя старца услади князь и воз-веселися ЗеЛО о обещании свободы сынови своему отъ ординьских царей, ведыи непогрешателное словесъ его… Святителя же тезоименная молитися светцаста о прошении князя, еже приати свободу отъ мучительства ординьских царей и татаръ…». “По преставлении же великого князя Василиа сынъ его Иванъ княжениа хоругви приемъ, абие посылаеть ко блаженному Ион* архиепископу в Великий Новъград, моля его молитвовати за нь ко всесилному Богови, яко же преже обещася, въ еже утвердити княжение его и възвысити десницу его надъ врагы и во всемъ поспешитися. Еще же и освобожения и мучительства отъ ординских царей и татаръ. Архиепископъ же Иона… запов-Бда не истязати ему дани и по изведении Орды на братии его. И яко Господь не презрит скорбящих слез и молитвъ многих, и име же весть судбами, проженет Орду, точию самъ да честиво поживет и тихима очима власть свою правити”. В Житии, таким образом, впервые прямо говорится не только о возможности освобождения от ордынской власти, но и о желании великих князей (Василия II и Ивана III) освободиться и выражается убеждение, что это произойдет непременно в княжение Ивана III: Орда будет “проженена” (т. е. прогнана) или “изведена”.

В отличие от других названных выше произведений начала – середины 70-х гг., датируемых приблизительно, Житие Ионы имеет точный

датирующий признак: И второму лету уже исходящу по успении его. Поскольку Иона умер в начале ноября 6979 сентябрьского, т. е. 1470 г., эти слова указывают на конец 6980 сентябрьского года, т. е. на лето 1472 г. – время столкновения с Ахматом.

Создается впечатление, что именно в начале – середине 70-х гг. происходит “идеологическое осмысление” необходимости обретения независимости от Орды, в окружении Ивана Ш складывается группировка, ратующая за непризнание ханского сюзеренитета, и ее мнение, судя по названным выше политическим шагам Москвы, оказывается преобладающим.

Очевидно, военный успех лета 1472 г. привел к серьезному решению – перестать признавать зависимость от Орды. Датируется такое решение промежутком времени от 1 августа 1472 г. (отступление Ахмата) до 13 февраля 1473 г. (дата договора Ивана III с Борисом Волоцким). Датировка может быть несколько сужена, если признавать достоверным свидетельство С. Герберштейна о роли в ликвидации атрибутов зависимости второй жены Ивана III, племянницы последнего византийского императора Софьи (Зои) Палеолог. Герберштейн (дважды – в 1517 и 1526 гг. – побывавший в России в качестве посла германского императора и австрийского эрцгерцога), рассказав об успешной деятельности Ивана III, писал: “Впрочем, как он ни был могущественен, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали татарские послы, он выходил к ним за город навстречу и стоя выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж за раба татар, а потому, чтобы оставить когда-нибудь этот рабский обычай, она уговорила мужа притворяться при прибытии татар больным”; далее автор рассказывает, что жена Ивана через своих послов уговорила “царицу татар” отдать ей татарское подворье в Кремле.

Это известие, приписывающее Софье Палеолог инициирующую роль в ликвидации атрибутов зависимости от Орды, обычно расценивается как не соответствующее действительности. Однако очень вероятно, что Г ерберштейн почерпнул приведенные сведения из своих бесед с Юрием Дмитриевичем Траханиотом, приехавшим в Москву в свите Софьи (его отец Дмитрий Траханиот возглавлял делегацию); если это так, есть основания полагать, что за данным свидетельством могут стоять реальные факты (хотя и в расцвеченном виде). Поскольку Софья прибыла в Москву 12 ноября 1472 г., уклонение Ивана от выполнения принятого при встрече ордынских послов ритуала может быть связано с посольствами от Ахмата 1474 и 1476 гг. (позже известны только посольства от хана Большой Орды 1487 и зимы 1501–1502 гг.).

Если допустить достоверность сведений Герберштейна, временной промежуток принятия решения о непризнании зависимости сужается до трех месяцев – от 12 ноября 1472 г. до 13 февраля 1473 г. Не исключено, что именно в конце 1472 г. в Москву прибыло посольство от Ахмата, ритуал приема которого шокировал новую великую княгиню. После этого под влиянием сторонников активного противодействия Орде (чье мнение, отобразившееся в памятниках литературы начала 70-х гг., во время похода Ахмата летом 1472 г. пересилило советы “развратников”, упоминаемых Вассианом) Иван III принял решение отказаться от соблюдения атрибутов зависимости. Возможно, не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что действия хана в Москве были расценены как несправедливые, предпринятые при отсутствии какой-либо вины со стороны великого князя (новгородский поход московская сторона не могла рассматривать в качестве таковой, поскольку Новгород издавна считался “отчиной” великих князей и Орда всегда это признавала): а по тогдашним представлениям, если сюзерен чинит “неправду” и “обиду”, отношения с ним могут быть разорваны. Отныне Москва перестала выплачивать дань и стала заявлять о своей независимости в отношениях с третьими странами. Стремление Менгли-Гирея к союзу с Москвой против Большой Орды и известие Длугоша о свержении Иваном Ш “ига” свидетельствуют, что независимый статус Московской Руси был официально признан Крымским ханством и фактически осознавался в Польско-Литовском государстве.

В то же время Иван Ш не стремился обострять отношений с ханом. Успех посольства Басенкова 1473–1474 гг. свидетельствует, что ему не было предписано делать резкие заявления; наоборот, богатыми дарами посол должен был по возможности компенсировать неуплату выхода за

1471 и 1472 гг. Но когда выход не поступил и со следующим посольством (во главе с Лазаревым), обстановка стала накаляться. А в 1476 г., когда шел уже пятый год неуплаты, последовало требование Ахмата великому князю лично явиться в Орду. Его невыполнение привело к разрыву отношений, и тогда хан принял решение восстановить порушенный порядок силой.

В 1477–1478 гг. он был занят военными действиями в Средней Азии, 1479 г. ушел на переговоры с Литвой об антимосковаюм союзе. Наконец, в 1480 г. хан подготовился к масштабному походу.

Ситуация осложнялась возможностью одновременного выступления Казимира и тем, что дело происходило во время конфликта Ивана Ш с братьями – Борисом Волоцким и Андреем Углицким. На сей раз хан обошел окский рубеж с запада и вышел к левому притоку Оки Угре, двигаясь по литовским владениям. Однако расчет на соединение с Казимиром не оправдался, а московские войска успели занять оборону. Попытки татар переправиться через Угру были неудачны. Тем временем мятежные братья примирились с Иваном. Великий князь 30 сентября приехал с театра военных действий в Москву, где пребывал около двух недель. В его окружении возникли разногласия: часть приближенных в сложившейся ситуации выступила за признание власти хана. Активный сторонник решительных действий против Орды архиепископ Вассиан в эти дни пишет свое знаменитое послание Ивану III, в котором отобразились как особенности политической ситуации, так и ее восприятие современниками.

Обосновывая необходимость активных действий, Вассиан обращается к истории. Вначале он приводит аналогию между нынеш-ними событиями и происходившими в 1380 г., призывая Ивана последовать примеру Дмитрия Донского, мужественно отразившего Мамая. Затем Вассиан переходит к рассуждениям по поводу главного пункта разногласий – права на сопротивление “царю”: «Аще ли еще любопришася и глаголеши, яко: “Под клятвою есмы от прародителей,

– еже не поднимати рукы противу царя, то како аз могу клятву разорити и съпротив царя стати”, – послушай убо, боголюбивый царю, аще клятва по нужи бывает, прощати о таковых и разрешати нам повелено есть, иже прощаем, и разрешаем, и благословляем, яко же святейший митрополит, тако же и мы, и весь боголюбивый събор, – не яко на царя, но яко на разбойника, и хищника, и богоборца. Тем же луче бе солгавшу живот получити, нежели истинствовавшу погибнути, еже сети пущати тех в землю на разрушение и потребление всему христьанству и святых церквей запустение и осквернение. И не подобитися окаанному оному Ироду, иже не ХОТЕ клятвы преступит и погибе. И се убо который пророк пророчествова, или апостол который, или святитель, научи сему богостудному и скверномусамому называющуся царю повиноватися тебе, великому Русских стран христьанскому царю! Но точию нашего ради согрешениа и неисправления к Богу, паче же отчааниа, и еже не уповати на Бога, попусти Богъ на преже тебе прародителей твоих и на всю землю нашю окааного Батыа, иже пришед разбойнически и поплени всю землю нашу и поработи, и воцарися над нами, а не царь сый, ни от рода царьска».

По мнению Ю.Г. Алексеева, приписывание Вассианом Ивану Ш нежелания “поднимать руку против царя” (кстати, здесь у Вассиана дословное повторение летописного объяснения отказа Дмитрия Донского от открытого боя с Тохтамышем) является чисто литературным приемом, не имеющим реальной почвы. Но вряд ли в послании, непосредственно обращенном к великому князю, Вассиан мог бы приписывать ему мысли, которые никогда не посещали и не могли посетить его адресата. Психологический барьер, из-за которого было сложно заставить себя вести активные военные действия против “главного” татарского хана, в течение более чем двух столетий считавшегося правителем более высокого ранга, чем кто-либо из русских князей, продолжал существовать. Вассиан опровергает не вымышленный им, а реальный аргумент, который, скорее всего, высказывался напрямую группировкой “примиренцев” – “прежних развратников”, советующих Ивану, по словам Вассиана, “не противитися сопостатом, но отступили”. Чтобы опровергнуть этот аргумент, духовник великого князя осуществляет резкий разрыв с традицией, признающей легитимность власти татарских ханов. Он объявляет Ахмата самозваным царем (“сему богостудному и скверному самому называющуюся царю”), но не потому, что он является (подобно Мамаю) узурпатором (ханское происхождение Ахмата сомнений не вызывало), а потому, что и сам Батый, завоевавший Русь, не был царем, и не был царским род, к которому он принадлежал, т. е. род Чингисхана. Таким образом, чтобы подвигнуть Ивана III на активные действия, Вассиан не только объявляет его равным татарскому царю, но отказывает в царском достоинстве всем Чингизидам, т. е. объявляет нелегитимными все 230 лет их сюзеренитета над Русью.

Далее Вассиан пишет о необходимости покаяния, после которого Господь “свободит и избавит” от Ахмата, и, перечислив аналогии (наказание за грехи порабощением – покаяние – избавление от “работы”) из библейской истории, подчеркивает, что в случае, “аще покаемся вседушевно престати от греха, и возставит нам Господь тебе, государя нашего, яко же древле Моисея и Исуса и иных, свободивших Израиля. Тебе же подасть нам Господь свободителя новому Израилю, христоименитым людем, от сего окаанного, хвалящегося на ны, новаго фараона, поганого Ахмата” 114

Ссылка на “порабощение” Руси Батыем и библейские параллели не позволяют согласиться с мнением, что речь у Вассиана идет о “метафорическом”, а не “политическом” рабстве, о возможном порабощении в результате похода Ахмата, а не о многолетней зависимости. Но нет и оснований полагать, что Вассиан рассматривает состояние рабства (“работы”) как сегодняшнюю реальность. Если, приводя библейские аналогии, он говорит об “избавлении от работы”, то в отношении нынешних событий – об “освобождении и избавлении” от Ахмата. Можно, конечно, считать, что Ахмат персонифицирует собой “работу”. Но приводимые Вассианом параллели с Мамаем, который пытался восстановить власть над Московским великим княжеством, фактически не признаваемую Дмитрием Ивановичем с 1374 г., и с библейским фараоном, окончательное избавление от которого пришло, когда он пытался вернуть народ Израиля в египетское рабство, свидетельствуют в пользу того, что и в данном случае имеется в виду угроза восстановления отношений, фактически уже отсутствующих. Об этом говорит и именование Вассианом Ивана III “царем”, а его державы – “царством”. Употребление такой терминологии было призвано подчеркнуть суверенность власти Ивана III и независимость возглавляемого им государства, внушая тем самым мысль, что претензии хана не должны порождать у великого князя сомнений на этот счет.

Вассиан явно исходил из “переходного характера” ситуации: Московская Русь фактически уже независима, но это еще по-настоящему не осознано, а нашествие Ахмата создает впечатление, что ничего не переменилось; чтобы разрушить это впечатление, необходимо действовать решительно и одержать победу над противником.

Между тем колебания великого князя были вполне реальны, более того, какое-то время он явно склонялся к позиции “примиренцев”: согласно рассказу Львовской и Софийской II летописей, Иван Ш “ко царю… послал Ивана Товаркова с челобитьем и з дары, прося жалованья, чтоб отступил прочь, а улусу бы своего не велел воевати” – был готов в обмен на уход татарского войска признать, что Московское великое княжество является по-прежнему “царевым улусом” – зависимым от Орды государством. Но Ахмат не удовлетворился дарами и таким формальным признанием зависимости, требуя личного приезда великого князя. Когда стало ясно, что этого не произойдет, хан смягчил требование, предлагая прислать вместо себя сына или брата. Когда Иван не сделал и этого, Ахмат предложил прислать Никифора Басенкова. Предложение отправить посла-боярина было совсем уже мягким и неоскорбительным. Тем не менее великий князь не пошел и на это. Повидимому, за время, прошедшее с отъезда Товаркова, он поддался влиянию группировки, ратовавшей за решительный отпор хану. Возможно также, что поступили сведения о неготовности татарского войска продолжать кампанию в условиях подступавших зимних холодов.

В начале второй декады ноября Ахмат начал поспешное отступление. Отходя, хан разграбил верхнеокские владения Литвы, а отряд во главе с его сыном Муртозой пытался сделать то же с московскими волостями на правобережье Оки, но отряды братьев великого князя не позволили ему этого.

Говоря об отношениях Ахмата с Иваном III, нельзя пройти мимо документа, который принято именовать “ярлыком” Ахмата Ивану. В этом послании хан требует покорности и уплаты дани, в противном случае грозя походом. Ярлык сохранился в единственной рукописи первой половины XVII в., и ряд исследователей отвергает подлинность этого памятника. Подробно такую точку зрения обосновал Э. Кинан, отметивший несоответствия “ярлыка” формуляру джучидских грамот. Однако А.П. Григорьев (специалист как раз в области монгольской дипломатики) считает “ярлык” в основе подлинным, хотя и содержащим поздние интерполяции.

Предположение, что “ярлык” был сфальсифицирован в России в начале XVII в., кажется невозможным ввиду того, что никто в это время не мог располагать теми знаниями об ордынско-крымских отношениях, которые фиксируются в этом документе: “Кто нам был недруг, что стал на моемъ царстве копытом, и азъ на его царстве стал всеми четырми копыты; и того Богъ убил своим копиемъ, дети ж его

по Ордамъ розбежалися; четыре Карачи в Крыму ся от меня отсидели”. Речь идет о поражении, нанесенном Большой Орде Хаджи-Гиреем в 1465 г. и о захвате Крымского полуострова войсками Ахмата в 1476 г. В русских источниках нет такой подробности этих событий, как осада четырех карачей (глав четырех знатнейших крымских родов, составлявших правительство при хане) в крепости Крым. Следовательно, если “ярлык” в дошедшем до нас виде и был оформлен в Московском государстве, то в основе его лежит подлинный документ. Исследователи, признающие “ярлык” в основе аутентичным, датируют его либо 1476 г., либо концом 1480 г. (временем после отхода Ахмата от Угры). Слова “А нынечя есми отъ берега пошол, потому что у меня люди без одож, а кони без попонъ”, явно указывают на отступление Ахмата от Угры в ноябре 1480 г., когда татары были “наги и^босы, ободралися”. С другой стороны, вполне резонно наблюдение, что в 1480 г. говорить о торжестве над Крымским ханством было анахронизмом: ведь Менгли-Гирей вернулся там к власти еще в 1478 г. Но никто из обращавшихся к тексту “ярлыка” не заметил, что в нем есть сразу несколько указаний на 1472 год, неуместных и в 1476, и в 1480 гг.

1) “А крепкие по лесом пути твои есмя видели и водския броды есьмя по рекамъ сметали”. После грандиозной кампании 1480 г., когда войска два месяца стояли друг против друга, говорить, что положи – тельным для Орды результатом похода стала рекогносцировка, было бы абсурдно. Речь явно шла о походе 1472 г.: хан подчеркивал, что скоротечность его подступа к московским пределам (он, напомним, пребывал у Оки всего 3 дня) не помешала приметить пути и броды (и, значит, следующий удар будет более подготовленным).

2) “Меж дорог яз один город на” Ьхалъ, тому же такъ и стало”. Речь идет, несомненно, об Алексине (в 1480 г. ни один московский город не пострадал). После похода 1480 г. вспоминать об этом эпизоде было явно не к месту.

3) “А Даньяры бы еси царевичя оттоле свелъ, а толко не сведешь, и аз, его ищучи, и тебе найду”. О действиях касимовского царевича

Данияра в 1480 г. ничего не известно. А вот в 1472 г. в качестве одной из причин отступления Ахмата назывался страх, что служилые царевичи великого князя Данияр и Муртоза “возьмут Орду” (оставленную без прикрытия ханскую степную ставку). Под “оттоле” имеется в виду Касимов, стоящий на Оке, что косвенно указывает, что предшествующие посланию военные действия происходили именно на этой реке (как было в 1472, а не в 1480 г.).

4) Размер требуемой дани – 1800 руб. – слишком невелик, чтобы видеть в нем долг за девять (до 1480 г.) или даже за пять (до 1476 г.) лет; более вероятно, что это долг за один или два года (1471 или 1471 и 1472), который Ахмат требовал в конце 1472 г.

Таким образом, в тексте “ярлыка” есть указания на его связь с событиями трех лет – 1472, 1476 и 1480. Поэтому не исключено, что дошедший до нас текст представляет собой составленную на Руси компиляцию из трех посланий Ахмата Ивану III. Первое было привезено в конце 1472 г., второе – послом Бочюкой в 1476 г. или несколько позже, после отказа Ивана явиться в Орду, третье последовало за отступлением от Угры в конце 1480 г. Частично текст этих писем, видимо, совпадал, поэтому их и несложно было объединить в одно; при этом компилятор включил в сводный вариант и те (указанные выше) места, которые встречались только в одном из посланий.

Бесславный уход хана Большой Орды с Угры подстегнул к выступлению против него недавних союзников – правителей сибирских татар и Ногаев, которых не могло не беспокоить стремление Ахмата распространить свою власть на всю территорию Орды в прежних пределах. Сибирский хан Ивак и ногайские мурзы с 16-ю тысячами всадников переправились через Волгу и ранним утром 6 января 1481 г. вышли к большеордынскому зимовищу, расположившемуся близ Азова. Стан охранялся плохо, нападение было внезапным. Ивак и мурза Ямгурчей (правнук Едигея и троюродный брат Ахматова беклярибека Темира) ворвались в шатер не успевшего отойти от сна хана и последний, кто попытался возродить былое могущество державы Джучидов, получил смертельный удар. Застигнутые врасплох гибелью Ахмата, татары Большой Орды не оказали сопротивления (сыновья хана кочевали отдельно, и при нем было, видимо, относительно немного воинов) и лагерь подвергся разгрому.

В договорах Ивана III со своими братьями Андреем Углицким и Борисом Волоцким, заключенных 2 февраля 1481 г., появляется новое изменение формулировки пункта об отношениях с Ордой – указание размера выплат в 1000 рублей. Эта сумма много уступает размеру выхода, собираемого с территории Московского великого княжества в первой трети XV в. – 7000 руб. Поэтому представляется справедливым мнение, что включение упоминания о тысячерублевом размере выхода связано с событиями 1480 г.: после поражения Ахмата (причем еще до получения вестей, во всяком случае надежных, о его гибели) Москва перестала признавать даже возмоность выплаты прежнего выхода Большой Орде и под традиционным названием “выходов” фигурирует теперь общая примерная сумма издержек на отношения с татарскими ханствами. Ее содержание раскрывается в духовной Ивана III 1504 г.: “А дети мои, Юрьи з братьею, дают сыну моему Василью съ своих уделов в выходы в ординские, и въ Крым, и в Азтарахань, и в Казань, и во Царевичев городок, и в-ыные цари и во царевичи, которые будут у сына моего у Василья въ землъ-, и в послы татарские, которые придут къ Москве, и ко Тфери, и к Новугороду к Нижнему, и къ Ярославлю, и к Торусе, и к Рязани къ Старой, и к Перевитску ко князи Феодоровскому жеребью рязанского, и во вен татарские прото-ры, въ тысячю рублев… (далее распределение сумм между сыновьями. – А Г.)… А будет того боле или менши татарской протор, и сын мои Василеи, и мои Дети, Юрьи з братьею, и братанич мои Феодоръ, дают по розочту”. Ликвидация Большой Орды в 1502 г. не изменила примерную сумму выплат: следовательно, издержки на Большую Орду в грамотах, появившихся между 1480 и 1502 гг., если и предусматривались, то в общем ряду с издержками на отношения с другими ханствами.

После гибели Ахмата Большая Орда существовала в условиях то усиливавшейся, то затухающей борьбы между его сыновьями. Первоначально власть перешла к Муртозе и Сеид-Ахмету. В первой половине 90-х гг. с ними стал активно соперничать Ших-Ахмет, в конце концов ставший верховным правителем.

Политика Ивана III по отношению к Орде Ахматовых детей сводилась к тому, чтобы нейтрализовать ее благодаря сохранявшемуся союзу с Крымским ханством. В 1485–1491 гг. (до 1485 г. Ахматовичи не проявляли активности, очевидно, из-за междоусобной борьбы) между Крымом и Большой Ордой происходили постоянные столкновения с переменным успехом. Менгли-Гирей неоднократно просил великого князя о военной поддержке, но Иван посылал войска очень неохотно, причем это были преимущественно не собственно русские отряды, а служилые татары, а также казанцы (в 1487 г. Казанское ханство перешло под московский протекторат). В 1487 г. великий князь посылал “под Орду” касимовских татар и своих людей под командованием брата Менгли-Гирея Нурдовлата, бывшего тогда касимовским “царем”, а в 1490 и 1491 гг. – отряды его сына Сатылгана; в последнем случае в походе участвовали казанцы и русская рать. Но всякий раз до^решительных столкновений с войсками Большой Орды дело не доходило.

Непосредственные дипломатические контакты Москвы и Большой Орды в “послеахматову” эпоху стали нечастыми. В августе 1487 г. в Москву приехали послы – “отъ Муртозы царя Хозомбердей, а отъ Седехмата царя Ботуй”. Одновременно специальный посланник Муртозы Шихбаглул привез два письма от своего хана. Одно из них было адресовано Ивану III, другое – Нурдовлату179. Последнего Муртоза задумал посадить на место своего злейшего врага Менгли-Гирея. Этому замыслу и подчинены оба письма.

Начальный протокол послания к Ивану III звучит как “Муртозино слово Ивану”, т. е. письмо является ярлыком – посланием хана нижестоящему правителю. Однако видеть здесь свидетельство претензий Муртозы на роль сюзерена достаточных оснований нет. В переписке московского князя и Менгли-Гирея, отношения с которым изначально строились как “братские и дружеские”, т. е. союзные, а не вассальные, прослеживается тем не менее целый ряд особенностей, подчеркивающих более высокий ранг хана (включая и именование его посланий