Текст книги "«Неотложка» вселенского масштаба (СИ)"

Автор книги: Анна Агатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 10. Алессей и Машэ

Нос уловил неприятный запах, и я повернулась к открытой двери. Там, за ней, хмурилось низкое небо, где-то совсем рядом плескалась вода. И именно оттуда тянуло гниющими водорослям и, кажется, болотом.

Куда же Всёля в этот раз меня занесла?

Мир оказался новым. То есть совершенно неожиданным для меня, таким, что я даже не могла представить ничего подобного. Сплошное болото с нечастыми островками буйной тропической растительности, настолько зелёной, что даже на вид она казалась ядовитой.

В этом мире все жизнь шла в трясине, в своеобразном уюте домиков, сплетённых из тины и грязи.

Да и сами жители мало напоминали людей. Это были, скорее, человекоподобные лягушки: примерно того же роста, перепончатые лапы были очень похожи на руки пальцами и ловкостью движений. А ещё они владели речью. Язык, конечно, был другой, и принципы его построения сильно отличались, но говорили они так же, как и мы, двигая ртом и языком.

Но вот сходства с лягушками было намного больше – холодная мокрая кожа, серая, вся облепленная тиной, выпуклые круглые глаза, крупные беззубые рты.

И беда их была вполне понятная – эпидемия, которая уносила жизни самых маленьких жителей мира. Было безумно жаль видеть маленьких лягушат, вяло лежавших на боку, с лапками, отброшенными в сторону от распухшего тела. Но страшнее всего было то, что это грозило полным вымиранием этому странному народу.

Чтобы помочь самым слабым, мне приходилось целыми днями рыскать на своём транспорте над грязной жижей, закладывая виражи вокруг высоких зелёных островов, так пугающих яркими хищными расцветками.

Почти сразу стало понятно, что помочь всем болеющим мы со Всёлей были бессильны. И выход представлялся единственный: найти причину, источник болезни и уничтожить его.

Но для этого...

Но чтобы победить болезнь, поразившую малышей лягушкоподобных болотных жителей, нужно было стать болотной лягушкой, жить как лягушка, питаться как лягушка, думать как лягушка... А я любила белые стены, белое бельё, белую посуду. Яркие краски с некоторых пор в моей жизни не радовали, да и жидкая грязь...

Это было ужасным испытанием, ужасным. Но я смогла!

Не буду говорить, чего мне это стоило, однако я выделила, нашла источник заразы.

Им оказалась одноклеточная водоросль, которая в новом витке своего развития почему-то не переваривалась организмами малышей человеко-лягушек, а начинала патологическое размножение прямо в их желудках. Или как там у них назывался мешок для сбора и длительного смачивания соками пищи?

На эту работу ушло время.

А ведь ещё были сложные случаи, которые требовали моего срочного вмешательства. И приходилось лечить, хоть и с помощью моей Всёли, а потому быстро и эффективно, но всё же лично присутствуя, а значит – тратя время.

Ещё больше времени потребовалось, чтобы научить взрослых жителей этого места жить по-новому, так, чтобы их дети не могли получить возбудителя с едой или питьём.

И это было непросто. Даже сложнее, чем вывести из тяжёлого состояния десяток малышей за один раз.

Как можно изменить культуру целого народа, живущего в грязи так, чтобы они следили за тем, что кладут в рот их малыши? Я объясняла, показывала на примерах (с помощью Всёли, конечно), уговаривала, даже кричала и ругалась!..

Я искала самых влиятельных человеко-лягушек. Обычно это оказывались старухи, покрытые ссохшейся кожей, свисавшей складками, почти потерявшими цвет, с вылинявшими глазами, ещё более выпуклыми, чем у остальных. Они слушали меня молча, приоткрыв рот и тяжело дыша. Долго раздумывали, когда я уже заканчивала говорить. Кто-то задавал пару вопросов, кто-то – много, кто-то загорался пониманием и радовался тому, что есть способ спасти детей, и становился моим продолжением – учил своих близких и не очень жить по-новому.

Но были и те, кто сразу разворачивался и нырял в свою грязную жижу, отказываясь тем самым помочь не только мне – своему народу.

И тут руки у меня опускались, хотелось плакать и поскорее вернуться на свою стерильно чистую станцию, к нормальным условиям, вкусной еде и привычным краскам.

Но Всёля говорила:

– Ещё на запад надо слетать, там остался кто-то, на кого можно повлиять.

И я уплотняла воздух, садилась на транспорт и мчалась вслед за садящимся грязь солнцем.

В этой сумасшедшей гонке я не могла ни нормально выспаться, ни поесть.

Спать в сырой и промозглой особенно ночью атмосфере было неуютно. Как бы Всёля ни загибала вверх края транспорта, всё же он был тем же воздухом, хоть и плотным. Не спасали никакие пологи, что воплощались по моему желанию. Влага всё равно проникала сквозь них, и я во сне куталась в пропитанные болотными испарениями одежды и вздрагивала от промозглой сырости.

А может, я настолько отсырела, что мне всё это только казалось?

В гостеприимно предлагаемые местными жителями дома я не помещалась. И к лучшему – жить в тине мало радости, а от сырости там всё равно не укрыться. Зато сколько грязни!

Именно из-за грязи были сложности с питанием. Злобных одноклеточных водорослей я не боялась, потому что еду, как и воду, мне воплощала Всёля. Меня угнетали запахи – я никак не могла избавиться от ощущения, что всё, абсолютно всё испачкано грязной жижей и провонялось духом окружавшего меня болота.

Мне всё время хотелось помыть руки и страшновато было класть в рот еду – обилие жидкой хлюпающей грязи вокруг создавало ощущение, что она везде: и в еде, и на руках. И если в чистоте своих рук я могла себя уверить, пропустив снова и снова искру очистки, то одежда и обувь страдали от болотной грязи, которая, казалось, оставляла брызги не только на штанах, а везде, даже на плечах.

Когда, наконец, Всёля перестала дергать меня словами: «Ольга, поехали!» – я почувствовала, что лягушкоподобные жители болотного мира смогут справиться без нашей с Всёлей помощи. И, конечно, с радостью и нервной поспешностью бросилась на станцию.

И ввалилась я туда, благоухая всеми оттенками сероводорода, которыми так богаты болота всей Вселенной и одного вполне конкретного мира. Вдохнула с радостью такой знакомый и такой сухой воздух, осмотрела абсолютно белые, такие родные и прекрасные стены и, пачкая грязными отпечатками чистый пол станции, подошла к любимому своему дивану и нежно прикоснулась к нему задрожавшим от наплыва чувств пальцем – я дома! Наконец, дома!

И вот я, облепленная грязью и тиной до самых, казалось, кончиков волос, голодная, с воспалёнными от недосыпа глазами, жаждущая горячей ароматной ванны, чистой одежды, нормальной еды и сна в привычной сухой постели, явилась в блаженный родной уголок, меня там встретила... война.

Маг в весьма воинственной позе стоял у входа в столовую, а Машэ – у двери в зал силы. Я заметила, как между ними мигнуло пространство – Алессей бросил в девчонку заклинанием. Она скривилась, но даже не пошатнулась, а вот маг дернулся, выгнулся дугой и рухнул на пол, застонал, согнулся пополам, схватился за бок.

Я сцепила зубы, чтобы не выругаться, на слабых подгибающихся ногах поспешила как смогла к нему.

– Что?

Он поднял на меня перекошенную физиономию, помотал головой отрицательно – его длинные кудри разметались, некоторые прилипли к мигом вспотевшему лбу – и выдавил с шипением:

– Ерунда. Не то что раньше.

Вызвав тунику, красным тонким лучом разрезала одежду на его боку вокруг крепко прижатой ладони. Крови вроде не было, да и самой раны не видно.

– Показывайте, Алессей.

Он отнял руку, и мои глазам открылся огромный кровоподтёк. Не дыра на полторса – уже хорошо.

– Всёля, что это такое? Опять дар учителя шалит? Но... Ты же его защищаешь!

– Это дар его учителя. Я гашу его, но не справляюсь полностью, когда он применяет заклинания. Он даже не подозревает, как глубоко его учитель переплёл свой дар с его магией…

Новости просто с ног сшибают…

– Больно? – спросила у Алессея, вглядываясь в его лицо: зрачок расширен, резкая бледность, учащённое дыхание открытым ртом, пот струится по вискам и стекает к подбородку.

Качнул головой – нет. Я подавила усмешку: как же, не больно ему! Там микровзрыв произошёл, а он – не больно.

Материализовала инъектор и сделала обезболивающую инъекцию.

– Ты понимаешь, что всё это от заклинаний, что ты творишь? Не стоит применять магию, слышишь? – спросила на всякий случай. Вдруг он так и не сделал вывода? – И тебе бы полежать немного.

Он качнул головой. Не согласен. А вот с чем? То ли вывода не сделал, то ли лежать отказывается. Ишь ты!

– Тебе надо полежать, – сказала жёстче.

Моих ноздрей коснулся неприятный запах сырой одежды, снова напомнивший о том, откуда я прибыла и в каком виде тут стою. Голодные спазмы желудка я проигнорировала, а сонную сумятицу мыслей отогнала, тряхнув головой.

– А мне – привести себя в порядок.

Тут пискнула и затараторила Машка, привлекая к себе моё внимание:

– Машэ не понимает! Злой человек набрасываться! Не пускать Машэ в зал силы. Машэ не бить сильно – боялась сделать плохо, а он тащить Машэ к столовой. Когда умел изловить... Вот, – нервные мяукающие нотки проскакивали в её голосе, руки обнимали себя за плечи, а глаза опасливо косились на мага.

Она оторвала руку от плеча и продемонстрировала синяки. Всё, что я смогла сказать, собралось в коротком «пф!».

Лужа, что накапала с моей одежды, сонный туман в голове и голодные спазмы в желудке намекали, что пора уже в ванную, а потому – нужно принять какое-то решение. Я глянула на мага.

– Что тут происходило? – и я кивнула в сторону Машэ. Синяки на тонких, почти детских запястьях вызвали болезненные.

– Ваша служанка упорно отказывается прислуживать! Я много раз приказывал ей, но она не слушала, своевольничала, даже дралась. И сегодня чаша моего терпения переполнилась – я применил магию!

Я потёрла слипающиеся глаза и снова сморщилась от неприятного запаха.

– Всёля, ты поняла, что здесь произошло? – спросила с недоумением.

Потому что я уже ничего не понимала. То ли от усталости, то ли от того, что что-то упускала из виду.

– Ольга, они говорят на разных языках и просто не понимают друг друга, – тихо подсказала мне моя наставница.

И опять меня хватило только на «пф!».

– А скажи мне, Машэ, – я сфокусировала взгляд на моей черноволосой красавице, – что он тебе говорил?

Она снова зыркнула на мага и покрутила головой.

– Машэ не понимать.

– А вы, – я посмотрела на Алессея, с синяком, темнеющим из вырезанной мной прорехи всеми оттенками багрового и фиолетового, – вы, господин маг, хоть одно её слово поняли?

– Да что тут понимать? Таких слуг пороть надо!

Я сдержала усталый стон, вздохнула.

– Машэ, этот господин тот самый маг, который гостит у нас. Он просил твоей помощи.

Она округлила раскосые глаза, выразительно посмотрела на свои запястья. И я уточнила:

– Просто Алессей не понял, что ты такая же гостья, как и он.

– Машэ не гостья! – горячо заговорила девушка и схватила меня за руку. – Машэ помощница госпожи! Человек кричал. Машэ делать суп, – счастливая улыбка при воспоминании о любимом блюде наползла на её лицо, – а человек снова кричал! Машэ бегать у себя в лесу, чтобы не встречать злой человек! Он хватать и тащить.

– Хорошо, – я кивнула, останавливая поток слов. И обратилась к магу: – Алессей, девушка предлагала вам помощь. Но она не служанка. Она такая же гостья, как и вы.

Маг даже взвился и затрепетал ноздрями, брови гневно сдвинулись на нахмуренном лбу.

– Она?! Она не может быть гостьей!

– Почему это? – я даже спать перехотела от удивления. Правда, ненадолго.

– У неё внешность дикарки! Такие только и могут, что прислуживать!

В этот раз «пф» получилось долгим-долгим, а плечи бессильно опустились.

Я потёрла лицо руками, пытаясь придумать, как разрешить сейчас эту глупую ситуацию, но голод, усталость и зловоние от одежды отчаянно мешали.

– Господа! Давайте соберёмся к обеду, чтобы ещё раз поговорить и решить наше недопонимание. И пока вы, Алессей, отдохнёте немного, я всё же приведу себя в порядок, – я говорила по два раза каждую фразу, глядя поочередно то на одного, то на другого, чтобы поняли меня одинаково.

Кивнула на хроно, что светил со стены ярким малиновым цветом, и уточнила:

– Где-то через два часа по станционному времени, в столовой.

Гости с моим предложением согласились, хотя радости на лицах я не заметила, кивнули вразнобой и разошлись по своим комнатам.

В моей ванне меня ждала жемчужная вода, над которой поднимался пар. И я, сбросив грязную одежду, с блаженным стоном опустилась в долгожданное ароматное тепло. Прикрыла уставшие глаза.

Я снова куда-то спешила, только теперь я бежала через болото, а не летела на транспорте. И не через то, с яркими островками зелени, что ещё свежо было в памяти, а через хмурое, с голыми корягами вместо деревьев, с низким грязным, будто напитавшимся болотной жижей небом сверху.

Я бежала изо всех сил, рвала жилы, с трудом вытаскивая ноги из засасывающей трясины, не в силах сдержать воя – я не успевала, спиной чувствовала, что не успеваю, что опасность рядом, дышит в затылок, поднимает волоски вдоль позвоночника.

Нет!

– Лё-о-ля-а! – слышалось протяжное позади.

Какой знакомый голос! Я бежала, вырывая ноги из липкой грязи, пусть медленно, но лишь бы не стоять. Нет!

– Иди ко мне, – доносил зловонный порыв до моих ушей. – Мне скучно без тебя. Вернись!

Дыхания не хватало, воздух кончился, надсаженное горло болело, а в ушах бешено ревела кровь. Нет!

Чья-то холодная рука легла мне на плечо. И я замерла, будто пойманный зверь, заледенела, скованная паникой. Нет!

– Не-е-е-т!

И проснулась.

От моего резкого движения из ванны выплеснулась вода. Заполошно вдыхая, повертела головой – я в своей ванной комнате, я на станции, здесь не может быть {его}, он не сможет сюда пробраться!

Нет, не сможет...

Я выдохнула и снова опустилась в воду, на которой успокаивались волны, вызванные моим резким движением. Мне нужно наведаться в зал силы, выпустить свою агрессию. Но как же не хочется! Я ещё и не отдохнула после болота.

– Всёля, сколько я спала?

– Не больше часа, Ольга.

Что-то сон не освежил. А жаль, была надежда.

Расслабиться снова не получилось, как ни пыталась, и я выбралась из ванны и принялась за наведение порядка в волосах, лице, руках и прочее по списку.

И когда я вышла к столу, буквально поскрипывая от чистоты и радуясь этому ощущению, как в детстве – перешитому платью старшей сестры, готова была поделиться этой радостью. После, конечно, плотного обеда. Он, по моему замыслу, тоже должен был добавить хорошего настроения.

Но я ошиблась.

С настроением как-то сразу не заладилось.

Машэ диковато косилась на мага, маг недовольно двигал челюстью и старался не смотреть на неё. Оба молчали. Утолив первый голод, я попыталась найти общую для нас всех тему: о станции, о еде, о зале силы, но устала повторять всё по два раза, чтобы было понятно и ей, и ему. Да и толку от этого было мало – они так и сидели, молча излучая враждебность и старательно отводя друг от друга глаза.

То ли они не были настроены поговорить откровенно и решить возникшие споры, то ли я неверно выбрала тон. А может, это отголосок сна, что всё ещё будоражил мысли, не давая расслабиться и использовать интуицию, чтобы найти ту тему, которая сможет объединить нас всех.

В общем, не получалось у меня. Надо было что-то менять, и я предложила с десертом переместиться в приёмный зал.

– А там я смогу транслировать перевод каждому из них, – тихо подсказала мне Всёля.

– Может, показать им болотный мир? – предложила. – Ты смогла бы показать картинки того, что там было, на экран, а я бы рассказывала.

– Конечно.

Низкий столик у углового дивана был сервирован к чаю. Мои гости расселись подальше друг от друга, а я попросила включить экранную панель и материализовала два шарика.

– Вот, возьмите, – протянула по одному каждому. – Вставьте в ухо. Это чтобы было понятно, о чём я говорю.

И когда они уже могли понимать, сказала на своём родном языке:

– В этот раз я оказалась в удивительном мире. Хотела и вам показать.

Я увлеклась, рассказывая, какие существа живут в болотном мире, как устроен их быт, как там трудно было бы жить нам, людям. Показала, как лечила детей, что страдали от непонятного недуга, как перемещалась от островка к островку, вокруг которых селились местные жители, строя свои жилища, как искала и как нашла мутировавшую водоросль, как учила не желавшее учиться жить по-новому население.

Не сразу обратила внимание на новый звук. А когда обратила, оказалось, это Машэ шмыгает носом в белую салфетку, не отрывая взгляда от панели. Заметив моё внимание, глянула на меня заплаканными глазами и сказала:

– Машэ так жалеет госпожу Ольгу! И этих малышей. Так плохо!..

Она заплакала сильнее, затрясла головой, не в силах сдержаться, и пробормотала, выбираясь из-за невысокого столика:

– Простить Машэ, буду плакать о них.

И скрылась за дверью в свою комнату.

Не того эффекта я добивалась.

– Всёля, выключи, – со вздохом попросила мысленно.

Чай уже остыл, и не хотелось им заниматься, даже притом, что усилие нужно было самое малое – просто захотеть.

Я слишком устала.

Даже для этого.

Легонько качала чашку, что так и держала в руках, и наблюдала, как расходятся в стороны волны, как на них играют блики от потолочных светильников.

В одну сторону.

В другую.

Волны закручивались, сталкивались, останавливались, снова закручивались, следуя моей воле и движениям чашки.

– Ты… непонятная, – вдруг нарушил молчание маг.

Подняла глаза на него.

– Ты собрала нас, чтобы показать всё это, – махнул рукой на пустую сейчас панель. – Ты там, как я понял, не в самых лучших условиях жила. Устала наверное?

Простой вопрос. Простой только на первый взгляд. У меня никто никогда не спрашивал, устала ли я, как себя чувствую и чего хочу. И человеческое отношение, уважение, признание за мной права на сочувствие, право на слабости делали меня слишком чувствительной.

– Устала, – согласилась я и прикрыла глаза.

Очень необычные ощущения, когда тебя понимают, когда сочувствуют. И от этого усталость, казалось, навалилась ещё сильнее. А ещё жалость к себе. И желание почувствовать чужую руку, гладящую меня по голове.

– Зачем же ты мучаешься, тратишь последние силы, вместо того чтобы пойти нормально выспаться? – спросил маг.

– Это мой дом, Алессей.

Я подумала о родителях, об Игоре, вспомнила, как рассталась с ними, с каждым из них, и медленно проговорила:

– И другого у меня никогда уже не будет.

Он молчал, опустив голову и не мешая мне собираться с мыслями и подбирать слова.

– Да, другого не будет. Поэтому я хочу, чтобы здесь было хорошо. Я хочу тепла и уюта. И чтобы не только мне, но и всем здесь было хорошо.

Он не двигался и, надеюсь, понимал, что я имею в виду.

– А для того чтобы всем было хорошо, нужен мир.

Он покачал головой. То ли непонимающе, то ли осуждающе. То ли удивлённо.

Бабушка, что так часто занималась моим воспитанием, иногда говорила, что не стоит собирать всех друзей одновременно под одной крышей. «Это безумство!» – восклицала она, потрясая крючковатым, вытянутым вверх пальцем. И если раньше я насмехалась, конечно же, про себя и молча, то теперь была с ней полностью согласна.

Потому что меня, к сожалению, так и не услышали – Алессей и Машэ так и не помирились. Нет, они больше не ссорились и не ругались, но и общения более-менее сносного не получалось.

И никакие мои усилия не помогали.

Чтобы поделить между ними зал силы, я составила план, по которому они там могли пребывать по очереди, обеды тоже пришлось разделить – в один день со мной вместе в столовой был маг, в другой – Машэ.

Что происходило на станции, когда Всёля звала меня наружу, на помощь кому-нибудь за стенами станции, даже не представляю.

Каждый раз я возвращалась, боясь застать смертельную драку или как минимум словесный поединок. Но даже если всё было спокойно, возвращаясь, каждый раз присматривалась, по возможности незаметно, нет ли синяков у Машэ и не держится ли маг за раненный внутренним взрывом бок или спину.

Помирить их или что-то вроде того смог только Шакрух.

ГЛАВА 11. Шакрух

– Алессей! Вы взрослый человек, а поступаете словно дитя! – я устраивала его поудобнее на диване, перетащив между двумя приступами боли от дверей зала силы.

Новая судорога, и он опять выгнулся и заскрипел зубами. Крупные капли пота выступили на лбу. Едва его отпустило, я спросила:

– Убрать боль?

– Нет! – выдохнул сквозь стиснутые зубы.

Нет так нет. Раз человек в сознании, то он волен сам решать терпеть ему боль или позволить её убрать. Этот выбрал (как и всегда, собственно) терпеть.

– Ну как, скажите мне, как вам пришла в голову эта мысль?! – я уже теперь срезала одежду, чтобы осмотреть раны. – Ведь зал закрытое помещение, ваш разряд мог отлететь куда угодно!

– Он... и отлетел... – снова прохрипел маг.

Я даже замерла с куском срезанной ткани в руках.

– То есть... – пробормотала, во все глаза смотря на него, – ты специально поймал рикошет?!

Он откинул голову на спинку, прикрыл глаза, сглотнул и кивнул едва заметно. Я бы взвыла, отвернулась от него и перестала бы заниматься его пострадавшей грудью, что была похожа на поле боя – ссадины, огромные синяки,.. Но не смогла – в руках были инструменты. Да и отступать не в моих правилах.

Я сцепила зубы и занялась своим привычным делом – помощью страждущему. Не интересует меня, почему он так делает. Вот не интересует, и всё!

– Ольга, это срочно!

– Да, иду. Секунду, – я распыляла перевязочный материал над грудной клеткой Алессея.

Но секундой дело не обошлось – пришлось пережидать новый приступ.

– Ольга! Нет времени!

Входная дверь уже открылась, и я, сделав последнее движение для распыления, поспешила на выход. Передо мной раскрылась картина непогоды над цветущей летней природой: над головой от самого горизонта клубились тучи, закрывая полнеба, на глазах набирая тёмного цвета, а под ногами до близких белых сельских домиков пролегла трава – высокая, зелёная и такая яркая в этом закрывающем светило грозовом фронте, что хотелось потрогать и проверить, настоящая ли она. Ветер, шквалистый, набиравший силу, пригнул ближайшие травяные заросли, и в просвете мелькнуло что-то белое. Я побежала туда.

Женщина.

В простой домотканой одежде она лежала ничком и, казалось, что, упав от толчка в спину, сейчас встанет и пойдёт дальше. Я присела рядом и дотронулась до сонной артерии. Пульса не было, но тело было ещё тёплым.

– Ольга... Ольга... Ольга... – тихо звала Всёля, и я никак не могла понять, чего она хочет. В голове билось паническое: «Опоздала!»

Я ухватила женщину за плечо и перевернула, надеясь запустить сердце. Рукой, что начала уже застывать, она прижимала к себе младенца. Оба были мертвы. Черная сетка сосудов – не знаю, что это было, – не оставляла сомнений, что и женщина, и малыш абсолютно, безвозвратно мертвы.

Я поднялась и огляделась. Совсем близко в траве, также ничком, лежал мужчина, он держал за руку девочку лет четырёх – как бежали, так и упали вместе. Их я уже не переворачивала, лишь проверила пульс. Мертвы.

Я побежала в ту сторону, откуда они, без сомнения, уходили – в сторону низких белых построек. В траве лежали тела детей постарше, которые, судя по всему, спешили за родителями. Ни в одном не было и искры жизни, тела уже остывали.

– Да что же это такое?! – прокричала я сквозь набегающие слёзы.

Ближе всех к посёлку (значит, шёл последним) лежал высокий мужчина, а может, парень – я не стала переворачивать, не желая ещё раз увидеть страшную черную сетку на его лице. Он, видимо, тащил, на верёвке домашнюю зверюгу. Не то собаку и не то кошку, зверь был не очень большим и явно любимым – аккуратный, с чистой блестящей шерстью.

Зверь был самкой. Самкой на сносях, потому что за ней в траве терялась цепочка новорожденных малышей, тоже мёртвых. А самый последний находился в процессе родов: головка прорезалась, но зверь уже ничего не мог сделать для своего потомства, потому что прямо на глазах остановил последнее слабое движение мордой и дышать перестал.

Я выхватила нож – тот самый подарок, – упала на колени и помогла малышу родиться, обернула его сухой чистой тканью, которую мне воплотила Всёля, перерезала пуповину и, замотав его, встала, глотая слёзы и глядя на мертвых.

– Я бы могла их спасти, если бы не задержалась...

– Ольга, скорее назад! – это Алессей, скрюченный вправо и сильно хромающий на левую ногу, сделал от станции несколько шагов. – Это магическая буря! Людей убил первый шквал. А это, – он махнул на небо, – идёт второй! Скорее на станцию! Нужно укрыться.

Я обернулась к белым домикам и сделал шаг в ту сторону.

– Нет, Ольга! – взревел маг. – Там все так же мертвы, как и здесь! По всем землям не осталось живых! Назад!

Я глянула на небо.

Последний свет светила гас, казалось, от усиливающегося ветра, что валил с ног, белые домики были плохо различимы из-за накрывавших нас сумерек. И из них прямо на станцию двигался вал туч. Они всё больше теряли форму приближаясь.

– Ольга! Опасность! Быстро внутрь!

Всёлина команда, словно хлыст, сдернула меня с места и заставила двигаться. Я неслась к станции, по спине тёк животный ужас.

Впереди, припадая на ногу, хромал Алессей. В дверях станции, которая сейчас была похожа на огромную серебристую полусферу, маячила фигурка Машэ. Она отошла в сторону, а маг стал у проема и протянул мне, бегущей, руку, ухватился и дернул внутрь, втаскивая в закрывающуюся дверь под мысленные вопли Всёли: «Быстрее! Быстрее, Ольга!».

В стену за нашими спинами врезалось что-то огромное, станция содрогнулась, и мы вместе с ней. А потом резко стало тихо.

Ушли. Успели.

Отдышались мы нескоро.

Алессей тяжело хрипел, будто ещё чуть-чуть и задохнётся, держался за раненую грудь. А я сползла на пол и так сидела, приходя в себя, и не сразу сообразила, что всё ещё прижимаю ладонями теплый свёрток к себе.

Машэ, застывшая у двери, с выражением полнейшего ужаса медленно повернулась ко мне и тоже обратила на него внимание.

– Что это у Ольги-се? – спросила и протянула чуть подрагивающие пальцы.

Я приподняла свёрток и отдала ей.

– Держи. Надо его как-то устроить...

Она бережно приняла его, развернула ткань, охнула и замерла.

– Жив? – спросила я и с трудом поднялась, опираясь рукой о стену.

Она заторможено кивнула, не отводя взгляда от того, что было в тряпице.

– Маленький, такой ма-а-аленький, – кривя рот в плаче, протянула девушка, и по щеке её скатилась слеза.

– Может... – тихо начал Алессей. Он уже справился, не хрипел и мог дышать почти нормально.

Я резко повернулась к нему и уставилась, ожидая продолжения.

Я точно знала, что про подобранного детёныша сказал бы Игорь. Он предложил бы выбросить зверя за дверь, туда, где эта чудовищная буря стирала его родной мир с лица земли.

И, по его мнению, это было бы крайне милосердно – новорожденный, он ничего не поймёт, и сложностей от него точно не будет. А так – выкармливай его без матери, мучайся...

И после того как Алессей проявил удивившую меня неприязнь к Машэ, я готова была услышать от него что-то подобное. Мне хотелось знать, что скажет он, маг, отстаивающий свои убеждения и борющийся за свою веру? Что посоветует?

Алессей что-то уловил в моём взгляде.

Я не Машэ, слезы не проронила, но, готовясь услышать гадость из его уст, готовилась и дать отпор – сошедшая было туника вмиг сомкнулась вокруг тела.

– Может, найдём кормящую собаку? – приподнял вопросительно бровь маг.

Я, стараясь делать это невозмутимо, убрала тунику, закрыла глаза и на корню задавила истеричный смешок – ну почему я всех мужчин сравниваю с Игорем? Он выход предлагает, и стоящий, а я...

– Это магический зверь, – прошелестела Всёля у меня в голове. – Простого молока ему будет мало.

И тут горячо заговорила Машэ.

Я открыла в удивлении глаза. Она снова завернула зверька в ткань и прижимала его двумя к груди отчаянным каким-то жестом, жестом матери, у которой отнимают дитя.

– Машэ всё сделает, – и повернулась боком, пытаясь закрыть плечом свою ношу.

Закрыть от меня. От нас. И взгляд такой подозрительный, исподлобья.

Ничего себе!

Я встала, обняла узенькие плечи, уткнулась лбом в её волосы.

– Да, конечно. Мы поможем тебе.

И всё-таки не удержала слёз.

Этот малыш, что даже и пищать ещё не умел, был очень похож на одну побитую жизнью, отчаявшуюся девчонку, ту, что я впервые увидела в зеркале здесь, на станции.

На меня.

Беспомощную, растерянную, вырванную из родного мира.

На ту меня, которая чудом убралась из страшного места, где её предали и растоптали веру в любовь. Ту, которая нашла себя здесь, помогая всем, кому помощь в самом деле была нужна.

Вытерла слёзы и глянула Машэ в глаза.

– Нет, мы его не бросим, спасём. Давай устроим его поудобнее.

– Шакрух, – сказала она, приподняв свёрток.

– Его так зовут? – уточнила я.

Она закивала и прижалась к нему щекой, жмуря мокрые счастливые глаза. Сомнений не осталось – именно она будет заниматься малышом, и я не возражала. Если Всёля снова меня позовёт, то я побегу, а малышу каждую минуту нужен кто-то.

Всё время, пока я занималась обустройством, придумывала и создавала подобие колыбели – круглую нору с подогревом, пока вместе со Всёлей анализировала метаболизм малыша, составляла наиболее подходящий рацион на ближайшие дни, я рассказывала, кого и в каком виде нашла в траве, как помогла зверьку родиться, благодарила Алессея за помощь, такую своевременную.

И всё думала и думала о том, что же произошло в том мире.

Почему я не успела? Почему погибли все люди? Почему котная зверюга испустила дух позже всех? Что за странная буря надвигалась на нас таким огромным, страшным валом?

А Всёля отвлекала меня, нашептывая: «Посмотри на Машэ. Вот она настоящая, вот её призвание!»

Да, девочка показывала чудеса: она, оказывается, уже знала несколько слов на языке мага и могла выразить всё, что ей было нужно.

– Дай! – говорила ему и тыкала пальцем в бутылочку, которую я материализовала для малыша, когда рацион был разработан.

– Согрей, – просила, капнув себе на запястье молоком.

– Магии дай, – тыкала на ту же бутылочку и показывала пальцами, какую маленькую капельку магии нужно влить в жидкость.

И маг ей подчинялся, ни единым взглядом не выразив недовольства.

Откуда она всё знала – что и как надо делать, что для малыша нужно, а что нет, – было абсолютно неясно.

– Ольга-се, так не надо, – сказала, когда я воплотила круглую колыбель с прозрачными стенками и подсвеченную изнутри, чтобы хорошо было видно, как он там. – Маленькому нужно место, чтобы темно: он никого не видит – его никто не видит.

Я удивилась, но согласилась. Собаки котились в тёмных углах, да и кошки тоже прятали своё потомство от любопытных глаз, наверное, по этой же причине: я не вижу и меня не видят. Я сделала шар непрозрачным изнутри и убрала подсветку.