Текст книги "Кровавая Ведьма (СИ)"
Автор книги: Анна Кувайкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
Я не хотела этого видеть и слышать, но звук, как зубы рвут чужую плоть, мне не забыть никогда.
Несколько долгих мгновений на старом кладбище царила тишина. Нет, всё еще шел дождь, барабаня по крышам древних склепов, и шумел потревоженный непогодой многовековой лес. Но у меня на душе гроза уже стихла.
И, как будто во сне, я ступила вперед, навстречу шагнувшему из темноты зверю.
Воплощенному Зверю.
Глава 27
Домой? Значит, домой!
Я сразу даже глазам своим не поверила.
Вроде вот стоит он – мой кошмар наяву.
Огромный, почти с того конягу ростом волк, хищник, самый настоящий. Густая шерсть чернющая, пусть и мокрая сейчас. Клыки в пасти, даже не оскаленной, виднеются, уши к крепкой голове прижаты. Глаза, так часто являющиеся в кошмарах, желтым горят. Страшно!
Должно быть.
А на самом деле – тянет к нему так сильно, что странно даже. Вот он, предо мной: воплощение самых страшных снов, преследующих меня годами, заставляющий просыпаться в холодном поту. Воспоминания, болезненные, яркие, жуткие – как зубы эти смыкаются на моих хрупких, детских еще лодыжках, как леденит кровь вой за спиной…
А нет. Шагаю смело, проглатывая слезы, и пальцами зарываюсь в густую шерсть, и теплое дыхание зверя обдает заледеневшую, промокшую от дождя макушку.
Мой Зверь. Только мой!
И слезы на щеках уже не кажутся такими солеными.
– Ты в порядке? – и тихий вопрос получился как-то сам собой, заглядывая в такие знакомые, невыразимо-теплые желтые глаза. Теплые для меня одной.
И, кажется, я даже успела улыбнуться, когда шершавый язык коснулся моего лица, зализывая глубокие борозды на щеке. Сначала было больно, потом защипало, а после и вовсе, как будто не было ничего!
Но счастье оказалось недолгим. И едва покалывать коже перестало, как Волк, вдруг вздрогнув, стал заваливаться на бок!
Конечно же, удержать такую громадину было невозможным. Но я и охнуть не успела, как вместо хищника у моих ног вдруг оказался мужчина!
– Нет, – невольно замерла, прикрывая рот ладонью. И вовсе не потому, что удивилась. Просто очередная вспышка молний показала очевидное, заставляя буквально рухнуть на колени – на маге просто живого места не было!
– Нет, нет, нет, – шептала, как умалишенная, в исступлении, с трудом переворачивая мужчину на спину. По бледному лицу его пробежала болезненная тень, но в сознание он не пришел. И не удивительно!
Куртка, штаны – они ж держались на честном слове. Всюду, насколько хватало глаз, были рваные следы когтей. И кровь. Много крови!
Ее смывал проливной дождь, но и без того стало понятно – мага мне не спасти.
– Шетан, – едва сумев справиться с эмоциями, крикнула куда-то в пустоту кладбища, едва шевеля онемевшими губами. – Шетан!
Цокот копыт раздался не скоро, непозволительно нескоро для моего измученного сердца, заходящегося от предчувствия беды и тревоги. Крови было слишком много, а моих целительских способностей преступно мало!
Столько ран, столько царапин, отравленных ядом… И мозг, глупый мозг, еще чудом не погрузившийся в панику, выдал единственный пришедший на ум вердикт. Час. Ему остался час, вряд ли больше! И то только потому, что всё рассказанное о гриммах по большей части действительно являлись лишь сказкой.
Будь это правдой, я бы сама давно была должна упасть замертво.
Но как это знание поможет мне его спасти⁈
– Должно же быть, – срывая с седла привязанную сумку, упала на колени обратно в грязь, принимаясь почти без разбора вытряхивать ее содержимое. – Должно же быть хоть что-то!
Но где прикажете взять противоядие от когтей гримма, если его в природе не существует? Нужно хотя бы остановить кровь, но как… Столько ран одновременно ни одно заклятие не возьмет!
Руки тряслись, мысли путались, слезы отчаянья застилали глаза. С каждой секундой я все больше понимала, что поможет лишь чудо. Чудо, которого у меня нет…
Или есть?
– Шетан, помоги, – не понимая, зачем, попросила коня, углубляясь всё дальше в безразмерную сумку одной рукой. Второй попыталась поднять левитацией тело Волка, но сразу получилось плохо.
Мужчина застонал от боли, и я вздрогнула, теряя концентрацию.
К счастью, животина оказалась умнее меня, и поддела безвольное тело хозяина головой, приподнимая. Дальше подхватила я, дрожа и продолжая поиски.
Когда удалось расположить Волка, повиснув, поперек седла, нашлось и искомое – пальцы наконец-то сжали небольшой резной ларчик.
– Да! – не сдержала ликования, подскакивая на ноги, одной рукой сжимая поводья, а другой извлеченное из ларца перо жар-птицы. Последнее из оставшихся. И, почти не думая, произнесла. – Перенеси нас туда, где ему помогут. Я хочу, чтобы он жил!
И земля вокруг завертелась. Закружилась, заметалась, вспыхнула золотистыми искрами…
И исчезла, оставив нас в темном, незнакомом лесу.
В лесу, где ни единой живой души не было!
– Да что же это? – невольно замирая, чувствуя, как с головой накрывает отчаянье, глухо произнесла я, озираясь.
Шетан недовольно всхрапнул. Переступил ногами, взрывая землю, а после и вовсе, чуть не встал на дыбы! Пришлось посильнее перехватить поводья, и погладить лошадиную морду, приговаривая:
– Тише. Ты ему навредишь. Чтобы тут не было, я разберусь. Я нас уберегу, слышишь⁈
И конь послушался, хотя всё еще недовольно стриг ушами.
И причина его волнений стала понятно, когда из теней вековых сосен на полянку, где мы стояли, шагнул могучий владелец этих земель и природный враг всех копытных. То был огромный бурый медведь!
Вот только… медведь ли?
Я на своем веку повидала немало лесных животных. И леших, которые любили ими оборачиваться – тоже. Но могла ли я, спустя столько лет хоть подумать о том, что именно этого косолапого узнаю вот так запросто, в темноте и с одного взгляда?
– Дядюшка, – невольно охнула, замирая и прижимая ладонь ко рту. Голос в мгновение ока задрожал, и слезы, против воли, увлажнили глаза. – Да как же это…
А хозяин леса, огромный, что та телега кузнецовская, взирал на меня с непривычной добротой и лаской. Так, словно ждал меня тут всегда, непутевую, и зла, не смотря на все мои проступки, до сих пор не держал.
Не выдержав, я рухнула на колени там же, где стояла:
– Дядюшка. Прости меня, дуру бестолковую, беспутную! Прости за всё, что натворила! Что лесу твоему боль принесла, что деревню без присмотра оставила. Что тебя без помощи оставила – тоже прости, окаянную! Но заклинаю, всеми богами заклинаю: помоги. Помоги дойти до ручья заветного! Не смогу я без помощи твоей, жизнь его потеряю. Знаю, что много зла принесли маги имперские на наши земли. Но заклинаю, помоги. Я без него себя потеряю тоже – не смогу же без него!
Тихо фыркнул в ответ на этот мешка косолапый…
И моих вздрагивающих плеч коснулись уже морщинистые, но по-прежнему сильные руки. А голос мужской не ворчал, а успокаивал:
– Ну что ты, что ты, девочка! Когда ж я в помощи отказывал дочери своей названной? Вижу, горе у тебя большое, да маг этот дышит едва. Идем. Чем могу, подсоблю. А разговоры уже опосля вести будем.
– Правда? – звучно шмыгнув носом, будто я снова та мелкая ведьма деревенская с коленками разбитыми, с надеждой посмотрела я на лешего.
– Кривда, – ободряюще улыбнулся седобородый старец, звучно стукнув своим кряжистым посохом по земле. – Идем, Никаська. Время пустые россказни не уважает. Ты лучше расскажи, что такое с вами приключилось, что сила волшебная понадобилась. Кто ж его так?
– Гримм, – окончательно поверив в добрые намерения лешего, еще раз шмыгнула и утерла нос рукавом куртки, как когда-то в детстве вытиралась рубахой. И шагнула следом за старцем на тропинку меж елей, на первый взгляд обычному глазу невидимую. – Родственница моя, на бабушку злая, натравила, видимо. Или слуга ее так отомстить хотел. Волк меня спас, а сам…
Договорить до конца не сумела – голос внезапно осип.
– Да уж, – только и молвил леший, уверенно через свой лес ступая. А тот перед ним расступался, охотно давая дорогу. И ведь ни одна травинка, ни одна ветка нас даже не зацепила! Хотя, признаться честно, я думала, что хотя бы космы старый-добрый лесок мне потреплет нещадно. За всё хорошее-то! – Вижу, со временем нрав не переменился, что твой, что его. Ты за ним так следовать везде готова, а он за тебя и жизнь не прочь отдать.
– Дядюшка! – тут же смущенно порозовев, возмущенно откликнулась я, и даже Шетан поддержал меня согласным фырком.
Он-то, скотиняка такая, довольно быстро понял, что опасности тут нет никакой и весьма освоиться успел.
– Что, «дядюшка»? – даже не посмотрев, добродушно хмыкнул леший, тяжело ступая впереди и опираясь на свой посох. Тяжело ему было ходить, в человеческом облике-то! – Ты что смолоду чувств своих не признавала, что сейчас та же. И он хорош. Сейчас-то, хоть, не смолчал, надеюсь?
– Не смолчал, – смущаясь еще больше, эхом откликнулась я, невольно оборачиваясь. Даже остановилась на миг, с застывшим сердцем проверяя, жив ли?
Маг был без сознания, очень бледен, но еще жив.
Правда, надолго ли?
– Добро, – тут же откликнулся леший. И вдруг, после долгого молчания в полной тишине, задал неожиданный вопрос. – Значит, повстречала ты родину свою, говоришь?
– Родину, – я невольно усмехнулась, да криво так, что сама удивилась. – Была б то родина, а то… так! Сбоку припека. Но, дядюшка! А вам откуда про нее ведомо?
– Мне много про что ведомо, Доминичка, – добродушно проскрипел леший, мягко отводя в сторону пушистую еловую ветвь, усеянную шишками. – Древний лес много тайн хранит. Но всё лишь до поры, до времени. Придет черед – узнаешь. А нет, значит, быть по сему. Неужели не поняла еще?
– Да поняла уже, – невольно вздохнула, поводья пальцами комкая. Под ноги себе я даже не смотрела – казалось, столько лет прошло, а нет! Ноги сами уже знакомую тропу вспомнили, до каждой ее горки, до каждой выбоинки! Идти-то всего-ничего оставалось. – Жизнь научила.
– Жизнь – суровый учитель. Не каждый способен пережить ее урок, – мудро заметил леший, раздвигая особо крупные еловые ветки…
И в свете полной луны на чистом небе засеребрился он. Тот самый животворящий ручей!
Свое начало он брал прямо из-под земли, аккурат у корней раскидистого белого ясеня, что в свете луну сверкал и переливался. В темном хвойном лесу он казался инородным, сказочным – несуществующим. Да и не должен он был тут расти вовсе. А когда появился, обычным был, чахлым, да слабым. Но когда впитал силу матушки моей погибшей, стал именно таким… Невероятным!
Только магию сестры моей бабушка впитать меня заставила, а дочери своей не смогла. Ее впитал ясень и ручей, и с тех пор стал он чудотворным… Тем, что я оберегала, как могла, от приезжих имперских магов когда-то, да не сдержалась, одного из них в его водах излечила. И теперь собиралась повторить это вновь, но не была уверена – согласиться ли он?
Теперь выбора не было.
Вдвоем с дядюшкой лешим мы осторожно сняли бессознательного, продолжающего истекать кровью мага с седла, и бережно, как могли, опустили прямо в ручей, аккурат у широких корней белого ясеня. И уже там я принялась, роняя слезы, и всем богам молясь, срезать с него драную одежку. Оружия по всем карманам уже не было, видать, в сражении с гриммом ушло. Но и ран оказалось меньше, чем я подумала сразу – всего-то четыре борозды через всю грудь. Но какие!
А крови-то сколько! Насилу остановила, благо, целебные воды помогли.
Уж не знаю, сколько мы так у ручья просидели: я прям в воде, удерживая голову мага на своих коленях, а дядюшка подле меня, на берегу. Но, мал по малу, и кровь ушла, и раны затягиваться стали, потихоньку превращаясь в свежие, розовые рубцы. Я, на всякий случай, проверила еще, и несколько царапин на шее замыла, и те затянулись вмиг.
Но Воплощенный Зверь так до сих пор в сознание не пришел. Но дышал. Дышал, я проверяла!
– Ты б это, – в неожиданной тишине сухо крякнул леший. – Умылась бы тоже, дочка. Лицо в крови всё.
– Да без толку, – устало дернула плечом, продолжая удерживать голову Волка над водой, с опаской и замиранием сердца всматриваясь в его бледное лицо. – Не действует на меня магия чужая.
– А так ли чужая-то? – хитро сощурился леший.
И я замерла.
А ведь действительно!
Думала я недолго. А и что там думать-то?
Сунула ладонь одну в кристально-чистую воду, зачерпнула, да умыла лицо, размазанную кровь с него смывая. Но толку? Чище стала, и всё, а царапины, оставшиеся от когтей гримма, даже не щипало.
Всё, что можно было, Волк залечил, невесть каким образом, рваные края раны прикрыл, да зятянул. А на большее и рассчитывать не приходилось.
Дядюшка леший, видя это, только головой покачал, а белоснежный ясень, серебрившийся в свете луны, скрипнул чуть устало, будто досадуя.
Я лишь плечами пожала – на чудо, признаться, и не надеялась.
Некоторые проклятия вечны, и даже родовая магия пред ними бессильна. Будь это иначе, две соседние империи на пороге войны не стояли бы! А мы б не мыкались по свету, вековую разгадку разгадывая.
– Шрамы останутся, – глядя на мое лицо, с неудовольствием произнес дядюшка.
Я же отмахнулась только:
– Да и пусть останутся. Совсем жутко будет – поселюсь здесь снова, да людей стану пугать. Девки-то, небось, снова, нарушая запреты, в чащобу бегают?
– Бегают, – согласился леший, довольно усмехаясь. – Как им не бегать-то? Да только ты как ушла, враз умнее стали. Теперича границы соблюдают, понимают, бедовые, что спасать их будет некому.
– И то ладно, – глубоко вздохнула я, снова пульс на шее мага проверяя.
Душа болела за родную деревеньку, если честно. И посмотреть на нее хотелось страсть как! Да только я до сих пор не была уверена, что там меня рады будут видеть. Люди – не лешие. Их нрав весьма переменчив. Да и что я могла им сказать?
– Но что остаться – так это придется, девонька, – вдруг проворчал дядюшка, как-то хитро на меня поглядывая. – Отдохнуть тебе надобно перед дальней дорогой. Да и Зверю твоему тоже. А уж погодя, как все дела свои переделаете, уж решишь, возвращаться к жизни деревенской аль нет…
– Я ей решу, – послышался вдруг знакомый хриплый голос. Раздался тяжелый вздох и мужчина, наконец, открыл глаза. – Никакой деревни!
– Волк! – закусив губу от облегчения, едва не всхлипнула я, чувствуя, как начинают трястись давно озябшие в воде руки.
Жив. Он всё ж таки выжил!!
А на меня, меж тем, снизу вверх внимательно смотрели вполне осознанные, широко-распахнутые, пронзительно-желтые глаза… Кажется, они стали еще ярче.
– Ишь, командир нашелся, – не глядя на мое смятение, добродушно усмехнулся дедушка, поднимаясь на ноги, опираясь на свой кряжистый посох. – Ты уж встань для начала, болезненный. Опосля приказы раздавать станешь. Где это видано, чтобы девка молодая столько времени в воде холоднючей сидела? Рожать потом каково будет?
– Дядюшка! – тут же покраснев до кончиков волос, возмущенно воскликнула я. Я б и на месте подпрыгнула, да голова мага до сих пор лежала на моих коленях. И потому я лишь шепнула едва слышно, почти оправдываясь. – И ничего она не холодная.
На что Волк лишь усмехнулся… И одним резким рывком оказался стоящим на ногах! Всех его ран будто и не бывало, а сил и вовсе словно прибавилось. Даже странно как-то. Ирбис, например, когда я его ногу тут лечила, только наутро бодрым оказался. А всю ночь в кошмарах метался, я уж думала, разумом повредится, болезненный.
– Вот то-то же, – окинув полуголого мужчину, стоящего по колено в воде, довольно крякнул леший, поглаживая седую бороду, в которой то тут, то там мелькал сочный зеленый вьюнок. – Полегчало, как вижу?
– Да, – на миг прикрыв глаза, будто прислушиваясь к ощущениям, кивнул в ответ Волк. – Спасибо.
– Да не меня благодари, дурной, – покачал головой дядюшка. – Никаське спасибо скажи, что привела тебя сюда. Да цени ее поступок: клялась она на огне когда-то, что ни один имперский маг в этот лес больше ногой ни ступит.
Я беззвучно охнула, зажимая рот ладонью.
А ведь точно. Клялась, было дело! И лес, помнится, заколдовывала, чтобы никто, наделенный магией, дальше опушки шагу не сделал!
– Мне ли этого не знать? – глядя на лешего, иронично вскинул бровь Волк, подавая мне руку и помогая подняться.
Казалось, леший сначала его не понял, только нахмурил кустистые брови. А после махнул рукой, улыбаясь сквозь бороду:
– Действительно. Прости старого, запамятовал. Сколько с тех пор годов-то прошло?
– Да о чем вы? – поднимаясь, непонимающе посмотрела я на обоих.
Честное слово, сговор какой-то, не иначе!
– Это ты вон, у Зверя своего спрашивай, – махнул сухой ладонью дядюшка. – Чую, поведать о многом ему придется.
– А, может, не надо разговоров? – переступив с ноги на ногу, хлюпнув насквозь мокрыми ботинками, жалобно попросила я. – Уж за сегодня насмотрелась на всякое. И наслушалась.
– Да не о чем тут рассказывать, родная, – понимающе усмехнулся Волк. И вдруг притяну меня к себе, макушки губами касаясь. – Спасибо, что спасла мне жизнь.
– Кто кого еще спас, интересно, – тихонько проворчала, утыкаясь носом в его грудь, обнаженную, прохладную, но уже чистую, без следов крови, с едва заметными алыми рубцами, оставшимися от глубоких ран. Хоть и ледяную. – Не меня благодарить надо. А ручей.
– Что ж, – отпуская меня, просто констатировал мужчина. И вдруг, развернувшись, не отпуская моей руки, глубоко, в пояс поклонился ясеню. – И снова спасибо, матушка. За доброту твою, за ласку.
Я с немым удивлением смотрела, как высокое дерево приветливо прошелестело в ответ. И даже склонилось, едва касаясь мужской головы тонкой веточкой…
А потом до меня, наконец, дошло.
Ясень. Белый ясень! Такой же белый, как и его флейта!
А я еще гадала, непутевая, с чего такой цвет необычный, его породе никак не свойственный!
– Ты был здесь, – глухо пробормотала, всё еще сама себе не веря. – Ты был здесь после моего ухода!
Где-то сбоку довольно рассмеялся леший:
– Неужто поняла, девка, наконец?
– Ну, знаете, что? – сердито топнула ногой и принялась самостоятельно выбираться на берег. – Развели тут тайны. Уж от кого, а от тебя, дядюшка, я не ожидала!
– А что там говорить-то? – изумился леший. – Кто ж с порога такие разговоры хороводит? Никаська, Никаська. Совсем одичал, ребенок, с жизнью этой городской. А ты, Волк, куда смотрел?
– Уж извини, – послышался хриплый смешок за моей спиной. – Не до того было.
Не до того ему, видите ли, было. Я уж стесняюсь спросить, чего еще начудить успел, и откуда они с лешим вообще, столь тесное знакомство водят!
Догнал он меня, кстати, быстро. Далеко уйти не дал, но и останавливать не решился, только за руку взял, переплетая наши пальцы. И врываться уже не позволил, уверенно шагая рядом так, будто точно знал дорогу и легко мог ее отыскать даже в кромешной темноте векового леса.
Где-то позади слышалась тяжелая поступь дядюшки лешего и… злиться на них обоих долго не получилось. По одному страсть, как соскучилась, а второй перепугал так, что до сих пор нутро в узел завязывается!
Как представлю, что могла его потерять, так перед глазами темнеет всё, и не вздохнуть даже.
Но всю дорогу шли молча. И вроде как я уже не злилась на них обоих, а Шетан, так и вовсе, почуяв себя в безопасности, остался у ручья травку щипать. Однако ж говорить всё-таки не хотелось. Просто…
Просто я тоже вспомнила, куда именно вела эта тропа.
– А может… – и замерла за пушистой елкой, когда до нужной поляны оставался с десяток шагов. – Не надо нам туда?
– Надо, родная, – не слушая моих страхов и сомнений, хрипло и негромко рассмеялся имперский маг, уверенно подталкивая меня в спину. – Поверь, как раз туда тебе надо.
А я всё равно не хотела. Знала, же, что ничего хорошего там не увижу – нос будто до сих пор чуял непередаваемый запах пепелища, тоски и увядания.
Но у меня, как всегда, мнения не спрашивали, и по обыкновению многое скрывали.
Выходя в тот час на поляну, озаряемую мягким светом полной луны, я ожидала увидеть уничтоженные огнем развалины. А обнаружила целый, невредимый, и будто даже обновленный скит!
Мой собственный скит, который я собственноручно сожгла много, много лет назад.
Глава 28
Шрамы не только на теле
В скит меня, ревущую и растерянную, Волк заносил на руках.
Казалось бы, ну чего причитать? А нет, как будто накрыло эмоциями так, что ни вздохнуть, ни успокоиться. Разом вспомнилось всё: и как я из столицы вернулась, и как узнала, что бабушка умерла. Как от боли, что душу выворачивала, подгибались колени, и как я со зла жгла всё, что мне о прошлой жизни напоминало – и дом, и книги, и скит этот! И как всколыхнулся во мне родовой дар, силой своей опаляя, и он же меня вышвырнул из старого леса прямо к ногам Верховной Ведьмы Рунха.
И она вспомнилась тоже. И разговор этот с Делиссой, и кладбище опосля…
Хоровод мыслей и чувств сжимал виски до головокружения, заставляя переживать снова и снова самые болезненные воспоминания. Их вдруг оказалось слишком много.
Только мужские руки, ставшие вдруг еще сильнее, чем прежде, не давали упасть и пропасть в вихре прошлого окончательно.
И как только я оказалась внутри скита, сидящей на грубой лавке, в маленькой старенькой печи тут же вспыхнул огонь, подогревая воду в гнутом чайнике, а в воздухе запахло травяными сборами.
Удивительно иль нет, но скит казался неприбранным, однако совсем обжитым.
– Эк девка, как тебя разобрало-то, – неодобрительно качая головой, уселся за столом напротив дядюшка леший. Он сам лично запаривал сбор, едва махнув рукой в сторону Волка.
А того и уговаривать не пришлось – едва разведя огонь, он отыскал в сундуке в углу простую чистую черную рубаху, накинул ее на себя, и принялся стаскивать с меня куртку. К счастью, ей только и обошлось. Уж не знаю как, но рубашка под ней, как и штаны, внезапно оказались сухими. Видать, тетушка Прусья постаралась, заговорила на совесть.
Мокрыми оказались только ботинки, их же и отправили сушиться к печке, а на ноги натянули шерстяные носки знакомой крупной вязки…
Начавшие подсыхать слезы заструились по щекам снова.
Не могла я сдержаться. Не могла, и всё тут!
Леший на сей раз только головой качал недовольно. А Волк, вздохнув, пересадил меня к себе на колени, крепко прижимая к груди. К своей кружке он почти не притронулся, но охотно споил ее мне.
После двойной порции успокаивающих трав рыдать в три ручья уже не хотелось. А вот спать – еще как!
– Вот так-то лучше, – отметив разницу, довольно усмехнулся дядюшка, внимательно меня рассматривая. – А то на упыря была больно схожа. Чего ты, Никаська, сырость развела-то? Будто приведение увидала какое.
– Так почти так и есть, – еще раз оглядев знакомые до боли стены небольшого скита, тяжело вздохнула я и мужские руки на моей талии сжались сильнее. – Я ж помню как это… ну, горело всё. Как рухнула крыша, тоже помню. И как дым сизый шел, когда все запасы трав пламя пожирало! А тут будто и не было ничего. И скит на месте, и травы, и утварь вся целая. Как такое возможно, дядюшка? Неужто и тут Дрейк постарался?
– Да прям уж, – фыркнул на это леший, едва стукнув по давно не метенному полу своим посохом. Только пыль, да паутина по углам и указывали на то, что давненько сюда никто не захаживал. – Что стены? Старых, сухих деревьев полно, мне не жалко. Маг у тебя рукастый, сам всё выпилил, обстругал, да смастерил. Печку сложил, крышу выстелил, мебель смастерил, опять же. А вот утварь какую, да вещи разные в деревни выменивал. Игрушки разные для детишек вырезал, да относил. Мебель какую, еще что, по мелочи. А местные и рады.
Волк направил на лешего многозначительный взгляд, будто попрекая за болтливость, а я же широко распахнула глаза, напрочь передумав плакать:
– Ты сам восстановил мой скит? Правда?
– Как я уже говорил, – невозмутимо пожал плечами тот, признавая с явной неохотой. – Нужно было чем-то заниматься, пока магия не вернулась.
– Но ты говорил о флейте!
– О, и ее показал? – изумился дядюшка, который, как всегда, знал больше меня. А еще говорят, что «ведьма» от слова «ведать». Брешут, видимо! – Да, чудно, чудно выходило. Хотя, по первости, как вспомню его потуги, смешно сказать – кувшинки на пруду вяли. Уж пока обучился сносно играть, весь лес мне измучил.
Я невольно прыснула, зажимая рот ладошкой. Да уж. Не представляю, каково это было!
А Волк, если бы это был не он, наверное, и покраснел бы от стыда и неловкости. Ан нет, сидит спокойно, едва глаза к потолку возвел, явно проклиная болтливость хозяина леса. А тот только и рад посплетничать за кружкой травяного отвара, сидя у теплой печи:
– Я ведь как, Никаська, после всего его прогнать хотел, как увидел. Магию я твою тогда чувствовал, и как от твоего отчаянья весь лес застыл, тоже. Да только остановить тебя не мог, да и не сумел бы. Что на роду написано, того не миновать, сама знаешь. И всё ж злился я на них, и оторопел от наглости такой, когда чужака в своих владениях почуял. Сразу и не понял, что тот самый маг объявился, он ж как человек воспринимался. Ну я и подумал, что нет вины его не в чем, или что ты его простила, раз заклятье твое пропустило. Это уж потом разобрались, что к чему. Ну, и не выгонять же, болезненного? Оставил. А он деятельность развел тут.
– Это не я его тогда простила, – тяжело вздохнула я, остатки отвара допивая и украдкой прижимаясь к мужчине еще плотнее. А он как будто понял – сжал талию еще крепче, зарываясь носом в мои напрочь спутанные волосы. – Это он магии временно лишился. Потому границу заклятия и прошел.
– Я так и понял, что опять намудрили чего, – махнул морщинистой ладонью дядюшка. – С него ж самого и слова не вытянуть. Работал, как проклятый, скит твой восстанавливал, да молча всё, как тот волк. Волк же и есть! А на закате, значит, как темнеть начинало, у ручья волшебного сидеть стал. И ведь, что интересно, даже не испил из него ни разу, ни лицо не обмыл, ни ладони не вылечил, хотя все в мозолях были, да ссадинах. К дальней уключине бегал, я сам наблюдал.
– Почему? – с любопытством заглянула я в мужское лицо. – Он же мог тебя вылечить.
– То, от чего я страдал, излечить волшебными водами было нельзя, Доминика, – внезапно усмехнулся маг, да так горько, что я сразу поняла. Он не о потере магии говорил! – К тому же, лечить мозоли в ручье, который ты столько лет охраняла ото всех, мне казалось кощунством.
Вот же ж… Сам-то он никогда не краснеет, да. А меня вгонять в краску умеет мастерски!
– То ли гордый, то ли глупый, – хмыкнул в ответ на это леший, глядя на мужчину своими пронзительными, темно-зелеными глазами, на дне которых таилась мудрость и спокойствие прожитых веков. – Не понял ты еще, что ли? Приняла тебя Никаськина матушка – ейный дух в ясене живет. Не зазря ж она тебе веточку для флейты скинула, что б совсем от тоски не зачах. Да и бабке твоей, думаю, Доминичка, он бы по нраву пришелся. Мужик видный, хотя ж и маг.
– Дядюшка леший, – не поверила я своим ушам, пока тот самый «видный мужик» неслышно хохотал мне в макушку, судя по едва заметно трясущимся плечам. – Вы никак, сватать меня удумали⁈
– Дык от чего не посватать-то, ежели есть, за кого? – искренне недоумевая, спросил леший. И хитро так: – Или ты как будто против?
– Да, – медленно выгнул брови Волк, глядя мне прямо в глаза, смущая своим вопросом куда больше хозяина леса. – Ты против?
– Ну, знаете, что! – осерчав на обоих, я решительно слезла с колен второго и встала, одергивая задравшуюся рубаху. – Сначала с делами разобраться надобно, а потом уже всё остальное!
– Тут правда твоя, дочка, – поморщившись, досадливо кашлянул леший. Подумал недолго, да тоже поднялся. – Негоже такие дела решать вот так, сходу. Отдохнуть вам нужно, опять же. На тебе вон, лица нет. А уж завтра, да с новыми силами…
– Приданное обговорим? – иронично поинтересовался маг.
– Волк!!
Во что прикажете делать с этим неугомонным? Пришлось искать рушник, да силой гнать его наверх, спать! А уж после, тепло попрощавшись с дядюшкой, я сама влажным полотенцем утерлась, волосы, как могла, прочесала, да тоже по узкой лесенке на мандсардный этаж направилась.
Крохотный совсем, вмещающий лишь одну кровать, окно, да сундук, он тоже остался неизменным. Это завтра, наверное, при свете дня, я почувствую всю разницу: и свежие доски, пусть и пыльные слегка, и запах смолы, и непривычные трещинки в полу. А пока все до сих пор не чудилось таким правильным, знакомым и неуловимо родным, что казалось – будто и не было этого всего. Ни лжи, ни предательства, ни боли…
Ни грандиозной тайны прошлого столетия.
А главное – не было самой настоящей охоты на меня. Правда… и этого невозможного мужчины, стоящего сейчас у окна, тоже бы не было.
И от осознания этого – того, что Волка может в один момент просто не стать в моей жизни, внутри всё переворачивалось будто, останавливая судорожное биение глупого сердца. Как же я тогда без него буду?
– О чем задумалась?
Очнувшись, я тряхнула головой, отгоняя ностальгические, а вместе с тем страшные мысли, и шагнула вперед, судорожно обнимая мага за талию.
В то, что мы оба чудом выжили, до сих пор верилось с трудом.
– Да так, мысли всякие, – тихонько буркнула ему в вырез рубашки, касаясь носом кожи, теперь наконец-то теплой. Живой.
– Надеюсь, второй раз скит жечь не собираешься? – насмешливо поинтересовался он. Но не успела я взбрыкнуть возмущенно, как он успокаивающе шикнул, удерживая на месте. – Тише. Я шучу, родная. Если хочешь жечь – жги. Я восстановлю еще раз. Но, только прошу, не сегодня. Хотелось бы поспать сначала хоть немного.
– Как ты себя чувствуешь? – тут же вскинулась я.
– Нормально, – неопределенно хмыкнул маг. – Я бы даже сказал прилично для того, кто недавно должен был умереть. А вот ты явно устала.
Я только глаза закатила, чувствуя, как невольно опускается руки. Я устала, ага. А ты как будто нет, родной!
Вот что мне с ним делать прикажете? Он же будет падать от усталости, и слова ни скажет!
– Пойдем, – потянула его на кровать, откидывая с нее одеяло. – Сделаю вид, что поверила.
Волк хмыкнул, но ничего не сказал в ответ. И улегся с краю, подгребая меня под свой бок и не слушая возражений. Да и не было их: я как только голову на мужское плечо положила, ладонью мерный стук сердца в груди почувствовала, так и заснула сразу. Грешным делом, успела подумать, что без кошмаров в эту ночь не обойтись, но нет. И эта беда минула!
А вот просыпалась уже в гордом одиночестве. И неудивительно: судя по высоко стоящему солнцу в окне, на дворе давно полдень! А откуда-то снизу, меж тем, доносились умопомрачительные запахи чего-то съестного, хлебного и наверняка очень вкусного. Даже стыдно стало немного.
Но едва стоило попытаться встать, как всю совестливость излишнюю как ключевой водой смыло: отчаянно болело, ныло и гудело всё тело! Даже больной ноге на сей раз досталось как-то особенно, и пришлось несколько раз прохромать туда-сюда по крошечной мансарде, чтобы стало возможным на нее хотя бы наступать. А уж потом медленно спускаться, осторожно цепляясь за строганные перила.
