Текст книги "Единственная для принца (СИ)"
Автор книги: Анна Агатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
– Милейшая, тут неподалёку кто-то обронил перчатки, – и Лали показала совершенно новую пару, что как раз держала в руке. Эту пару она купила несколько дней назад ею самой. – Не вашей ли хозяйки?
Служанка подошла и, не открывая решетчатой калитки, взяла пару в руки, повертела и отдала назад.
– Нет, не нашей.
Лали развела руки в стороны, как будто сожалела. Жаль ей не было ничуть, просто надо было провести зачарованной перчаткой от одного столбика калитки до другого, вешая тонкую магическую нить, которая звякнет, если только её пересечёт принц.
– Отдам в бюро находок. Извините, что потревожила, – вновь вежливо улыбнулась Лали и ушла.
План был шаткий, построенный на множестве допущений, и риск оказаться в неприятностях тоже был велик: она не знала, сколько охранных заклинаний было на принце и какие из них могут больно отозваться на ней, задень она своим оповещеньем что-то в его защите. Но страх остаться ни с чем, стоя уже на пороге победы, был слишком силён.
Она обещала себе, что никогда не будет нуждаться, никогда не будет бояться и сделает всё, что от неё зависит, чтобы будущее было прекрасным. Сейчас она почти на вершине, всего несколько шагов, всего немного усилий, и она добьётся поставленной цели. А свои обещания она всегда выполняла…
Глава 9. История Лали
Лалианна ждала своего восемнадцатого дня рождения как чуда, как откровения, вся дрожала от предвкушении и восторга. Всех девочек, достигших этого возраста, забирали родные сколько бы времени до окончания занятий в году не оставалось. А жизнь за стенами монастыря манила звуками, красками и впечатлениями, что небольшими, немного смазанными отрывками долетали до Лали во время летних вакаций*, что она проводила в глухом поместье тетушки, резвясь на природе с тремя кузинами, близкими с ней по возрасту. Вся жизнь представлялась вереницей балов, примеркой красивых нарядов, веселящейся публикой, тем, что жизнь в конце концов движется, идет, вертится!
А здесь, за толстыми каменными и холодными стенами, жизни не было. Были сестры в темно-коричневых, каких-то линялых и бесформенных одеждах, самым ярким пятном на которых были белые передники. Ещё были ежедневные приевшиеся за шесть лет однообразные серость и монотонность, а ещё – правильность, от которой начинало сводить зубы уже на второй день после каникул.
Матушка-настоятельница вызвала выпускницу к себе, как и всех девочек накануне совершеннолетия, и вручила письмо. Лали с трепетом ждала этого послания от матери, она знала, что там будет написано.
Там будет написано, что завтра за ней пришлют карету, что дома, где она не было уже шесть лет, её будет ждать первое взрослое платье, в котором она впервые выйдет в свет, а это произойдёт завтра – к ним приедут гости, и что торт уже заказан и ждет её в темной холодной каморке подле кухни.
Но в конверте была записка от тетушки, в которой она просила простить, что не может забрать Лали из монастырской школы до летних каникул. Но это и к лучшему, поскольку они все приглашены ко двору к закрытию сезона, и будет очень удачно побывать там и ей. По тону письма чувствовалось, что тетушка очень расстроена. Причины обещала объяснить позже, а пока просто просила прощенья, что лично не может поздравить любимую племянницу с её днем рождения.
Почему не появились родители, которых она ждала уже несколько лет? Где мать и отец? Что происходит?
Прочтя письмо один раз, второй и третий, убедившись, что не ошибается, и в самом деле ей придется своё первое совершеннолетие, как все предыдущие дни рождения, отмечать в монастыре, Лали расстроилась. Нет, не просто расстроилась. Она пришла в неистовство, впала в ярость.
Вернувшись в общую спальню, она разрыдалась, наговорила гадостей тем немногим девочкам, с которыми у неё были более-менее теплые отношения, а с теми, с кем не дружила, подралась.
Сестры еле оттащили молоденькую графиню от плачущих и скулящих жертв. Как Лали потом объясняла настоятельнице, пряча глаза, она очень давно хотела это сделать и вот, наконец, не удержала и выплеснула злость.
Её ругали долго, рассказывали спокойно и в сердцах, как подобает вести себя юной графине, а как – нет. Её даже наказали – заперли на неделю в келье, где обычно обретались болеющие или слишком строптивые. Но это было и к лучшему.
За неделю девушка отоспалась, отдохнула от шумной общей спальни, которая хоть и стала привычна за столько лет, всё же не могла не раздражать своим многоголосьем и постоянной суетой, и обдумала свой поступок, свою прошедшую и будущую жизнь, приняла кое-какие решения и вынесла важные уроки. Тишина очень этому способствовала. И когда дежурная сестра выпустила её из карцера, Лали попросила о встрече с матушкой-настоятельницей.
Со свежим, умытым, но очень печальным лицом тихо вошла к матушке, и присела в положенном книксене. Пожилая сестра смотрела вопросительно и устало.
– Матушка! – Лали подняла от пола глаза, полные страдания. – Спасибо, что дали мне время подумать! – Благодарность была искренней, и девушка показала всю её без утайки. – Я поняла, что ошибалась! – Это тоже было правдой. – Я много думала и поняла, что здесь, в монастыре, я получила так много из того, что мне пригодится в жизни. Я поняла, что моя вспышка была по крайней мере несправедливой.
Лали перевела задумчивый взгляд в окно и продолжила:
– Я была неправа. Простите. Письмо тётушки разрушило многие мои мечты, я почувствовала себя обманутой и оскорблённой. Моя вспышка в других условиях была бы направлена на автора письма, но в тот момент я не могла рассуждать, и теперь мне стыдно за слова, что мною были сказаны, и, – она снова глядела на матушку с болью и страданием, – за поступки, которые я совершила.
Матушка с интересом и пониманием взглянула на свою воспитанницу. Звучали слова не ребенка, но взрослого рассудительного человека. Девушка продолжила:
– Я поняла, что мне не хватает сдержанности. Для её развития я придумала несколько упражнений, и если бы вы могли мне помочь, я была бы вам крайне благодарна. Я одна не справлюсь.
Удивление на матушкином лице показало, что Лали на правильном пути.
– Да, деточка. И что же это за упражнения?
– Мне нужно, чтобы меня испытывали на прочность! – решительно заявила она и посмотрела в глаза собеседнице. Та явно ничего не понимала.
– Вот есть же у сестер послушание? Кто-то на кухне работает, кто-то двор метет, кто-то на воротах дежурит. И все смирение в себе воспитывают. Правильно?
Настоятельница мягко улыбнулась. Подумала: «Возможность подумать в одиночестве творит чудеса!» и порадовалась своей находчивости, вслух же сказала:
– Не совсем верно, деточка. В ком-то гордыня, в ком-то тщеславие, в ком-то леность. Ты же знаешь, грехов много.
– Да, матушка! Я помню, нам объясняли, то стоит потянуть за ниточку хоть одного греха, как весь клубок станет разматываться. Вот я и поняла, что мне нужно начать со сдержанности.
– Деточка, возможно, твоя несдержанность вовсе не тот грех, с которым в твоей душе надо бороться. Может, это прикрытие для гордости или себялюбия?
Немолодая сестра не случайно была настоятельницей. Однако молоденькой графине Релюсьен совсем не нужно было искоренять в себе гордость или себялюбие. Ей нужно было тренировать в себе сдержанность. Именно сдержанность сможет прикрыть и гнев, и гордость, и тщеславие, и... что там ещё не принято демонстрировать в обществе?
Лали наклонила голову ниже и закусила губу – сдержаться, сдержаться и не начать настаивать, иначе будет перебор. Матушка прищурилась, рассматривая фигурку девушки, её лицо.
– Давай, Лалианна, сделаем так. Я не буду давать тебе никакого подобного послушания, ты и сама можешь в этом упражняться. Но я помогу тебе по-другому. Ты будешь приходить ко мне каждый вечер и рассказывать о тех случаях, когда тебе хотелось вспылить, разозлиться, но ты сдержалась.
Лали задумалась – сдержанность ей нужна, но и то, как она над собой работает, матушка знать тоже должна. Как ещё замазать, стереть из памяти человека, от которого она зависит, то, что она натворила? Значит, нужно соглашаться.
К тому моменту, когда начались летние каникулы, и за Лали приехала карета тётушки, в рекомендательном письме выпускницы монастырской школы для благородных девиц графини Лалианны Релюсьен было написано, что та показала себя умной, рассудительной девицей, способной видеть свои ошибки, исправлять их и улучшать свой характер. Упоминание о случае с выдиранием волос, криками и истерикой в документ не вошло. Это было целью номер один в списке девушки. А сама она заметила, что свои неодобряемые окружением порывы научилась сдерживать заметно лучше, и срывов больше не было.
Она научилась сдерживаться, не проявлять своих истинных чувств и намерений, потому, наверное, смогла сдержать себя, когда после семейного ужина рядом с двоюродными сестрами, которые щебетали о нарядах и предстоящем закрытии сезона в королевском дворце, тетушка, взяв её под локоток, отвела в сторону.
– Нам надо кое-что обсудить.
Лали встревожилась, но милая улыбка любящей племянницы никуда не делась.
– Да, сударыня. У меня тоже есть вопросы, которые мне бы хотелось обсудить с вами наедине.
Тётушка глянула на неё пристально, а затем едва улыбнулась и кивнула.
– Думаю, девочка моя, это одни и те же вопросы. Пойдём со мной.
И повела её на первый этаж, в приемную мужа, где обычно принимали старост сел и управляющих поместьями, прислугу, людей из города – простолюдинов или низких городских чинов. Пред самой дверью тетушка остановилась, посмотрела на племянницу изучающее и сказала:
– Тебя здесь ждут. Будь сильной.
После такого у Лали в душе с тонким звоном что-то разбилось. Но она мгновенно собрала все осколки в кулак воли и постаралась отгородиться от всего. И тетка сделала неожиданное – поцеловала её в лоб.
– Иди, – и открыла перед ней дверь.
В кабинете на небольшом диванчике сидела женщина под плотной вуалью. Она обернулась на звук открывшейся двери. Увидев тетку в проеме, кивнула и повернула голову так, что стало понятно – она сморит на девушку. Дверь закрылась и с той стороны её слегка подергали, проверяя, хорошо ли закрыто.
– З-здравствуйте, сударыня, – Лали немного оробела.
Женщина медленно склонила голову, приветствуя девушку, и протянула руку, приглашая её присесть. Рука в черной перчатке медленно подняла вуаль, карие глаза глянули в такие же карие глаза Лали. А она вглядываясь жадно, напряженно. Узнавала и не узнавала.
– Мама? – спросила без радости, растеряно. Неожиданное мгновенное озарение было наполнено радостью лишь короткое мгновенье, а затем оно сменилось горечью и обидой – они не виделись пять лет, и даже на её восемнадцатый день рождения матушка не появилась.
– Да, девочка моя, – голос матери был низким и таким хриплым, что, казалось, кто-то царапает уши. Неприятный голос. Будто и незнакомый. – Хочу всё объяснить.
Женщина смотрела на дочь спокойно. К горлу Лали подкатили слёзы, обида разматывалась, как ураган.
– То, что мы с тобой не виделись несколько лет – не случайность. Да и сейчас мы с тобой не встречаемся. – Женщина держала руки в перчатках на коленях, на мгновенье отвела взгляд, затем снова вгляделась в лицо дочери. – Я – твой позор. И не хочу, чтобы эта тень падала на тебя и портила твоё будущее.
Лали сморгнула накатившую слезу.
– Почему? – её голос тоже стал хриплым. Женщина тихонечко выдохнула, едва заметно сглотнула и снова бросила мимолетный взгляд в окно. Её голос не дрожал и казался спокойным, хоть и оставался таким же низким и неприятным.
– Лалианна, я – неуважаемая женщина, я содержанка богатого человека. Это не приветствуется в обществе. Будь я другого происхождения, было бы проще, но… то, что есть – позор. Однако я вижу много плюсов в этом положении, и не могу от него отказаться. Поэтому мне пришлось отказаться… от тебя.
– Что? – Лали просто задохнулась.
А мать продолжила:
– Ты не случайно попала в закрытую школу, и не случайно все летние каникулы проводила у тетки. Я не могла тебя ни посещать, ни забирать.
– Но ведь ты два раза приезжала ко мне в первый год!
Женщина смотрела на свои руки, затем снова подняла глаза на дочь.
– Да, я не сразу решилась на этот поступок. Я надеялась выбраться из того, в чем мы оказались благодаря твоему отцу. Он сбежал в тот год, когда умерли твои брат и сестра, а тебя удалось устроить в монастырскую школу. Он однажды просто не вернулся домой. Впрочем, отношения давно не ладились... Но мы были не первые супруги, между которыми не было любви, и я не ожидала… – Женщина оборвала фразу. – Не важно. Он не пришёл, и через месяц я поняла, что уже не придет. Я подала официальный запрос на поиск. Этот месяц, пока его разыскивали официально, я и сама пыталась его найти. Информации было мало, но вся она указывала на то, что твой отец куда-то собирался: продал кое-что, сменил гардероб на более простой, даже сапоги заказал какие-то специальные – для пеших походов. Но больше – никаких следов. Официально следствие потеряло его уже за границами столицы.
Женщина вздохнула и вынула из маленькой сумочки конвертик.
– Но пришло мне однажды письмо. Почерк другой. Женский. Но кое-что, что могло быть известно только ему и мне, без сомнений указывало на твоего отца. И я так поняла, что он жив, но никогда не вернётся. Вот тогда мне пришлось решать, как быть дальше. Финансовое состояние наше было весьма хлипким, ещё когда отец… был с нами, а уж после его исчезновения...
Она сидела всё так же прямо, но вся её фигура выражала какую-то обреченность, а взгляд всё время убегал куда-то в сторону.
– Подала официальный запрос на признание его погибшим. Дело это не быстрое, потребовалось несколько лет. Думала, если распродам всё, что у меня есть, заложу наш дом, то мне хватит на жизнь и на оплату твоей учёбы. Хватило. Только ненадолго. Дом был не новый, а от того, что стоял пустой и ветшал, стоимость его снижалась так быстро, что однажды сравнялась с суммой полученного мной залога, и он перешёл в чужие руки.
Женщина, что когда-то была её матерью, тяжело вздохнула.
– У меня был давний поклонник. Ещё с юных лет, ещё до замужества. У каждого была своя семья, но он… Не переставал интересоваться мной. И когда стало ясно, что я осталась одна, он предложил мне поддержку.
Лали смотрела на говорившую и не могла решить, как ей к этому относиться. Её сдержанность трещала по швам. Ей не хотелось таких признаний. Ей вообще не хотелось видеть эту женщину, слышать её слова, и даже эту приемную она с каждой минутой ненавидела всё больше. Но всё же спросила:
– Предложил не просто так?
Мать снова опустила взгляд.
– Ты умная девочка. И поскольку иглы в вышивальном мешочке не утаить, мне нужно было оградить тебя от влияния моей дурной репутации. Я конечно, давно не выходила в свет, но слухи – вещь, проникающая повсюду. Посоветовавшись с твоей тетушкой о том, сможет ли она присматривать за тобой, я написала бумагу, отказываясь от тебя.
Она замолчала, сжала губы в упрямую прямую черту и какое-то время не поднимала глаз. А затем всё же глянула на дочь. Та сидела совершенно прямо и смотрела строго перед собой.
– После подписания этих бумаг ты была признана сиротой, и королевская корона взяла над тобой опеку, оплачивала твою учёбу в школе, открыла тебе кое-какие возможности, дала разрешение на общение с родственниками – твоими тётушками. Но не со мной. Поэтому я встречаюсь с тобой тайно. Твоя тётушка дала мне такую возможность, и я ей благодарна. – Она опять поджала губы, прикрыла глаза и продолжила почти шепотом. – Не так, совсем не так хотела бы я встретить тебя из школы.
У Лали что-то дрогнуло в закаменевшей душе. Женщина продолжила говорить, переведя дыхание.
– Мы много думали с твоей тётей о том, как тебя устроить в этой жизни. Ты благородная, но бедная сирота под опекой короны. И это нужно использовать как можно лучше. Ты могла бы сделать хорошую партию, но для этого нужно попасть туда, где ты сможешь проявить себя с лучшей стороны и найти подходящего мужа.
Лали с явным сомненьем смотрела на мать.
– Да, девочка, ты можешь устроиться в королевский дворец. Время от времени там проходят наборы на службу. Для благородных и бедных, как мы, есть вакансии, но их очень мало. Для тебя же, девушки, и вовсе должность только одна – гувернантка. Но – в королевском замке! – добавила мать, заметив тень недовольства. И продолжила: – Требования там жесткие, будут проверять и вычёсывать всех блох частым гребнем, потому мы с тобой и не встречались, и впредь не будем. Придется получить кое-какой опыт – поработать на частных лиц, чтобы получить рекомендации. Лучше две-три. Твоя тетушка уже нашла первую семью, желающую подготовить дочь к институту. Если всё получится, к лету у тебя будет первое рекомендательное письмо.
Да, появится письмо… Это очень хорошо. Это просто замечательно! Первое рекомендательное письмо… Лали уперлась взглядом в пол – не такого она хотела, не такой встречи она ждала все эти годы. Шесть лет она мечтала о том, как заберут её родители из школы. Шесть! Обид скопила – утопиться можно, не видно дна. Хотела теплых объятий, лаковых слов, смеха, улыбок. Хотела услышать о выходе в свет, о череде предстоящих балов, о том, что отец подобрал ей выгодную и блестящую партию.
Нет, с каждым годом она всё отчетливей понимала, что ничего этого не будет, но детские глупые мечты никуда не делись и с невероятной лёгкостью противостояли реальности. В последнее время подозревая худшее, не спрашивала у тетушки ничего. Было бы что рассказать, уже рассказали бы. А молчит, значит, нет информации. Раздирало любопытство: почему?.. Но, боясь нерадостных ответов, крепко сжимала зубы, не давая воли языку.
А здесь вот что – двойное предательство. Нет, тройное: отец, потом мать, а теперь ещё и иди, работай. Она, урождённая дворянка – работай! Служи! Оглядывайся, что будут думать хозяева, старайся, чтобы были хорошие рекомендации! А эта малознакомая женщина молча смотрит в лицо, и что она хочет там увидеть? Горечь, боль, злость – ничего больше.
Лали медленно перевела дыхание. Сдержанность, ещё раз сдержанность.
– Почему, ммм… сударыня, именно вы мне рассказываете всё это? Ведь тётушка вполне могла бы сделать это вместо вас?
Женщина, сидящая напротив, ответила не сразу.
– Я много думаю о своём поступке... И сколько не уговариваю себя, что это был наилучший выход, успокоиться не могу. Хотя мне очень больно говорить тебе об этом, и я вижу, что ты плохо относишься ко мне… Но я сама… должна была всё тебе рассказать. Так было правильно… Ты достойна правды.
Помедлив, женщина встала с кресла и, поправив плотную вуаль, пошла к дверям. Там ещё задержалась на едва заметное мгновенье и тихо прикрыла за собой дверь.
Лалианна сидела молча ещё очень долго. Хотела и не могла встать. Всё думала, глотала слёзы и решала для себя, решала на будущее. Извлекала уроки.
Из школы она вынесла очень мудрый урок – не отдавать своих детей в закрытые школы. А теперь решила, что лучше бы детей не заводить совсем. Но если уж рожать придётся обязательно, то не больше одного. И только в условиях полной уверенности в будущем, абсолютной надёжности и обеспеченности.
Куда важнее стало для неё другое решение, принятое в этом кабине: ставить себе высокие цели и не размениваться на мелочи.
Именно это решение вело её через любовную связь, навязанную первым работодателем, типом хоть и молодцеватым и ухоженным, но мерзким и подлым. Она, совращенная им, у него же брала уроки подлости и лицемерия. И отплатила ему той же монетой – готовя старшую дочь этого господина к институту, совратила младшего сына, юного наследника, ещё чистого молоденького мальчишку только-только входившего в возраст.
Там же научилась не стесняться своего обнаженного тела, улыбаться нескромной, но такой красящей её улыбкой, одеваться вызывающе, на грани приличий, любить себя, мстить за все обиды...
Это же решение держало её почти год на втором месте службы, у занудной чопорной вдовы, которая с невероятной настойчивостью и однообразием выносила всю терпимость и самой Лали, и двум своим дочерям, забитым и тихим прыщавым девицам-погодкам.
С такой женщиной хотелось спорить, горячо отстаивать свое мнение, доказывать её неправоту. И потерять такое чудное место…
Терять место молоденькая карьеристка не хотела, поэтому слушала ежедневный монотонный бубнеж, исправно получала жалованье, столовалась за хозяйский счет, благодаря чему за месяц экономила небольшую, но приятную сумму, и с удовольствие пользовалась теми двумя часами свободного времени, что ей предоставлялись, и просто бродила по городу, наблюдая жизнь вокруг себя. Ну, а все остальное воспитанница монастырской школы училась не замечать.
И в результате графиня Рилюсьен получила заветное второе рекомендательное письмо.
Именно оно стало решающим в пользу того, чтобы служба безопасности замка одобрила её не только как соискательницу места, но и как победительницу среди прочих соискателей.
И в самом королевском замке молоденькая графиня не сразу сориентировалась. Она присматривалась к разным мужчинам, приняв план матери и тетушки. Вот только не планировала совершать такую же глупость, как каждая из них – выходить замуж по любви. Мать осталась ни с чем, ещё и её, Лали, бросила, а тётушка... Что курица над своими вьётся, уже и забыла, как каково это на бал в карете ездить.
А юной девице, что не видела жизни, хочется роскоши, драгоценностей и великолепных туалетов! Хочется большой и теплый дом, изысканный стол, светскую жизнь! И во всём этим великолепии любовь и брак вполне могли не пересечься.
Поэтому Лали была бы рада рассмотреть всех подходящих под её мерки мужчин поближе и много пристальней. Вот только сделать это не было никакой возможности.
Практически все придворные и служащие из благородных были далекими и недоступными, а она слишком мало знала об окружающем её мире, чтобы решиться на что-то конкретное. Ведь она всего-навсего простая гувернантка.
И пока она присматривалась, привыкала, изучала правила и обычаи своего нового обиталища, кое-кто её растерянность заметил.
Заметил и воспользовался.
Глава 10. Путь фаворитки
Один из лакеев в столовой для служащих благородного происхождения подмигивал и кивал куда-то в сторону. Лали даже обернулась посмотреть, ей ли он делал эти знаки, но так и не поняла и посчитала, что кому-то другому.
Но вот по окончании трапезы, когда Лали неспешно шла в сторону своей комнаты, именно этот лакей с поклоном вышел навстречу. Он сдержанно выразил сочувствие новенькой, парой фраз расположил к себе, рассказав, что и сам был столь же растерян, когда сюда попал, и что готов помочь ей и рассказать всё, что её интересует.
Девушка трепетала ресницами, трогательно приоткрыв рот слушала и не скрывала своего восхищения. Восхищалась правда не тем, на что рассчитывал лакей – не его сочувствию или желанию помочь, а его ловкости и наглости.
В качестве аванса любезно улыбающийся молодой человек, в глазах которого мелькало выражение довольного добычей охотника, поведал, что королева ничуть не возражает, чтобы молодые благородные служащие соединяли свои судьбы. Для того она и принимает их во дворец – ей так удобнее покровительствовать сиротам из магически одарённых родов, которые, как известно, – основа могущества королевства.
Кроме того, рассказал о самых завидных женихах, начиная с младшего, ещё неженатого и непомолвленного принца и заканчивая холостяками из его ближайшего окружения, нескольких служащих самого высокого ранга. И вот тут сделал многозначительную паузу. Видимо, молодой человек не рассмотрел больших амбиций за кроткой внешностью смуглянки с глазами лани и предположил, что её матримониальные планы выше клерков средней руки не заходят. А вот сведения же о самых-самых сливках дворцовых женихов, думал он, покажут юной провинциалке, насколько много он знает, заинтересуют её и заставят сойтись с ним, хоть ненадолго.
Лали тепло попрощалась с лакеем, выразив радость от нового знакомства и блестя глазами от любопытства. А потом в своей комнате весь вечер ходила из угла в угол и восхищённо цокала языком, удивляясь такой наглости. Задумалась на секунду над тем, зачем ему связь с гувернанткой, но тут же отмела глупое любопытство, не пожелав тратить своё время на разгадку таких мелочей.
Лучше потратить время на то,чтобы сообразить, как узнать всё то, что знал этот ловкий малый, но при этом не запятнать себя. Если кто-нибудь узнает, что она, дочь графа, спуталась с простолюдином...
А он ловко расставил сети, не желая выдать ни капли своих сведений, и даже тонко намекнул, что в этом сезоне некоторые особенно раскованные женщины удаляют с тела абсолютно все волосы, не трогая лишь лицо и голову. И так он плотоядно облизнулся при этом, что сомнений не оставалось, какой именно платы он потребует.
Да только не за ту он её принял. Немного хищная улыбка промелькнула на нежном лице гувернантки: если уж лакей в столовой для служащих может это знать, то она, гувернантка, тоже сможет. Просто она пока не знает где. А с парнем стоит ещё побеседовать. Если он опять попытается с ней поговорить, она отказываться не станет.
Случай представился скоро. Прошла едва ли неделя, и лакей снова был в столовой и взглядом указывал на знакомый коридор. Лали прикрыла глаза в знак согласия. Они встретились в там же, где и раньше.
Парень вёл себя намного свободнее, даже развязнее: взял молоденькую гувернантку за кисть, пытался приобнять за талию, отвлекая её всякой болтовнёй, и даже пытался поцеловать. Лали изобразила растерянность и кстати отвернула лицо. Поцелуй пришёлся по щеке и вскользь. Для пущего впечатления пришлось жалобно захлопать ресницами, прикусить губу и стыдливо проговорить:
– Мне пока нечего вам предложить. Я не знаю, где сводят… волосы, – последнее слово она прошептала, а взгляд полуприкрытых глаз не отводила от пола. Самодовольством лакея можно было мазать стены, до того оно было плотным и ощутимым. И он, не скрывая превосходства, предложил через служанку вызвать эстетистку.
***
И если сам лакей ей не понравился, то его идея удалить все волосы на теле пришлась по вкусу. Было в ней что-то привлекательное, хоть и не принятое в свете, но именно этим и привлекающее. Размышляла она недолго, и через свою горничную вызвала обученную этому прислугу. Оказалось, что подобная процедура для служителей дворца была платной. Денег же в распоряжении Лали было немного. Она покусала губы, пытаясь придумать, как сэкономить, но получить желаемое, и отказалась от магического обезболивания, для которого приходилось за отдельную плату покупать артефакт. Денег как раз хватало, а боль... Боль она потерпит.
Вспомнился первый её наниматель, его шёпот, его твёрдые пальцы. Она же вытерпела? Вытерпела, хоть и отомстила. И здесь вытерпит, потому что приз здесь богаче.
Первый сеанс был настолько же длительным, насколько и болезненным. Эстетистка сама чуть не плакала, видя, как госпожа кривится и кусает костяшки, жалобным голосом уговаривала потерпеть и обещала, что дальше будет легче, что нужно потерпеть, и главное – пройти все процедуры до последней. Потом волосы вовсе не будут расти, и больше ничего делать не придётся.
Это утешало.
Особенно на следующий день, когда вся обработанная кожа покраснела, горела и чесалась, да ещё и стала шелушится. Гувернантке было трудно делать свою работу, её задорная улыбка стала жалкой, а лёгкая летящая походка сменилась болезненным ковылянием. И именно в такой момент её вызвали в службу безопасности дворца.
Вернее, пришёл гвардеец и потребовал следовать за ним, не поинтересовавшись, может она или нет, хочет ли…
Лали нервничала, пока шла коридорами, и всё думала и думала, уперев взгляд в крупную спину в форме. Для чего её вызывают? Что она такого сделала? В чём причина? Мысли метались, руки подрагивали, а кожа под одеждой зудела так, что хотелось бросить всё и бегом удалиться в дамскую комнату. Поэтому к кабинету того самого безопасника, который принимал её на службу во дворец, она пришла практически в слезах.
Седой крупный мужчина хмуро предложил присесть в кресло для посетителей и долго молчал, изучающе смотря на Лали, которая нервно кусала губы.
– Я вас вызвал по одной простой причине, – сказал наконец служащий безопасности. – Лакей, с которым вы водите дружбу.
Графиня Релюсьен замерла. Лакей? Они всего пару раз разговаривали. Откуда это могло стать известно? Мужчина продолжил.
– Дворец – лицо Её Величия Ильдарии, та часть её жизни, которая так или иначе становится видна людям, её подданным, и влияет на репутацию королевской семьи. А королевская семья очень бережно относится к своей репутации. Вы, как служащая дворца, своим поведением можете подвести или, наоборот, возвысить Корону. И мы, люди благородного происхождения, никогда не позволим себе ничего унижающего наше достоинство и бросающее тень на Её Величие.
Лали непроизвольно шевелила пальцами от желания почесать несколько мест сразу, а глаза от нестерпимого зуда стали наполняться слезами. Именно этот момент блестящая мысль посетила голову юной гувернантки: вот удобный способ решить вопрос с лакеем и обелить себя в глазах службы безопасности!
Седой служака продолжил столь же доброжелательно и столь же фальшиво:
– Вы молоды, образованы, служите на прекрасном месте. Вы можете составить счастье благородному человеку, коих немало в стенах королевского дворца. Именно потому, что королева чувствует необходимость помогать свои подданным, нуждающимся в такой помощи, вы здесь и находитесь. Так как же вы могли спутаться с лакеем?
Лали позволила пролиться двум слезинкам и подняла мокрые глаза на безопасника.
– Если бы вы знали, как я рада этому разговору! – проникновенно, хоть и слегка гнусаво от слёз проговорила девушка. – Мне хочется вас поблагодарить от всего сердца! Я долго мучилась, не зная, что с этим делать, и стыдясь об этом говорить!
Гувернантка изящным движением дрожащего пальца вынула из-под рукава маленький платочек и утёрла глаза и нос, раздвинув дрожащие губы в улыбке. Получилось очень жалко. Точнее, она очень надеялась, что жалко. Хотя трогательно её тоже вполне бы устроило.
– Он пригрозил, что обвинит меня в краже, если я не соглашусь. Но я ничего не крала! Мне и не нужно ничего! – прозрачные глаза лани смотрели на сурового мужчину и взывали к его доброй и мягкой душе. – Мне удавалось отговориться от его настойчивых предложений… Я так надеялась, что он отвлечётся, забудет или ещё что-то случится… Да мне и не нужно то, что он говорил!
– А что он говорил?
Ещё одна слезинка скатилась по щеке, затравленный взгляд и:
