Текст книги "Превращение"

Автор книги: Анна Гурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Превращение

Часть 1. Дракон по гороскопу, или Как все начиналось.

Человек: – Почему ты все время смотришь на дверь?

Ланцелот: – Я жду, когда появится дракон.

Человек: – Ха-ха! Я – дракон.

В одном из северных районов Петербурга, на набережной Невы, за чугунной оградой высотой в два человеческих роста, стоит величественное здание супер-секретного оборонного НИИ. Оно отделано розовым мрамором, пестрой яшмой и полированным черным гранитом, украшено помпезными портиками и циклопическими колоннами, и в целом похоже на храм какого-то древнего и опасного божества. Окна, в которые мог бы влететь вертолет, закрыты решетками и наглухо зашторены, чтобы никакие натовские шпионы не смогли бы подглянуть, что мы там делаем. Вообще-то мы и сами не должны этого знать. Двадцать лет назад, рассказывала матушка, один отдел не знал, что проектирует другой, а конечная цель работы была ведома только Минатому.

Но сейчас все изменилось. Древнее божество давно мертво, наши оборонные секреты и даром никому не нужны. Финансируется институт ровно настолько, чтобы немногочисленные сотрудники не померли с голоду (а то это было бы совсем неприлично). Если подойти к нашему НИИ поближе, то видно, как осыпалась мраморная облицовка стен, а яшмовые капители словно кто-то погрыз, и стало окончательно ясно, что они из покрашенного под яшму кирпича. На стоянке одиноко чахнут "Жигули" престарелого главного инженера. Зато по соседству процветает новехонькая церковь, куда после работы бегают наши сотрудники – тетушки предпенсионного возраста, которые сидят в НИИ, потому что больше их никуда не берут, даже офис-менеджерами. В общем, вы поняли, почему наш некогда могучий секретный институт на районе пренебрежительно называют "богадельней".

Иногда я кажусь себе захудалым бароном, который благородно нищенствует в своем огромном, обветшалом замке, вместо того чтобы взять и заняться разведением племенных овец, грабежом на большой дороге, или каким-нибудь еще средневековым бизнесом.

Именно об этом мне и толковала Ленка, когда мы с ней пили компот в институтской столовке.

– Ну вот объясни мне, Леша – что ты, молодой здоровый парень, забыл в этом доме престарелых инженеров?

Я задумчиво глядел в стакан. Компот был казенный, водянистый, с вываренным склизким яблоком на дне. Точно таким же меня когда-то насильно поили в детском саду. И я пил – а куда было деваться?

– Ну...Допустим, мне нравится моя работа.

Прозвучало как-то неубедительно.

Ленкины выщипанные брови манерно изогнулись.

– Не понимаю! Как может нравиться работа, которая никому не нужна?

– Ну, почему же никому. Натовцам нужна, – сказал я не очень уверенно. – Враг, типа, не дремлет, и все такое.

Ленка презрительно фыркнула.

– Хватит нести чушь! Все люди вертятся, деньги зарабатывают, а ты, вместо того, чтоб устроиться на нормальную работу, тупо просиживаешь штаны в своей полумертвой шарашке... На худой конец, если твоя "работа" и в самом деле нужна натовцам, так и поехал бы к ним. Получил бы грант...

– Нет уж, – сказал я гордо. – Так низко я еще не пал. Я патриот!

– Патриот, ой не могу! Да ты просто лузер.

"Умолкни, женщина! – высокомерно сказал я (мысленно) и махнул рукой воображаемым слугам: – Как сюда пролезла эта холопка? Выкиньте ее за ворота!"

Строго говоря, Ленка не имела права тут находиться. В прежние времена ее бы и к дверям не подпустили без пропуска. А теперь попасть внутрь – запросто. Один звонок с вахты: "Леша, я внизу, выйди встреть меня!" или еще проще: "Мамуля, я передаю трубку на вахту, скажи этому старперу, чтобы он меня пропустил!"

Ленкина мама трудится в соседнем отделе, вместе с моей матушкой. Когда я был маленьким, в этом НИИ работали родители половины моих одноклассников. Но с Ленкой я тогда еще не познакомился. Это знаменательное событие произошло в позапрошлом году. Мы встречались с Ленкой ровно полгода, после чего расстались. Точнее, она меня бросила, заявив, что наши жизненные ценности не совпадают, и вообще я лох. Проблема была в том, что с облегчением от меня избавившись, Ленка вскоре обнаружила, что беременна. И теперь у нас с ней есть общая дочь полутора лет от роду. Ленка считает, что этот факт дает ей полное право терроризировать меня, сколько ей вздумается. Приятели подкалывают меня, что я, не будучи ни разу женатым, огреб все минусы семейной жизни, как моральные, так и финансовые.

Я отвернулся и с тоской уставился в окно. Невыносимо захотелось взять свой верный двуручный меч, надвинуть забрало поглубже, и выйти на большую дорогу. Или уйти в крестовый поход – главное, подальше от Ленки.

За окном не было ничего, кроме моего отражения. На улице уже стемнело. Не зимняя кромешная тьма, а скорее – сыро, сумрачно, неспокойно. Словно назревал какой-то природный катаклизм, то ли ливень, то ли снегопад, а скорее всего и то, и другое.

Я уже привык к темным окнам. Приходил на работу затемно. Уходил после заката. Не потом, что рабочий день был таким длинным, а потому что световой день – коротким. Ранние октябрьские сумерки в шорохе листопада... Ноябрьский бурый, бесснежный мрак, когда кажется, будто за окном – Нижний Мир, в котором ни света, ни солнца, а только вечная тьма, а ты сам не заметил, как провалился в тартарары вместе с городом... Январское мелькание снежинок, сумасшедший танец метели, когда по заиндевевшему стеклу пробегает дрожь, и снаружи доносится далекий, мертвенный вой ветра... И я ежился, представляя, как после работы пойду через темные пустые дворы, а этот ветер, словно ниндзя, со свистом будет швырять мне в лицо колючие звездочки... Февральские оттепели, когда в окно свирепо лупила снежно-дождевая каша...

Сейчас на календаре было начало марта. Если бы Ленка на секунду замолчала, стали бы слышны питерские весенние звуки: шум, шелест, шипение, плеск воды, звонкие редкие удары капель по жестяному подоконнику. Капли бежали по стеклу, как строчки японской скорописи или загадочные надписи на экранах компьютеров Зиона в "Матрице". Казалось, они несли послание, которое я никогда не сумею прочитать. Оно не мне адресовано – потому что я...

– А вот я и не лузер, – внезапно решив блеснуть эрудицией, возразил я. – Я дауншифтер.

– Это еще кто? – спросила Ленка с подозрением.

– Лузер – это тот, кто пытался взобраться наверх и не смог, – объяснил я. – А дауншифтер – он...он даже и не пытался. Тот, кто просто живет, как считает нужным, в свое удовольствие.

– Лузер, и лентяй вдобавок, – сделала вывод Ленка. – Нашел чем хвастаться. Дурак ты все-таки.

Я устал от этого разговора. Честно говоря, он повторялся так часто, что одни и те же реплики ходили по кругу. Толкотня воды в ступе. Какое ей дело, как и зачем я живу? Муж я ей, что ли? Так она еще зимой вышла замуж за какого-то хмыря, о котором мне известно только то, что он ездит на "Крайслере". Вот его пусть и пилит!

А вот интересно, если я – барон, то Ленка кто? Баронесса? Да какая из нее баронесса! Так, сварливая ключница.

И я со вздохом сказал то же, что обычно говорю:

– Просто я не желаю участвовать в этих крысиных бегах, понимаешь? У меня другие цели в жизни!

– Ах ты не желаешь? Ах у него цели в жизни!– привычно начала заводиться Ленка. – А дочку кто кормить будет?

Я тяжело вздохнул. Ну, начинается. Вообще-то я честно предлагал отдавать ей четверть зарплаты, как положено, но зарплата у нас в НИИ такая, что Ленка заявила, что я над ней издеваюсь, и вообще отказалась от "подачки". И теперь колола мне этим глаза.

– Как тебе вообще не стыдно жить на свете, зная, что твоего ребенка содержит другой мужчина!

– Так ты же не берешь от меня денег!

– Потому что это не деньги, а кукушкины слезки!

– А почему я должен давать тебе больше, если ты Ваську даже по воскресеньям ко мне не отпускаешь?! – рявкнул я, потеряв терпение.

– Да потому что не хочу, чтобы она стала таким же лузером как ты! И хватит называть ее Васькой!!

Дочку вообще-то звали Василиса. Ленка назвала ее этим наимоднейшим в позапрошлом сезоне именем – разумеется, не посоветовавшись со мной. Заметьте, я промолчал. Только и рассказал ей анекдот: "Вышла Василиса Премудрая за Ивана -Дурака, и стала она Василиса Дурак". Ленка юмор не заценила. А я все равно звал малявку Васькой, и между прочим, она откликалась.

Моя внебрачная баронская дочь. Наследная принцесса захудалого королевства...

– И все ты врешь, и нет у тебя никаких "других целей", – продолжала гвоздить меня Ленка. – И вообще целей нет. Ты сам не знаешь, зачем живешь. Пока все нормальные люди зарабатывают деньги, упираются, стремятся добиться успеха, ты влачишься по течению, как кусок...

В последний момент Ленка сдержалась, но я вполне уловил ее мысль.

"Спокойно, – приказал я себе. – Сократ своей жене деньги платил, чтобы она его оскорбляла, и тем самым тренировал дух... Или не жене? А, неважно."

– Ты права, – сказал я кротко. – Да, у меня нет целей. Да, я не знаю, зачем живу.

Сказал, чтобы подразнить ее – и вдруг понял, что так оно и есть.

И вокруг сразу все словно осветилось холодным, безжалостным светом. Так всегда бывает, когда случайно признаешься себе в чем-то неприятном, что от себя долго скрываешь.

– А пора бы знать, в твоем-то возрасте!

Тут Ленка принялась меня поучать и понесла такие банальности, от которых меня просто затошнило.

– Жизнь – жестокая штука, Леша. Все мы в ней – хищники или жертвы. Или ты – или тебя. Другого выбора нет. Ты не будешь прятаться от нее всю жизнь за родительской спиной. Пора уже повзрослеть, стать мужчиной... Хотя нет, тебе это не грозит. Настоящий мужчина – это хищник, он зубами вырывает из жизни все, что хочет. Это то, на что ты не способен...

"Побить ее, что ли? – лениво подумал я. – Вожжами!"

Шум дождя за окном усиливался. Ленке приходилось повышать голос, чтобы перекричать дробный грохот воды, падающей с крыши на подоконники. Окно словно заливалось слезами. На его нижнем крае налипло сантиметров пятнадцать мокрого, на глазах тающего снега. Первый весеннее -зимний ливень весело выбивал азбукой Морзе таинственное послание, которое я не могу прочитать, потому что не знаю кода, а кода я не знаю, потому что...

Я разозлился. В основном на себя.

"Хищник... Настоящий мужчина...Господи, какие пошлости! Издевается она, что ли, или дразнит меня?"

Холодная ясность сознания, сошедшая, когда я сам себе в глаза сказал горькую правду, снова посетила меня. В ее свете я взглянул на Ленку и понял: да нет, не дразнит! Она и самом деле так думает!

И тут как будто лопнула последняя связывавшая нас нитка, и я увидел Ленку со стороны, как чужого человека. Даже не как человека – а как хищника. Мелкую вертлявую хищницу с маленькими, но острыми зубками. Типа хорька или куницы. Большим, настоящим хищникам она, конечно, на один перекус, но какого-нибудь беззащитного птенчика она вполне может загрызть. Я почувствовал, что больше совсем не жалею, что мы расстались. Даже из гордости.

А потом тем же просветленным, холодно-отстраненным взором я посмотрел на себя самого, и понял последнее, самое важное.

– Ты снова права, – сказал я проникновенно. – Я не хищник и никогда им не стану. И знаешь, я этому рад.

Ленка посмотрела на меня с откровенным презрением.

– Конечно, что тебе еще остается, – бросила она.

А потом добавила спокойно и деловито, будто всего этого разговора и не было:

– Леша, в пятницу погуляй с Василисой часа два – мы с мужем идем в кино, а бабушка занята. Я ее тебе прямо сюда привезу. Только не вздумай вести ее к себе. Я освобожусь, позвоню. Все, чао.

– Покедова, – я вяло помахал ей рукой.

Ленка ушла, цокая каблучками по облезлому паркету. Сразу стало так тихо, будто институт вымер. Я услышал гудение галогенных ламп и звяканье посуды в пищеблоке. Из плачущего окна на меня глядело мое отражение.

Разговор с Ленкой вывел меня из равновесия так, как давно не задевали наши бесконечные терки.

Да, я не хищник. Я не злой, не агрессивный. За себя постоять могу, но предпочитаю в драку не лезть, и бить людей по лицу мне неприятно.

Но кто я?

Неужели все социальные отношения можно свести к этой убогой модели "хищник– жертва"?

Мельком взглянув на часы, я вздрогнул – был уже шестой час. Мда, обед затянулся. Уже и рабочий день вот-вот кончится. Впрочем, я был не один такой. Народ приходил в институт часам к десяти: пили чай, трепались, ходили "в гости" из отдела в отдел, потом долго обедали, потом снова пили чай, а там и домой пора. Вначале, когда я только сюда устроился, меня это возмущало, потом стало безразлично, а теперь я и сам поступал так же. А с тех пор, как к нам провели Интернет (позднее всех в городе, по моим ощущениям), полезная деятельность института вообще почти прекратилась.

Я вышел из столовки и побрел пустынным коридором в свой отдел, размышляя все о том же разговоре.

Получается, если я не хищник – значит, я жертва? Иногда я себя ощущал жертвой, когда какие-нибудь престарелые акулы из бухгалтерии запускали в меня свои пожелтевшие клыки.

Говорят, есть особое самосознание жертвы. Некая аура страха, по которой ее безошибочно вычисляют хищники. Маньяки, насильники, и прочие уроды, для которых поглумиться над слабым – наслаждение. Но не просто над слабым – а над тем, кто покорно принимает свою роль. И отдает право тем самым хищникам делать с собой все что им угодно. Отношения хищника и жертвы – это, если хотите симбиоз. Этакое садо-мазо...

Я тихо засмеялся, поднимаясь на свой этаж по прокуренной лестнице. Нет, это не про меня. Иначе бы мы с Ленкой спелись. Она меня выбрала не потому, что искала себе мальчика для битья. Она ошибочно принимала меня за хищника, тьфу на него...

Хм...Может, я все-таки хищник, только ленивый и без целей в жизни?

И снова я ни то, ни се. "Не от мира сего", – как выражается матушка. Жертвой я себя не воспринимаю, а хищником не хочу быть абсолютно. Хищник... Есть в этом какая-то ограниченность. Шаг вниз. Когда некто считает себя вершиной эволюции только потому, что может убить и съесть любого конкурента – это не тот идеал, к которому хочется стремиться. Вершина пищевой цепочки – пожалуй. Но разве эти понятия тождественны?

Я почувствовал, что окончательно запутался с самоидентификацией. Неужели нет третьего варианта?

До самого конца рабочего дня я вел себя как классический молодой ученый из советских фильмов. Сидел, с одержимым видом уставившись в монитор, и напряженно думал. Заинтригованные сотрудники то и дело подходили узнать, какую я взял халтуру: технический перевод, или реферат пишу за деньги? Я только отмахивался. У меня было ощущение, что я упустил что-то важное. Что я подошел к границе чего-то, но не увидел... и теперь слепо топчусь рядом, а потом начну удаляться, так и не поняв, что прошло мимо меня.

Когда в половине седьмого я вышел из НИИ, снег с дождем уже прекратились. Тяжелые влажные тучи, подсвеченные с изнанки красноватым свечением города, быстро неслись в небе. Но внизу ветра почти не ощущалось. Зато все блестело от воды, как лакированное. Решетки, фонарные столбы, скамейки, асфальт, зонты и куртки прохожих...В мире не осталось вообще ничего сухого. На тротуаре коварно поблескивали тающие наледи. Машины, проезжая, поднимали за собой метровый шлейф грязной соляной каши.

"Март – с водою", – вспомнил я примету. Да уж, воды тут хватало во всех видах.

Яркие огни, дрожащие расплывчатые контуры, сочная чернота. Нереальный мир. Сырой ветер пах бензином. В воздухе висела водяная пыль, с неба моросило.

Выйдя из ворот института, я перешел улицу и увидел, что приближается трамвай. До остановки было шагов десять. Обычно я ходил домой дворами, но по такой мерзкой погоде решил немного подъехать.

Пропустив выходящих, я вскочил в переднюю дверь и остался стоять на ступеньке. Трамвай шел от метро в спальный район, и был полон народу – не то, чтобы битком, но контролеру из конца в конец пройти нелегко. Бабища в оранжевой жилетке как раз ломилась из дальнего конца вагона с криками "предъявляем-оплачиваем!", но я прикинул, что до меня она добраться не успеет. Тогда я утратил к ней интерес и принялся рассматривать людей. Точнее, мысленно перебирать пассажиров, деля их на хищников и жертв. Вокруг тряслись сплошь жертвы – с серыми, утомленными, беспомощными лицами, с характерными потухшими глазами. Прямо овчарня на колесах какая-то.

Вдруг взгляд зацепился за девушку, стоящую в паре метров от меня, на ступеньке у средней двери. Она сбила меня с толку – я понял, что не могу ее отнести ни к первым, ни ко вторым. Да – определенно не к жертвам, и никак не к хищникам!

"Вот же он, передо мной – третий вариант!" – подумал я, и с энтузиазмом уставился на нее во все глаза, пытаясь понять, чего в ней особенного.

Лет ей было около двадцати, или даже поменьше. Судя по одежде, девушка была готкой. Или из этих – как их, – эмо? Я не особо разбирался в молодежных субкультурах. Нет – самая натуральная готка. Никаких там розовых мишек на сумке и прочих финтифлюшек, вся в строгом черном. Не в траурном, а с оттенком сумрачной роскоши. Черная с серебром кожаная одежда, черные волосы. Глаза тоже черные, большие, мрачные-мрачные. Стоит, слушает плеер, и о чем-то думает.

Выглядела она очень даже прилично для готки. Не жирная корова в прыщах, как половина из них, и не заморенная доходяга-наркоманка – как другая половина. Стройная, спортивная, только рост подкачал. Лицо гордое, уверенное, и при этом – никакой агрессии. Заметив, что я на нее смотрю, бросила на меня несколько экстраординарно мрачных готических взглядов. Глаза у нее, кстати, были роскошные. Я поймал себя на том, что каждый раз невольно расправляю плечи и втягиваю живот.

"Познакомиться, что ли?" – подумал я, и сразу струсил.

Нет уж. Я уже слишком стар – на улице с девушками знакомиться. Да еще и с готками. Тем более, в последний раз это плохо кончилось. С Ленкой-то я познакомился именно на улице. Точнее, в открытом пивном баре в ЦПКиО. Что-то праздновал с бывшими однокурсниками, а она с подружками за соседним столиком сидела. Я был в стельку пьян и вел себя как поручик Ржевский: тащил танцевать под собственное пение, лапал, волок в кусты...потом месяц было стыдно вспоминать. Но Ленке я, наоборот, этим и понравился. "Ты был такой напористый, такой решительный! – хихикая, говорила она. – Прям настоящий мачо!" Потом-то она конечно прозрела и постепенно увидела мою истинную сущность, но было поздно...

Задумавшись, я едва не пропустил свою остановку. Выскочил в уже закрывающиеся двери, и долго стоял, провожая взглядом трамвай, увозящий "третий вариант". Когда трамвай уехал, я со вздохом повернулся и пошел по Липовой аллее, собираясь свернуть во дворы.

Я шел один, в холодной, сырой, весенней темноте. Асфальт блестел под ногами как черное стекло. Навстречу мне порывами дул упругий ветер, неестественно теплый для этого времени года. Поворачивая в переулок, я споткнулся на ровном месте – мне вдруг почудился запах молодой листвы и прибитой солнцем пыли... Ведь не может воздух в начале марта пахнуть так, как в мае?!

Меня охватило беспричинное веселье. Я поднял голову и прикрыл глаза, наслаждаясь холодными касаниями мороси. На губах остался привкус озона.

Неужели будет гроза? В марте?!

Что-то будет. Точно будет...

Я резко остановился.

Тот, чьи шаги я услышал у себя за спиной, тоже остановился.

Я улыбнулся. Так я и думал!

Девушка-готка стояла шагах в пяти от меня, изящная и блестящая, как статуэтка из полированного агата.

– Ну че, – услышал я приятный, чуть хрипловатый голосок. – Знакомиться будем или как?

"Эх, ну и молодежь пошла!" – подумал я, и радостно сказал:

– Будем!

Глава 1. Эмо-герл

Девушку звали Вероника.

Или Ники – как она сама представилась.

– Везет мне на Лех, – заявила она, услышав мое имя. – Был у меня один знакомый, хе-хе-хе...

К чему относилось ее хихиканье, я не понял, а она объяснять не стала.

Погода не располагала к прогулкам. Вот-вот мог снова начаться дождь, да и по лужам шлепать не хотелось. Я предложил было пойти в кафе. Но потом вспомнил, что денег осталось кот наплакал – аккурат на еду до получки.

– А пошли треснем по пиву! – я решил, что готка от такого предложения не откажется.

– Ну пошли, – охотно согласилась девчонка.

Я похвалил себя за знание женской психологии вообще и психологии готов в частности.

Мы пошли в сторону ближайшего метро, попутно высматривая круглосуточный продуктовый ларек и болтая о том, о сем, словно старые знакомые. С Ники оказалось очень легко общаться. Вскоре я уже чего только ней не узнал. Около года назад она вернулась из Москвы, где жила с четырнадцати лет. Там же закончила школу.

– А сейчас где учишься?

– Да так, – она пожала плечами. – В институт один... захаживаю.

В общем, я понял, что моя новая знакомая не особо налегает на учебу.

Мы быстро напали на общую тему для разговора. То, что интересовало нас обоих – русский рок. В нем она разбиралась отлично, гораздо лучше меня. Причем о многих довольно известных рокерах Ники упоминала, как о своих знакомых и друзьях. Сначала я подумал, что она притусованная фанатка, но потом по нескольким проскользнувшим фразам понял, что она играет сама. У нее была своя рок– группа, которая даже записала один альбом. О нем Ники с кривой ухмылкой сказала:

– Да, фигово продавался. Все хвалят, но никто не берет – говорят, неформат. Так и раздали по друзьям и знакомым.

– А как записали? – заинтересовался я. – Это же наверно дорого?

– Папа дал денег, – сказала Ники равнодушно.

Наверно, врет, подумал я. Впрочем, почему бы и нет? Мелких рок-групп в Питере как тараканов, и в Москве наверно, то же самое.

Мы прошли уже почти до конца Липовой аллеи, и впереди замаячил железнодорожный переезд, когда Ники неожиданно повернулась ко мне, заглянула в глаза и спросила совершенно другим тоном:

– Леша, был ли ты когда-нибудь влюблен?

Я ошалело взглянул на нее:

– Чего?!

– Влюблен – страстно и безнадежно? Без всякой надежды на взаимность? И при этом – ты находишься с НИМ рядом каждый день, а иногда и ночь. Смотришь на него, вдыхаешь его запах, прижимаешься к нему плечом – и при этом точно знаешь, что тебе НИЧЕГО не светит?!

– Он что, голубой?– ляпнул я.

Ники бросила на меня бешеный взгляд.

– Нет, это я так... подбодрить тебя хотел!

– Меня невозможно подбодрить, – страдальчески произнесла она, устремляя взор к облакам. – Я схожу с ума... Вчера я приняла решение – все, хватит! Нельзя так мучиться! Я письмо ему написала, где призналась во всем, а он... – раздался всхлип, – он послал меня подальше! Он сказал, что "больше не желает этого слышать", и что "я его раздражаю"! Представляешь, какой ужас? Но что мне делать? Он – моя жизнь. А теперь мне остается только умереть!

– Точно. Ужас, – пробормотал я.

Во блин. Никакая она не готка! Это же самое натуральное эмо!

Вот ведь везуха мне подвалила! Можно сказать, солидного мужчину на третьем десятке – склеила чокнутая девчонка-эмо. В памяти услужливо всплыл характерный отрывок с какого-то портала:

"Скрежет тормозов! Крики людей! Кровь на асфальте, сирены скорых! И только окровавленный розовый мишка валяется среди дымящихся обломков..."

Говорила мне мама – не знакомься с девушками в общественном транспорте!

Впереди раздались короткие резкие звонки, замигали красные огоньки – закрывался переезд на Старой Деревне. Я не к месту вспомнил Анну Каренину и подумал, что неплохо было бы на всякий случай увести мою эмо-герл подальше от рельсов и поездов. Незаметно повернул налево, в обледеневший сквер возле здания районной администрации. Ники этого не заметила. Она размашисто шагала рядом со мной, вся погружена в свои страдания.

– Зачем только папа меня ему отдал?

"О как..."

В голове возник образ подпольного гарема.

– В Москве было так клево, так весело – ребята, тусовки... Кореша мои, Рэндом с Нафаней, клубы, квартирники...И тут появился папа и все испортил!

– "Папа" – это в смысле отец? – на всякий случай уточнил я.

Из бессвязной речи девчонки выяснилось следующее. У нее есть отец. Который какая-то там шишка. С отцом у Ники невероятно сложные отношения. Впрочем, наверно типичные для властолюбивого папаши и трудного отпрыска, каким без сомнения является Ники. Папаша грубо вырвал ее из рокерски-тусовочной среды (я его где-то понимаю), а потом "отдал" тому парню, по которому она сейчас и страдала. В каком смысле отдал, я не вполне врубился.

– Он твой учитель?

– Воспитатель, – буркнула Ники, породив в моем воспаленном сознании образ колонии для несовершеннолетних.

– Чему он тебя учит-то? – осторожно поинтересовался я.

– Жизни, – кратко ответила она. Подумала и добавила: – И смерти.

Мне люто захотелось пойти домой, навернуть макарон с сыром и лечь спать.

Блин, с кем же это я ухитрился познакомиться?! Вот ведь влип!

Но все только начиналось. Я еще не понял, КАК я влип.

Мы прошли через сквер насквозь, снова пересекли улицу Савушкина и оказались на Приморском проспекте. Тут я сообразил, что выбрал крайне неудачное направление для прогулки. С одной стороны тротуара стремительно проносились машины, слепя фарами, и улетали в темноту. На другой стороне чернела Нева в белях пятнах подтаявших льдин, дальше – полный мрак. Елагин остров. Горят одинокие фонари, и нет ни единого прохожего, кроме нас. И верно, какой идиот пойдет гулять в парк в такую погоду и в такое время?

Кроме девочки-эмо.

– Ага, – пробормотала Ники, завидев воду. – Прекрасно!

Она стремительно перебежала Приморский проспект, не обращая внимания на машины. Я, проклиная все на свете, устремился за ней.

Дальше мы пошли вдоль берега Невы. Мокрый нетоптаный снег под ногами превращался в кашу. Машины обдавали нас грязными брызгами. Ники снова завела песню про своего "воспитателя".

Его звали Грег.

И он был самым крутым в мире. Ну конечно.

– Хочешь, я расскажу, как мы с ним познакомились? – спросила она, и не дожидаясь моей реакции, начала: – Отец мне ничего не объяснил. Он просто привез меня сюда, в Питер. Сказал, типа – хватит страдать фигней. Пора начинать учиться. Я отца вообще-то уважаю и никогда с ним не спорю. Но тут я очень разозлилась. А он привел какого-то мужика, представил нас друг другу и вышел. Мы стояли друг напротив друга... я еще подумала – ничего не буду говорить, пусть он первый начнет. Отца я слушаюсь, но этому типу я в лояльности не клялась. И тогда Грег сказал мне одну вещь – очень странную. Он спросил: "Прежде чем мы начнем обучение, ты должна ответить – чем ты готова ради него пожертвовать?"

– В самом деле, странный вопрос, – озадаченно сказал я.

– Больше он ничего не сказал и ушел. Я долго обдумывала его слова. Весь вечер и ночь. И знаешь, что я поняла утром? Что он мне нужен.

Ники грустно усмехнулась.

– Что я в него влюбилась с первого взгляда – это я уже гораздо позднее догадалась...

Я наконец начал врубаться в ситуацию. Видимо Ники сохла какое-то время по своему «воспитателю» молча. А сегодня у них состоялось объяснение, и он разрушил все ее девичьи мечты. Причем в резкой форме. Поставил на них жирный крест. Растоптал тяжелым сапогом.

– Знаешь, думаю, он правильно поступил, – сказал я рассудительно. – В сущности, нет ничего более обычного и даже где-то нормального, чем влюбиться в своего учителя. Я когда в старших классах занимался карате, у нас был один такой тренер, что ему приходилось от девчонок лазать через окно раздевалки. Это же не настоящая любовь, а просто восхищение лидером. Тебе кажется, что ты хочешь своего учителя, а на самом деле ты просто хочешь стать таким как он...

Ники неожиданно спокойно спросила:

– То есть, если не можешь превзойти своего учителя, то постарайся подчинить его себе хоть так, через постель?

Я моргнул.

– Э-э, нет, я этого не имел в виду. Что ты все переиначиваешь? Я хотел сказать...

– Если продолжать логически – именно так и получается. Подчинить учителя. Одолеть его, уничтожить его. Занять его место.

– Уничтожить и занять его место? – я рассмеялся от неожиданности. – Ну знаешь, мы же все-таки не черным маги!

У Ники блеснули глаза.

– Вот именно. Мы – не черные маги. Я бы пожертвовала жизнью ради Грега! Может, хоть тогда бы его проняло!

Слева от нас показались ворота, ведущие в парк. Я надеялся, что они закрыты, но как бы не так – до закрытия парка оставалось еще полчаса. От самых ворот на Елагин остров вел широкий деревянный мост. Ники дошла до середины моста и остановилась возле ограждения, положив на него руки. Долго смотрела вниз.

– Какая черная вода! Холодная, наверно!

По ее телу пробежала волна дрожи.

Я тоже похолодел, понял, что она делает. Она примеряет эту воду на себя.

Черт! Зачем я привел ее сюда!

– Ники, может, хватит о мрачном? – нервно спросил я. – Мы же собирались за пивом! Это...Пойдем в кафе? Перекусим? Чайку горячего не хочешь?!

Я не забыл, что денег в обрез. То есть, реально только на жизнь. Но ради того чтобы увести отсюда дурную девчонку, я бы прожил до получки на одной водопроводной воде и хлебных корках.

Ники не отвечала. Положив локти на поручни, она смотрела на воду.

Вода в Неве особая. Она завораживает, особенно в холодное время года. Нева – река очень короткая, но мутная и полноводная. Черный поток течет медленно и неумолимо, как ртуть. Он совершенно непрозрачный. В нем плавно проплывают льдины – как будто пролетают мимо в мировом пространстве...

Мне показалось, что течение ее воды околдовывает Ники. Она стоит погруженная в себя, в свои бредовые мысли. Отстраняется с каждой секундой от внешнего мира. Сосредотачивается на чем-то...

Я схватил ее за руку. Рука была ледяная. То есть просто как у трупа, такая же холодная, как железный поручень.

– Ты же совсем замерзла!

– Тебе кажется, что я замерзла? – воскликнула она. – Как бы я хотела замерзнуть насквозь. Чтобы и душа, и тело превратились в глыбу льда! Но ничто не потушит огонь, который горит внутри меня!

По ее лицу текли слезы.

В другие время эти высокопарные слова меня бы насмешили. Но тогда я конкретно испугался. Уж больно место и время не располагали к веселью. А главное, меня потряс вид Ники. Бледная, глаза так и горят, словно через них прорывается наружу тот самый огонь, о котором она говорит...

Кстати, глаза...

В глазах Ники была странность, неправильность, но я не успел осознать какая. Да и не до того мне было.

– Ники, ну что ты! – я обнял ее за плечи. – Успокойся, бедная!

Ники всхлипнула, прижалась ко мне – и через миг я обнаружил, что мы целуемся.

Да, она не обманула насчет огня! Огня было предостаточно, и через миг он охватил и меня. Мгновение мы горели оба... а потом она меня оттолкнула.

– Нет, ничего не поможет!

Я хотел ее удержать, но какое там! Она оказалась невероятно сильной. Вырвалась, будто это я был девчонкой, а она мужчиной, перелетела через поручни... и исчезла во мраке.