Текст книги "Анжелика. Война в кружевах"
Автор книги: Анн Голон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Сейчас много говорят о внимании, которое уделяет вам король, – заметила Анжелика.
Чувства, которые мадам де Монтеспан внушала Анжелике, трудно было назвать искренне теплыми. Маркиза дю Плесси немного завидовала подруге, хотя в привлекательности обеих обнаруживались сходные черты: они принадлежали к древним благородным семьям Пуату, у обеих был веселый нрав, гордая походка, плавная речь. Но рядом с Атенаис Анжелика, обычно непосредственная в общении, смущалась, говорила себе, что «стоит на одну ступеньку ниже», и предпочитала молчать. Мадам дю Плесси отдавала дань искусному красноречию мадам де Монтеспан: самые нелепые мысли она преподносила столь безупречно, таким прелестным языком, что все попадали под ее обаяние. Красноречие урожденной Мортемар, не лишенное известной простоты и при этом отличавшееся безусловным изяществом, неизменно вызывало восхищение, хотя Атенаис порой высказывала самые циничные мысли. Это был особый семейный дар, который называли «остроумием Мортемаров».
Обе сестры мадам де Монтеспан, мадам де Тианж и Мари-Мадлен, очаровательная аббатиса Фонтевро[20]20
Королевское аббатство Фонтевро – знаменитый монастырь, основанный в 1101 г. Мари-Мадлен Габриэль Аделаида де Рошешуар де Мортемар (1645–1704) управляла Фонтевро в 1670–1704 гг. Ее называли «королевой аббатис». – Примеч. ред.
[Закрыть], и ее брат, герцог де Вивонн, искусно владели этим языком. Многие опасались Мортемаров, однако не переставали восторгаться их речами.
Семья Мортемар де Рошешуар принадлежала к высшей знати. Анжелика де Сансе, чей род, как полагалось, был внесен в гербовник провинции, не могла не восхищаться историей одного из самых знатных домов Пуату. Некогда король Эдуард Английский отдал в жены сеньору Мортемару свою дочь. Крестным отцом и крестной матерью нынешнего герцога де Вивонна были король и королева-мать.
В голубых глазах мадам де Монтеспан сверкала фамильная гордость. Глядя в них, нельзя было не вспомнить несколько безумный девиз рода Мортемаров:
С тех пор как зародился океан,
Ведет свой род семья Рошешуар.
Но это не помешало Атенаис явиться в Париж практически без денег, с одной лишь старой каретой. История ее брака стала историей бесконечных денежных затруднений. Молодая женщина, отличавшаяся небывалой гордостью и более чувствительная, чем кто-либо мог предполагать, очень страдала от вечной нехватки средств и порой даже плакала.
Анжелика, как никто другой, знала, сколь унизительны трудности, с которыми сталкивается знаменитая мадам де Монтеспан, потому что не раз успокаивала вспыльчивых кредиторов, ссужая необходимую сумму, которую не надеялась вернуть, как не надеялась и услышать слова благодарности. Но это не мешало Анжелике испытывать несомненное удовольствие, превращая Монтеспанов в своих должников. Она порой размышляла об их странной дружбе, отлично понимая, что в сущности Атенаис весьма неприятная особа и что из элементарной предосторожности имеет смысл держаться подальше от этой землячки. Но жизненная сила Атенаис притягивала Анжелику. Странное чутье всегда влекло ее к людям, «обреченным» на успех. А мадам де Монтеспан относилась именно к таким персонам. Ее амбиции были столь же необъятны, как море, раньше которого появилась их семья, так что безопаснее держаться на ее стороне и позволить волнам нести себя, чем противостоять мощнейшему встречному течению.
Со своей стороны Атенаис находила удобным во всех отношениях иметь щедрую подругу с солидным состоянием, основанным на удачной коммерции, подругу, которую можно принимать без малейшего ущерба для себя. Несмотря на красоту, Анжелика не могла затмить Атенаис.
Услышав намек на милость короля, мадам де Монтеспан несколько расслабилась, и ее лицо, на котором в тот вечер лежала печать серьезной заботы, вновь стало умиротворенным.
– Королеве скоро рожать, а мадемуазель де Лавальер недавно забеременела. Сейчас самый удачный момент, чтобы привлечь внимание короля, – сказала Атенаис, сверкая улыбкой, в которой, как обычно, чувствовалась затаенная злоба. – Ах! Анжелика, вы заставляете меня говорить и, более того, думать о таких вещах! Я умру со стыда и горя, если король пожелает сделать меня своей любовницей; я не осмелюсь предстать перед королевой, ведь она такая добрая женщина.
Но Анжелика не дала себя обмануть. Она не верила этим преисполненным добродетели протестам. Некоторые черты характера Атенаис удивляли Анжелику, которая каждый раз не могла разобраться, что это – лицемерная ложь или искреннее чувство. Следует заметить, что легкомысленной Монтеспан была свойственна крайняя набожность. Фрейлина не пропускала ни единой мессы, ни единого богослужения, и королева без устали повторяла, что наконец-то счастлива появлению единомышленницы.
– А помните, – смеясь, воскликнула Анжелика, – как мы вместе с Франсуазой Скаррон ходили к прорицательнице Монвуазен? Кажется, вы уже тогда хотели узнать, сумеете ли влюбить в себя короля…
– Легкомысленные забавы! – маркиза махнула рукой, будто снисходительно насмехаясь над собственными капризами. – Тогда я еще не попала в свиту Ее Величества и искала любой способ зацепиться при дворе. Лавуазен наговорила нам столько глупостей…
– Что нас всех полюбит король!
– Даже Франсуазу!
– Да еще как! У меня отличная память: судьба Франсуазы должна стать самой блистательной. Король женится на ней!
Молодые женщины дружно расхохотались.
– Франсуаза Скаррон!.. Королева Франции!
Игроки тоже от души веселились. Кости гремели в стаканчике, звенели экю, которые выигравшие опускали в свои кошельки. Поваренок так увлекся, что сжег сухарики.
Анжелика подложила в камин полено.
– Я видела Франсуазу сегодня вечером. Она уезжала из Версаля после целого дня бесплодных ожиданий. Ей так и не удалось вручить очередное прошение королю. Бедняжка Франсуаза!
– Она совсем не знает меры, везде ходит со своими прошениями. Во вторник она была в Сен-Жермене. Король повернулся к ней спиной, я услышала, как он сказал герцогу Сент-Эньяну: «О мадам Скаррон просто невозможно забыть; когда она прекратит меня преследовать?»
– Как хорошо, что его слова не долетели до ушей несчастной просительницы!
– Пустяки! Даже если до ее ушей долетит самая отвратительная реплика, это не помешает ей ходить и просить. Я отлично знаю Франсуазу, ничто не сломит ее настойчивости. Вот уже два года, как она тщетно обивает пороги королевских дворцов. И знаете, к чему это привело? К тому, что она стала появляться все чаще и чаще. Ее скоро начнут путать с персонажами гобеленов, украшающих Сен-Жермен, Версаль или Фонтенбло.
– Еще один способ добиться, чтобы тебя заметили. У Франсуазы красивые глаза, превосходный цвет лица, самые очаровательные в мире манеры и осанка.
– Она слишком чернявая, вы не находите? Но признаю, что она любезна, в чем-то талантлива. Она вполне заслуживает какой-нибудь скромной должности при дворе. Редко можно встретить такую прекрасно воспитанную особу, и при этом такую изворотливую.
«Да… бедность учит изворотливости», – подумала Анжелика.
Атенаис де Монтеспан произнесла этот короткий панегирик своей бывшей подруге по пансиону Франсуазе д'Обинье лишь для того, чтобы вернуться к собственной блистательной персоне.
– Как я несчастна! – внезапно вздохнула она. – Представьте себе, я должна тысячу восемьсот ливров каретнику, который выполняет для меня еще и шорные работы. Это он сделал мне последнюю конскую сбрую. Вы обратили внимание, какая отличная выделка кожи? Я хотела ее позолотить, потому что она похожа на вышивку. Просто чудо!
– Тысяча восемьсот ливров…
– Ну, не такой уж огромный это долг! Я пропустила бы мимо ушей жалобы месье Гобэра и попросила бы его подождать, как других мастеров: портного, белошвейку, ювелира. Но этот несносный Пардайан, мой муж, некстати вмешался в мои дела с мастером Гобэром и пообещал ему отдать мои серьги с тремя гроздьями, украшенными тремя крупными бриллиантами. Я так ими дорожу! Если завтра я не заплачу по счету, то потеряю свое украшение! Случалось ли вам видеть, чтобы муж до такой степени неловко и неосмотрительно встревал в дела жены? Да у него у самого деньги из рук рекой текут… Он играет! Играет! А я не могу наставить его на путь истинный. К тому же его чудачества… Иногда меня охватывает страх при мысли о том, что я окончу жизнь, как тетка Бельгард, – вы знаете про герцогиню? Она из семьи Пардайана, не моей, хочу это подчеркнуть. Муж неожиданно стал ее ревновать. Ему семьдесят пять лет, а ей – пятьдесят пять. Так вот: он запер ее в своем замке, лишил всего необходимого, ей даже приходится резать простыни, чтобы сшить себе рубашки! Вот что меня ожидает оттого, что я имела неосторожность согласиться на этот брак. Во всех этих Пардайан де Монтеспан есть нечто странное. А знаете, что написала в своем завещании прабабка Луи Анри? Она не любила своего третьего сына – того, кто сейчас архиепископ Санса. Вообразите, она оставила ему в наследство «от самого чистого сердца» ровно пять экю «в память о пяти ранах Спасителя Нашего Иисуса Христа». Согласитесь, что подобную шутку трудно проглотить, даже стоя на краю еще открытой могилы, даже будущему епископу… Впрочем, он не менее эксцентричен, чем его мать. Этот дядя Луи, архиепископ Санса, – сущее наказание. Он постоянно упрекает меня в «легкомыслии». А сам-то не слишком строгих нравов. Про него говорят, что он заставляет других искупать свои собственные грехи… Представляете, в окружении каких сумасшедших проходит моя жизнь? Но думаю, дорогая, что вам не намного легче, чем мне. Эта шутка с каретами, которую сыграл с вами ваш муж, совершенно в духе моих драгоценных родственничков. Наверное, это одна из самых забавных шуток, о которых я слышала.
– Я бы тоже посмеялась этой шутке, если бы оказалась на месте тех дам, которым вы станете ее рассказывать завтра, – с горечью воскликнула Анжелика.
– Не считайте меня настолько болтливой. Я никому ничего не скажу. А жаль! Королевский двор даже представить себе не может красавчика Филиппа в роли ревнивого мужа… Какой неприятный сюрприз!
Анжелика, чья щека еще горела от пощечины, полученной от Филиппа, не находила истории мадам де Монтеспан веселыми. Зато выражение ее лица, по всей видимости, вернуло хорошее настроение лукавой Монтеспан.
– Но вам-то не о чем печалиться, ведь вы удерживаете своего Филиппа иными средствами, чем супружеская привязанность. Скажем так: позволяете ему без меры черпать из ваших сундуков.
При дворе Анжелика хотела быть маркизой дю Плесси-Бельер и никем иным. Намек мадам де Монтеспан на ее коммерческую деятельность заставил Анжелику заскрежетать зубами.
– Конечно, вас ничего не волнует, кроме себя самой, и вам совершенно безразлично, позволю я запереть себя или нет, – с досадой воскликнула Анжелика. – Однако сейчас самое время понять, что вместе со мной вы тоже рискуете многое потерять. Если бы вы были умнее, то помогли бы мне закрепиться при дворе, например указали бы на какую-нибудь вакантную должность, которую я могла бы купить.
Атенаис воздела руки к небу.
– Бедняжка, что вы только говорите! Вакантная должность при дворе? С тем же успехом можно искать иголку в стоге сена. Здесь каждый только и мечтает о какой-нибудь должности, и, увы, золото не помогает.
– Но ведь вы приобрели для себя должность фрейлины королевы.
– Меня назначил сам король. Мне часто удавалось его рассмешить, когда он приходил к мадемуазель де Лавальер. Его Величество решил, что я смогу развлечь и королеву. Король очень внимателен к своей супруге. Он был настолько заинтересован в моем присутствии рядом с Ее Величеством, что деликатно внес деньги за мою должность, ведь я сама никогда бы не смогла за нее заплатить. Если нужна поддержка, то это должна быть поддержка короля! Давайте подумаем: к кому вы могли бы обратиться? Или еще лучше – создайте что-нибудь при вашем непосредственном участии и представьте запрос Его Величеству. Ваше предложение будет рассмотрено Высшим Советом. Если вам удастся зарегистрироваться в Парламенте, вы получите место.
– Это все очень сложно и долго. Что значит «при вашем непосредственном участии»?
– Ну, точно не знаю… Здесь требуется немного воображения. Вот недавний пример. Я слышала, что месье дю Лак, дворецкий маркиза де Лавальера, объединился с Колленом, камердинером герцогини, чтобы просить милости взимать налоги в два су с каждого арпана земли[21]21
Старинная французская единица измерения длины и площади. Как поземельная мера, соответствует 3 424,6 квадратным метрам. – Примеч. ред.
[Закрыть] на пустырях между Мёдоном, Сен-Клу и хутором Шани близ Версаля. Идея гениальная, потому что раз король благоволит к этому краю, то здесь очень скоро начнут скупать участки. А кто точно знает, что означают эти самые «пустыри»? Прошение поддержала сама мадемуазель де Лавальер, и король незамедлительно его подписал. Он никогда ни в чем ей не отказывает. Парламенту оставалось лишь утвердить решение государя. И вот два ничтожества, наделенные такой привилегией, со дня на день раздуются от экю. А во всем виновата наша фаворитка, которая столь трепетно заботится о челяди! Она не умеет говорить «НЕТ». Король уже тяготится толпами просителей, которых она к нему направляет. Конечно, первый среди них – ее брат-маркиз. Вот у кого настоящий талант к попрошайничеству. Вы могли бы проконсультироваться с ним. Он охотно посоветует вам что-нибудь дельное, тем более что, как я заметила, вы ему небезразличны. А я могу представить вас королеве. Поговорите с ней. Может быть, у вас получится вызвать ее симпатию.
– Это было бы замечательно! – воскликнула Анжелика. – Обещаю вам, что я найду в своих сундуках кое-что, чтобы угомонить вашего каретника.
Маркиза де Монтеспан не стала скрывать своей радости.
– Договорились. Вы просто ангел! Но могли бы стать архангелом, если бы ко всему прочему подарили мне попугая. Да, одну из этих огромных птиц с островов, где вы ведете торговлю… Такую птичку с красными и зелеными перьями… Ах! Как я мечтаю о попугае!
Глава 6
Утро в Версальском дворце. – Разговор с Баркаролем, карликом королевы. – Пробуждение короля
КАК только стало светать, мадам де Монтеспан зевнула и потянулась. Она еще немного поболтала с Анжеликой, перескакивая с одной темы на другую. Неудобство комнаты так и не дало им толком прилечь, чтобы хоть немного отдохнуть.
Поваренок похрапывал, прислонившись к камину. Мадам д'Артини исчезла. Мадам де Рур и молодой человек, бывший ее партнером по игре, тихо беседовали, устроившись рядышком на плиточном полу. Судя по всему, это было не началом любовной интриги, а какими-то деловыми расчетами. До Анжелики то и дело долетали обрывки их разговора: «расходы… продажа с торгов… доля… прибыль».
За пологом огромной кровати, просыпаясь, прильнули друг к другу сонные любовники, а затем послышалось их нежное щебетание.
– Думаю, мне пора спуститься к покоям королевы, – сказала Атенаис. – Скоро Ее Величество позовет своих фрейлин, и я одной из первых пойду вместе с ней к мессе. Вы пойдете со мной?
– Наверное, сейчас не слишком подходящее время для того, чтобы быть представленной Ее Величеству?
– Конечно, нет! Я подожду, пока мы вернемся из часовни. Но вы должны находиться где-то поблизости. Для начала я покажу вам самые удобные уголки, где вы сможете при любых обстоятельствах увидеть Их Величеств и по возможности устроить так, чтобы увидели вас. Это тонкое искусство. Спускайтесь со мной. Я покажу вам, где находится туалетная комната, примыкающая к апартаментам королевы. Фрейлины могут воспользоваться ею, чтобы привести себя в порядок и поправить прическу. У вас есть другой наряд, кроме охотничьего жюстокора?
– Да, в сундуке. Но для этого надо изловить моего мальчишку-лакея и отправить его за этим сундуком в комнату мужа.
– Утром наденьте что-нибудь скромное. После мессы король принимает просителей, а потом в сопровождении министров удаляется работать. Сегодня вечером, насколько я помню, намечаются комедия и небольшой балет. Вот тут вы можете появиться в самых роскошных драгоценностях. А теперь пойдем.
За стенами комнаты царили холод и сырость. Мадам де Монтеспан спускалась по лестнице, не обращая внимания на сильнейший сквозняк, обдувавший ее прекрасные обнаженные плечи.
– Неужели вам не холодно? – спросила Анжелика.
Атенаис беззаботно махнула рукой. Она обладала необходимой для придворных выносливостью, чтобы стоически переносить любые неудобства: и холод, и жару. Порой в огромных залах дворца гулял ледяной ветер, а иногда люди задыхались в чаду бесконечного множества свечей. Она привыкла к усталости от долгого стояния на ногах, привыкла к бессонным ночам и тяжести роскошных одеяний, украшенных золотым шитьем и драгоценностями.
Выносливый организм, постоянное движение и, прежде всего, отменная еда позволяли представителям высшего света почти не мерзнуть. Они не считали подобный образ жизни чем-то выдающимся и с радостью переносили все бытовые неудобства.
Но Анжелика, как человек, когда-то страдавший от голода, плохо переносила холод и не могла обойтись без теплой накидки. Накидок у нее было множество, все – редкой красоты. Та, в которую она закуталась сегодня, была сшита из бархатных и атласных прямоугольников голубовато-зеленого цвета и великолепно подходила к ее глазам. Отделку капюшона из венецианского кружева можно было опускать на лицо, чтобы при случае сохранять инкогнито.
Мадам де Монтеспан оставила свою приятельницу у входа в пиршественный зал. Казалось, в огромном дворце все спали, за исключением застывших, словно статуи, швейцарских гвардейцев, которые с алебардами в руках несли круглосуточный караул в своих костюмах с огромными накрахмаленными воротниками. Дневной свет потихоньку разгонял мрак, окутывавший многочисленные залы. Галереи и вестибюли выплывали из темноты, напоминая огромные сказочные пещеры, в глубине которых угадывалось мерцание золота и зеркал.
Почти все свечи потухли.
– Я покидаю вас, – прошептала фрейлина королевы, очарованная торжественной тишиной, столь редкой в этих покоях. – Вот небольшой будуар, где вы сможете пока посидеть. Придворные, которые должны присутствовать на утреннем выходе короля, сейчас появятся. Его Величество рано встает. Мы скоро увидимся.
Она ушла, и Анжелика открыла скрытую гобеленом дверцу, на которую ей указала Атенаис.
– Ах, простите! – воскликнула Анжелика и тут же закрыла дверь.
Не стоило надеяться, что такой укромный уголок, тем более с диваном, не окажется занят какой-то влюбленной парочкой.
«Забавно, – подумала Анжелика, – никогда бы не подумала, что мадам де Субиз может похвастаться великолепной грудью. Она скрывает и свои утехи, и свою красоту».
Надо ли говорить, что ее кавалером был отнюдь не господин де Субиз. В этом Анжелика даже не сомневалась. В Версале охотно закрывали глаза на внебрачные связи, в то время как супружеская привязанность считалась проявлением мещанства и могла шокировать кого угодно.
Анжелике не оставалось ничего иного, как медленно пойти вдоль анфилады огромных и пустынных залов.
В первом же помещении она остановилась. Это был Ионический зал, названный так благодаря двенадцати колоннам, поддерживавшим карниз. Уже почти рассвело. Мадам дю Плесси могла рассмотреть изящные белые волюты[22]22
Волюта – архитектурный мотив, представляющий собой завиток в форме спирали с кружком в центре. – Примеч. пер.
[Закрыть], катившиеся по фризу, как тихие волны по бескрайнему темному океану. Потолок, украшенный золотыми и эбеновыми кессонами[23]23
Кессоны – квадратные или многоугольные декоративные углубления в потолочном своде или на внутренней поверхности арки. – Примеч. пер.
[Закрыть], еще скрывала ночная тень. Из полумрака проглядывали хрустальные подвески люстр, казавшиеся волшебными сталактитами, подвешенными на невидимых нитях. В настенных зеркалах уже отражался, играя, зарождавшийся золотой свет дня.
Анжелика прислонилась к мраморной колонне и посмотрела в окно. Ночь ушла из парка. Песчаная терраса у подножия дворца, свободная от каких бы то ни было излишеств, поражала чистотой крупнозернистого песка. Чуть ниже еще плавали клочья тумана, окутывая высокие строго подстриженные грабы, и эта парковая архитектура рождала на открывающихся просторах таинственный город призраков с белыми стенами, бесконечными узорными партерами[24]24
В садово-парковом искусстве – открытая часть парка или сада на плоской местности. Украшается газонами, цветниками, бордюрами из кустарника, отдельными деревьями или куртинами. Иногда в партере устраиваются водоемы и фонтаны, устанавливаются скульптуры. – Примеч. ред.
[Закрыть], с водоемами, наполненными черной и зеленой водой, по которой скользили гордые лебеди.
Поднявшееся солнце отразилось в убегающей вдаль водной глади, и оба водоема террасы – фонтан Латоны[25]25
Латона (латинская модификация греческой Лето) – мать Аполлона и Артемиды, воплощение материнской любви и материнского долга. – Примеч. ред.
[Закрыть] и фонтан Аполлона – заблестели, как серебряные диски, а за ними сверкнул золотом крест Большого канала. Дальше, насколько хватало глаз, тянулись уже совсем иные воды – стоячие, мертвые, дикие огромные болота, обитель серых уток и уток-мандаринок.
* * *
– О чем размечталась, Маркиза?
Голос звучал очень тихо, а его обладатель остался невидимым. Обескураженная Анжелика огляделась вокруг, и у нее возникло странное ощущение, что к ней могла обратиться только мраморная статуя, стоявшая напротив.
– Ну, так о чем вы мечтаете, Маркиза?
– Кто вы?
– Я Аполлон, бог красоты, я – тот, кому вы любезно составили компанию в столь ранний утренний час.
Анжелика молчала.
– Прохладно, не так ли? У вас хотя бы есть накидка, а я, увы, совсем наг. Знаете ли, мраморное тело – это так холодно!
Анжелика вздрогнула, заглянула за статую, но никого не обнаружила. Тут ее внимание привлекла груда разноцветных тряпок на полу, у самого цоколя скульптуры. Она наклонилась, протянула руку – и в ту же секунду груда одежды взвилась в воздух, сделала замысловатый пируэт и перед изумленной Анжеликой оказался карлик. Он сразу отбросил капюшон, скрывавший его лицо.
– Баркароль! – воскликнула Анжелика.
– Всегда к вашим услугам, Маркиза Ангелов.
Карлик королевы склонился в глубоком поклоне. Он был не выше семилетнего ребенка. Глядя на его уродливое коренастое тельце, посаженное на крошечные кривые ноги, люди невольно забывали о красоте его умного лица. На голове Баркароля красовалась шляпа из темно-красного атласа, украшенная медалями и бубенчиками. Его камзол и жюстокор тоже были из темно-красного и черного атласа, но без бубенчиков или иных украшений. Рукава заканчивались кружевными манжетами, а на боку висела миниатюрная шпага.
Анжелика очень давно не видела своего старого друга. Она сочла, что карлик выглядит как истинный дворянин, о чем и не преминула сообщить.
– Ты действительно так считаешь? – спросил весьма польщенный Баркароль. – Будь я другого роста, думаю, я дал бы фору любому из этих красавцев сеньоров, что щеголяют при дворе. Эх! Если бы наша добрая королева разрешила снять бубенчики со шляпы, я был бы на седьмом небе от счастья. Но она говорит, что в Испании все шуты носят колокольчики, и когда она не слышит их веселого перезвона, ей становится совсем грустно. К счастью для меня и двух моих товарищей, у нас появился неожиданный союзник: сам король. Он нас терпеть не может. Как придет в покои королевы – сразу выгоняет нас тростью. Мы убегаем, по дороге делаем разные прыжки и сальто, а бубенчики оглушительно звенят. При любой возможности, пока король с королевой беседуют или даже в более деликатных ситуациях, мы со всей мочи трясем побрякушками, а государь злится. В конце концов королева это заметила. Теперь она только вздыхает и не говорит ни слова, когда мы не пришиваем обратно случайно оторвавшийся бубенчик. Между прочим, скоро мы получим еще одну привилегию.
– Какую же?
– Право носить парик, – сообщил Баркароль, закатив глаза.
Анжелика рассмеялась.
– Сдается мне, что вы становитесь господином с амбициями, месье Баркароль.
– Я всячески пытаюсь возвыситься и утвердиться в этом мире, – самодовольно ответил карлик.
Но в его взгляде, взгляде зрелого мужчины, Анжелика прочла выражение грустной иронии. Он насмехался над самим собой.
– Я счастлива видеть тебя снова, Баркароль. Давай немножко поболтаем.
– А вы не опасаетесь за свою репутацию? О нас станут судачить. Что будет, если ваш муж вызовет меня на дуэль?
– У тебя есть шпага.
– Это правда! Смелость города берет. Ну что же, тогда я намерен поухаживать за вами, моя прекрасная маркиза. И все же давайте подойдем к окну. Тогда люди подумают, что мы любуемся садами, и не смогут заподозрить, будто я произношу пламенные признания.
Карлик засеменил к окну и, подойдя, расплющил нос о стекло, как ребенок.
– Что вы скажете об этом месте? Красиво, да? Маркиза Ангелов, став знатной дамой, ты по-прежнему не отречешься от дружбы с шутом королевы?
Анжелика встала рядом, положила руку ему на плечо и тоже посмотрела на парк.
– От воспоминаний, которые нас объединяют, не отрекаются, Баркароль.
И добавила чуть тише:
– Даже если захочешь, все равно не получится это сделать…
Солнце рассеяло туман. Наступавший день обещал быть погожим, теплым и приятным, как это бывает весной. Освободившись из туманного плена, зелень беседок стала сочной, водоемы окрасились в прозрачный голубой цвет, на клумбах яркими красками запестрели цветы. В парке уже суетились садовники с тачками и граблями. Их было очень много, но на фоне бескрайних эспланад и широких просторов люди казались просто крошечными.
– Иногда, – тихо сказал Баркароль, – наша королева начинает беспокоиться, потому что целый день не видит меня. Куда подевался ее любимый преданный карлик?.. А он отправился в Париж, нравится это Ее Величеству или нет. Чтобы отдать дань уважения другому Величеству, которым не позволит себе пренебречь ни один из его подданных: Великому Кесарю, Деревянному Заду, королю всего преступного мира. Да! Маркиза Ангелов, таких подданных, как мы, немного. Мало кто способен кинуть в «таз» набитый кошель размером с добрую дыню. Думаю, Деревянный Зад очень меня любит.
– Он и меня очень любит, – сказала Анжелика.
Странное дело: оказавшись в Версале, Анжелика уже в третий раз вспомнила безногого калеку. Кто бы мог подумать, что время от времени прекрасная маркиза дю Плесси-Бельер, переодевшись в неприметное саржевое платье, тайно выходит из своего дома и отправляется на окраину предместья Сен-Дени? Что каждую неделю ее слуги из числа бывших товарищей по воровскому прошлому относят туда же корзины, наполненные самыми изысканными винами, жареными птицей и мясом…
– Ничего не бойся, Маркиза Ангелов, – прошептал Баркароль, – мы умеем хранить секреты. И помни, что с нами ты никогда не останешься одна и всегда будешь в безопасности… даже здесь.
Карлик повернулся и напыщенным жестом обвел окружавшее великолепие.
– Даже здесь!.. В королевском дворце, где каждый безмерно одинок и постоянно подвергается такой смертельной опасности, как ни в каком другом месте…
Может быть, это опять была ирония?
Появились первые придворные. Они зевали, прикрывая рты кружевными манжетами. Стук их деревянных каблуков по мраморным плитам эхом разносился по пустынным залам. Слуги принесли дрова, в величественных каминах загорелся огонь.
– А вот и наша старушенция. Никогда не опаздывает! Тут как тут.
Анжелика увидела, как мимо в накидке с капюшоном прошествовала немолодая дама. Ее седые волосы были покрыты накрахмаленным чепцом – крестьянским по крою, зато сшитым из тончайшего линона. Несколько дворян, завидев даму, приветствовали ее легким поклоном. Но казалось, она их не заметила. Со спокойным достоинством она величаво шла своей дорогой.
– Куда это она поплыла?
– К королю. Это мадам Амелен, его кормилица. У нее привилегия входить по утрам первой в спальню государя. Она открывает шторы и целует короля, пока тот еще в постели. Спрашивает, хорошо ли спалось Его Величеству и чувствует ли он себя бодрым. Несколько минут они беседуют. А все сильные мира сего топчутся под дверью… Потом кормилица уходит, и никто не видит ее до следующего утра. Мы даже не знаем, где ее нора, куда она прячется со своей прялкой… Старушенция – ночная птица. Но все министры, принцы и кардиналы каждый день сгорают от зависти, потому что не кто-то иной, а эта парижская мещанка видит первую улыбку короля и, очень может быть, частенько похищает у них его первую милость.
* * *
ПРОБУЖДЕНИЕ КОРОЛЯ.
Сразу после ухода кормилицы в опочивальне появлялись три лекаря в черном, в париках с белыми буклями и островерхих шляпах, свидетельствовавших об их уважаемой профессии. Они по очереди щупали пульс короля, осведомлялись о его здоровье, обменивались несколькими учеными латинскими словами и выходили из комнаты.
Наступало время первого приема.
Принцы крови склонялись в низком поклоне, а король вставал с постели. Главный камергер протягивал ему халат, который поддерживал первый камердинер. Его Величество самостоятельно надевал короткие панталоны, но затем к нему подходил один из высших офицеров, дабы собственноручно завязать подвязки.
Привилегией подать монарху рубашку был наделен один из первых дворян, и все ждали, пока тот появится в опочивальне, гордо подняв голову, возглавляя процессию из высшей знати и сеньоров, удостоенных особого разрешения. Начинался второй прием.
Когда король надевал рубашку, первый камердинер поддерживал ее правый рукав, а первый распорядитель гардероба – левый.
К третьему приему приглашались герцоги и пэры, которые, толкая друг друга, шептали какие-то восторженные фразы, отвешивали низкие поклоны, так что их ярко расшитые жюстокоры почти касались пола, напоминая полевые цветы, которые склоняются под напором ураганного ветра.
Затем распорядитель королевского гардероба повязывал Его Величеству галстук – это было его право. После чего распорядитель галстуков поправлял, а порой даже перевязывал шейный платок, если тот был завязан плохо – таково было его право. Но он делал так лишь в том случае, если в комнате не присутствовал никто из главных офицеров королевских покоев.
Во время четвертого приема в опочивальне появлялись государственные секретари, во время пятого – послы, и, наконец, шестая комната наполнялась фиолетовыми и пурпурными сутанами кардиналов и епископов.
Король с первого взгляда узнавал каждого из вошедших, отмечал отсутствовавших. Он задавал вопросы, интересовался сплетнями и забавлялся, получая остроумные ответы. А «святые» версальского рая с презрением думали о простых смертных, томившихся за позолоченными дверями, и испытывали радость от сознания того, что именно они допущены видеть короля в халате.
