Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

Текст добавлен: 25 октября 2017, 11:30

Текст книги "Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан"

Автор книги: Анна Зегерс

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

Знала ли Мария Луиза об этом обмане? Может быть, даже сама участвовала в нем? И это возможно. Это было бы только частью ужасной, сводящей с ума перемены, происшедшей в ней. А может быть, от нее просто скрыли мой приезд, когда мое имя появилось в списке гостей, приезжающих на выставку в Сан-Паулу? Потому что они чувствовали – она не перенесет встречи. Еще не перенесет. Но сейчас, сегодня вечером, она ее перенесла.

Нет, у этой женщины сегодня вечером не было никакого, почти никакого сходства с Марией Луизой. Но откуда у меня желание быть так ужасно несправедливым к Марии Луизе? Я ревную ее не к Родольфо, я ревную ее к смерти. Сорвалась ли она со скалы, попала ли в водоворот, нарочно или случайно… Не знаю. И не к чему мне доискиваться, как это было. Смерть настигла ее в воде и, прежде чем унести, ударила ее прекрасное, гибкое тело о скалы. Из зависти, что она прекрасна, как богиня океана Иеманжа, которой одной дано единоборствовать с ним.

Поникшая голова, окровавленные губы, бессильно повисшие руки, избитое о скалы тело – такой была мертвая Мария Луиза, такой она лежала на столе в зале. Так описала ее Эмма. И люди толпились вокруг, чтобы взглянуть на прекрасную утопленницу, и подлая смерть скрежетала зубами в бессильной ревности.

Нет, женщина в отеле со сверкающим гребнем в волосах была чужой.

Ну а если, несмотря ни на что, это была все-таки она? Если это она украсила волосы гребнем? Эмма могла мне солгать. Эмма всегда была привязана к своим господам. Не говоря уже об Элизе. Для той ложь – наслаждение.

А может быть, Родольфо узнал, что мы снова начали писать друг другу письма, полные любви. И он бы не допустил, и по законам этой страны она никогда бы не смогла приехать ко мне. И выйти второй раз замуж. А раз она была вынуждена остаться с ним, в кругу его друзей, она подумала: чем хуже, тем лучше. И на всем поставила крест. На каждом воспоминании о нашей счастливой жизни. Она, как в трясину, погрузилась в пеструю сутолоку, и наряжалась и причесывалась, чтобы он мог ею кичиться…

Нет, нет, я несправедлив к моей Марии Луизе, ужасно несправедлив и еще буду страдать от этого. Такой богатый человек, как Родольфо, сумеет рано или поздно найти жену, похожую и лицом и телом на умершую возлюбленную. Он найдет ее, потому что никогда не любил по-настоящему ту, мертвую. Он только играл в любовь. Это я любил ее, я, и поэтому для меня она никогда не умрет. Я могу представить себе ее мертвой лишь на мгновение. И тут же я начинаю вспоминать о нашей общей неумирающей юности. Я не хочу думать ни о чем другом. Я не хочу…

Сколько времени мы в пути, Хаммер? Сколько времени прошло с тех пор, как я столкнулся с Родольфо в отеле «Эксельсиор» и увидел женщину, похожую на мою Марию Луизу так, что их можно было спутать? А может быть, она и была Марией Луизой? Может быть, все-таки, несмотря ни на что, это была она? Так страшно изменившаяся. Совсем не изменившаяся и так страшно изменившаяся. Ее изменило то окружение, куда она попала. Ничего невозможного нет, Хаммер. Все, все возможно. Любое изменение – к крайностям зла и к крайностям добра. Но нет. Это неправда…

Я сам разволновался. Я воскликнул:

– Конечно, неправда. И если вы сами знаете это, Трибель, зачем вы снова и снова растравляете старые раны?

Трибель продолжал, но в другом тоне, словно теперь ему нужно было утешать меня:

– Сплошь и рядом слышишь прелюбопытные истории. Но все-таки в душе человека таится искра, иногда ее заволакивает дымом, иногда она скрывается под пеплом, но снова и снова разгорается прежним огнем.

Такая искра должна быть. Это я понял из последнего письма Марии Луизы. Почему здесь, на борту, я снова начал сомневаться? Не грех ли сомневаться в Марии Луизе? Она умерла. И никто не может воскресить ее. Откуда же во мне это желание придумать ей сомнительную, смутную жизнь?

Я сказал:

– Мы восемнадцать дней в пути. Я прошу вас, Эрнст Трибель, перестаньте мучить себя этой историей. Не воскрешайте Марию Луизу. Вы никогда больше не увидите эту женщину. Заклинаю вас – прекратите это бессмысленное самоистязание.

Некоторое время Трибель молчал. Потом сказал:

– Стало гораздо прохладней. И уже давно нет летающих рыб. Сегодня ночью Барч покажет нам, что Южный Крест окончательно и бесповоротно закатился на юге, а Большая Медведица поднялась на нашем северном небе.

Я ответил:

– Мне хочется вместе с вами понаблюдать ночью звездное небо. Но капитан пригласил нас сегодня распить бутылку сливовицы. Это, наверно, в последний раз. И знаете, что обещал нам кок? Вы говорили об этом в самый первый день: он угостит нас печеными яблоками. Он действительно приберег их на обратный путь.

– Печеные яблоки так прекрасно пахнут. Я уже заранее предвкушаю это удовольствие, – сказал Эрнст Трибель. – Тогда мы с Барчем подымемся наверх после печеных яблок.

За едой я рассказал Садовскому, что узнал от Клебса о разговоре с монахиней. Он скорчил недоверчивую мину. Я сказал:

– У вас, наверно, нет детей?

Он ответил резко:

– Откуда вы это взяли? Может быть, я оставил в Аргентине прекрасную польку с маленькой девочкой.

После угощения сливовицей я снова остановился с Трибелем на палубе. Я прервал его, когда он хотел начать все сначала:

– Я больше не могу слышать о ваших сомнениях и заботах. Разве вы мне не говорили, что вы врач? Неужели каждый раз, когда ваш больной в опасности, у вас наступают такие приступы отчаяния?

Трибель ответил:

– Не верю, Хаммер, что вы говорите это всерьез. Просто вы хотите меня успокоить, вот и все. Не говорите мне, что безразлично – обманула меня Мария Луиза или нет. Все это совсем не так просто. В Ильменау я узнаю, написала ли она мне. Если она, несмотря ни на что, любит меня, я предложу ей немедленно приехать в Росток.

– Милый Трибель, она не приедет. Она умерла.

– Это вопрос, на который пока нет ответа. Я не могу поверить в ее смерть.

Трибель долго молчал.

– Позовем Барча, попросим его показать нам звезды северного полушария, – сказал я наконец. – Он играет в шахматы с польским мальчиком.

Мы разошлись по каютам, меня удивило, что моего соседа нет. Спать не хотелось. Я снова вышел на палубу. Когда я поднялся наверх, я увидел, что капитан гуляет по палубе об руку с Войтеком, как обычно ходили мы с Трибелем.

Скоро Войтек вернулся в каюту. Он был возбужден, но заснул быстрее, чем всегда. Видно, капитан успокоил его и предложил помочь с работой.

Мы оба, наверно, хорошо бы выспались, но в дверь сильно постучали. Это были Трибель и Барч. Они позвали нас посмотреть на маяк Бретани, первый свет Европы. Мы выскочили на палубу, хотя пока что была видна только крохотная светящаяся точка. Но я точно помню: едва завидев маяк Бретани, мы страшно обрадовались. Мы сами не понимали, почему он наполнил наши души такой радостью.

Пожалуй, только мне это было ясно. Я скоро увижу детей и жену, вернусь к своей работе. Пусть я досадовал, что меня так срочно вызвали, зато смогу рассказать, как меня встретили в Риу-Гранди-ду-Сул, как удивлялись там, что мы так быстро откликнулись на вызов нашего покупателя. Но больше всего я радовался встрече с дочками. У них косички с бантиками. Как весело мне будет слушать их болтовню – гомон и щебет моих маленьких птичек!

Войтек, наверно, думает о разговоре с капитаном. Для него лучше вернуться как можно скорее. Капитан обещал ему временную работу в Гдыне и посоветовал поступить на курсы для моряков, на те же курсы, которые он уже однажды окончил, – тогда он не провалится на вступительных экзаменах. А с дипломом он быстро найдет место, и никто из его родни и прежних друзей не узнает, где он проболтался столько времени. Предложение капитана обрадовало Войтека. Видимо, мысль об этом мучила его в потерянные годы.

По всему поведению капитана видно было, что он настоящий человек и на своем месте. Мне нравилось, что он сам стирает свое белье на палубе в общей стиральной машине. Потом сам развешивает его сушиться. Хотя команда ничего не говорила, ей это, видно, тоже нравилось. Монахиня – та молча отдавала белье своей худой спутнице. Капитан был сильным, крепким человеком. Но и монахиня не была изможденной, болезненной женщиной.

Нам казалось, что мы все время приближаемся к маяку, хотя это был обман зрения. Напротив, мы удалялись от него, приближаясь к входу в Ла-Манш.

В дневном свете маяк скоро станет неразличимым. Первый помощник, который вглядывался в этот свет Европы так же пристально, как мы, сказал внезапно:

– Маяк стоит на острове Квесан у входа в Ла-Манш. Вокруг острова много рифов, опасных для мелких судов, особенно для рыбачьих, поэтому и сложилась пословица, – он произнес ее по-французски: Qui voit Quessant, voit son song.

Все захотели услышать перевод пословицы: «Кто увидит Квесан, заглянет в лицо смерти».

– Теперь с нами ничего не случится, – сказал Барч. – Вот несколько позже, в равноденствие, наше плавание было бы потруднее.

Трибель сказал:

– Было бы невероятной случайностью, если бы меня еще раз пригласили в Бразилию. Никогда больше не увижу я этого континента.

– Ты все равно больше не увидел бы Марию Луизу, – решительно сказал я. – Предоставь мертвым хоронить своих мертвецов.

– А если меня ждет письмо? – возразил он.

– Сожги его.

Тем временем к нам подошли монахиня, ее спутница и певец с женой. Монахиня с восхищением посмотрела на маяк и произнесла несколько фраз по-польски, а может быть, и по-латыни, и ее спутники повторили их. Наверно, она благодарила бога за благополучное прибытие в Европу.

– Прекрасно, – сказал Барч. – Мы совершаем это плавание по наикратчайшему маршруту. Без всяких отклонений.

– А мне оно показалось очень долгим, – проворчал Войтек себе под нос, как ворчал все эти дни.

Потом появилось много танкеров, грузовых и пассажирских судов разного типа. Со всех сторон они спешили к Ла-Маншу.

– Если ты действительно поступишь на пароход, – сказала вдруг маленькая девочка, – ты будешь инженером, как наш отец.

– Нет, – упрямо ответил мальчик. – Я твердо решил, у меня будет замечательная профессия.

Взрослые не успели спросить у него, что это будет за профессия, как капитан сказал:

– Мы тебя проэкзаменуем и увидим, на что ты годен.

К нам совсем близко подошел пароход под польским флагом. С его борта что-то кричали. Я подумал, что это, наверно, традиционные приветствия: «Со счастливым прибытием!» и слова благодарности маяку, который был перед нами.

Барч вдруг круто повернулся:

– Примите, господин капитан, нашу благодарность вам и всей команде.

Трибель молчал, потом тихо произнес то, о чем все время думал:

– А может быть, она уехала оттуда еще раньше нас?

Я закричал на него:

– Прекрати наконец! Она умерла. И все! Она утонула в море. Все было именно так, как ты мне рассказывал. Предоставь ее тому, что мы называем «вечным покоем». Я умоляю тебя, не говори больше о ней.

Первый помощник поглядел на нас. Мне показалось, что он хорошо разбирается в сложностях человеческих судеб, потому что немало разных историй слышал во время плавания.

По каналу мы проходили в ясный и солнечный день. Стояло позднее лето. В этот безветренный час сияющий солнечный свет спокойно освещал противоположный берег канала. Нас разделяли проплывавшие мимо суда, но все равно казалось, что берег лежит совсем рядом.

Мы разглядывали многоэтажные склады, торговые и жилые здания. В ясном и мягком, четко очерчивающем все свете можно было разглядеть каждый этаж. Мы видели людей, которые отдыхали на балконах, разговаривали, заходили в магазины.

Берег словно притягивал нас. Он казался гораздо выше и круче, чем был на самом деле. Барч воскликнул: «Прекрасный остров». Мы видели только маленький выступ суши, а нам представлялось, что, стоит пересесть в вагон поезда, и мы мгновенно очутимся посреди равнины.

Садовский опять спросил, какие книги Джозефа Конрада мы читали. Его интересовало, помним ли мы рассказ Конрада о том, как римляне высадились на этот суровый остров, как овладели побережьем.

– Об этом в книге Конрада рассуждают люди, спускающиеся на лодке вниз по Темзе уже в наши времена, – сказал Садовский, – их поражает, что даже в этих краях земля была некогда совсем дикой.

Удивительно, что такой человек, как Садовский, так много читал, я ему даже завидую. Мы детьми помогали отцу в поле, иногда играли в футбол и почти ничего не читали. Но Садовский, как видно, хорошо разбирался в самых разных областях.

Барч резко возразил ему:

– Разве вы забыли, что немцы сбросили в воду английский гарнизон Дюнкерка? Что во время воздушных налетов они уничтожали целые кварталы Лондона? Неужели вы не видите, что мир остался диким?

Тем временем капал расступился, показалось устье Эльбы, все перешли с борта, обращенного к морю, на борт, обращенный к материку. Одни суда все дальше по реке углублялись в материк, а другие, те, что шли из Гамбурга, начинали здесь свое морское плавание.

Мы причалили в Брунсбюттелькоге, помощник капитана подошел к каждому из нас со списком товаров. На коротком отрезке пути можно было делать покупки беспошлинно. Я купил жене и дочкам яркие кофточки.

Трибель сидел один, в стороне от всех. Скрестив руки на поручне и положив на них голову, он вглядывался в равнину, в которую мы углублялись. Этот пейзаж был ему непривычен. Не знаю, случалось ли ему прежде плавать на пароходе по зеленой долине. Странное это было ощущение – плыть не по волнам пустынного океана, а среди колышущихся хлебов.

Все, что Трибель рассказал о своей юности, – правда. Я не сомневаюсь в этом. Боюсь только, ему будет нелегко избавиться от своего горя. Труднее всего преодолеть боль и страдания юности, а забыть их невозможно. Часто говорят, что беды молодости легко забываются, но это не так. Я тоже никогда не забуду тяжелых переживаний юности: смерти любимого брата, не забуду, как медленно, без всякой помощи умирал на войне мой лучший друг. Как преодолеть тоску, что владеет Трибелем? Она тяжко давит на сердце, и хотя иные осудят меня за эти слова, я думаю, в этом есть своя хорошая сторона. В нашем теперешнем, изменяющемся, стремительно рвущемся вперед мире хорошо, если в душе человека есть нечто прочное, даже если это – неослабевающая боль.

Человек, испытавший столько тяжелого, лучше поймет людей, на чью долю тоже выпали страдания. А способность понимать других пойдет на пользу ему в его жизни и работе…

Осенний день с его мягким, спокойным светом перевалил за половину. На меня упала легкая прозрачная тень. Кто-то положил руку мне на плечо. Я сразу догадался, что это Трибель, который не хотел больше оставаться один.

Он проговорил:

– Знаете, Хаммер, я рад, что обо всем рассказал вам. У меня стало легче на душе, как будто я сбросил в море всю тяжесть – камень за камнем. Теперь я рад, что возвращаюсь домой, это для меня еще не совсем настоящий дом, но он станет им. Я радуюсь возвращению в маленький город Ильменау, в больницу, к моей работе, к моим пациентам, я радуюсь, что мне предстоит доклад о конгрессе в Баии, что я везу с собой много книг, я радуюсь встрече с главным врачом и его семьей, и с маленькой милой сероглазой Гертой. Хорошо, что я везу каждому подарок. Я вам признаюсь, Хаммер, в Ростоке меня, возможно, будет встречать Герта.

Я ответил:

– Ваш рассказ сделал мое путешествие богаче и интереснее. Но не надейтесь слишком, что Герта встретит вас в Ростоке. Из Тюрингии до Балтийского моря не близкий путь.

– Она намекнула мне на это в письме. Я буду рад ей, но вовсе не рассчитываю, что она приедет…

Стемнело. Мы поужинали неторопливо и почти в полном молчании – не хотелось больше пить вина и произносить тосты. Все рано легли спать. Когда, спустя несколько часов, мы встали, Трибель уже сидел на своем месте. Он разговаривал с Барчем. На берегу тянулись сады, золотистые и алые яблоки сверкали в ветвях, как маленькие солнца.

notes

Примечания

Anna Seghers, Vorwort, in: Die Rettung, Berlin, 1951, S. 6.

Цитируется по книге: Friedrich Albrecht, Die Erzählerin Anna Seghers 1926–1932, Berlin, 1965, S. 268.

Anna Seghers, Über Kunstwerk und Wirklichkeit, Bd. II, Erlebnis und Gestaltung, Berlin, 1971, S. 49–50.

Claude Prévost, Note sur Anna Seghers, in: Anna Seghers, La révolte des pêcheurs de Sainte-Barbara, Paris, 1971, p. 123.

Anna Pegoraro Chiarloni, Anna Seghers. La rivolta dei poscatori di Santa Barbara in: Il romanzo tedesco del Novecento, Torino, 1973, p. 202.

Anna Seghers, Briefe an Leser, Berlin und Weimar, 1970, S. 41.

Там же, стр. 42.

Статья студентов вместе с ответом Анны Зегерс напечатана в журнале «Урал», 1972, № 10.

Кончено! (франц.)

Евангелие. Второе послание к Коринф., гл. I.