Текст книги "Темные желания"
Автор книги: Анна Рейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Мне не было так уж неудобно. И я знала, что вам будет приятно, – сказала она правду наконец. Опустила глаза и ушла через гардеробную в свою спальню. Граф проводил ее коротким смешком.
В спальне Джоанна могла быть честной с самой собой. Возможно… возможно граф и выдаст ее полиции, но она не верила в это. По крайней мере, не выдаст, пока не наиграется с нею вдоволь. Да, его вкусы похожи, слишком похожи на вкусы Лэнгфорда, и все-таки он немного отличался от ее мужа. Пока что Джоанна опасалась загадывать, насколько сильно. Быть может, совсем не отличался. Ее муж поначалу тоже был довольно сдержан. Но одни и те же игры приедаются, черная душа требует новизны, и тогда становится все хуже и хуже. Возможно, та же судьба ожидает ее и с графом. Единственная разница, как правильно указал граф, – сейчас она имеет возможность уйти.
* * *
Самое странное, что граф обращался с ней уважительно в те моменты, когда не был занят постельными играми. Никаких намеков, что она грязная шлюха и недостойна сидеть за одним с ним столом. Наоборот, он требовал, чтобы она делила с ним завтраки, обеды и ужины. И если насчет завтрака все можно было объяснить его утренней страстью, то остальное нельзя было объяснить ничем, кроме самого элементарного уважения к гостье.
Ее третье утро в особняке графа. Она опять заметила, что он бросает на нее особые взгляды. В какой-то момент он сказал:
– Подойди ко мне.
Вот она – ее расплата за то, что она отказалась вчера отвечать на его вопросы. Джоанна мельком глянула на лакея за спиной графа, раздумывая, не отказаться ли. Но у нее всегда будет такая возможность, если граф захочет чего-либо большего, чем погладить ее ягодицы поверх панталон. Она заметила, как лакей стиснул зубы и закрыл глаза, сохраняя молчание, и была ему благодарна за такую деликатность. Нехотя она подошла к графу.
Он не ожидал от нее такого поведения. Возможно, прошлой ночью он был чересчур благороден, предоставляя ей право выбора? Женщины всегда чувствуют слабину. И она выполнила его приказ далеко не с такой охотой, не с такой услужливостью, которую проявляла раньше. Он поймал взгляд, брошенный за его спину, как будто там могло быть что-то интересное. Или кто-то… Погруженный в эротические мечты, он совсем забыл про лакея. Хозяева часто забывают про прислугу, и именно потому прислуга всегда все знает. Граф не смог вспомнить, кто же сейчас должен стоять за его спиной. Хотя все его слуги отличались особой преданностью и неболтливостью, в его планы не входило делать их свидетелями своих развлечений и уж тем более унижать перед ними свою любовницу.
Джоанна остановилась перед ним – напряженная, настороженная, готовая к бегству.
Граф мягко взял ее ладонь и поднес тыльной стороной к своим губам, одаривая невесомым поцелуем.
– Сядьте рядом, дорогая, – произнес он уже другим тоном, совсем не напоминающим безумные ночи. – Прошу прощения за свой тон, Джоанна. Боюсь, я замечтался, и оттого был несколько груб. Вы простите меня?
Его пальцы медленно поглаживали ее ладонь.
Джоанна кивнула, не в силах понять, в чем состоит его игра.
– Сегодня я должен надолго уехать, и, боюсь, встретиться с вами смогу только поздним вечером. Вы же можете проехаться по магазинам и выбрать себе что-нибудь поизящнее. Счета пусть присылают мне.
Это все, что он от нее хотел? Чтобы она выбрала что-нибудь поизящнее, чтобы ему было приятнее иметь с ней дело?
Джоанна кивнула.
Граф видел, что женщина растерянна и абсолютно ничего не поняла. Но сейчас, в присутствии третьего лица, он не мог больше ничего сказать. Он вновь поцеловал ей руку и удалился.
Джоанна растерянно глянула на лакея. Заметила, как тот облегченно перевел дух. Мужчина открыл глаза и на мгновение встретился с ней взглядом. Вздрогнул, испугавшись неизвестно чего, уставился в точку перед собой, вытянулся и превратился в обычного слугу, исполняющего свою работу и не способного слышать и говорить.
Леди покинула столовую. У нее был конкретный приказ графа одеться поизящнее, и она не собиралась его ослушаться в такой мелочи. Хотелось бы ей только точно знать, что именно граф желал видеть на ней. Было бы глупо вызвать его недовольство тем, что она неправильно одета. К сожалению, она еще слишком плохо знала вкусы своего любовника. Придется гадать… Придется опять положиться на память и на вкусы покойного мужа.
Но как она сможет прийти к портнихе и заказать нечто ТАКОЕ?.. Никак. Проще было войти в спальню покойного мужа, куда она не заходила со дня его похорон. Просто не могла себя заставить туда войти. В день похорон поскидала в эту комнату все вещи, что напоминали о ее семейном рабстве, и заперла ее.
Сечас же ей приходилось выбирать из-за приказа графа: расписывать все неприличности портнихе вслух или войти в эту комнату и прикоснуться вновь к тем вещам. Второй вариант был предпочтительнее хотя бы потому, что тогда ей не придется делить свой позор ни с кем посторонним.
Ее руки дрожали, когда она отпирала дверь. Ключ в замке ей удалось повернуть только со второй попытки. Очень, очень долго она стояла на пороге этой комнаты, лишенная воли и разума. Под конец семейной жизни ей удалось построить вокруг своей души некую стену, так что ей удавалось не реагировать на большинство бесчинств, вытворяемых Лэнгфордом. Но несколько месяцев свободной жизни, оказывается, основательно подточили эту стену. Она закрыла глаза и заставила себя переступить порог. Бежать, бежать, бежать… Беги пока можешь, подсказывало измученное сознание. Джоанна стиснула зубы и заставила себя открыть глаза.
– Его здесь нет. Он умер, – выдавила она едва слышно. Сглотнула и заставила себя говорить очень громко. – Тебя здесь больше нет. Я больше не в твоей власти. Ты умер. А я жива. И свободна.
Она помолчала.
– Я – свободная женщина.
Слова звучали как-то неубедительно, особенно в свете того, за чем она сюда пришла.
– Я обязательно буду свободной женщиной.
Вот, так уже лучше.
Она подошла к груде одежды, сваленной в беспорядке посреди комнаты. Джоанна надеялась только, что все эти эротические вещи не очень испортились, оставаясь несколько месяцев без надлежащего ухода. Возможно, нужна только легкая стирка и глажка. Иначе же ей все-таки придется пойти к портнихе.
С каким удовольствием она сменила всю эту развратную мерзость на скромные вдовьи одежды несколько месяцев назад!
Джоанна с огромным сожалением мысленно распрощалась с возможностью носить одежду, полностью скрывающую тело, и решительно достала первое платье из кучи. Она встряхнула его, пытаясь взглянуть на него глазами своего нового любовника.
Разобравшись с нарядами разной степени неприличности, Джоанна подошла к ящику, где ее бывший муж держал свои любимые игрушки. Ее буквально передернуло от отвращения при виде всех этих «инструментов». Но поскольку граф явно проявил склонность к связыванию, кое-что она все же решила взять, несмотря на обилие мерзких воспоминаний, связанных с этими вещами. Возможно, граф и сам обладал вещицами, подобными этим, но все-таки, неуверенная в том, что у нее хватит духу войти в эту комнату второй раз, Джоанна на всякий случай прихватила с собой кое-что из этих темных игрушек сейчас.
* * *
Готовясь к визиту любовника этим вечером, Джоанна решилась надеть кое-что из своих старых вещей: нечто вроде легкого платья, на первый взгляд вполне приличного. Единственное его отличие от обычных вещей заключалось в двух разрезах на юбке спереди и сзади. Каждый тянулся от пола до самого пояса, позволяя при желании беспрепятственно проникать под юбку. Ну и вырез на груди был чуть ниже приличного уровня. А если учесть, что под это платье не полагалось надевать корсет и сорочку, то грудь вообще просто просвечивала сквозь него.
Граф слегка прищурился, когда она вошла и остановилась на почтительном расстоянии от него. Молчание явно затягивалось, и Джоанна начала нервничать. Внешне это проявилось в чуть более глубоком дыхании.
– Откуда у тебя эта вещь? – спросил граф глубоким, низким, отстраненным голосом, напрочь лишенным эмоций.
– Осталась после моего первого брака.
Граф не очень понимал ту смесь эмоций, которая разбушевалась в нем при виде женщины в этом неприличном наряде. Одно он понимал точно: он не хотел видеть Джоанну в тех нарядах, что приходилось ей носить в первом браке, независимо от причины. Одной из возможных причин была банальная ревность. Другие были сложнее.
– Разденься, – приказал он. Джоанна разделась, как всегда, аккуратно положив свой наряд на стул.
– Ляг на кровать, на живот. Руки под голову.
Джоанна легла лицом к нему.
– Отвернись, – приказал он, чувствуя себя не в своей тарелке под ее сдержанным взглядом. Когда она выполнила приказ, он едва слышно вздохнул. Он и в самом начале вечера не чувствовал особого желания заниматься сегодня любовью. Если, конечно, то, что он делал с женщинами, можно было так назвать. Но теперь к этому равнодушию прибавилось явное отвращение.
Граф разглядывал ее изящные изгибы, и в его голове мелькали разные… возможности. Но ни одна из них не задерживалась дольше, чем на секунду, потому что стоило какой-то из них завладеть его вниманием, как им тут же овладевала непримиримая ненависть к себе и к покойному Лэнгфорду. Хотелось найти его и убить. Еще раз. И граф не столько занимался эротическим созерцанием, сколько разбором собственных чувств.
В такой полной неподвижности прошел почти час.
Наконец с долгим вздохом граф поднялся со своего места и подошел к Джоанне. Провел пальцем по одному из шрамов, искренне сожалея, что так грубо и болезненно испорчена совершенная красота спины женщины.
– Иди к себе, – выговорил он. – Я сегодня не в настроении.
Джоанна не сделала ни единой попытки изменить его настроение, как сделала бы любая шлюха в борделе в попытке отработать свой гонорар. Мягко, с достоинством, встала с кровати, подхватила свое мерзкое одеяние и молча покинула его спальню. Даже в этом она была идеально послушной. Совершенно точно, сейчас она не испытывала сожаления. Возможно, испытывала облегчение, что сегодня ей просто представилась возможность отдохнуть. Как бы то ни было, на ее лице ее чувства не отразились.
Утром, в столовую, Джоанна надела еще один из неприличных нарядов, поскольку, как она уже поняла, это время тоже входило в ее интимные обязанности. Понимая, что в столовой будут слуги, она все-таки постаралась выбрать наиболее приличное из всех имеющихся в ее распоряжении платьев. И все равно грудь была почти обнажена, хотя платье позволяло надевать корсет и сорочку. Специального эротического покроя, естественно. Кроме того, и на этом платье имелся разрез до самого пояса, просто он был искусно задрапирован, а в искусстве ходить так, чтобы этот разрез почти не был заметен, Джоанна давно достигла высшей степени мастерства.
Когда она вошла в столовую, оказалось, что слуг из нее граф уже выпроводил. Ожидая ее, он читал газету. Услышав шаги женщины, он отложил газету и встал со своего места, чтобы отодвинуть для нее стул, но застыл на месте, наблюдая, как она приближается к нему.
Вместо того, чтобы отодвинуть для нее стул, он взял ее за плечи и остановил на расстоянии вытянутой руки от себя. Осмотрел с ног до головы. И Джоанна совершенно точно видела, что он недоволен. Не угадала, значит…
– Еще она вещь из твоего наследства? – нарочито равнодушным голосом спросил он.
– Да.
– Я так понимаю, что ты съездила домой вместо того, чтобы сходить к модистке?
– Да.
Граф скривился, отпустил женщину, отодвинул для нее стул, помог сесть и… покинул столовую.
Джоанна методично позавтракала, не позволяя себе окунуться в отчаяние от своего промаха с одеждой.
Выйдя из столовой, она была вынуждена пройти через главный холл, чтобы подняться в спальню. В холле ее поджидал недовольный граф, одетый в костюм для прогулок.
– Переоденься. Я жду.
Она прекрасно поняла, что он имел в виду: переодеться во что-нибудь обычное, ибо она сейчас должна пойти с ним куда-то. Переодеться в скромный вдовий наряд дело нехитрое, и вскоре она сидела напротив своего молчаливого мрачного любовника в карете, не спеша катившей по улицам сонного Лондона. Карета подъехала к заведению с вывеской «Мадам Рене. Модистка». Да, Джоанна слышала об этой портнихе, сшить у нее наряд означало потратить годовой доход средненького поместья. Не полагаясь более на вкус своей любовницы, очевидно, испорченный первым мужем, граф, судя по всему, решил сам заняться ее гардеробом. В чем-то это сильно упрощало дело: теперь Джоанне можно было не думать о его вкусах.
Пока ее со всех сторон обмеряли и тыкали в нее булавками, Джоанна молчала, лишь прислушиваясь к четким повелениям графа в отношении требований к ее одежде. Целый час он раздавал указания портнихам по цветам, тканям и фасонам. Безусловно, Джоанне будет приятно носить все, что он выбрал для нее, она даже не думала протестовать. Ей было только слегка неловко, что его «поизящнее» она восприняла как «поизвращеннее». Оказалось же, он действительно хотел видеть свою любовницу красивой, элегантной и совершенно приличной дамой. Возможно, для контраста с тем, что она позволяла проделывать с собой по ночам.
* * *
Этим вечером граф не позвал ее. И на следующее утро за завтраком не позволил себе даже нескромного взгляда, несмотря на отсутствие лакеев.
Начали прибывать вещи от модистки, и на второе утро Джоанна надела одну из них. В зеркале отражалось существо очень юное и даже невинное. Значит, таков его вкус…
Но хотя в глазах графа и мелькнуло одобрение, когда она вошла в столовую, никаких неприличных намеков и требований не последовало. Вечер она опять провела в одиночестве. И на третье утро уже не могла скрыть за завтраком свою нервозность, хотя, казалось бы, живи себе в одиночестве, в большом красивом доме, и наслаждайся…
С того самого раза, когда граф чуть не унизил любовницу в присутствии лакея, он отпускал слуг из столовой заранее, так что теперь знал, что кроме них с Джоанной в комнате больше никого нет.
– Джоанна, чего ты боишься?
Женщина вспомнила, что граф не любит ложь.
– Я нервничаю… из-за неопределенности, – ответила она. – Несколько дней назад вы были недовольны мной, и теперь я не знаю, чего ждать.
Граф на мгновение скривил лицо в пренебрежительной гримасе.
– То, что я не проявляю к тебе внимания, не значит, что у тебя есть повод нервничать. Мне уже не двадцать лет, чтобы валить тебя в постель по два-три раза в день. И поверь, я не коплю свое недовольство, чтобы выплеснуть его на тебя в особо извращенной форме. Я был недоволен – и мы поехали к модистке, чтобы исчезла причина моего недовольства. Всё.
Джоанна склонила голову в знак благодарности за разъяснения, хотя они мало помогли ей успокоиться. Умом она понимала, что граф говорит правду, но воспоминания о первом браке заставляли тело безмолвно вопить от ужаса, который рано или поздно случится.
Возможно, в том был повинен утренний разговор, возможно, случилось что-то другое, но вечером граф позвал ее, что было большим облегчением для Джоанны. Наконец-то томительное ожидание закончилось.
Он зашел в ее гардеробную, расправил один из легких кружевных нарядов, подходящих для свидания с любовником, кинул ей.
– Надень это и приходи. Волосы не распускай.
Джоанна даже не успела кивнуть, ибо он уже развернулся и вышел в свою спальню. Да и зачем ему ждать ее ответа? Он и так знает, что она все сделает.
– Подойди к кровати. К столбику. Встань на колени.
Первое, что пришло в голову женщины, – граф собирается бить ее. Правда, она совершенно не поняла, как он отнесся к ее шрамам, и потому не могла угадать заранее, насколько сильной будет боль.
Она встала на колени лицом к внешнему углу кровати.
Несколько секунд прошло в полной тишине.
– Подними руки и ухватись за веревку, – наконец скомандовал граф. Джоанна, как обычно, послушно выполнила его требования. Несколько долгих минут граф смотрел на нее, гадая, изменить или не изменить свои планы. А Джоанна все слушала, слушала, слушала, не подходит ли он к ней, не стоит ли он уже у нее за спиной…
Скрипнуло кресло, и раздались шаги мужчины, приглушенные ковром, но обострившийся в напряженном ожидании слух Джоанны с легкостью улавливал их.
– Лицом ко мне, – скомандовал он, приблизившись к ней на расстояние шага. Граф решил не менять своих первоначальных планов.
Путаясь в подоле, Джоанна развернулась на сто восемьдесят градусов, не вставая с колен и не отпуская веревок, гадая, что же все-таки он задумал, ибо в руках его не было ничего: ни плетки, ни розги, ни даже ленты.
Он погладил ее по волосам, заплетенным в пучок, из которого выбилось несколько прядей, по щекам, провел пальцем по губам. Джоанна ожидала пощечины, но ее не последовало.
Граф потянул веревку, за которую она держалась, и неприятно ухмыльнулся, когда Джоанна, вместо того, чтобы выпустить ее, лишь крепче сжала кулаки.
– Отпусти, – приказал он, и только тогда она разжала пальцы. Руки не опустила. Оказывается, за три вечера он успел забыть о том, что она все, абсолютно все выполняла до конца, и сейчас это производило весьма… жаркое впечатление.
Он связал ее запястья этой веревкой, так что теперь она не могла бы опустить руки, даже если бы и захотела. Джоанна, следуя старым привычкам, с силой потянула веревку, словно проверяя, сможет ли она избавиться от этих пут. Граф опять ухмыльнулся, наблюдая за ее тщетной попыткой. Он знал, что она делает это ради его удовольствия, и да, он это удовольствие получал.
Он опустился на корточки рядом с ней, развязал ленты пеньюара, обнажая ее грудь и живот. Погладил, смял полушария груди своими жесткими ладонями, вырывая стон из ее горла. Отошел на несколько шагов и сел на ковер рядом с креслом, рассматривая женщину, привязанную к его кровати. О да, это было красиво.
– Посмотри на меня. Приоткрой губы. Оближи их.
Она выполняла его приказы без всякой эротичности, скорее с тревогой и беспокойством, и именно это сильно возбуждало его. Он подумал, что хорошо бы дать ей в рот какую-нибудь вещь, розгу или плеть, чтобы картина стала завершенной, но у него, к сожалению, ничего не было.
Налюбовавшись вдоволь, он подошел к своей жертве.
– Смотри мне в глаза, – приказал он, касаясь возбужденным членом ее щеки, ее приоткрытых губ, ее глаз, оставляя скользкие капли и свой запах на ее коже.
Потом проник в рот, глубоко, не оставляя места для того, чтобы Джоанна сделала вздох. Она не пыталась отстраниться, хотя могла бы отклонить голову назад. Он понял, что и это с ней делали. Есть ли хоть что-то, чего бы она не познала на собственном опыте?
Медленно и размеренно он овладевал ее ртом, оставляя Джоанне короткие мгновения для вдохов и выдохов, потом покинул ее рот на минуту, чтобы она смогла как следует отдышаться, и после этого, уже не давая ни малейшего послабления, стал быстро двигаться, заканчивая игру этого вечера.
– Не глотай, – приказал он в конце, приподняв ее подбородок. – Открой рот.
Он смотрел на это лицо, скользкое от его выделений, и чувствовал себя полностью удовлетворенным.
– Давай, – наконец разрешил он. Джоанна медленно закрыла рот и не поморщившись, проглотила то, что в нем было, даже этими последними движениями заставляя его ощущать удовлетворение.
Потрясающая женщина.
* * *
На следующую ночь он поставил ее на свою постель на колени, связал руки за спиной и приказал наклониться, так что она опиралась на постель грудью. Он не стал раздевать ее, только задрал юбки до пояса. Он попробовал пальцем ее второй проход, внимательно следя за реакцией. Джоанна сжалась, шумно втянула воздух и заставила себя расслабиться, покоряясь и этому его желанию. Значит, ее покойный муж и это с ней проделывал. Граф воспользовался ее обычным отверстием, тем не менее массировать ее попку не прекратил. Джоанна постанывала под ним, и очень быстро он кончил.
С каждым днем его желание оправдаться перед Джоанной, что он не такой, как ее бывший муж, нарастало.
На следующий день он спросил:
– Тебе нравится опера?
– Не знаю. Я никогда не была в опере.
– Завтра в театре Ковент-Гарден дают Россини… Желаешь пойти со мной?
Вопрос был больше похож на приказ. И все-таки… все-таки Джоанна поняла, что граф дает ей возможность выбора.
Итак. Она может провести спокойный вечер – по крайней мере, большую его часть – одна. Или может посетить с графом оперу. Во втором случае ее увидит множество людей, и что-то Джоанна сильно сомневалась, что они сочтут ее просто знакомой графа. Она будет опозорена навсегда.
– Пойду, – ответила она.
Граф коротко кивнул, покинул столовую и до следующего вечера они не виделись.
Еще раньше, когда граф заказывал для нее вечерние наряды, Джоанна пребывала в удивлении, куда и когда их надевать. Вот и представился случай.
Она согласилась поехать с графом не только потому, что ей хотелось послушать оперу. Просто она ведь была его любовницей, а мужчинам так важно демонстрировать друг другу своих любовниц и щедрость их содержания.
Когда она одевалась, пришел граф и принес ей драгоценности. Бриллианты: серьги, браслет, ожерелье. Джоанна никогда не видела такой красоты. И… сколько же они стоили?! Она со страхом взглянула на графа. Ей никогда с ним не расплатиться. Сначала дом, потом наряды, теперь это…
– Отныне они твои, – промолвил он. Тянулись секунды, а он смотрел на нее и словно чего-то ждал. Что она должна была сделать? Упасть на колени и поблагодарить его способом, доступным только любовнице? Наконец он коротко кивнул ей и вышел.
Как ни странно, по пути граф не проявлял никаких интимных намерений, и они чинно и совершенно пристойно доехали до театра. Там было просто чудесно. Джоанна рассматривала гостей, прогуливающихся в фойе. Раньше собственный наряд показался ей просто шикарным, но теперь она поняла, что он был просто на том же уровне, что и наряды других женщин высшего общества: жен и дочерей очень знатных людей. Джоанна видела и таких женщин, как она сама – любовниц и содержанок. Наряды многих из них были слишком откровенны или слишком ярки и безвкусны. И она почувствовала благодарность к графу, что тот одел ее вполне прилично.
Конечно, они не могли не столкнуться со знакомыми графа. Те глазели очень удивленно. В чем дело, Джоанна не понимала. Она же не знала, что уже более десяти лет графа не видели с женщиной в публичном месте. И она была удивлена куда больше всех остальных, когда граф представил ее как свою невесту.
На вопросы «когда свадьба?» граф ответил, что леди еще не решила.
И как это следует понимать?!
Когда они остались более или менее наедине, граф объяснил, что представлял ее как свою невесту просто для того, чтобы на нее не смотрели косо. Вообще-то Джоанна не чувствовала обиды, скорее, облегчение, что его слова насчет невесты – наглая ложь. Ей не хотелось второй раз замуж на тех же условиях.
Опера ей понравилась. Она слушала, как завороженная. Граф искоса любовался ею. Сейчас, такая восторженная, счастливая, она вызывала в нем сильное желание, но все эротические сцены, возникавшие всполохами в его мозгу, неизменно бы осквернили это ее счастье. И потому он решил сегодня оставить ее в покое. Заслуживает же она хоть один счастливый вечер, когда ни за что не надо расплачиваться?
* * *
Утром они завтракали, когда где-то в доме раздался звук, будто упало что-то тяжелое и разбилось. Граф вскочил. По его мнению, звук донесся из его библиотеки. И он даже догадывался, что именно разбилось. Только хотел узнать, кто это сделал и чего заслуживает за свою неаккуратность.
Джоанна пошла следом за ним.
В библиотеке над обломками вазы стоял мальчишка, даже не попытавшийся спрятаться, когда вошел граф. Мальчик был бледен и буквально в отчаянии от того, что сделал. По его лицу катились крупные безмолвные слезы. Граф понял, что это и есть сын Джоанны. До сих пор граф не замечал никаких признаков его присутствия в своем доме.
Да, граф угадал правильно. Мальчишка разбил старинную китайскую вазу, стоимость которой Джоанна не смогла бы выплатить, даже если бы продала свой дом.
Граф мрачно глянул на нее. Джоанна, судя по ее бледному виду, понимала, что за вазу ей не расплатиться никогда.
Граф перевел взгляд на мальчика. Тот продолжал глядеть на него огромными глазами, в которых застыл смертельный страх. Ребенка начала сотрясать крупная дрожь. Граф с легкостью представил, что за такой проступок от отца ребенку вполне могло достаться физически. И явно доставалось. Мальчик явно ожидал от него такой же реакции.
– Милорд… – взмолилась Джоанна за его спиной, явно пытаясь переключить его гнев со своего сына на себя.
– Разберемся вечером, – сквозь зубы бросил он ей и вышел из библиотеки. Ваза разбилась на крупные осколки, и, возможно, ее еще можно было отреставрировать, потому по пути граф приказал слугам осколки аккуратно собрать и не выбрасывать.
Гнев из-за разбитой вазы сменился в нем на раздражение и ярость.
– Будь ты проклят, Лэнгфорд, – сквозь зубы выругался граф. Если б вазу разбил кто-то из слуг, то был бы немедленно уволен без жалования и рекомендаций. Но это сделал сын Джоанны. И потому в мозгу графа зароились странные и непривычные мысли, что это была всего лишь фарфоровая безделушка, которую неизвестно кто объявил величайшей ценностью.
Он не собирался взыскивать за эту вазу с Джоанны всерьез. Это просто давало повод ЯКОБЫ наказать ее. То есть, сделать то, что он обычно делал с ней, и не более, просто под предлогом того, что она провинилась.
Но для начала он должен был успокоиться и смириться с потерей ценной вещи. К вечеру он был уже вполне спокоен и предвкушал встречу со своей любовницей и все приказы, что она выполнит.
Едва зайдя в дом, он передал ей приказ немедленно явиться к нему в спальню в соответствующей одежде, а сам отправился за бутылкой вина.
Когда он вошел в спальню, то просто онемел. Тело Джоанны закрывал кусок прозрачного красного шелка, отдаленно напоминавшего ночную сорочку. Если б она ограничилась только этим произведением неприличного искусства, все было бы нормально. Он успел привыкнуть к мысли, что у нее имеется некоторое количество неприличных нарядов от ее первого брака. И сейчас он был как раз в том настроении, чтобы оценить их по достоинству.
Но у нее на шее был черный ошейник. Ее запястья и лодыжки обхватывали черные широкие полосы браслетов. В каждой из пяти черных полосок было кольцо, через которое можно было пропустить веревку. Как человек, имевший огромный опыт в играх такого рода, граф мгновенно оценил возможности, которые дают эти… кольца. Он взглянул в лицо Джоанне, и мгновенно осознал, что никогда не сможет поступить так с ней. Она наверняка весь день провела в страхе, какое наказание он выдумает для нее к вечеру. Он ощущал настоятельную потребность успокоить ее; и вместе с тем нараставшее бешенство на ее покойного мужа полностью лишало его здравомыслия и способности связно говорить.
И еще он знал, что никогда не сможет забыть, как она выглядит сейчас. И никогда не сможет забыть этот смертельный ужас в ее глазах, обращенных на него.
Он отвернулся от нее. Трясущимися от злости руками налил себе вина и сделал несколько крупных глотков. Каким-то чудом он сумел обуздать свое бешенство настолько, что сказал, повернувшись к ней:
– Ни одна ваза на свете не стоит чьей-то души. Иди в свою спальню, Джоанна. Спать.
По ее телу пробежала мелкая судорога, она склонила голову и пробежала мимо него в свою комнату.
Она не могла уснуть. Ее сын разбил ценную вазу, и кто-то должен был понести за это наказание. Если не она, то кто? И Джоанна напряженно вслушивалась, не раздадутся ли в коридоре шаги графа, не направится ли он в другую часть дома… Но все было тихо.
Граф же в свою очередь медленно, но неуклонно напивался, пытаясь не вспоминать, как соблазнительно выглядела женщина с черными браслетами на руках. О, не стоит отрицать, что ему это пришлось по вкусу. И точно также не пришлось ему по вкусу ее отчаяние. И сейчас граф был в растерянности. Ему не хотелось, чтобы Джоанна испытывала по отношению к нему отвращение и страх. Но в то же время он не принуждал ее оставаться в его доме. Она сама пришла. Она сама просила денег, обещая выполнить все, что ему в голову придет.
Но какие бы слова он ни произносил, уговаривая себя, что имеет право пользоваться всем, что предоставляет ему его гостья, он продолжал сидеть в своей спальне, поглощая бокал за бокалом. И наконец, он смог убедить себя в том, что не будет ничего страшного, если он просто придет к ней в спальню и воспользуется ею так, как это делают обычные мужчины.
Джоанна вздрогнула, когда открылась дверь. Целый час она ждала какого-нибудь звука, просто не имея смелости заснуть. Наконец-то… Что же он надумал?
– Джоанна?.. – тихо позвал граф. Она могла бы притвориться спящей, но зачем?
– Я не сплю, милорд, – отозвалась она.
Из его груди вырвался протяжный выдох. Он подошел к кровати, сел рядом с женщиной и взял ее руку. Обхватил ее запястье своей ладонью, вспоминая браслеты. Одного этого воспоминания было достаточно, чтобы он возбудился не на шутку.
Он поднес ее руку к своим губам, поцеловал запястье, чувствуя губами бешеный пульс. Или, возможно, ему только казалось, что он его чувствует. Взял ее вторую руку и тоже обхватил там, где был браслет. Он сжимал пальцы на ее руках, наслаждаясь мысленными картинами того, что могло бы быть на этих местах и было еще час назад.
Перехватил оба ее запястья одной своей рукой, другой провел по открытой шее. Волосы Джоанны были заплетены в косу и не мешали ему наслаждаться прикосновениями.
Джоанна понимала, о чем он вспоминает. Значит, ему все-таки понравились и эти игрушки. Почему же тогда он не прикажет надеть их обратно?
Он оставил в покое ее руки, наклонился и поцеловал ее в губы. Просто поразительно… В его поцелуе напрочь отсутствовали грубость и жестокость, а уж Джоанна прекрасно умела различать оттенки чувств в разных видах игр.
Ее никогда так не целовали… Разве что, когда покойный Лэнгфорд ухаживал за ней и пока еще скрывал свою истинную натуру, тогда и он целовал ее так нежно. Но у ее любовника не было ни одной причины целовать ее так.
Ошеломленная Джоанна замерла, не отвечая на поцелуи. Хотя, наверное, следовало.
Граф оторвался от ее губ, его палец обвел контуры ее рта.
Он снял с женщины ночную рубашку и жестом показал ей, что она должна опять лечь. Послушная и на все готовая Джоанна опять откинулась на спину.
Левой рукой граф продолжал сжимать одно ее запястье, правая рука его переметилась на грудь женщины. Несколько долгих секунд он ласкал ее груди, перекатывал соски, потом склонился к ним губами. Он дарил ей поцелуи, которые ни в коем случае нельзя было считать невесомыми, но в них не было грубости. Он не кусал ее и не причинял ей боли. Его поцелуи переместились на ее мягкий живот и упругие бедра.
