Текст книги "Лягушки, принцессы и прочие твари (СИ)"
Автор книги: Аноним Эйта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Глава 3, в которой Лер задумывается о гробах и семье, а Лика почти решается предпочесть музыкальную карьеру женихам
Теллер Филрен, барон, начальник королевской разведки и королевский бастард чувствовал себя маленьким, жалким и ничтожным. Склонив голову, он внимал разъяренной королеве-матери, которая каждым словом вколачивала в Теллера осознание собственной дурости, точь-в-точь гвозди в крышку его гроба. Теллер отлично себе этот гроб представлял, дубовый, крепкий, а крышка непременно должна была быть резная, с перечеркнутым гербом королевского рода Хабрасо, все-таки Теллер – особа королевской крови.
Этот гроб представал перед ним во всей красе, и Теллер, хоть и не замечал в себе никогда склонности к ясновиденью, склонен был считать, что это его ближайшее будущее.
– Из дворца сбежали две младшие принцессы.
Это не было вопросом, это не было утверждением, это не было разгневанным криком. Это было изречением, настолько весомым, будто его выгравировали на Теллеровой мраморной надгробной плите вместо эпитафии.
Теллер склонил голову еще ниже. Он молчал. Любые оправдания выглядели бы жалко и фальшиво. К тому же Анталаита Хабрасо еще не закончила.
– Моего мужа пытались отравить.
Теллер внимательно разглядывал мраморную плитку под ногами. В любой другой ситуации он бы подумал, что атмосфера накаляется, но в данном конкретном случае от каждого слова королевы веяло холодом. Прямо-таки могильным холодом. Теллер удивлялся, как пол еще не покрылся изморозью.
– Скажи уже что-нибудь! – рявкнула Анталаита, внезапно теряя контроль над собой.
На какую-то долю секунды вскинувший голову Теллер увидел не Королеву, а мать: в льдисто-голубых непроницаемых глазах промелькнуло беспокойство, губы сжались в тонкую полосочку. Казалось, она сейчас всплеснет руками и заметается по залу… это было лишь мгновение, но оно помогло Теллеру выйти из ступора и перестать наконец выбирать себе гроб покрасивее.
Он потер переносицу.
– Мои люди поймали исполнителя.
– А Лифнадалия и Малаилика?
Теллер отметил про себя, что отношения межу венценосными супругами теплее не стали, раз уж Анталаита даже не захотела узнать имени отравителя. Хотя, возможно, она просто считала, что король сам о себе позаботится, а вот дочери нет. Теллер знал, насколько она заблуждалась, но разубеждать ее не имело смысла.
– Я склоняюсь к версии похищения. Похититель усыпил нянек Лифнадалии, – начал Теллер ровным тоном, – есть две версии: колдовство и снотворное. Я склоняюсь к версии снотворного. Вед с уклоном в ментальную магию просто не мог пробраться в замок извне, Араза давала гарантии.
– Ментальную?
Теллер никогда раньше не интересовался классификацией ведов. Знал в общих чертах, что веды бывают разными, так же как и феи, и только. Но теперь, когда Сила была ниспослана Дальке, он счел своим долгом перерыть библиотеку в поисках нужной информации.
– Снотворное заклятие – это чаще работа с разумом людей, – объяснил он, – конечно, есть опытные веды, которые могут работать с гормонами, чем бы это ни было, но таких в Мире – раз-два и обчелся. Вряд ли они стали бы размениваться на похищение.
Анталаита подозрительно посмотрела на Теллера, и ему захотелось попятиться. Королева будто видела его насквозь.
–А что, – сказала она насмешливо, – Малаилику тоже похитили? Тогда это был кто-то крайне близкий, иначе бы про нее просто забыли бы. Или с сегодняшнего утра мою среднюю дочь любая собака может заметить, не всматриваясь?
Теллер потер переносицу. Это было самое тонкое место в его версии, а Королева была умна и нашла это место мгновенно.
– Возможно…
– Барон Филрен! – холодно сказала Анталаита, – Не забывайтесь! – и добавила зло, – Я понимаю, ваши чересчур теплые отношения с моей дочерью не дадут вам сказать прямо, что она все-таки воспользовалась правом на предсвадебный побег, – тут ее голос сорвался на шепот, – но ты мог хотя бы не врать мне в лицо! Она сбежала и прихватила с собой Далию! Почему? Скажи! Ты знаешь, ты не можешь не знать! Почему она взяла ее с собой? Она не глупа, а младшая сестра лишь обременит ее!
Лер лихорадочно перебирал варианты и, наконец, остановился на самом простом и одновременно самом опасном.
– Я не знаю, – сказал он устало, махнув рукой, – Лика со мной в последнее время ничем не делилась.
Раз уж королева позволила себе вспомнить об их родстве, то и ему можно расслабиться и отвечать не по протоколу.
Анталаита долго вглядывалась в его неподвижное лицо. Лер снова изучал мраморный пол, считая едва заметные трещинки. Раз трещинка, два трещинка… на двадцатой трещинке Анталаита наконец сказала с такой горечью в голосе, что Леру захотелось броситься ей в ноги и извиниться, за то, что он никому не доверит тайны Ликиного местонахождения, даже ее матери. За то, что он не уверен, что конкретно у стен этого зала есть уши, за то, что он молчит о Далькиной Силе…
Но он вспомнил Мор и последовавшее за ним Наводнение в Джокте, и желание это тут же отступило.
– Скажи, они в безопасности?
Лер ответил как можно увереннее.
– Я ручаюсь головой, что не позднее чем через месяц они вернутся сюда обе. Целыми и невредимыми. Я верну их.
– Головой? – хмыкнула Анталаита зло, легко заметив, насколько двусмысленно звучат Теллеровы слова, – если хотя бы с одной из них что-нибудь случится, Теллер, отвечать ты будешь не головой, а шкурой своей. Наскар из Ньярни, отец мой, за тебя ручался – где он? Мертв. Ради тебя из кургана не встанет. Малаилика сбежала. Некому больше перехватить у меня кристалл и умолять за тебя, пока ты прячешься в подвалах и скулишь, щенок. Один неверный шаг, и Араза с удовольствием предоставит тебе комфортабельную зеленую шкурку. Надеюсь, ты понял? Пока я доверяю твоему авторитету начальника разведки; решил спрятать, значит надо, хотя стоило бы хорошенько наказать тебя за самодеятельность. Но не сильно на мое доверие рассчитывай. Пшел!
Она властно махнула рукой, отпуская неугодного подданного, и Теллер поспешно развернулся и вышел из залы. Королева задумчиво посмотрела ему вслед, раздумывая, идти за кристаллом или нет.
Анталаита Теллера не любила по нескольким причинам. Во-первых, она подозревала, что он имеет на ее дочерей гораздо больше влияния, чем она сама, и виноват во многих семейных размолвках. Это относилось не только к Лике и Дальке. Старшая, Валиалина, тоже согласилась на развод только после долгого разговора с Теллером один на один. Мать она слушать не желала, твердила, что раз уж ей навязали Херха, то она будет нести этот крест всю свою жизнь. И что привыкла. И что любит. Она будто каким-то шестым чувством чуяла, что перед ее свадьбой Анталаите пришлось немало подсуетиться, чтобы она поцеловала именно сына правящего монарха Дьеппны, на данный момент вдовца, у которого кроме Херха была только малолетняя дочь, тяжело больная какой-то родовой болячкой. Уловки были совсем невинные, но Валиалина повелась, хоть и заподозрила что-то.
И после свадьбы, так и не познав семейного счастья, Валиалина будто выстроила между собой и матерью прозрачную стену обиды. Через эту стену можно было поговорить о погоде, но ближе подойти было невозможно, и Анталаита была уверена, что в этом виноват именно Теллер. Потому что от Теллера Валиалина не отгораживалась. Это было досадно.
Конечно, во многом Анталаита была виновата и сама. Государственные дела оставляли ей мало времени на семью и детей, отсюда и прохладные отношения с мужем, и редкое общение с дочерьми, тогда как Теллер, с легкой руки Наскара, рос с сестрами-принцессами и был им совсем как брат. Если бы он водил близкую дружбу только с Валиалиной, Анталаита бы так не бесилась, сочтя его обычным прихлебателем, желающим втереться в доверие к наследнице. К тому же Валиалина была почти ровесницей Теллера, она была старше его всего на полгода, а значит, совсем непоправимого влияния тот на нее оказать не мог. Но Теллер попал в компанию сестер-принцесс с помощью Лики, и именно Лика была его лучшей и доверенной подругой. Анталаита постоянно видела их вместе, и это ее немало беспокоило. Про свою вторую, незаметную дочь она знала мало. Если на Дальку и Валиалину она ежедневно получала отчет от дежурной горничной или няньки, то за Ликой невозможно было уследить: приставленные няньки про нее просто забывали. Вместе с непредсказуемым Теллером они составляли весьма взрывоопасную парочку.
Иногда Анталаите снилось, будто бы во сне она ловила отголосок иных миров, и там жила совсем другая Малаилика. Похожая на своих сестер как две капли воды серьезная девочка лет десяти-двенадцати, никогда старше. Люди провожали ее восхищенными взглядами: такая маленькая, и уже такая по-королевски блистательная! Только вот краткое имя девочки в этих снах было не Лика, а Малька. Она ничем не выбивалась из стройного ряда своих сестер: Валька, Малька, Далька… Каждая унаследовала все пять черт семьи Хабрасо. Хаб – умение повелевать; Абр – величие, внушительность, умение обратить на себя внимание; Бра – внутренняя сила, то, за что плебеи своих баб уважительно назвали «пробивная»; Рас – осторожность; Асо – отвага.
«Да», – с невольным восхищением думала Анталаита, – «предки неплохо собрали себе родовое имя». Любой в Мире знал, что от имени многое зависит, потому никто не осмеливался его коверкать, называться чужим. Право на каждую новую букву в родовом имени встречали с ликованием и выбирали ее, споря до хрипоты. Знали, пренебрежешь родовым именем один раз – пронесет, пренебрежешь два раза – простят, но на третий Боги непременно накажут, отнимут дар, исковеркают имя уже по своему разумению.
Лика, настоящая Лика, будто и не родилась под именем Хабрасо. Она была другая, кукушонок в уютном королевском гнездышке. Анталаита смотрела на Лику, и ей становилось не по себе. И ворочался в сердце непонятный червячок. Казалось почему-то, что Теллер виноват в том, что Лика – Лика, а не Малька, хотя Анталаита и знала, что Малька – всего лишь плод ее воображения.
Во-вторых Теллер был результатом измены Наскара. Анталаита всегда была маминой дочкой, и этой измены отцу так и не простила. Она помнила эту страшную родительскую размолвку, она помнила, как Наскар сказал матери, что с него хватит и что он уйдет. Она помнила, как исчез король, и как вернулся, тоже помнила.
«Нагулялся?» – спросила тогда мать тихо. Как-то даже заискивающе.
«От тебя больше не уйду», – криво усмехнулся Наскар, будто одолжение делал.
С тех пор Анталаита от отца отдалилась.
Теллер был живым напоминанием об этом времени. Отец его, Анталаитин сводный брат, Гросс Филрен, первый за несколько веков барон с материнской фамилией, умер, так же как Хьесса Филрен, мать Гросса. Теллер же был жив до сих пор, даже Мор его не взял, даже та болезнь, которая убила его мать, Бьену Шогшен, и та обошла его стороной – а Анталаита так надеялась, что это наследственное! Каждый раз, когда Анталаита его видела, что-то в ней переворачивалось и взрывалось ненавистью, как тогда, пасмурным осенним вечером, когда маленькая Анта рванулась к отцу и вцепилась ему зубами в руку, пытаясь отомстить за это презрение к матери. С нее тогда мигом слетела вся дворцовая шелуха. Она была будто маленький смертельно раненный волчонок, выла в голос, не разжимая зубов, полосуя ногтями все до чего дотягивалась, пиная коленками пустоту и заливаясь слезами вперемешку с соплями. Она до сих пор помнила недоумевающий взгляд Наскара. Он ведь искренне не понимал, чем провинился перед дочерью, что сделал неправильно. И не хотел понять: ему не было дела до ее обид. И она не простила, ни взгляда, ни собственного позорного срыва. Ни Наскару, ни его ублюдку.
Третьей причиной была Теллерова незаменимость.
У Теллера не было приемников и не могло быть. Он был слишком молод и сам еще только учился. Весь собранный по крупицам Наскаром костяк разведки выкосило Мором, и Теллер внезапно оказался единственным, кто умел хоть что-то, кого хоть как-то готовили.
И то, что его невозможно отослать с глаз подальше без серьезных последствий, заставляло Анталаиту детально продумывать один план его устранения за другим. Конечно, у королевы и без Теллера дел хватало, но иногда она все-таки развлекалась подобным образом.
Однако сейчас действительно было не время для подобных игр. От Теллера зависело благополучие двух принцесс, даже если он сам в этом не признавался. Анталаита с немалым разочарованием решила за кристаллом не ходить.
Все что она могла – наблюдать и ждать. Старшая дочь все еще во дворце, жених для средней уже присмотрен. Осталось только выждать этот месяц.
Только выждать. А потом… потом заквакает как миленький!
Когда я добралась до комнаты, я застала мирно посапывающую на широкой кровати Дальку. Она свернулась в клубочек, откинув одеяло. Ее костюмчик валялся на тумбочке.
Сложив ее штаны, что у меня получилось немного кривовато, я все-таки не горничная, я решила, что Далька вряд ли проснется даже ради обеда, а значит, обед вполне можно отложить до ужина. Хос, даже если придет с подносом, постучится, а сплю я чутко…
Я легла рядом с ней не раздеваясь, прямо на скомканное покрывало, которое Далька отодвинула на правую сторону кровати. Я сомневалась, что я останусь здесь более чем на ночь, но даже если бы и не сомневалась, все равно Хос обещала менять постельное белье каждый день, так что можно было не бояться его запачкать пыльным подолом.
Минуты три я пролежала, разглядывая комнату. Что поделаешь, небогато: одна-единственная кровать, дощатый пол, беленый потолок и стены. Сама комната небольшая. Если бы мы с Далькой взялись за руки, то смогли бы коснуться противоположных стен.
Окно маленькое, тусклое. Справа от окна – небольшая полочка, в углу комнаты шкаф, у кровати чуточку покосившаяся тумбочка с вмятиной на боку.
Пока я разглядывала эту вмятину, глаза как-то сами собой закрылись, и я провалилась в сон. Сон, как и положено сну на новом месте, будто издеваясь, демонстрировал мне жениха во всей красе: зеленого, с гладкой блестящей шкуркой и маленькой коронкой на треугольной голове. Жених что-то квакал, и во сне я была уверена, что кваканье это означает отборнейшую брань. Кваканье становилось все громче, брань все изощренней, но вдруг очередной пассаж был заглушен гитарным аккордом. От неожиданности я проснулась.
Где-то внизу кто-то весьма мелодично терзал струны. Акустика тут и впрямь была слишком хорошей. Я подскочила, расправляя платье: Лер отлично играл на гитаре, поэтому я со сна почему-то решила, что это он пришел. Притворился бродячим музыкантом, и теперь играет внизу, ждет, пока я выйду.
Я посмотрела на сладко посапывающую Дальку, думая, будить ее или нет. Уже почти решила разбудить ребенка и накормить, когда мне почудилось тихое и жалобное «ква» откуда-то из под кровати. Все мысли о сестре куда-то исчезли, уступив место паническому: «не может быть!» Постояв пару минут в относительной тишине, нарушаемой лишь тихим гитарным перебором и отдаленным гулом мужских голосов, и так больше ничего и не услышав, я решила, что это остатки сна. Конечно, стоило бы проверить, но лезть под пыльную кровать не хотелось: что греха таить, страшно. И я поспешно ретировалась из комнаты.
Когда я быстро-быстро, чуть ли не кубарем спустилась и окинула едальный зал ищущим взглядом, меня настигло жуткое разочарование: Лера не было, а на гитаре играл какой-то жутковатый тип с нарисованным лицом. При этом он сидел на столе, чтобы им мог полюбоваться каждый желающий.
Я не очень точно выразилась. Лицо у типа было нормальное, красивое лицо. Такое… выразительное. Тонкий, как у ястреба, нос с хищно раздувающимися ноздрями, брови вразлет, впалые щеки и темные, почти черные глаза, алчно поблескивающие в тени несуразной широкополой шляпы, косо нахлобученной на светлую голову.
Только вот лицо было слишком бледное, и я была уверена, стоит подойти поближе и можно будет разглядеть комочки туши на слишком длинных и слишком черных ресницах. Глаза подведенные, с аккуратными стрелочками, из-за чего взгляд кажется нечеловеческим. Не только глаза – сам тип на человека похож был мало. Слишком тонкий, слишком вверх стремился. Тонкие пальцы, длинное тонкое тело, длиннющие ноги-соломинки… кажется, что Вефий взял этого человека за голову и вытянул к небу. Или за уши – уши были длинные, слишком неправильной для человека формы.
Разглядев уши типа с уймой позвякивающих там сережек, я окончательно поняла, что передо мной эльфис, потомок как-то раз прошедших через наш Мир эльфов. Я читала, что эльфы все поголовно были красавцы из красавцев, потому и осталось у нас немало их ублюдков.
Эльфисы были существами неприкаянными, никому не нужным перекати-полем, немного не из этого Мира существами. Для них не существовало государственных границ, вряд ли они различали людские национальности. Они прекрасно пели, их чарующие голоса заставляли раскошеливаться даже самых черствых людей. Только вот пением они зачастую не ограничивались. Ловкие тела и умелые тонкие пальцы годятся не только для музыки и плясок: для воровства они тоже в самый раз подходят, особенно если принадлежат народу, порожденному порывом греховной страсти. И наемники из них тоже были хоть куда. Хоть к Вефию на Границы отправятся, хоть к Веде в Чертоги, если им хорошенько заплатят.
Про них говорили: народ с материнской фамилией, ублюдки, нелюди, бледная немочь. Если рядом с селом обосновывался эльфисский табор, то все заканчивалось кровопролитной стычкой, крестьяне боялись за своих кур и скот, вот и приходилось эльфисам жить в основном в глухих лесах да болотах. С живностью они договаривались легко, видимо, кровь помогала, и люди болтали, что некоторые эльфисы могут даже дерево уговорить сдвинуться с места.
Люди боялись эльфисов. Боялись, не любили, сторонились, но все же звали петь. Все знали, что если эльфис пришел куда-то с музыкальным инструментом, то безобразий не будет, а если будет, то свои же накажут. Даже народ отщепенцев заботился о своей репутации.
Этот эльфис явно был профессионалом в своем деле. Тонкие пальцы будто бы бесцельно бродили по струнам, извлекая нечто красивое и смутно узнаваемое, тогда когда взгляд подведенных глаз блуждал по залу.
И тут он меня заметил. Не просто заметил, уставился, улыбнулся во весь рот, так, что мне со страху показалось, что зубов у него в два раза больше, чем надо, и запел.
Запел, и мне тут же стало как-то наплевать на то, что он эльфис. Потому что мне было все равно, будет ли человеком тот, кто сдаст меня матушке.
Он пел знаменитую балладу о Наскаре из Ньярни. Хорошо пел, низким мурлычущим голосом с едва заметной хрипотцой. Не сводя с меня взгляда! Как он вообще смог заметить меня, в такой-то толпе? Объяснение могло быть только одно: он не принадлежит этому Миру полностью и законы Мира на него распространяются с некоторыми исключениями.
Я попятилась было обратно, но он повел в мою сторону острым подбородком. Немного поразмыслив, я приняла это за приказ подойти.
Все это могло быть чудовищным совпадением, и про дедушку он запел, потому что захотелось, и меня заметил тоже как-нибудь случайно, потому что внимателен, как Леровы болотномундирники, но все-таки рисковать я не решилась.
Мне пришлось просидеть рядом с ним ее минут десять, дожидаясь конца баллады, и я боролась с давно изжитой детской привычкой: хотелось грызть ногти. Настолько меня напрягало количество обращенных в мою сторону внимательных лиц. И даже то, что на меня никто не обращал ровным счетом никакого внимания, и все взгляды принадлежали эльфису, не сильно успокаивало.
Наконец он доиграл последнюю ноту, но, вопреки моим ожиданиям, шляпу не снял. Хотя я была уверена, что он протянет ее толпе, желая еще немного нажиться сверх уплаченного тетушкой Хос гонорара.
Осторожно перехватив гитару, он слез со стола, и, поманив меня за собой, устремился к дальнему угловому столику. Молчащего эльфиса предпочитали презрительно не замечать, меня не замечали просто по определению, поэтому столик был застрахован от подслушивания.
Я была уверена, что сейчас этот тип начнет меня шантажировать, но он махнул подавальщице и обратился ко мне с ничего не значащим вопросом.
– Как тебе? Понравилось пение?
Я попыталась посмотреть на него не очень удивленно. Я была уверена, что он тут начнет меня шантажировать, а он светские разговоры ведет.
– Хорошо поете, – вежливо ответила я.
– Хочешь научиться так же? – коротко спросил эльфис.
– Что?!
Увидь меня моя наставница по дипломатии, она бы недрогнувшей рукой выставила мне неуд. На моем лице можно было прочитать, наверное, целый трактат об изумлении, вызванном этим предложением.
– Ну, не так же, ты все-таки девушка, – попытался пошутить эльфис, – но все-таки.
– А дозволено ли мне будет спросить, – из-за волнения я перешла на высокий стиль разговора, сама того не заметив, – что послужило причиной столь неожиданного предложения?
Подавальщица принесла нам заказ и поставила поднос с двумя кружками, многозначительно колыхнув перед эльфисом пышным бюстом, который явно так и норовил выпрыгнуть из декольте.
«Вот из-за таких дурочек этот эльфис и появился», – подумала я, механически беря ту кружку, что была поближе и заглядывая внутрь.
– Причиной… – эльфис как-то зло усмехнулся, – внутренний голос подсказал, что в тебе есть потенциал.
– Издеваетесь.
– Скажи, у меня же хорошо получился третий куплет?
– Нет, – сухо сказала я, не понимая, к чему он клонит.
– Вот видишь, а никто кроме тебя не услышал. А почему, кстати? Я сфальшивил?
Я отвела глаза, чуть не ляпнув, что этот куплет в принципе нельзя хорошо спеть, потому что он ложь от начала и до конца, а если при этом еще начать специально завышать голос, то это вообще нельзя слушать, если хочешь сохранить себе здоровые нервы. Но сказать это прямо было бы слишком невежливо.
– Э… я ляпнула наобум. Серьезно, у меня никогда не было склонностей к музыке, боюсь, ничего не получится… – попыталась я отказаться как можно вежливей.
– Но ты не можешь отказаться! – неожиданно визгливым тоном начал эльфис, осекся, прокашлялся и продолжил уже нормально, – то есть я хотел сказать, что отказываться от учителя только потому, что он эльфис, как-то…
– А это, простите, не ваше дело! – отрезала я, копируя знаменитый холодный тон матушки, – вы у меня даже имени не спросили!
Почему он решил, что я отказываю ему из-за его расы, я не спросила. В какой-то степени он был даже прав.
– Как тебя зо…
– Шляпу сними, – потребовала я.
Эльфисы своих сумасшедших брили наголо. Из под шляпы этого эльфиса выбивалось несколько длинных светлых прядей, но это вполне мог быть и парик.
Он снял без спора. Под шляпой обнаружился светлый растрепанный пучок. А я-то надеялась на что-нибудь интересное, на татуировку на полчерепа, например. Я не смогла сдержать разочарованного вздоха.
Эльфис смотрел на меня... как-то странно, взгляд этот трудно было истолковать. Это был разный взгляд. Одним глазом он смотрел на меня, как Далька на мороженое, а вторым… это глупо звучит, но второй глаз смотрел чуть насмешливо и понимающе.
– Алка меня зовут. Алка Рас… а ты..?
– Осторожная, значит… ну оно и видно, – бормотнул эльфис себе под нос, заставив меня насторожиться.
Людей, знавших псевдоязык Богов в Талимании было мало и они были нарасхват – не ту букву к имени прибавишь, будешь потом поколениями платить, так что легче с профессионалом хорошие отношения держать, прикармливать, чтобы когда дело до буквы дойдет, тот не подгадил. А эльфис вот по кабакам с гитарой шатается.
Тот вряд ли догадывался, что я думаю. Он тоже представился.
– Фанти. С фамилией, сама понимаешь, туговато. Слушай, насколько я знаю, человеческие подростки сбегают из дома, чтобы заняться тем, чего родители бы не одобрили, и научиться жить по-своему. Так чем тебе не подхожу я?
Я поперхнулась морсом, который оказался налит в мою кружку. До этого высказывания Фанти морс успокаивал, доказывая, что эльфис не собирается меня споить и сделать что-нибудь непотребное. Но после этих его слов я уже не была так уверена.
– Заниматься тем, чего мои родители бы не одобрили, иди к подавальщице, – прошипела я, когда прокашлялась.
– Она не подойдет.
– Почему?
– Потому.
– и вообще, с чего ты взял, что я сбежала? – Перевела я тему, как мне показалось, незаметно.
– Девушка, лет семнадцати, одна-одинешенька, стоило на тебя посмотреть – шарахнулась… я просто предположил, а твоя реакция на это предположение выдала тебя с головой.
– Не угадал, Фанти. Ко мне завтра брат приедет, пришлось разминуться…
– То, что ты оправдываешься, говорит лишь о том, что либо он твой сообщник, либо бежите вы вместе, – пожал плечами Фанти. – Быть может, он тебе и не брат вовсе?
Я поняла, что еще хоть одно слово в свое оправдание окончательно меня выдаст, поэтому промолчала. К счастью, этот проницательный эльфис не связал меня со сбежавшей принцессой, и слава Богам за это.
Мы молчали еще несколько минут.
И тут эльфис неожиданно выкинул нечто странное. Он заграбастал мои руки в свои и умильно заглянул в мои глаза, по-детски склонив голову и проныв сладеньким голоском, тем самым тоном, который иногда использовала Далька, когда ей было от меня что-то нужно.
– Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Ну пойди ко мне учиться! Ну очень прошу! Ты такая хоро… – он осекся, умильное выражение сползло с его лица, он зябко передернул плечами, отодвигаясь.
– Что с тобой? – участливо спросила я, не понимая скачков в его поведении.
– Ничего… А это кто? – С интересом спросил Фанти, глядя мне за спину. Я обернулась и увидела Дальку.
Коса ее была еще более всклокочена, чем днем, она терла глаза кулачком и с интересом разглядывала эльфиса.
– Не твое дело, – огрызнулась я, и только тут заметила, что уже легко и непринужденно обращаюсь к эльфису на ты.
– Ли… Алька, – пискнула Далька, – Ты занята, да? Но я на секундочку, пойдем, покажу кое-что, а потом вернешься.
– Я не занята, – сухо ответила я, отодвигая морс, – Нет, Фанти, я не пойду к тебе учиться, – я замялась и отвела глаза. Отказывать было как-то неудобно, – прости.
Я поспешила за сестрой, желая оказаться как можно дальше от странного эльфиса, и скорее почувствовала, чем услышала сказанное мне в спину тихое «посмотрим».
Через каких-то пять минут мне захотелось обратно. Повиснуть у Фанти на шее, согласиться на все и попроситься в какой-нибудь из наиболее отдаленных эльфисских таборов. Желательно вообще не в Талимании. А табор где-нибудь на Вединой стороне Мира вообще был бы идеален.
На тумбочке сидела лягушка. Когда мы вошли, она, точнее, конечно, он, повернул к нам зеленую голову с венчающей ее коронкой. Все-таки тот квак из под кровати мне не послышался.
На тумбочке почему-то была разлита лужа воды, сам лягуш дышал тяжело. Видимо, от перегрева. Далька ткнула в лягуша пальцем.
– Я его облила, из ладошек. А то он совсем сухой был, я боялась, умрет.
– Обязательно было это на тумбочке делать? Она же вздуется теперь, – механически ответила я, пятясь к непредусмотрительно закрытым дверям. – дерево же.
Далька вцепилась в мою руку.
– Лика, ты только не убегай, пожалуйста! – испуганно выпалила она, – он же не выживет!
– А я тут при чем? – удивилась я настолько фальшиво, что стало тошно.
– Его надо обратно в банку… а банки нет, – пояснила Далька, – значит, в банку не можем...
– Я не буду его целовать! – отрезала я и отвернулась.
Мне казалось, что лягуш смотрит на меня укоряюще, хотя что можно разглядеть в желтых лягушачьих глазах? Было стыдно: эта лягушка тоже ведь человек. Но… я не хотела вот так вот, с бухты-барахты, обзаводиться женихом. Сам виноват, сбежал же наверняка. Будто не знал, что без банки долго не проживет.
Далька тоже на меня смотрела. Как-то потрясенно.
– А если он как деда?
– Что, «как деда»? Будет гулять направо, налево и по кругу, ни в грош не ставить собственную семью и людей, но зато спасет страну пару раз, когда свободное время будет? – презрительно фыркнула я.
Вообще-то деда я любила, а он меня даже немножко из своих внучек выделял. Не как Лера, конечно, не учил меня своим премудростям, а просто. То голубя смастерит, то книжку интересую подсунет, то по голове погладит…
Но сейчас требовалось успокоить уже прочно вгрызшуюся в душу совесть.
– Лика, но… Асо же, почему ты трусишь?
– Потому что из-за этой феевой отваги у меня только Рас и осталось! – рявкнула я, – тебе надо, ты и целуй!
– Это как, только Рас? – захлопала Далька глазами, но тут же вернулась к предмету разговора, – я бы поцеловала! Но мне лет не хватает! Мой не подействует.
– А мой только один.
– Так у всех один, и у бабушки был один!
– А кто сказал, что бабушка поцелуй использовала? – рявкнула я, почти сразу же осознав, что сказала невозможную чушь.
– А кто мне говорил не орать? – почти шепотом спросила Далька, – тут же а-кус-ти-ка!
Я волевым усилием заставила себя успокоиться. И тут этот зеленый поганец тихо и жалобно квакнул. Душераздирающе. Далька тоже смотрела на меня с разочарованием и осуждением. Я сдалась, бежать-то было некуда, не к Фанти же, на самом деле.
Я протянула ладонь, и лягуш как-то неловко на нее запрыгнул. Он был почти сухой и не ощущался холодным. Я где-то читала, что для лягушек такая температура тела почти смертельна. Что человеческое прикосновение для них обжигающе. Представив, что если он сейчас умрет, то отвечать придется мне, и не только перед своей совестью, но еще и перед любимой младшей сестрой, я поднесла его к губам, зажмурилась, чмокнула, и, чувствуя, как нарастает тяжесть на ладони, стряхнула его и отпрыгнула, давая место, как учили.
Глаз я не открыла. Потому что открыть их было страшно: а вдруг он как в моем самом худшем кошмаре?
Я подумала, что зря я все-таки Дальку послушалась. Надо было дождаться Лера, он бы чего-нибудь придумал. Только вот что-то мне подсказывало, что до прибытия Лера этот принц мог и не дожить.
– Спасибо, – донесся до меня мягкий баритон. Я машинально отметила, что у Фанти голос чуть пониже.
Я была уверена, что благодарят Дальку. Если бы не она, я бы выкинула это зеленое недоразумение в пруд без малейших угрызений совести. Я сбежала, чтобы переждать месяц до моей свадьбы, потому что меня попросил Лер. Лягуш в наши с Лером планы не вписывался.
– Лика, ты чего глаза не открываешь? – спросила Далька.
В ее голосе чувствовалось веселое облегчение.
– Боитесь? – спросил расколдованный.
– Видеть не хочу, – честно призналась я, – я как-то не рассчитывала никого целовать в этом предсвадебном побеге.
– Пути Вефия понимает только Веда, и только Вефий может Веду перегнать, как говорится, – заметил… этот, – я тоже не планировал, что моя невеста найдет меня здесь. И я не думал, что мне придется искать невесту таким… нелепым способом.
