Текст книги "Город забытых снов(СИ)"

Автор книги: Анна Ринифе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Девочка молчала.

Врач недвусмысленно вздохнул, ознаменовывая свою победу.

– Ты обещала написать о поступке, о котором ты сожалеешь.

Лика молчала.

Оставшееся время психотерапевт решил посвятить побуквенному разбору тестов, наобум заполненных Ликой еще во время первого визита.

– Подумай о том, что я сказал, – резюмировал психотерапевт на прощание.

"Ты много чего сказал", – подумала Лика, уже пятясь к дверям.

Коридор, как обычно, стал чистилищем на пути из ада.

Доминик встревоженно заглядывал девочке в глаза. Говорить с ним почему-то не хотелось.

"Пойдем отсюда. Дома расскажу", – оттянула разговор Лика.

***

У нее в квартире по-прежнему чувствовался легкий запах чего-то сладко-церковного. Чем Вера Павловна окропила все комнаты, можно было только догадываться, но в составе этого зелья, наверняка, была святая вода. "Словно ладан, – подумала Лика и мучительно закрыла глаза. Бабушку отпевали здесь же, в этой квартире, ладан курился на столе, где сейчас лежат ее учебники и тетради, гроб стоял на двух табуретках, на одной из них сейчас сидит Доминик, на второй – она. Лика встала и подошла к окну. Дышать было опять тяжело, словно сладкий дым снова заполнил все пространство, осел в легких, впитался в мебель, одежду, кожу. Лика открыла форточку.

Нет, ничего этого не было. Только Вера Павловна с ее глупыми причитаниями. Во всем обвинить квартиру – в смерти родителей, бабушки, в ее, Ликиной, попытке самоубийства. Это очень мудро. Может, Вера Павловна перечитала на досуге Булгакова или насмотрелась фильмов о привидениях по телевизору.

Лика подошла к столу. Нет, запах ладана не усилился. Обычный стол обычной студентки. Учебники, компьютер, списанный блокнот, ручки, маркеры, книга в черном переплете. Лика вытащила эту тонкую книжицу из-под реферата об истории античной литературы и замерла.

– Ты помнишь эту историю? – обратилась она к сидящему молча, как одно из изваяний горгулий, Доминику. Его молчание иногда действительно было раздражающим.

– Псевдофольклор в вульгарном исполнении?

– Здесь говорится об имени.

Доминик поднял на нее глаза.

– Здесь есть охотник, который собирает души, он заточает их в своих зеркалах, а потом требует от них за свободу исполнения желаний. Он собирает не только души, но и их имена, без имени пленную душу не выпустить.

Кусочки мозаики сложились в тот момент, когда Лика произносила эти слова. Смысл ее дневного видения стал угрожающе понятным.

Девочка опустилась на пол. Ее глаза наполнились слезами, а подбородок задергался. Доминик подошел и сел рядом с ней на колени. Он вынул злосчастную книжку у нее из рук и приобнял за плечи.

– Я ведь не могла, я не хотела, я ведь не делала этого, – Лика безотчетно лепетала, глотая слезы, задыхаясь от подступающих рыданий.

Доминик крепче обнял ее и начал баюкать, как маленькую, шепотом уверяя, что все будет хорошо. Лика сдалась. Сдалась боли, напряжению, страху, неизвестности и Доминику, его бархатному голосу и его нежным рукам. Он держал ее, а она засыпала. Посреди дня, посреди комнаты, посреди накатывающей истерики. Тепло и спокойно. Больше ничего не имело значения. Только Доминик. Лика закрыла глаза и перестала сопротивляться.

***

Она проспала около двух часов. Проснувшись на диване, Лика сначала подумала, что уже утро. Она потянулась и улыбнулась. Наконец, она выспалась и отдохнула без тревожных снов и видений. Реальность вернулась постепенно, дозированными порциями ангста.

Доминик сидел все на той же табуретке, изучая ее реферат.

– Тебе кажется, я схожу с ума?

Доминик поднял голову, отложил бумаги на стол и улыбнулся.

– Пока есть я, все вокруг будут казаться абсолютно нормальными.

Лика улыбнулась. Правда, сейчас она казалась себе самой более странной, чем Доминик, но его присутствие успокаивало.

– Ты понял из-за чего я все это устроила? – Лике было стыдно за свои слезы, за свою беспомощность, за свои кошмары наяву и за то, что Доминик сидел черт знает сколько, наблюдая, как она спит.

– Ты думаешь, ты нечаянно словила душу той родственницы зеркалом?

– Может быть, я все это выдумала, это ведь не может быть правдой?

Доминик молчал.

– Это просто совпадение. Я имею в виду эту книгу, мои сны и воспоминания. Я даже не уверена, что вся эта история была на самом деле. Это все могло мне присниться. Девочка, пускающая солнечных зайчиков, Доминик, она приснилась мне, это не я. Это не могла быть я. А эта глупая книжка – просто злая шутка торговца, просто совпадение.

– Так же, как украденное зеркало, – прошептал Доминик.

Лика закрыла лицо руками. К горлу опять подступали слезы, их надо было загнать обратно, далеко вовнутрь.

– Доктор унес его, чтобы я пришла на прием. Он отдаст на последнем сеансе. Оно ведь не нужно ему. Он отдаст.

– Ты уверена?

"Он что специально? – подумала Лика. – Конечно, я не уверена. Скорее, я уверена в обратном. Но я не могу, у меня нет сил признать, что все это правда".

– Я так думаю, – сказала она вслух и поняла, что предательская слеза все-таки выкатилась из глаза.

Доминик молча смотрел на нее взглядом, в котором было волнение, сожаление и, как показалось, Лике нежность. Его глаза были красными от полопавшихся сосудов. Лика только сейчас увидела это, когда смогла на мгновение перестать думать обо всей истории с зеркалом, врачом и именем.

– Ты в порядке? – спросила она тихо.

Он кивнул. Неуверенно.

– Лика, мне нужно идти, но если ты не хочешь быть одна, скажи, я останусь.

Лика удивленно посмотрела на Доминика. "Куда ему нужно идти?" – подумала она.

– Нет, я в порядке, я буду в порядке. Спасибо, ты и так сидел здесь, а я спала.

– Это не важно. Ты не будешь бояться одна?

– Конечно, нет. – Лика принужденно улыбнулась. – Это всего лишь сны, кошмары, глупые книжки. Ничего реального. Ничего, чего следовало бы бояться.

Сама не зная почему, Лика обняла Доминика. Словно для большей уверенности в том, что он может идти. Его лицо пылало. Кожа обожгла ей щеку.

– Ты точно в порядке?

– По-моему, у меня температура. Поэтому я лучше пойду.

Лику накрыл очередной приступ стыда. Она думает только о себе, а он сидел здесь, больной, и не смел разбудить ее.

– Ты можешь остаться, у меня есть лекарства и градусник. Как ты доберешься сейчас до дома? И там тебе некому помочь.

– Спасибо, но я пойду. Не волнуйся.

Он улыбнулся и пошел в прихожую. Когда Лика вышла из комнаты, он уже стоял в пальто. Девочка закрыла за ним двери и включила телевизор.

***

Лика проснулась от жужжания мобильного телефона. Это был Доминик. Девочка испугалась, что ему стало хуже, но на том конце провода заговорил бодрый баритон.

– Как спалось, ангел?

Лика посмотрела на часы. Десять утра. Что ж, по крайней мере, шесть часов она поспала.

– Хорошо. Никакие девочки и охотники в гости не приходили, если ты об этом.

– Об этом. Что собираешься делать?

Лика хотела ответить "лежать в постели, пока не надоест, пить чай со всей коробкой шоколадных конфет, которую как-то уже давным-давно принесла Вера Павловна, и наслаждаться жизнью в лени и бездеянии". Но это было не то, о чем спрашивал Доминик.

– Я буду искать имя. Если я действительно ее туда засадила, значит, мне и освобождать.

– И каков план действий?

"По-моему, он слишком активен для человека, у которого вчера вечером была температура под сорок", – с раздражением подумала Лика.

– Понятия не имею, – пробурчала она в телефон.

– У меня есть знакомая, которая немного смыслит во всяких сверхъестественных вещах, она согласна встретиться с нами. Сможешь сегодня?

Лика потеряла дар речи. Неизвестно почему, она была уверена, что ни друзей, ни "знакомых" у Доминика нет. Может быть, она приняла желаемое за действительное. Нет, с чего бы ей желать, чтобы у него не было друзей. И потом это только знакомая. Сверхъявственных вещах? Старушка-гадалка, что ли. И когда он успел с ней обо всем договориться? И кто ему вообще давал право рассказывать что-то о Лике совсем не знакомому ей человеку?

– А ты? У тебя ведь вчера была температура.

– Все нормально. Не знаю, что это было, сегодня все в порядке.

– Хорошо, поехали к твоей знакомой, – вздохнула Лика.

– Я заеду за тобой через час, буду ждать внизу.

– Ты можешь подняться, Вера Павловна уже не караулит.

– Я лучше внизу, – уклончиво ответил Доминик. – До встречи.

– Угу, – буркнула Лика и положила трубку.

Отлично, только специалиста по сверхъестественному ее расстроенному сознанию и не хватало. Почему-то вспомнилась Вера Павловна с ее угрозами насчет наркоманов и плохой компании. Вампир-одиночка и его знакомая-ведунья – что может быть лучше?

***

– Ее зовут Вероника, – начал разговор в машине Доминик.

– Откуда ты ее знаешь?

– Познакомились случайно. Просто как-то встретились ночью в безлюдном городе.

– Хм, что может быть обычнее, – иронически фыркнула Лика и приказала себе молчать.

– Извини, что рассказал ей о тебе, просто я подумал, вдруг она сможет помочь.

"Молчать", – опять подумала Лика.

– Ты не обижаешься?

– Нет, – выдохнула она. – Хотя ты мог бы сначала поговорить со мной об этой неизвестной знакомой, которая сейчас наверняка предполагает, что ты везешь к ней психопатку.

– Поверь, она точно так не думает.

– Да, я помню, пока есть ты...

– Пока есть я и Вероника, – он улыбнулся.

Лику передернуло. Почему-то утешение, что она менее странная, чем Доминик и его знакомая, возымело обратный эффект.

– Ты давно ее знаешь?

– Года два.

"Великолепно", – подумала Лика.

– У тебя есть еще друзья?

– Нет, только она.

"Как быстро из знакомых она перешла в статус друга", – прокричало что-то внутри Лики. – Ладно, разберемся на месте".

Оставшуюся дорогу Лика сердито молчала.

Вероника жила на другом конце города в маленькой квартирке с окнами на автозаправку. В ее комнате и даже на кухне пахло духами, терпкими, пряными, опасными. Стены в ее комнате с красными в золотой узор обоями были завешены книжными полками. Вместо книг на них стояли подсвечники, всевозможных форм и размеров, и каждый из них сам по себе был произведением искусства. Рядом с этими стеклянными, металлическими, глиняными изделиями сидели куклы. Интерьерные и просто детские, в замысловатых нарядах и с вычурными прическами, с макияжем, гротескно повторяющим облик своей хозяйки.

Лика поежилась. Глаза некоторых кукол были слишком живыми, и можно было потерять уверенность в том, кто кого рассматривает – Лика игрушки или они ее.

Почему-то вспомнился замок приемных родителей Доминика со всем его внутренним убранством. Этот мрачный дом с десятками глаз, застывших в предсмертной агонии. Здесь, в темной комнатушке, чувство законсервированности времени было таким же сильным, как и в величественном особняке. Но несмотря на нагромождение свечей и кукол, в обстановке всей квартиры чувствовалась незримая симметрия, у каждой из находящихся здесь ненужных большинству людей вещей было свое особое место, как у фигур на шахматной доске.

Вероника сидела, забравшись с ногами в большое мягкое кресло черного цвета. Ее вороново-черные волосы блестели в тусклом свете сюрреалистично изогнутой люстры. Подведенные глаза внимательно разглядывали новую знакомую. Девушка пила чай с имбирем из большой кружки с египетскими иероглифами, одновременно грея о чашку руки, хотя в комнате было не холодно. Ей было лет 25, не больше. Возможно меньше, возможно, столько же, сколько Доминику. Она была красива. Не только этой яркой, почти вызывающей красотой, подчеркнутой корсажем и красной помадой, но и особенной, загадочной красотой, спрятанной за толстым контуром черного карандаша. Лика восхищалась такими, как она, – способными открыто заявить миру о том, что им плевать на мнение других, и что их представление о прекрасном не имеет ничего общего с идеалами серой массы.

Доминик рассказал о книге, враче, о зеркале. Говоря об этом он все время с опаской поглядывал на Лику. Он понимал, что говорит об очень личном, о том, что Лика поначалу боялась рассказать даже ему. Теперь в их тайну будет посвящен третий. Он не знал, как Вероника воспримет эту историю, как отнесется к рассказу о ночных кошмарах. Может быть, она подумает, что Лика всего лишь трусливая маленькая девочка, которая выдумала себе страшный мир, чтобы не бороться с реальными проблемами. Нет, Доминик знал, что Вероника так не подумает. Она может быть слишком прямолинейной, даже циничной или грубой, но она никогда не поставит под сомнение то, что тревожит его, Доминика.

Дальше, сгорая от стыда, Лике пришлось рассказать о своих видениях, о Рыжем, о двух серых, о говорящем солнечном зайчике.

Утешало только то, что Вероника не улыбалась. За время всего повествования она не проронила ни слова, только слушала, разглядывая то Лику, то кружку с чаем.

Когда рассказ был окончен, воцарилось молчание. Хозяйка сидела, глядя в пустоту. Доминик то пытался следовать ее примеру, то украдкой поглядывал на Лику. Девочка молча смотрела на Веронику, словно от той зависел исход всей ее жизни. Оглашение приговора затягивалось, и Лика встала и подошла к застекленной полке шкафа. Делая вид, что она разглядывает лежащие там украшения, девочка наблюдала за немой сценой в зеркале, которое было задней стенкой полки. В свете люстры что-то искрилось. Оторвав взгляд от зеркала, Лика поняла, что это рассыпанные по полке блестки, которыми часто обсыпают свечи, открытки и декоративные фигурки. Эти мерцающие крупинки выглядели как позолота на темном дереве шкафа. "Очевидно, здесь не часто вытирают пыль, раз вся полка засыпана блестками", – подумала Лика и почему-то улыбнулась про себя. Взгляд скользнул по массивным кольцам с пылающими камнями, металлические браслеты, сережки, сережки, сережки. Наконец, Вероника нарушила молчание, и Лика встрепенувшись, обернулась к сидящим в комнате.

– Доминик решился рассказать мне о тебе после того, как убедился, что мне знакома история о Ловце, – обратилась она к Лике так, словно Доминика вообще не было в комнате. – Ты случайно стала заложницей обстоятельств. Но сейчас решать тебе, ввязываться ли во все это.

– Я уже ввязалась, – выдавшим волнение голосом сказала Лика. – Эти сны, видения, все это не дает мне покоя.

– Могу лишь предположить, что кто-то хочет втянуть тебя в игру. Ты все еще можешь отказаться.

– Не могу. Мне кажется, я больше так не могу.

– Не стоит думать, что отправляясь на поиски имени, ты выбираешь легкий путь. Легких путей не бывает. – Вероника испытывающе посмотрела Лике в глаза. – Если не можешь справиться с собой, как будешь бороться с другими?

– Я не знаю, что мне нужно будет сделать, я просто хочу освободить эту душу.

– Почему?

– Потому что она не виновата в том, что маленькой несмышленой девочке взбрело в голову играть с зеркалом в доме, где отпевали покойника.

– Ты чувствуешь себя виноватой?

– Да.

– Ты ведь даже не знала ее.

– Какая разница! Все, что я знаю, это то, что я сделала что-то плохое, пусть ненамеренно, но сделала. Я хочу исправить это, если это возможно.

– Возможно, – ухмыльнулась Вероника. – Надо только знать имя.

Очевидно, Доминик понял, что здесь Лика может сорваться и постарался тактично влезть в разговор.

– Мы не знаем имени, и вряд ли нам кто-то может сказать, как звали ту женщину.

– Доминик, тебе не нужно знать, как ее звали, – лукаво улыбнулась Вероника. – Зеркало открывает не то имя, которое записано в паспорте, не Маша, Катя, Петя, а нечто большее.

– Что это? – не выдержала Лика.

– Своего рода абстрактное представление о человеке, которое полностью совпадает с тем, кто человек в действительности есть.

– Отлично. Значит, это безнадежно, – вздохнула Лика. – Какое у меня может быть представление о человеке, которого я никогда не видела?

– Этого я не знаю, – ответила Вероника. – Но составить это представление придется, если хочешь исправить то, что натворила.

Доминик посмотрел на свою "знакомую" с укором. Та скорчила невинную гримасу и захлопала кукольными глазами.

– Это задача минимум. Ведь вам еще нужно вернуть зеркало.

– И у тебя вряд ли есть идеи, как это сделать, – съязвила Лика.

– Может быть, напроситься к доктору в гости? – сладко улыбнулась Вероника. – Только не забудьте, что он тоже в игре.

– Если так, мне просто нужно сказать ему имя, пусть сам открывает зеркало.

– Ни в коем случае. Ты забыла о мечтах, которые могут стать реальностью в обмен на свободу души.

– Пусть исполняет свои желания, мне ничего не надо.

– Правда? – Вероника опять заглянула своими голодными глазами в глаза Лики и, казалось, достала до самого дна, до места, где предположительно находится душа.

– Правда, – тихо ответила Лика.

– Боюсь, его мечты могут быть не безопасны, – лениво, как сонная кошка, протянула Вероника.

– Значит, если я позволю врачу открыть зеркало вместо меня, я сделаю опять что-то плохое. Хорошо, никакого имени он от меня не узнает. Правда, я очень сомневаюсь, что я смогу сформировать хоть какое-нибудь представление об этой несчастной душе.

– Может, стоит спросить у того, кто знает имя?

Лике захотелось заехать Веронике по лицу чем-нибудь тяжелым. Как она, интересно, представляет диалог между Ликой, ей, реальной Ликой, студенткой филологического факультета, и сновидением, ирреальным, имматериальным рыжим призраком?

Но Веронику это несоответствие трансцендентных категорий, казалось, не смущало. Уголки рта больше не были иронично приподняты, она опять уставилась в пустоту, погрузившись в размышления.

Лика недвусмысленно посмотрела на Доминика, и тот начал вежливо прощаться. Вероника провела их до дверей и пожелала удачи. Сейчас она была серьезна и сосредоточена, как будто она только теперь осознала значение всего сказанного. Но уже открывая двери, она опять лукаво улыбнулась уголками рта и выпалила то, что, казалось, хотела сказать с самого начала их визита.

– Надо же, Доминик, ты расширил круг друзей, я за тебя рада.

Плавно и грациозно, она обняла его и поцеловала, слегка прикоснувшись губами к его щеке.

– Удачи. До свидания, Лика. Было приятно познакомиться.

– Мне тоже, – сухо ответила девочка и вышла на площадку.

***

– Добрый день.

Мария влетела на кафедру как флуоресцентное привидение, вся светясь от счастья и гордости. Бросив уничижающий взгляд на Агнию, она вперилась глазами в склонившуюся над контрольной работой Лику.

– Сдаете долги, – злорадно улыбнулась она и, не ответив на приветствие, выпалила:

– Ой, смотрите, Лика, так не долго и до отчисления.

– Лика пишет тест, который она пропустила из-за болезни в начале семестра, – вступилась Агния.

– Да-да, – подмигнула Мария. – Я бы на Вашем месте, Агния Викторовна, предостерегла студентку от дурной компании. Но Вы ведь ничего не знаете. Послушайте только. Выходим мы с Евгением Борисовичем из школы...

Агния закатила глаза, а Лика с трудом сдержала смех. Слухи о несчастном кавалере Марии, которого она водила по университету как породистую собачку на обозрение всем, быстро распространились и обсуждались с сальными шутками.

– .... выходим мы из университета и видим нашу студентку, садящуюся в шикарную машину какого-то мальчика.

"Так вот что тебя задело, – подумала Лика, – у твоего профессора машина попроще".

– .... А Евгений Борисович мне и говорит, что он знает этого мальчика. Оказывается, он преподавал историю у Вашего поклонника, Лика. Сначала он был прилежным студентом, но очень быстро появились двойки, прогулы и незачеты, а вел он себя просто неадекватно. Конечно, парня отчислили. Евгению Борисовичу интересно, взялся ли он за голову.

Лика молчала.

– Ваш знакомый где-то учится, Лика? – насела Мария.

– Наверно, нет, – пробурчала себе под нос девочка.

– Хм, значит, вероятно, не взялся. Так и скажу Евгению Борисовичу. Надеюсь, Вы не собираетесь последовать его примеру? – лукаво подмигнула Мария, наливая себе воды из закипевшего чайника.

Лика решила, что это был риторический вопрос.

Мария театрально вздохнула и вышла из кабинета.

Агния сидела молча. Она считала себя не вправе навязываться с расспросами к студентам. Сосредоточиться над тестом Лика больше не могла. Она быстро и наугад вписала оставшиеся ответы и протянула работу Агнии. Та медленно взяла ее, внимательно посмотрев на Лику. "Ты можешь рассказать мне все, что тебя беспокоит", – говорили ее глаза, и Лика не выдержала.

– Вы ведь специализируетесь на фольклоре, Агния Викторовна?

– Да, – удивленно ответила Агния.

– У меня дома есть одна книжка, она случайно у меня оказалась. Что-то вроде сказки. Можно я принесу Вам почитать, может быть, Вы знаете, где берет начало это поверье?

– Конечно, мне будет интересно, – с энтузиазмом ответила Агния. – Я уже давно не занималась исследованиями фольклора, обязательно приноси.

Лика кивнула и, попрощавшись, вышла из кабинета. В коридоре она практически столкнулась с Марией, которая, казалось, все это время стояла под дверями, прислушиваясь. Учительница заулыбалась и прошмыгнула на кафедру, а Лика мысленно чертыхалась за то, что включила в игру еще одного игрока.

"Ну что ж, – подумала она в конце концов, – у Доминика есть Вероника, у меня будет Агния".

– Вы, как всегда, сохраняете нейтралитет, – усмехнулась Мария, подкрашивая губы.

– Я считаю непозволительным вмешиваться в личные дела своих студентов, – отрезала Агния.

– Личное часто превращается в общественное, – хихикнула Мария, захлопнув зеркальце.

– Я не совсем Вас понимаю, – приняла вызов Агния.

– Я не сказала при девочке, но Евгений Борисович уверен, что у этого мальчика не все в порядке с головой, – Мария многозначительно выкатила глаза из орбит. – Может быть, это психическое заболевание, а может, результат злоупотребления определенными препаратами...

– Ваш..., – Агния замялась, – коллега уверен в этом?

– На сто процентов, – насмешливо хихикнула Мария.

VIII

Агния задумчиво посмотрела в окно. Первый день зимы, а липкая серость как была, так и осталась. Улицы, дома, похожие на картонные коробки, – все было серым, скомканным, абсолютно безликим и абсолютно мертвым. Агния словила себя на мысли, что раньше ей не приходило в голову именно такое сравнение. Наверно, это все книга, тонкая книжонка в черных обложках. Грустная пародия на что-то зловещее.

Агния ожидала другого. Она любила фольклор. Все эти народные предания, древние эпосы, сказки и мифы. В каждой истории она находила особое очарование, могла часами витать в страницах этих страшных повествований о легендарных битвах, хитроумных героях, беспощадных божествах и сотнях таких разных и таких похожих версиях конца этого света. Сквозь эти грозные песни Агния видела лицо древнего народа, людей, живших тысячи лет назад, людей любивших, страдавших, радовавшихся, надеющихся тысячи лет назад. И это лицо всегда было лицом ребенка. Детская логика абсолютно всех этих страшных сказок, в которых чудесные превращения происходят в каждой строчке, завораживала Агнию. Полное пренебрежение всеми "невозможностями" было удивительно притягательным. Безграничность фантазии, абсолютная ментальная свобода, не ограниченная условностями реального мира, манила Агнию, как яркие погремушки могут манить любопытного младенца. Откуда идет звук понять совершенно невозможно. Только повзрослев и разрушив волшебство, расковыряв звенящий шарик, понимаешь, что был одурачен. И вряд ли постигнутое знание будет стоить нахлынувшего разочарования от потерянного секрета.

Только книга в черной обложке была совсем не из таких. Она не вызывала улыбки или трепетного восторга от витиеватости сюжета. Нет, она оставила неприятный осадок, словно Агния окунулась в концентрат той липкой серости, которая окутала весь город.

В мире сотни легенд, связанных с зеркалами. Эта имела такое же право на существование, как и все остальные. Но что-то в ней было не так. Изобилующая анахронизмами и литературным гипертекстом пародия была написана совсем не для того, чтобы быть выданной за оригинальный фольклор или искусную стилизацию. В ней не было и авторского стиля. Абсолютно бездарная и бессмысленная книжонка. Но дело было даже не в этом. В этой легенде не было той детскости, к которой так привыкла Агния, детскости, за которую можно было простить и кровожадность, и безрассудство. Автор этой истории в представлении Агнии был скорее похож на циничного злодея, чем на заигравшегося ребенка. А цинизм был точно не свойственен аутентичным повествованиям, несмотря на всю их жестокость.

За окном молодые березки сгибались от ударов ветра. Вихри поднимали в воздух песок, мелкие бумажки, окурки и почерневшие листья, закручивали все в однородную массу и швыряли в деревья, в окна первых этажей, в двери подъездов. Осень не желала сдаваться. А может быть, она просто с должной драмой приветствовала зиму.

Агния не знала, что она скажет Лике. Ей вообще было не совсем понятно, зачем студентка дала ей эту странную книгу, и как книжка оказалась у Лики. Эта девочка с хорошими оценками была всегда старательной и прилежной. Агния радовалась ее успехам и вдохновлялась ее искренним интересом к фольклористике и литературе. После смерти бабушки Лика изменилась. Агнии казалось, ее студентка так и не пришла в себя после случившегося. Она хотела помочь, но не знала как.

Теперь эта книга. Эта странная книга в черной обложке. Ничего особенного. Ничего интересного. Ничего угрожающего. Совсем ничего. Пустая книжонка.

Наверно все дело в самой Агнии. Что поделаешь: ее всегда пугала пустота. Будь то поверхностность знаний и чувств или философская категория.

Агния заварила цветочный чай. Аромат лепестков роз и корицы вырвался из чашки и бросился в омут пространства комнаты. Агния забралась с ногами на диван и натянула плед. Тепло и спокойно. Оконное стекло защищало ее от холода снаружи, от все-еще усиливающегося ветра, от упавшей на землю, как гигантский колпак, ночи, оборвавшей последнюю связь со светом.

Черная обложка поблескивала, лежа на столе под тусклой люстрой.

"Здесь никто ни с кем не борется, – вдруг подумала Агния о рассказе. – Беззащитные души, они не могут сопротивляться, угнетенные горем люди, они не знают об опасности. Они идут, чтобы исполнить свой последний долг перед усопшим, они идут, опустив глаза, они идут, вогнув голову в плечи, по следам друг друга, не глядя на дорогу, не глядя на того, кто идет рядом. Они просто спят. Спят от горя, спят от боли, спят от усталости, спят от страха, спят от безразличия. Они просто спят. И идут за спящими, что несут гроб со спящим покойником. Здесь никто не борется, здесь не может победить добро, потому что разбудить его некому".

Агния брезгливо взяла книжку со стола и бросила ее в сумку. Завтра она вернет ее Лике, хотя было бы вернее сжечь ее в печке.

***

Вероника относилась к тем девушкам, которые летом не отказываются от зимних ароматов духов, а утром отточенными движениями накладывают вечерний макияж.

В ее душе художник сражался с патологоанатомом, и нерешительности в этом сражении не было места.

Вероника с детства любила читать. Классики и современники поглощались с быстротой, способной вызвать благоговейный трепет у литераторов. У нее не было любимцев и фаворитов, никому не отдавалось предпочтение, никто не перечитывался дважды. Не было и любимых тем, не было того, что во всевозможных анкетах принято называть "сфера интересов". Веронике было интересно все без малейшего исключения. Она видела связь между абсолютно не зависимыми друг от друга вещами и могла искать, а главное находить ответы на философские вопросы в пособиях по физике, и решать художественные дилеммы с помощью книг по математике. Среди всех этих сочинений по агностике, архитектуре, астрономии, атеизму и множеству других а-, б-, в– и далее тем нашлось место и для магии. В книжках о магии было много глупого, суеверного и лживого. Те, что опускались до пошлого искажения, гротескного восхваления или походили на поваренную книгу для домохозяек, обделенных фантазией, прочитывались до конца так же методично, что и те, в которых шла речь о реальных исторических событиях, языческих верованиях и существующих практиках. Любая информация каталогизировалась и сохранялась в четко подписанных папках на ноутбуке.

Вероника не была ни ведуньей, ни знахаркой, ни предсказательницей будущего. Она никогда даже не считала, что магия или фольклор составляют весомую долю ее увлечений. Все дело было в непоколебимом желании получать ответы на свои вопросы. Ничего не проходило мимо ее внимания, ее всегда голодающего любопытства. Кто, когда, где, зачем и почему написал, сочинил, выдумал, сделал, сказал – поиск ответов приводил ее к истории, к подсознательному, к мифу. Глядя на предметы, она видела символы, бесконечное пространство символов, в котором каждая самая пустяковая безделушка была носителем тысячелетней истории.

Вся связь Вероники со сверхъестественным опиралась на знания, но никак не на эмоции или чувства. Вероника презирала постоянно копошащихся в своих ощущениях суеверов, мечтающих об открытии третьего глаза. Девушка верила только в холодный ум и силу эрудиции. Когда Доминик рассказал ей о Лике, история студентки-неудачницы не вызвала живого интереса. Веронике было скучно, и она согласилась помочь только из симпатии к Доминику, загадка которого стала для девушки непреодолимым вопросительным знаком. Он спас ее, когда, будучи в роли подопытного кролика, Вероника проводила эксперимент, какое время честная девушка может бродить по ночному городу до того момента, как ее атакуют. Ответ был получен – не долго. Доминик появился на ее крик и встретился один на один с ножом нападавшего.

Они сбежали до приезда скорой и полиции. Задыхающаяся от адреналина Вероника и корчащийся от боли Доминик. Таксист не хотел садить их в машину, успокоился только, наперед получив чаевые, большие, чем сумма по счетчику. В квартире Вероники выяснилось, что ножевые раны почти зажили, что глаза из зеленого льда лихорадочно блестят уже не от боли, а от голода, а еще что у Вероники крепкие нервы и непредвзятое отношение к реальности.

История среднестатистической девочки Лики начала становиться интересной только после их личного знакомства. Что-то было в этой напуганной студентке, так эмоционально воспринимающей реальность, что отражение действительности начало жить собственной жизнью в ее снах и фантазиях.

Вероника улыбнулась, сидя за чашкой имбирного чая на кухне. На столе стояла коробка шоколадных конфет. Насыщенный запах шоколада смешивался с терпким ароматом духов, который по обыкновению заполнял все воздушное пространство, не пропуская на свою территорию ни одного скучного запаха. На кухне практически никогда не пахло чем-нибудь съестным, и теперь приторно сладкий, тягучий шоколад вволю радовался своей победе.

Вероника вернулась в свою комнату, к включенному ноутбуку, к незаконченной рецензии. Что написать о музыке, автор которой незаметно стал тебе близок? Вероника вздохнула. Из колонок раздался вой гитар. Это был художественно обработанный лязг металлических предметов, затянутых в воронку торнадоподобной метели. И клавишные. Быстрые, испуганные удары по высоким нотам. Это пианино словно охотилось за кем-то, нагнетало атмосферу, пугало мистикой жестоких сказок. Сколько раз Вероника говорила Ему, что клавишные не должны заглушать другие инструменты. Пианино не должно быть на первом плане, пианино – это фон, таков закон. Почему из альбома в альбом он ее не слушает? Ведь было бы лучше. Ведь было бы лучше? Вероника раздраженно выключила проигрыватель. Хотелось написать что-нибудь язвительное, но ничего не шло в голову. Она знала, что редактору понравится в любом случае. Он всегда восхищался ее стилем, ее чувством языка и ее ненавязчивой иронией, безобидной и одновременно острой как насквозь пронзающий кинжал.