Текст книги "«Неотложка» вселенского масштаба (СИ)"

Автор книги: Анна Агатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Я верила. Каждому её слову верила и за поддержку была благодарна, но мне бы успокоиться.

Мы с Машэ сидели на диване в приёмном зале. Она задумчиво и радостно улыбалась, а я смотрела на окружавшую меня белизну и, впитывая её спокойствие, успокаивалась сама. Теперь казалось странным и нелепым само желание выйти отсюда, желание увидеть пятнистую и такую опасную тень деревьев, почувствовать такой подозрительный запах леса, услышать такой пугающий скрипа седла. Странно, что раньше хотелось движения.

Сейчас нужно было свернуться калачиком, и чтобы вот такое белое вокруг, чтобы вот так спокойно, чтобы никто не дышал в затылок, а сам затылок не леденел от ужаса.

Меня уже не трясло от пережитого, но всё это пережитое снова и снова, словно в роликах Всёли, прокручивалось в голове. Я снова и снова слышала низкий мелодичный голос Игоря за спиной, снова боялась не успеть и снова задыхалась от ужаса.

Белый цвет, ровный, гладкий, и ничего не видно, – так спокойно, так – хорошо. Потому что в душе всё клокочет и бурлит.

Как он меня нашёл? Как добрался? А что, если бы догнал?..

Об этом думать страшно. Этот страх ожидания, изводил и мучил, словно вцепившийся в душу остервеневший цепной пёс.

В этот страх, словно тараном, билась другая волна, волна счастья. Это была радость Всёли, которую я воспринимала как свою. Она радовалась за Машу.

– Ольга, посмотри! – с неожиданной торжественностью в тоне, словно она распорядитель королевского бала, мысленно восклицала моя напарница. – Посмотри! Ты нашла, раскрыла её!

– Всёля, но ведь всё едва не закончилось плохо, – апатично отвечала я.

Сил на удивление не было, да и внутренняя дрожь требовала внимания – всё норовила прорваться наружу.

– Не случилось, вы успели. Всё хорошо, Ольга!

Ледяные мурашки прокатились по спине. Может, и хорошо, но он меня едва не догнал, и я всё ещё слышала его шёпот, его ненавистное «Лёля!».

Игорь... Как страшно!

Мой прекрасный, вдохновенный Игорь! Скрипка в его руках поёт и плачет, зовёт танцевать и убаюкивает. И когда он, прикрыв глаза и едва заметно улыбаясь, играет, становится просто божественно красив!

Да, когда он брал инструмент в руки, становился совсем другим человеком. Такой Игорь не мог ударить в живот беременную женщину или убить собаку. В такие моменты он был прекрасен душой и телом, и я любила его, боготворила, не могла без него жить... Он был самым прекрасным мужчиной, к которому я не побоялась уйти, наплевав на то, что безвозвратно гублю свою репутацию и репутацию своей семьи...

И это был не тот Игорь, голос которого я слышала сегодня. Сегодня был тот, кто мог убить любовь, животное, ребёнка или женщину.

Мог убить меня...

Это страшно!

Я прикрыла глаза, замерла на пару мгновений. Всёля права, надо перестать так нервничать: Игорь далеко, очень далеко, и до меня ему не добраться. Она защитит, укроет меня!

Призвала тишину. Это всегда помогало. Долго пришлось ждать спокойного дыхания, прозрачных лёгких мыслей, расслабленных мышц. И когда наконец дождалась, почувствовала внутри её, ласковую и умиротворяющую тишину, вздохнула и открыла глаза – страх отступил, утих, спрятался. И хорошо – хватить жалеть себя, у меня тут Машэ требует внимания, впереди много работы.

Итак, она, наконец, счастлива.

Что стало причиной? «Лес, – голос Всёли. – Для неё это волшебство – деревья, цветы, трава, птицы. Невероятная роскошь и счастье. Про это ей рассказывали в детстве сказки. Так что можешь себе представить…»

Я запомнила поляну, на которой нашла счастливую Машэ. И если всё так просто, как говорит Всёля, то нужно просто передать все мыслеобразы, все эмоции и ощущения, полученные там. И пока моя Вселенная будет воплощать эту атмосферу, мне придётся побыть рядом с нашей девочкой, поддерживать с ней контакт. Работа, конечно, не особенно трудная, но довольно однообразная и утомительная именно этой однообразностью.

Всёля была могучей силой и к концу дня сделала свою частью работы, пока я наблюдала и воспринимала задумчивую, счастливую Машэ, пока кормила её самым разнообразным меню со дня её появления на станции – она была такая отстранённая, что мне без труда удалось подсунуть ей несколько перемен блюд.

И когда Всёля сообщила, что всё готово, я взяла за руку нашу девочку и повела её к новой двери, как раз напротив столовой.

– Чтобы далеко за супчиком не бегать, – съехидничала Всёля.

Я не среагировала – не до того.

– Что это? – спросила Машэ, глядя на новую дверь с улыбкой, в которой лирика сменилась нервозностью.

– Подарок.

– Подарок для Машэ? – раскосые глаза расширилась, а веки часто-часто заморгали.

– Да. Это подарок тебе от Вселенной. Мы сейчас откроем дверь, зайдём туда...

Она дёрнулась, чтобы убежать, но я предусмотрительно крепко держала её за запястье. И Машэ замерла, казалось, закаменела. Тонкие, почти детские пальцы сжались на моей руке до боли.

Испугалась.

Сердце, да что же за люди живут в том мире, где она росла, если ребёнок боится подарков?

– Мы зайдём туда, и ты мне скажешь, нравится тебе или нет. Если не понравится, мы переделаем. Понятно?

Она смотрела на меня, губы шевелились – что-то хотела сказать. Раз, потом другой. Но промолчала – не решилась. Зато мертвая хватка на моей руке чуть ослабла.

– Ты поняла меня, Машэ? – я вгляделась в её лицо. – Если что-то не понравится, только скажи.

Она не глядя кивнула. Губы подрагивали, но её решимость подсказывала – надо действовать. И я отворила дверь.

В лицо нам дохнуло жаркое лето. Запах нагретых деревьев и трав, птичий щебет, солнце сквозь высокие кроны, и где-то среди них плывут облака.

Это была та самая полянка в лесу, где я нашла Машэ.

– Да, отлично! – это Всёля.

Девчонка глянул на меня так, будто приготовилась умереть под топором палача, а ей объявили, что она помилована, и отпустили. Она расслабилась, обмякла. Крупные губы уже прыгали, на ресницах дрожали слёзы.

– Это для Машэ? Это подарок? – и она провела слабой рукой, показывая на лесную полянку, что открылась перед нами.

Я улыбнулась и чуть пожала плечами.

– Да. Тебе.

– Так не бывает! – она снова схватила меня за руку, трясла её и плакала. – За что? Чем Машэ хорошая?

Я обняла её худенькие плечики, прижала к себе.

– Не плачь, Машка. Это не от меня, – она затрепыхалась в моих объятиях, но я не дала ей возможности отстраниться, и мы так и стояли на пороге, за которым лежал знакомый лес. – Это Вселенная. Она хочет, чтобы ты была счастлива.

– Вселенная? Кто это? – гнусаво спросила девчонка в мою рубашку.

– Это мир, большой мир, в котором есть твой и мой мир, и миры тысяч людей, о которых мы не знаем.

– Зачем? – всхлипнула она, но я поняла вопрос.

– Я не знаю, девочка. Я лишь выполняю её волю.

И спросила громко, в синий небосвод с белыми пушистыми облаками:

– Я правильно говорю, Всёля?!

И деревья закачались, зашумели, сплетая звук, в котором неясно слышалось многоголосое «Да!».

Машка подняла ко мне лицо. Губы дрожали в улыбке, слёзы чертили мокрые дорожки на щеках.

– Нравится тебе или нет? – спросила я строго.

Но ответа не дождалась – Машэ развернулась и переступила порог своей новой комнаты.

– Всё в порядке, Ольга. Пусть идёт.

Пусть.

И я прикрыла дверь.

– И куда она потом, после нас? – спросила вслух.

– Не знаю. Там видно будет.

И хорошо. Мне тоже нужно отдохнуть.

Я до бесчувствия наплавалась в бассейне и легла в свою белую постель, в надежде, что все ужасы забылись, что вытеснены треволнениями дня, и я усну легко и быстро.

Да, я уснула. Но отдохнуть мне не удалось…

Мне снились горячие губы Игоря, его шепот, бесстыдные руки и слова, от которых по телу шли горячие волны и собирались в животе, в самом низу. Мне снилось, что я опять хочу его, его поцелуев, его страсти, его неистовства, что прижимаюсь к нему, трусь. С губ срывается стон желания и нетерпения, мои пальцы дрожат и потому неловко пробираются под его рубашку.

– Лёля, – я смотрю в его невероятно притягательные серые глаза, вижу его знакомую и такую любимую кривоватую улыбку.

– Игорь!.. – улыбаюсь в ответ. – Я так скучала!

Тянусь к нему.

И вдруг – удар. В глазах – тьма.

Злой смех Игоря грохочет так, что дёргает в ушах, а я сворачиваюсь от боли и нехватки воздуха. Меня за волосы куда-то тащат. Я рвусь изо всех сил, хочу кричать и плакать, но спутана магически, не шевельнуться, не открыть рта... И ужас парализует волю и тело…

Проснулась от собственного крика.

– Свет! – приказала сорванным голосом.

Села на кровати, завернулась в одеяло и дрожала, переживая снова удар, нехватку воздуха, злобный смех и невозможность выпутаться.

– Лёля! Лёля!

Молчу и трясусь. Не могу. Не могу ничего!

Даже подумать в ответ не могу.

Мне страшно!

Сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. Руки вцепились в край одеяла, их свело судорогой. И только глаза могут двигаться, я держусь взглядом за белую стену, ухватилась и держусь. Надо успокоиться. Надо просто успокоиться.

В комнату заглянула Машэ.

– Ольга-се? – спросила тихо.

Видимо, взгляд у меня был какой-то говорящий, потому что она быстро подошла, обняла меня и сказала:

– Страшно?

Я дергано кивнула.

– Надо плакать! – теперь приказала она. Прямо потребовала: – Ну!

А я не могла. Смотрела на неё, широко открыв глаза, и молчала. Только редко вздрагивала. И она легонько хлопнула меня по щеке. Раз, другой. А потом и сильно, так, что голова мотнулась. И слёзы сами брызнули из глаз. И я, наконец, заревела.

Об ужасе сна, о страхе вчерашней встречи с Игорем вживую, о своей боли настоящей и приснившейся. А Машэ сидела рядом, обнимала меня за плечи и молчала.

– Ольга-се боится? – спросила, когда я наконец стала успокаиваться и качнула головой в сторону приёмного зала.

Я мелко покивала, утыкаясь ей в плечо.

– Обидел?

Я согласно покивала, шмыгая носом.

– Нельзя обижать! – строго прикрикнула моя маленькая защитница. – Ольга-се умеет защитить себя?

Вытирая глаза рукавом ночной сорочки, отрицательно покачала головой.

– Он очень сильный, он мужчина. Я – слабая женщина. И магии почти нет, а то я бы его…

Это меня всегда так расстраивало, что и сейчас слёзы полились опять.

– Машэ научит, – она подняла за подбородок мою голову так, чтобы заглянуть в глаза, решительно сказала: – Ольга-се станет сильной, бояться не будет, защитит себя. Пойдём!

Смешная маленькая девочка! Защититься от Игоря?!

Машэ больше не сказала ни слова, лишь сильно дёрнула за руку. Я киселём стекла с дивана и поплелась за ней.

Следующие несколько часов стали самыми неожиданными и трудными в моей жизни – я бегала, прыгала, перелезала через препятствия, падала без сил, поднималась от окрика «Ольга-се, вставать!» и снова бежала, прыгала, перелезала...

Комната Машэ стараниями Всёли превратилась в довольно большой участок леса со всеми неровностями и особенностями почвы настоящего леса. Мне даже казалось, что это просто не комната, а место, которое Всёля то ли похитила из какого-нибудь настоящего мира, то ли вырастила сама. И, конечно, из такого места получился хороший полигон. Втайне я радовалась, что комната хоть большая, но собственным водоёмом не обзавелась.

Когда я в который уже раз свалилась лицом в траву, ощущая неповторимые вкус и запах зелени, земли и грязной лужи, снова подумала о счастье сухопутных пробежек. И подумала, видимо, недостаточно тайно, потому что жизнерадостный голос Всёли сообщил:

– А это хорошая идея! Девочке не хватает воды! Побегай ещё полчасика здесь, а я расширю комнату в другой стороне и наполню прудик.

Я содрогнулась – сквозь гул крови с окончанием этой фразы моих ушей достигла другая, сказанная ласковым мяукающим голоском Машэ:

– Ольга-се вставать. Богиня стать сильной!

И я встала.

Никакой богиней я не была. Я чувствовала себя загнанным стражником, отжатым до последней капли. Но зато паника ушла, да и мыслей никаких, кроме: «Когда же это закончится!» – в голове не оставалось. Остатки страха ещё жили в душе: я слишком хорошо помнила то, как было плохо, и я вставала и двигалась, шла, бежала, ползла вперёд, чтобы вытрясти, растерять по пути ужас, пережитый во сне.

Не знаю, прошло ли уже полчаса, да и забыла я о словах Всёли, но, пытаясь добраться до стены комнаты, искусно оформленной под густую чащу, чтобы спрятаться там и посидеть или хотя бы постоять, прислонившись к дереву, я набрела на пруд. Рассветные сумерки, которыми нас встретила комната Машэ, уже сменились ранним солнечным утром, и вода пруда слепила глаза розовыми бликами. Над поверхностью стелился лёгкий туман, будто воздух был холоднее нового водоёма.

– Давай, Ольга, вперёд! – бодро скомандовала моя Вселенная.

Я склонилась над водой, упёрлась руками в грязные колени и глядела сверкающую гладь, тяжело дыша.

– Ольга где? – послышался тоненький голосок из зарослей за спиной.

– Машэ, ты плавать умеешь? – хрипло крикнула, чуть повернув голову в сторону.

– Плавать? – удивление в мяукающем голоске смешалось с изумлением и непониманием.

И я быстро сдёрнула с себя измазанную, порванную до лохмотьев ночную сорочку и вбежала в воду. Дно на третьем шаге резко ушло вниз, и я нырнула.

А когда вынырнула, у берега, порождая фонтаны брызг, тонула моя юная учительница.

– Машэ!

Я ринулась к ней, за несколько сильных гребков оказалась рядом и с большим трудом вытащила кашляющую девчонку на песчаный берег – она оказалась на удивление тяжелой. А ещё ужасно неудобно было удержать её в воде, скользкую и мокрую, – волос-то не было, чтобы вытащить.

– Ну, Всёля! Ну, удружила! – возмущалась я мысленно, слушая приглушенное хихиканье у себя в голове, а Машке сказала: – Чтобы отрастила волосы! Понятно?! Как мне тебя из воды доставать в другой раз?!

Машэ подняла ко мне мокрое лицо с виноватой улыбкой.

– Ольга-се опять спасла Машэ – Машэ отрастит волосы!

Я сжала губы и молча обняла мокрую девчонку, а она – меня.

– Какая же ты дурочка, Машка! – думала я и глотала слёзы. А ведь для кого-то дурочка – я...

Свежий утренний ветерок быстро выстудил мокрую одежду и заставил нас двигаться.

– Пошли в душ, будем греться, – сказала и провела рукой по едва заметным колючкам на голове моей гостьи. – И спасибо тебе, Машенька. Помог твой способ.

Она улыбнулась ласково и погладила мою ладошку своими тонкими пальчиками.

– Маленькие вперёд! – скомандовала я, и пока она мылась в моём душе, приготовила согревающие напитки из трав и алкоголя и поставила на маленький столик в приёмном зале.

А когда и я, приняв душ, вышла туда из своей комнаты, Машэ смотрела на экране «ролики». Выбор Всёли показался мне странным, да и реакция Машэ удивила – она застыла с надкусанным куском лепёшки в одной руке и горячей чашкой – в другой, а всё потому, что на экране двое закованных в толстые кожаные панцири мужиков дрались на ножах.

– Что ты такое показываешь ребёнку? – возмутилась я беззвучно.

– Ольга, я кое-что поняла, и это сейчас именно то, что ей нужно.

– И что же ты поняла? – спросила саркастически, присаживаясь на диван и беря в руки свою чашку. – Она у нас боец? Силач? Наёмный убийца?

– Нет. Я же тебе говорила, что она Великая Мать. Сейчас она пытается понять, как воспитать тебя сильной.

– Что?! – я чуть не подавилась горячим напитком, но мой кашель не смог отвлечь нашу маленькую гостью от нового ролика, который без перехода сменил предыдущий. Теперь на экране мужчины бежали, потом перелезали, переползали, запрыгивали и спрыгивали, чем-то напоминая меня получасом раньше – мокрые, грязные, потные, изнурённые.

– Такое можно здесь? – сияя взглядом, обернулась ко мне на мгновенье Машэ и снова уставилась на мелькающие картинки с орущим неслышные слова мужчиной. Его рот так широко открывался, а шея так напрягалась, что двух мнений быть не могло – он что-то кричал. И что-то подсказывало мне, что крик этот был весьма недружелюбным.

Я только пожала плечами.

– Скажи ей, что можно! – свой восторг Всёля даже не пыталась скрыть, а я болезненно простонала – сразу поняла, кто будет кричать, а кто – бегать по таким вот узким мостикам и грязным лужам.

– Думаю, ты просто можешь приступать. И да, Всёленька, объясни, как девочка, которая не сможет родить, может быть идеальной матерью? Тем более – моей.

Напиток был горячий и хорошо расслаблял, снимая напряжение, и мышцы плеч и спины размякали, отчего щекотка пробегала по спине от шеи до копчика. Я наконец почувствовала, что мне хорошо и уютно, уселась поудобнее, удивляясь тому вниманию, с которым Машэ следила за событиями на экране и которое раньше я никак не могла в ней разбудить.

– Я ещё думаю над этим, – вот сейчас никакого восторга в голосе Всёли не слышалось.

– То есть ты не знаешь?

– Я думаю! – недовольно повторила моя неугомонная Вселенная и надолго замолчала. Из чего следовал вывод, что время делать из меня совершенство у нашей Машеньки ничем и никем не ограничено.

Захотелось взвыть – не люблю я такое, как было сегодня, чтобы пот, чтобы усталость, чтобы боль во всем теле. Не-хо-чу!

Но моё мнение и нежелание в расчёт не приняли, и наша станция пополнилась новым помещением.

Напротив коридора с жилыми комнатами, если идти прямо через приёмный зал, появился ещё один коридор с дверью. "Это про запас. Может, ещё что придётся сооружать. Лед или горные пики..." – прокомментировала Всёля свои ужасающие планы.

Первой открыла эту ужасную дверь не я. И визжала радостно тоже не я! И скакала внутри от восторга тоже, уже всё и так понятно, не я!

За дверью было высокое помещение, очень просторное, напоминающее бальный зал размером, но совершенно не напоминающий устройством. Примерно то, что Машэ видела в «роликах», Всёля повторила и здесь. И называлось это «спортивный зал». В нём были «тренажёры», «полоса препятствий» и различные «эмуляторы».

Восторженная девчонка назвала это проще и понятней для меня – зал силы. И я с ней согласилась. Только силу и развивать в таком месте. Особенно силу сопротивления пробежками по вот этим вот орудиям пытки.

Вообще-то, Машэ, когда появилась её лесная комната и панель в столовой, стала незаметной и совершенно не доставляла хлопот. Она редко выходила из своего леса, и теперь я могла её видеть в основном, когда она шла из него в зал силы. Или в обратную сторону. В столовую она старалась ходить, когда я не видела.

И выглядела Машэ теперь необычно – задумчивая, с тихой улыбкой. Иногда весёлая. Иногда молчаливая. Всё чаще – разговорчивая.

Ела свой любимый суп – это было понятно по характерному запаху в столовой и округляющимся щекам. Показывала мне свои плетёнки. Что-то рассказывала, будто кошка мяукала. Заводила меня в зал силы, гоняла по всем чудесам, что для нас делала Всёля.

А ещё учила меня бороться.

Иногда я заставала её в этом зале, машущей то одним, то другим оружием, стреляющей из лука или бегущей по тем пыточным устройствам, которые назывались «полоса препятствий».

– Всёля, ты и с ней наладила мысленный контакт? – спросила однажды, наблюдая, как ладная маленькая фигурка довольно ловко на бегу стреляет из арбалета по мишеням. Мишени были в виде раскачивающихся человеческих фигур, и такого я в роликах не видела и не желала для воплощения.

– Нет.

– Откуда ты знаешь, какое ей нужно оружие?

– Она смотрела ролики, а я наблюдала, что её заинтересовало, и теперь предлагаю время от времени из того списка.

После таких упражнений Машэ с огнём в глазах рассказывала, что она освоила, чем можно застрелить и с какого расстояния, чем – сразу, а после чего жертва ещё помучается. Я только нервно сглатывала.

И слушая эти полные эмоций слова, глядя в эти сверкающие восторгом раскосые глаза, я всё больше сомневалась во Всёле. Вот эта ловкая девчонка, которая может убить почти голыми руками, и есть идеальная мать?

При этом я видела, чувствовала душой, как с каждым днём что-то внутри нашей Машеньки расправляется, будто росток, и тянется вверх, и всё крепнет и крепнет. И прятала свои сомнения, молчала. Всё же у Всёли взгляд куда как пошире моего.

Да и сама я чувствовала себя лучше после беготни по залу силы – приступы паники сходили на нет, спала я всё чаще без снов. А если что-то появлялось, то Машэ и зал силы снова срабатывали как надо и выгоняли из меня всё ненужное.

Между делом во время этих изнуряющих испытаний она учила меня владеть некоторыми видами оружия – рапирой, кинжалом, плоскими звёздочками с острыми краями, а потом, после, в нашем приёмном зале, как ни странно это звучит, рукоделию. Наверное, Машэ хотела приобщить меня к своему увлечению – сама она могла часами просиживать в комнате-лесу под деревом и с блаженством на лице что-то плести, вышивать, крутить или складывать.

Плетёнки, вышивки и прочие поделки она приносила и оставляла на кухне. Куда их потом девала Всёля, я не знаю. Но точно куда-то девала, потому что все до единой они исчезали, стоило только отвести взгляд. А Всёля всё приговаривала: «Ай да Машенька, ай да умница».

У меня менялись пациенты, миры, из которых мы их забирали и в которые возвращали. В некоторых стояли долго, а потом двигались дальше, в некоторых задерживались на считанные часы по времени станции, но Машэ оставалась и всё плела и плела свои странные штуки из соломы, и её вопрос всё не решался и не решался.

И я придумала, что пока она не выполняет свою великую роль Матери, то вполне сможет помогать мне с гостями. Не всегда моей фантазии хватало придумать что-то в экстренном или неотложном случае, и ещё одна пара рук всегда могла пригодиться.

Как же я была наивна!