Текст книги "Бог со звезды"

Автор книги: Анна Чащина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

А начну я, пожалуй, с волшебника.

Глава 7

Богдан

Богдан никогда не задумывался над тем, что именно определяет для него серьезность отношений с женщинами. У него, как и у любого молодого и вполне уверенного в себе мужчины, были как бурные романы, так и мелкие интрижки. Но вот, пожалуй, емко сказать о большом и светлом чувстве, называемом любовью, он затруднялся. Если в плане физиологии все выглядело предельно просто – она хочет тебя, а ты ее, то сфера чувств повергала Богдана в крайнюю душевную растерянность. На заре юности, пребывая в наивном заблуждении по поводу того, как выглядит идеальная любовь, он несколько раз вляпывался так, что вообще зарекался иметь что-либо общее с девушками. Потом оттаивал, влюблялся и снова по самые уши увязал.

Богдан немного завидовал Митьке, виртуозно играющему на «минном» поле отношений. Тот умудрялся сохранять бодрость духа и веселость даже при откровенных неудачах. Из цепких женских лапок напарник выкручивался не менее изящно. А еще Богдан ни разу не видел в глазах друга мечтательного блеска и не слышал в его голосе сомнений. Митька точно знал, как поймать «добычу» и избегнуть лишних обязательств.

Богдан же долго не мог вынуть из сердца одну-единственную занозу. Иногда ему казалось, он полностью излечился, но потом выяснялось, что воспоминания лишь немного поблекли. Стоило наступить на любимую мозоль, терзания начинались заново. На самом деле, они с Лизой чувствовали себя счастливыми от силы пару недель. А потом…

Что произошло потом? Каменная тяжесть на душе, запутанные и болезненные разговоры ни о чем… Богдан не мог понять, чего же она хочет от него? Любви? Он любил со всей нежностью, на которую был способен. Заботы? Он окружал ее заботой, но ей всегда и всего было мало. Клубок перепутанных, изорванных и кое-как завязанных разноцветных ниток – так выглядели их отношения со стороны.

А потом Лиза ушла.

Богдан долго не мог понять, почему? Это был один из самых тяжелых периодов в его жизни. Отпустить того, кто так дорог… он понимал, у нее были какие-то причины, но сердцем не верил в их серьезность. Долго.

Если так и выглядит настоящая любовь, то Богдан никогда больше не желал ее испытывать и с радостью согласился бы отсечь лишние чувства. Но когда появилась Эмилия, вдруг понял, что уроки не идут впрок. Он снова оказался чертовски близок к тому, чтобы бездумно упасть в сладкие объятия, не заботясь о последствиях. Хорошо еще, вовремя протрезвел.

На Янусе у Богдана оказалось достаточно времени как для раздумий, так и для воспоминаний. С того самого момента, как застрял в Тшабэ, городе света, он напряженно работал, мысленно прогонял информацию, сравнивая и анализируя. Но порой часами вспоминал Землю и другие планеты, на которые его забрасывала судьба.

Богдан считал, что в добавочных названиях городов четко прослеживается любовь власть имущих к красивым аллегориям. Город света – бурлящий, переполненный существами разных рас, величественный и громадный. Он являлся средоточием власти, торговли, жизни, и был так прозван волшебниками, потому что именно в Тшабэ находились самые лучшие школы, крупнейшие храмы, главенствующие гильдии.

Тут мастера получали ступени. Именно здесь собирались на всевозможные переговоры и просто по делам представители кланов. Сердцевина, к которой по нитям дорог свозилась информация, ресурсы и секреты – вот чем был Тшабэ. В городе не просто находился маленький источник религии определенного рода. Здесь повсюду били фонтаны знаний. Только сумей увидеть, услышать и понять.

Меньше чем за неделю Богдан понял, что престарелый глава водит его за нос. Бережно упакованным, его держали при храме на длинном поводке и кормили пустыми обещаниями, лишь изредка подкидывая крошки незначительной информации. Местное руководство, если правильнее, мастера-волшебники, во главе со старейшим и мудрейшим, берегли Богдана для некой таинственной фигуры. Они словно придерживались одобренного заранее плана. Ни в чем не отказывали, заботливо поддерживали иллюзией сопричастности и ловко манипулировали. Но вот кто его настоящий кукловод, узнать Богдану никак не удавалось. Он рассматривал варианты. Подкупить адептов или учеников? Невозможно. Бессмысленно.

Во-первых, у него еще нет нужных знакомств или связей. Он плохо знал географию Януса и поверхностно разбирался в социальном устройстве. Теория без практики шла со скрипом, хотя Богдан и испытывал к Джерски искреннюю благодарность. Во-вторых, разговор с предателями был весьма коротким. Да и что может сказать ему ученик?

Богдан быстро понял, почему палачи имеют такой вес в любых процессах. Вторая ступень – это лишь формальное название. Практически же они стояли наравне с волшебниками. Суд вершился главными палачами города, приговор приводился в исполнение мгновенно и мог быть оспорен очень редко. Казни, как и пытки, были распространены повсеместно. Для жесткого регулирования преступности, в назидание прочим гражданам, ну и в качестве развлечения, естественно.

Келан водила Богдана смотреть на порку, отсечение руки и повешенье.

Он думал о шантийке как о «ней», потому что она сама сказала о женской фазе.

Надо отметить, почти все экзекуции в Тшабэ являлись показательными и открытыми. Грубо говоря, он присутствовал на извращенной смеси спектакля и типичного рабочего процесса. Тогда Богдан с трудом сдерживал эмоции, хотя слабаком себя не считал никогда. Его поразило равнодушие девушки, стоящей рядом. Будничность – так для нее выглядела казнь. И это ужасало.

Коктейли подобных ситуаций, что присутствовали на Янусе сплошь и рядом, поначалу вызывали дурноту. Однако уже через месяц Богдан неожиданно понял, что начинает принимать жизнь на планете как данность. Его мировоззрение вынуждено изменялось, психика подстраивалась, а желание выжить оказалось сильнее предрассудков и правил, принятых в его обществе. «Там» казалось далеким и слишком размытым. «Здесь» требовало максимум усилий, дабы не утонуть в бурных водах чужих интриг. И хотя наблюдение за казнью в первых рядах по-прежнему не казалось Богдану верхом роскоши светской жизни, а краткие поездки на поезде запомнились как нечто жуткое, он свыкся с реальностью и приспособился к ней.

Волшебники пытались водить его за нос, тщательно оберегая свои секреты. Богдан просчитывал ответные ходы, понимая, что стал невольным участником сложной и запутанной игры. В какой-то из дней к нему пришло понимание, что он начал рассчитывать на советы и помощь Келан. Она не юлила, не пыталась влиять на него. Молча выполняла самые идиотские просьбы, отвечала на неудобные вопросы, таскалась как хвостик по вонючим трущобам или мучилась бездельем в архивах библиотеки.

Однажды шантийка даже спасла ему жизнь. Устрашающе драка выглядела из-за своей краткости. Два дуновения, и они бегут по узким улочкам, оставив за спиной извивающиеся в судорогах тела. Позже Богдан выяснил, что это были отравленные стрелы, выпущенные из специальной трубки, которой девушка отлично владела. Угрызений совести он тогда не почувствовал, хотя его и удивил факт полного спокойствия властей. Трупы просто исчезли, не осталось и тени на грязных плитах.

А когда на следующий день Богдан спросил у Келан о вечернем происшествии, то услышал простое:

«Они напали. Я имею право защищаться и нанята защищать».

Только после покушения бродяг Богдан понял, что находится в равнодушном мире, веками живущем по своим правилам. А он, не зная их, запросто станет жертвой. Одной из многих, перемолотой жерновами судьбы.

Келан действительно охраняла его не на словах, как он решил поначалу. Кроме того, она стала его верной помощницей. Богдан никак не мог понять, зачем ей это, поскольку подозревал, что шантийка работает на волшебников. Но тогда почему она так охотно делится информацией? Находит кусочки головоломки, подсказывает, подводит к правильным мыслям, помогает превращать теорию условных знаний в реальный опыт? Только благодаря Келан он начал понимать, как взаимодействуют ступени, какое влияние оказывают друг на друга кланы, все интриги «двора», одним словом. От нее Богдан узнавал о прошедших войнах, о странных запретах для шантийской расы и многое-многое другое.

Только одного Богдан Шептунов не смог предугадать…

Он стоял на вершине холма, с которого открывался прекрасный вид на город. Чудесная погода. Солнечно, легкий морозец. Сегодня исполнялось ровно два месяца, как он прибыл на Янус. Хорошее настроение портила лишь одна мысль: за прошедшее время он почти не продвинулся в расследовании. С другой стороны, есть, конечно, и чему порадоваться: собрана уйма сведений о планете и ее жителях. Теперь нужно лишь поднапрячься и снова выйти на след пропавшего Кристиана.

На днях мастер-волшебник признался ему, что тот действительно находился в храме как почетный гость. Богдану просто самую малость не повезло: волшебник успел зафрахтовать последний корабль и уплыть на острова. И теперь Богдану придется ждать весны, потому что только тогда откроются торговые пути. В сезон штормов ни один корабль даже за огромные деньги не рискнет выйти в море. Слишком опасно.

Итак, волшебники с самого начала говорили не все и продолжают настаивать на полуправде. Очень удобная позиция. Их нельзя обвинить во лжи, но и узнать важные подробности весьма затруднительно. А он торчит в городе под назойливым присмотром мастеров из храма. Да и разговоры с главой все больше напоминают шахматную партию. Долгую, хитрую и продуманную, в которой каждое слово тщательно взвешено.

Глава клялся, что Кристиан планировал сотрудничать с волшебниками. Пообещал им поддержку людей с островов. Якобы он и сам оттуда, а байки про звезду – для необразованной толпы. Никаких шантийцев, по словам Кристиана, в ту ночь на холме быть не могло, и не только потому, что им запрещено собираться числом более ста. Они побоялись бы за свои семьи, так как обязательно навлекли бы на себя гнев богов, волшебников и палачей. Возможно, саранча уплыла на острова в поисках лучшей доли? Шантийцы и раньше предпринимали попытки переселения, но всегда неудачно. Глава уверенно говорил о том, что именно оттуда незваных гостей и отправили к богам. Те, видимо, рассердились и убили их. Саранча есть саранча. Когда они множатся, то угрожают благополучию прочих рас. Волшебники отвечают за соблюдение божьих законов.

Богдан соглашался, улыбался и понимающе кивал. Глава обещал всяческое содействие, фрахт корабля по весне и благополучное путешествие. Ему придется лишь немного потерпеть. Богдан не показывал раздражения, закипавшего внутри. Он хотел бы добиться большего результата, но чувствовал «тонкий лед» под ногами и опасался давить на главу. Попытка найти истину, или хотя бы ее осколки, оказалась непростым делом. Единственное, в чем Богдан сходился во мнениях с главой – на островах находилось нечто очень важное.

Келан всегда охотно помогала ему в поисках истины, даже понимая, что он делает это за спинами волшебников. Она внимательно слушала его доводы и просьбы, даже неуклюже завуалированные под невинные шалости, и знала, где следует искать ответы на вопросы. В ней странным образом смешались честность и вежливое понимание того, что он ищет запретное. Почему она помогала ему идти против своих? Может быть, кровь ее рода требовала отмщения? Богдан никогда не спрашивал. Так же, как и она не задавала неудобных вопросов. Если бы Богдан посмотрел правде в глаза чуть раньше, то понял бы: она была единственным близким для него существом.

Трудно без симпатии относиться к тому, кто спас твою жизнь, кто способен молча выслушать, и чья особенная хрупкая красота сочетается с реальной выносливостью. Он не мог понять, что с ним происходит. Иногда очень трудно произнести вслух то, что боишься признать, особенно, если не имеешь сил от этого отказаться.

Богдана тянуло к Келан. Внутри него бурлила дикая смесь желаний и чувств. Он изгонял их, а они столь же упрямо возвращались и вспыхивали с еще большей силой.

Он жил так, словно в любой миг был готов броситься в омут с головой. Нет, как будто уже бросился…

Богдан смотрел на шпили остроконечных крыш, на черепицу, с пляшущими на ней солнечными бликами, на легкую оранжево-красную дымку деревьев и складки гор у горизонта.

– Келан! – окликнул он девушку.

Она стояла на коленях, ниже по склону, и собирала какие-то растения. Эта прогулка должна была стать совместным отдыхом, способом отвлечься от ежедневного кропотливого труда в библиотеке. Богдан пригласил ее пойти прогуляться. Келан выбрала место.

– Да, бог со звезды? – Она всегда называла его только так.

– Иди ко мне. Здесь красиво.

– Не знала, что волшебники могут быть такими нежными, – рассмеялась она, поднимаясь с колен.

Ей очень шли краски осени. Особенно этой, поздней. Волосы – спутанные пряди цвета меди, золота и шоколада, глаза – оранжевые языки пламени. Как можно видеть в ней кого-то еще, кроме женщины? Темный плащ скрывал фигуру, но Богдан знал, какая она. Утонченная японская статуэтка с нежной и гладкой кожей.

Он рассеянно ответил:

– Почему нет?

Келан подошла вплотную, подняла острый подбородок вверх и утонула в его глазах. Богдану показалось, что ее зрачки вспыхнули маленькими пожарами, и понял: так долго оттягиваемый миг наступил. Ни он, ни она больше не будут делать вид, что ничего не происходит. Все давно случилось, а прошедшие недели ничего не изменили. Просто, наконец, они приняли правила игры.

Глава 8

Келан

Крис оказался прав. Прошла всего неделя с момента, как я очнулась в незнакомой комнате, на островах, и физические раны затянулись. Особенности шантийского организма, которыми не уставал восхищаться человек, называющий себя моим «лечащим врачом». Мысленно я называла его волшебником, хотя должна бы лекарем. Невысокого роста, полноватый, с круглой пролысиной, он ходил в странном розовом одеянии, похожем на скроенный из одного куска ткани мешок с длинной застежкой спереди.

Стоуш лечил травами, мазями и никогда не использовал атрибуты волшебников. Но здесь все делалось совершенно иначе. Странные предметы: шарики, жалящие руку, прозрачные мягкие упаковки из нервущегося материала, гибкие и прочные. Такие присоединялись к тонким трубкам и теплым дискам, легко прилипающим к коже. Диски проникали в вены, а потом туда по трубкам заливали содержимое из прозрачных пакетов. Поначалу, меня еще окружали издающие разные звуки коробки, более странные, чем инструменты, которыми пользовался навещавший меня лекарь. Он был доброжелателен и мягко вел беседу, старательно изучая мою реакцию на свои вопросы. Я не понимала, зачем, хотя, если подозревать его в корысти…

Палачи часто пытают жертв, я знаю, как и для чего это делается. Не обязательно калечить, иногда достаточно напугать или, напротив, посулить желанное, смягчить страхи надеждой. Много способов. Лекарь не был палачом, однако мне не раз приходилось ловить себя на мысли, какая удачная я зверушка для препарирования. Его любезность в эти мгновения становилась отвратительной, а дружелюбие казалось напускным.

Именно переизбыток лжи делает нас больными. Понимая, что происходит, я пыталась бороться. Трудно оставаться в здравом уме, когда заперт в четырех стенах и мучаешься бездельем, домыслами. Не видишь, не слышишь, не знаешь, что происходит в мире снаружи. Такой досуг – худшая пытка. Раньше мне всегда удавалось оставаться на свободе и иметь такую роскошь, как право выбора пути. Теперь я в ловушке.

Настроение оставалось мерзким, я злилась, и причин тому было более чем достаточно.

* * *

– Что это ты делаешь? – спросил Крис, который, не дождавшись ответа на стук, грубо нарушил мое одиночество.

– Мою тарелку.

– Зачем? – удивился он.

Готовую еду приносили трижды в день, а затем, предположительно вечером – в комнате не было окон – забирали посуду.

– Просто не могу больше. Я здесь как крыса в клетке.

– Опять несешь глупости? – с легким раздражением поинтересовался Крис, облокачиваясь на спинку кровати. – С чего это ты решила, что заперта в клетке? Ты болела, помнишь еще? Врачи прописали тебе постельный режим и назначили лечение. Я, знаешь ли, не могу позволить себе роскошь забросить все дела и гоняться по острову за шантийкой, призывая ее поберечься.

Я настороженно смотрела на него, держа тарелку в руках.

– Хочешь сказать, меня не посадят на поводок и позволят побродить в святая святых? А разве островитяне не враждебны по отношению к пришлым?

– Дура, – беззлобно ответил Крис. – У любой свободы есть разумные ограничения. Запрещенное тебе и так не позволят увидеть, а на островах полно и других чудес. Благодаря мне, ты увидишь куда больше моряков из Кэшеба. Больше, чем могла когда-либо себе представить. Ты права в одном, островитяне никогда не собирались раздавать секреты направо и налево всем желающим. Бросай мытье, да поболтай немного со мной.

Я упрямо домыла похожую, но только похожую на стеклянную тарелку, поставила ее на стол и села на кровать. Крис эту демонстрацию свободы духа оставил без внимания, но я не обманывалась на его счет. При случае он мне эту вольность обязательно припомнит. Поболтаем еще.

Я вежливо поинтересовалась:

– Хочешь сказать, мне больше не придется торчать тут в одиночестве?

– А разве ты находилась в одиночестве? – Крис ухмыльнулся.

Я вытерла руки о простынь и зло посмотрела на него. Ну да, волшебники.

– Следили за мной? Шар всевиденья?

– Эка ты! – с необычайным добродушием засмеялся он. – Откуда дочери палача знать о чудесах волшебников? Или, прости, сыну? Кстати, как быстро ты теперь перейдешь во вторую фазу, Келан? Встретишь любовника очаровательным мальчонкой? А он видел тебя таким?

Меня словно кипятком окатили. Интересно, Крис специально поднимает такие темы? Продумывает фразы? Проговаривает диалоги? Чтобы уязвить, ударить побольнее? Но, как ни жаль признавать, он прав.

Я еще не думала. Пока не думала. Запретила себе.

– Если ты пришел поговорить о моей жизни, то зря. Об этом я не стану рассказывать.

– Не дуйся, не смог удержаться, – скривился он и примиряющее улыбнулся. – Да, а Мирон сказал, что ты уже здорова. Пара недель, и никаких следов не осталось, как я и говорил.

Я не сдержалась. Посмотрела на него. Один долгий взгляд.

Крис криво ухмыльнулся.

– Опять? Ну, мы же договорились. Давай-ка сменим тему. Мирон, который врач… э-э-э… ну, лекарь, сказал мне, что с завтрашнего дня отменяет тебе постельный режим. Лечение окончено, и сейчас я составлю тебе компанию в первой прогулке. Ты рада?

Рада. Но не компании, а окончанию, пусть даже временному, одиночного заточения. Я нарисовала на лице дружелюбную улыбку.

– Да. Пойдем?

Крис развел руки в приглашающем жесте.

– Конечно. Вон в том белом шкафчике. Возьми одежду и переоденься.

– Ты подождешь здесь?

– Откуда стеснение? – скривился он, а потом нахмурился, словно неожиданно что-то вспомнил и легонько стукнул себя ладонью полбу. – Совсем забыл! Я получил весточку. Твой отец передал мое послание богу. Думаю, через месяц, при удачном стечении обстоятельств, мы увидим бога со звезды. И будем полностью готовы к этому моменту, верно?

Я не ответила. Этот человек сумел связаться с подельниками через море, чтобы узнать, что его план выполняется в точности. Могущество Криса было огромно, раз он заставил моего отца подчиняться. Стоуша, палача первой ступени, который имел немалые связи и власть. Что ж. Слава охотника равняется силе его добычи и ловкости самого охотника.

Улыбнувшись Крису самой сладкой улыбкой, я спокойно начала переодеваться. Его глаза потемнели, то ли от гнева, то ли от тайных мыслей, но взгляда он не отводил. Странно, как один из самых несдержанных и истеричных людей, какие мне только встречались, мог молча буравить взглядом, не показывая ни одной из этих гадких черт.

Он собирался разрушить мою жизнь до основания. Просто так? Или из ненависти к шантийцам? Я не знала. Но пусть думает, что перед ним покорная жертва. Существо, которым легко управлять, кого просто сделать игрушкой в своих руках. Пусть.

– Ты в отличной форме, – хрипло рассмеялся Крис и шутливо поклонился. – Жаль, бог со звезды нескоро увидит твои прелести, да? Но лично я остался доволен спектаклем. Ты готова?

Я кивнула. Всему свое время. Если хочу изучить острова и добраться до «Книги запретов», стоит поиграть по чужим правилам.

Дверь распахнулась, и я вышла за Крисом, впервые за все это время покинув палату.

Длинный, широкий коридор освещался вмурованными в стены светильниками. Они давали яркий белый свет – полагаю, в результате волшбы. Я так увлеклась разглядыванием всевозможных деталей, предвкушая те невообразимые чудеса и тайны, о которых любили рассказывать шантийцы, что позабыла о злости к Крису. Поглядывала на него порой почти с симпатией: ведь это он открыл мне ворота в царство волшебства.

Раньше, я не задумывалась, почему именно шантийские кланы хранят так много легенд и историй об островах. Эти сказания никогда не передавались чужакам, и как следствие, в мире о них толком никто и ничего не знал. Я тоже обладала лишь крупицами знания, но теперь безоговорочно верила в их правдивость. Тем более, когда своими глазами увидела вокруг столько необъяснимого. Они были так же запретны, как и книга, поискам которой я могла бы посвятить жизнь. Во мне крепла уверенность, что происходящее не просто цепь случайностей, а нечто большее. Росло и желание узнать правду. Словно наступило время откинуть покровы тайны и увидеть первопричины. Мы, шантийская раса, больше чем кто-либо причастны к островам. Как только я докопаюсь до истины, жизнь изменится.

Нас больше не будут судить, судить будем мы.

Коридор плавно перешел в большое, квадратное помещение, заполненное ярким солнечным светом. С непривычки я прищурилась и не сразу разглядела, откуда его так много. Оказалось, прямо передо мной и не стена вовсе, а сплошное стекло. Чудеса, в самом деле. Ни склеек, ни спаек – полотно чистейшее, прозрачное, как слеза.

Наверное, на моем лице отразился боязливый восторг.

Крис рассмеялся и ответил на незаданные вопросы:

– Да, Келан, самое настоящее, но это не совсем стекло. По составу материал похож на тарелку, которую ты недавно так намывала. И еще, его очень трудно разбить. А знаешь, Мирон сказал, что шантийцы и местные люди имеют много общего.

– Разве? – Я подошла к стене и осторожно провела рукой по теплой поверхности. Удивительно.

– Тебе стоит подумать об этом. У вас общие предки. Это значит, что одни произошли от других.

Я фыркнула. Что там спорить: и так понятно, кто был первым.

– Поэтому люди так нас ненавидят?

– Не понял, – нахмурился Крис, наблюдая за тем, как я ощупываю поверхность стены.

– Ну, это зависть, полагаю. Они утеряли возможности и…

– Что? – перебил он. – Хочешь сказать… Погоди. Ты считаешь, шантийцы предки людей? Милая, разочарую. Вы – потомки островитян.

– Как?

Я повернулась к нему. Он открыл несомненную тайну, и какую! Проливающую свет на многое, если не на все. Почему? Неважно. Сейчас неважно. Мы тоже люди.

– Вы не люди, – пристально глядя на меня, произнес волшебник.

– Не понимаю… – Я была на грани отчаянья.

Крис кивнул.

– Да. То, о чем ты думаешь, Келан. Вас создали. Вы – генетически смоделированные существа.

Я не поняла ни слова, зато уловила общий смысл. Шантийцы – волшебные существа, созданные волшебниками. Но для чего? Почему он…

– Потому что создавались с определенной целью. Вы ее выполнили, но последствия оказались опаснее, чем они могли себе предположить. Островитянам пришлось хранить этот секрет. Из-за него вас и ненавидят. Большинство существ с материка не знают, откуда произрастают корни враждебности, но здесь эту причину знают. Твой ребенок, если бы выжил, смог бы совершить чудо. Мирон сказал, в его коде отсутствует один ген, который есть у каждого потомка шантийца на планете. Он не знает, случайность этот факт или следствие. Есть возможности для воображения, учитывая нюансы зачатия. Островитяне в восторге. Я их герой. Мы с богом скоро начнем новую эру на Янусе. Так что, Келан, и твоя роль значительна. Даже представить не мог, что ситуация обернется настолько удачно.

– У вас, волшебников, есть мерзкая черта, говорить на неизвестном другим языке, – не выдержала я.

Это чудовище рассуждало о моем погибшем ребенке, как о каком-то чудесном снадобье. Невыносимо.

Я с трудом сдержала эмоции и выдавила из себя фразу на отвлеченную тему:

– Волшебники хранят столько темных секретов, но не слишком ли их много накопилось?

– Думаешь, мы страшные твари, да? Запомни, мир идет вперед, потому что кто-то постоянно приносится в жертву прогрессу. Это и есть закон жизни. Думаю, ты как никто знакома с ним, верно? Как Стоуш узнавал рецепты снадобий? От учителя? Из книг? А кто и как писал те книги? Видишь ли, любому открытию предшествуют чьи-то смерти. Мне странно слышать подобные бредовые речи от дочери палача.

– Когда ты говоришь о моем ребенке, я не могу оставаться равнодушной. – Я мелко дрожала, пытаясь удержать гнев внутри. – Рассуждения о теле, которое не было предано земле, а забрано для ваших опытов, вопреки воле его матери. Не жди, что я буду радоваться. И бог со звезды тоже.

– О, как ты заговорила! Какое тело? Маленький комок плоти, который и ребенком-то язык не повернется назвать. Да и вообще, чего же ты сбежала от счастливого отца? Или он не подозревает, что мог стать им? Я мог бы доверить тебе великое знание, но, как обычно, ты поставила чувства впереди логики и здравого смысла. Тухни в неведении, саранча. Сама ты никогда не узнаешь тайну своих предков, поняла? Идем наружу, хватит пялиться в стекло.

Я на мгновенье закрыла глаза, едва сдерживая слезы. Как не сойти с ума и удержаться на тонкой грани между яростью убийцы и желанием выжить? Ненависть разрушает, она превращает в одержимого жаждой мести безумца, лишает любых целей, кроме той, единственной, и приносит в жертву тебя самого.

Не хочу такого будущего.

Я открыла глаза и встретилась взглядом с Крисом. Он проникновенно заглядывал мне в душу, страстно желая покопаться там своими запачканными руками. Ну, уж нет.

– Ты прав, иногда эмоции побеждают во мне рассудок. Но ведь я только наполовину женщина, помнишь? Покажи мне остров, и отныне я буду паинькой.

Крис удивленно развел руками и заулыбался.

– Приятно удивляешь, Келан. Идем. Уверен, ты останешься под впечатлением.

Глава 9

Богдан

Богдан лежал на кровати и сквозь сон слушал звуки города, доносящиеся сквозь раскрытые окна.

Келан ушла очень рано, он почувствовал, как она поднималась с постели, но не проснулся. Усталость томной волной разливалась по телу. Какое-то непонятное предчувствие уже давно не позволяло ему расслабиться и просто наслаждаться жизнью.

Они не жалели себя. Каждый раз кидались в омут чувств, как в последний раз. Богдан клялся, что удержится на самом краю. И с каждым днем ему все труднее было представить свою жизнь без Келан. Шантийка незаметно проникла в сердце, захватила душу. Он прекрасно знал обстоятельства и представлял последствия. Но логика отказывала, когда девушка находилась рядом.

Она никогда ничего не просила. А Богдану хватило бы одного взгляда огненных глаз, чтобы пойти на любые безумства. Ему хотелось навсегда остаться рядом, защищать, любить. Когда они с Келан были вдвоем, Богдан испытывал не только страсть, но и умиротворенный покой. Но стоило ей исчезнуть на время по каким-то своим делам, как он начинал терзаться мучительными раздумьями. Богдан понимал обреченность их союза. С ужасом ожидал признаки того, что Келан становится мужчиной. Боялся ее потерять и не мог отрицать: у них нет будущего.

Так как же смириться с тем, чему противишься с такой же страстностью, как принимаешь ласки любимой?

Их не просто физически влекло друг к другу. Богдан считал, тут есть нечто большее, чего не возникало даже с Лизой. Страх потери, доводы разума… Когда они с Келан смотрели в глаза друг друга, то находили там одинаковые чувства – одновременно безумную надежду и обреченность.

Келан думала, он бог. Богдан знал, она генетический эксперимент. Но все это становилось неважным, потому что ему было так хорошо, так спокойно рядом с ней. Доверие, иногда оно существует. Любовь и доверие.

Около месяца они вели тонкую работу, раскапывая то, что дало бы Богдану столь необходимое ему оружие: доказательства и влияние, с помощью которых он смог бы диктовать условия волшебникам. С помощью Келан Богдан связался с одним из самых могущественных кланов палачей, давно недовольных сложившейся ситуацией. Их глава, старый жевлар Винту, оказался источником любопытной информации.

Волшебники всячески пытались перетянуть на себя «одеяло» влияния и реальной власти, оспаривая вековую традицию распределения ресурсов и политического влияния на территориях. Незаконно присваивали обширные, ранее нейтральные земли, ратовали за все более неравномерное распределение обязанностей между ступенями. Волшебники сами нарушали ими же созданные законы равновесия. Накипающее раздражение, обиды и страх потерять выгодные позиции подталкивали палачей к странным союзам и опрометчивым поступкам. Богдан был нужен им, а они ему. Палачи имели огромное влияние и власть, лишь немного уступая в связях волшебникам. У тех на службе стояла волшба или, что более вероятно, некие сохранившиеся технологии. Палачи же действовали по старинке, но не менее эффективно: развитая сеть шпионов, подкупы, подставы, наемники с их виртуозными умениями.

Волшебники и палачи балансировали на тонкой грани, периодически отнимая друг у друга пальму первенства и делая хорошую мину при плохой игре в случае неудач. Они выигрывали маленькие победы, но опасались масштабных действий, ограничиваясь политическими играми. Видно, в их памяти еще свежи были последствия двадцатилетней войны.

Богдан надеялся, что дальше этого дело не пойдет. Они не могли не понимать, к чему приведет разрушение устоев, на которых базируется социальный строй целой планеты. Но вот сместить полюса власти… Раз у волшебников сейчас это получается успешнее, значит, палачи как никогда заинтересованы в том, чтобы вернуть хотя бы прежнюю долю пирога. Хотя при случае откусить побольше они, несомненно, попытаются. Богдан понимал, что вступать в игру должен сейчас, пока сохраняется взаимная заинтересованность. Как только он станет им не нужен, кто знает, не используют ли палачи против недавнего союзника весь «дружеский» арсенал? Даже при том, что, как и прочие, считают его иномирцем, богом со звезды. И они не так уж далеки от истины. Однако хватит ли запаса их веры для его безопасности? Богдан не был в этом уверен. На станцию его могли поднять по первой же просьбе, но ни от яда, ни от стрелы такая готовность не убережет. Вся надежда была на Келан. И порой Богдан с ужасом думал, чем ей отплатит…