Текст книги "Пражский синдром (СИ)"
Автор книги: Анна Жилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
– Ты прав, – вздохнула я. – Хотя насчет Зденека я как раз не очень понимаю. Насчет видимости семейных отношений. Зачем она нужна. Деловые – ладно, если уж никак нельзя вашу компанию разделить. Но оставлять Марту у них, ездить к ним на семейные обеды…
– Ты думаешь, мне не хотелось свернуть ему шею? Может быть, я бы так и сделал. Если бы не мама. Когда все вопли и ругань выдохлись, она сказала, что рано или поздно Марта обо всем узнает. И если уж так все по-идиотски сложилось, надо постараться, чтобы она сохранила хорошие отношения с нами обоими, а не возненавидела кого-то из нас. Или обоих. Но Милену, видимо, такой расклад не устраивал.
– Знаешь, я поняла тогда, что твоя мама о чем-то недоговаривает. О вас со Зденеком. Она так туманно выразилась: вы друг друга недолюбливаете, но вынуждены поддерживать отношения, в первую очередь из-за бизнеса. Но я себя убедила, что ей просто не хватило времени рассказать больше. Или что я вообще все выдумала.
Я легла на бок, положив голову ему колени. Алеш гладил мои волосы, перебирая пальцами пряди, и мне показалось, что боль немного разжала клещи. Он наклонился и поцеловал меня.
– Вот теперь у тебя настоящая жена с головной болью, – криво улыбнулась я. – Марта права, надо принять что-нибудь.
На следующий день я проснулась в одиннадцатом часу. Сквозь шторы пробивалось яркое солнце. Голова все еще была неродная, но чувствовала я себя намного лучше. Вечером лошадиная доза обезболивающего лишь слегка пригасила боль, и все же я кое-как продержалась, пока Марта не улеглась спать. Позанималась с ней чтением, проверила письменное задание по чешскому, разогрела ужин. И, уже загнав ее в постель и выслушав еще одну историю о том, какой дурак Станда, поняла: все, бобик сдох.
По правде, я даже не могла вспомнить, как уснула. Последнее смутное – что Алеш поцеловал меня, выключил свет и ушел. И утром, надо думать, будить не стал.
Накинув халат, я вышла из спальни. Рада на кухне чистила картошку.
– Доброе утро, пани Анна, – кивнула она. – С возвращением. Как вы себя чувствуете? Пан Алеш сказал, что вы… нездоровы.
Ну разумеется, теперь все будут думать, что я беременна!
– Спасибо, пани Рада, все хорошо. Просто перемена климата.
Завтракать я не стала, выпила кофе. Все равно скоро надо было идти за Мартой, а потом обедать. Поговорив по телефону с Алешем, который на весь день уехал в офис, я забралась под душ и тут же услышала кваканье Вайбера.
Магдалена. «Зайди в Скайп».
– Сердишься на меня? – спросила она, когда, одевшись и высушив волосы, я спустилась с ноутбуком в мастерскую и вышла в сеть.
– Уже нет.
– Ну и хорошо, – Магдалена поправила очки. – Алеш позвонил, рассказал. Аничка, он правда хотел как лучше.
– Да я понимаю. Хотя, конечно, сначала разозлилась. Особенно когда Зденек сказал, что это не мое дело.
– Наплюй на Зденека! – сурово приказала она. – Мне очень больно, что мой сын такая скотина, но тут уж ничего не поделаешь.
– Что выросло – то выросло, – усмехнулась я. – Не вы же его воспитали. Алеш совсем другой.
– Только этим я себя и утешаю. Аня, я тебе еще кое-что хочу рассказать, чтобы ты уже все знала. Ты все-таки член семьи теперь. Не пугайся, с Алешем это не связано. Зденек до Власты уже был женат, пять лет. Жену его звали Ольга. Неплохая девушка, хотя общего языка мы с ней не нашли. Милая, спокойная. Дизайнер интерьеров.
– Да, Алеш говорил, – кивнула я, припоминая его слова о том, что ни Милена, ни Власта, ни Ольга свекровь покорить не смогли.
– Зденек тогда работал с отцом, так же, как и сейчас – управляющим. А Власта в банке, который вел их счета. У них начался роман, Власта забеременела. Зденек сказал Ольге, что уходит. И сразу же после этого выяснилось, что та тоже беременна. Кстати, – Магдалена сдвинула брови, – а ты… как? Нет?
– Нееет! – захныкала я. – У меня просто голова вчера болела. Я Алешу молнию в рот вставлю, чтобы не болтал лишнего. Дайте нам сначала с Мартой разобраться.
– Не сердись. Нормальный вопрос. Хорошо, что не торопитесь, но мало ли… Да, так вот. Зденек с Ольгой хотели ребенка, но у них не получалось. И вдруг такой сюрприз. Он сказал, что будет помогать, но с ней не останется. Ольга сделала аборт. Я ее отговаривала, как могла. Предлагала забрать ребенка к себе, если уж никому не нужен, но она уперлась. С тех пор я ее больше не видела. Да и желания никакого нет. Понять могу, но не принять. Ну а почему я Власту не люблю, думаю, объяснять не надо.
– Ясно… – вздохнула я. – У меня наоборот. Принять могу, деваться некуда. А вот понять – с трудом. Хоть и пытаюсь. Я не про Ольгу. Про Алеша в первую очередь. Вся эта история с Миленой, Мартой, Зденеком. Плохо в голову укладывается.
– Спасибо, что пытаешься понять, – у Магдалены зазвонил телефон. – От тебя теперь очень многое зависит. Все, Аня, это с работы. Если что – звони, пиши.
Да, от меня многое зависит, подумала я, закрывая ноутбук. Но, к сожалению, не все.
36.
Потихоньку мы все привыкали к новой действительности. Не скажу, что легко, но и не так тяжело, как могло быть. И все же это оказалось работой – вписать себя в иную реальность. Причем не только для меня. Для Алеша и Марты тоже.
Она звала меня мамой примерно через раз. Иногда получалось забавно: Анна-мама. Сначала у меня по спине бежали мурашки. Потом привыкла. Вот только казалось, что Марта делает это немного через силу. Как будто и хочет, но что-то внутри мешает. То, что на самом деле я вовсе и не мама. Или то, что настоящая мама смотрит с облачка и не одобряет.
Как бы там ни было, мамских обязанностей прибавилось. Когда мы вернулись из Панамы, меня уже ждали приглашения в родительские группы школы и класса. И в закрытый чатик, где мамаши обсуждали предстоящее празднование окончания учебного года. А еще приглашение в клинику от семейного врача. И сообщение от преподавательницы танцев, которая вела группу Марты и непременно хотела со мной познакомиться.
Да и в целом жизнь официальной пани Новаковой оказалась намного сложнее, чем вольготное существование подруги пана Новака. Особенно когда я получила временный вид на жительство и документ, подтверждающий легальность моего проживания в Чехии в течение следующих двух лет. Кстати, процедура его получения оказалась не такой страшной, как я ожидала. Да, с проверкой к нам домой приходили, вопросы всякие задавали, и Раде, и соседям, но в корзине с грязным бельем не рылись. А вот допрос в полиции был уже посерьезнее.
Мы с Алешем пришли в назначенное время, и нас развели по разным кабинетам, где задали миллион вопросов: как мы познакомились, сколько и где встречались до брака, как зовут родителей другой половины, образование, последние места работы, интересы, хобби и множество всего прочего. За день до окончания легального пребывания в Шенгене по мультивизе мне пришло сообщение, что получение ВНЖ одобрено.
Отметить мое povolení k pobytu мы пошли в пивную «U Hrocha» – «У бегемота», аутентичное место, куда редко забредают туристы. Из тех, где не едят, а только пьют и закусывают. Нет, какая-то основательная еда в меню, написанном мелом на черной доске, имеется, но если ты ее заказал, значит, точно не местный. Настоящие чехачи могут позволить себе в лучшем случае шпикачки и запеченный hermelín – вонючий мягкий сыр с плесенью, типа камамбера.
Разумеется, я не раз бывала в таких местах, но именно «U Hrocha» впервые. И мне страшно понравилось – это было то самое чешское, что я обожала. Никакой музыки, особый запах, гул голосов, незнакомые люди, сидящие за столами бок о бок, а кому не хватило места – на подоконниках или вообще стоящие с у стен. Листочки, на которых официант рисует черточки, принеся очередную кружку. Даже не звать не надо: допиваешь одну, а он уже ставит перед тобой на tácek – картонную подставку – следующую. Пока не взмолишься: «Tak dost!»
До дома было недалеко, мы шли пешком по ночным улицам, и я горланила во всю глотку: «Skákal pes, přes oves, přes zelenou louku» – одну из песен, которые мне пел дедушка. Утром, проклиная все на свете, я посчитала черточки на листочке: Алеш, уходя на работу, коварно положил его мне на подушку. Шесть литров! И, судя по результатам, большая часть пришлась на мою долю. И Рада наверняка опять заподозрила меня в беременности.
Чтобы в дальнейшем претендовать на постоянный вид на жительство, мне нужно было иметь личный счет в банке. Получив временный, я его открыла, и Алеш положил туда немаленькую сумму. И оформил вторую карту к одному из своих счетов, полностью перекинув на меня домашние финансы. Хозяйственные расходы, зарплата Рады, счета, оплата занятий Марты – все это теперь было на мне. Но я хотела иметь и свои собственные деньги, это был вопрос… не знаю, самоуважения, что ли. Конечно, я продолжала делать переводы для Ирки, да и деньги за сданную квартиру капали, но это было не совсем то. Иными словами, мне требовалась реальная работа, помимо переводов. Пусть даже на несколько часов в день или в неделю.
С нострификацией диплома, как я и думала, ничего не вышло – пришел отказ. Я подала на апелляцию, но это было долгое дело. А пока я разослала резюме в два десятка языковых школ и получила несколько приглашений на собеседование. В одну меня брали с осени подменным преподавателем, еще в одной записали в резерв – на тот случай, если вдруг уволится кто-то штатный.
Впрочем, одно занятие у меня все-таки было. Чтобы переупрямить Алеша, моей квалификации не хватило. Он купил мне машину и нашел инструктора. Сначала я включила нищеброда и страдала, что это страшно дорого, пока Алеш жестко не объяснил: для него в первую очередь важна безопасность – моя и Марты. Поэтому никаких дешевых консервных банок. От джипа удалось отбиться, и в результате я стала хозяйкой зеленого кроссовера Вольво, который назвала Валентином.
Инструктор Роман был ужасен: лысый, как коленка, и злющий, как цепная собака. Большую часть времени, которое мы проводили вместе, он ругался, в основном нецензурно. Но, как ни странно, водить я стала лучше. Да и Валентин нравился мне гораздо больше Корсы. Ездить по Праге самостоятельно я еще не рисковала, но надеялась, что скоро это произойдет.
Алешу периодически приходилось бывать на разных светских и официальных мероприятиях, а вместе с ним и мне. Я допускала, что со временем привыкну, но пока меня это напрягало. Гораздо больше нравилось, когда мы встречались с Ярдой и Альжбетой и еще парой-тройкой друзей Алеша. Да и своих знакомых хватало. Вера, кстати, родила мальчишку, и я ей тихонько завидовала.
А еще у меня наконец была моя Прага. Вот теперь-то я полностью прибрала ее к рукам. Раньше, когда приезжала, мне не хватало времени обойти все свои любимые места, до последнего закоулочка. Теперь я словно драгоценности в шкатулке перебирала, связывая воедино прошлое и настоящее. А когда гуляла с Мартой или с Алешем, рассказывала им обо всем и показывала.
У Марты жизнь тоже шла достаточно насыщенно. В своей танцевальной группе она была солисткой. Занятия у них закончились в начале июня, и мы с Алешем побывали на концерте для родителей.
– Да, – сказал он. – Кажется, скоро у нас будут и другие проблемы. С ней. Парней отгонять. Ты только посмотри на нее.
Я чуть не ляпнула, что она вся в папу, но вовремя прикусила язык.
– За тобой тоже, наверно, девчонки стаями бегали.
– Бегали, – кивнул он. – Но я был стеснительный.
Алеш не ошибался, за исключением того, что проблемы будут. Они уже были. Сказав, что Марта девочка популярная, пани Зузана слегка смягчила. Марта у себя в классе была звездой первой величины, но, увы, не единоличной. На пятки наступала Эва Бродкова, соперница во всем, рассказов о которой я выслушала не меньше, чем о подруге Йитке или демоническом Станде Немуре. В спектакле к окончанию первого класса Марта и Эва должны были играть главные роли. Но, по злому стечению обстоятельств, они еще и родились в один день – девятого июня.
Вот это уже была настоящая драма в классическом школьном стиле. Слезы, интриги, жалобы. Разрулил конфликт Алеш, позвонив маме Эвы и предложив отметить дни рождения вместе. Та согласилась сразу, а вот девчонок пришлось уговаривать: каждой хотелось быть на своем празднике королевой, а не делить триумф с соперницей. Уж не знаю, как уломали Эву, а мне пришлось прибегнуть к запрещенному приему. То, что не будет ссор и обид, что вместе с родителями Эвы мы сможем устроить праздник в кафе, пригласить клоунов и придумать еще что-то интересное, не сработало.
– А если вдруг Станда решить пойти к Эве? – предположила я куда-то в мироздание.
Марта надулась. Но задумалась. И в итоге согласилась, но взамен потребовала пони, которого предстояло взять в аренду вместе с клоунами.
В результате праздник удался на сто баллов. Мы сняли кафе в парке Летна. Для родителей накрыли стол в одном шатре, для детей в другом. Пришел весь класс плюс друзья со стороны. Были и клоуны, и пони, и надувной бассейн с шариками. Разумеется, девчонки первым делом ревниво оглядели платья и прически друг друга, но мы с Даной, мамой Эвы, этот вопрос согласовали заранее – чтобы одна не оказалась одетой лучше другой.
– Анна, – сказала она, когда мы сидели за столом и смотрели, как дети оттягиваются по полной программе. – Вы просто умница, я в восхищении, как вам все удалось. Нам надо подружиться, потому что это только начало. Если мы не будем держать процесс под контролем, между этими двумя мартышками начнется ядерная война, а вокруг останется выжженная пустыня.
Я почувствовала себя так, словно мне вручили орден.
Станда, которого я до этого еще не видела, оказался очень даже симпатичным и с замашками будущего короля школы. И внимание уделял Марте и Эве поровну, вполне в духе начальных классов: толкнуть, ущипнуть или обозвать. Я снова вспомнила слова Алеша и подумала, что скучно не будет.
– Знаешь, я, наверно, стану идеальной тещей, – сказала я ему, глядя, как Станда дергает Марту за косу, а та счастливо визжит. Совсем как зимой на Кампе, когда лебедь цапнул ее за ладонь. – Мне нравится этот парень только потому, что он нравится Марте. Хотя, возможно, он заслуживает хорошей порки.
– Ты будешь такой же прекрасной тещей, как и твоя мама, – Алеш обнял меня за плечи. – Но я надеюсь, что станешь еще и хорошей свекровью. Как моя мама.
– Да хотелось бы, – вздохнула я.
Это была больная тема. Мы мечтали об общем ребенке, но решили не торопиться. Потому что ничего не менялось: Марта была со мной, а Алеша просто терпела рядом. Иногда мне даже казалось, что стена между ними стала еще выше и толще.
Да, она делала все, что Алеш ей говорил, не спорила, не капризничала. Просто золотой ребенок. Если спрашивал – отвечала. Что-то было от него нужно – просила. Но на этом все. Ни шагу навстречу. Глухая оборона. Любые мои попытки затронуть эту тему заканчивались одинаково: ловким уходом от нее.
Психолог пани Йиржина предложила нам сделать перерыв на лето.
– Пан Алеш, пани Анна, вы, возможно, со мной не согласитесь, но кое-что изменилось после вашей свадьбы, – сказала она в конце очередной встречи. – И не в лучшую сторону. С Мартой мне очень тяжело, и я даже думала, что не смогу подобрать к ней ключик. У нее сильный характер и железная воля. Редко бывает, когда ребенок в восемь лет уже настолько цельная личность. Сейчас она тянется к вам, пани Анна, и еще больше отходит от отца. Могу предположить только одно. Если вы действительно рассказали мне все о вас и о Марте, возможно, есть еще что-то, чего вы не знаете. Например… пан Алеш, она может догадываться, что вы не ее отец?
Мы с Алешем переглянулись.
– У нее есть неприятная привычка подслушивать, – сказала я. – Пока нам не удается с этим справиться. Так что… может быть.
– Такая привычка есть у большинства детей, – махнула рукой пани Йиржина. – Подслушивать, подглядывать – один из инструментов познания мира. Пока они не поймут, что так делать не слишком красиво. Если Марта что-то услышала, это многое объясняет. Я думала об этом и даже пыталась как-то спровоцировать ее на разговор, но она, как всегда, ушла от него.Тут она мастер высшей квалификации.
– И ведь не спросишь же, – Алеш закусил губу.
– Категорически не советую. Только хуже сделаете. Наберитесь терпения. Если это действительно так, нарыв рано или поздно лопнет. И скорее рано, чем поздно. Причем пани Анна станет своего рода катализатором. Постарайтесь больше времени проводить втроем, съездите в отпуск. Учтите, все будет болезненно и неприятно, но потом должно стать легче. Главное – терпение, спокойствие. И, конечно, любовь. Если понадобится помощь – звоните.
Прекрасно! – мрачно сказал Алеш, когда мы вернулись домой и остались с ним вдвоем. – Я, конечно, понимал, что рано или поздно она узнает. Но почему-то и в голову не приходило, что уже может знать. Как можно быть таким идиотом? Ощущение, словно рядом бомба с включенным таймером. Слышишь, как он тикает, но не представляешь, когда взорвется.
37.
Июнь в Праге всегда жаркий, а в этом году, по словам Алеша, выдался и вовсе аномальный. Бедным детям, которые учились до июля, разрешили ходить в школу в майках и шортах, что обычно не приветствовалось. Асфальт и булыжные мостовые накалялись настолько, что это чувствовалось через подошву. Наверно, ни одному девайсу я еще не радовалась так, как кондиционеру.
Каникулы Марты у нас были распланированы по неделям. Сначала она отправлялась к Магдалене, потом к ней присоединялась я: себе мы с Алешем тоже хотели устроить небольшие каникулы вдвоем. В конце июля он собирался приехать к нам в Брно, а оттуда мы летели в Черногорию, где на три недели сняли апартаменты на берегу моря. И последняя неделя августа – в Питере. Заодно планировали захватить оттуда бабушку с дедушкой.
Как ни странно, на нас с Алешем жара не действовала, наоборот – только подстегивала. Может, потому, что напоминала Панаму? Да, между нами все было очень… знойно. Как будто никак не могли наверстать упущенное за десять лет. Зато ситуация с Мартой накалялась совсем в другой тональности. И мне это очень не нравилось.
С одной стороны, все было предсказуемо и ожидаемо. Марта действительно ревновала меня к Алешу и пыталась перетянуть на себя мое внимание. Причем делала это для восьмилетнего ребенка очень тонко. Никаких скандалов, капризов, претензий и демонстраций. Но когда мы оставались дома втроем, у нее всегда находились важные причины, чтобы заполучить меня в свое единоличное пользование.
Марта готова была читать и пересказывать в три раза больше, чем от нее требовала пани Зузана. И заниматься чешским. Или уверяла, что не знает, как решить задачу. И ведь причина-то – не подкопаешься!
«Эва отличница, а я что, хуже?»
Она заявляла, что хочет изучать русский язык. Просила научить ее пришивать пуговицы и зашивать дырки. Звала помочь пани Ружичковой в саду. Ну а когда все поводы утащить меня подальше от Алеша оказывались исчерпаны, Марта просто не давала нам остаться вдвоем. Иногда мы сбегали в мастерскую, но ведь не делать же так постоянно.
Если мы сидели на диване в гостиной и смотрели кино, она втискивалась между нами. Когда она проделала это впервые, мы даже чуть не купились растроганно, но уже через несколько минут Алеш оказался отодвинутым в сторону, а Марта тесно прижалась ко мне.
Но гораздо хуже всего этого было то напряжение, которое исходило от нее. Алеш проводил с ней намного меньше времени, но и он чувствовал его, а я – тем более. Даже когда мы были с ней вдвоем, болтали о чем-то веселом, смеялись. Я понимала, что пани Йиржина права, этот нарыв рано или поздно должен лопнуть. И даже если вдруг она ошиблась и Марта не знает, что Алеш ей не отец, значит, есть что-то другое. У меня было несколько альтернативных версий, но я не собиралась их озвучивать.
– Послушай, – спросила я Алеша, – а как она вообще общается со Зденеком? Я бы не удивилась, узнав, что ей известна развернутая версия.
Он задумался, а потом покачал головой:
– Сомневаюсь. Со мной она фактически не притворяется. Ведет себя как с посторонним человеком, от которого по какой-то причине зависит. Ты думаешь, смогла бы притворяться, что Зденек для нее только дядя Зденек, папа Либора и Ханы? Если ты не заметила, она очень искренна и последовательна в выражении своих чувств.
– Заметила. Еще как. Кто ей нравится или не нравится – сразу ясно. За одним-единственным исключением. Потому что настоящее ее отношение к тебе для меня загадка. Это не неприязнь и не равнодушие. Но вот что?
– Хотел бы я знать, – вздохнул Алеш.
Он выразился очень верно: мы жили на бомбе с часовым механизмом и слышали, как она тикает. Но взрыв – как это всегда и бывает – произошел внезапно.
В тот день было особенно жарко и душно. Я пришла после занятий с Романом взмокшая и раздраженная, до желания визжать. Возможно, от жары я была не слишком внимательна, и он орал, не прекращая, пока я не стала огрызаться в ответ.
– Хоть бы гроза скорее началась, – собираясь уходить, сказала Рада. – Второй день обещают, и все нет. Марта такая капризная сегодня, все ей не так.
– Где она? – спросила я, удивившись, что она не выбежала навстречу.
– У пани Ружичковой. Обижается на меня – не дала ей мороженое до ужина.
Я быстро приняла душ, оделась в домашнее, зашла в комнату Марты и выглянула в окно. Она сидела на скамейке, лениво гладила Любоша и смотрела, как пани Ружичкова подрезает розы. Я помахала рукой, и Марта нехотя поплелась домой.
– Уроки? – поинтересовалась я, когда она вошла.
– Сделала.
– Иди почитай, а мне нужно кое-что закончить.
Марта ушла к себе, а я устроилась в гостиной с переводом. Но не успела перевести и пары абзацев, как она явилась снова.
– Мама, у меня порвалась майка с пони. А я ее хочу завтра надеть.
Она сказала «tričko» – это было одно из очень немногих чешских слов, которые я почему-то люто ненавидела. Вообще чешский язык для русского уха звучит довольно забавно, но я слышала его с рождения, и меня нисколько не смешили духи-voňavky или весло-pádlo. Но вот майка-tričko или автомобиль-auťák неизменно приводили в бешенство.
– Надень другую, – стиснув зубы, предложила я.
– А я хотела эту.
– Тогда принеси, я потом зашью. Сейчас мне некогда.
Марта притащила майку, положила на кресло, послонялась по гостиной. Я почувствовала, что начинаю закипать.
– Мама, а когда мы заведем собаку?
Разговор о собаке заходил уже не в первый раз, и обычно я не прочь была поболтать на эту тему, но точно не сегодня.
– Марта, я же тебе сказала: надо спросить, что думает об этом папа.
– А может, ты его спросишь?
– А может, ты его сама спросишь? Пожалуйста, дай мне закончить работу.
И хотя я даже голос не повысила, Марта надулась. Бросила на меня обиженный взгляд и ушла.
Алеш пришел с работы такой злющий, каким я его, кажется, еще ни разу не видела. На мой вопрос буркнул, что кругом сплошные идиоты и что его все достало. Уточнять я не рискнула и вместо этого начала накрывать на стол.
Ужинали мы молча – каждый варился в своем раздражении. Пока Марту не дернуло за язык:
– Папа, мы с мамой хотим завести собаку.
– Да? – Алеш посмотрел на нее скептически. – А кто будет с ней гулять? Мама? Или Рада?
– Я буду, – глаза Марты стремительно начали наливаться слезами.
– Где? В саду пани Ружичковой? Или по улицам? Если у нас будет свой дом, тогда можно будет подумать о собаке.
Всхлипнув, Марта бросила вилку, вскочила.
– Сядь! – прикрикнул Алеш, но она уже выбежала из кухни.
– Алеш! – я тоже сдерживалась из последних сил.
– Что? Ты будешь ее защищать? – заорал он. – Сколько можно? Ты все время идешь у нее на поводу. А я уже чувствую себя лишним.
– Криста пана, – завопила в ответ я, – мало того, что она меня ревнует к тебе, так еще и ты – к ней?! Только этого не хватало!
Первый раз за все время мы ссорились всерьез и вот так орали друг на друга. Наверно, нас было слышно в президентском дворце. Кончилось все тем, что Алеш вылетел из кухни и ушел в спальню, хлопнув дверью. Я сказала несколько очень энергичных русских фраз, выпила воды прямо из-под крана. Потом, чтобы хоть немного успокоиться, убрала посуду в посудомойку и прошла через холл к коридору. Помедлила пару секунд и открыла дверь детской.
Марта свернулась на кровати клубочком и тихо всхлипывала. Я наклонилась, погладила ее по спине.
– Пойдем, Щеночек, посидим у пани Ружичковой в садике.
Я назвала ее Štěňátko – так называла меня мама. Марта подняла голову, посмотрела удивленно. Села, нашаривая ногами шлепанцы.
– Спускайся, – я поцеловала ее в лоб. – Я сейчас.
Когда Марта вышла из квартиры, я заглянула в спальню. Алеш лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.
– Мы пойдем воздухом немного подышим, а ты остынь пока.
Он ничего не ответил, и я тихо прикрыла дверь.
Выйдя во двор, я протиснулась в садик. Марта, сгорбившись, сидела на скамейке и смотрела себе под ноги. Маленькая, несчастная… У меня защипало в носу. И стало так жаль обоих. И себя заодно.
Я села рядом, обняла ее, прижала к себе. Гроза, которую так долго ждали, потихоньку подбиралась ближе и ближе. Духота стала невыносимой – тяжелой, плотной, как старое ватное одеяло. Одуряющий запах роз пластался в неподвижном воздухе. Издали донесся первый тихий раскат грома.
– Не сердись на папу, – сказала я после долгого молчания. – Сегодня день такой. Жарко, гроза собирается. Ты обиделась на Раду, я на инструктора по вождению, у папы проблемы на работе.
– Он мне не папа, – прошептала Марта, опустив голову.
И хотя ее слова не стали для меня неожиданностью – спасибо, пани Йиржина! – все равно ощущение было такое, как будто ударили под дых.
– Марта?
– Он не мой папа, – повторила она громче.
– Кто тебе сказал?
Марта молчала, как партизан на допросе. Глаза ее стали такими огромными, что едва помещались на маленьком личике.
– Марта, кто тебе сказал? – взяв за плечи, я развернула ее к себе. – Мама?
– Да… – и тут ее словно прорвало. – Она говорила, что он не мой папа, что он нас с ней не любит. Что мы ему не нужны. Что он выгнал бы нас на улицу, но ему не позволит полиция.
Ярость бывает ледяной. Похожей на арктическую пустыню.
Сука… Какая же ты сука, Милена! Знаешь, о чем я больше всего жалею? Что не могу выкопать тебя из могилы, убить еще раз и зарыть обратно.
Я присела перед ней на корточки, взяла за руки.
– Посмотри на меня, Марта. Я могла бы тебя убеждать, что все это ложь, уговаривать, утешать, но не буду. Я тебе скажу правду, а там уж ты сама думай, что с этим делать. Верить мне или не верить. И как жить дальше. Да, он не твой отец. Он любил твою маму, а она его нет. Встречалась с ним и с другим мужчиной. Ты же ведь знаешь, откуда дети берутся, да?
Это было жестко, может, даже жестоко, но что-то мне подсказывало: именно так сейчас необходимо. Не сопли-слюни, а голая правда.
Она смотрела на меня, приоткрыв рот. Кивнула едва заметно, облизнула пересохшие губы. Снова прогремел гром, уже ближе.
– Когда она забеременела, сказала папе, что это его ребенок. Потому что тот, другой, не захотел на ней жениться. Они с папой поженились. А когда ты родилась, стало ясно, что ты не можешь быть его дочерью. Иногда это можно точно определить по простому анализу крови. Любой другой тут же выставил бы ее под зад коленом, с тобой вместе. Но папа с ней не развелся – потому что ей некуда было идти и некому было помочь. Думал, что сделает это позже. Но ты все время болела, и он был с тобой. Сидел с тобой по ночам, возил в клинику к доктору. Знаешь, Марта, оказывается, можно полюбить чужого ребенка. Я же тебя полюбила.
Горло перехватывало спазмами, и я то и дело останавливалась перевести дыхание.
– Он остался с твоей мамой только ради тебя. Чтобы видеть каждый день. Когда кого-то любишь, хочешь быть с ним рядом. Всегда. И ты его тоже любила. Хотя и не можешь этого помнить. Вот только маме это не нравилось. И она сделала все, чтобы тебя от него оттолкнуть. Да, они ссорились. Даже когда люди друг друга любят, они иногда ссорятся. Как мы с папой сегодня. А когда не любят – тем более. Мама могла уйти, но не хотела. Ведь ей пришлось бы искать, работу, квартиру, одной заботиться о тебе.
– Я не знала, – тихо сказала она и обхватила меня за шею.
– Прости, Марта. Она твоя мама, и ты живешь на свете только потому, что она тебя родила. И мне неприятно говорить о ней такие вещи. И я бы не стала этого делать, но… я очень люблю папу, и мне больно, что ты к нему так… несправедлива.
Я вздрогнула от звука шагов рядом. Алеш сел на скамейку, обнял нас обеих. Наверно, он давно стоял в тени и все слышал. И в этот момент наконец пошел дождь. Не пошел – хлынул, как будто небо треснуло. Над крышами сверкнула ветвистая молния, грохнуло, как из пушки. Алеш подхватил Марту на руки и понес домой.
Когда мы поднимались по лестнице, он посмотрел на меня сверху вниз и покачал головой. Я поняла. И не пошла за ними в детскую. Переоделась в ванной в ночную рубашку, высушила волосы феном. Легла в постель, уткнувшись носом в подушку.
Это действительно было похоже на лопнувший нарыв. Больно и противно. И вместе с тем – такое облегчение! Я понимала, что заживать рана будет долго и трудно. И шрам наверняка останется на всю жизнь. Но все-таки она заживет.
Сколько прошло времени – полчаса, час? Алеш вошел, закрыл дверь, сел рядом.
– Я ее уложил. Уснула, – он нагнулся, поцеловал меня в шею. – Анна, если бы ты знала, как я тебя люблю! Лучше тебя никого нет.
Я не стала спрашивать, о чем он говорил с Мартой. Захочет – расскажет. А если нет – значит, не надо.
38.
Разумеется, никто не ждал, что все изменится в одночасье. После того вечера мы словно подвисли в шатком равновесии. Марта сплела кокон глубокой задумчивости и спряталась в него. Если раньше большую часть свободного времени она крутилась рядом со мной и трещала, как сорока, то теперь сидела у себя в комнате. Чаще всего лежала с книжкой на кровати, но не читала, а смотрела куда-то в мировое пространство.
Но в целом по отношению ко мне она вела себя по-прежнему, как будто и не было того разговора. И я приняла эту позицию. Алеш тоже не форсировал, хотя еще один шаг навстречу сделал. Не слишком явный, не навязчивый. Например, возвращаясь домой, не ждал, выйдет ли Марта из своей комнаты, а сам заглядывал к ней поздороваться. Больше расспрашивал о том, как прошел день, интересовался ее мнением. Она отвечала – как и раньше, коротко. Но разница была. В выражении лица, в интонациях.
Я понимала, что она хочет что-то изменить и даже пытается, но не может. Пока еще не может. Эти перемены были должны созреть.
