Текст книги "Пражский синдром (СИ)"

Автор книги: Анна Жилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Конец августа, последние теплые дни. Один холодный дождь – и начнется осень. В это время я всегда тосковала по Праге. Больше обычного. Может, плюнуть на все и поехать на недельку? Навестить Веру, которая недавно родила третью дочку. Не угомонятся, наверно, пока не получится мальчишка. Или все-таки на свой день рождения, в декабре?

Я родилась двадцать пятого, в католическое Рождество. И за восемь лет жизни в Праге так и не увидела его «белым» – со снегом. На Новый год выпал однажды, на Рождество – ни разу. Это была моя мечта. В полночь выпить шампанского на Карловом мосту. И чтобы шел снег. Сбудется ли когда-нибудь?

Вместе с Димкой мы в Праге были за все эти годы только два раза – он туда не рвался. Даже на десять лет своего школьного выпуска не поехал. И я на встречу своего класса ездила без него. Зато с мамой – у нас-то страсть к Праге была общая. Да и вообще мы с ней чем дальше, тем больше становились подругами.

Черт, черт! Мама же!

Я уже ехала на маршрутке в Гавань. Хорошо, что вспомнила. Достала телефон, набрала номер.

– Анют, ничего не случилось? – испугалась мама: обычно я не звонила ей раньше обеда.

– Нет, мам. Извини, не приеду сегодня. Работа напала из-за угла. Припахали выставку ювелирную переводить.

– Да ты что? – удивилась мама. – Ты же не берешь тлумку.

Иногда мы спонтанно переходили на чешский, но чаще вставляли в речь чешские словечки, а то еще и в испорченном виде. Как сейчас: tlumka вместо tlumočení – устный перевод.

– Пришлось Ирку выручить. Не знаю, когда вся эта беда закончится. Завтра приеду.

Хоть я и вышла из дома с запасом времени, на месте была впритык. Сначала искала нужный павильон, потом препиралась с охранником, который ни за что не хотел меня пускать через служебный вход. Он долго куда-то звонил, что-то выяснял, потом записал данные моего паспорта и все-таки пропустил. Еще поплутав, я наконец нашла своих четырех чехов, представилась. Все, началась работа.

Сначала я нервничала, потому что давно уже не переводила устно, фактически синхронно. А говорить приходилось почти без передышки, наша секция привлекала повышенное внимание. Посетители толпились у витрин, задавали вопросы. Я даже толком не могла сама посмотреть, что там такое они разглядывают. Некоторые украшения можно было купить, и в этом мне тоже, разумеется, приходилось участвовать.

Но не прошло и получаса, как напряжение испарилось, словно по волшебству. Все чехи, кроме одного, были пражаки, и я буквально купалась в обожаемых поющих интонациях, возможно, странных для непривычного уха. И сама пела, разумеется. Подопечные мои никак не могли поверить, что я русская.

«Mluvite jako pražaci…»

«Говорите, как пражаки», – это был лучший комплимент, от которого хотелось мурлыкать.

Наконец ближе к обеду выдался затишок. Чехи мои отправились перекусить, и я с ними. В секции остался пан Нелиба, самый старший («Я такой старый, что еще учил русский в школе»), который мог худо-бедно объясняться без переводчика. В кафе я уже просто болтала с ювелирами. Разумеется, им было страшно интересно, откуда я так хорошо знаю чештину. Пришлось рассказать.

Когда мы вернулись в павильон, пан Нелиба разговаривал с высоким светловолосым мужчиной в темно-сером костюме, которого я до этого не видела. Он стоял ко мне в пол-оборота, и мне было не разглядеть его лицо, но этот мягкий теплый баритон и короткие, словно рубленые гласные – kratke zobaki! – я узнала бы, наверно, даже во сне.

Как будто замерло все вокруг царством Спящей красавицы. Я стояла и ждала, когда он обернется. Почувствует мой взгляд.

Алеш повернул голову, и его брови взлетели – словно не поверил своим глазам.

– Анна? Annodomini…

Мы снова были на Карловом мосту, стояли и смотрели друг на друга. Как будто не прошло этих десяти лет.

Он изменился. Повзрослел. Другая стрижка – короткая. Вместо футболки под рубашку и потертых джинсов – костюм, который стоил, наверно, дороже, чем все то, что висело у меня в шкафу, вместе взятое. Но улыбка осталась прежней – теплой, светлой, и так хотелось улыбнуться в ответ.

А я ведь только утром вспомнила о нем, когда разглядывала свое отражение в зеркале. Длинная цепочка: костюм – развод – Димка – Прага – Алеш… Но даже в голову не пришло, что он может оказаться на этой выставке. Или как раз пришло – где-то в самой темной глубине? И поэтому было такое странное ощущение, как будто на свидание иду?

На свидание…

– Вы знакомы с пани Анной, пан Новак? – удивленно спросил Нелиба.

– Встречались в Праге, – кивнул Алеш.

Он хотел сказать что-то еще, но тут подошли дамы из оргкомитета, и мне пришлось переводить. Алеш, как я поняла, был у чехов за главного. Говорили они о церемонии закрытия, об упаковке экспонатов, отправке и прочих технических моментах. Алеш то и дело смотрел в мою сторону, а у меня внутри все мелко дрожало. Потом он ушел, шепнув мне:

– Я вернусь.

Чехачи таращились на меня круглыми глазами. Как у совички, которую когда-то подарил Алеш – интересно, где она, надо поискать в шкатулке. Переводчица оказалась загадочной особой. Родилась в Праге, да еще с самого Новака знает.

– А кто он? – спросила я Нелибу. – Новак?

– Вы же знакомы, – еще больше удивился тот.

– Мы десять лет не виделись.

– Владелец ювелирного дома NP Barnet, – ответил Нелиба и уточнил: – Совладелец. Вместе с братом.

Вот так… Хотя… ничего удивительного.

Алеш появился снова только через час, когда поток посетителей почти иссяк. Для них выставка закрывалась в четыре. После этого для участников должна была состояться официальная церемония закрытия и небольшой фуршет.

– Пан Нелиба, я заберу ненадолго пани Анну, – сказал Алеш. – Если что, вы справитесь.

Он взял меня под руку и повел по длинному коридору к служебным помещениям, да так быстро, что я едва поспевала. Мы оказались в небольшой комнате – рабочий стол, диван, два кресла, кофейный столик, плазма на стене.

– Выпьешь что-нибудь? Или кофе?

– Кофе.

Алеш вышел, я села на диван. Ощущение было такое, что все это мне снится. Весь этот сумасшедший день. Так не бывает – или бывает? Столько времени прошло. Он наверняка женат. Господи, о чем я думаю?

– Не могу поверить, – вернувшись, Алеш поставил на стол поднос с двумя чашками, сахарницей и упаковкой сливок. Блеснул браслет часов на правой руке – и обручальное кольцо. – Это правда ты…

– Ты даже помнишь мой ник.

– Я заходил на твою страницу на Фейсбуке. Пока ты ее не удалила.

Да. Заходил. Один-единственный лайк к моей свадебной фотографии. И после этого я решила, что лучше обрубить все окончательно. Чтобы не было соблазна зайти на страницу к нему. Добавить в друзья. Завести переписку.

– Я о тебе вспоминал. Часто.

– Я тоже.

На самом деле это была неправда. Не совсем правда. Вспоминала – но редко. Потому что запрещала себе вспоминать. Каждый раз все это заканчивалось совершенно иррациональными угрызениями совести. Даже тогда, когда у нас с Димкой все разладилось. Наверно, тогда – особенно.

Разговор не клеился. Казалось, нам обоим хотелось сказать о многом, но мы не знали, с чего начать. От волнения немели пальцы – как будто замерзли, и я грела их о чашку.

– Анна… – Алеш коснулся моей руки.

Кольцо – на правой! Но он же католик. В разводе – или?..

В этот момент зазвонил телефон. Поморщившись с досадой, Алеш достал его из кармана пиджака, произнес несколько фраз.

– Не дадут нам поговорить, – сказал он, закончив. – Надо идти. Опять у нас нет времени. Если только на фуршете после закрытия.

– Там мне тоже, наверно, надо будет переводить.

– А потом я сразу в аэропорт. Завтра утром у нас важные переговоры в Праге.

– Если хочешь, могу тебя проводить, – вздохнула я, встав с дивана.

– Хочу.

От его взгляда у меня задрожали колени, и по спине побежали знобкие мурашки – как тогда, на Петршине, когда он взял меня за руку...

3.

Поговорить нам так и не удалось. Вместо этого мне пришлось переводить коротенькую речь Алеша на церемонии закрытия – даже не речь, а с десяток «приятственных» фраз. Я поймала себя на том, что наверняка смогла бы переводить его даже синхронно. Хотя синхронка никогда мне не давалась, несмотря на идеальное знание языка. Для нее надо было уметь встраиваться в речь того, кого переводишь, буквально влезать в его мозги, чтобы угадывать смысл фразы еще до ее завершения.

Слушая Алеша, я мысленно говорила одновременно с ним, только по-русски. И едва он заканчивал фразу, тут же ее переводила, вообще не задумываясь. При этом мы смотрели друг на друга, словно передавали эстафетную палочку. С удивлением я поняла, что именно в этот момент между нами исчезло то напряжение, которое никак не удавалось преодолеть, пока мы сидели в служебной комнате и пили кофе.

Впрочем, чему удивляться? Было бы странно, если бы мы сразу бросились друг другу в объятья. Столько лет прошло. Воспоминания – это одно, даже очень яркие. А вот реальность… Даже близкие люди, которые долго были в разлуке, чувствуют себя скованно, снова встретившись. А мы провели вместе всего несколько часов.

Второй шанс? Я не знала, так ли это. Может, да. А может, просто подтверждение того, что в одну реку нельзя войти дважды. Но откуда-то я знала: третьего точно не будет.

На фуршете я стояла со своими чехами и держала в руках бокал шампанского, не отпив даже одного глотка. Приходилось без конца молоть языком. На выставке были представлены два чешских ювелирных дома и одна крупная фабрика, но украшения, которые привез Алеш, вызвали самый большой интерес. Поэтому желающих пообщаться и с ним, и с остальными хватало, а английский они – кроме Алеша и Нелибы – знали неважно.

В девять часов все закончилось. Меня долго благодарили. И даже вручили букет и корзину с вином и фруктами. Как я поняла, все это было заготовлено для переводчицы Ольги, но я настолько их очаровала, что чехи решили: обойдется.

– Пани Ольга… не очень хороший переводчик, – смущенно сказал Нелиба, вручая мне корзину. – Но мы ей завтра купим цветов. Когда она придет помогать с упаковкой и отправкой.

В этот момент вернулся Алеш, уходивший за чемоданом, который еще утром забрал из гостиницы.

– Как раз к началу регистрации успею, – сказал он. – Сейчас такси приедет.

Мы вышли из павильона. Такси подъехало через пару минут. Навалилось острое чувство дежавю. Все это уже было. Мы ехали в аэропорт, чтобы там попрощаться. Не зная, увидимся ли когда-нибудь снова. Только теперь улетал он, а не я.

Видимо, Алеш думал о том же. Он взял меня за руку и сказал:

– Кажется, время сделало круг. Все повторяется.

Теперь мы могли разговаривать свободно, не думая о том, что таксист будет слушать наш разговор. Чешский только кажется простым и понятным, но если говорить быстро и тихо, даже смысл уловить непросто.

– Я не успел спросить тебя, как ты живешь, Анна. Муж, дети?

– В разводе, – коротко ответила я. – Детей нет. Судя по кольцу, ты тоже?

– Я вдовец, – чуть помедлив, сказал он. – Милена погибла два года назад. Автокатастрофа.

– Извини… – по спине словно холодной лапой провело.

– Ничего. У меня дочка. Марта. Семь лет. Я теперь живу в Праге. Отец пять лет назад умер, нам с братом осталась его компания.

– Да, мне Нелиба сказал, что ты совладелец ювелирного дома.

– Ну, это только звучит так серьезно, – усмехнулся Алеш. – На самом деле все было здорово запущено и в долгах. И мы еле-еле начали выбираться из этой ямы. Зденек занимается финансовой частью и производством, а я – главный художник. Эскизы, модели, коллекции.

– Знаешь, – смущенно призналась я, – так за весь день толком и не смогла ничего рассмотреть. Времени не хватило. Но вообще я равнодушна к украшениям.

– Может, потому, что у тебя не было по-настоящему хороших? Я не говорю, обязательно дорогих. Скорее, тех, которые были бы… не знаю, как лучше сказать. Только твоими – подходящими только тебе.

– Одно было, – улыбнулась я. – Совичка.

Алеш улыбнулся в ответ, и я – как когда-то – положила голову ему на плечо. И он снова коснулся губами моих волос.

– А дочка живет с тобой? – помолчав, спросила я.

– Все сложно, Анна, – вздохнул Алеш. – Эти два года она жила в Брно с моей матерью. Я навещал их часто. Но в конце недели привезу ее в Прагу. Она идет в школу осенью.

– И кто будет с ней, пока ты на работе? Когда она будет приходить из школы?

– Я не сижу постоянно в офисе. У меня мастерская в моем доме, на первом этаже. В основном там работаю. А если что, жена брата может присмотреть. Или к себе забрать на время, если надо уехать. У них своих двое, немного постарше. А ты, значит, переводчица?

– Да, но в основном письменно. Сегодня – это случайность. Директор переводческого бюро – моя подруга. Уговорила подменить вашу Ольгу на один день. А еще преподаю чешский на курсах.

– Анна… – он держал мою руку в своей, а второй осторожно поглаживал каждый палец по очереди. – Все так странно вышло. Если честно, я в первый момент растерялся. Даже не знал, с чего начать разговор. Так часто представлял, что мы встретимся снова, а когда это случилось на самом деле…

– Я тоже. Нет, не буду врать, что представляла. Но растерялась, да.

– Послушай… Я понимаю, это звучит глупо, но, может, это судьба?

– Алеш…

– Подожди, выслушай меня. Я ведь ничего тебе не предлагаю. Но я не могу вот так потерять тебя снова. Тогда ты выходила замуж, у меня была девушка. А сейчас… Или пугает, что у меня ребенок?

– И это тоже, – честно призналась я. – Но не только.

– Я понимаю. Мы могли бы начать с самого начала. Как будто только что познакомились. Ведь мы могли познакомиться на этой выставке? Я бы улетел и потом позвонил тебе. У тебя есть Вайбер?

– Есть.

– Я позвоню, – кивнул Алеш. – Можно?

– Лучше напиши. Я не люблю разговаривать по телефону.

– Хорошо, напишу.

– Только учти, я делаю ошибки. Долготы.

– Пражачка, – Алеш легонько дернул меня за прядь волос. – Вы все неграмотные.

– Но-но! – возмутилась я. – Зобаки!

Он обнял меня за плечи, и голова закружилась – как на карусели.

Глупости! Я просто сегодня весь день на ногах и страшно устала. И почти ничего не ела. Бутерброд утром и салат в кафе днем. И две чашки кофе.

Давай, давай, Аня, рассказывай. Притворяйся, что он тебя ни капли не волнует. Что если б не улетал сейчас, все не закончилось бы бурной ночью у него в гостинице. Или у тебя дома. Или, может, ты забыла, что именно представила, когда вы спускались, держась за руки, с Петршина? И, кстати, у тебя тогда на пальце было Димкино кольцо. Но это так, между прочим. А сейчас тебе нечего терять. Кроме своего сонного болота.

Алеш достал телефон и записал мой номер. И тут же позвонил, чтобы я могла сохранить его номер. Annodomini – так я значилась в его записной книжке.

– Мне тогда очень понравилось, – сказал он, убирая телефон. – И как звучит, и что связано с тобой. Я даже коллекцию сделал с таким названием. С лунным камнем и сапфиром. Если интересно, сброшу тебе ссылку на сайт, там есть фотографии.

– Интересно.

– Скажу правду, Анна, – Алеш вздохнул. – Не знаю, как для тебя, а для меня тогда все вышло… непросто. Долго не мог тебя забыть. Знал, что надо, – и не мог. Заходил на твою страницу в Фейсбуке, пока ты ее не удалила. Когда увидел твою свадебную фотографию, было очень грустно. Зачем-то поставил лайк, потом ругал себя, что не удержался, напомнил о себе.

Я не стала говорить, что удалила страницу как раз из-за этого лайка. И что мне тоже было очень грустно в тот момент.

– С Миленой все разладилось, – продолжал он, глядя куда-то мимо меня. – Но все-таки встречались. Поженились только через два года, когда она забеременела. Если честно, я даже не уверен, что это мой ребенок.

– Можно ведь было сделать тест на ДНК.

– Нет, – твердо ответил он, и я поняла, что этого лучше не касаться.

Как и десять лет назад, мне хотелось, чтобы аэропорт вдруг переместился куда-то на тысячу километров дальше. Чтобы мы ехали еще очень долго. Но впереди уже светились огни Пулково.

– Сколько здесь можно стоять? – спросил Алеш водителя по-английски. Тот не понял, и я перевела.

– Пятнадцать минут.

– Тогда подождите, а потом отвезете девушку, куда скажет, – он протянул таксисту деньги.

Мы вышли, водитель достал из багажника чемодан и сел обратно. Алеш положил руки мне на плечи.

– На этот раз – не прощаюсь, – сказал он тихо и коснулся моих губ.

Поцелуй был совсем не похож на первый. Тот был страстный, но горький, безнадежный. Этот – легкий, нежный, невесомый, однако в нем была надежда.

– Я напишу, – Алеш улыбнулся, подхватил чемодан и пошел к входу в терминал.

– Куда ехать? – спросил водитель, когда я села на заднее сиденье.

– На Просвещения.

Квакнул телефон. Я открыла Вайбер.

Алеш Новак. «Не грусти!» И картинка – сова. Судя по выражению физиономии, явно употребившая какой-то веселящий расширитель сознания.

Совичка…

Я закрыла лицо руками.

Господи! Мне это снится?

4.

Я закрыла входную дверь, и мне показалось, что не была дома несколько месяцев. Все изменилось за один день. Да так, что с трудом верилось. Как будто утром отсюда вышла одна Анна, а вернулась совсем другая. На несколько лет старше. Или наоборот – моложе?

Поставив на кухонный стол корзину, я села на диванчик, стряхнула туфли с гудящих ног. Достала телефон, зашла в Фейсбук. Прежнюю страницу я удалила десять лет назад, а новую завела уже после развода. Без выпендрежа – просто Анна Домникова. В браке фамилия у меня осталась прежней, хотя Димка и обижался. Но уж очень мне не хотелось становиться Аней Лепешкиной. Зато и после развода проблем не было.

Найти Алеша оказалось несложно. Страница, которую я когда-то так и не открыла. Хотя руки и чесались. Судя по редким записям, заходил он на Фейсбук нечасто. В основном там были перепосты. Или фотографии украшений, очень красивых. Невольно хотелось представить, как все это выглядело бы на моих руках, в ушах или на шее. Но я-то искала совсем другое.

Ань, зачем тебе это, а?

Не успела я подумать – и тут же наткнулась на фотографию трехлетней давности. Семейный снимок в горах. Алеш, в темно-синем лыжном костюме и поднятой маске, обнимал за плечи длинноволосую брюнетку в таких же брюках и белом свитере с оленями. Он смотрел в камеру, а его жена – вниз, на девочку в красном, сидящую на санках. Я узнала oteplováky – кошмар моего детства. Утепленный комбез без рукавов, который надевали на свитер, а сверху – такая же куртка. Даже самые худенькие в них выглядели разноцветными снеговиками.

На фотографии была отмечена Милена Новакова, и я – с внутренней дрожью – перешла по ссылке. Каждый раз, когда вот так в сети попадала на страницы умерших людей, мне становилось не по себе. Но сейчас – особенно. На фото профиля у Милены были очень странные глаза – слишком светлые, прозрачные. Такие бывают у совсем бесцветных блондинок, но у брюнетки они выглядели необычно. Казалось, она смотрит на меня откуда-то из другого мира, пристально, недобро.

Ань, прекрати выдумывать. Да, она действительно в другом мире. Потому что умерла. Погибла. Мертвым нет никакого дела до живых.

Телефон зажужжал в руках, и я его чуть не выронила.

– Аньчик, – виновато сказала Ирка, – я знаю, что поздно, но ты ведь еще не спишь, нет? Как все прошло?

– Отлично все прошло, – устало ответила я. – Надеюсь, Ольга твоя оклемалась? Ее ждут завтра.

– Да, все в порядке. Спасибо тебе огромное.

– Ир, твое спасибо – в денежном эквиваленте.

– Да, конечно, – засмеялась Ирка. – Только ты не обидишься, если я тебе наличкой отдам?

– Да ну, с чего вдруг я должна обижаться?

– Так ехать к нам придется.

– Ничего, подъеду, – я встала и, прижав телефон ухом, расстегнула молнию на брюках. – Заодно и встретимся, а то уже сто лет не виделись. Ладно, Ириш, давай, я устала и жрать хочу, как сволочь.

Попрощавшись, я отложила телефон. Ни к чему совершенно эти копания. Ни в сети, ни в себе. Но если с интернетом все было просто, с мыслями справиться оказалось намного сложнее. Да что там – вообще нереально.

Машинально я вытащила из холодильника йогурт, выпила из бутылки и даже не поняла, какой у него был вкус. Разделась, почистила зубы, смыла макияж. Забралась под душ. Теплые струйки, ласкавшие кожу, навевали совсем уж нескромные мысли.

Я вспомнила, как пальцы Алеша мягко касались моей ладони. И два его поцелуя – таких разных, таких… волшебных.

Анна, вернись на землю. Давай честно. Ты вспоминала о нем, когда ссорилась с Димкой. Или когда становилось совсем уж тошно. Нечасто. Это было воспоминание-иллюзия, в которое ты пряталась от суровой реальности. Как девочки достают из коробки раскрашенную бумажную куколку и играют ею. А потом убирают обратно. Алеш был для тебя таким вот бумажным принцем, наполовину придуманным. Что ты вообще о нем знаешь? Даже то, что он тебе рассказывал о себе, ты почти забыла. Да и столько лет прошло. А он не выдумка. Живой человек – со своими недостатками, проблемами. Совсем не такой, каким ты его воображаешь.

Если ты не можешь отбросить все свои фантазии, лучше сразу выкинуть его из головы, потому что ничего хорошего не выйдет. Как он сказал? Начнем сначала? Представь, что познакомилась на выставке с симпатичным мужчиной. Вдовцом, с уже довольно большим уже ребенком. Тебя это не пугает? Извини, но не поверю. А ведь это не единственный мутный момент, правда?

Я вытерлась,надела пижаму и полезла в аптечку за снотворным. Утро вечера мудренее, но чтобы оно поскорее настало, надо уснуть, а не вертеться полночи без сна, пережевывая одни и те же мысли.

Впрочем, утро никакой особой мудрости не принесло. Голова после снотворного была тяжелая, как колода. Я выпила ведро кофе, прочитала сообщение Алеша, что он добрался благополучно, ответила и села за работу – это отвлекло. А после обеда – по заведенному распорядку – позвонила маме.

– Мать, – я сразу взяла быка за рога. – Не приеду, извиняй. Давай ты ко мне лучше. У меня есть корзина фруктов и вино, название которого невозможно прочитать.

– Ага, хочешь посекретничать? – так же сразу просекла она.

У них дома это было нереально. Папа сидел рядом, как приклеенный, и слушал все наши разговоры с огромным интересом. И по каждому эпизоду высказывал свое чрезвычайно ценное – на его, конечно, взгляд – мнение. А поскольку оба они работали, то и дома бывали почти всегда одновременно. Так что когда нам с мамой надо было пообщаться тет-а-тет, либо она приезжала ко мне, либо мы шли куда-нибудь в общепит.

Мы договорились, что она приедет сразу после работы, и я снова села за перевод. Вчерашний день здорово выбил меня из графика, и приходилось наверстывать. Но сейчас это было к лучшему: не оставалось времени на ненужные мысли. Закончила я как раз к маминому появлению. Открыла вино, принесла в комнату миску с фруктами, и мы забрались с ногами на диван.

Сейчас я могла только удивляться тому, что когда-то мы с ней не то чтобы не ладили, но и близки особо не были. Для задушевных разговоров мне хватало Димки, для чисто женских – Ирки и еще одной подруги, Кати. Но была у нас с мамой мощная точка соприкосновения, общая болезнь – Прага. В нашем семействе все были связаны с ней, но настоящих чехофилов и прагоманов оказалось всего трое – дедушка, она и я. Бабушка, папа, Димка и его родители смотрели на нас как на слегка сдвинутых, поскольку страсти нашей не разделяли.

Дед когда-то заварил всю эту кашу, поступив на чешское отделение филфака. Вряд ли бы это ему удалось, но после армии были какие-то льготы. А поскольку он уже отслужил, да и в университете была военная кафедра, в шестьдесят восьмом ему вручили лейтенантские погоны и отправили пинком туда, где было ну очень жарко.

«Как тебя вообще угораздило? – спрашивала я. – Почему именно на чешское?»

«Не знаю, – отвечал он. – Может, потому, что Швейк нравился?»

И чем не причина? Я тоже обожала Швейка и перечитывала в оригинале бесконечно, с любого места. А вот мама как раз не любила. Зато она прожила в Праге дольше всех нас – целых семнадцать лет. Я во многом повторила ее, с пугающей точностью. Четыре года в раннем детстве и четыре в старших классах. Мы учились в одной школе. И очень многое могли обсуждать, вспоминать, сравнивать. А когда прошел период моего подростково-юношеского ершизма, оказалось, что мы намного ближе, чем можно было подумать. Конечно, были темы, которых мы не касались или касались вскользь, но то, что случилось вчера, я хотела обсудить именно с ней.

Начать пришлось с событий десятилетней давности: о том, что произошло тогда, не знал вообще никто. Мама сидела, положив подбородок на поднятые колени, и выглядела в тусклом свете торшера подростком. Маленькая, стройная, она и при дневном свете казалась лет на десять моложе своего возраста. К тому же было в ней что-то такое… шебутное. Как будто внутренне она застряла в каком-то временном коконе и сейчас стала примерно моей ровесницей.

Выслушав первую часть истории, она отпила вина, отщипнула виноградину и сказала:

– Дай угадаю. Ты встретила его вчера на выставке?

– Очень трудно было догадаться, учитывая, что это ювелирная выставка, – проворчала я, потянувшись за телефоном. Открыла страницу Алеша в Фейсбуке и показала ей. – На, полюбуйся.

Взглянув на экран, она вздрогнула, как будто увидела привидение. Закрыла глаза, потерла виски.

– Знаешь, Анька, я давно не удивляюсь, что нам нравятся одни и те же вещи, места. Но это уж слишком. Это уже мистика какая-то!

5.

– Мааать! – насторожилась я. – А ну давай колись. Не пугай меня, сделай милость.

– Да успокойся ты, – она расхохоталась и потянулась к столику за бокалом. – Сейчас придумаешь какой-нибудь мексиканский сериал. Нет, у меня не было романа с его отцом, и вы не брат и сестра.

– Уже песня, – с облегчением вздохнула я. – Тогда к чему такой саспенс?

– Ань, не нагнетай. Ты как заведенный органчик. Он просто похож на кое-кого. Помнишь фильм «Принцесса цирка»?

– Смутно, – я наморщила лоб, напрягая память. – Это где такой красивый мистер Икс и совсем некрасивая не знаю кто?

– Да. В него когда-то половина женского населения Советского Союза была влюблена по уши. Погугли.

Я пожала плечами и ввела в поисковик «Принцесса цирка». И ахнула, увидев результат с кадрами из фильма.

– Вот то-то же, – усмехнулась мама, отпив глоток.

– Знаешь, когда мы только познакомились, я подумала, что Алеш на кого-то похож. Я этот фильм в детстве видела и совсем не запомнила. Не люблю оперетту. Так ты тоже была в него влюблена? – поддела я. – В мистера Икса?

– Нет. В его брата.

– Не понял?

– Это не профессиональный актер, – она кивнула в сторону телефона. – Снялся только в одном фильме. Учился тогда в МГИМО. Мама у него русская, папа словак. А с его братом я училась в нашей школе в Праге. Я была в седьмом классе, а он в десятом. Думаю, о моем существовании даже не догадывался. И они с братом очень похожи были. Главное – не заходить на его страницы в соцсетях сейчас. Чтобы не портить воспоминания нынешним луком.

– Дааа… – протянула я. – Действительно мистика. Короче, при таком раскладе Алеш тоже должен тебе понравиться. Это… не помню, как в психологии называется? Перенос? Когда эмоции по отношению к одному объекту переносят на другой, похожий?

– Да, как-то так, – кивнула мама. – Но?..

– В смысле? – не поняла я.

– Интонация у тебя такая. Что должен – но не понравится, патамушта…

– Мазер, ты видишь меня насквозь. Переходим ко второй части Марлезонского балета, – и я рассказала ей обо всем, что произошло на выставке. Как я его увидела и как мы пили кофе. Как переводила его выступление и как мы ехали в аэропорт.

– Это уже не оперетта, – вздохнула мама, когда я закончила и уткнулась в свой бокал. – И что ты хочешь услышать?

– Все, что ты захочешь мне сказать.

– Ну, поздравлять-то особо пока не с чем. Думаю, ты и сама это понимаешь.

Я поставила бокал и легла на диван, положив ноги ей на колени.

– Конечно, понимаю. И что ничего радужного в этом нет, тоже понимаю. Мам, меня очень зацепило, что он про дочь сказал: не знаю, мой ли это ребенок. Как заноза под ногтем. Мы же почти не знакомы. Такое не говорят просто так, кому попало.

– Вообще да, – кивнула мама. – Но не торопись. Ты же не знаешь обстоятельств.

– Ма, я вообще ничего не знаю. Ни о нем, ни о чем. Тогда он мне очень понравился, но у меня был Димка. Свадьба через два месяца. А сейчас… Это не просто пойти в гостиницу, переспать и гудбай. Это заявка на что-то.

– Давай спокойно и по полочкам. Представим, что он не был женат, у него нет ребенка. Что тебя смутило бы в первую очередь?

– Да ничего… наверно. Расстояние? Это не проблема. Есть скайп, вайбер. Можно взять билет, прилететь, встретиться. Ничего о нем не знаю? Так никто при знакомстве ничего не знает. Это вопрос времени.

– Значит, все упирается в то, что он вдовец с ребенком.

– Значит. И я понимаю, что не готова к такому. Я и своих-то детей особо никогда не хотела. Ну, не то чтобы совсем не хотела, но и не страдала, что их нет. А тут чужой и не такой уж маленький.

– Ну, что не хотела – это не показатель. Можно прожить с мужчиной всю жизнь и так и не захотеть от него детей. А можно через десять минут после знакомства представить себе пятерых. Послушай, Ань, мне кажется, ты слишком все драматизируешь.

– Ты думаешь?

На меня действительно вдруг накатило какое-то отчаяние, почти до слез. Как будто я уже заранее знала, что ничего у нас с Алешем не выйдет, что первая наша встреча была насмешкой судьбы, а вторая – просто издевательством. И лучше прекратить все это, пока еще не слишком поздно.

– Он что, сделал тебе предложение и дал время на размышления до завтра?

– Нет, но…

– Вот именно, что нет. А «но» – это уже твои выдумки. Куда ты гонишь, ямщик? Притормози. Я понимаю, ты сейчас целиком на эмоциях. Просто отпусти ситуацию, дай ей развиваться без пинков. Пройдет время, и будет видно, может из этого что-то получиться или нет.

– Легко тебе говорить, – вздохнула я.

– Ну да, конечно, легко, – хмыкнула мама. – Чужую беду руками разведу. Вот только никакая у тебя не беда, а всего лишь непростая ситуация. А ты тут устраиваешь какой-то драмкружок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А ты бы на моем месте рискнула?

– Не знаю, – задумалась мама. – Наверно, нет. Но не на твоем месте, а на своем. А на твоем месте только ты – тебе и решать. Разумеется, не прямо сейчас.

Мы поговорили еще немного, уже на другие темы, и она поехала домой. А я схватилась за телефон и обнаружила там сразу несколько сообщений от Алеша. Совершенно нейтральных: как дела, как прошел день? С полчаса мы переписывались о всякой ерунде. По телефону разговаривать я не любила, но подумала, что вот так – тоже не вариант.

«Анна, может, скайп? – Алеш словно почувствовал мое настроение между строк, за тысячи километров. – Я хочу тебя видеть, слышать твой голос».