Текст книги "Съешь ещё этих мягких французских булок, да выпей же чаю (СИ)"

Автор книги: Аноним Bandileros

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Похоже, начиналось то, что для всех попаданцев является практически сакральным – знакомство со Сталиным. Почему именно сакральным? Потому что Сталин – фигура уж очень противоречивая, каждый имел своё мнение о нём. Кто-то считал монстром, кто-то святым. Я же был уверен, что он – человек.

Внутри в сопровождении Лаврентия Павловича я дошёл до большой гостиной, в которой в кресле сидел вождь народов, в домашнем, так сказать, расстёгнутом френче, и читал газету. Причём КГБшную. Лаврентий постучался, после чего вошёл, за ним следом и я просочился.

Сталин запахнул френч на пару пуговиц и поднялся, пожал руку Берии – что странно, тёплый приём, после чего с отеческой улыбкой посмотрел на меня:

– Так вот ты какой, Виталий Дудин... Что ж, рад познакомиться, – он протянул мне руку. Я её коротко пожал:

– Мне тоже очень приятно, – без тени фальши сказал я, потому что с товарищем сталиным в любом случае приятно иметь знакомство. Противоречивая и яркая фигура в знакомых – всегда полезный жизненный опыт.

– Ну что ж, Лаврентий, ты что-то хотел?

– Да, товарищ Сталин, – похоже, началось, – я хотел вам рассказать очень необычные сведения, абсолютно секретные. Абсолютно – значит, что их разглашение за пределы нас троих могут спровоцировать как войну, так и полное уничтожение нашей страны политическими врагами.

Взгляд Сталина тут же изменился:

– Троих?

– Так точно. Пожалуй, лучше если я вам расскажу сначала свою историю, а потом уже дам слово Виталию.

– Так, садитесь, я слушаю, – вождь народов сел в своё кресло и указал нам на диван напротив. Лаврентий сел и вздохнув, начал рассказ:

– События начались с того, что со мной на связь вышел некто под псевдонимом "Токарь". Мне через сеть посредников передали чемоданчик, в котором находилась техника и документы, в которых утверждалось, что некто "Токарь" имеет всю информацию из обозримого будущего.

– Я материалист, – сказал Сталин, – поэтому ни за что не поверю.

– Я бы тоже не поверил, но вместе с документами было прислано несколько устройств из будущего. Которые серьёзно помогли в деятельности, особенно в части работы с крупными массивами информации. Разница в техническом уровне... видна сразу. Очевидна, учитывая ускорение темпов прогресса – это как разница между нашей передовой техникой и средневековой.

– Продолжай, – задумался Сталин.

– На этой технике, предназначенной для работы с информацией, содержались документы и информация в разных формах о событиях ближайшего будущего. А так же личные дела многих людей, описание многих событий в форме документов НКВД за период с нынешнего по сорок первый годы. Информация чрезвычайно интересная.

– Хорошо, потом узнаю, – махнул рукой вождь, – ты нашёл его?

– Он меня нашёл, – ухмыльнулся криво Берия, – решил довериться мне. Согласно его записям, я был хоть и не идеальным наркомом внутренних дел, но заслуживающим доверия. В отличие от многих других политических деятелей, поэтому обратился он ко мне.

– Почему к тебе? Почему наркомом?

– Ежов и Ягода прожили чуть меньше, чем им было отпущено в другом времени, или даже другой реальности, я не понимаю, как это работает, не нарушая причинно-следственные связи. Информация, которую я по ним собрал – была подлинной, полностью. К слову, о том деле с Георгадзе Токарь ничего не знал, но снабдил меня устройствами для прослушки и скрытого наблюдения, так что мы, я и мои подчинённые, быстро вскрыли всю Тбилисскую мафию. Которая, как я полагаю из изученных документов, продолжала своё существование ещё очень долго.

– Это ты молодец, – кивнул Сталин, – что дальше?

– Дальше – я приехал в Москву. Случайность ли, но Георгадзе оказались связаны с Ежовым и Ягодой. Здесь я и стал тем, кем должен был стать через три года. Только КГБ не переименовывался обратно в НКВД, но не суть. Токарь не чекист, поэтому мне пришлось проанализировать работу КГБ в ближайшем и отдалённом будущем, чтобы выбрать наиболее эффективную политику и методики комитета. Как показала практика, весьма действенные методики.

– Так, а токарь у нас ты, – Сталин посмотрел на меня пронизывающим взглядом.

– Так точно, – кивнул я, – токарем был.

– На заводе?

– Авиационном.

– Так, рассказывай, как ты здесь оказался и почему вообще начал контактировать с Бэрией. Зачэм?

– Оказался я здесь, так сказать, в ссылке. Случайно нашёл то, что не должен был находить и был выслан из своего мира и времени сюда. В тело обычного мальчика. Из хорошего могу только сказать, что у меня осталась односторонняя связь со своим миром и возможность получить если не всё, что пожелаю, то в пределах разумного.

– Интересно. Так, с Бэрией ты на контакт вышел. Молодец. Почему именно Бэрия?

– Сталин и Берия это две фигуры советского союза, наиболее известные и наиболее уважаемые и проклинаемые в моём времени. Лаврентия Павловича я немного изучил до того, как выйти с ним на контакт. Пришлось признать, что он хоть и не ангел, коим его считают одни, но и не демон, коим считают другие. Человек, довольно честный. В общем, я решил выйти на контакт с ним. С возможным заделом на будущее – знакомство с будущим всесильным наркомом это серьёзный бонус.

– Всесильным?

– Второе лицо государства, как-никак. Можете не беспокоиться, первым Лаврентию Павловичу не стать, это он сам прекрасно понял.

– Да уж, – Берия поправил пенсне.

– А вот как второе лицо, он работал идеально. И сделал в нашем времени очень много и очень важных дел. Так что кредит доверия заработал.

– Так, – Сталин вздохнул, – и у тебя есть информация из будущего?

– Именно. Правда, мы долго думали, стоит ли вам рассказывать всё. Я был против.

– Почему? – Сталин внезапно сменил милость на гнев.

– Некоторая информация весьма шокирующая. Некоторая может повлиять на настоящее. Причём, не обязательно положительным образом. Как в самоисполняющемся пророчестве, исполнение которого – результат попыток избежать будущего.

– Можешь мне всё рассказать, – так по-доброму сказал Вождь, подразумевая, что вытрясет из меня всё до последней капли.

– Ну это не обязательно, я знаю немного. Но вот мой доступ к информации из моего времени даёт возможность узнать мгновенно и практически любую информацию, которой только располагает человечество на начало двадцать первого века. Что вы хотите узнать?

– Война с германией будет или нет? – спросил вождь. Я только удивлённо вздёрнул бровь:

– Конечно, но вы уже о ней знаете?

– Политика. О ней знали с момента подписания венского мира. Такое положение дел не могло длиться вечно. Вопрос только когда?

– Сорок первый год.

Сталин задумался.

– Успеем?

– Частично.

– По пунктам?

– По пунктам – это к военным мемуарам, уставам и документам из архивов минобороны и нквд. Я знаю меньше, чем написано в учебниках истории. Я техник, увы, и историей никогда профессионально не интересовался. Да и любительски тоже.

– То есть информацию ты можешь дать, – удовлетворённо кивнул Сталин, – перейдём к следующему пункту. Сколько людей в войне погибнет?

– Двадцать семь миллионов.

– Сколько? – вот тут у Сталина глаза на лоб полезли.

– Двадцать семь. Миллионов.

– Это неприемлемо, – нахмурился он, – в чём причина?

– Причин много. Наши готовились воевать малой кровью и на территории врага. В итоге столкнулись с войной большой кровью на своей земле. В окопах и траншеях. Чуть более маневренная война, чем первая мировая, но тоже очень даже окопная. Основная причина – никто из наших военных не знал, с чем придётся столкнуться. Немцы к тому времени успешно обкатали свою армию и заимели почти всю Европу себе в вассалитет.

– Понятно. Ну надеюсь, что именно твоя информация и будет полезной. Но по книжкам воевать не научиться.

– Именно. Давайте перейдём с военной темы на любую другую. О войне мы ещё поговорим, и не раз, детально и по пунктам. Я хоть и не военный, но техник.

Сталин согласно коротко кивнул:

– Что с советским союзом.

Я грустно вздохнул, бросив взгляд на Берию. Тот только развёл руками. Мол, сам заварил эту кашу, сам и говори.

– Если коротко – всё плохо. Это и было основной причиной, по которой я не хотел вам говорить то, к чему вы не имеете прямого отношения.

– Лучше скажи. Что плохо? Что случилось и почему у вас такие лица?

– Развалилось всё, – вздохнул я грустно, – причина... причин много. Основные выделить невозможно, всё в комплексе шло. Плановая экономика оказалась менее эффективной рыночной, установившийся практический диктат партии привёл тоже к очень негативным результатам. Очковтирательство, приписки, лозунги... Проблема культурного характера, геронтократии – политбюро практически умирало на рабочих местах, но не пропускали в верхи партии молодых себе на смену. В результате пришло время, когда СССР дошёл до того уровня, в котором просто оказалось нецелесообразным его сохранение. Страна могла добиться большего, государство – исчерпало свои возможности. И его сменили.

– Так, – Сталин нахмурился, – понятно. У любой деградации есть первопричина, товарищ Дудин. У этой тоже должна была быть.

– Я думаю, но это только моё мнение, что основная причина – догматизм. После огромной войны опасность крупных мировых войн на истощение сошла на нет. Началось очень и очень бурное развитие практически во всех сферах, особенно политической и социальной. То, что ещё недавно казалось нормой жизни – в ближайшем будущем будет считаться дикостью. Конечно, реальная политика стала только жёстче, но вот во всём, что касается народа и государства в целом... СССР застрял в прошлом, а правящая элита хоть и порой выкидывала такие фортели, что хоть смейся, хоть плачь, но за пределы установленных догм не выходила. Результат был... плохим. О том, чтобы всерьёз пересмотреть догмы марксизма-ленинизма, даже очевидно неправильные, уже давно не актуальные, не могло идти и речи. В один не очень прекрасный день дошло до того, что народ просто поддержал того, кто сказал, что этот цирк пора заканчивать и строить современное времени и гибкое государство.

– Понятно, – Сталин вздохнул, – теоретиков – много, а отвечать за свои слова – никто не может и не хочет.

– На то она и либеральность, чтобы одни могли чесать языками – а другие спокойно работать. Основные вещи мало изменились – Россия по прежнему осталась главным врагом во всём западном мире, каким был до неё советский союз. По прежнему может рассчитывать только на себя и узкий круг партнёров... условно. Но государство меньше стало уделять внимания гражданам. Как положительного, так и отрицательного.

– Понятно... значит, сменили систему... что ж, если всё как ты говоришь, то это похоже на революцию семнадцатого года.

– Хорошее сравнение. Прошли практически по тому же сценарию в девяносто первом и девяносто третьем годах две революции. По всему выходит, что причина самого существования СССР до девяносто третьего года – это крупные доходы от нефти, которые спровоцировали ещё более интенсивный развал советской промышленности. Не будь сибирских месторождений – дело бы закончилось году в семидесятом, когда народ бы оголодал и очевидно, экономика впала в кому.

– Оголодал? Разве? По-моему, мы достаточно активно развиваем сельское хозяйство. Если только не война...

– Не война. Как ни странно, но приходилось закупать зерно.

– Ладно, – Сталин хлопнул по подлокотнику, – интересные вещи говоришь. И что тогда, как ты думаешь, может нас спасти?

– Вас? А зачем что-то спасать? Если вы хотите продолжить существование СССР в том виде, в котором он был до сих пор здесь и в нашем времени – то ничего не изменится. Я полагаю, что так. А если изменить советский союз, убрать из него догматизм и плановую экономику, основные причины развала, то это будет уже более похоже на нашу Россию. Только в границах всего советского союза.

Помолчали. Сталин думал о своём, я о своём, берия вообще непойми о чём.

Наконец, достав и снова убрав трубку, Сталин спросил:

– И почему вы не хотели рассказывать мне всего?

– Опасаемся, что принятые решения могут сделать всё ещё хуже, чем могло бы быть. В нашем времени вас и ваши поступки судят по нормам нашего времени. Верно и обратное – вы можете судить о нашем времени и событиях девяностых с позиции норм тридцатых годов. Именно эти шестьдесят лет изменили многое.

Сталин вздохнул:

– Именно поэтому и нужен ты, чтобы пояснить, как к этой информации нужно относиться. Чему верить, а чему нет. Проблема мотивации рабочих в плановой экономике – всегда была скользким вопросом, но никто и подумать не мог, что она может повлиять на разрушение всего союза.

– В России всегда была беда – это вера в западные страны. Вера в западную технику и технологии, даже в ущерб советским. Когда сложность техники и её производства растёт многократно – то этот эффект усиливается пропорционально. Та же электроника, в советском союзе – одна из самых отсталых, но финансируемых и развиваемых отраслей. Рыночная система предполагает поиск, постоянный и независимый, пробы и ошибки, научные исследования, которые финансируются как мелкими предпринимателями, так и гигантскими транснациональными корпорациями. К примеру, производят в советском союзе автомобили. Появляется дорогая технология – автоматическая коробка передач, новые типы подвески, кузова, тормозов, никому с ними возиться не хочется. Сверху объявляют это буржуазными излишествами, на автозаводах тоже рады, что не придётся возиться с более сложными механизмами, увеличением планов и строгости норм качества. Когда за границей эти технологии уже считаются нормой для всего автопрома – выявляется отсталость и начинают лететь пух и перья, ЦК требует срочно, экстренно, наладить и приладить. Своих разработок и спецов нет – приходится копировать или покупать чужие. В итоге целая отрасль становится де-факто отсталой и под гнётом иностранного производителя. Как говорили люди – делать можно только что-то одно. Или машины, или план.

– Так быть не должно, – нахмурился Сталин.

– Но так получалось. Это уже врождённое свойство плановой системы. Отсутствие мотивации к модернизации и совершенствованию. А в эпоху, когда новые виды техники почти не появляются, зато очень активно развиваются уже имеющиеся – всё зависит именно от опытных работ и стимула модернизации. Не мы одни отставали, но у нас на это не было стимула вообще, во всей экономике.

– Хорошо, над этим нужно подумать, – кивнул Сталин, – серьёзно подумать. Теоретиков у нас много, а как за дело взяться – так тут же людей не найдёшь.

– Ну, некоторые личные дела я вам могу передать. Думаю, в советском союзе достаточно хороших людей. Честных, верных, умных и талантливых. Просто они ещё не проявили себя. Кое-какая информация о них у меня есть, но не вся.

– Этого будет достаточно, – ответил вождь, – перейдём к вам во всей этой истории. То, что вы вообще остались в советском союзе – похвально. Поэтому, думаю, нет смысла вас ограничивать чем-либо. Хотя это очевидная мера безопасности. Давайте сконцентрируемся на войне и военных задачах. Благодаря вашей информации мы сможем лучше к ней подготовиться.

– Осмелюсь заметить, что это может иметь негативные последствия. Разведка потенциального противника не дремлет. Шпионы, реальные, а не мнимые, работают и мы можем спровоцировать технологический рывок у конкурентов.

– Вот как? – довольно интересным тоном спросил вождь, – подробнее, если можно.

– Второй мировой предшествовали две кампании. Гражданская война в испании и война с финляндией. Обе оказались неудачными, что закрепило за советским союзом репутацию недееспособных военных. Исходя из этого гитлер не планировал войну на истощение. Если мы покажем себя слишком сильными – германия может заключить сепаратный мир с Америкой и даже войти в союз с Англией, в этом случае расклад для нас станет совсем нехороший. Поэтому, увы, готовиться к войне придётся неявно. Не более явно, чем действовали в нашем будущем. Я так думаю, это наиболее реалистичный сценарий. Япония колеблется между нападением на СССР и Америку – это очень шаткое равновесие, склонившееся в пользу США, потому что за войну с америкой ратовал флот, за войну с СССР – армия. При самом плохом сценарии, который мы можем спровоцировать, ситуация ухудшится многократно нападением Японии, Англии и Германии, при поддержке США.

– Понятно... что ж, послушаю ваши доводы, товарищ Дудин. А если намеренно проиграть те две войны?

– Обязательно проиграем. Для нас это игра в поддавки.

Сталин взял паузу и всё-таки закурил. Но папиросу, а не свою фирменную трубку. И правда, в комнате стояла пепельница с окурками папирос. Похоже, трубку этим табаком он набивает не всегда. Мы помолчали. Берия решил нарушить молчание:

– Товарищ Дудин, может быть для разрядки обстановки расскажете про вашу профессию? Вы кажется токарь?

– Так точно. Оператор токарного центра на авиационном заводе. Наш станок с числовым управлением, то есть вручную оператор ничего не крутит и не держит, хотя работы руками немало.

– И почему именно так? – спросил Берия, действительно любопытствовал.

– Вы имеете в виду ЧПУ? Станки такие появились в пятидесятых, в Америке. Популярностью они не пользовались и создавались для изготовления особо точных и сложных деталей для авиапромышленности. Первые агрегаты были огромны, но в них вложили средства и поверили военные. Ставка оправдалась – кибернетические станки с компьютерным управлением в моё время могут вытачивать детали сложности и точности, недоступной для классических станков. Что более важно – детали абсолютно идентичны, в станках особо точного класса допустимое отклонение не больше полутора микрометров. Пока авиация поршневая и дозвуковая – это совершенно некритично. Но детали реактивных двигателей и самолётов могут полностью разрушиться от малейшего дефекта, поскольку работают под огромными нагрузками и при огромных скоростях. Известен случай, когда огромный пассажирский лайнер рухнул из-за заклинившей гидравлической детали размером со спичку. Пятьсот человек погибли. И такое случается нередко.

– Зачем такой большой лайнер? – спросил Сталин.

– Ах, да, после второй мировой случился взрывообразный рост количества авиаперевозок. Реактивные самолёты намного комфортабельней поршневых, поэтому главным качеством самолёта стала его коммерческая рентабельность. Чем больше пассажиров и чем меньше топлива тратится на полёт – тем эффективнее самолёт. Поэтому самолёты растут в размерах и берут больше пассажиров на борт, вплоть до пятисот человек в моём времени. Таких самолётов тысячи, и летают они со скоростью в восемьсот-тысячу километров в час... и всё равно спрос на перелёты большой.

– Это важная информация, – кивнул Сталин, – мы уже работаем по части увеличения самолётов. Наш АНТ-20 недавно совершил первый полёт.

– Да, к слову, известная авиакатастрофа АНТ-20 должна произойти уже совсем скоро, – вдруг вспомнил я.

– Не произойдёт, – успокоил меня Берия, – я принял меры. Так значит, работают станки с компьютерным управлением... а рабочие?

Я пожал плечами:

– Рабочие тоже трудятся, и за обычными станками. Хотя идёт интенсивная роботизация производств, но это вопрос не ближайших тридцати лет от моего времени точно, а что там дальше будет – никто не знает. Я, к примеру, управлял восемью токарными центрами. Поскольку они работают медленно, то не требуют интенсивной слежки. Хотя без присмотра оставлять нельзя.

– Сколько такой станок стоит? – спросил Берия.

– В зависимости от класса. Самый низкий, с допустимым отклонением от чертежа в десять микрометров – примерно как пять обычных станков под такие же заготовки. Самые дорогие – около цены ста-двухсот ручных станков обычного класса точности.

Сталин спросил:

– Сколько стоит истребитель в вашем времени?

– Около ста-двухсот миллионов долларов.

– А станок?

– От одного до трёх миллионов.

– Хм... – вождь задумался, – цена истребителя выходит сильно, очень сильно завышенной. Даже с учётом качества средств производства.

– Согласен, реактивные истребители характерны их небольшим количеством и запредельной сложностью. Их производство – серьёзнейшая задача, ведь это едва ли не самый высокотехнологичный продукт в стране.

– Почему же не сделают больше более простых самолётов? – спросил Сталин.

– Разница в боевых возможностях слишком велика. Хотя за более простые у нас идут более старые модели, но от них потихоньку избавляются. Сплавляют по дешёвке в третьи страны. На поршневых машинах не такая большая разница, хотя она тоже есть. Но масса побеждает великолепные но малочисленные образцы. Доказано нашими танкистами во время войны. Гитлер сделал неверную для своего времени ставку на малочисленные и дорогостоящие великолепные машины, мы – на технику с оптимальным соотношением цены и качества.

– Хорошо, как ты думаешь, сможешь создать такие станки?

– Точно такие – нет. Всё зависит не от станка, а от электроники, а тут... что ж, это пока что не уровень советского союза, к сожалению. Прогресс во второй половине века практически ушёл в совершенствование не техники, а средств управления, электроники. Поэтому разница между нынешним уровнем, нулевым, и тем, что есть на двухтысячный год – более чем огромна.

Берия вернул меня на путь истинный, в смысле, в русло разговора:

– Проще говоря, ты можешь создать самолёт?

– Могу, почему бы и нет, – пожал я плечами, – пока он относительно прост – это не представляет сложности. Вопрос в том, где взять электричество. Алюминий для массового производства самолётов. Вопрос открытый и очень сложный.

Лаврентий Павлович что-то подумал и снова спросил:

– Реактивная авиация. Ты её упомянул, я до этой темы не добрался. Или у меня такой информации вовсе нет.

– Нет, вам я её не передавал. Это дело точно не этого года. Что вас интересует?

Но спросил меня Сталин:

– Почему вообще перешли на этот тип?

– Поршневые двигатели и движитель ограничены эффектом запирания. Когда пропеллер уже не может отбрасывать воздух назад и молотит воздух в воздушном мешке, при достижении определённой скорости. Эту проблему пытались решить, но результата не достигли. Реактивный самолёт позволяет создавать тягу в тонны, десятки тонн, на любых скоростях полёта. Ускорение поршневого самолёта так же ограничено этим эффектом – чем больше скорость, тем меньше тяга, вплоть до её полного исчезновения и начала торможения. Поэтому для военного самолёта это критично. Реактивный двигатель намного сложнее и дороже поршневого, моторесурс у него... хм, ну у первых двигателей он как у первых танков – почти никакой. Для изготовления реактивных двигателей нужны редкие материалы, особенно редкоземельные, тугоплавкие, поскольку работать двигателю приходится при огромных нагрузках и температурах. Сталь, какой бы хорошей не была, не подойдёт. Это ещё одна проблема реактивной авиации. Но я думаю, решаема, судя по темпам выпуска двигателей после войны. Сложность реактивного самолёта разительно отличается от поршневого. Другие скорости и нагрузки, так что...

– Понятно. И кто первый их построил?

– Немцы. Первые реактивные полёты за немцами, вторыми были англичане. Наши уже после победы, на немецких двигателях, а потом свои разработали.

– Нэхорошо, – ответил мне Сталин, – как думаете, стоит направлять силы на разработку реактивного двигателя?

– Думаю, пока нет.

– Поясните.

– Основными самолётами войны будут поршневые. Причём следующего за И-16, поколения. Скоростные и оснащённые мощными двигателями. Обычно жидкостного или воздушного охлаждения с многорядными звездообразными моторами. Немецкая авиация попьёт кровушки, но я полагаю, что лучше к началу войны иметь промышленность, способную массово выпускать хорошие поршневые самолёты, нежели делать ставку на малоизученную и малоизвестную пилотам технологию. Реактивный самолёт намного сложнее в изучении, чем поршневой. Больше скорости, иная динамика... Англичане могли себе позволить разрабатывать свой глостер-метеор, потому что сидели за ла-маншем и почти не несли урона. Американцы – тем более, немцы – вот кто сделал проигрышную ставку. Разрабатывали реактивные двигатели вместо наращивания выпуска своего основного истребителя. Как результат – проиграли войну. Немногочисленные реактивные самолёты уже не могли оказать серьёзного влияния на боевые действия.

– Почему они допустили эту ошибку? – спросил Сталин, потушив вторую уже папиросу по счёту, – ведь не идиоты же.

– Не все. Но Гитлер точно идиот. Да, умный, хитрый, опасный и изворотливый, но в некоторых вопросах – идиот. Думаю, они оказались заложниками собственной политики и пропаганды, и непонятной веры в техническое чудо, вундервафлю, как у нас её называют. Вундерваффе.

– Чудо-оружие, – Сталин улыбнулся в усы, – знакомая тема. У нас раньше тоже такие фантазёры были.

Ага, а потом сели на бочку с порохом. Плавали, знаем. Я улыбнулся:

– Вера в техническое чудо была стратегической ошибкой немцев. Однако, тем не менее, советский союз столкнётся совсем не с идиотами. Немцы прекрасно оснащены. Они уделили внимание не столько грозному оружию и массовости армии, сколько продуманности мелочей. Поэтому в среднем, были намного эффективнее советской армии на первом периоде войны. Намного. Советская армия... что ж, после финской кампании дураков уже стало поменьше, но их всё ещё было много. Тех, кто вместо налаживания тыла занимался натягиванием показателей до максимума. Машины без запчастей, танки без запчастей, смазки, горючего, остро не хватало специалистов практически всех типов и тылового обеспечения....

– С этим мы разберёмся, – отмахнулся Сталин, – беда старая и хорошо известная, она ещё с петровских времён нам по наследству досталась.

Я кивнул:

– Победа в этой войне потребует эту старую проблему закрыть. Что ж, мы это сделали в моей истории, сделаем и сейчас.

Разговор всех нас утомил. Особенно меня, ведь на часах уже девять, а разговор и не думал утихать. Сталин решил дожать меня, похоже:

– Ваши технические навыки будут нам полезны, без сомнения. Мы примем всю информацию к сведению, так что можете не беспокоиться. Рубить с плеча тут никто ничего не будет. Так ведь, Лаврентий?

– Да, – Берия согласно кивнул.

– Вот, – кивнул он, подтверждая слово Берии, – и поскольку вы, товарищ Дудин, уже снабдили нас всем необходимым для дальнейшей работы и улучшения уже известных вам событий. Поэтому вам будем искать место, где вы могли бы плодотворно работать. Нэ беспокойтесь, – поднял он руку, – мы нэ будем с вас спрашивать за рэзультаты этой работы, тем более строго спрашивать. Но и особо ответственные дела вам поручать пока рано. Всэм, что мы должны сдэлать, займутся профессионалы. Какое бы место вы хотели занять? Подумайте и дайте ответ. Лаврэнтий?

Берия покрутил в руках пенсне:

– Я думаю, товарищ Дудин неплохо справляется с работой в своей студии звукозаписи. Нашёл общий язык с нашей творческой интеллигенцией и умудрился даже приобрести определённое влияние на них, с помощью смелых идей. Эйзенштейн уже работает над цветным и звуковым фильмом, при поддержке товарища Дудина техникой.

– Лаврентий Павлович, я глубоко уважаю деятелей искусства, вне зависимости от их политических взглядов, но с ними работать не буду, и не просите. Уж простите, но мой склад ума не гуманитарный.

– Я знаю, – Берия усмехнулся, – поэтому думаю, что тебе лучше найти себе место по специальности. Какое захочешь.

Я задумался. Ну вообще-то вариантов много.

– Системы шифрования? Вертолёты? Двигатели? Оружие? Мне надо подумать.

* * * * * *

Заночевал я на даче у Сталина. Мне выделили целую гостевую спальню. Проблему с жильём я решил уже давно – без участия Берии или Сталина, в Союзе Композиторов мне выделили неплохую четырёхкомнатную квартиру в доме, построенном в прошлом году. Роскошный дом, сталинского монументального стиля, с большими лестницами, огромными, по сравнению даже с приличным жилым комплексом, парадными перед входом в квартиру. Высокие потолки, полированный паркет, в общем, дом был сделан очень добротно, что было даже неожиданно для меня. Возможно, всё это уйдёт во времена хрущёвской застройки, но пока что отдельная квартира – это звучит гордо.

Получив квартиру от союза композиторов, на бессрочной, на минуточку, основе, что было немаловажно, я приступил к её ремонту, что заняло у меня с отцом добрый месяц трудов. Паркет перестелил на дубовый, установил тёплые полы с электрическим нагревателем, во всём доме установил новое электрооборудование – щитки оставил прежние, но вот провода заменил на самые высококачественные. Дизайном я никогда не занимался и не был творческой личностью, поэтому просто набрал более-менее хорошо вместе смотрящихся деталей интерьера. Нехарактерных для этого времени – вместо массивных шкафов, которые тут были, строгие в стиле минимализма нулевых годов двадцать первого века, с прямыми линиями, на кухне хорошая газовая плита и микроволновка. Розетки поставил двух типов – на местный и на привычный мне ток.

Всю эту картину венчала мебель, которую Модуль вытащил из моего времени или какой-нибудь другой параллельной реальности. В общем, мои апартаменты в Москве были очень неплохо обставлены, в стиле минимализма нулевых. Лестничную клетку я тоже облагородил – репродукции картин, ковёр, красивый диван с журнальным столиком – для ожидающих. Место стало напоминать просто идеал. К тому же с соседями мне повезло – это люди из СК и СП, союзов композиторов и писателей.

Жить в Москве стало совсем хорошо, хотя я далеко не каждый день ночевал дома, к чему уже привык отец. Был бы Рома рядом. Сам Роман, мой водитель, быстро сообразил, что к чему и ходил гоголем, ведь он теперь персональный шофёр не абы кого, а известного человека. Ну, в узких кругах...

Зато в Москву практически перебралась моя маман, которая и взялась за квартиру. Её приезд был обозначен мини-скандалом, так как мои вкусы она не разделяла. А они были слишком необычны для этого времени. И тем не менее, пришлось ей согласиться с тем, что есть. Так что она теперь вроде домработницы, я научил её пользоваться посудомойкой, стиралкой, микроволновкой и аэрогрилем, и многими другими вещами... короче, работы у неё хоть и много, но далеко не каждый день.

К слову, мне уже пришлось серьёзно проставиться перед союзом композиторов на новоселье – вечеринку закатили такую, что даже неприлично было. Вопросы, откуда появился накрытый стол, не возникли, но накрыли качественно. Еда из хороших ресторанов, деликатесы, хамончик и икра всех доступных цветов большими ложками, хорошее вино урожая тридцатилетней давности... в общем, было хорошо. На это никто внимания особо не обратил – если и обратили, Берия их уже взял на карандаш. Стукачей в КГБ не любили. Информаторов – очень, а стукачей, которые зря напрягают органы тем, в чём нет состава преступления...