Текст книги "Сказки славянских народов"

Автор книги: Ангел Каралийчев

Соавторы: Николай Тодоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Раз так, ничего не поделаешь, – тихо сказал старик. – Позволь хотя бы переночевать у тебя под крышей – слышишь, какой ветер дует, а я человек больной.

– Моя корчма не ночлежка для нищих! – раскричался корчмарь и вытолкал в шею старика, а его палку с сумкой вслед за ним выбросил.

Нагнулся старик, поднял палку и сумочку, посмотрел на корчму и сказал:

– Пусть будет всё, как десять лет назад!

И в тот же миг корчма превратилась в одетый камнем источник, а из желобов вместо вина хлынула студёная вода.

Стал корчмарь рвать на себе волосы, да поздно!

Пошёл старик ко второму брату – земледельцу. Застал его на гумне – сидит на стуле с чётками в руках и присматривает за батраками. Те молотят, а кругом – скирды, скирды, и нет им счёту.

– Дай мне хоть краюшку хлеба, – сказал старик, протянув руку, – с голоду просто помираю. Третий день крошки во рту не было.

– Проваливай отсюда! – напустился на него земледелец. – Нет у меня хлеба для бродяг вроде тебя. Кто ни придёт, каждый хлеба просит! Осточертели мне нищие!

Старик печально покачал головой, вышел на улицу и, не оборачиваясь, произнёс:

– Как было – так пусть и будет!

И в тот же миг скирды превратились в курганы, волы – в камни, а гумно, богатый дом и батраки словно сквозь землю провалились.

Пошёл старик дальше и остановился у сыроварни третьего брата. Заглянул через высокий плетень. Собаки залаяли на него. Третий брат, с засученными рукавами, вышел на порог: он как раз собирался варить сыр.

– Чего тебе, старче? – спросил он.

– Сделай милость, дай мне краюшку хлеба и миску молока, уж очень я голоден.

– Нашёл время отрывать меня от дела! Ну-ка проваливай, не то собак спущу, они тебе покажут!

Старик вздохнул, покачал головой и промолвил:

– Пусть всё будет, как прежде!

И в тот же миг овцы, что паслись на пригорке, превратились в чёрных воронов и улетели.

Пошёл тогда старик к последнему брату. Застал его жену и детишек в хибарке с соломенной крышей на самом краю села.

– А муженёк твой где? – спросил старик женщину.

– Он деревенское стадо пасёт, скоро вернётся. Войди, дедушка, отдохни, – радушно пригласила его женщина.

Старик вошёл в лачугу и видит – сидят трое детишек перед очагом и ждут.

– Уступите место гостю, пусть согреется! – сказала мать, пододвинув свободную табуретку поближе к огню.

Дети потеснились, а старик протянул озябшие руки к очагу и спросил:

– Что ты в уголья зарыла, никак лепёшку? Видно, вовремя я пришёл. Достань-ка её!

– Достань, матушка! – стал просить меньшой сыночек.

Тогда мать нагнулась к уху старика и прошептала:

– Дедушка, лепёшка-то не из муки, а из глины, нет у нас мучицы. В прошлом году сгорел наш дом и всё, что в нём было, и стали мы последними бедняками. Вот я и замесила глину и сунула лепёшку в уголья – так детишкам легче дождаться, когда отец вернётся. Уж он принесёт что-нибудь из лесу: то ли грибов, то ли диких груш.

– Достань, достань лепёшку! – упрямился старик.

Женщина разрыла уголья, достала лепёшку, разломила, и что же видит: глиняная лепёшка превратилась в настоящую!

Немного погодя возвратился и младший брат. Увидев гостя, он обрадовался от всего сердца. Поужинали вместе – съели лепёшку. Хозяйка постелила циновку возле очага и сказала:

– Ты – человек старый, ляг возле огня, а мы во дворе переночуем.

– Ну как вы живёте? – спросил старик.

– Очень хорошо, – ответил четвёртый брат. – Ладим с женой. Худого слова друг другу не сказали с тех пор, как поженились. Дом у нас сгорел, но мы ведь живы и здоровы – помаемся ещё немного и новый построим.

– Вот и продолжайте так жить! – сказал старик. – В мире да ладу одолеешь любую беду. Спокойной вам ночи!

Все улеглись спать. Старик – у огня, хозяева – во дворе.

Рано утром хозяйка проснулась и заглянула в лачугу, а гостя и след простыл. Стала она прибираться, подняла циновку, глядь – а под ней груда золотых блестит.

Хлебосольная Зося и завистливая Янина

Польская народная сказка

Жила когда-то в горной деревушке хитрая богачка Янина. Вся округа перед ней дрожала – и люди, и звери, на что пани Лиса хитрая, и ту перехитрила, пана Волка в лесу до слёз довела.

Дом у Янины был просторный, черепицей крытый, высокой стеной огорожен, на окнах буковые ставни, в подвалах бочки с вином стоят, копчёные окорока висят, амбары от зерна ломятся.

По соседству с домом богачки стояла жалкая лачужка, прелым камышом крытая, гнилой жердью подпёртая, чтобы не упала. А жила в той лачужке вдова Зося со своими семью малыми детьми. Была она так бедна, что нередко ребятишки натощак спать ложились. Мать с утра до вечера отдыха не знала, да разве прокормит одинокая женщина столько голодных ртов?

В канун Нового года трудолюбивая Зося пошла в амбар, сусек подмела, горсть мучицы собрала – детям на лепёшку. А ворота Янины широко раскрыты, шум и трезвон на всю улицу, издалека жареным пахнет. Музыка играет, гости краковяк отплясывают.

Под вечер поднялась метель, белой птицей носится. И вот из лесу вышел дряхлый старик. Ёлки да берёзки в пояс ему поклонились, медведь проснулся, из берлоги своей выполз, руку старику лизнул.

Пошёл старик в село, на крыльцо к богачке поднялся, стал хозяйку просить:

– Милостивая пани, позволь в твоём доме переночевать.

– Нечего, нечего, откуда пришёл, туда и проваливай! Мой дом только для богатых гостей открыт! – крикнула Янина и захлопнула дверь перед самым его носом, чуть бороду не прищемила.

Ничего не сказал странник, только вздохнул, и побрел в лачужку бедной Зоси. Открыл дверь как раз в ту минуту, когда хозяйка из печки горячую лепёшку доставала.

Зося слова старику не дала сказать, тотчас же воскликнула с улыбкой:

– Милости просим, гость дорогой! Садись к огоньку, согрейся! Сейчас ужинать будем. Только ужин у нас не того, но что для всех – то и для тебя: горячей лепёшки кусочек, картошечек и медку ложечку, я его с осени для праздника сберегла.

Поблагодарил старик хлебосольную хозяйку, согрелся у огня, сел за стол. Скудным был бедняцкий ужин, зато весёлым! Старик детишкам сказки стал рассказывать, рычал медведем, тявкал лисой, жужжал, словно жук, соловьём заливался – знал он голоса всех животных и птиц. Когда детей стало в сон клонить, старик поднялся из-за стола, свернулся калачиком возле очага и захрапел.

Рано утром проснулся, стал в дорогу собираться. Зося взяла последнюю корочку хлеба и сунула её в старикову сумку. А он усмехнулся и промолвил:

– За что ни возьмёшься с утра, до вечера не переделаешь, хозяйка!

Удивилась вдова такому пожеланию, но промолчала.

– Через год опять жди меня. Только никому про меня не рассказывай.

Попрощался старик и не успел через порог перешагнуть, как исчез, будто в тумане растаял.

Проснулись друг за дружкой детишки, есть запросили. Стала Зося голову ломать – чем бы семь голодных ртов накормить. Последнюю-то корочку старику в дорогу отдала! И тут она припомнила, что остался у неё в сундуке кусок тонкого полотна от девичьего приданого. Богатая соседка давно уже на него зарилась. Хотела купить, да мало денег давала. Зося тогда не согласилась, но сейчас, слушая плач голодных детей, решила его продать. Открыла сундук и сказала себе:

«Дай-ка смеряю хоть, сколько в нём локтей!»

Принялась мерять полотно. Меряет, меряет, а полотну конца нет, словно молочный ручей из сундука вытекает, полкаморки заняло.

Позвала она детей на помощь. Меряют-меряют – измерить не могут. Полотно до потолка лачужку забило, сесть некуда.

Солнце на полдень глядит, а полотно не кончается да не кончается. Позвали на помощь соседок. Меряют-меряют, полдвора полотном устлали, а оно знай течёт из сундука.

Солнце к закату склоняется. Во дворе уже места нет, вышли все на улицу. Меряют, складывают, никак не могут измерить. Уже в потёмках, когда солнце за гору зашло, кончилось полотно, и Зося захлопнула крышку сундука.

Все вздохнули с облегчением, смерив полотно.

Утром соседи погрузили полотно на девять телег, и Зося повезла его в Краков. А там в тот день была новогодняя ярмарка. Купцы расхватали у неё полотно, такое оно было тонкое, крепкое и белое, как снег, – словно никто к нему не притрагивался. Такого отменного полотна никто ещё не видел, и Зося получила за него много денег.

Накупила Зося тёплых одёжек для детей и вернулась домой с богатыми гостинцами. Весной построила новый дом с красивым палисадником, завела кур, поросят, корову – чтобы были у детей и яички, и мясцо, и парное молоко. Зажили они в новом доме, если не богато, то в довольстве, а голод в трубу вылетел. Зося по-прежнему была трудолюбива, соседям помогала, каждому страннику приют давала, и все радовались её счастью, никто ей не завидовал.

Только злая Янина – как пани Лиса хитрая, как пан Волк ненасытная – от зависти сна лишилась. Думала она, раздумывала, никак в толк взять не могла, откуда у бедной вдовы столько полотна нашлось. А Зося молчит, ни словом не обмолвится, как старик ей велел.

Так прошло лето, миновала осень, зима постучалась в обледенелые окошки. После долгих размышлений Янина наконец придумала, что ей делать. Поехала в Краков, купила у аптекаря разговорный порошок, что язык развязывает. Вернувшись домой, высыпала она порошок в подогретое вино, вино в кувшин налила, стол узорчатой скатертью застелила, ветчины и медовых пряников принесла и послала детей соседку в гости звать.

Зося пришла, поклонилась, улыбнулась – ей было невдомёк, что соседка недоброе задумала. А та знай угощает гостью, вина ей подливает. Разговорный порошок развязал вдове язык. Так и так – рассказала Зося Янине всё как было.

Только Зося ушла, та стала волосы на себе рвать с досады:

– Я пани Лису перехитрила, пана Волка до слёз довела, как же я не догадалась этого колдуна к себе пригласить! Но что было, то было – он ведь опять явится, тут уж моё от меня не уйдёт.

И вот утром накануне Нового Года хитрая Янина отпустила всех своих батраков по домам – пусть дома праздник встречают, и гостей не созвала. Не хотела, чтобы кто старика увидел. А детей за околицу услала стеречь, когда старик из лесу выйдет.

Начало смеркаться. Поднялась метель, белым лебедем закружилась. Прибегают дети и кричат:

– Матуся, матуся, дед из лесу показался!

Янина скорей стол накрыла, детей за стол усадила, каждому по куску хлеба с салом в руку сунула, но при этом строго-настрого запретила есть. Потом выбежала на улицу, встретила старика и с почётом в дом к себе повела.

– Будь гостем, милостивый пан! Отдохни, согрейся, закуси, чем Бог послал!

А старик нахмурился и спрашивает, как это с прошлого года она так подобрела.

– Так то ведь не я была, – ответила хитрая Янина. – В прошлом году тебя сестра моя встретила. Мы с ней близнецы, как две капли воды друг на дружку похожи, только вот сердца у нас разные: у сестры злое, у меня – доброе.

– Ну, каково сердце, такова и награда будет! – промолвил старик и вошёл к ней.

Янина тотчас же вырвала из рук детей хлеб и сало и всё отдала гостю. Тот поел, водицей запил и спать возле печи улегся. Утром, ещё до свету, поднялся и собрался уходить. А у Янины глаза, как у хорька, сверкают – ждёт не дождётся, что ей старик на прощанье скажет.

А он сказал ей то же, что и Зосе:

– Всё, за что ни возьмёшься с утра, до вечера бы тебе не переделать, хозяйка!

Шагнул за порог и пропал, словно в тумане растаял.

А Янина, не теряя времени, к сундуку кинулась. Не полотно мерять собралась, а золотые дукаты считать. Второпях споткнулась она о ведро и опрокинула его, вода и пролилась. Дети от шума проснулись и стали воды просить. А другого ведра в доме, как на грех, не было. Что тут делать?

«Ладно, принесу воды, чтобы пострелята в покое меня оставили, пока я дукаты считать буду», – решила Янина, взяла ведро и поспешила к колодцу. Налила полное ведро и пошла домой, да на пороге споткнулась и всю воду разлила. А дети в голос ревут, воды просят. Вернулась Янина к колодцу, наполнила ведро, а на пороге опять споткнулась и воду всю до капли разлила. Пошла в третий раз, в четвёртый, в пятый. Солнце на полдень глядит, а Янина всё не может до дому воду донести.

Позвала она на помощь детей. Дети соседок позвали. Янина, дети, соседки – все за ведро берутся. Несут, несут, а донести до дому не могут – на пороге споткнутся и всю воду до капли разольют. Опять к колодцу иди!

А солнце уже к закату склоняется. Позвали соседки на помощь Зосю. Зося взяла ведро, ни капли не разлила, отнесла в дом к Янине и в угол поставила.

Но в этот миг солнце скрылось за горой. Поздно было жадной Янине дукаты считать!

Проходят люди мимо её ворот – смеются; пани Лиса пробегает лесом – от смеха вся трясётся; сам пан Волк пробирается через чащобу – знай усмехается... Все насмехаются над злой Яниной. Не стерпела она, продала дом и землю и уехала из деревни.

А трудолюбивая Зося дома осталась, детей себе на радость вырастила и до спокойной старости дожила.

Тут и сказке конец, кто смекнёт – тот молодец!

Подарок от души

Болгарская народная сказка

Жили-были три брата. Пошли они в чужие края удачи искать. Вот дошли они до перекрёстка трёх дорог, и старший брат сказал:

– Тут мы расстанемся. Я пойду в правую сторону, ты, – сказал он среднему брату, – иди в левую, а младший брат прямо пойдёт. Через три года, на Димитров день, давайте снова сойдёмся на этом перекрёстке и посмотрим, кому чего удалось достичь. Согласны?

– Согласны! – ответили младшие братья, поцеловали руку старшему и разошлись в разные стороны.

Старший брат пришёл в город, сделался булочником и за три года накопил целый кошель золотых монет. Средний брат открыл корчму возле одного моста и стал торговать вином. Продавал он вино пополам с водой, и тоже набил себе карманы золотом. А младший брат нанялся пасти овец к одному доброму старику. Миновали три года, и паренёк пришёл к хозяину за расчётом. Хозяин отсчитал ему заработанные деньги, положил их кучкой перед парнем, а потом достал из-за пояса три ореха и сказал:

– Я человек старый и больной, трудно мне самому ходить за овцами. Спасибо тебе, что ты выручил меня и три года пас моё стадо. За твою работу причитается тебе столько-то и столько-то денег, или же вот эти три ореха. Деньги я тебе даю не от души, потому что они как огонь: о них можно легко обжечь руки. А орехи я дарю тебе от всей души. Сам решай, что тебе взять – деньги или орехи.

Парень подумал-подумал и протянул руку к орехам.

– Я возьму орехи, потому что ты даёшь мне их от всей души.

Положил он орехи в карман, поцеловал руку старику и отправился в путь.

На Димитров день трое братьев встретились на перекрёстке трёх дорог. Старший брат спросил у двух других:

– Ну, как ваши дела?

– Хороши, – ответил средний брат.

– Посмотрим, с чем вы вернулись, но сперва поглядите на моё богатство!

Развязал старший брат свой кошель, наполненный золотыми монетами, а средний брат достал из-за пазухи мешочек с золотом.

– Молодец, ты не зевал в корчме! – похвалил его старший.

Последним пошарил у себя в карманах младший и достал три ореха.

– Это и всё, что ты заработал за три года? – удивился старший брат.

– Да, тут всего три ореха, – ответил младший, – но их подарил мне от всей души один старик, у которого я пас стадо. Он заботился обо мне как родной отец.

Рассердились старшие братья:

– Видели мы дураков, но такого, как ты, не сыскать во всём свете. Да где это видано: три года батрачить за какие-то три ореха! Сейчас же возвращайся к старику и потребуй у него денег, иначе не пустим тебя в отцовский дом! – раскричался старший брат.

Делать нечего, пришлось пареньку повернуть назад. Тяжело было у него на душе.

«Я было думал, – говорил он себе, – что нет лучше подарка, чем от души, а оно вон что вышло!»

Подошёл он к одному источнику, нагнулся и стал пить, но больше двух глотков не сделал, потому что был голоден. Пошарил он у себя в сумке – а там ни крошки хлеба.

«Дай-ка расколю эти орехи да заморю червячка!» – решил паренёк.

Расколол первый орех – и случилось чудо. Орех вдруг начал расти на глазах, вырос с огромную бочку, и из расколотой скорлупы вылезло целое стадо овец с колокольчиками на шее и малыми ягнятами.

Паренёк не знал куда деваться от радости. Собрал он стадо и погнал домой. Шёл он, шёл – вот уж и село невдалеке.

«Дай-ка расколю и второй орех, посмотрю, что в нём есть», – подумал паренёк. Только расколол он скорлупу второго ореха, из него вылезла пара молодых волов с большими рогами. За волами – телега, а на ней – железная соха.

– Смотри-ка ты! – пуще прежнего обрадовался паренёк и повёл волов вслед за стадом.

Перед тем как войти в село, решил он расколоть и третий орех. Сказано – сделано. Тут из скорлупы вышла девушка – да такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

– Веди меня в отцовский дом, – промолвила девушка, – я твоя суженая.

Усадил парень девушку на телегу и повёл волов, тут и овцы колокольчиками зазвякали, следом тронулись. Как увидели братья овечье стадо, новую телегу и девушку на ней, чуть язык не проглотили от изумления. Тут-то они и поняли, что значит подарок от всей души!

Ученик смерти

Польская народная сказка

Было это давным-давно, но люди до сих пор помнят и рассказывают о случившемся. Вот прочтёшь сказку – и поймёшь, почему.

Жила в одной деревушке бедная вдова с сыном Бартеком. Их ветхая лачужка стояла у околицы, возле дремучего леса. Вдова ходила на чужих людей работать, а сын по дому помогал, насколько мог. Так в труде и бедности дожил Бартек до пятнадцати лет.

Однажды утром встал он с рассветом и отправился в лес за дровами. Долго пришлось ему идти, потому что на этот раз задумал он забраться в самую чащу, где было большое болото. Про это болото крестьяне рассказывали разные небылицы и не очень-то любили ходить к нему. Но Бартек был уже большой – мог за солдата сойти – чего же ему бояться! Так думал хлопец и сам себя подбадривал. Вот наконец добрался он до самого болота. Глядит: болото как болото, ничего особенного. Вдруг слышит он хриплый голос:

– Эй, хлопчик! Помоги мне из трясины выбраться!

Посмотрел Бартек туда, посмотрел сюда, видит – барахтается в топи дряхлая старушка в чёрном платке. Недолго думая, отрубил Бартек длинную ветку у ближайшего дерева и протянул её старухе. Та ухватилась за ветку, и хлопец без труда вытащил её на берег – видно, потому, что была та старуха кожа да кости.

– Ох, – запричитала она, – хорошо, что ты помог мне. Всю ночь я в этом болоте пробарахталась, из сил выбилась.

Бартек соскрёб грязь с её чёрной одежды, затем дал ей краюшку хлеба с салом, но старуха отмахнулась и раскрыла свой беззубый рот:

– Как я чёрствый хлеб есть буду, видишь – у меня и зубов-то не осталось! Всё же спасибо тебе. У тебя доброе сердце, и я хочу наградить тебя. Хочешь пойти ко мне в науку? Я из тебя знаменитого врача сделаю.

Бартек ответил, что он согласен – он, мол, и без того только о том и думает, за какое ремесло приняться, чтобы матери своей помогать. Но хоть он и почти взрослый – даже на солдата смахивает, – всё-таки не мешает спроситься у матери. Тогда незнакомка добавила, что ученье его продлится пять лет и денег она с него не возьмёт. Если мать согласится, пусть он придёт под вечер на опушку леса – она будет его ждать.

На том они и поладили. Старуха побрела в чащу и скоро исчезла из виду, а хлопец нарубил дров и воротился домой.

Дома Бартек рассказал матери про утреннюю встречу и спросил, согласна ли мать отпустить его. Вдова и радовалась, что её сын учёным человеком станет, и кручинилась, потому что останется одна-одинёшенька: захворает – некому будет воды ей подать. Но материнская любовь одолела, и вдова согласилась, чтобы её сын пошёл в ученье к старухе.

Когда смерклось, Бартек собрался в дорогу, поцеловал матери руку и пошёл на опушку. А старуха уже поджидала его, взяла за руку и повела в лес. Долго они шли – Бартек потерял счёт времени. Старуха шагала так быстро, что хлопец диву бы дался, если бы вокруг не было так темно. Ему лишь казалось, что они не касаются земли.

На рассвете поднялись они на высокую гору – другой такой, пожалуй, не было на свете. С её вершины всю землю можно было увидеть как на ладони: тёмные леса и золотые поля, буйные реки и синие озёра, города с островерхими башнями и сёла в кудрявых садах. И всё виднелось так ясно – словно камень можно добросить.

– Вот мы и дома, хлопчик, – промолвила старуха, показав ему на тёмную пещеру. – Многое ты здесь увидишь и многому научишься – ничего не бойся и ничему не удивляйся! Знай, что я – Смерть, для одних – страшилище, для других – утешительница и избавительница.

Оторопел Бартек, да делать нечего. Скрепя сердце, вошёл он в пещеру. Была она тёмная и низкая, приходилось сидеть, согнувшись, чтоб не удариться головой о потолок, а из неё днём была видна вся земля, освещённая солнцем, а ночью – небо, усеянное звёздами, крупными, как груши.

Остался Бартек у Смерти. Она показывала ему разные травы, учила, какая от какой болезни исцеляет, открыла ему тайны, неведомые никому из людей. Хлопец был умный и памятливый – всё понял и запомнил.

Так незаметно протекло пять лет. Настало время домой возвращаться. На прощанье Смерть сказала ему:

– Хорошенько запомни, что я сейчас тебе скажу! Я буду показываться только тебе одному. Когда ты увидишь, что я стою в ногах у больного, лечи его, как я тебя учила, и он выздоровеет. Если же я буду в головах у больного стоять, знай, что он мой, и не мешай мне делать своё дело. Коли не послушаешься – с жизнью расстанешься.

Бартек дал слово, что не преступит воли своей учительницы, поклонился ей и пошёл по свету людям помогать. Много земель он исколесил, побывал в многолюдных городах и тихих деревушках – всюду, где были больные; лечил их, когда Смерть в ногах у них стояла, и уходил, когда она стояла в головах. Повсюду разносилась молва о нём. И хоть он не учился в университете, народ был убеждён, что он знает больше всех врачей, вместе взятых, и называл его доктором Бартеком.

Через несколько лет он вернулся домой с полным кошелём денег. Но за это время он так изменился, что родная мать с трудом его узнала. Тело высохло, лицо побледнело и сделалось строгим, как у мертвеца, в уголках бескровных губ затаилась печаль, лишь глаза горели огнём, придавая ему вид живого человека. Когда он проходил по улице, горбясь, словно нёс на плечах всё горе человеческое, стар и млад снимали перед ним шапки, но приблизиться остерегались.

Построил себе Бартек большой дом с красной черепичной крышей, которую было видно издали, нанял служанку, чтобы помогала старушке-матери, купил пару лошадей и коляску, в которой ездил к больным – многие из них жили далеко. Задумал он и жениться, зажить по-человечески, да не осталось у него времени за девушками увиваться, как делают все женихи: перед его домом вечно стояли носилки, телеги, даже кареты с графскими гербами, потому что доктор Бартек с одинаковым усердием лечил и бедных, и богатых, которые стекались к нему из близких и дальних краёв. Много горя и страданий видел он вокруг, и сердце его сжималось, когда он заставал свою учительницу в головах у больного и ничем не мог ему помочь.

Раз зимним вечером позвали его к бедной вдове, которая была тяжело больна. В пустой каморке у холодной печки копошилось пятеро оборванных ребятишек – мал мала меньше. А в головах матери стояла Смерть.

Доктор с упрёком взглянул на неё, но та лишь головой покачала. Стал Бартек руки ломать: что делать, как оставить малых ребят помереть с голоду! Времени на размышления не было – больная уже хрипела, через миг Смерть положит руку ей на лоб и тогда – конец! – никто не в силах будет ей помочь. Недолго думая, доктор поднял больную и переложил её ногами к неумолимой. Смерть в гневе кинулась к двери и так хлопнула ей, что крыша чуть не провалилась.

Больная вздрогнула, открыла глаза, пришла в себя. Бартек дал ей лекарство, сказал, что она скоро выздоровеет, и, уходя, оставил ей несколько золотых, чтобы было ей на что купить детям еды.

На улице Бартека ждала его учительница.

– Почему ты преступил мою волю, Бартек? – спросила она, сверкая холодными, как лёд, глазами.

– Сердце мне не позволяет оставить этих детишек сиротками, – стал оправдываться ученик.

– Ты дальше своего носа не видишь, хотя я открыла тебе все тайны – и жизни, и смерти. На этот раз я тебя прощаю, потому что ты так поступил из желания сделать добро, но в другой раз не вздумай мне перечить! – сказала Смерть и исчезла во мраке.

Много времени прошло с тех пор. Как-то ночью доктор Бартек возвратился домой из далёкого города, куда ездил к больному. Дома он застал свою мать в постели, и Смерть стояла у неё в головах.

Сын упал на колени перед матерью и заплакал. Тогда мать прошептала ему:

– Вылечи меня, сынок, помоги! Мне так хочется ещё пожить, чтобы увидеть тебя женатым и поняньчить внучат. Я ведь всю жизнь одно горе видела.

Бартек взглянул сквозь слёзы на свою учительницу, и вид у него был такой умоляющий, что, если бы Смерть имела сердце, она наверняка бы уступила.

Но у Смерти нет сердца. Она покачала головой и погрозила Бартеку пальцем. «Не смей!» – как бы хотела она ему сказать.

Сын горячо любил свою мать, теперь же, когда ему предстояло потерять её, она стала ему ещё дороже. Он припомнил, как она заботилась о нём и как мало радостей было у неё в её вдовьей жизни. «Будь, что будет!» – решил Бартек, поднял мать на руки и переложил ногами к незваной гостье.

Смерть сердито промчалась мимо него, вылетела в окно и с такой силой захлопнула его за собой, что все стёкла посыпались.

Бартек дал матери лекарств. Она оживилась и улыбнулась:

– Вот мне и полегчало, сынок!

А он поцеловал её в лоб и долго-долго держал её руку в своей – словно прощаясь навсегда. Бартек знал, кто его ожидает на улице, но всё же вышел, готовый искупить свою вину.

– Ты снова преступил мой запрет! – Смерть схватила его за одежду и начала трясти. – Жаль пяти потерянных лет! Плохим учеником ты оказался!

– У тебя никогда не было ни родителей, ни детей, поэтому ты не можешь меня понять, – стал оправдываться доктор. – Я добровольно отдаю свою жизнь в обмен на жизнь матери, если ты не хочешь простить меня.

– А что же ты позабыл свой долг перед страждущими?! Ты принадлежишь им, а не себе! Да! Я и на этот раз прощу тебя, но пойми раз и навсегда, что ты не имеешь права вмешиваться в то, чего не понимаешь! Знай, Бартек, я прощаю тебя в последний раз!

Но прошло немного времени, и Бартек в третий раз нарушил запрет своей учительницы. В страну вторглись несметные полчища врагов. Они убивали, жгли, забирали в полон. Стоном стонала земля, текли по ней реки крови, а раненых было так много, что даже тысяча таких целителей, как доктор Бартек, не смогли бы помочь и половине их.

Король и придворные бежали и заперлись в неприступной крепости, оставив народ без защиты. Тогда среди народа нашёлся один доблестный человек. Он собрал вокруг себя всех мужчин, годных носить оружие, и выступил против вражьих полчищ. Не на жизнь, а на смерть схватились человек с человеком, конь с конём, железо с железом; вопли и стоны сотрясали небо.

Но доблестный витязь, пронзённый отравленной стрелой, пал на землю в разгаре битвы. Бойцы, оставшись без предводителя, дрогнули и были готовы искать спасения в бегстве, оставив родину в руках врага. Доктор Бартек поспешил к умирающему витязю. А в головах у витязя – та, что не знает пощады.

Что было делать Бартеку? Если дать ему умереть, вся страна будет предана огню и мечу, народ погибнет.

«Лучше один, чем весь народ!» – подумал Бартек и быстро переставил постель так, что Смерть осталась в ногах у раненого. Угрожающе взмахнула она руками, что-то крикнула и улетела. А Бартек дал витязю чудодейственного зелья и не просто вернул его к жизни, но и поставил на ноги – бодрого и сильного. Увидев это, воины набрались храбрости, разгромили врага и навсегда прогнали его со своей земли.

Вечером, когда битва стихла, Бартек стал обходить поле сражения, помогая раненым. Когда он нагнулся над одним из них, кто-то тронул его за плечо. Бартек поднял голову – перед ним стояла Смерть, хмурая и гневная, и взгляд её не предвещал ничего хорошего.

– Больше тебе нет прощения. Иди со мной!

Провинившийся ученик опустил голову и покорно тронулся за своей учительницей. Всё равно делать было нечего – от неё никто не может убежать. Шли они всю ночь. На рассвете поднялись на вершину горы.

– Пора тебе заплатить за своё непослушание, доктор Бартек. Жаль! Тебя ожидали невиданные почести, слава и привольная жизнь, – сказала Смерть, покачав головой.

– Я только выполнил свой долг, – ответил Бартек. – Если бы я не спас витязя, народ без предводителя погиб бы под мечами врагов. Лучше пусть один пожертвует собой, раз этим он спасёт весь народ от гибели. У тебя нет ни роду, ни племени, и тебе не понять человеческих дел.

– Не будем больше спорить! Иди за мной! – Смерть притронулась к скале, и та бесшумно раздвинулась.

Глазам Бартека представилась бесконечная пещера, усеянная небольшими зажжёнными плошками. Одни из них ярко горели, распространяя вокруг себя сияние, другие чуть теплились. Смерть указала на них костлявым пальцем.

– В этих плошках сгорает жизнь людей. Тем, в чьих плошках пламя горит ярко, предстоит прожить ещё много дней, а тех, чей огонёк едва мерцает, я скоро возьму к себе.

– Гм! Интересно! А где же моя плошка? – спросил доктор Бартек, заранее зная, что увидит, но тем не менее надеясь за разговором хоть на немного отдалить свой неизбежный конец.

Смерть подвела его к плошке, огонёк которой чуть тлел и то и дело вздрагивал, словно ему не хватало воздуха. Рядом с ней стояли ещё три плошки; их огоньки горели спокойно и ровно.

– В этих плошках пламя жизни вдовы, твоей матери и витязя. Ты добровольно отдал им свою силу, и теперь у тебя ничего не осталось. Но я помню услугу, которую ты мне оказал, знаю твоё доброе сердце и могу простить тебя и на этот раз. Ты можешь поддержать пламя твоей жизни, если перельёшь масло из их плошек в свою. Лишь так ты сможешь искупить свои прегрешения против меня.

– А что станет со вдовой, моей матушкой и витязем?

– Они тотчас же умрут.

– Нет, я не могу так поступить! Наверное, и ты не хотела бы, чтобы твой ученик оказался таким бесчестным?

– Я не знаю, что такое бесчестье. Знаю только, что тебе очень хочется жить.

– Есть кое-что дороже жизни, – ответил доктор Бартек. – Но тебе этого не понять, ты ведь не человек. Благодаря тебе, я прожил свою жизнь с пользой и ни о чём не жалею. Родись я ещё раз, я бы, не колеблясь, пошёл тем же путём.

– Ты непоправим, милый Бартек! – шепнула Смерть, чуть коснулась его глаз, и они навеки закрылись.