Текст книги "Пражский синдром (СИ)"
Автор книги: Анна Жилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Сначала я думала ехать на своей машине, но побоялась. Несмотря на восемь лет стажа, я все равно осталась чайником, который от испуга запросто может спутать газ с тормозом. Да и ездила не так уж часто, все больше знакомыми маршрутами. Еще не хватало только по пути в аэропорт в аварию попасть. Поэтому моя Корса осталась скучать на стоянке. Метро и автобус – быстрее, чем на такси.
Мама позвонила, когда я уже прошла досмотр и паспортный контроль и уныло разгуливала по «Дьюти фри», размышляя, не дополнить ли чем-нибудь свой рождественский подарок Алешу.
Это на самом деле была проблема – что подарить мужчине, вкусы которого еще толком не знаешь, а уровень его доходов превышает твой неизвестно во сколько раз, возможно, даже не на порядок. Перебрав миллион вариантов, я остановилась в итоге на какой-то супер-пупер перьевой ручке, поскольку Алеш говори, что эскизы свои рисует на бумаге именно тонким пером. Но сейчас это показалось каким-то убогим. Впрочем, «дьютик» идей не добавил. Не водку же «Русский стандарт», учитывая его проблемы с алкоголем в прошлом. Да и поздно уже было трепыхаться.
– Держись, Анька, – сказала мама. – Давай, счастливо тебе добраться. И чтобы все сложилось тоже счастливо. Завидую самой разноцветной завистью. Столько эмоций! Праге привет передавай.
– Обязательно…
Так хотелось сказать, насколько для меня важна ее поддержка и как я ей за нее благодарна, но постеснялась. Или побоялась, что расплачусь и размажу макияж.
Время тянулось томительно медленно, и казалось, что каждая следующая минута дольше предыдущей. Наконец объявили посадку. Соседом моим в самолете оказался пожилой немец, который начал тихо похрапывать сразу же после взлета. Надежды скрасить два с половиной часа пути легкой болтовней не оправдались.
Я пыталась читать, но слова никак не складывались в строчки, смысл ускользал. Включила в телефоне фильм – с тем же успехом. Зимнее пражское время отличалось от московского на два часа в минус. Я вылетела из Питера в половине четвертого, а прилетела в Прагу в четыре. Два лишних часа в сутках в подарок.
Внизу показались окраины Праги, и у меня привычно перехватило дыхание. Так бывало каждый раз, когда я возвращалась – неважно как, самолетом, поездом, автобусом. Как будто перед свиданием со старой любовью. Но сейчас… Старая любовь – и новая? Сложится ли?
Длинная очередь на паспортном контроле. Багаж. Я едва не скулила от нетерпения, как щенок. И вместе с тем мне было страшно. Холодок внутри – как перед экзаменом. И вот наконец…
Алеш обнял меня, поцеловал – едва коснулся губ, но меня бросило в жар.
– Анно… – прошептал на ухо, как пароль для встречи. – Домини…
Букет хризантем – огромных, сине-лиловых, я таких никогда не видела.
– Откуда ты узнал? – застонала я, уткнувшись в них носом, вдыхая волшебный горький запах. – Я ведь тебе не говорила, что это мои любимые.
– Угадал? – довольно улыбнулся он. – Летом у тебя были горькие духи, и я подумал, что тебе должны нравиться цветы с таким запахом.
Это было невероятно. Так вообще не могло быть! Так не бывает!
Он взял мой чемодан, и мы пошли к выходу, поглядывая друг на друга. Немного смущенно, немного напряженно. Выглядел он, как картинка из глянцевого журнала: идеальная стрижка, расстегнутое черное пальто, под ним белый ирландский свитер, белый шарф. А когда мы подошли к сверкающей темно-синей Инфинити, я снова почувствовала себя унылой Золушкой.
С Димкой мы жили довольно скромно. Когда у меня была работа с очень хорошей зарплатой, он учился в аспирантуре. А когда стал более-менее неплохо зарабатывать, тогда уже я сидела со своими копеечными переводами. Ну а сейчас у меня и вовсе все было кисло. Хотя… если я могла содержать себя, квартиру и пусть маленькую, но машину, наверно, грех было жаловаться.
– У Зденека есть водитель, а я предпочитаю сам, – чуть виновато сказал Алеш, пока я возилась с ремнем хитрой конструкции.
– Фейспалм! – вздохнула я, уткнувшись носом в ладонь.
– В каком смысле? – не понял он. – В том, что сам вожу машину?
– Знаешь, как у нас говорят? – я сказала по-русски и перевела на чешский: – Кому щи жидкие, а кому жемчуг мелкий. У меня маленькая квартирка в старом доме и маленькая машинка, которая, наверно, умрет от старости прямо подо мной.
– Похоже, ты выиграла в лотерею, – Алеш говорил серьезно, но его глаза смеялись, и почувствовала, как уходит напряжение. – А вообще я вырос в деревянном доме с туалетом на улице. На самой окраине Брно, почти в деревне. Потом, правда, переехали в центр. А сейчас мама снова живет за городом, но уже в нормальном доме.
– Как я соскучилась по Праге, – вздохнула я, когда впереди показались новые кварталы. – Три года не была. Последний раз на встрече своего класса. Десять лет выпуска. Жаль только, что погода такая мрачная.
Было холодно, серые тучи висели низко, совсем, как в Питере. Алеш посмотрел на меня как-то странно.
– Может, еще исправится…
– Как Марта закончила полугодие?
– Оценки выставляют в январе, после каникул. Но вообще неплохо. Только с чешским не очень.
– Ага, – не удержалась я, – зобаки такие же неграмотные, как и пражаки.
– Наверно, – усмехнулся Алеш.
За разговором я не заметила, как мы оказались почти у самого Пражского града и начали спускаться вниз по узким извилистым улочкам. Притормозив, Алеш нажал кнопку на пульте, металлические ворота, щелкнув, распахнулись. Он медленно заехал в крошечный дворик, и я восхищенно ахнула.
Это был старинный трехэтажный дом, вдоль второго по кругу шла деревянная галерея, которая летом должна была скрываться в зелени винограда или еще какой-то ползучки, сейчас голой.
– Ты говорил, что живешь у Града, но я не думала, что так близко. И в таком старом доме.
– Это квартира отца. Когда он умер, Зденек отдал ее мне, потому что внизу мастерская. А сам купил дом на Подоли. Тут все было очень запущено, пришлось делать ремонт. По стоимости как небольшая вилла. Но мне здесь нравится. Пойдем.
Он достал из багажника мой чемодан, поставил машину на сигнализацию, и мы вошли в дверь, выкрашенную зеленой краской. Узкая лестница вилась спиралью. Площадка третьего этажа оказалась неожиданно широкой, на ней стоял теннисный стол.
– А если шарик ускачет вниз? – спросила я.
– У меня их много. Всегда можно потом подобрать, не обязательно каждый раз бегать.
Алеш открыл дверь единственной квартиры, и мы оказались в большом темном холле, куда выходило еще несколько дверей. Я узнала этот запах старых, очень старых домов. Он не был неприятным, скорее, немного странным, чуть тревожным.
Я расстегнула пальто, и Алеш помог мне его снять – привычным, автоматическим жестом, совершенно не задумываясь. При этом коснулся моих плеч, и я вздрогнула. Мы с ним стояли перед большим зеркалом на стене и смотрели на наше отражение. Было в этом что-то таинственное, почти мистическое. Очень волнующее.
Он достал из тумбочки новые женские тапки в клеточку. Они оказались великоваты, но если бы Алеш еще и размер моей обуви определил на глаз и запомнил, я бы вообще посчитала это неправдоподобным. Скорее всего, просто гостевые тапки стандартного тридцать восьмого размера.
– Я сейчас тебе все покажу. Тут ванная и туалет, – он открывал двери одну за другой. – Кухня. Гостиная.
Кухня была огромная. А в гостиную поместилась бы вся моя квартира, да еще и место осталось бы. За последней дверью из холла прятался короткий коридорчик, соединявший еще две комнаты – детскую и спальню. Я остановилась на пороге и почувствовала, как дрожат колени.
Домникова, прекрати. Ты сюда зачем ехала? И за этим в том числе. Что ты как институтка-девственница?
Да. Все так. Но мне страшно. Хотя я и хочу этого. Мы все-таки так мало друг друга знаем.
Дура, с чего ты взяла, что он вот прямо сейчас потащит тебя в постель?
Десять лет назад, при других обстоятельствах, все получилось бы именно так.
Чем люди старше, тем сложнее им бросаться с головой во всякие авантюры. То, что ты здесь, – уже чудо.
Алеш поцеловал меня в висок.
– Все будет хорошо. Я тебе обещаю, – сказал он тихо и посмотрел на часы. – Я заказал столик в ресторане. Сегодня сочельник, много народу не должно быть, все празднуют дома. Ресторан маленький, думаю, тебе понравится.
Я вздохнула с облегчением, надеясь, что не слишком явно.
– Иди сюда, я тебе кое-что покажу, – Алеш за руку повел меня в комнату Марты.
Она оказалась большой и очень уютной. Сразу видно было, что здесь живет девочка: куклы, плюшевые звери, цветы, яркие картинки на стенах. Белая кровать под розовым покрывалом, шкаф с большим зеркалом, письменный стол.
– Смотри, – Алеш подошел к окну и отодвинул занавеску.
Внизу был крошечный дворик. Не тот, куда мы заехали, еще меньше. Глухой, без выхода на улицу, и очень красивый, даже сейчас, зимой. Скамеечка, деревца в кадках, аккуратные клумбы, на которых уже через несколько месяцев наверняка все расцветет.
– В том доме на первом этаже живет одна старушка. Пани Ружичкова. Это ее дворик. Она все время в нем возится. А если не копает и не поливает, то сидит со своим котом на скамейке и читает.
– Как здорово!
Алеш обнял меня за плечи.
– Если идти по улице, то и не догадаешься, что тут есть сад. Его только из окон видно. Анна, ты все эти десять лет была для меня таким вот тайным садиком. Извини, если это звучит как-то… глупо. Когда мне было совсем плохо, я думал о тебе. Вспоминал, как мы встретились. Представлял, как все могло бы у нас сложиться.
– Не глупо, – я покачала головой. – Я тоже о тебе вспоминала, когда было тяжело. Так что ты тоже мой тайный садик. Хотя ты прав, звучит немного… странно. Ну и пусть. Скажи, твой ресторан насколько ресторан? Мне надо переодеваться во что-то приличное?
– Нет, – успокоил меня Алеш. – Самое обычное место, не пафосное. И ты прекрасно выглядишь.
Тут, конечно, можно было поспорить. Одежду пришлось выбирать из тех соображений, чтобы тесный пояс не давил на живот в дороге. В идеале было бы платье, но все мои платья были или летними, или слишком уж приличными. Пришлось надеть длинную шерстяную юбку с мягким поясом и ту самую зеленую шелковую блузку, в которой летом переводила выставку.
– Дойдем пешком. Минут пятнадцать, вниз, под гору.
Ресторанчик действительно оказался очень симпатичным. Он находился чуть в стороне от туристических муравьиных троп, и в нем было немноголюдно. Мы сели в уголке, рядом с елкой, подмигивающей разноцветными лампочками.
– Ну что, закажем карпа? – предложил Алеш.
– Можно не карпа? – взмолилась я. – Он костлявый. И потом… рыбий запах… Или ты соблюдаешь Рождественский пост?
– У нас Адвент не совсем то же самое, что пост в Православии, но в сочельник... Но ты выбирай то, что захочешь.
– Стоп! – возразила я. – Мяяясо будем есть завтра, вместе. Гуся, да! А сегодня… вот, кнедлики. Картофельные. С грибами. Обожаю! И салат какой-нибудь. И пиво! Деситку. И извини, что ты из-за меня не попадешь на рождественскую службу.
– Он простит, – коротко ответил Алеш, как бы давая понять, что религиозную тему мы закрыли. Во всяком случае, на сегодня. Я уже знала за ним это – сказать что-то так, чтобы сразу стало ясно: закончили.
Сидели мы в ресторане долго. Пива выпили немного, перешли на кофе. Разговаривали обо всем, что приходило в голову. Это было совсем не так, как по Скайпу. Хотя бы уже потому, что можно было смотреть друг другу в глаза. Напряжение таяло, как по волшебству, уступая место совсем другим ощущениям.
– Пойдем? – спросил Алеш, когда до полуночи осталось всего полчаса, и подозвал официанта, чтобы расплатиться.
– Подожди минутку, – он отошел к бару, а я надела пальто и пошла к выходу.
И замерла на крыльце.
Снег! Похоже, он шел уже давно – все кругом стало белым и нереально прекрасным. Крупные пушистые хлопья падали мягко, отвесно – холодный ветер стих. Я накинула капюшон пальто.
– Белое Рождество, – Алеш вышел с каким-то пакетом. – Все, как ты хотела, Анна. Я позвонил и заказал для тебя снег.
– Вот что значит быть добрым католиком, – засмеялась я, ловя снежинки языком. – Может, такси вызвать? Ты же без шапки.
– Он уже почти кончился.
– Мы разве не домой? – удивилась я, когда Алеш на перекрестке свернул в другую сторону.
И тут же поняла, куда мы идем…
13.
Под Карловым мостом таинственно мерцала Влтава. Стая лебедей на Кампе устроилась на ночлег – похожая издали на сугробы. Мы стояли у парапета и смотрели на воду.
Откуда-то донесся тихий звон – двенадцать ударов. Полночь. Рождество…
– Начался твой день рождения, – сказал Алеш.
– Я родилась в час дня, – повернувшись, я смахнула снежинки с его волос.
– Неважно.
Он достал из пакета, с которым вышел из ресторана, бутылку шампанского и два тонких высоких бокала в картонной коробке.
– Ты и это запомнил? – наверно, можно было уже не удивляться, но все равно хотелось.
– Ты мечтала увидеть Карлов мост ночью и выпить там шампанского. И белое Рождество хотела увидеть. Я все помню, Анна.
Алеш открыл бутылку и наполнил бокалы.
– Странно, – сказала я, взяв один. – Обычно мои мечты исполняются тогда, когда мне это уже не надо. Или когда понимаю, что хочу совсем другого. А эта – нет.
– Некоторые мечты – как дорогой коньяк. Со временем становятся только лучше. Я мечтал о тебе десять лет. Не ждал, не надеялся. Просто представлял, как бы мы встретились снова. Хотя был уверен, что этого никогда не случится.
– Я тоже. Представляла, как приеду в Прагу, приду на Карлов мост, и на том же самом месте…
– Сейчас мы на том же самом месте. Ну, почти. Я не помню точно, где мы тогда с Ярдой стояли.
– А я помню. Именно здесь. Нас не арестуют за распитие… в общественном месте?
– Нет, – улыбнулся Алеш. – Брунцвик нас защитит, – он показал бокалом в ту сторону, где притаилась в тени моста статуя рыцаря.
В ночной Праге особая мистика. А если еще идет снег – это уже похоже на сон, на волшебную сказку. Все чувства обострены до предела. Запах – я помнила запах зимней Праги с детства. Его невозможно разложить на составляющие, настолько все тонко и волнующе. Влажный хруст снега под ногой, тихий гул города, привыкшего за много столетий спать в полглаза. Пузырьки шампанского покалывают язык. Чуть парит внизу темная незамерзшая вода. Легкий морозец пробирается под юбку, пощипывает полоску обнаженной кожи над резинкой чулка. Стоит пошевелиться – кожу прохладно и скользко гладит шелковая подкладка, а шерстяная ткань игриво покусывает сквозь чулок.
Я поставила бокал на парапет, повернулась к Алешу. В его глазах блеснул отсвет фонаря. Замерзшие руки пробрались под полы его незастегнутого пальто, чтобы наконец согреться. Он наклонился и поцеловал меня – легко, едва ощутимо. Губы чуть пересохшие, обветрившиеся на холоде. Я обвела их языком – и они стали мягче, и в то же время тверже, настойчивее. Наверно, я помнила их вкус все десять лет. После того единственного поцелуя в аэропорту…
На ресницы Алеша упала большая снежинка. Я сняла ее губами – холодную, пушистую, и она тут же растаяла. Алеш шептал мне что-то на ухо, а я улыбалась, закрыв глаза. Мне казалось, что я и сама сейчас растаю, растекусь лужицей по камням моста.
Хотелось растянуть это мгновение, задержаться в нем, но уже разливалось по всему телу медово-терпкое желание, и казалось, что кровь закипает крошечными пузырьками, как шампанское в бокале. Алеш целовал меня снова и снова, и у меня начали подгибаться колени. Он все крепче прижимал меня к себе, я чувствовала, как напряжены мышцы его бедер и насколько сильно он хочет меня.
Алеш оторвался от моих губ и посмотрел прямо в глаза. Я читала его, как книгу: нервную дрожь пальцев, коснувшихся моей щеки, улыбку – напряженную, дразнящую. Он словно спрашивал: «Мы ведь правда сделаем это? Ты ведь этого хочешь?». Я кивнула, отвечая на немой вопрос, дотянулась до бокала и одним глотком допила шампанское. Томительно-сладко закружилась голова.
Снег пошел сильнее, и Алеш вызвал такси. Когда мы, пройдя по мосту, вышли из-под арки Малостранской башни, оно уже ждало нас. Ехать было совсем недалеко, но дорога показалась бесконечной. Третий раз мы сидели вот так вдвоем на заднем сиденье, но теперь было уже не расставание, а встреча. Алеш обнимал меня за талию, положив на бедро ладонь, и от нее разливалось тепло, с которым смешивались знобящие струйки. Предвкушение, волнение, восторг …
Дверь приветственно скрипнула, как будто попробовал голос сверчок. Хризантемы, с которыми Алеш встретил меня в аэропорту, за вечер разогрелись, холл наполнился их горьким прохладным ароматом, но от него снова бросило в жар. Сердце колотилось, как африканский там-там, призывающий зарю.
Пока я снимала в прихожей пальто и сапоги, в голову пробралась шальная мысль. Как все будет сейчас? Безумно, дико, страстно? Или наоборот – мягко, неторопливо, сначала душ по очереди, потом в спальню – почти по-супружески? Первый раз – все на ощупь, наугад. Как сапер по минному полю.
Я прислонилась к стене и смотрела на Алеша из-под опущенных ресниц. В горле пересохло, словно влага со всего тела стекла вниз, насквозь пропитав и без того скользкий белый шелк. Он подошел ко мне вплотную, расстегнул верхнюю пуговицу блузки и коснулся губами открывшейся ложбинки. Я запрокинула голову, Алеш поцеловал ямочку под горлом и снова опустился к груди, медленно расстегивая остальные пуговицы. Короткими поцелуями пробежал по животу, до пояса юбки, и вдруг неожиданно подхватил на руки.
Опустив меня на кровать в спальне, он быстро расстегнул рубашку, бросил ее на спинку кресла.
– Можно… свет зажечь? – решившись, попросила я.
– Ты уверена?
– Да!
Алеш включил бра над кроватью и прикрутил яркость так, чтобы можно было видеть все, но свет не бил в глаза. Он медленно раздевал меня, и я улыбалась, растворяясь в горячих прикосновениях пальцев, которые словно проникали сквозь кожу. Его губы мягко притронулись к шраму, я вздрогнула, но тут же расслабилась.
Неважно…
Когда на мне осталась лишь белая полоска стрингов, он быстро разделся сам, и я жадно следила за его движениями. Десять лет назад, в двадцать пять, он был еще по-юношески гибким, стройным, легким. Сейчас передо мной стоял обнаженный мужчина в самом расцвете сил и красоты – ничего лишнего и все, о чем можно грезить в жарких фантазиях.
– Как мне нравится на тебя смотреть, – прошептала я.
– Только смотреть? – усмехнулся Алеш.
– Пока еще не знаю, – я облизнула пересохшие губы и положила ладони на его бедра – узкие, с впадинками, которые всегда действовали на меня возбуждающе.
Он встал на колени рядом со мной и, глядя в глаза, провел ладонями по ногам, от ступней до влажного белого шелка. Пальцы пробрались под кружево. Я завороженно следила за их плавными движениями – как они появлялись, скользили по шелку, обрисовывая магический треугольник, и снова прятались, каждый раз погружаясь глубже, разыскивая все новые чувствительные точки.
Одно резкое движение – и на мне уже не было ничего. Стряхнув с лодыжек стринги, Алеш развел мои ноги. Наклонился, касаясь губами, проникая языком туда, где только что были его пальцы. Я поскуливала, как щенок, гладя его волосы, шею, плечи.
– Подожди, – взмолилась я. – И уже и так почти… Я больше не могу! Я хочу тебя… с тобой!
– Минутку, – он потянулся к ящику тумбочки.
Я повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.
Горячая тяжесть мужского тела, пряный свежий запах – как морская вода. Влажное тепло дыхания на шее. Напряженная твердая плоть, властно, сильно проникающая внутрь, заполняющая мое тело до краев. Оно отзывалось на каждое движение такой острой волной наслаждения, какого мне никогда еще не приходилось испытывать. Мир сжался до размеров этой комнаты, до очертаний наших тел, сплетенных в самом тесном объятии. По ту сторону не было ничего, одна сплошная черная пустота, как будто вселенная оказалась внутри нас.
Ладони Алеша вдруг очутились под моей грудью, и она легла в них так уютно, как будто была создана специально для них.
А может, так и было задумано? Может, и правда – я для него, а он для меня? Несмотря на те ошибки, которые мы сделали. Несмотря на годы, проведенные с другими.
Он ласкал мои сжавшиеся в горошины соски, и от его пальцев словно пробегали электрические разряды, заставлявшие мое тело содрогаться в коротких сладких судорогах. Я стонала и кусала губы, оттягивая уже близкий момент, когда они сольются в одну – мощную, захватывающую целиком, до последней клеточки.
Я знала, что в момент самого острого наслаждения не смогу удержаться и закрою глаза, ослепленная яркой вспышкой, идущей из самой глубины женского естества. Но перед этим мне хотелось видеть лицо Алеша, встретиться с ним взглядом. Мне даже не пришлось ничего говорить, достаточно было одного жеста – и он понял меня. Приподнялся, лег на спину, и я легко опустилась на него сверху, сжимая ступнями его бедра.
– Анна… – прошептал он, но я наклонилась и поцелуем закрыла его рот.
Мой язык раздвинул его губы, лаская их изнутри, пробрался между зубами, встретился с его языком. Карие глаза Алеша, сейчас почти черные от страсти, были так близко от моих. Я сжала его плечи и наклонилась низко, касаясь грудью, прижимаясь всем телом, ускоряя темп. Он дышал все чаще и тяжелее, его руки судорожно сжимали мои ягодицы. И я как будто оттолкнулась от края пропасти и полетела в бездну, навстречу обжигающему пламени, в котором мы встретились, растворяясь друг в друге.
– Я люблю тебя! – задыхаясь, прошептал Алеш, и я ответила:
– И я люблю тебя!
А потом вдруг откуда-то проступил мир, как изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель. И я лежала, положив голову ему на грудь, пытаясь оттянуть тот миг, когда мы снова станем двумя отдельными существами…
– Ради этого стоило ждать десять лет, – сказал Алеш, когда, ближе к утру, мы лежали, пресытившись друг другом, но все равно не насытившись. Как объевшийся ребенок жадно смотрит на целый торт.
– А ведь мы могли об этом никогда и не узнать, – я потерлась носом о его плечо.
– Ты еще не уехала, а я уже скучаю по тебе. Буду ждать, когда ты вернешься.
– У нас пять дней впереди… – пробормотала я, проваливаясь в сон. Впервые за столько времени спокойный и счастливый.
14.
Проснулась я одна. Ну вот…
Впрочем, небольшое разочарование компенсировал волшебный аромат, который просачивался сквозь закрытую дверь спальни: кофе и горячая выпечка. Так пахнут жемлички – маленькие круглые булочки с крупной солью и тмином, если их подогреть в тостере. А если разрезать пополам и положить в середину тоненький, как бумага, ломтик шунки – ветчины… Как говорит мама, ум отожрешь.
Черт, Алеш, я тебя уже боюсь. Я тебе не рассказывала, что люблю их. Как ты догадался?
Потянувшись, я перекатилась на живот и улеглась по диагонали. Уткнулась носом в подушку Алеша, вдыхая его запах, от которого по телу побежала уже знакомая волна: тепло и будоражащий холодок одновременно. Неужели еще вчера мне было страшно и я сомневалась, будет ли все хорошо? Вот дурочка…
Может, это было и неправильно, но я невольно сравнивала Алеша с Димкой. Лучше, хуже? Нет, по-другому. С Димкой мы как будто по ступенькам карабкались, от «совсем нуля» до «совсем без комплексов». Как будто домик строили, в котором когда-то будем жить. А как только построили, оказалось, что жить там уже и не особо хочется. С Алешем – словно мы занимались этим каждую ночь, с того самого дня десять с лишним лет назад, когда я представила, как это могло бы быть.
Это действительно было странным, но мне казалось, что я уже знала его заранее – и его привычки, и тело до мельчайших подробностей. Никакого стеснения, все открыто и легко. И даже шрам, который огорчал меня до этой ночи, мгновенно стал чем-то совершенно неважным. Но получилось бы так, если б я все-таки осталась тогда в Праге? Может, и нет. Скорее всего, нет. Я была еще неопытной, стеснительной. Выходит, мои прежние отношения были нужны для новых?
Кому рассказать – получить в подарок на день рождения и Рождество мужчину своей мечты! Я рассмеялась в подушку, и тут открылась дверь.
– Veselé Vánoce a šťastné narozeniny! – сказал Алеш, войдя с подносом. Обычно желали веселого Рождества и счастливого Нового года в одном флаконе, но он заменил последний на день рождения. На нем были джинсы и черная футболка, и выглядел он… черт, очень соблазнительно.
– Спасибо! – подождав, когда Алеш поставит поднос на тумбочку, я обняла его за шею и поцеловала. – А ты?
– Я кофе с тобой выпью, – он вышел, тут же вернулся с чашкой и сел рядом со мной на край кровати. – Обычно не завтракаю. Знаю, что так неправильно, но ничего не могу поделать. Ем уже часов в одиннадцать.
– А я на завтрак обычно овсяную кашу ем. С орехами и семечками.
– Извини, не знал, – вздохнул Алеш. – Подумал, что омлет нормально будет.
– Я же сказала, что обычно, – рассмеялась я с набитым ртом, откусив треть булочки. С ветчиной – ооо! – А сегодня необычно. Знаешь, в «Арчибальде» такой чудовищный шведский стол, что я каждый раз за завтраком сжираю больше, чем обычно за неделю.
– По тебе не скажешь, – он провел рукой по моей талии.
– Я типичная женщина. Сначала толстею, потом сажусь на диету и не вылезаю из спортзала. Правда, если нервничаю, почти ничего не ем. Только кофе пью и курю.
– Ты куришь? – удивился Алеш.
– Временами. На нервах. Хотя ни капли не успокаивает, иллюзия. После развода много курила, сейчас почти нет. А ты не любишь курящих женщин?
– Ну как тебе сказать… – Алеш посмотрел на меня из-за чашки. – Милена курила, кажется, мне назло. Кстати, извини за такой вопрос, но тебя не задевает, если я о ней упоминаю?
– Наверно, нет, – я пожала плечами. – Глупо делать вид, что у нас в прошлом вакуум. Ты был женат, я замужем. Не думаю, что ты подробно будешь рассказывать обо всех ее привычках и обо всем, чем вы вместе занимались. А так – нормально.
– Точно не буду, – усмехнулся Алеш.
Когда я закончила, он взял у меня тарелку и чашку, составил все на поднос и ушел на кухню. Я уже хотела встать, но Алеш крикнул:
– Я сейчас.
Да, я, конечно, любила хризантемы, но эти розы были великолепны – темно-красные, почти черные, с капельками воды на едва распустившихся бутонах и листьях. Интересно, где он их прятал – наверняка ведь купил еще вчера, не с утра же за ними бегал.
– С днем рождения, Анна…
Я даже ответить ничего не могла, спрятала лицо между цветами – сколько их, десятка полтора, не меньше! – и вдыхала густой маслянистый запах, навевающий самые нескромные мысли. Алеш открыл черный бархатный футляр и достал ожерелье. Вот тут у меня окончательно перехватило дыхание, и я поняла, что он имел в виду, когда говорил: у тебя не было по-настоящему хороших украшений.
Оно, наверно, стоило немало, но главное – что он сам сделал его для меня. И оно было… по-настоящему моим.
– Белое золото, изумруды и лунный камень, – сказал Алеш. – Такое же было в той коллекции, Annodomini, только там сапфиры. Зеленый цвет идет тебе больше, чем синий.
Я положила розы на одеяло и подняла волосы. Он застегнул ожерелье у меня на шее – как когда-то цепочку с совичкой. Поцеловав его, я сказала виновато:
– Извини, но я все-таки девочка – хочу посмотреть, как оно на мне.
Алеш молча улыбнулся, подошел к большому шкафу и открыл дверцу – внутри было зеркало. Я вскочила с кровати, подбежала к нему. И замерла.
Что-то во мне изменилось. Как будто совсем другая женщина смотрела на меня из зеркальной глубины. Счастливая?
Алеш обнял меня, я чуть запрокинула голову, и его губы коснулись моего виска. Точно так же мы стояли перед зеркалом вчера, в прихожей. Только теперь на мне не было ничего, кроме мягко поблескивающего ожерелья.
– Какая ты красивая, Анна, – прошептал он.
Когда мне все-таки удалось выдохнуть, это было похоже на стон нетерпения. Пока Алеш раздевался, я едва успела убрать розы с одеяла и снять ожерелье... А потом мы лежали, обнявшись, в солнечном свете, лившемся через незашторенное окно. Алеш лениво чертил пальцем какие-то завитушки у меня на животе, едва касаясь, провел по шраму.
– Я хочу по нему татуировку сделать, – сказала я. – Но можно только через полгода.
– Зачем? – он приподнял голову и посмотрел на меня, сдвинув брови. – Это больно и небезопасно. Ладно еще, если это нужно тебе самой. А если из-за меня – не стоит. Я же говорил, мне абсолютно все равно.
– Мне самой, – вздохнула я. – Может, это глупо, но мне нравится смотреть на себя в зеркало. Нравилось. А сейчас не очень. С тобой мне тоже абсолютно все равно, есть он или нет. А вот без тебя…
– Тогда другое дело. Хочешь, я рисунок придумаю? Подожди, бумагу принесу, – он встал, и я вспомнила о своем рождественском подарке.
– Алеш, захвати мою сумку в прихожей, пожалуйста.
Он вернулся с сумкой, стопкой бумаги и перьевой ручкой, на которую я покосилась почти с ревностью, вытаскивая свою.
– Это, конечно, скромно, но…
– Это просто супер! – по-чешски звучало как «супр», а уж по-зобацки и вовсе коротко и колюче, как еж. – Не смейся, но я маньяк всяких ручек, карандашей, блокнотов. А эта вообще великолепная. Очень тонкое перо – как раз то, что мне надо.
– Художники все маньяки канцелярии, – довольно улыбнулась я.
Посматривая на мой живот, он сделал три быстрых наброска – разные гирлянды из цветов и листьев.
– Ну, это только эскизы. Потом еще подумаю. Если что-то выберешь, сделаю на планшете в цвете. Чтобы распечатать и взять в салон.
Тут телефон в сумке заверещал истошно, и я аж зажмурилась.
Маме я написала, как только прилетела, а потом стало ну совсем не до того. А она, ясное дело, беспокоится. Ну а вдруг Алеш маньяк какой-нибудь, который меня уже убил и сожрал.
– Щеночек, с днем рождения! Все в порядке?
– Да, мазер, более чем. И тебя с днем рождения.
За последние годы это был первый раз, когда я не приехала к маме с цветами и тортиком. Так уж у нас было заведено: не только она поздравляла меня, но и я ее. День рождения ребенка – мамский праздник. И она сама тоже поздравляла бабушку со своим днем рождения.
– Привет маме передай, – попросил Алеш.
– Мам, тебе Алеш привет передает.
– И ты ему передай. Все, Анька, давай, целую. Не пропадай.
Как-то внезапно обнаружилось, что уже перевалило за полдень. Мы все-таки оделись и вышли на улицу. Снег еще лежал, но кое-где на солнце под гору уже текли ручейки.
– Пойдем обедать? – спросил Алеш, когда мы нога за ногу вскарабкались к Граду.
– Да не особо хочется.
– Тогда вечером поедем в одно место. А сейчас перехватим по-быстрому. Кстати, ты взяла что-нибудь?.. – он пощелкал пальцами. – Ну, не вечернее платье, конечно, но что-нибудь?..
– Приличное? Взяла, но не знаю, насколько оно подойдет. Под твой подарок точно не очень.
