Текст книги "Пленница греха"

Автор книги: Анна Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Всего полчаса для того, чтобы изменился весь ее мир.

Она повернула голову и увидела на тумбочке бело-голубой фарфоровый таз и стопку полотенец. Он позаботился о ее комфорте и ушел.

И тут Чариз дала волю слезам.

Чариз поднялась и отправилась на поиски мужа.

Не в ее характере было избегать трудностей. Пока она лежала в измятой постели, вдыхая незнакомый запах секса, у нее было время подумать обо всем и даже собраться с духом.

Пришла пора напомнить себе о том, что для него этот акт был связан с куда большим риском, чем для нее. Она вспомнила о том, что он рассказал ей о Рангапинди. И испугалась за него.

Она скатилась с кровати, резкое движение вызвало легкий, но незнакомый доселе дискомфорт. Очередное напоминание о том, что после того, что случилось, ничего в ней не останется прежним.

Накинув на дрожащие плечи одеяло, она подошла к двери гостиной и распахнула ее. Там было тихо и темно. Лишь догорающий в камине огонь освещал комнату.

Может, он ушел? Чариз огляделась и обнаружила, что он развалился в массивном деревянном кресле напротив камина.

– Гидеон?

Она подтянула одеяло и, обойдя кресло, встала перед ним.

Он не смотрел на нее. Он смотрел в огонь, рукой в перчатке сжимал наполовину пустой бокал.

– Возвращайся в постель, Чариз.

Он был похож на тряпичную куклу. И голос его был таким же – безжизненным, отчаявшимся. Он протянул ноги к огню. Рубашка его так и осталась не заправленной в брюки и распахнутой на груди. При виде завитков в вырезе рубашки, казавшихся в свете огня золотистыми, по спине ее пробежала легкая дрожь.

И эта дрожь определенно не была дрожью отвращения.

Чариз поборола трусливое желание повиноваться ему и убежать. Вместо этого она твердо посмотрела ему в глаза:

– Нам надо поговорить.

С напугавшей ее яростью он поднял бокал и запустил его в камин. Последовал резкий звук разбиваемого стекла и короткая вспышка – бренди занялся огнем.

– Господи, нет!

Глаза его горели. В них было столько муки и столько ненависти, что она съежилась.

– Ты теперь возненавидел меня, Гидеон?

Она не узнавала собственного голоса. Она так старалась облегчить для него этот акт, но, к стыду своему, она не могла скрыть того, что ей было неприятно.

Лицо его свело от боли. На мгновение она увидела в его глазах невыносимую муку, но затем он словно опустил шоры на глаза.

– Разумеется, я не испытываю к вам ненависти, – раздраженно сказал он.

– Но…

– Уходи, Чариз. Уходи сейчас.

Голос его срывался.

Она видела, что ему отчаянно хочется остаться в одиночестве. Хотя ей хотелось прямо противоположного – остаться с ним. Одинокая измятая постель в соседней комнате казалась ей похожей на эшафот.

– Спокойной ночи, – прошептала она, опустив плечи.

Он не ответил. Медленно, неохотно, словно к ногам ее привязали гранитные глыбы, она побрела к двери, что оставила приоткрытой.

Один шаг. Два.

Она не хотела его покидать.

Она была уже почти у самой двери, когда услышала за спиной приглушенный звук. Незнакомый звук, но мгновенно и точно распознаваемый.

Подавив желание закричать от ужаса, она обернулась. Он прижал ладони в перчатках к глазам, и его широкие прямые плечи вздымались, когда он пытался вдохнуть.

Чариз бросилась к нему и так же, как прошлой ночью, опустилась рядом с ним на колени.

Сидя на полу, она ждала, что Гидеон отошлет ее прочь. Но он молчал.

Только сейчас Чариз по-настоящему поняла, как ему плохо. Гидеон Тревитик не был ни Галахардом, ни Ланселотом, ни Персевалем. Он не был всемогущим ангелом, ниспосланным с небес, чтобы вызволить ее из беды. Он не был неуязвимым и сильным – он мог быть слабым.

Страдая от собственной беспомощности и чудовищного чувства вины, она слушала, как раскалывается его сердце. Мужчина, который так упорно боролся со слезами, был слаб, как все смертные. Он мог оступиться, мог упасть, мог потерпеть поражение. Он был хрупок, как любой человек из плоти и крови, он перенес больше, чем дано перенести смертному.

Обхватив руками колени, она невидящим взором уставилась в огонь – единственный источник света в темной комнате. Это молчаливое ночное бдение – все, что она могла ему предложить.

Понемногу кризис стал проходить. По крайней мере его внешние проявления. Дыхание его почти пришло в норму.

После долгого молчания она услышала его надтреснутый голос.

– Это несправедливо по отношению к тебе.

Она не смотрела на него. Она продолжала сидеть, прижавшись щекой к коленям. Усталость и печаль тяжким грузом легли ей на плечи.

– Я могу это вынести.

Чариз полюбила Гидеона Тревитика с первого взгляда. Она полюбила его за силу, за достоинство, за ум, за красоту. Она продолжала любить его за это.

Но он был прав, посчитав ее чувство девической глупой влюбленностью. То чувство было тепличным растением, пышным и зеленым, но неспособным противостоять холодным ветрам реального мира.

Этот час изменил его навсегда. Этот час изменил ее самое навсегда.

Ее любовь к Гидеону стала теперь крепче камня.

Глава 15

Во второй половине дня с моря подул ледяной ветер, такой резкий и злой, что даже Гидеон не мог этого не заметить. Для этого времени года погода была необычной, если верить портье в гостинице, который пожелал Гидеону и Чариз приятной прогулки, когда они вышли из отеля.

Гидеон не был уверен в том, что появление на публике – хорошая мысль. Кто-то мог их узнать, а события последних дней изрядно подточили его силы, и он очень не хотел повторения того, что случилось с ним в Портсмуте. Кроме того, хотя вероятность того, что их с Чариз могли узнать и сообщить об их местонахождении Феликсу и Хьюберту, была очень мала, рисковать он считал себя не вправе.

Но Гидеон не мог больше сидеть в четырех стенах, где все напоминало о боли и разочаровании прошлой ночи. Что еще хуже, недоброй памяти неуклюжее совокупление пробудило в нем чувственность. Мысль о том, что, живя с Чариз в одном номере, он не мог прикоснуться к ней и уже никогда не сможет прикоснуться, сводила его с ума.

Шли часы, и он все явственнее замечал, что его настроение передается Чариз. Обстановка становилась все более напряженной, пока не стала совершенно невыносимой. Он слышал, как она облегченно вздохнула, когда он предложил прогуляться.

К счастью, из-за холодной погоды лишь смельчаки отважились выйти из дома. И те немногие прохожие, которые встретились им на набережной, спешили по своим делам, не обращая на молодую пару никакого внимания.

Чариз и Гидеон шли молча. Они вообще в этот день почти не говорили друг с другом.

Да и что мог он сказать ей после эмоциональных бурь прошлой ночи? Живот у него сводило от стыда за свое поведение как во время, так и после совокупления. Как он вообще смог вынести возвращение в ад? Еще больше пугала его перспектива обсуждения того, что произошло. Чем мог он оправдать себя, так нелепо и грубо воспользовавшегося ее телом?

Чариз повернулась лицом к морю. Ветер гнал к берегу тяжелые серые волны. Ветром чуть было не сдуло ее шляпку, и она подняла руку в перчатке, чтобы удержать ее.

По крайней мере сейчас она была одета прилично. Этим утром он пригласил модистку и заказал для Чариз полный гардероб. Очаровательный желтый ансамбль, который сейчас был на Чариз, пришлось срочно подгонять по фигуре. Остальные наряды обещали доставить на следующей неделе.

Единственный раз за весь день Чариз улыбнулась, когда увидела рисунки своих будущих платьев.

Гидеон подошел и встал рядом, когда она прислонилась к каменному парапету. Глаза ее, затененные полями шляпки, были печальны, уголки полных розовых губ опущены.

Ах, этот нежный рот…

От постоянного желания у него кружилась голова. Он презирал себя за это.

Господи, он был ненасытным сатиром. После того что он сделал с ней прошлой ночью, как мог он помыслить о том, чтобы снова притронуться к ней?

Чариз обернулась, перехватила его взгляд и покраснела, видимо, догадавшись о его мыслях.

Должно быть, она презирала его. Ей следовало его презирать. Он обидел ее, причинил ей боль, а потом сорвался и плакал перед ней, как жалкий трус. Он плакал впервые за все то время, что прошло со времен его вызволения из темницы набоба.

Глаза ее стали темно-зелеными. Он не мог определить, что выражал ее взгляд. Хотя до событий прошлой ночи он мог бы сказать, что во взгляде ее читался интерес к нему. Губы ее приоткрылись в беззвучном вздохе.

Гидеон отшатнулся, словно она протянула к нему руки. Но ее руки в желтых перчатках по-прежнему сжимали перила парапета.

Сердце его стучало как барабан. Одной рукой он потер шею. Удивив его, Чариз тихо рассмеялась. Удивленно и раздосадованно.

Этот тихий музыкальный звук полился по его венам тягуче, словно мед. Этот звук, этот мед ее голбса, заставлял его желать то, что было ему недоступно. Он давно должен был привыкнуть к этой мысли и смириться, но отчего-то эта чертова пытка никогда не кончалась.

– Ты выглядишь почти робким.

– Господи, Чариз. – Он не знал, как выразить свое изумление. – Не может быть, чтобы ты находила забавным наше затруднительное положение.

Она перестала улыбаться.

– Лучше смеяться, чем плакать. – Она отвернулась и стала смотреть на море. – При желании ты мог бы увидеть то, что видят все, когда смотрят на нас. У официанта, который нас обслуживал утром, была такая масляная улыбка.

– Мы молодожены, если твои сводные братья надумают навести справки, я хочу, чтобы люди говорили, будто мы действительно вели себя, как молодожены.

– Тогда, возможно, тебе следует ко мне прикасаться, – тихо, но решительно сказала Чариз.

Гидеон молчал. Слышался лишь рокот волн, печальные крики чаек и стук колес по булыжной мостовой – за спиной у них была главная улица города.

– Чариз…

Она повернулась, и он увидел, что ей не до смеха. Ему тоже было не до смеха.

– Ты прикасался ко мне прошлой ночью.

Гидеон сжал кулаки.

– Не думал, что ты захочешь говорить о том, что произошло, – произнес он сдавленно.

– С чего ты взял?

«Потому что я обидел тебя. Потому что превратил в трагедию то, что должно было стать чудом. Потому что не могу заставить себя не думать о том, что чувствовал, когда был в тебе».

– Потому что с этим покончено.

Чариз удивленно вскинула брови.

– Никаких переговоров?

Он тяжело вздохнул.

– Возвращение к событиям прошлой ночи для тебя будет столь же болезненным, как и для меня.

Чариз посмотрела ему в глаза.

– Ты… ты сделал то, что тебе следовало сделать.

– Но радости не почувствовала.

– Практика – путь к совершенству, – заявила она упрямо.

– Не в этом случае.

Ему хотелось сказать ей, что оставил надежду на блаженство. Что он не верит в то, что его мир можно изменить. Что она прекраснее рассвета, что он умирает от желания к ней.

Но какой был в этом смысл, если его прикосновения могли принести ей лишь боль и обиду?

Она упрямо поджала губы.

– Не согласна.

– Придется согласиться.

Почему она не может понять, что нет никакой надежды? После того, что он сделал с ней прошлой ночью, она должна сторониться его, шарахаться от него, как от прокаженного.

– У всех Уэстонов бойцовский характер, Гидеон, – решительно заявила Чариз. – Я хочу иметь мужа в постели. Я знаю, что ты меня хочешь. И использую это против тебя.

– Мы заключили сделку…

Она покачала головой.

– Нет, это ты выставил ультиматум.

– Ты согласилась.

Он не мог сдержать раздражения. Мало того что ему приходилось прилагать столько усилий к тому, чтобы казаться нормальным, теперь еще надо тратить силы на то, чтобы сражаться с ней.

– Да, я согласилась. Тогда.

Чариз опустила взгляд, золотистые ресницы прикоснулись к разгоряченным щекам.

Похоть, примитивная, неуправляемая похоть грозила овладеть всем его существом. Насколько проще ему было бы бороться с Чариз, не будь она так красива.

Или нет?

Чариз нравилась ему с самого начала. И его влекло к ней не из-за внешней привлекательности, какой бы впечатляюще красивой она ни была. Он хотел ее из-за ее непреклонного светлого духа.

Голос его огрубел от волнения. От желания донести до нее правду. Он восхищался ее мужеством, но она трагически заблуждалась относительно того, чего желала.

– Чариз, умоляю, не дави на меня. Я знаю, что то, о чем я прошу, кажется жестоким. Но еще более жестоким было бы позволить тебе цепляться за бесплодную надежду. Все кончится тем, что ты разобьешь жизнь нам обоим.

Румянец сошел с ее лица так же быстро, как появился, и глаза, что она подняла на него, были унылыми и несчастными.

– Но это могло бы спасти нас обоих.

– Это не сказка, жена моя.

Она недовольно поджала губы.

– Нет, это история о том, как ты посылаешь меня в постель к другому мужчине. Ты этого хочешь?

При мысли о том, что она будет делать с другим мужчиной то, что делал он с ней прошлой ночью, Гидеон испытал невыносимую боль. Словно пламя лизнуло обнаженную кожу. Он готов был убить того – да простит его Бог, – кто услышит ее вздохи, прикасаясь к ней, лаская ее…

– Да.

– Лжец.

Она бросила на него укоризненный взгляд, повернулась и пошла назад, в гостиницу. Каблуки ее гулко стучали по булыжной мостовой. Гидеон беспомощно смотрел ей вслед. Если он не ошибается, его жена только что объявила ему войну.

Когда он был моложе, до Рангапинди, то иногда развлекал себя тем, что представлял, как сложится его дальнейшая жизнь. Конечно, у него будет невеста. Со временем он женится, обзаведется семьей. Он не хватал звезд с неба. Ничто из того, о чем он мечтал, не предвещало никаких осложнений.

Каким безнадежно наивным он был.

Еще когда он решил спасти Чариз от тирании сводных братьев, то знал, что обрекает себя на страдания. Знал, что от него потребуется вся его воля. Он знал, чем придется жертвовать.

Но до того момента, пока его жена не пригрозила ему, что соблазнит его, он не представлял, на что себя обрекает.

Она успела отойти от него всего на несколько ярдов и двигалась с природной уверенной грацией, чем привлекала к себе восхищенные взгляды тех немногих мужчин, которые решились выйти на улицу в такой холод.

Наглые псы.

Стараясь подавить в себе гнев на нее, на себя, на весь этот проклятый мир, Гидеон пошел следом, не сводя глаз с соблазнительно покачивающихся бедер.

Она не взглянула на него, когда он с ней поравнялся. Приличия ради взял ее под руку. Даже сквозь перчатку и шерстяной рукав ее наряда почувствовал соблазнительное тепло ее кожи. И неукротимую жизненную энергию, от которой так яростно воспламенилось его желание, когда он держал ее в объятиях прошлой ночью.

Он так нуждался в ее тепле и в ее жизненной силе.

Он хотел ее.

Но, даже когда еще один обжигающий приступ вожделения охватил его, дала о себе знать острая потребность отдернуть руку.

Чариз искоса взглянула на него.

– Ты в порядке?

– Да, – процедил он сквозь зубы и с едкой горечью добавил: – Этого ты хотела? У тебя с головой не в порядке.

Она смотрела прямо перед собой.

– Я хочу тебя.

Гидеону пришлось напомнить себе, что она неопытная девушка и просто не понимает, что говорит.

– Да поможет тебе Бог, – ответил он мрачно и крепче сжал ее руку.

Чариз сидела в кровати, той самой, где прошлой ночью лишилась девственности. Дождь стучал в окна, и от ветра дребезжали стекла. Но то, что творилось на улице, не шло ни в какое сравнение с бурей, которая бушевала в ее сердце.

Ей очень не нравилось то, что сделал с ней Гидеон прошлой ночью. Но еще больше не нравилось то, что это не нравилось Гидеону. Она хотела нравиться мужу. Хотела, чтобы он находил удовольствие в том, что муж делает с женой.

Но удовольствия не было.

Впрочем, не совсем так. Ей было приятно, когда он трогал ее, несмотря на то что на нем были эти проклятые перчатки. Когда он погладил ее обнаженную плоть, Похотливое тепло разлилось в ее животе. Ее груди жаждали его ласки, пульс у нее участился.

Наконец то тело, что ей так хотелось исследовать, было доступно ее прикосновениям.

Если бы Гидеон позволил ей прикоснуться к нему.

Он был достаточно близко, чтобы она могла вдыхать его чистый запах и ощущать тепло, исходившее от его кожи. Она видела вблизи его грудь, ощущала шелковистую мягкость его волос на своей шее.

Все мучительно соблазнительные намеки на то, чем могли бы обладать они оба, если бы она могла освободить его от Рангапинди.

В животе у нее все сжалось при воспоминании о невыносимой интимности того момента, когда он толкнул себя в нее. Боль была невыносимой, но этот акт привязал ее к нему.

Они были одной плотью.

Только теперь она поняла, что на самом деле означали эти слова. Возможно, именно мучительность консуммации и сделала эту связь такой прочной.

Чариз знала, что Гидеон тоже ощущает эту связь.

И ради того, что так сильно влекло их друг к другу, Чариз готова была пойти на громадный риск. На кону стояла не только ее жизнь, но и ее истомленное, в шрамах сердце. А также рассудок Гидеона и его здоровье. Только бы не совершить ошибки. Последствия будут трагичными.

В долгих ночных бдениях она ощущала себя стоящей на перепутье двух дорог. Двух будущих жизней. Будущее, которое планировал Гидеон, холодное и одинокое. Будущее, где она не сопротивлялась его решению оставить надежду и забыть о любви.

Или ее ждет иное будущее – то, где они вместе идут к зрелости, закаляются в противостоянии друг другу, вместе создают дом и семью.

Есть ли шанс сделать это второе будущее реальным?

Чариз не обманывала себя относительно трудностей и препятствий на пути к этому будущему. Но прошлой ночью, став свидетельницей его слабости, она поняла, что все в ней восстает против того, чтобы оставить его страдать в одиночестве. Ей хотелось пестовать его и любить. Хотелось, чтобы он вновь обрел веру в жизнь и способность быть счастливым.

Нет, она не станет сдаваться. Она продолжит борьбу, чего бы ей это ни стоило.

Полчаса назад она оставила его в гостиной. Он пил бренди и, глядя в его пустые глаза, ей хотелось плакать. В них всегда была какая-то отстраненность, но теперь, когда она знала его историю, видеть его таким было больнее во стократ.

Он уже решил, что жизнь его кончена.

Но Чариз намерена поколебать его решимость. Она слишком сильно его любит, чтобы оставить все, как есть.

Она подняла глаза и увидела на пороге Гидеона. Волосы его были встрепаны. В одной руке он держал стакан. Он снял шейный платок, рубашка его была расстегнута.

– Я пришел пожелать тебе доброй ночи, Чариз.

– Разве ты не ляжешь в кровать?

Она облизнула пересохшие от волнения губы. Он жадно смотрел на ее рот. Рука в перчатке сжала стакан.

– Я буду спать в гостиной. Я думаю… я думаю, так будет лучше.

Чариз накинула шаль и соскользнула с кровати. Не обращая внимания на хмурое предупреждение в его взгляде, она шагнула к нему.

– Не говори глупостей, Гидеон. Там холодно и неудобно.

Он посмотрел на нее.

– После того, как я спал в Рангапинди, кресло в гостиной – предел роскоши.

– О, мой дорогой, Рангапинди больше нет, – тихо произнесла она. – Ты свободен.

В улыбке его не было веселья.

– Я никогда не буду свободен.

Такая покорность судьбе ее разозлила.

– Разумеется, если не будешь бороться.

Его длинное худощавое тело вибрировало от возмущения, когда он прошел к камину. Он плеснул бренди в огонь, стакан со стуком поставил на каминную полку и гневно уставился на нее.

– Не говори о том, чего не понимаешь.

Мысленно она приказала себе держаться. Она не могла себе позволить проиграть, едва начав сражение. На пути к победе ее ожидали трудности куда более серьезные. Но игра стоила свеч. Ставкой в этой игре был их с Гидеоном шанс на счастье.

Вдруг она вспомнила его лицо, когда он смотрел на ее тело прошлой ночью. Обнаженное, пульсирующее желание, что увидела она в его взгляде. Хватит ли у нее храбрости использовать это оружие, чтобы сломать его?

С терзающей медлительностью она позволила красивой шали соскользнуть с плеч. Ее ночная сорочка была шелковой, и хотя ее нельзя было назвать нескромной, мадам Клэр шила ее как наряд для медового месяца.

На скулах его зажглись два красных пятна, когда взгляд его проследил за соскальзывающей шалью, затем поднялся вверх, к вырезу ночной сорочки. Она поежилась под этим разгоряченным взглядом и вдруг с особой остротой ощутила, как тонкий белый материал липнет к ее бедрам и ягодицам, как обвивается вокруг ее голых ног. Странная горячая тяжесть, знакомая по прошлой ночи, опустилась вниз живота. Сердце учащенно забилось от радостного возбуждения.

– Я понимаю, что ты решил до конца дней купаться в жалости к себе, – сказала она, понимая, что поступает несправедливо.

Но ей было не до справедливости. Главным сейчас было сломить его волю, сделать так, чтобы он утерял контроль над собой, чтобы воспоминания ослабили хватку.

– Ты не вправе так говорить.

На щеке его дернулся мускул.

– Я твоя жена и говорю, что хочу, – запальчиво ответила Чариз.

Она стояла прямо, так, что груди упирались в изящно вышитый лиф. Прохладное прикосновение шелка к соскам дразнило ее, между ногами стало тепло и влажно. Груди ее набухли, тоскуя по его рукам.

– Этот брак был заключен для твоего удобства, – сказал Гидеон.

Терпение его было на исходе. Руки в перчатках сжимались и разжимались.

– Скорее для неудобства, – парировала Чариз, шагнув к нему.

Он жадно вцепился в нее взглядом.

– Мы заключили сделку.

– Да, моя безопасность в обмен на безрадостную жизнь. Прости меня, если я стремлюсь пересмотреть условия сделки.

Он отвернулся, закрыл глаза и дрожащей рукой схватился за каминную полку.

– Я не прощу тебя, если ты превратишь это в еще больший кошмар. – Он дернул головой и с гневом посмотрел на нее. – Какого черта ты стремишься повторить то, что было прошлой ночью? Проклятие, Чариз, я обидел тебя. Я причинил тебе боль.

– Это не обязательно должно быть таким, – прошептала она.

– Для нас – обязательно.

Ей надрывала сердце его уверенность в том, что он говорил.

Сомнения поколебали ее решимость. Что, если она не права? Что, если ее попытка помочь ему принесет ему еще больше вреда? Она вскинула подбородок и приказала себя не поддаваться слабости.

– Я не сдамся, Гидеон.

Он гневно поджал губы, но когда он заговорил, голос его звучал холодно.

– Ты сдашься, Чариз. В этой войне тебе не победить.

Она раскинула руки в беспомощном изумлении. В нем было столько силы. Почему он не призовет эту силу себе в помощники?

– Разве ты не хочешь иметь настоящую жизнь?

Его короткий смешок был хриплым и резким, словно звук разбитого стекла.

– Конечно, хочу.

Она поборола импульсивное желание отступить. Когда она ступила на этот путь, она знала, что ее злейшим врагом будет сам Гидеон.

– Твои воспоминания не всегда держат тебя в своей власти. Я видела тебя в Портсмуте. Ты без колебаний валил с ног любого, до кого мог дотянуться. И не боялся ни к кому прикоснуться.

– Да, я нахожу облегчение в насилии. – В голосе его звучал сарказм. – Ты предлагаешь, чтобы я тебя побил?

Она сморгнула горячие слезы. Как легко давать оптимистические обещания, когда лежишь в кровати одна. Куда труднее верить в них, когда лицом к лицу сталкиваешься с его непримиримостью.

Он был так зол, так потерян и защищался единственным доступным ему способом. Она знала, что все, что он делает, он делает ради нее. Он был твердо уверен в том, что не стоит ее любви. Он верил в то, что жизнь бок о бок с ним ее сломает. Беспредельное презрение к самому себе было одним из ядовитых плодов Рангапинди.

Могла ли она изменить его сознание? Хватит ли у нее сил, чтобы до него дотянуться?

– Гидеон, не надо.

Он замер и зло уставился на нее.

– Не будь дурой. Я никогда не причиню тебе боль.

Она наклонила голову.

– Сейчас ты делаешь мне больно.

Она подняла глаза и увидела, что лицо его помрачнело.

– Чариз, не надо.

– Я ничего не могу с собой поделать, – прошептала она.

Он шагнул к ней. Теперь она чувствовала исходившее от его тела тепло. Как мог он приговорить себя к жизни в холодном склепе самоизоляции?

– Я очень дурно поступил с тобой, – сказал Гидеон.

– Нет.

– Да. Я надеялся обеспечить тебе свободу, связав тебя с мужчиной, который не будет выдвигать тебе никаких требований. А вместо этого причинил тебе боль.

– Я хочу быть твоей женой, – упрямо сказала она.

– Ты и так моя жена.

– Так не считается.

Он тяжело вздохнул и провел рукой по волосам.

– Чариз, ты просишь слишком много.

– Лучше, чем совсем ничего не просить, – бросила она в ответ.

Глаза его вспыхнули, и он отвернулся. Она понимала, что нечестно упрекать его в том, что он не в силах изменить.

Она сказала то, что всегда говорят женщины, когда несчастливы в браке.

Он выглядел усталым и подавленным. Она требовала от него больше, чем он мог ей дать. Он спас незнакомую женщину и взял на себя ответственность за ее благополучие. А она потребовала взамен всю его жизнь.

Однако Чариз не верила в то, что он так думает. Сердцем она продолжала верить в то, что он может ее любить. Иногда она ловила на себе его взгляд. Он смотрел на нее с таким голодным желанием, что сердце ее подпрыгивало.

– Я могу лишь обещать, что, как только мы уладим все формальности, связанные с этим браком, ты можешь ехать куда хочешь и жить, где хочешь, – холодно завил он. – Тебе ни к чему видеть меня вновь. И эта интерлюдия станет лишь неприятным воспоминанием.

– Думаешь, я этого хочу? – с горечью спросила Чариз.

– Это уже твоя проблема. А теперь спи.

Гидеон взмахнул рукой. Чариз пришла в ярость.

– Ты будешь спать рядом со мной? – грозно спросила она.

Он выглядел удивленным. Пора ему узнать, что она не послушная собачка, готовая прыгать на задних лапках по его команде. Он велел ей оставить его в покое и убираться вон. Но она не позволит ему вести себя подобным образом.

– Разумеется, нет.

Он нахмурился.

– Ты разве не слышала, что я сказал?

– Слышала, но это меня не устраивает.

– Поговорим утром.

Она поджала губы.

– Конечно, поговорим.

– А теперь спокойной ночи.

Он направился к двери, но, должно быть, осознав, что Чариз не двинулась с места, повернулся к ней.

– Хочешь что-нибудь сказать прежде, чем я уйду?

– Хочу, чтобы ты лег в кровать.

Гидеон поморщился.

– После того, что здесь произошло, любая нормальная женщина бежала бы от меня без оглядки.

Ее передернуло при словах «нормальная женщина», но она и бровью не повела.

– Я не прошу тебя делать… это снова.

Щеки ее залила краска.

– Так ты хочешь в постели целомудренную подружку?

Слова его так и сочились ядом.

Она судорожно втянула воздух.

– Я хочу, чтобы ты был со мной.

– Нет.

– Ладно. Я буду спать в гостиной.

– Не веди себя глупо, – сказал он, начиная злиться не на шутку.

Она поняла, что до этого момента он ее всерьез не принимал.

Разумеется, он не принимал ее всерьез. Он считал ее юным хрупким созданием, нуждающимся в защите. Ничего, скоро он узнает, что его жена обладает волей под стать его воле. И никак не слабее. И таким же храбрым сердцем. Она сказала, что будет бороться за свой брак, и она не шутила. Она станет бороться за его будущее.

– Иди в кровать. Немедленно, – прорычал он.

Она поежилась, хотя в комнате не было холодно.

– Заставь меня.

Он расправил плечи, и она увидела в его лице раздражение и ярость.

– Ты ведешь себя как ребенок.

Она снова поежилась и подняла шаль.

– Можно мне сегодня занять твое кресло? – спросила Чариз.

Он стиснул зубы. По ее телу снова побежали мурашки. Ей доставляло удовольствие мучить его.

– Дьявол тебя побери, – проскрежетал Гидеон, шагнув к ней.

Кутаясь в шаль, Чариз молилась о том, чтобы он не стал ловить ее на слове и не заставил провести ночь, сидя в кресле. В спальне было тепло, в гостиной – холодно. Через час она посинеет от холода, и после двух прошедших ночей перспектива вытянуть ноги в мягкой кровати казалась весьма заманчивой.

Ока вскинула голову и окинула его надменным взглядом, эффективность которого она успела проверить на сотне неудачливых ухажеров.

– Ты намерен плеткой загнать меня в постель, Гидеон?

– Ты…

Она приподняла брови.

– Да?

– Проклятая колдунья.

Глаза его горели гневом.

– Вежливым тебя никак не назовешь.

– О черт!

Гидеон подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Она ждала этого, молилась об этом. Но даже при этом шок от того, что он держал ее на руках, от жара его кожи, который она ощущала сквозь рубашку, от того, что его трясло от ярости, заставил ее вскрикнуть.

– Ты сама напросилась, – процедил Гидеон сквозь зубы.

Да, она сама напросилась. Слава Богу, она получила то, о чем просила. Она робко закинула руку ему за шею, теребя шелковистые волосы у него на затылке.

– Как ты смеешь так грубо обращаться со мной?

– Надо было раньше об этом подумать, – бросил он в ответ.

Сдержанная куртуазность, которую он демонстрировал перед посторонними, исчезла. Он был крупным, сердитым, привыкшим командовать и необычайно мужественным. У Чариз по телу побежали мурашки.

Он дошел до края кровати.

– Спокойной ночи, Чариз.

Не церемонясь, он опрокинул ее на смятые простыни. Пару секунд она приходила в себя, во все глаза уставившись на него.

– Как… – Она замолчала и еще раз набрала в легкие воздух. – Как ты собираешься меня здесь удержать?

– Я могу тебя связать.

Он по-прежнему был зол.

– Ты этого не сделаешь.

– И вставить тебе кляп. Кляп кажется мне замечательной идеей.

Она вжалась в матрас, гадая, почему при мысли о том, что собственный муж связывает ее, живот ее сводит от приятного возбуждения.

– Я бы тебя укусила, – задыхаясь, сказала она.

– Черт тебя побери, Чариз.

Гидеон отвернулся. Сердце ее упало. «Сейчас он уйдет», – подумала она. Все ее усилия оказались тщетными. Она проиграла. На душе было тоскливо. Она устала. День был долгий и трудный для обоих. Если сегодня она сдаст позиции, хватит ли у нее воли завтра снова начать борьбу?

Гидеон прикоснулся к ней, и она утратила способность мыслить. Она готова была на все, только бы он прикоснулся к ней снова.

Гидеон, однако, не ушел, а свернул влево перед самой дверью и присел на пуфик возле двери и с яростью принялся стаскивать свои ботинки.

Чариз с облегчением вздохнула. Ее переполняла радость. Она едва могла в это поверить. Он решил остаться.

Более того, он подтвердил ее теорию о том, что на пике эмоций он свободен от своей фобии. Он прикасался к ней, нес ее на руках. Не дрожал, не дергался.

Света в комнате хватало для того, чтобы она могла разглядеть, что он по-прежнему раздосадован. Раздражение выдавали его резкие движения и упрямо сжатые губы.

– Хочешь, чтобы я тебе помогла? – робко спросила Чариз.

– Не дави на меня, Чариз, – угрюмо ответил он, встал и направился к кровати.

Чариз подвинулась, освобождая ему место, и нырнула под одеяло. Интимность, созданная его сегодняшним присутствием, была сильнее, чем при вчерашней вынужденной консуммации.

Он лег в кровать, но не прикоснулся к Чариз.

– Ты не собираешься раздеться?

– Нет.

Господи, он даже перчаток не снял. Это казалось странным.