Текст книги "Анжелика. Война в кружевах"
Автор книги: Анн Голон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Он очень низко поклонился государю и пошел прочь; но при этом проворчал достаточно громко, чтобы слышали все приглашенные на охоту:
– Поразительно! Всякий раз спросит про усталость собак и лошадей, но никогда не спрашивает о людях…
– Месье де Сальнов! – окликнул старика Людовик.
И когда главный ловчий вернулся, изрек:
– Запомните: у меня на охоте люди НИКОГДА НЕ УСТАЮТ… По крайней мере, я слышу именно это.
Сальнов еще раз коротко поклонился.
Король поехал вперед, сопровождаемый пестрой толпой придворных, которым не осталось ничего иного, кроме как отважно выпрямить спины.
Проезжая мимо Анжелики, государь придержал лошадь.
Его Величество смотрел на нее своим тяжелым непроницаемым взглядом, хотя прежде казалось, будто он ее не замечает. Анжелика не опустила головы. Она сказала себе, что никогда не трусила, так что и сегодня не даст себя смутить. Она посмотрела на короля и просто улыбнулась. Государь вздрогнул, как если бы его укусила пчела, его щеки порозовели.
– Мадам дю Плесси-Бельер, если не ошибаюсь? – громко спросил Людовик.
– Его Величество так добры, что вспомнили меня?
– Напротив, мы о вас помним, и как нам кажется, помним много лучше, чем вы о нас, – ответил Людовик XIV, призывая свое окружение в свидетели такой неучтивости и такой неблагодарности. – Ваше здоровье наконец поправилось, мадам?
– Благодарю Ваше Величество, мое здоровье всегда было отменным.
– Тогда отчего вы трижды отклонили наши приглашения?
– Сир, простите, но мне никто не сообщал об этих приглашениях.
– Вы меня удивляете, мадам. Я лично уведомил мессира дю Плесси о своем желании видеть вас на всех придворных праздниках. Сомневаюсь, чтобы он по рассеянности забыл об этом.
– Сир, наверное, мой супруг полагает, что место молодой женщины у очага, за пяльцами, а ослепительный блеск и чудеса королевского двора лишь отвлекут ее от строгого домашнего порядка.
Как по команде все шляпы с перьями вслед за шляпой короля повернулись к Филиппу, который сидел на белой лошади, превратившись в ледяную статую, олицетворявшую бессильное бешенство. Король, казалось, обо всем догадался. Людовик отличался острым умом и умел тактично находить выход из весьма щекотливых ситуаций. Он расхохотался.
– Маркиз, куда это годится! Вы ревнивы настолько, что не останавливаетесь в выборе средств, лишь бы спрятать от посторонних глаз то прелестное сокровище, которым обладаете? Поверьте, алчность завела вас слишком далеко! На сей раз я вас прощаю, но повелеваю вам радоваться успехам мадам дю Плесси. Что касается вас, мадам, то я не хочу способствовать вашему продвижению по пути супружеской непокорности, поздравляя вас с тем, что вы сочли решения мужа чрезмерно властными. Но ваше стремление к независимости мне импонирует. Итак, без колебаний присоединяйтесь к тому, что вы называете чудесами королевского двора. Я ручаюсь, что мессир дю Плесси не поставит вам это в упрек.
Филипп, со шляпой в руке, склонился в низком поклоне, выражая безропотное послушание. Вокруг себя Анжелика видела теперь только услужливые улыбки, застывшие, как маски, на лицах тех самых людей, которые несколько секунд назад сгорали от любопытства настолько жгучего, что были готовы разорвать маркизу дю Плесси в клочья.
– Примите мои поздравления! – обратилась к своей приятельнице мадам де Монтеспан. – Вы замечательно владеете искусством попадать в сложные ситуации, но также и выпутываться из них, причем самым удивительным образом. Это похоже на фокусы шутников с Нового моста. Глядя на короля, в какой-то миг я решила, что сейчас он спустит на вас всю собачью свору. Но уже через секунду вы предстали в роли отважной жертвы, которая преодолела немыслимые препятствия, вплоть до тюремных стен, только бы любой ценой ответить на приглашение Его Величества.
– Вы даже не представляете себе, насколько близки к истине!
– Неужели? Расскажите!
– Может быть, когда-нибудь и расскажу.
– Расскажите! Этот Филипп действительно настолько ужасен? Вот досада! Такой красавец…
Анжелика прекратила разговор, пустив свою лошадь в галоп. По дороге вдоль лощины всадники с собаками и слуги спускались с холма Фос-Репоз. Рога продолжали трубить, созывая опоздавших. Вскоре лес расступился и показался перекресток, заполненный экипажами.
На опушке расположилась компания оборванных военных, тех, чей предводитель помог Анжелике и мадемуазель де Паражонк. Когда появился королевский кортеж, двое солдат, стоявших во главе отряда, один с флейтой, а другой с тамбурином, заиграли военный марш. Всколыхнулись знамена, и предводитель двинулся вперед, а за ним тронулись офицеры и все небольшое войско.
– Великие боги, – произнесла какая-то дама, – кто эти пугала в отрепьях, и как они осмелились предстать в таком виде перед королем?
– Поблагодарите Небо за то, что вам не довелось столкнуться с этими пугалами каких-нибудь пару лет назад, – воскликнул, смеясь, молодой сеньор в ярком наряде. – Это бунтовщики из Лангедока!
Анжелика остановилась, словно громом пораженная.
Имя! Имя, которое она пыталась вспомнить, разглядев в тени лесной дороги пересеченное шрамом лицо гасконского дворянина, сейчас чуть не слетело у нее с языка: «Андижос!»
Бернар д'Андижос, тулузский дворянин, веселый прихлебатель с толстым брюхом, который разгуливал по залам отеля Веселой Науки, восхищаясь песнями и балами. Ведь именно он вихрем промчался через весь Лангедок, разжигая пламя одного из самых страшных мятежей, охватившего французские провинции.
Бывшая графиня де Пейрак вдруг отчетливо вспомнила блеклую зарю того печального утра, и еще одного товарища по некогда счастливым дням – юного Сербало. Полупьяный, он вытаскивает шпагу и кричит:
– Мадам, вы не знаете гасконцев. Я объявляю королю войну! За мной! Война королю!
А Сербало? Он тоже здесь, среди этих призраков прошлого, которое казалось Анжелике таким далеким, хотя не прошло еще и семи лет с несправедливого осуждения графа де Пейрака[13]13
См. «Мученик Нотр-Дама». – Примеч. автора.
[Закрыть], которое послужило поводом для этих волнений?
– Бунтовщики из Лангедока? – жеманно повторила стоявшая рядом молодая дама. – Не опасно ли позволить им приблизиться к Его Величеству?
– Нет, не беспокойтесь, – ответил румяный молодой дворянин, оказавшийся не кем иным, как военным министром Лувуа. – Эти господа пришли, чтобы сдаться. После шести лет разбоев, грабежей и кровопролитных стычек с королевскими войсками мы можем надеяться, что наша прекрасная юго-западная провинция наконец вернется в объятия короны. Но потребовалось личное вмешательство Его Величества, чтобы разъяснить сеньору Андижосу бесполезность его мятежа. Наш государь обещал бунтовщикам спокойную жизнь и полное забвение былых ошибок. Взамен они должны выступить посредниками между короной и капитулами крупных городов юга Франции. Готов поспорить, что отныне у Его Величества не будет более преданных подданных.
– Что бы вы ни говорили, они меня пугают! – вздрогнув, сообщила жеманная дама.
Людовик спешился, и придворные поторопились последовать его примеру.
Андижос, находившийся всего в нескольких шагах от группы придворных, тоже спрыгнул с коня. Его вылинявшая одежда, поношенные сапоги, лицо, перечеркнутое свежим шрамом, резко контрастировали с блестящим обществом, двинувшимся ему навстречу. Он предстал в образе побежденного, у которого осталась лишь его честь, и потому смотрел на короля с гордо поднятой головой.
Остановившись перед государем, он решительным жестом вытянул шпагу из ножен. Придворные вздрогнули, словно в порыве защитить короля. Но тулузец воткнул шпагу в землю, с глухим треском переломил ее на две части и бросил их к ногам Людовика. Затем, сделав еще один шаг, встал на колени и поцеловал бедро короля.
– Прошлое есть прошлое, дорогой маркиз, – заговорил монарх, ласково положив руку на плечо бывшего мятежника. – Ошибаться позволено каждому, и подданные склонны к этому сильнее, чем короли. Благодаря помощи Всевышнего Божии помазанники могут более прозорливо управлять своим народом. Но не думайте, что это право без обязанностей, и одна из них – даровать прощение. У вас, мои мятежные подданные, хватило отваги, чтобы выступить против короны с оружием в руках, но этим вы вызываете у меня меньше возмущения, чем те люди, что находились рядом со мной, заверяя в своем почтении и преданности, между тем как я отлично знал, что они с легкостью предавали и в душе не испытывали ни подлинного уважения, ни настоящей привязанности ко мне. Я ценю честность в поступках. Итак, поднимитесь, маркиз. Я сожалею лишь о том, что вы сломали свою славную шпагу. Мне придется подарить вам другую, ибо я назначаю вас полковником и отдаю под ваше командование четыре полка драгунов. Теперь проводите меня до кареты. Вы поедете со мной, я приглашаю вас в Версаль.
– Ваше Величество удостаивает меня великой чести, – дрогнувшим от волнения голосом сказал храбрец Андижос, – но я не посмею сесть рядом с вами. Моя форма…
– Пусть вас это не беспокоит! Я люблю пропахшие порохом и войной формы, а ваша уже стала знаменитой. Я пожалую вам в точности такую же, и на ближайшем празднике вы появитесь в голубом жюстокоре с красной отделкой, только он будет расшит золотом, а не продырявлен пулями. Но это навело меня на мысль… Господа, – продолжил Людовик, оборачиваясь к придворным, – я уже давно намеревался учредить специальный наряд для тех, кто достоин особого уважения. Что вы скажете на это? Орден Голубого жюстокора! Мессир д'Андижос станет его первым рыцарем.
Придворные дружно зааплодировали в ответ. Не стоило сомневаться, что в скором времени голубые жюстокоры станут предметом всеобщего вожделения.
Бернар д'Андижос представил трех своих доверенных офицеров.
– Я распоряжусь, чтобы вашим людям был обеспечен самый радушный прием. Пусть они сегодня пируют, – и король обратился к одному из придворных: – Мессир де Монтозье, извольте позаботиться о наших храбрецах.
Все заспешили к экипажам. Охотники умирали от жажды и мгновенно раскупили прохладительные напитки: за королевской свитой всегда следовали мелкие торговцы, прикрепленные ко двору. Наконец, пришло время трогаться. Король торопился в Версаль. Наступала ночь, слуги кругом зажигали фонари и факелы.
Анжелика, удерживая Цереру на поводу, не знала, что делать. Она еще не оправилась от пережитого волнения, вызванного появлением Андижоса и бунтовщиков из Лангедока. Слова короля и его голос – красивый голос, в котором, невзирая на молодость монарха, порой прорезались отеческие нотки, – пролились на ее испуганное и изболевшееся сердце живительным бальзамом. Его речи она приняла и на свой счет.
Нужно ли подойти к Андижосу, показать, что она узнала его? Заговорит ли он первым? Что они скажут друг другу? Между ними встанет имя. Имя, которое они никогда не осмелятся произнести. И черная тень казненного опустится на обоих, заслонив собой яркое сияние праздничных бумажных фонариков…
Какая-то карета при развороте чуть не задела Анжелику.
– Что вы тут делаете? – прокричала мадам де Монтеспан, приоткрыв дверцу. – Где ваш экипаж?
– По правде говоря, у меня вовсе нет экипажа. Моя карета опрокинулась в канаву.
– Тогда садитесь ко мне.
Чуть дальше они подобрали мадемуазель де Паражонк и Жавотту, и все направились к Версалю.
Глава 4
Церемония раздела добычи. – Встреча со старыми друзьями
В ТУ эпоху леса почти вплотную подступали ко дворцу. Стоило выехать из густой сени деревьев, как на холме уже виднелись сверкающие в ночи высокие окна, за которыми бесчисленными звездами горели свечи.
Вокруг царила страшная суматоха. Король объявил, что не поедет в Сен-Жермен, как это было предусмотрено ранее, а намеревается провести в Версале еще три дня. Поэтому вместо того, чтобы собирать багаж, следовало устроить на ночлег Его Величество, членов его семьи и многочисленных почетных гостей, разместить в конюшнях лошадей и приготовить ужин.
Подъездной двор был настолько переполнен экипажами, охранниками и слугами, что карета госпожи де Монтеспан остановилась еще у ворот. Дамы вышли из экипажа. Атенаис сразу же «захватила в плен» веселая группа придворных, а Анжелика подошла к мадемуазель де Паражонк.
– Вам надлежит поторопиться, дабы не пропустить церемонию раздела добычи, – с глубокомысленным видом изрекла старая дева. – Ни в коем случае не опоздайте к началу церемонии.
– Но как же вы? – забеспокоилась Анжелика.
– Я собираюсь усесться на эту каменную тумбу. Только происки дьявола могут помешать какой-нибудь возвращающейся в Париж знакомой заметить меня. Ведь у меня нет королевского приглашения. Так что поспешите, красавица моя. Единственное, о чем я настоятельно вас прошу, – это заглянуть ко мне по возвращении в Париж и рассказать о тех чудесных мгновениях, которые вам суждено испытать в сиянии светила.
Анжелика обещала приятельнице рассказать обо всем, что она увидит, расцеловала ее и ушла, оставив в ночном тумане одинокую старушку в старомодной накидке с розовыми бантиками, набеленное лицо которой светилось от наивной радости – ведь сегодня ей довелось побывать так близко от королевского двора.
«В сиянии светила», – повторяла про себя Анжелика, пробираясь сквозь густую толпу.
Церемония должна была состояться в глубине построек, напротив центрального корпуса дворца, в третьем маленьком дворике, который назывался Олений двор. Несмотря на хаос, тех, кто был допущен к королевской церемонии раздела добычи, проверяли самым тщательным образом. Швейцарский гвардеец алебардой преградил дорогу Анжелике, а подоспевший церемониймейстер почтительно осведомился о ее имени. Как только она назвала свой титул, он приказал пропустить госпожу маркизу и проводил ее сквозь вереницу залов и лестниц к одному из балконов второго этажа, выходившему на Олений двор.
Дворик был освещен множеством факелов. Фасад дворца, сложенный из розового кирпича, в причудливом танце света и тени казался охваченным пламенем. С многочисленными балкончиками, каменными арабесками, затейливыми позолоченными водостоками и вазами, он напоминал резную пурпурную шкатулку, переливавшуюся драгоценными вкраплениями.
Все было видно, как при свете дня.
Звонким пением взорвались рога.
На центральный балкон вышел король, рядом с ним появилась королева. Их окружали принцы и принцессы крови и самые высокородные дворяне.
Откуда-то из мрака ночи, со стороны холма раздался лай приближающейся собачьей своры. Двое псарей, появившихся из-за темной ограды Оленьего двора, вошли на освещенное факелами место.
Они несли невероятных размеров отвратительный сочившийся кровью сверток из свежесодранной шкуры оленя с кишками и потрохами обоих убитых животных. Вслед за тем появились доезжачие[14]14
Доезжачий – псарь, подчиняющийся главному ловчему и ведающий работой своры гончих. – Примеч. пер.
[Закрыть] в красных ливреях со сворой голодных собак, которой они управляли с помощью длинных кнутов.
Им навстречу по пандусу спустился Филипп дю Плесси-Бельер, державший в руках шест с копытом лани. У маркиза было время, чтобы сменить свой охотничий костюм на алый мундир, полы которого украшали сорок позолоченных горизонтальных петлиц, а карманы – отделка из двадцати вертикальных петлиц. Его сапоги были из желтой кожи с алыми каблуками и такими же алыми шпорами.
– У главного ловчего ноги такие же стройные, как у короля, – заметил кто-то рядом с Анжеликой.
– Зато походка лишена грации Его Величества. Филипп дю Плес-си всегда марширует.
– Не будем забывать, что он и есть маршал.
Маркиз дю Плесси внимательно следил за королем, стоявшим на балконе. Когда государь подал знак своим шестом, Филипп передал шест следовавшему за ним пажу, а сам подошел к слугам и полными пригоршнями зачерпнул кровавую липкую массу. Его роскошная шелковая одежда, отделанная кружевами и позументами, сразу забрызгалась кровью. Но красавец дворянин с бесстрастным выражением лица отнес оленьи потроха на середину двора и положил их там перед собаками, тявканье и лай которых стали еще громче, то и дело срываясь на хриплый вой. Доезжачие удерживали собак кнутами, беспрестанно командуя:
– Назад! Назад!
Наконец король подал знак и свора была спущена. Псы с жадностью набросились на еду, щелкая грозными челюстями и сверкая острыми зубами. Было видно, что собаки, которых кормили только свежим мясом, в тот миг превратились в настоящих хищников. Тому, кто управлял ими, требовались качества настоящего укротителя диких зверей. Филипп подошел совсем близко к ревущей стае. В руках у него не было ничего, кроме тонкого хлыста. Время от времени, как бы между прочим, он небрежно хлестал им гончих, готовых затеять ссору и перегрызть друг другу глотки. И укрощенные собаки мгновенно отступали, не переставая, правда, глухо рычать. Смелость и хладнокровие главного распорядителя волчьей охоты, стоявшего в роскошных окровавленных одеждах посреди двора, его пренебрежительно вздернутый подбородок, белокурые волосы, кружева, кольца – все это добавляло дикому и жестокому спектаклю странное, но магнетическое обаяние.
Анжелика, испытывая одновременно отвращение и страстный восторг, не могла отвести глаз. Окружающие столь же завороженно следили за жестоким зрелищем.
– Черт возьми! – проворчал кто-то гортанным голосом. – Посмотришь на него, так кажется, что он способен только грызть конфеты да расточать комплименты. Но в жизни я не встречал охотника, осмеливавшегося так близко подойти к собакам, которые делят добычу. Ведь не боится, что они нападут на него.
– Вы абсолютно правы, месье, – согласился маркиз де Рокелор, стоявший на том же балконе. – Когда вы ближе познакомитесь с жизнью королевского двора, то не раз услышите, что наш главный распорядитель волчьей охоты – один из самых странных персонажей во всей разношерстой компании.
– Охотно верю вам, месье, – ответил Бернар д'Андижос.
Тулузец, любезно поклонившись собеседнику, оказался лицом к лицу с Анжеликой. В живом свете факелов они узнали друг друга.
На ее губах промелькнула печальная улыбка.
– Tu quoque Brutus[15]15
«И ты, Брут?» – знаменитая фраза Цезаря, которую он произнес, обнаружив предательство лучшего друга. – Примеч. автора.
[Закрыть], – прошептала она.
– Значит, это и в самом деле вы, мадам, – срывающимся голосом пробормотал Андижос. – Там, в лесу, я не поверил собственным глазам. Вы? Здесь, при дворе… ВЫ, мадам?
– Как и вы, месье Андижос.
Он хотел что-то сказать, быть может, возразить, но промолчал. Их взгляды вновь вернулись к Оленьему двору, куда уже доставили туши двух загнанных животных. Раздавался сухой хруст костей. В каком-то варварском танце доезжачие кружились вокруг своры, щелкали кнутами и кричали:
– Улюлю!.. Улюлю! Улюлю!
– Люди сражаются, – прошептал Андижос, – ранят друг друга, убивают… их словно пожирает огонь… мятеж делается привычкой… вы уже не в силах погасить пожар… но в какой-то миг вы вдруг понимаете, что больше не знаете, откуда взялась ваша ненависть, за что вы сражаетесь… И в этот миг появился король!
Шесть лет беспощадных боев и безнадежных сражений отравили горечью по-детски жизнерадостную душу южанина. Шесть лет разбойничьей жизни, существование, как у загнанной дичи, которую преследуют по пятам и гонят по сухим землям юга Франции, по землям, на которых пролитая кровь слишком быстро высыхает и становится черной.
Мятежников отбросили к песчаным дюнам Ланд, загнали в пески, к самому морю, и когда у них уже не осталось надежды, появился непобедимый молодой король и великодушно призвал их: «Дети мои!»
– Это великий король, – твердо сказал Андижос. – И ему не зазорно служить.
– Золотые слова, дорогой друг, – согласился подошедший к ним граф де Лозен.
Он положил одну руку на плечо Анжелики, а другую – на плечо Андижоса, просунул между ними свою веселую физиономию, с которой не сходило проказливое выражение.
– Узнаете меня? Я Антонэн Номпар де Комон де Пегилен де Лозен.
– Как не узнать? – буркнул Андижос. – Все наши первые глупости мы делали вместе. Мы много накуролесили. В последний раз, когда мы виделись…
– Да… К-хе! К-хе! – раскашлялся Пегилен. – Если мне не изменяет память, то мы, все трое, были в Лувре…
– И вы скрестили шпаги с Месье, братом короля…
– Который пытался убить присутствующую здесь даму.
– С помощью своего дорогого друга, шевалье де Лоррена.
– Меня подвиги привели в Бастилию, – сказал де Лозен.
– А меня поставили вне закона.
– Анжелика, ангел мой, а что случилось с вами после того памятного вечера?
Они оба вопросительно посмотрели на молодую женщину, но та молчала.
Маркиз д'Андижос понимающе вздохнул.
– Вот уж не думал, что мы снова встретимся, да еще при таких обстоятельствах.
– Не лучше ли встретиться вот так, чем не встретиться вовсе? – заметил неунывающий Пегилен. – Колесо судьбы продолжает вертеться. Месье стоит всего в нескольких шагах от нас, по-прежнему нежно сжимая руку своего фаворита, но зато и мы живы… сдается мне, даже неплохо устроились. Мир прошлому, как мудро заметил сегодня Его Величество. И осторожность, друзья мои! Давайте постараемся, чтобы наша компания не привлекла взгляд хозяина этого дома, который везде склонен видеть заговор и крамолу. Осторожность и еще раз осторожность! Я вас люблю, но вынужден вас покинуть…
Приложив палец к губам, как слуга из комедии, Пегилен стал пробираться от своих старых знакомых на другой конец балкона.
На брусчатке Оленьего двора остались лишь полностью обглоданные остовы оленей. Псарь насадил на вилы кишки убитых на охоте зверей и повел за собой собак:
– Ату! Ату, взять!
Он умело направлял их к псарне.
Рога пропели конец церемонии раздела добычи и сыграли отбой.
Балконы опустели.
У входа в освещенные залы приглашенных встречал неисправимый Пегилен де Лозен. Он кривлялся, подражая ярмарочным зазывалам:
– Возрадуемся, дамы и господа. Сегодня вы присутствовали на самом потрясающем спектакле, который можно увидеть в наши дни: мессир маркиз дю Плесси-Бельер с его номером «великий укротитель». Вы вздрагивали, господа. Вы дрожали, дамы. Вы желали стать волчицами, чтобы, покоренными, припасть к его прекрасным рукам. Теперь хищники насытились, боги удовлетворены. И ничего не осталось от того оленя, который еще утром издавал победный клич в лесной чаще. Проходите, дамы и господа. Будем танцевать!
