Текст книги "Москва и Орда"

Автор книги: Антон Горский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Ивану III “словами”)180. Дело в том, что и Менгли-Гирей, и Муртоза, не будучи сюзеренами великого князя, продолжали считаться правителями более высокого ранга в системе международных отношений в целом, так как признавались (как на Руси, так и у ее западных соседей) “царями”, т. е. носителями более высокого титула. В содержании же писем Муртозы нет претензий на отношение к московскому князю как к вассалу. В письме Ивану хан просит отпустить Нурдовлата к нему (“А нынеча… у тобя Нурдовлата царя просити… слугу своего послал есми”), пытается доказать, что воцарение последнего в Крыму будет выгодно и Москве: “Менгли-Гиреи царь тобе друг учинился, а Нурдовлать царь ведь тобъ не недругъ жо”. В письме к Нурдовлату Муртоза, уговаривая адресата стать его союзником, пишет, что ему неприятно видеть Нурдовлата живущим “промеж неверных” (т. е. немусульман). Если бы хан Большой Орды считал себя сюзереном московского князя, было бы естественно посетовать на другое обстоятельство – что брату крымского хана приходится служить правителю, зависимому от Муртозы.

Письмо Нурдовлату датируется 891 г. хиджры, который закончился в декабре 1486 г., а посольство пришло только в августе 1487 г. Очевидно ег приезд задержали военные действия (во время которых войско под командованием Нурдовлата ходило в степь). Целью основного посольства от Муртозы и Сеид-Ахмета и было, повидимому, прекращение состояния войны между Большой Ордой и Москвой, что должно было развязать Ахматовичам руки в борьбе с Крымом. Этого результата посольство явно не достигло, так как в наказе послу в Крым от 23 октября 1487 г. предусматривался как реальный вариант развития событий поход Муртозы и Сеид-Ахмета против великого князя. Не достигли цели и письма Муртозы: Иван III не допустил Шихбаглула к Нурдовлату, а копии обоих посланий переслал Менгли-Г ирею.

В 1492 г. в Москву приходило посольство от ордынских “князей” Азики и Тевекеля с предложением, “чтобы князь велики съ ордынскими цари былъ въ братстве и въ дружбе”, как с Менгли-Гиреем. Посольство не имело результата, Иван III отпустил послов “ни съ чемъ”. В том же году (видимо, незадолго до посольства) имел место первый после смерти Ахмата незначительный набег ордынских татар на московские владения. Они “пограбили” район Алексина; великокняжеский отряд пустился в погоню и нанес ордынцам поражение.

Вновь обострившаяся после 1492 г. междоусобная борьба и участившиеся голодовки продолжали ослаблять Орду. Последний акт ее двухсотшестидесятилетней истории наступил в первые годы XVI столетия.

В 1500 г. началась московско-литовская война. Московские войска заняли входившую в состав Великого княжества Литовского Черни-гово-Северскую землю и разбили литовские силы на р. Ведроше. После этого великий князь литовский Александр Казимирович стал активно побуждать Ших-Ахмета выступить против Москвы. И в следующем году хан двинулся к верхнему Дону. Сюда же отправился союзник Ивана III в войне с Литвой Менгли-Гирей. По его просьбе великий князь направил в помощь находившегося у него на службе бывшего казанского хана Мухаммед-Эмина (в 1496 г. он на время потерял престол; до января 1502 г. в Казани правил, тоже с санкции Москвы, другой сын царицы Нурсултан – Абдул-Латыф), князя Василия Ноздреватого и отряды рязанских князей. Но до битвы дело не дошло, так как Менгли-Гирей, простояв против Ших-Ахмета на р. Тихой Сосне всего пять дней, вернулся в Крым. Ших-Ахмет же после этого повоевал только что присоединенные к Московскому государству северские земли, после чего отошел зимовать в степь близ границ Киевщины и Северщины.

Сразу же после этих событий Иван Ш направил к “князю” Теве-келю (сыну Темира, второму в то время после хана человеку в Орде) послание, прося о посредничестве в переговорах с Ших-Ахметом. Как писал позже Тевекель Александру Казимировичу, великий князь изъявил готовность признать свою зависимость от хана: “ратаи и холоп его буду”. Можно сомневаться в точности передачи слов Ивана Тевекелем, но сама готовность формально признать зависимость, видимо, действительно имела место. В результате в декабре 1501 г. в Москву прибыл посол Ших-Ахмета “князь Хазсогеря”; одновременно в Москве побывали послы от Ногаев, до этого враждебно настроенных к Ивану III и казанскому хану. В начале марта 1502 г. великий князь отпустил Хазсогерю и направил с ним своего посла ясельничего Давыда Лихорева. Поскольку Ших-Ахмет позже (летом 1502 г.) писал Александру Казимировичу, что Иван, желая разрушить ордынско-литовский союз, прислал ему выплаты, которых не давал его отцу и братьям, следует полагать, что посольство Лихорева привезло в Большую Орду сумму, равную прежнему выходу за один год или несколько лет. Что стоит за всеми этими событиями, выглядящими довольно парадоксально после тридцатилетнего непризнания ордынской власти и невыплаты дани?

Разумеется, Иван III не собирался добровольно восстанавливать отношения зависимости: одновременно с посольством Лихорева в Крым был отправлен посол Алексей Заболоцкий с наказом поднять Менгли-Гирея в поход на Большую Орду для нанесения ей решающего удара. Речь следует вести о дипломатической игре, которую вели втянутые в конфликт стороны. Ситуация для Ивана III осенью 1501 г. сложилась угрожающая. В этом году в войну против Москвы вступил Ливонский Орден; в октябре 1501 г. Александр Казимирович был избран королем Польши, что порождало возможность вступления в войну польских коронных войск; южному фронту угрожал Ших – Ахмет. Союзник же Москвы Менгли-Гирей был далеко и пока не проявил большой активности. В этих условиях необходимо было нейтрализовать Ших-Ахмета и, если удастся, посеять рознь между ним и Александром. В наказе Заболоцкому было предписано объяснить Менгли-Гирею, что посол Ших-Ахмета предложил Ивану отойти от союза с Крымом в обмен на отход хана от союза с Литвой; порвать с Менгли-Гиреем великий князь не согласился, а своего посла к Ших-

Ахмету направил, чтобы способствовать расстройству ордынско-литовского союза.

Ших-Ахмет также находился в сложном положении. Ему угрожали одновременно Крым и Москва, а Александр был полностью поглощен польскими делами. Хану необходим был мир с Москвой до тех пор,

пока не придет военная помощь от Литвы, о которой он настойчиво постоянно просил.

Однако примечательно, что ради достижения краткосрочных политических целей Иван III пошел на формальное признание зависимости от хана и выплату дани. Это выглядит особенно контрастно, если вспомнить, какое большое значение великий князь придавал атрибутам суверенности своей власти в сношениях с европейскими государствами. Очевидно, с Ордой все выглядело иначе – как ни слаб ее хан, по традиции он имеет право на сюзеренитет над великим князем и притворно признать это не зазорно.

В феврале-марте 1502 г. между Ордой и Литвой обозначилась рознь: вызвана она была, впрочем, не столько усилиями московской

дипломатии, сколько тем, что ордынцы в условиях суровой и холодной зимы стали опустошать пограничные приднепровские владения

Литвы181.

В апреле ордынские татары перехватили крымского посла в Москву, везшего послание, из которого недвусмысленно следовало, что Иван

III активно поддерживает стремление Менгли-Гирея покончить с Большой Ордой. После этого изменилось отношение к посольству Лихорева – посол и его люди оказались в положении полупленников. В мае Менгли-Гирей наконец выступил в поход и в начале июня в районе рек Самары и Сулы (левых притоков Днепра) “взял” Орду Ших-Ахмета; остатки Большой Орды были выведены в Крым. Бежавший Ших-Ахмет прихватил с собой Лихорева, но вскоре отпустил его в Москву вместе со своим послом Чятырбаем, привезшим новые предложения (позже они были повторены еще двумя посольствами хана): в обмен на отход от союза с Литвой и нейтральное отношение к Крыму лишившийся подданных Ших-Ахмет просил великого князя “достать” ему престол Астраханского ханства. Переговоры относительно Астрахани не дали результата; после неудачной попытки антикрымского союза с ногайскими мурзами Ших-Ахмет укрылся (зимой 1503–1504 гг.) в Великом княжестве Литовском, где провел остаток своих дней на положении почетного пленника.

Таким образом, в правление Ивана III произошли решающие перемены в отношениях с Ордой. Уже в первые годы его княжения определился сдвиг к более независимой политике. В начале – середине 70-х гг. в “общественной мысли” начинает утверждаться идея возможности полного освобождения из-под власти ордынского “царя”. Повидимому, немалую роль здесь сыграло крепнущее убеждение в “царском” (= суверенном) характере власти самого великого князя московского. Неудачный поход Ахмата на Москву 1472 г. послужил поводом для прекращения даннических отношений. Впервые в Москве не признали власти законного правителя Орды. Москва стала заявлять о своей независимости в сношениях с третьими странами, хотя и не решалась открыто рвать контакты с Большой Ордой. После второй военной неудачи Ахмата – в 1480 г. – независимый статус Московского государства определился окончательно. После 1480 г. наступающей стороной в московско-ордынских отношениях стало Московское великое княжество, хотя Иван III и предпочитал действовать против Орды преимущественно руками союзных, зависимых и служилых татарских правителей.

При всей бесспорной значимости 1480 года в истории ликвидации зависимости, он не выглядит более важной вехой, чем год 1472, поскольку именно тогда Иван Васильевич и его окружение перестали признавать зависимость от Большой Орды. В мировой практике обретение странами независимости принято относить ко времени, когда освобождающаяся от иноземной власти страна начинает считать себя независимой, а не ко времени, когда эту независимость признает “угнетающая сторона“182. Поэтому если ставить вопрос, какую из двух дат -

1472 или 1480 г. – считать датой начала независимого существования Московского государства, предпочтение следует, на мой взгляд, отдать

1472 году.

Надо в связи с этим заметить, что привычное представление о 1480 г. как дате ликвидации власти Орды сложилось не у современников, и, более того, даже за пределами русского средневековья вообще.

Источники конца XV и первой половины XVI в. не содержат трактовки случившегося в 1480 г. как освобождения от многолетней зависимости. Первый отечественный памятник, говорящий о самом факте освобождения, датируется серединой XVI в. – это послание к Ивану IV (вероятнее всего, написанное Сильвестром). О походе Ахмата на Русь здесь говорится в самых общих выражениях: “гордый царь Ахматъ Болшия Орды воздвигъ помыслъ лукавъ на Рускую землю, со многими орды, съ великими похвалами во многихъ силахъ вооружився, пришелъ на Русскую землю со множествомъ многимъ воинствомъ, великою гордостию дышюще, помысливъ высокоумиемъ своимъ и рече: избию все Князи Русские, и буду единъ властецъ на лицы всея земля, а не ведый, яко мечъ Божий острица на нь. И восхоте пленити всю Рускую землю…”. Нет ни одной конкретной детали, указывающей на то, что речь идет именно и только о походе 1480 г. Далее (также в общих выражениях) упоминаются бегство и гибель Ахмата и последующее полное уничтожение Орды (в действительности имевшее место только спустя 20 с лишним лет), и после этого констатируется, что “православныхъ великихъ князей Господь Богъ рогъ воз выси и отъ нечестивыхъ поганыхъ царей свободи”. В созданной несколько позже (не ранее 60-х годов XVI в.) “Казанской истории” события излагаются в следующей последовательности: Ахмат вступает на престол, посылает к Ивану III послов с требованием дани за прошлые годы, великий князь отказывается, и царь выступает в поход. В рассказе о походе упоминаются Угра и ряд конкретных деталей событий 1480 г. (включая дату), но кроме того, говорится о разорении “Орды” (в смысле оставленной Ахматом без защиты степной ставки) “служилым царем” великого князя Нурдовла-том и князем Василием Ноздреватым. В 1480 г. ничего подобного не происходило: возникновению такой легенды могли способствовать события, имевшие место в другие годы. В 1471 г. вятчане (спустившись, как и Нурдовлат с Василием Ноздреватым в “Казанской истории”, в судах по Волге) разорили Сарай; в 1472 г. отступление Ахмата на Руси связывали, в частности, с боязнью, что служилые царевичи великого князя Данияр и Муртоза “возьмут Орду”; в 1481 г. зимовище Ахмата было разгромлено сибирским ханом и ногайскими мурзами; в 1487 г. Иван III посылал “под Орду” Нурдовлата, а в 1490 и 1491 гг. – его сына Сатылгана; в 1501 г. на Орду ходил Василий Ноздреватый; наконец, в 1502 г. с Ордой покончил брат Нурдовлата Mem^№ Гирей. Далее в “Казанской истории” говорится об отступлении и гибели Ахмата и подводится итог: “И тако скончашася цари ординстии, и таковым Божиим промыслом погибе царство и власть великия Орды Златыя. И тогда великая наша Руская земля освободися от ярма и покорения бусурманского”.

Очевидно, что в Послании Сильвестра и “Казанской истории” события московско-ордынских отношений при Иване III (от вступления Ахмата на ордынский престол во второй половине 60-х годов XV

в. до гибели Орды в 1502 г.) не расчленены во времени и освобождение от ига связывается с их совокупностью. При этом два ордынских похода – скоротечный 1472 г. и более длительный 1480 г. – одинаковые по своему результату (бесславное отступление врага), в памяти потомков слились в один, а гибель Орды стала отождествляться с гибелью Ахмата. Следовательно, и для середины – второй половины XVI в. нет оснований говорить о возникновении представления, что

освобождение от ига связано именно и только с событиями 1480 г.;

этот вывод принадлежит уже исторической науке нового времени.

179 Предположение, что в летописях не сказано о походе Нурдовлата и Василия Ноздреватого из-за того, что они подверглись редактированию врагами Ивана III, стремившимися принизить его роль в событиях 1480 г. (Шенников АЛ. Червленый Яр: исследование по истории и географии Среднего Подонья в XIV–XVI вв. Л., 1987. С. 45–49), фантастично: каким это образом враги великого князя могли вымарать данное известие при его жизни, скажем, в великокняжеских сводах 90-х гг. (отразившихся в Московском своде по Уваровскому списку, Сокращенных сводах, Вологодско-Пермской, Симеоновской, Прилуцкой, Типографской летописях)? Кстати, митрополит Геронтий, которого “подозревает” А.А. Шенников, умер в 1489 г.

В рассказе Архангелогородского летописца об этом событии можно усмотреть параллель с “Казанской историей”: согласно последней, Нурдовлат по совету своего улана Обляза не “разорил” Орду “до конца” (Казанская история. С. 56); по А’рхангело-городскому летописцу, Ивак повел “ордобазар” к себе в Тюмень, “не грабя” (ПСРЛ. Т. 37. С. 95).

181 Почти вековое “запаздывание” осмысления событий 70-х годов XV в. как освобождения от многолетней зависимости было вызвано, конечно, не непониманием того, что данный факт имел место, а нежеланием московских правящих кругов вспоминать о вассальных отношениях великого князя к хану в условиях, когда Московское государство стремилось занять достойное место на международной арене.

182 Первым его сформулировал Н.М. Карамзин, завершивший рассказ о “стоянии на Угре” словами: “Здесь конец нашему рабству” (Карамзин Н М История государства Российского. СПб., 1819. Т. 6. С. 160).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ развития московско-ордынских отношений за два с лишним столетия позволил прийти к следующим выводам.

Необходимо внести существенные уточнения в такие устоявшиеся понятия, как “поддержка Ордой Москвы” и “борьба за свержение ордынского ига”. В последние два десятилетия ХШв. молодое Московское княжество пользовалось, вместе с рядом других, поддержкой одного из двух соперничающих правителей Орды – Ногая – против княжеств, ориентировавшихся на саранского хана. В начале XIV в., после восстановления единовластия в Орде, московские князья до 1317 г. не пользовались ханским благоволением, а в 1322–1327 гг. вновь лишились его. Затем последовал 30-летний период, когда Орда лояльно (за единичными исключениями) относилась к деятельности правителей Московского княжества. Этот отрезок времени, безусловно, многое дал в плане накопления экономического и политического потенциала Москвы. Можно сказать, что традиционная ордынская политика недопущения чрезмерного усиления кого-либо из вассальных правителей, политика, не позволившая в первой половине XIV в. усилиться Твери (а еще ранее, в Юго-Восточной Руси – Брянску), в данном случае дала сбой. И последовавшие затем попытки отнять великое княжение владимирское у московского князя не дали результата ни в условиях “замятии” в Орде, ни при наличии в ней относительно сильного правителя

– Мамая. А Тохтамышу пришлось фактически признать верховенство Москвы в северных и восточных русских землях как необратимую реальность. Для последующего времени само понятие “поддержка Ордой Москвы” не имеет смысла (Едигей оказывал помощь против Литвы на союзнической основе, в 1431–1432 гг. оба претендента на великокняжеский стол были представителями московского дома).

Что касается борьбы за освобождение, то следует констатировать, что сознательная борьба за ликвидацию сюзеренитета ордынского хана – “царя” – не прослеживается вплоть до княжения Ивана Ш (это относится не только к Москве, но и к другим северным русским землям). Ранее можно говорить об актах сопротивления представителям иноземной власти, о случаях неподчинения князей ханской воле, о конфронтации с Ордой, возглавляемой узурпаторами, об обороне своих территорий от ордынских войск (в том числе в некоторых случаях – и во время походов законного правящего “царя”) – но за всем этим не стояло стремление полностью покончить с зависимостью.

В глазах московских правящих кругов “царь” (если он реально правил в Орде) являлся легитимным сюзереном великого князя.

При Данииле Александровиче в 1282–1296 гг. сюзереном в Москве признавали Ногая, и соответственно Московское княжество вместе с союзниками оказалось в конфронтации с саранскими ханами. В начале XIV в. Даниил, а затем Юрий Данилович неоднократно шли на косвенное и прямое неподчинение ханской воле (чаще, чем тверские князья, которым нередко приписывается стремление в этот период “свергнуть иго” или во всяком случае более независимая позиция, чем у князей московских). Открытое неподчинение Орде, переросшее в вооруженную борьбу с ней, произошло в период, когда власть там попала в руки нелегитимного правителя (Мамая). С восстановлением “законной” власти была предпринята попытка ограничиться чисто номинальным, без уплаты дани, признанием верховенства “царя”, но военное поражение 1382 г. ее сорвало. Тем не менее отношение к иноземной власти изменилось: стало очевидным, что при определенных условиях возможно ее непризнание и успешное военное противостояние Орде, была документально зафиксирована надежда на скорое прекращение зависимости. И во время нового периода правления узурпатора (Едигея) наблюдается также фактическое неподчинение власти Орды (хотя и в более пассивных формах, чем при Дмитрии Донском), прекратившееся не в результате похода 1408 г., а с восстановлением в Орде в 1412, а затем в 1420 г. власти “законных” ханов. Позднее до 1460 г. не было ни столкновений с правящим ханом Орды, ни кардинальных изменений в отношениях с ней.

К концу правления Василия II и в начале правления Ивана III, помимо общего усиления Московского великого княжества и некоторого ослабления Орды в результате борьбы двух сыновей Кичи-Мухаммеда, начала подспудно действовать идея перехода к московскому великому князю из павшей Византийской империи царского достоинства, несовместимого с признанием власти ордынского царя. После того, как к сочетанию этих факторов добавился “несправедливый” с московской точки зрения и удачно отраженный поход Ахмата 1472 г., в Москве возобладало мнение о возможности непризнания вассальных отношений с “царем” (впервые – ранее это допускалось только в отношении узурпаторов). Выплата дани была прекращена. Половинчатость решения заключалась в том, что, заявляя о своей независимости в дипломатических сношениях с третьими странами, московские правящие круги не делали этого в контактах с самим ханом Большой Орды, стремясь не доводить дело до нового военного столкновения. К 1480 г. оно все же стало неизбежным, но не принесло успеха Ахмату, несмотря на то, что во второй половине 70-х гг. он достиг пика своего могущества. Впоследствии Москва была уже “наступающей” стороной.

Непосредственные рычаги сдвигов в отношениях с Ордой кроются, таким образом, не столько в изменениях соотношения сил, сколько в переменах в восприятии иноземной власти общественным сознанием (другое дело, что эти перемены происходили, разумеется, под влиянием событий в политическом развитии Орды, Руси и Восточной Европы в целом). И имевшие место случаи длительного фактического непризнания ордынской власти (1374–1380, 1396–1411, 1414–1416 и 14171419 гг.) и само освобождение от зависимости были инициированы не ослаблением Орды (которая в 70-е годы XIV в. была сильнее, чем в 60-е, при Едигее – сильнее, чем в 20-е годы XV в., а в 70-е годы XV в. – сильнее, чем в 60-е), а неприятием, по тем или иным причинам, ее правителей в качестве законных сюзеренов московских князей.

Если говорить о роли отдельных правителей в становлении Московского государства, как она вырисовывается при рассмотрении московско-ордынских отношений, то деятелем, заложившим первые камни в основание московского могущества, оказывается Даниил Александрович. Его сыновья, при всем различии их действий (у Юрия – более рискованные, с меньшей оглядкой на Орду, у Ивана – более осторожные, при соблюдении полной лояльности хану), опирались на созданный Даниилом фундамент. Ивана Калиту неверно рассматривать как “создателя Московского государства”. При нем не произошло более принципиальных сдвигов, чем при его предшественниках; переход по смерти Калиты великого княжения к Семену Ивановичу не означал его закрепления за московским княжеским домом. Действительно решительные изменения связаны с именем Дмитрия Донского. Он добился признания (в том числе Ордой) великого княжества Владимирского наследственным владением московских князей, в результате чего была создана основа государственной территории будущей России. Объем сюзеренитета ордынского хана при Дмитрии резко сузился: Орде продолжала уплачиваться дань, но она уже не могла, как прежде, серьезно влиять на внутреннюю структуру севернорусских земель (это влияние ограничилось попытками воссоздания в XV в. Нижегородского княжества). Другие кардинальные шаги – присоединение Новгорода (1478) и Твери (1485) и полная ликвидация зависимости от Орды – были сделаны в княжение Ивана III.

ПРИЛОЖЕНИЕ I

В научном творчестве моего отца, Анатолия Дмитриевича Горского (15.111.1923-8.VII. 1988) тема отношений с Ордой занимала видное место. Она рассматривалась как в специальных статьях (об отражении ига в актах, об обороне Москвы от войск Батыя, об историографии Куликовской битвы), так и в работах, посвященных истории русского крестьянства XIV–XV вв. И последним его публичным выступлением – на чтениях памяти В.Т. Пашуто в апреле 1988 г. – был доклад “Отражение русско-ордынских отношений в духовных и договорных грамотах великих и удельных князей XIV-начала XVI в.” Работу над этой темой предполагалось продолжить. В сохранившемся виде она являет собой систематизированную сводку сведений об отношениях с Ордой, дошедших в текстах духовных и договорных грамот.

А.Д. Горский ОТРАЖЕНИЕ РУССКО-ОРДЫНСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ДУХОВНЫХ И ДОГОВОРНЫХ ГРАМОТАХ ВЕЛИКИХ И УДЕЛЬНЫХ КНЯЗЕЙ XIV-НАЧАЛА XVI ВЕКА

Духовные и договорные грамоты являются важнейшим источником по политической, социально-экономической и культурной истории Руси, по истории междукняжеских отношений, внешней политики,

1 Горский АД Отражение татаро-монгольского ига в русских актах XIV–XV вв. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе: Сб. статей, посвященных Льву Владимировичу Черепнину. М., 1972.

2 Он же К вопросу об обороне Москвы в 1238 г. // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978

3 Он же Куликовская битва 1380 г. (Некоторые итоги и задачи ее изучения в исторической науке)// Вести. МГУ. Сер. История. 1980. № 4, Он же Куликовская битва 1380 г. в исторической науке // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М, 1983

4 Он же Очерки экономического положения крестьян СевероВосточной Руси XIV–XV вв М, 1960, Он же Борьба крестьян за землю на Руси в XV – начале XVI века. М., 1974. История крестьянства в СССР. М., 1990. Т. 2, ч. II. Раздел I, гл. 1, § 2,6; Гл. 2.

5 Датировки грамот в тексте даются в соответствии с изданием ДДГ, хотя в некоторых случаях они являются спорными (в том числе не все разделял и Анатолий Дмитриевич).

в том числе по истории русско-ордынских отношений XIV – начала XVI в. Чрезвычайно важно, что это документальные источники, дающие ценный материал конкретно-исторического характера для освещения не только тех социально-политических процессов, которые происходили как во внутренне-, так и во внешнеполитической жизни страны, но и отдельных событий и явлений. Многие из таких известий носят поистине уникальный характер. Достаточно вспомнить, что единственное по-настоящему документальное известие о Куликовской битве содержится в договорной грамоте (Дмитрия Донского с Олегом Рязанским 1382 г.); остальные известия относятся к источникам повествовательного характера (летописные повести, “Задонщина”, “Сказание о Мамаевом побоище”, Житие Сергия Радонежского).

Духовные и договорные грамоты подчас передают даже нравственную атмосферу той далекой эпохи, атмосферу иноземного ига, борьбы русского народа за освобождение, за создание Русского централизованного государства. Уже в наиболее ранней из сохранившихся духовных грамот князей СевероВосточной Руси рассматриваемого периода – духовной грамоте Ивана Калиты – читаем (в обоих ее вариантах) удивительно выразительные и трагичные слова: “Се азъ, грешныи худыи рабъ божий Иванъ, пишу душевную грамоту, ида въ Ворду… Аже богъ что розгадаеть о моемъ животе, даю рядъ сыномъ своимъ и княгини своей”. И это пишет сильный тогда московский князь, великий князь владимирский, союзник Орды: идя в Орду, он опасается за свою жизнь. Далее Калитой выражаются опасения (они повторены и в нескольких последующих документах), что татары сумеют отнять некоторые из распределенных Калитой между сыновьями и женой волостей (в таком случае он предписывает переделить земли княжества).

Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей Руси рано вошли в научный оборот, но их данные о русско-ордынских отношениях сравнительно мало использовались в исторических исследованиях, даже специально посвященных проблемам монголо-татарского ига на Руси и борьбы с ним. Задача настоящей работы – очертить основные вопросы русско-ордынских отношений, получившие отражение в духовных и договорных грамотах и заслуживающие специального изучения с привлечением всех других видов источников.

1. Выплата дани-выхода, ее размеры, способ раскладки, порядок

1 ДЦГ. М.; Л., 1950. № 10. С. 30.

2ДДГ.№ 1.С. 7, 9.

3 Там же. № 1. С. 8, 10; № 4. С. 15–16, 18; № 12. С. 35.

4 Там же. № 12. С. 35–36 (1389); № 13. С. 38 (1390); № 16. С. 44 (1401–1402); № 17. С.

49 (1401–1402); № 20. С. 56 (1406–1407); № 29. С. 74 (1333); № 72. С. 254, 256–257, 262, 265, 267 (1481); № 73. С. 270, 272, 274–275 (1481); № 81. С. 313–321 (1486); № 82. С. 325, 328 (1486). Эволюция размеров дани добротно изучена П.Н. Павловым (Павлов ПН К вопросу о русской дани в Золотую Орду // Учен. зап. Красноярского пед. ин-та. Красноярск, 1958. Т. 13, вып. 2) сбора183. Следует отметить, что обычно упускается из виду, что 1480 и даже 1502 годы не положили конец платежам (в меньших, может быть, размерах, чем выход в Золотую Орду) со стороны Русского государства Крымскому, Казанскому и Астраханскому ханствам и на содержание служилых татарских царевичей и их слуг. Это были реальные и не такие уж незначительные платежи, а не просто позднейшие подарки-поминки. Их выплата фиксируется в духовной грамоте Ивана III (1504) и договорах его сыновей Василия и Юрия-(1504 и 1531)184.

В духовных и договорных грамотах отражены разные коллизии среди русских князей по поводу дани: уплата одними выхода в долг за других, предоставление льгот.

Многократно (начиная с духовной Дмитрия Донского и его последнего договора с Владимиром Серпуховским) высказаны в грамотах надежды на то, что русские князья перестанут платить дань Орде и все собираемые средства тогда останутся у них. При этом в одних случаях речь идет о том, что “переменит бог Орду”, а в других (начиная с Василия II, а постоянно – с Ивана III) – что великий князь, через

М ((9

которого шла дань, ее не даст.

2. Другие повинности в пользу Орды – ям, обслуживание и содержание татарских послов.

3. Штат обслуживания ордынских интересов на Руси – “численные люди, ордынцы, делюи.

4. Опасения (реальные) по поводу возможного захвата русских земель татарами.

5. Обязательства оповещать друг друга о замыслах противников, в том числе ордынцев, против одного из договаривающихся князей, когда эти замыслы становятся известны другому (“А добра ти намъ хотети во всемь, в Орде и на Руси. А что ти слышевъ о нашем добре или о лисе отъ крестьянина или отъ поганина, то ти намъ пов-вдати в правду, безъ примышленья, по целованию, без хитрости”).

6. Договоренности на случай, если татары станут “сваживать” русских князей, предлагая одному из них княжение другого: договаривающиеся князья обязуются не поддаваться на такие предложения.

7. Обязательства “не приставать” к татарам; характерны для московско-рязанских докончаний.

8. Договоренности относительно совместной политики по отношению к татарам: “А с татары оже будет нам миръ, по думъ. А будет нам дати выход, по думе же“185.

9. Договоренности о совместных военных действиях против татар186.

10. Упоминание отвоеванных у Орды (рязанскими или московскими князьями) земель.

11. Договоренность московских князей с рязанскими о пропуске через Рязанскую землю людей, идущих с Дона (видимо, отголоски Куликовской битвы) и бежавших из татарского плена.

12. Дипломатические сюжеты, внешнеполитические аспекты взаимоотношений князей разных рангов с Ордой. Здесь прослеживаются два варианта договоренностей: 1) когда подтверждается независимость договаривающихся сторон в отношениях с Ордой (“А к Орде ти, брате, путь чист”); 2) когда устанавливается, что отношения с Ордой может поддерживать только великий князь московский (“А Орда знати тобе, великому князю, а мне Орды не знати”; “А Орда знати мне, князю великому, а тобе Орды не знати”).